Текст книги "Сицилианская защита"

Автор книги: Карэн Симонян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Это и есть интересное? – спросил мальчик.

– И это интересно! – ответил я.г– Когда взрослеешь, в один прекрасный день понимаешь вдруг,, что мир совсем не таков, каким он тебе когда-то представлялся. И неожиданно выясняется, что ты не можешь на все это взирать как бы со стороны.– Я вздохнул.– Оно бы, конечно, и хорошо, если бы можно было не вмешиваться во все, что делается вокруг лас, жить и работать для себя, отдыхать после трудов праведных и ни во что не встревать...

– Знаете, как было бы еще лучше?.. – спросил мальчик.

– А ты знаешь?

– Давно!.– сказал мальчик.-Когда вырасту, сделаю так, чтобы все было хорошо.

– Любопытно. Может, разделишь со мной эту тайну?

– У меня нет тайны,-засмеялся мальчик.-Никакой тайны нет.

– Нету? – усомнился я.-Неужели ты все сразу всем рассказываешь и ничего не оставляешь в тайне?

– Тайн у меня нет! -стоял он на своем.-Но рассказываю я не все и не всем.

– И при этом считаешь, что не имеешь тайн?

– Конечно. Я ведь не потому не все рассказываю, что тайны храню, просто по той причине, что мне не хотят верить. Вам рассказываю, потому что вы мне верите,глаза мальчишки опять блеснули. – Я обязательно сделаю так, чтобы люди верили друг другу. Все до единого. Представляете такую страну, где все люди доверяют друг другу и никаких там тайн?!

– Ты уверен, что это тебе удастся?

– Я убежден!-невозмутимо ответил мальчик.-А вы верите, что я Пятница, друг Робинзона?

– Верю. Я тоже был когда-то Робинзоном, но стать Пятницей мне в голову не приходило. Думаю, Робинзоном быть интереснее.

– Давайте поспорим! – предложил мальчик.– Поспорим, кто лучше.

– Не люблю спорить,-сказал я.

Мальчик замолк. Долго молчал. Я следил за большой стрелкой часов на столбе, которая, несколько раз дрогнув, рванулась вперед.

А мальчик вдруг сказал: – Когда вырасту, не буду таким, как вы.

– А какой я, откуда тебе известно?

– Вы Мюнхаузен.

– Благодарю тебя! – обиженно проговорил я.– Разве я сказал какую-нибудь неправду?

– Мюнхаузен был необыкновенный человек, а не врун. Врун – это такой, кто болтает, но сам тому не верит, что говорит. А барон верил. Просто он был необыкновенный человек. Вы тоже немножко необыкновенный. Правда?

– Наверно,– согласился я и безучастно посмотрел вслед отходящему девятому троллейбусу.– Необыкновенный я, значит, чудной?.. А ты почему так болтаешь ногами? Это неприлично.

Мальчик перестал болтать ногами.

– И ни на один мой вопрос не ответил,– продолжал я.– Это невежливо.

– Честное слово, мне кааалось все это совсем несущественным. Учусь ли я в девятом классе или в шестом, а может, и вообще действительно я семнадцатилетний лилипут? Отличник или троечник?.. Какая разница? Важно то, что вы были Робинзоном, а я вот теперь Пятница.

– А почему это важно?

– Потому, что Робинзон был обыкновенным человеком, а стал дикарем, а Пятница был дикарем, дикарем и остался! Пятница более принципиальный.

Вдали с грохотом остановился трамвай. Люди вышли из вагона, ожидавшие вошли в него. И трамвай снова тронулся. Какая-то женщина с сумкой в руках перешла дорогу и направилась в нашу сторону.

– Я пойду,-сказал, мальчик.

– Отправляешься в страну майя? – пошутил я.

– Мама вернулась. Она иногда работает во вторую смену. И я прихожу на остановку встречать ее. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, вождь племени Шиу! – сказал я.

Мальчик подошел к матери и взял у нее сумку. Они все удалялись, удалялись, пока не растворились в зыбкой ночной мгле.

Я бы еще долго смотрел им вслед, но к остановке подъехал троллейбус. Третий номер.

Я опешил. Третий ведь останавливается на другой стороне!.. Это знал и я, и вождь племени Шиу.

– Куда он идет? – спросил я кондуктора.

– На улицу Комитаса,– крикнул тот в ответ.

"Прекрасно! – подумал я.-Просто прекрасно!" Но так и не осмыслил, что же прекрасно? Что третий троллейбус доставит меня домой или то, что по какой-то неведомой причине он изменил свой обычный маршрут?..

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Луиза совсем скисла. Сидела за рабочим столом с таким видом, будто с ней произошло ужасное несчастье. Поначалу я притворялся, нто ничего не замечаю. У влюбленных подобные размолвки – обычное дело, особенно если парень таков, как Араик. Но потом все же не удержался, спросил:

– Никак не помиритесь?

Луиза посмотрела на меня безучастно.

– Седа говорила мне, что между вами пробежала черная кошка? Глупости все это.

– Ни за. что с ним не помирюсь! – объявила Луиза.

– Говорю, глупости.– Я придвинул стул поближе и сел напротив Луизы.Ей-богу, не, стоит разводить трагедию. Вот будешь постарше, сама в этом убедишься.

– Я больше не люблю его!

– Не верю. В том и беда, что любишь,– сказал я.

– Ненавижу! – Луиза вперила взгляд куда-то в пространство.– Ненавижу, ненавижу! – повторила она.

– Тебе виднее,– пожал я плечами, понимая, что спорить с этой ненормальной девчонкой бессмысленно.

Луиза покосилась на меня.

– Мне, как ты понимаешь, не до того. И человек я посторонний, чужой. Нет у меня никакого права вмешиваться в твою личную жизнь. То ли дело, когда ты готовишь эксперимент или петлю на чулке поднимаешь... Верно?

– Чего ты от меня хочешь? – спросила Луиза.

– Ничего,– ответил я. И, поднимаясь, вдруг разразился тирадой: – А в общем-то от этого щенка другого и нечего было ожидать. По нему сразу видно, что к чему. Прилизанный какой-то!..

– Это ты о ком? – задыхающимся голосом спросила Луиза, и я почувствовал, что она вот-вот расплачется.

– О ком? О твоем Араике, или как там его!..– сердито гаркнул я.– О нем же речь?

– Не смей! – почти прохрипела Луиза.– Не смей о нем так говорить!

– Прошу прощения. Но это мое впечатление и мое личное мнение. Ты можешь его ненавидеть. А, я вправе только высказать свое мнение. Впрочем, и это, в общем-то, излишне. Я говорю, высказываться излишне. И знаешь почему? Потому что в. таких ситуациях я придерживаюсь иных принципов. Я, видимо, ошибся, поверив, что ты действительно его ненавидишь? А?..

Луиза опустила голову и маленьким своим кулачком ударила по спинке стула. Но у нее ничего не получилось, и тогда она, достав платок, начала утирать слезы.

– Сумасшедшая, – сказал я.– Ты же любишь его?.. Сколько дней вы в ссоре?

– Скоро неделя,-всхлипывая, проговорила Луиза.

– Вот видишь? Ты здесь места себе не находишь, он тоже небось с горя уже целую неделю на лекции не ходит.

– Перестань издеваться! – жалобно взмолилась Луиза.

– Я не издеваюсь. Просто делаю предложение. И думаю, стоит ли ссориться из-за какой-то ерунды и потом целую неделю не встречаться, переживать, кричать "не помирюсь", "ненавижу". Разве .это дело?

– Как же мне быть? – вздохнула Луиза.– Как?..

– Некто очень умный сказал, что мужчина должен всегда,уступать, потому что он мужчина, а женщина должна всегда уступать, потому что она женщина. Встань и сейчас же отправляйся, разыщи своего Араика. Помиритесь и кончайте ваши обоюдные страдания.

– Пойти к нему?.. – робко спросила она.

В глубине души я очень обрадовался ее вопросу. Значит, сумел убедить. Честно говоря, никогда не думал, что и я могу давать людям дельные советы. Да еще по таким вопросам.

– Поим?.. Или ты смеешься? – спросила Луиза.

– Вовсе не смеюсь. Иди. И сейчас же!

– А где мне его найти? – растерянно и радостно спросила Луиза.– Да где же Я его найду?

– Найдешь.-Я был уверен в этом.– Любишь, значит, найдешь. Дома, в институте или у черта на рогах! Ну, иди. Не теряй время.

– Спасибо, Левон-джан! – пролепетала Луиза. – Я его найду и скажу, что...

– Что? – засмеялся я.

– Ничего,– как бы очнувшись, сказала Луиаа и выбежала из лаборатории. Но в ту же секунду вернулась обратно, и я подумал, что она, может, увидела Айказяна.

В дверях появился Рубен.

– Прошу, дорогая, прошу! – не глядя в мою сторону обратился онк Луизе.Вот не думал, что в первый же день меня встретят здесь с распростертыми объятиями. Честное слово, не думал.

Рубен весело засмеялся, довольный своей плоской остротой. А Луиза, не отвечая, выскользнула, из комнаты.

– Здравствуй,-сказал Рубен.-Видишь, как иногда поворачивается колесо истории. Ты когда-нибудь мог предположить, что нам доведется вместе работать?

– Не мог,– покачал я головой.

– Я тоже. Но вот тем не менее. И этим я в конце концов обязан тебе.

Он уселся в кресло и стал осматриваться.

– Почему мне? – удивился я.

– Почему? – он загадочно улыбнулся.– Секрет... Потом поймешь.

– Ты, значит, с сегодняшнего дня зачислен? – спросил я.– Может, ввести тебя в курс дела?

– Куда торопиться? Успеем еще. Как говорит русская пословица, работа не волк, в лес не убежит.

– Тебе виднее.

Он засунул руки в карманы брюк и, насвистывая, прошелся между рабочими столиками. В комнату вошла Седа, неся две банки с мономером. Рубен вопросительно взглянул на меня.

– Знакомьтесь,– сказал я.– Седа, это наш новый сотрудник.

– Еще кто-то есть или теперь уже все? – смеясь спросил Рубен.

– Нас теперь четверо,– сказал я.– Если станет заедать скука, возьмем еще кого-нибудь, будет пятеро.

– На что это ты намекаешь? – посерьезнел Рубен.

– Просто так. Констатирую факт.

– Ладно, ладно,-сказал Рубен,-зря ты злишься. Думаешь, не сработаемся? Основная предпосылка энтузиазма в наличии – две чудо-девушки. Разве этого мало?

Седа смерила Рубена с ног до головы испытующим взглядом и вышла из лабораторий..

– Строгая, – весьма правильно понял ее взгляд Рубен.– Но я их хорошо знаю.

– Не устал? – спросил я.– Ты ведь дрекрасно знаешь, что я не любитель эдакой пустой болтовни.

– Принимаю к сведению, шеф,– без обиды согласился Рубен.

– Если хочешь, я дам тебе наши записи,– предложил я.– Ознакомься.

– Не хочу,– отказался Рубен.– Всему свое время.

–Сегодня только первый день, и я собираюсь провести его в роли наблюдателя.

Я пожал плечами и решил больше не замечать его присутствия. Сел за стол и взял ручку.

– Слушай, ты серьезно собираешься работать? – немного погодя спросил Рубен.

– Да, собираюсь.

– Вполне серьезно?

– Конечно.

– Тебе не мешать?

– Нет, почему же?

– У меня есть предложение.

– Слушаю.

– Давай работать вместе. Ты не смотри, что я болтаю. Понимаю, человек ты серьезный,– сказал он.– Но и я могу оказаться тебе полезным в таких делах, в которых ты не очень смыслишь.

– Мы ведь и так должны вместе работать? – удивился я.

– Я не о том. Ты, я слышал, хочешь старить какието опыты при низких температурах? Меня это очень интересует. Если мы станем работать вместе, обоим будет легче. Понимаешь, работы будет вдвое меньше.

– Да, но?.. Какое "но"?.. Тема у тебя стоящая. А кто знает, предложат ли мне еще когда-нибудь интересную работу? Так что ты подумай, взвесь. А я берусь все устроить. И все будет как надо. Поверь...

Я не удержался от смеха.

– Рубен-джан, но ведь...

– Никаких "но". Сказано, подумай. Тебя же не насилуют. Дело добровольное, я только предложил. А ты думай. Если решишь, что стоит,хорошо. А нет – ничего не поделаешь. Ну так думай. Идет?

– Ты, брат, не дашь человеку слово вставить! – разозлился я.– Позволь хоть объяснить тебе, в чем дело.

– Объясняй, зачем же кипятиться.

– Эту тему никто не утверждал и мне не поручал. Просто появилась у меня идея, вот и хочу поставить эксперимент. Интереса ради. А что получится, и сам,не знаю.

– Да ну! – удивился Рубен.– Как же так?

– А вот так,– сказал я.– Что поделаешь?..

– Ладно,– Рубен уселся за стол напротив меня.А если все же что-нибудь получится?

– Не знаю. Может, и получится нечто любопытное.

– Значит, может получиться?

– Может, и да... Сам не знаю. Потому и не хочу поднимать лишнего шума. В свободные часы думаю поработать. Для себя. Может, ничего и не получится.

– Значит, ты не уверен? – протянул Рубен.– И все же вдвоем нам будет легче. Что-то удастся – хорошо. А не удастся – в компании и смерть свадьба. Ну?..

– Тебе-то эхо зачем, Рубен? – пожал я плечами, – Ведь, кажется, в институте стихи писал?..

– Писал.

– Если не ошибаюсь, как-то даже пару стихотворений в "Авангарде" напечатали?..

– Да, только гонорар грошовый выписали,– огорченно сказал Рубен.– А потом больше ни строчки не печатали...

– Если бы я тогда предложил тебе, давай, мол, вместе напишем стихотворение, получится – хорошо, не получится – вдвоем горевать станем, ты бы согласился?

– Что ты порешь,– обиделся Рубен,– Стихл – это стихи. Их вдвоем не пишут. Сравнил!.. Да разве заниматься наукой и писать стихи – одно и то же?

– Для меня – да,-сказал я.-Только ты, наверное, не поверишь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Снега в городе нет. В небе висит оранжевый диск, солнца, а воздух холодный и колючий. Руки стынут даже в перчатках, и потому я засунул их в карманы пальто.

Проходя мимо витрин, краем глаза посматриваю на свое отражение. Вид у меня, надо сказать, довольно жалкий.

Но, как ни странно, люди проходят, не, обращая на меня абсолютно никакого внимания, не удивляясь моему виду.

Домой меня не тянет. Не знаю почему.

Вчера мне исполнилось двадцать семь лет.

Вчера Я ничего не сказал, жене. Сегодня утром тоже.

С работы пришел домой вовремя и, честно говоря, ждал какого-нибудь сюрприза. Но все было как обычно. Асмик торопливо расставила на столе тарелки. Пообедали за пять – десять минут. Молча. Потом я без цели вышел в коридор, заглянул в кухню. Но Ваган теперь не рассиживался здесь.

Арус одна не справлялась с заботами, и сосед мой добросовестно помогал супруге.

Кто-то потянул меня за рукав. Я остановился.

– Вы никого не видите перед собой. Влюблены, что ли?..– раздается над ухом женский голос.

Средних лет, приятная, но не сказать, чтобы красивая женщина нервно дергает меня за рукав. Оказывается, моя пуговица зацепилась за ее авоську. Целая история...

Я улыбаюсь.

– Еще смеетесь... Помогли бы лучше!

Женщина очень спешит. Женщина теряет терпение и вот-вот придет в ярость..

И я отрываю от рукава пальто пуговицу, которая так бесцеремонно вцепилась я авоську этой дамы.

– Пожалуйста,– говорю я, продолжая улыбаться.

Женщина изумленно смотрит на меня. Видно, удивляется столь быстрому и простому решению проблемы.

– Простите,– смущенно бормочет она и поспешно удаляется.

Вчера я перешагнул порог двадцатисемилетия. И вчера тоже лаша комната полнилась потрескиванием работающего телевизора.

Асмик упорно постигала премудрости английского языка. Она рассчитывала овладеть английским, заняться переводами., Я не сомневался, что она сможет даже издать эти переводы. Скажем, в женском календаре, как многоопытная домашняя хозяйка.

Сидя в одиночестве на кухне, обхватив голову руками, ядолго-долго не мигая смотрел, как от крана мерно отрываются капли и с неприятным звуком шлепаются в раковину. Кап-кап-кап!..

Мне было грустно. Грустно оттого, что так бесцельно и бессмысленно проходят годы.

Я добираюсь домой поздно вечером.

Подходя к нашему кварталу, невольно замедляю шаги.

Как бы мне хотелось,, чтобы это розовое многоэтажное здание было на краю света!..

Вот и наш подъезд. Уцелевшие стекла в окнах почернели от пыли.

Нажимаю на кнопку звонка. Жду.

Нажимаю снова.

За дверью раздаются шаги. Щелкает замок.

– Здравствуй, Ваган.

– Здравствуй,-говорит мой сосед и торопливо проходит к себе.

Не спеша снимаю пальто. Потом несмело толкаю дверь нашей комнаты.

Асмик сидит на постели. Укутав ноги одеялом и облокотившись на подушку, она зубрит очередное задание по английскому.

Сажусь за стол и принимаюсь за остявшую еду. Асмик упорно не смотрит на меня и не разговаривает.

Не доев, отодвигаю тарелку, подхожу в ней.

– Ты больна, Асмик?

Говорю очень нежно. В ответ молчание.

– Асмик, что случилось?

Словно упрямый ребенок, она ногой сталкивает меня с кровати. Став у ее изголовья, глажу ей волосы. Это она мне позволяет.

– Ты уходишь, а я тут сиди одна да считайся с чьими-то капризами,-недовольно произносит наконец она.

– А ты не сиди дома,– советую я ей.– Покончила с делами, выйди погуляй... Такая замечательная погода. И холодно, и снега нет.

– Не могу я больше жить здесь. Не выдержу. Сойду с ума!

– Что же делать? Прикажешь снимать квартиру? – полушутя спрашиваю я.

– Хотя бы.

– Ну хорошо. А платить?.. Ведь меньше сорока рублей с нас не возьмут? Мы и без этого не широко живем. Может, тебе лучше поступить на работу?..– Я делаю вид, что всерьез озабочен этой столь волнующей ее проблемой.– Станешь работать, и некогда будет скучать...

– Папа поможет,– беззаботно бросает Асмик.– Не хватало еще мне учительствовать. Вчера мне исполнилось двадцать семь лет.

Помню, как-то старик парикмахер, с которым я случайно разговорился, убеждал меня, что у человека в жизни должна быть цель. Это не новость. Это очень старая истина. И мне она ведома. .

Жизнь не должна быть бесцельной...

Вода из крана все капала. Кап-кап-кап...

Говорят, одно время были анкеты с обидными для самолюбия и достоинства человека вопросами. Теперь эти вопросы изъяты из анкеты. И все же хорошо бы, коли добавили один вопрос. Вопрос, одинаково важный для прошлого, настоящего и будущего.

Нужны ли вы обществу?

Многие, может, и посмеются над моей наивностью. Найдутся ли такие, кто даст отрицательный ответ на этот вопрос. И будет ли поставлен такой вопрос?..

Будет. Те, кто придет после нас, обязательно зададут этот вопрос.

А мы? А я?..

Я, наверно, промолчу.

Так зачем же Я живу и чем оправдываю свое существование?

Счастлив тот, кто может ответить на этот вопрос...

Я не был счастливым.

Я был грустным человеком.

– Ну ладно, пусть твой отец нам поможет,– соглашаюсь я.– Завтра же присмотрю квартиру поприличней. Договорились? А теперь расскажи, что случилось? Повздорила с Арус?

– Э,– вздыхает Асмик, – что еще могло случиться? Развесила пеленки по всей кухне. А балкон, спрашивается, для чего?

– На улице холодно. Может, боится простуды?

– А меня это не касается. Кухня не только для них. Если она еще раз навешает свои пеленки, я!..

– Асмик!

Она с ужасом смотрит на меня, сжавшись в клубок на кровати. Руками сжимает рот, чтобы не кричать. И словно издалека доносится до меня сдавленный голос:

– Левой...

Я, обессиленный, опускаюсь на стул.

Вчера мне исполнилось двадцать семь лет.

Вчера до глубокой ночи я просидел на кухне, прислушиваясь к звуку падающих капель.

Вчера мне было очень грустно и потому, что – Асмик забыла поздравить меня.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

– Ты не в духе? – входя и еще не сняв пальто, спросила Седа.-Или голоден? – Она вынула из сумки сверток и положила на стол.-Ужин принесла. Мама настояла. Сказала, из дому не выпустит, если не возьму. Ешь. Я обедала.

Я был голоден. После работы домой не ходил. А настроение... Настроение было неплохое, потому что сегодня вечером я ждал положительных результатов. Сегодня вечером наконец я смогу решить, имеет ли смысл продолжать опыты при низких температурах.

– А как же ты будешь без ужина? – озабоченно спросил я.

– Переживу, не бойся, голодной смертью не умру.

– Седа, можно задать тебе вопрос? – спросил я.

– Пожалуйста.

– Почему ты до сих пор не замужем? – спросил я.Не хочешь, не отвечай. Я не обижусь. Но не перестану удивляться, почему такая обаятельная девушка не выходит замуж?

– Только обаятельная? – лукаво прищурив глаза, спросила Седа.

– Не выношу красавиц. В них есть что-то отталкивающее.

– Стало быть...

– Ты не хочешь отведать, я понимаю и не настаиваю... Спасибо, все очень вкусно.– Я смял и бросил бумагу в корзину для мусора.

– Голодный ты был, потому и вкусно,– сказала Седа.

Мы принялись за дело. Некоторое время работали молча.

Седа вдруг уронила пробирку.

– Ничего! – успокоил я.

– Готово, – сказала Седа через минуту.

– Начнем?..

– Да ты сядь, чего стоишь? – посоветовала Седа.

– И ты садись.

– Волнуешься? – спросила Седа.

– Нисколько, – ответил я.

– А я волнуюсь,-сказала она.-Честное слово. Ужасно волнуюсь.

– Я, пожалуй, тоже немного,-признался я.

Для чего человек живет? Почему ему непременно хочется что-то создать, что-то оставить?..

Зачем я сижу здесь в лаборатории в этот поздний час и так волнуюсь? Ищу славы? К чему она мне? По-моему, жизнь у знаменитостей не ахти какая завидная. Всем их ставят в пример. Все стараются походить на них. Многие мечтают о том, чтобы любой ценой обрести славу, оказаться на мосте известного человека. А злосчастные знаменитости знай трудятся, отказывая себе во многих земных радостях, вечно обуянные и обремененные новыми идеями, думами и заботами.

А может, суть в деньгах? Может, я все это делаю, подсознательно уповая на большие заработки?..

Я был маленький, и была война.

Умерла наша соседка-старушка. Кажется, от тифа.

Ее похоронили, как хоронили в те суровые военные годы. На гроб тратиться не пришлось, потому как старушка еще за несколько лет до смерти припасла себе гроб и хранила его на чердаке.

Старушку, как и всех одиноких людей, очень скоро забыли бы. Но ее помнили долго. И не потому, что как-то особо чтили.

Дальние родственники старушки обнаружили в ее обитом жестью и украшенном медными гвоздями свадебном сундуке богатейшую коллекцию бумажных, денег. Царские – с двуглавым орлом и дашнакские – с прялкой – достались нам, ребятишкам. Мы попытались подсчитать всю сумму, но не смогли. Там их, наверно, было несколько миллиардов. Говорили, что особенную страсть старушка питала к красным тридцаткам,– и родственникам досталось несколько десятков свертков с ними. Я по сей день не могу понять, на что ей была эта коллекция. И сейчас у меня перед глазами ее сгорбленная фигура – тщедушная, жалкая и убогая.

Нет, деньги нужны только на жизнь, обычную, неприхотливую.

В любых обстоятельствах я все тот же Левой. Левон, у которого есть свод принципы, за кои он себя и уважает.

Левон, у которого вчера произошел с женой весьма досадный инцидент и который сегодня не пошел домой обедать.

Но для чего человек живет?..

– Для чего живет человек, Седа? – спросил я.– Для чего?

– Спятил?

– Нет, скажи: для чего человек живет? Для чего живем мы?

– Потом,– сказала Седа,– дотом поговорим.

– Вот Джуля бы сразу ответила,– заметил я.

– Кто это, Джуля? – спросила Седа.

– Моя двоюродная сестра.

– Да?! – усомнилась Седа.– А что бы ответила двоюродная сестра?

– Сказала бы, что люди живут для того, чтобы построить коммунизм. Ей вообще все ясно, все известно. И попробуй скажи ей, что ты не сумела и никогда не сумеешь ответить на мой вопрос. Коммунизм мы строим, чтобы человечеству жилось лучше. А теперь представим, мы уже.построили коммунизм. Во всем мире. Думаешь, тогда этот вопрос больше не будет возникать? Будет. Более того, я считаю, что при коммунизме, даже в анкетах, при поступлении на работу, будет такой вопрос.. К примеру: "Для чего вы живете?", или: "Нужны ли вы обществу?", или...

Седа вскочила с места и. кинулась к пробиркам, в одной из которых выпал oсадок в виде сгустка.

– Человек живет, чтобы познать себя! – сказала она твердым голосом.

– Старо,-махнул я рукой.-Мне нужно что-нибудь поновее.

– Желаемое ты обретешь на старости лет, когда будет прожита большая часть твоей жизни,– сказала Седа. – Пиши...

Она продиктовала показания измерительных приборов.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Во дворе у нас высилась, гора – остатки строительного мусора, забытого рабочими, возводивлшми дом. Летом, когда ветер поднимал пыль, гоняя ее по двору, жильцы на чем свет стоит ругали тех нерадивых строителей.

Потом выпал снег, укрыл гору, и тогда она обернулась бурной радостью для детворы...

Было около одиннадцати, когда я лодошел к дому. У горки еще царило оживление. Я подивился родителям, позволявшим детям оставаться на улице в столь поздний час.

Но, подойдя поближе, увидел, что это были взрослые, то есть Сами родители. Они лихо съезжали с горки по ледяной дорожке.

Постоял несколько минут с этими веселыми .людьми, явно мешая им,– они то и дело толкали меня, взбираясь на горку. Хотел было тоже попробовать скатиться разокдругой, но раздумал и направился домой.

Я решил, что, кроме исповеди об удачно проведенном опыте, ледяная горка тоже неплохой предлог для примирения с Асмик. Уговорю ее, спустимся покататься. Достаточно пару раз слететь по льду вниз, и мы уже ничем не будем отличаться от наших счастливых соседей...

Толкнул дверь нашей комнаты и вошел. Никого... И на столе никакой записки.

За дверью послышались шаги. Я обернулся. В дверях стоял Ваган.

– Асмик ушла, – сказал он.

– Знаю... Входи.

Ваган вошел и притворил за собой дверь.

– Я только пришел с работы – знаешь ведь, с рождением ребенка стараюсь ни на минуту не задерживаться...

– Дальше, дальше...– нетерпеливо потребовал я.

– Смотрю, Асмик выходит мне навстречу с чемоданом в руке,– продолжал Ваган.– Спросил, не помочь ли. Она отказалась. Да еще нагрубила, не лезь, говорит, когда не просят. Удивительный народ эти женщины, Левон-джан!.. Что скажешь?

– А дальше что?

– Ничего. Подхватилась с чемоданом и была такова.

– Чемодан-то, наверное, не пустой, а?

– Да, вроде бы не пустой.

Я закурил сигарету, в ярости стал ходить взад и вперед по комнате.

– Не откажи, Ваган, в просьбе...

– Слушаю, Левон-джан, пожалуйста.

– Свари кофе, выпьем по чашечке.

– Сейчас.

И он поспешил на кухню.

– Ваган,– крикнул я ему вслед,– а выпить чего-нибудь не найдется?

– Есть водка... Еще коньяк.

– Давай водку,– попросил я.– Хорошо бы и поесть что-нибудь...

– И это найдется,-сказал Ваган.-Вот только водку мы бережем для ребенка.

– Что ты! – изумился я.– Не делайте глупостей! Не спит – ничего, потерпите. А давать водку, чтобы уснул, не надо!..

– Да нет же! Ты что? Давать малютке водку! Мы же не чокнутые,улыбнулся Вагац,– Это для компрессов. Врач посоветовал: водку пополам с водой...

Ваган вышел, а я закурил еще одну сигарету и тут действительно вконец взбесился.

Что делать?.. Опять идти за Асмик?.. Опять уговаривать?..

А она снова выпроводит, меня?.. Нет, не пойду!..

Сидеть и ждать ее возвращения?

Сколько ждать? Один, два дня?.. Может, месяцы?.. А что, если она больше не хочет жить со мной?..

Что мне делать?..

Открыл форточку. Но долодный зимний воздух не помог мне прийти в себя. И вообще теперь мне уже ничего не поможет. Пропащий я человек.

Вошел Ваган, поставил на стол ополовиненную бутылку коньяка, хлеб, колбасу.

– А кофе? – спросил я.

– Кофе потом,– ответил Ваган,– поешь сначала.

– Не мог колбасу прилично нарезать! – придрался я.

– Торопился,– сказал Ваган,– да и боялся, как бы Арус не разбудить.

Я наполнил рюмки до краев.

– Будем здоровы! – сказал я и сам себе удивился.

– Будем! -чокнулся Ваган.

Я не смог втолкнуть в себя больше одного бутерброда.

Мы снова выпили.

– А может случиться, Ваган, чтобы Арус вдруг взяла и ушла? – спросил я.

– Не знаю,– пожал плечами Ваган.– Кто их разберет, женщин? Иная такое выкинет!..

– Значит, не исключено?

– Ну как тебе сказать? – сник Ваган.– Все бывает. Только...

– Что только?..

– Только... Я хочу сказать, что Арус такого не сделает!..

– Потому что очень тебя любит?

– Не знаю.

– Выпьем еще, Ваган, по одной.

– Ты пей, а я схожу за кофе.

Я осушил рюмку. Комната поплыла перед глазами.

Взял еще бутерброд. Но он не шел в горло.

– Не поедешь за Асмик? – спросил Ваган, внося кофе. – Хочешь, и я с тобой... Уговорим. Я извинюсь перед ней...

– Не пойду! – решительно объявил я.– А ты с чего это решил извиняться?

– Да ведь и мы вроде немного виноваты. Не развесь Арус на кухне пеленки, вы бы не поругались и Асмик бы на тебя не обиделась?.. Понимаешь, по-моему, она из-за этого и ушла. Что скажешь?

– Нет, дорогой, Асмик ушла не из-за этого. Пеленки – только предлог.

– Эх, Левон-джан, что было делать? Ведь в такие холода Арус нельзя то и дело выскакивать на балкон. Она кормит, простудится, тогда... А в комнате развесить– влажность, ребенку вредно. Можно ведь потерпеть, Левон-джан, пока потеплеет? Что же, из-за такого пустяка и нам ссориться и вам чуть не до развода?.. Ужасно. И все из-за нас!..

– Нет, дорогой,-повторил я.-Для того чтобы уйти, если человек на это решается, повод всегда найдется. Я за ней не пойду. Ни за что.

– Как знаешь.

– Сигареты есть? Мои кончились.

– Найдутся.

Он положил на стол пачку.

– Что же, выходит, и впрямь разойдетесь? – спросил Ваган.

– Не знаю,– пожал я плечами.– Но то, что за ней не пойду,– это точно. Даже если дойдет до развода.

– Не дело это.

– Дорогой, ты, счастливый человек,– сказал я.– А счастливым людям в таких закавыках не разобраться. Я, например, нисколько не удивился бы, если ты вдруг завтра объявил бы, что разводишься с Арус.

– Типун тебе на язык! – испуганно вскинулся Ваган.

– Да это я так, прости... Пропащий я человек, Ваган, ничего у меня не клеится.– Говорю и чувствую: сейчас заплачу, до того мне стало, жалко себя.

– Не падай духом, Левой,– принялся успокаивать меня сосед.– Все проходит. Помиритесь. Все кончится как нельзя лучше.

– Кончится, говоришь?.. Уже кончилось. Понимаешь? Кончилось...

Я был пьян ужасно.

– Не говори так, Левой. Не говори. Выпей кофе.

– Ты меня не поймешь, потому что ты счастливый человек!..

Я повалился ничком на кровать и заснул.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

По вечерам я читал фантастические романы. Но чаще садился заниматься. И как ни трудно бывало оторваться от Конан Дойля, Бредбери и Уэллса, я тем не менее столь же самозабвенно погружался в теоретические вопросы, сухие формулы и числа.

После ухода Асмик одно обстоятельство доставляло мне, как, вероятно, и любому мужчине, особое неудобство свалившуюся на их голову беду мужчины по-настоящему осознают тогда, когда вспоминают, что .существует еще и желудок, который методично требует своего, не считаясь с тем, дома жена или ушла.

Несколько дней я обходился так называемым швейцарским сыром и сметаной из гастронома напротив.

Потом решил обедать в ресторане. Но это не оправдало себя. Официанты быстро разочаровались во мне, потому что к обеду я заказывал только лимонад лли "Джермук".

К счастью, по путл в научно-исследовательский институт, точнее, на химзавод л обнаружил скромную закусочную, помещавшуюся в подвальчике старенького двухэтажного дома. Внешне она была малопривлекательна. Но закусочную бойко посещали, и в конце недели я тоже решился заглянуть в нее. Неожиданно мне там понравилось, может, потому, что ждал я худшего. Маленький зал оказался очень чистым и уютным.

В первый день я чувствовал себя в закусочной чужим, белой вороной среди людей, лица которых большей частью были мне знакомы,– наверное, с завода.

Моего появления никто, понятно, не отметил. Больше того, меня вообще не замечали. Пышноусый мужчина за стойкой, лицо которого под лампой дневного света казалось средневековым и которого все звали Зулум, Зулум-джан, даже бровью не повел, когда я попрасил всего одну порцию шашлыка и бутылку минеральной воды.

Я сел за стол в углу, у стены. Спустя несколько минут Зулум, протянул мне бутылку минеральной воды, завернутый в лаваш[Лаваш – тонко раскатанный хлеб, выпекаемый в тонире – специальной печи, устроенной в земле. ] шашлык и небрежно нарезанный на тарелке салат из парниковых помидоров и огурцов.