Текст книги "Сицилианская защита"

Автор книги: Карэн Симонян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Женщина никак не выйдет из ванной комнаты. А мужчина беспокойно ходит из коридора в комнату и обратно. Ему надо побриться. У него уже не хватает терпения...

Но вот женщина наконец выходит из ванной. И мужчина, хоть и в полумраке, тотчас отмечает, что она сейчас не такая, какою была вчера...

– Я люблю тебя,– говорит мужчина.

Женщина улыбается.

– Не веришь?..

– Не подумай, что я...

– Не думаю!..

– Ни за что бы не пошла с тобой, но...

– Но?..

– Понимаешь, я просто мстила. А ты говоришь: "Люблю".

Мужчина вмиг сделался зеленым. Его качнуло на месте, и он забыл о бритье. Озираясь вокруг, вдруг увидел на спинке стула чулки.

– Возьми, – протянул он их женщине.-И уходи.

Женщина спокойно натянула чулки.

– Ну?..

– Дай, ложалуйста, мою сумочку, – попросила женщина.– Она в спальне... Благодарю...

Мужчина растворил настежь дверь, выпроваживая ее.

По местному времени 9 часов 27 минут.

Он возлежит на постели и внимательно изучает потолок и стены. И при этом думает о том, какой удивительной и разнообразной жизнью жил город минувшей ночью. А ведь прежде никогда и в голову не приходило, что город и ночью живет такой же полной жизнью, как днем, и может, даже куда более интересной и поучительной...

Веки его отяжелели, хочется спать.

Он даже не пытался представить, как начинается дневная жизнь этого большого города, которому без малого три тысячи лет и который урартийцы в свое время называли Эребуни.

Не попытаются представить этого и артисты в зале дубляжа, и хирург, и родственники больного, и девушка, семнадцатилетие коей праздновали истекшей ночью, и женщина, отомстившая мужу, и сотни и тысячи других людей...

Последнее, что, пронеслось в голове, была радость по поводу того, что впереди выходной день.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Мне показалось, что я забрел не туда. Коридор, навевавший раньше тоску, теперь встретил меня совсем иначе.

Освещенные лампами дневного света ковровые дорожки на полу, низкие столики, кресла казались очень романтичными.

Но я был зол и любоваться новшествами не расположен.

Быстро, пройдя по коридору и только миг нерешительно помедлив у двери парткома, я постучал и тут же вошел, не ожидая приглашения.

– Можно?..

За столом, покрытым зеленым сукном, сидели несколько человек. И Симонян среди них.

Один из сидящих, обернувшись в мою сторону, выражал явное неудовольствие. Я попятился и уже было нащупал дверную ручку, но тут секретарь парторганизации сказал:

– Конечно, можно. Садись. Мы сейчас кончаем.

Я опустился в черное кресло в углу. Вначале к разговору не прислушивался, все пытался взять себя в руки. И, как обычно бывает, когда человек очень зол, стал мысленно спорить – на этот раз с Симоняном. Горячо нападал на него, а он спокойным, бесстрастным голосом обещал в самое ближайшее, время урегулировать все вопросы. Я грубо оборвал его, обвиняя в бездушном, бессердечном отношении, и только тут сообразил, что спорю с самим собой.

Я взглянул на Симоняна. Может, он вовсе и не откажет, а, наоборот, согласится со мной и разрешит все вопросы...

– Никто не согласится,– раздраженно заметил сидящий рядом с Симоняном лысый мужчина.

– Отчего же? – спросил Симонян.

– Просто мне так кажется. И, если хотите, на то есть основание. И основание это – профсоюзы со своими законами. Вы не имеете права заставлять людей работать в воскресенье.

– Рабочие сами предложили и просят только, чтобы мы помогли им.

– С таким же успехом они могут предложить завод перестроить, – женский голос звучал насмешливо.

– Мягко выражаясь, ваши речи обычная демагогия,сказал сидящий напротив Симоняна молодой человек.

– А выражаясь грубо? – заелозил на .стуле лысый.

– Ну, а если грубо, то, говоря откровенно, в людях вы разбираетесь так же, как я в марсианах.

– Мы попусту теряем время, – вмешался третий до этого мирно рисовавший, чертиков. – Надо поручить товарищу Смбату, чтобы с завтрашнего же дня занялся вопросом снабжения строительными материалами.

Товарищ Смбат пробурчал что-то в ответ и вытер платком лысину.

– Люди проявили собственную инициативу, значит, все сделают! – сказал Симонян.-Сможете обеспечить стройматериалами – хорошо, не сможете – это уже иной вопрос.

– Обеспечить-то обеспечим. Только все равно из этого ничего не выйдет.

– Будет, здорово, если вы ошибетесь, – сказал Симонян.– Вы ведь, кажется, еще никогда в жизни не ошибались?..

– Никогда, – гордо подтвердил лысый Смбат.

– Пора, пора! Надо хоть раз ошибиться, – вставил тот, что рисовал чертиков.

– Итак, товарищ Смбат, – сказал Симонян, – решено. Постарайтесь это дело не провалить. В мае плавательный бассейн должен быть готов.

Товарищ Смбат пожал плечами.

– Все, товарищи...

Когда мы остались в кабинете одни, Симонян подошел и сел рядом.

– В чем дело, молодой человек?

– Коридора я не узнал. Даже подумал, что не туда попал.

– Давно уже мы привели его в порядок.

– Это хорошо,– сказал я.

– Нашлось, как видишь, кому встряхнуть директора, – улыбнулся Симонян.А ты побоялся.

– Я не из пугливых. Просто предпочитаю не совать нос не в свое дело. Но кое-что и я замечаю. Иногда, правда, может, и ошибаюсь... Плавательный бассейн хотите строить?

– Ребята сами вызвались.

– Я к, вам с просьбой.

– Чувствую. Не то бы ты и не вспомнил о моем существовании.

– Ребята из общежития жалуются. Новых матрацев им не дают, а на старых спать невозможно.

– Не дают? – Симонян что-то нацарапал в блокноте.

Я безнадежно Махнул рукой.

– Так и знал,– говорю.

– Что такое? – удивился Симонян.

– Я вам о серьезном деле толкую, а вы...

– Записал, чтобы не забыть...-пояснил Симонян.

– Дней десять назад один человек тоже записал, чтобы не забыть. Секретарь комитета комсомола. А сегодня я заглянул в цех по делам, чуть в землю не провалился со стыда.

Симонян вроде бы смешался, но потом вдруг глянул на меня и расхохотался.

А мне было не до смеха.

Секретарь подошел к телефону и не спеша набрал номер.

На звонки никто не отвечал, но Симонян терпеливо ждал, и я убедился, что он не отступится, пока не подойдут.

– Алло... Кто слушает? – Симонян подмигнул мне. – Это общежитие? Говорит Симонян. Приветствую... Да. Ничего, не беда. Что?.. Не слышу. У вас есть новые матрацы? А вы что, солить их собираетесь? Не ясно? Почему не меняете старые? Ах, еще не старые? А вы на них спали? Нет? Сегодня поспите... Говорю, поспите на них ночь. Да! Чтобы так, не отвечали. Я тоже не спал. Нет. Но людям верю. Коли говорят, что матрацы, никуда не годятся, значит, правда. Да! А вы не хотите верить. И разница между нами именно в этом. Завтра позвоню проверить. До свидания.

Симонян положил трубку и дружелюбно посмотрел на меня.

– Спасибо.

– И тебе спасибо. А записывать больше не буду. Идет?

– Выходит, для виду пишете?..

– Ну и остер ты на язык. Не для виду. Но вообще-то лучше тут же все выяснить, если возможно. А то каждый месяц приходится заводить новый блокнот.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Седа выгладила все мои рубашки и повесила их в шкаф.

– Пожалуйста, больше не стирай их сам,– попросила она.

Я пообещал и объяснил, что представить не мог, какая получится история.

Вчера я вздумал вдруг, затеять стирку и сделал это столь "удачно", что Седа была вынуждена все перестирать. Сушила она рубашки на балконе. Хорошо, что день выдался солнечный. Но воскресенье пропало. Мы сидели и ждали, когда они наконец высохнут, потому что мне нечего было, надеть.

А собирались погулять и потом вместе пообедать в "Арагиле" и непременно покататься на карусели.

Но сорочки не сохли. Уже смеркалось, когда Седа начала гладить. От еще влажной ткани шел пар. Я подумал, что, может, успеем еще хоть поужинать в каком-нибудь кафе. Быстро надев сорочку, повязал галстук, но Седу наше невезение расхолодило, и она не захотела идти из дому, пока не расправится со всеми хозяйственными хлопотами.

Было уже около девяти, когда мы наконец собрались выйти. Я предупредил Вагана, что вернусь, наверное, поздно, пусть не запирает входную дверь. Он молча кивнул.

И только тут я подумал, что они с Арус целый день не показывались. "Демонстрация протеста",– решил я.

– Проводишь меня? – спросила Седа.

– Мы... Ты разве хочешь домой?

– Да.

– А я голоден.

– Идем к нам. У нас приготовлен обед,– сказала Седа.

– Пойдем лучше в кафе.

– Мама сегодня целый день одна. Я обещала ей часов в пять быть дома...

– Ты меня больше не любишь?

– Начинается сцена? – улыбнулась Седа.

И я не удержался от смеха.

– Все наши планы рухнули из-за того, что ты придирчивая чистюля, и потому я не пущу тебя домой.

– Ого!.. Собираешься арестовать меня?

Я не ответил.

– Э, да ты, никак, сердишься? Смотри, пока будешь злиться, закроются все кафе. Идем. И к десяти едва доберемся до центра. О чем ты говорил с соседом?..

– Значит, идем в кафе? – обрадовался я.

– Там видно будет. Не оставлять же тебя голодным. Ничего не поделаешь... Сосед не спрашивал, что за женщина целый день у тебя в доме?

– Ну чего бы это ему задавать мне такие вопросы?

– Выходит, он не из любопытных?

– Совсем нет.

– Мне как-то не по себе, Левой.

– Отчего? Испугалась моих соседей?

– Я не пугливая. Просто за тебя беспокоюсь. Что люди о тебе подумают?

– А о тебе?

– Я люблю тебя, и меня не волнует, что подумают обо мне.

– Ты правду говоришь?!

– Зачем же мне лгать. Незанятые люди любят почесать языки. Но я ведь не для них живу на свете...

– Ладно, идем в кафе.

– Я же сказала, что это еще будет видно.

На улице я взял Седу под руку.

– Чудесный вечер.

– Не успеешь оглянуться, как лето пройдет. Куда ты собираешься летом?

– Никуда, – сказал я.

– Ты не возьмешь отпуска?

– Не знаю. Я сейчас думаю только о моих полимерах, о работе.

– А как насчет излюбленной формулы?

– Если доклад мой пройдет удачно, возьму отпуск, и мы с тобой вместе поедем, к марго...

Неподалеку от остановки автобуса сидел странного вида мужчина с каким-то ящичком на коленях.

– Молодой человек,– окликнул он.

– Вы мне? – спросил я.

– Да, подойди-ка... Я гадаю, предсказываю будущее. Возьми билетик всего полтинник.

– Дорого,– засмеялся я.

– Мадам, не скупитесь. Потом пожалеете.

Мужчине на вид лет сорок. Он в синей сатиновой блузе.

Под хмельком. Ящичек набит сложенными вчетверо бумажками, и по ним беспокойно снует сурок с маленькими блестящими глазками.

– Не нашел более пристойного дела? – сказал я.– И не стыдно?

– Пятьдесят копеек, и мой сурок предскажет вам судьбу.

– Почему ты не работаешь?..

– Мадам... Всего пятьдесят копеек.

– Он сумасшедший,– шепнула Седа.

– Просто пьяный,– ответил я.– И прикидывается сумасшедшим.

Человек пощекотал, сурка за ушком. Зверек забегал еще проворнее, потом, схватив острыми зубками одну из бумажек, вытянул ее из ящика. Мужчина взял листочек и протянул мне: – Всего полтинник!..

– Идем, Левой! – потянула Седа.

Но я взял бумажку.

– Ну зачем? Веришь в предсказанья?..

– Да нет, Седа. Не верю, но любопытно.

– И для мадам тоже.

Сурок вытянул еще листочек.

– Один рубль.

Я дал ему целковый и взял вторую бумажку.

– Это тебе, а это мне.

Седа смяла свою бумажку и выбросила.

– Я свое счастье нашла, – сказала она.-Давно нашла.

– "Смерть – естественное завершение жизни",-прочитал я вслух.-И все?

– Все,– невозмутимо подтвердил предсказатель судеб.

– Какое же это гадание?

– Мало? Попробуй еще раз.

– Нет уж, спасибо.

– Как знаешь, – человек поднялся.– Ну пошли, дружок,– сказал он зверьку.

И ушел, покачиваясь.

– Ну, ведь говорила, что чепуха это?..

– Я понимаю. Так уж, из любопытства.

– Два автобуса проворонили из-за твоего любопытства.

– Я думал, вдруг попадется такой билетик, в котором будет что-нибудь для нас с тобой,– улыбнулся я,– а ты выбросила свою судьбу.

– Ну, уж судьба! – пожала плечами Седа.

– Жаль, рубль пропал.

– Жадина,– рассмеялась Седа.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

В комнате мы были одни – я и Джуля.

Дядя куда-то ушел, но я решил его дождаться.

– Ты очень занята? – спросил я.– Я должен дождаться нашего химика, а ждать – дело скучное.

– Я занимаюсь,– сказала Джуля.– А ты жди, раз надо. Мне ничуть не мешаешь.

– В институте у меня был один товарищ. Теорию математики он вызубрил от корки до корки. Но...

Джуля смерила меня презрительным взглядом.

– ...На практике не мог справиться даже с простейшей задачей, Джуля вздохнула и принялась грызть кончик карандаша.

– На нашей улице человек один обитает с сурком.

Джуля упорно молчала. .Но я бы лопнул, если б не говорил.

– ...Ты знаешь, какой-он, сурок? Удивительный зверек с маленькими глазами. У Бетховена, ..кстати, есть чудесная песенка о сурке. Я помню ее с детства. В кукольном театре тогда все представления шли под эту музыку. Исполняли ее на кларнете. Ты любишь Бетховена?.. А Комитаса любишь?.. И Екмаляна?..

– Ты мне уже мешаешь, Левой, – не выдержала наконец Джуля.

– Больше не буду. Я включу радио. Буду сам себя развлекать.

Джуля в сердцах бросила карандаш на стол.

– Знаешь, что за штука смерть? – спросил я.

– Ты, я смотрю, совсем поглупел.

– Вовсе нет.

– А чего тогда задаешь идиотские вопросы?

– Чтобы ты отвечала.

– Ты мне надоел, – бросила Джуля.

– Зато мне весело. А знаешь, в пустыне Гоби обнаружили след человеческой обувки. Этому следу десятки миллионов лет.

Джуля рассмеялась. Вот и говори с ней о серьезных вещах.

– А десятки миллионов лет назад земляне не носили обуви. Потому предполагают, что это след инопланетянина...

– Да, Рубен ведь говорил мне, что ты какой-то странный...

– Когда же это он говорил, если не секрет?

– Недавно.

– Мнение Рубена о моей личности основывается на данных, потерявших ценность за давностью лет. А ты ему очень веришь? Что, решили пожениться?

– Кто тебе сказал? – вскинулась, Джуля.

– Понимаю, попал в точку? А вы будете отличной парой. Просто созданы друг для друга.

Джуля совершенно растерялась.

– Есть такая притча, думаю, ты ее ле знаешь,– не унимался я.– Говорят, в давние времена всех людей разделили пополам. И тысячелетия кряду эти. половины ищут друг друга. Иногда кажется, вот нашел свою половину. Люди соединяются и образуют цело.е. Но потом выясняется, что то была не твоя половина. Так вот и со мной произошло... Однако выто, я уверен, удачно обрели друг друга.

– Асмик, кстати, просила передать тебе привет! – вставила Джуля.

– Благодарю.

– И очень хотела тебя повидать.

– Сдаюсь, я побежден!..

– Нет, ты действительно поглупел.

– Ну что ты, я никогда не поглупею. Просто, как только ты заведешь речь об Асмик, мы меняемся ролями: мне остается слушать, вздыхать и кусать ногти, а тебе без умолку говорить. Вот почему я и сдаюсь,– объяснил я.– Кстати, ты вообще-то на сцене когда-нибудь играла?

– В институте, в пьесе Л one де Вега...

– У нас Левой? – послышался из коридора голос дяди.– А я выходил подышать воздухом. Здорово потеплело, и теперь приятно .бывает погулять. Джуля, ты еще здесь?

– Здесь,– ответил я за нее.– Грызет науку.

– Ах, вон оно что? В таком случае мы должны ей помешать! – Дядя, улыбаясь, вошел в комнату.

Джуля окинула нас обоих недовольным взглядом.

– Да брось ты, дочка,– сказал дядя.– Все равно ответственный работник из тебя не выйдет.

– Вот видишь? – обратилась ко мне Джуля, потому что другого выхода у нее не было.– Классический пример проблемы отцов и детей.

– Стоит сказать вам разумную вещь, вы тут же притягиваете проблему отцов, и детей,– сказал дядя.

– Дядя, а у меня ведь новость: на ученом совете утвердили тему доклада,– прервал я их спор.

– И когда будет доклад?

– В первых числах сентября.

– Так ты меня и не послушался, – укоризненно покачала головой Джуля.

– Интересный доклад,– сказал дядя.– Я прочел его не отрываясь. Можно бы и напечатать.

– Это на сегодня итог моих поисков.

– Думаешь, мало? Кое-какие вопросы, конечно, вызывают некоторые сомнения. Но это ничего.

– Что значит ничего?

– Играя в шахматы, л иногда делаю неверный ход. Но его можно исправить, я ведь сам с собой играю. Противника у меня нет, возразить некому.

– А какие именно вопросы кажутся тебе сомнительными? – спросил я.

– Я скажу, – пообещал дядя.– Впереди ведь еще два-три месяца, и у тебя достаточно времени кое-что пересмотреть. Чайкунам не дашь, дочка?

Джуля вышла на кухню.

– Не волнуйся только, Левой.

– Ты пугаешь меня, дядя.

– Да это я ведь так, в общем.

Джуля накрыла на стол и пригласила нас садиться.

– Клубника в сяхаре?! – потер руки дядя.– Чудесно. Джуля в последнее время стала очень ко мне внимательна, – обратился он ко мне.– Если это внимание исходит от характера ее работы, я считаю все свои сомнения несостоятельными. И предлагаю торжественный тост по этому случаю...

Мы пили вино "Аштарак" тринадцатого года. Джуля настоятельно угощала салатом из крабов и хотела, чтоб я непременно попробовал.

– А Джуля обманула меня!..– вдруг объявил я.

– Обманула?.. Любопытно,– дядя рассмеялся.– Неужели она на это способна? Глупостей наделать может, но обманывать... Сомневаюсь.

– Что за безответственное заявление? – недовольно сказала Джуля.– Ты ужасный, Левон!..

– Безответственное?.. Подлей-ка мне, дядя. Я хочу выпить за новые матрацы.

– А ты, сынок, не захмелел ли? – ласково спросил дядя.

Джуля побелела от злости.

– Он просто пьян! – подтвердила она.

– В общежитии всем поменяли матрацы,-сказал я. – И это заслуга Джули,

– Слушай, о чем это ты? – заинтересовался дядя, поняв, что я не шучу. И наполнил бокалы.

– О матрацах!..

– Я, в тот же день написала официальную записку соответствующим товарищам! – сказала Джуля.

– Не знаю, не знаю. Мне тем не менее пришлось обратиться к Симоняну.

– Да?

– Конечно. И он обошелся без официальной записки. Только набрал нужный номер телефона. И между прочим сказал, что впредь все будет решать именно так, немедленно. И даже обрадовался, что ему больше не придется записывать себе на память и переводить блокноты. Скупой человек наш Симонян.

– Не понимаю, – сказала Джуля. – При чем здесь скупость?

– Но ты совсем шуток не понимаешь, – заметил я. – Это ужасно – потерять чувство юмора. Особенно тебе.

– С трудом, но, кажется, понял, о чем речь, – сказал дядя.

– Ну, начинается, – протянула Джуля. И ядовито посмотрела на меня.

– Ты очень нехорошо поступила; Джуля, – не отставал я.– Говорю ребятам, что, мол, секретарь комсомольской организации моя двоюродная сестра и обязательно придумает. А ты?..

– Семейственность решил развести? – съехидничала Джуля. – Не выйдет.

Дядя отодвинул тарелку и вытер салфеткой рот.

– Еще одно подтверждение теории наследственности, – сказал он.– Джуля вся в мать. Но не будем сваливать только на гены и хромосомы. Мне, недолго осталось жить, дочка. И лучше тебе услышать правду от родного отца. Талант необходим не только для тoro, чтобы стать артисткой. В работе с людьми, в общестаенной работе тоже нужен талант. Ты согласен со мной, Левой?

– Согласен, дядя.

– В каждом человеке природой заложено какое-либо призвание, талант. Но беда в том, что, сознательно или бессознательно, человек порой до конца своей жизни не отдает себе отчета, как он живет в обществе, использует ли свое призвание на деле.

– Все это очень старо, папа,– недовольно сказала Джуля.

– В природе и человек тоже не новинка.

Джуля начала разливать чай. Один стакан вдруг лопнул, и чай растекся по скатерти.

Джуля нервно рассмеялась и краем передника вытерла слезы.

Я отказался от чая, боясь, как бы не лопнул еще один стакан, и допил бутылку "Аштарака" тринадцатого года.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

– Ты куда собрался? – спросил Ваган, видя, что я ухожу.

– На рынок.

– Скоро вернешься?

– Да. Куплю немного фруктов. Абрикосы ведь уже поспели. Любишь абрикосы?

– Очень. Но моя слабость – виноград.

– Говорят, в этом году виноград не уродился. Не полакомиться тебе, Ваган, – пошутил я.

– А что, если пойдешь чуть попозже? – сказал вдруг Ваган.-Давай сегодня позавтракаем вместе.

Он взял у меня авоську я повесил на крючок.

– Арус, я уговорил Левона, – крикнул он.-Может, на балконе накрыть?

– Давай,– согласился я.

Мы вынесли на балкон стол из кухни. Арус расстелила скатерть.

– Ты нам и водочки дай, – попросил у жены Ваган. – Выпьем немного для аппетита.

Арус поставила на стол .бутылку и две рюмки.

С нашего балкоаа был виден, Арарат. "Какой он огромный",– подумал я вдруг. И удивился, что впервые так четко представил себе это.

– О чем ты задумался? – спросил Ваган.

– Посмотри, Ваган,– сказал я,– на Арарате возлежит женщина. Вглядись внимательнее.

– Какая еще женщина?

– Смотри от вершины по правому склону. Голова... Грудь... Видишь? А ноги полусогнуты. Видишь – колени? И рука свешена вниз.

– Какая громадная! – поразился Ваган. – Каждый день ведь перед глазами, а не замечал. И как ты разглядел? Глаз острый!..

– Это не мое открытие,– признался я.– Мне как-то знакомый художник подсказал. Давно. Когда мы еще были студентами. Интерeсно, что он сейчас делает? Способный был парень. Все говорил, что "Мать-Армения" – это вовсе не то, что в безвкусных копиях продают на рынках. Видал небось: скорбящая женщина на развалинах?..

– Видал, конечно.

– Он еще говорил, что воплотит свое представление о Матери-Армении в образе женщины, взирающей со склона Арарата на свою возрожденную страну.

– И он создал это произведение?

– Не знаю. Это была, как он утверждал, его цель, но до цели ведь,можно и не дойти. Однако само стремление – свидетельство окрыленности. Думаю, что мой знакомый стал художником, и хорошим. Главное в жизни – иметь цель. И, видя ее перед собой, пусть даже только стремясь к ней, человек ужесоздает ценности. Можно быть и обыкновенной песчинкой в растворе, который скрепляет камни в стене здания. Камни видны снаружи, и кажется, будто на них держится огромное строение. Но песчинка?.. В последнее время я часто думаю об этом. Ужасно интересно.

– Что интересно?

– Часто человек, считая, что от него ничего не зависит, что он обыкновенная песчинка, даже не подозревает, что являет собой большой камень в стене здания. Однако я разболтался. Неужто всего с рюмки так разобрало?

– А знаешь, давай-ка еще по одной? – предложил Ваган.

– Давай. На рынок я. сегодня уже все равно не ходок. Очень хотелось абрикосов. Я бы килограммов десять купил и ел бы их с хлебом и сыром по утрам. А то выхожу из дома такой голодный, даже работать не могу. Ты пробовал есть абрикосы с хлебом и сыром?

– Никогда... Арус,– крикнул Ваган,– ребенок напрудил!

– Думаю жениться, Ваган!..– брякнул я.– Одиночество не для меня.

– На Седе?

– Да!

– А она согласна?

– Я ей еще ничего, не говорил. Хочу верить, что согласится. Ты не представляешь, какая она. Ведь не знаешь ее. Между прочим, может, помнишь, Седа как-то целое воскресенье была здесь? Тогда ты так и не зашел к нам. А жаль.

– А как же Асмик?..

– Мы в тот день до вечера провозились с моими сорочками. Собирались вместе пообедать в "Арагиле", и не вышло. Но вечером посидели в кафе "Араке".

– Я там никогда не был,– сказал Ваган.

– Как-нибудь пойдем все вместе: я, ты, Арус и Седа. Отлично проведем вечер. Ладно?

– Сходим. Только угощать буду я. С меня магарыч – приняли мое рацпредложение.

– То, с которым не соглашались?

– Да.

– Ты сумел убедить, что заработает?

– И заработал,– сказал Ваган.-Мне наш инженер очень помог.

– И сколько вам дали?

– Мне только одному дали...

– А ты, я помню, говорил, инженер на премию зарится?

– Чущь я болтал. Он оказался парень что надо. Сделал мне все расчеты. Идею, говорит, жалко. Я сдуру спросил, сколько с меня причитается. Так он сначала остолбенел, а потом просто взбесился и даже послал меня куда подальше, хотя, обычно никогда не ругается. Допек я его – не камень, не выдержал.

– Смотри, в другой раз так не оконфузься,– сказал, я.

– Ну уж нет. Хватит с меня. И так чуть было сквозь землю не провалился.

– В том-то и дело, что в хороших людей мы не сразу верим. Наслушаемся о подлостях иных особей и думаем, что все такие, только мы хорошие. Давай-ка еще по одной за всех хороших, честных людей,. Их, слава богу, больше, чем подлецов. В этом я твердо уверен!..

– Не знаю...

– Люди, в общем-то, ведь плохо разбираются друг в друге. Вот ты. Разве ты знаешь меня?

– Как же не знаю? Бок о бок живем!..

– Тебе только кажется, что ты меня знаешь.

– Ну, пошло-поехало! – развел руками Ваган.– Слушай, а что ты сегодня собираешься делать?

– Не решил еще. Хотел, абрикосов...

– Знаю. А потом?.. Наверное, к Седе пойдешь?

– Да нет... Дел полно. Доклад надо доработать.

– В общем, так – хорошо начали, хорошо кончим. Раз ты сегодня дома, то и пообедаем вместе. Есть, Левон-джан?

– Ты меня ставишь в неудобное положение...

– Что еще за положение?.. Придумал тоже... Я шашлык задумал – вчера барашка купил. У брата, думаю, сделаем. У него удобнее – сад при доме. Как ты на это смотришь?..

– Как, хочешь, Ваган.

– Левой... К тебе гость,– послышался голос Арус.

– Интересно, кто там? – я поспешил в коридор.

Это был Саркис.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Меня постоянно мучает бессонница, и я никак с нею не расправлюсь. Знаю, что можно бороться с нею, если считать про себя: один слон плюс два слона будет три слона, два слона плюс три слона – будет пять слонов, и так далее. Иногда считаю до тысячи тысяч, а толку никакого. Кто-то, может, и засыпает таким способом, а я нет. Только в счете поднаторел.

...Восемьдесят девять слонов плюс сто сорок четыре слона – будет двести тридцать три слона.

...Через пару лет мне стукнет тридцать. И до сих пор я не совершил ничего такого, чем можно было бы оправдать тридцатилетний отрезок жизни. Учился, потом работал...

Стал, как говорят, самостоятельным человеком. Человеком, который может прокормить себя и достичь определенной степени благополучия. Но не затем же живет человек, чтобы только прокормить себя? От моего существования еще никто ничего не выиграл и не проиграл. Иначе говоря, есть я в этом мире или нет – все одно. Тогда какая разница между мной и амебой или инфузорией-туфелькой?

...Сто сорок четыре слона плюс двести тридцать три слона – будет триста семьдесят семь слонов.

...Вдруг четко ощущаю, что мое "я" начинает раздваиваться. Не знаю, как это явление называется в психиатрии, да и неважно, потому что, думаю, никаких симптомов душевной болезни у меня пока не наблюдается.

Странно только, что, раздваиваясь, моё "я" становится моим детством. Я встречаюсь с ним, вижу свое детство.

Оно появляется совсем неожиданно. Поднимаю глаза и вижу у своей кровати маленького мальчика.

...Шестьсот десять слонов плюс девятьсот восемьдесят слонов – будет тысяча пятьсот девяносто слонов...

На мальчике брюки чуть ниже колен. Их называют брюки гольф. К таким надевают узорчатые носки до колен.

У мальчика нет носков. На нем старенькие, отцовские, которые он раскопал в узле со всяким хламом. Носки очень велики мальчику. Зато у него необыкновенная рубашка. Из настоящего шелка. Мать сшила ее из остатков. У матери мальчика, портнихи Вардуи Давтян, много заказчиц. Они приносят дорогие отрезы на рубашки. Мать кроит так искусно, чтобы непременно выгадать и на рубашку для сына. Сын уже пробует зачесывать волосы назад, но это ему еще никак не удается. Он смачивает их водой, старательно укладывает, но, высохнув, они все равно дыбятся. Я хорошо отношусь к этому мальчику и чуточку жалею, его.

– Здравствуй, – вежливо говорит он, потому что так учила его мать.

– Здравствуй, – отвечаю я.-Ты снова вернулся?

– Я всегда с тобой,– отвечает он.– Разве человек когда-нибудь расстается с детством?

– Нет, не может расстаться.

– Ты не тоскуешь по мне? – спрашивает он.

– Тоскую. И часто жалею, что ты стал уже прошлым. Жалею... Ты все тот же ребенок, но вот я сделался взрослым, оставив тебя там, в своем прошлом.

– И как часто ты жалеешь об этом?

– Как правило, когда наваливаются заботы. Но в общем-то я доволен. Больше того, даже завидую людям, которые уже давно встречаются со своей молодостью так, как мы сейчас с тобой...

– Почему? – спрашивает он, а я вдруг начинаю петь: Que sera, sera...

– Ты что, маленький? – удивляется он.

– Встретившись с тобой, невольно чувствуешь себя ребенком. И это неудивительно.

– Я впервые слышу эту песнь. А почему ты не поешь ту, старую, которую и я тоже знаю?

– Песни я предпочитаю новые. Из старых помню и люблю только те, что пела, убаюкивая меня, моя мать.

– Хорошо, что хоть они не оставили тебя, – с удовольствием отметил он.А ты знаешь, насколько мы отличаемся друг от друга?

– Я вижу это.

– Только видеть – мало. Надо еще и чувствовать. Во мне – целый мир, а что в тебе?

– Во мне?

– Да? В тебе есть этот огромный мир?

– Пожалуй, нет.

– Наверняка нет. Или какой-нибудь осколок от огромного мира.

– Осколок, точно, остался.

– Ничто не проходит мимо леня. Мне все очень интересно. И почему подсолнух называется подсолнухом, почему у кенгуру сумка на животе и откуда берутся дети. Ты все это уже, наверное,, знаешь. Но при случае станешь говорить, что детей ловят в Зангу или в Гетаре.

– А ты правда еще не знаешь этого?

– Конечно, не знаю,– отвечает он.

– Вот видишь, у меня все-таки есть какое-то превосходство над тобой.

– Это не превосходство. Что-верно, то верно, сейчас ты уже многое знаешь, но вот вопрос: хочешь ли знать больше? А я определенно хочу. У меня в голове каждый божий день возникает тысяча вопросов. И я ищу на них ответы, сберегая в себе, пока не найду. А ты их в себе убиваешь. Вопросы. Потолу что твой мир очень сузился. Это уже не мир. Это всего осколочек, который ты позаимствовал у меня.

Он зашел мне за спину и попытался вскарабкаться на плечи.

– Что ты делаешь?

– Поиграем в лошадки? А?..

– Слезай, у меня нет настроения.

С досады он ущипнул меня.

– Эй, мне больно! – сержусь я.– Слезай-ка и лучше скажи, осколок чего я у тебя позаимствовал?

– Что, что?

– Ну, вот ты ведь говорил?..

– А-а! – он улыбнулся.– Трусость ты у меня позаимствовал.

– Не слишком ли, мой друг?

– Не слишком,-отвечает мальчик.– Когда мама сердится и грозится меня наказать, я.молчу. Потому что боюсь. Она ведь может еще пуще разгневаться и, чего доброго, поддать раз-другой. Вообще-то мама только раз в жизни меня побила. И боюсь я не боли, а обиды. Очень уж унизительно, когда бьют человека. Между мной и тобой разница около двух десятков лет, но в этом мы похожи.

– Не обижай маму! – прошу я.-Когда вырастешь, пожалеешь, что обижал. Как я вот теперь, когда ее давно уже нет и я совсем один.

– Мама есть! – утверждает он.

– Счастливчик! – с завистью вздыхаю я.– Надо, чтоб человеку хоть немного везло.

– Везло? – Мальчик смеется, а мне досадно.– Счастье во власти самого человека,– добавляет он.

– Это только красивые слова.

– Нет, нет! Счастье человека – в его характере.

– Ты пытаешься умничать, и это тебе удается, – язвлю ему в ответ.

– Комплименты ты делаешь сам себе,– невозмутимо говорит мальчик.– Ведь в конце-то концов я же стал тобою?..

"Счастье человека – в его характере",– повторяю я про себя и думаю, что в этом есть определенная доля истины.