Текст книги "Сицилианская защита"

Автор книги: Карэн Симонян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Мы так раззадорились, что взбудоражили всю улицу.

Из форточки на первом этаже какая-то женщина крикнула нам, чтобы убирались.

Гаруш пал перед ее окном на колени:

– О сиятельная госпожа, позвольте поздравить вас с Новым годом, пожелать долгих лет жизни, молодости и счастья...

– Нахал! – испуганно пробормотала женщина и захлопнула форточку.

– А мы тем не менее сейчас выпьем за ваше здоровье, сиятельная госпожа,– не унимался Гаруш, извлекая из-за пазухи полиэтиленовую флягу, полную коньяка. – Выпьем за то, что и вы с нами постарели еще на год.

– Est modus in rebus! – машинально сказал я.-Удалимся-ка отсюда, пока сиятельная госпожа не обдала нас кипятком.

Гаруш изумленно посмотрел на меня, подумал, наверно, не спятил ли я.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Зима пришла с ужасными холодами, но снега не было.

Улицы покрылись, основательным слоем наледи от частых утренних туманов.

Я возвращался домой поздно, потому что опыты часто затягивались до самого вечера. Но новый инициатор подавал уже определенные надежды. Работать стало интересней. Айказян тоже воодушевился и вообще как-то изменился, на мой взгляд. Даже разговорчивым стал.

Одновременно я еще работал над подготовкой намеченных мною опытов. Шеф упорно не хотел замечать,что в его лаборатории производятся внеплановые работы. В его упорстве было даже что-то оскорбительное.

Возвращаясь домой, я еще читал или вел длинные, и порой очень нудные, разговоры с Ваганом.

Вечером, в четверг, мы засиделись совсем допоздна. Асмик занималась английским, готовясь к следующему уроку.

И я подумал, что, может, и впрямь из этих занятий что-нибудь получится.

Ваган с жаром разъяснял мне какую-то свою новую идею. Чертил на полях газеты схемки, рисовал узлы станка.

Я ничего в этом не смыслил, но слушал и вопросов не задавал.

В таких случаях прерывать, более чем невеликодушно.

Когда делишься с другом своими замыслами, неважно, понимает он тебя или нет. Цель заключается в том, чтобы именно для себя выяснить сомнительные, оставшиеся нерешенными вопросы. Ты говоришь, по ходу рассуждений поправляешь самого себя, и непонятное становится понятным, а невозможное – возможным. И в конце концов все проясняется как день, хотя слушающий тебя ни о чем не догадывается.

Так случилось и на этот раз. Ваган решил переменить один из узлов станка, модернизировать его. Я не понял, как он собирается это сделать. Но мой сосед, с довольной улыбкой закончив рассказ, сложил и сунул в карман газету, поля которой были сплошь испещрены непонятными мне чертежами и схемами.

– Может, кофе выпьете? – вывела нас из забытья Асмик.

– Да поздно уже – сон отобьет,– стал было отказываться Ваган.

Но я открыл форточку, достал из кармана пачку "Шипки" и сказал: Конечно, выпьем.

Асмик пошла в кухню.

– Позови Арус, пусть посидит с нами.

– Она уже спит.

– Что так рано?

– Очень устает, бедняжка,– Ваган вздохнул.– Эх, Левон-д ж а н, скорей бы уже...

Я улыбнулся. Он сказал это таким жалобным тоном.

– Долго еще?

– Кто знает?..

– Да как же так? – изумился я.

Асмик поставила на стол маленький поднос с кофейными чашками.

– Мы что-то сбились со счета,– смущенно сказал Ваган.

Асмик тут же догадалась, о чем речь.

– Удивительные вы люди! – заметила она.

– Что поделаешь? – стал оправдываться Ваган. – Врачи говорят одно, Арус другое. Но, наверное, не позже середины февраля...

– Значит, дней через двадцать? – подсчитала Асмик.

– Да. И пеленки она уже нашила,-сказал Ваган.Все голубые. Мальчика ждет.

Ваган снова вздохнул. Он почему-то очень хотел девочку.

– Как назовете ребенка? – спросила Асмик.

– Каринэ. Непременно Каринэ. Я твердо решил.Он решительно опрокинул чашку на блюдце кверху дном и сказал: – Спасибо, Асмик-джан. Пойду спать.

– Рано еще,– сказал я.– Одиннадцатый час только.

– Нет, пойду,– и Ваган на цыпочках направился к себе.

А мне вдруг стало грустно.

Я завидовал его волнениям. Мне тоже захотелось пережить сладостное ожидание рождения ребенка. Только я мечтал бы о мальчике. Захотелось мыть посуду, чтобы жена не утомлялась, захотелось, чтобы в шкафу были сложены пеленки и распашонки нашего первенца...

– Асмик,– сказал я,– правда, это здорово, что у Вагана будет ребенок?

Жена задумчиво посмотрела на меня. Потом, отложив тетрадь и карандаш, проговорила: – Не знаю.

– По-моему, очень хорошо.

– А что ты скажешь, когда у тебя не будет ни сна, ни отдыха?

– Поэтому, чтобы не обидно было, надо и нам ребенка. Каждой семье свои заботы, и ни мешать друг другу, ни жаловаться не будем.

– Ты хочешь ребенка в этих условиях, в одной комнате? – удивилась Асмик.

– Знаешь, действительно поздно,– не отвечая на ее вопрос, сказал я,стели-ка постель.

– Стоит мне завести серьезный разговор, ты тут же уходишь от него,возмутилась Асмик.

Я сам снял и сложил покрывало, быстренько разделся и. лег в постель. А Асмик почему-то стала тихо плакать.

Наверное, обиделась. Ничего, успокоится.

Наконец она погасила свет. Я облегченно вздохнул.

В батареях отопительной системы забулькала вода.

В комнате было жарко.

Асмик легла, как чужая, осторожно, стараясь не. задеть меня. Но я притворился спящим и очень скоро действительно как провалился.

Проснулся я от стука – сторожкого, обрывистого. Подумалось, это мне приснилось. Но кто-то снова легонько забарабанил пальцами по дверному стеклу. Я открыл глаза.

Бледный полумесяц, выглянув из облаков, зацепился за оконную раму.

– Левой! Левой! – расслышал я голос Вагана.

Осторожно, чтобы не потревожить Асмик, выскользнул из-под одеяла.

– Что случилось? – спросил я, выходя в коридор.

Ваган был в нижнем белье. Испуганный, весь сжавшийся.

– Арус... Позвоним в "Скорую помощь"?!

Я растерялся. Вот так история... А говорил, в середине февраля.

Я зажег ночник, хотел разбудить Асмик. Передумал. Прикрывая трубку ладонью, растолковал девушке из "Скорой помощи", в чем дело.

– Порядок, Ваган.

– Спасибо... Только как же мне встречать машину?..

– Ты одевайся и жди дома, а я спущусь вниз.

Ваган обрадовался и поспешил к своей Арус.

Я натянул брюки, надел куртку прямо на майку и, схватив пальто в охапку, вышел из комнаты.

– Что слудилось? – послышался вслед голос Асмик.

– Пойду встречу "скорую помощь"...

Ночь была ясная. Покачивались на столбах фонари, увенчанные желтоватым ореолом. Клубился холодный, туман.

И жуткая тишина царила на улице. Казалось, все вымерло и вокруг одни лишь громадные здания с темными окнами, туманный расплывчатый свет электрических фонарей и зима. Холодная, таинственная, городская.

Я стал ходить взад-вперед, чтобы не закоченели ноги: забыл надеть носки – и холод сквозь подошву леденил ступни.

Но вот в конце улицы замигал красный огонек "скорой".

Он быстро приближался. Я поднял руку, и машина остановилась.

Грузный врач в халате, надетом поверх пальто, вылез из кабины.

...Этой ночью я так больше и не спал. Сидел на .кухне и ждал Вагана. Все курил и думал, до чего же удивительная штука – жизнь!

Не знаю, сколько д так просидел. Наконец щелкнул дверной замок. Я вышел в коридор. Ваган потерянно стоял у порога своей комнаты. Под мышкой у него был узел с одеждой Арус.

– Мальчик или девочка? – нетерпеливо воскликнул я.

– Часа через два, сказали... Может, даже позже,– глухо проговорил мой сосед.– Хотел подождать – не разрешили.– Он положил узел на стул со сломанной ножкой и вдруг всхлипнул, как ребенок.– Только бы с Арус ничего не случилось,– сказал он.– Все равно, мальчик или девочка... Только бы с Арус ничего не случилось...

Я пытался успокоить его. Но он предложил мне идти спать, а сам заперся у себя в комнате и погасил свет. Я еще немного постоял в коридоре, уверенный, что Ваган не спит.

Но за дверью не было слышно ни звука. Делать нечего, пошел разделся и лег. Но долго ворочался без сна, и Асмик недовольно завздыхала.

– Как ты думаешь, мальчик будет или девочка? – спросил я.

Она что-то пробормотала. Я ничего не понял.

– Вагана жалко. Ты не представляешь, как он волнуется!

– Ну их... Спи! – сказала Асмик.

– Все одеяло на себя натянула,– посетовал я. – Околею от холода...

Асмик уступила мне половину одеяла.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

– Ради бога, Асмик, выключи,– взмолился я.

Она не выключила, но чуть приглушила голос молодого архитектoра, с невероятным трудом выдавливающего из себя слова. Он советовал, как современно обставить .квартиру. И чего зря морочил голову себе и людям! Давно всем известно: мебель надо покупать рижскую, немецкую или польскую. И тогда, как бы ты ее ни расставил, какие бы гардины ни подобрал, какими бы ни дополнил интерьер кувшинчиками,– все равно у тебя будет красиво и вполне современно.

– Мы так и не имеем приличной квартиры! – с упреком сказала Асмик.Какая уж тут мебель. Купишь гостиную – где спать, а спальню приобретешь... Э-эх!.. Достался же мне муж! Витает где-то в аблаках, работает, видите ли, во имя науки, для удовольствия... А что, если и я начну жить в свое удовольствие?

– Потерпи, Асмик, – сказал я.– Не всегда же так будет? Вот пойдут у нас дети, и все увидят, что в одной комнате нам тесно. Тогда...

Асмик в последнее время стала очень нервной. И я понимал ее. Легко ли целых две недели кряду ухаживать за лежачим больным?

...Спустя два дня после того, как я встречал машину "скорой помощи",, у меня подскочила температура. Асмик тут же вызвала врача, хотя я старался уговорить ее не паниковать.

Врач была примерно моих лет, и лицо ее показалось мне даже знакомым. Наверно, не раз встречались в саду имени Гукасяна, где в студенческие годы мы часто занимались или играли в шахматы У меня оказалось воспаление легких.

Врач наведывалась каждый день. И я так к этому привык, что, не приди она вдруг, даже забеспокоился бы. В глубине души я завидовал этой девушке с модным маникюром, которая преображалась, едва снимала пальто: белый халат придавал ей очень внушительный и серьезный вид. Я завидовал ее делу, которое захватывало, очевидно, целиком.

И ночами думает о своих больных. Не жалуясь, обходит весь свой участок. Полна внимания к наиболее тяжелым своим пациентам, беспокоится о них, следит за всеми изменениями, состояния.

Ведь вот .мы с ней почти одновременно вступили в жизнь. Может,, даже институт кончали в один и тот же год.

Она живет своей профессией. На нее полагаются больные.

Верят ей и уважают. И она бывает очень счастлива в день, когда, проходя мимо дверей своего недавнего пациента, знает: он выздоровел и больше нет надобности стучаться к нему.

Моему врачу некогда изучать по телевидению английский язык. Она небось редко вспоминает и о том, что на свете есть театры, концертные залы, хотя, может, всего года два-три назад бегала на все фильмы и спектакли...

– Что тогда? Что ты замолк? – с раздражением спросила Асмик.– Скажи хоть что-нибудь. С ума можно сойти. И что ты за человек?!

К счастью, молодой архитектор кончил разглагольствования и, забыв, видно, про объектив, на обозрение всем зрителям вынул из кармана платок и с облегчением вытер пот со лба.

Это отвлекло Асмик, вызвав у нее смех.

– Звонят,-сказал я.

– Да? – Асмик прислушалась и, убедившись, что действительно звонят, поспешила открыть, поправляя на ходу пояс на платье.

В коридоре послышались приглушенные голоса. Через минуту Асмик, открыв застекленную дверь нашей комнаты, пригласила гостей войти.

На пороге появились Седа и Луиза с выражением нерешительности на лицах.

– Заходите, заходите! – обрадовался я.– Знакомься, Асмик, это девушки из нашей лаборатории.

– Мы уже познакомились,– сказала Асмик.– Садитесь, девушки. Займите-ка этого лежебоку, а я поставлю чай.

Луиза положила пакеты, что были у нее в руках, на телевизор и села рядом с Седой.

Помолчали.

Потом Луиза смущенно сказала:

– Мы тут тебе яблок принесли, чтобы ты поскорее...

Я вдруг закашлялся. И кашлял долго, до слез,– казалось, легкие мои разрываются на части.

– Похоже, ты еще долго проваляешься,– покачала головой Седа.– Смотри берегись, чтоб не было осложнений, не то пропадешь.

–Не пропаду,-успокоил я.

А веки твои тяжелеют. Ты стараешься не закрыть глаза.

Но это теба не удается. И вместо того чтобы погрузиться во тьму, ты видишь перед собой какие-то кружочки, каких-то мушек. Они фосфоресцируют, сверкают.

Такое длится мгновение. Ты опять открываешь глаза.

– Мы собирались к тебе еще раньше,– сказала Седа. – А вообще не думали, что болезнь так затянется.

– Скажи лучше, что только сегодня вспомнили вашего свирепого химика,-предположил я.

– Нет, просто мы стеснялись,– сказала Луиза. – Какая у тебя приятная жена, Левой! Ты, пожалуй, малость труслив. И сейчас утешаешься тем, что болезнь обычно нагоняет страх на всех мужчин. А еще боишься, что колесо вдруг повернет вспять. Хорошо, что детей у тебя нет, думаешь ты при этом. А Асмик?..

– Асмик?.. Да, – согласился я.– Она хорошая жена.

– Ты любишь ее? – ляпнула Луиза.

Я глянул на Седу. И сказал: – Очень. Очень люблю.

– Укройся! -потребовала Седа.-Не дай бог, продует, все пойдет по второму кругу.

Ты боишься. И размышляешь над тем, что же оправдывает твое существование? Неужели ты так необходим?

И что изменится в мире, если тебя вдруг не станет?

Ты – простой винтик в громадном механизме. Ничтожный винтик, который можно извлечь с помощью отвертки, заменить новым, и работа механизма от этого ничуть не пострадает.

В лаборатории появится кто-то другой. Он тоже будет недоволен заместителем директора по хозяйственной части и, может, Айказяном. Тоже захочет в меру своих сил и возможностей что-то совершить. И тоже пойдет с Седой в кафе.

Или это будет тип вроде Рубена, которому на свете нужно лишь теплое местечко.

– Не пойдет все по второму кругу, – уверенно сказал я.– Через пару дней встану на ноги! Как там у нас дела?

– Обычно.

– Холодильник получили?

– Скоро получим,– сказала Седа.

– Он необходим и для наших опытов.

Вошла Асмик. В руках у нее был поднос с чайным сервизом. Она расстелила скатерть в бело-голубую клетку, достала из шкафа бутылку коньяка.

– Ну, я чую, сейчас закатите пир, а мне останется только облизываться, – пошутил я.

– Телевизор выключить, Левой? – спросила Асмик.

– Ничего, он не мешает.

Асмик села напротив Седы и протянула ей сахарницу.

– Левой как ребенок, – пожаловалась моя жена. – Мыслимое ли дело, в такие холода на босу ногу целый час простоял на улице, встречая машину "скорой помощи". Я понимаю, спешил, но как же не надеть хоть носки?..

– Вы правы, он действительно дитя, и к тому же невыносимое, согласилась Седа.

– Я давно хотела с вами познакомиться,– призналась Асмик.– Вы ведь уже около года вместе работаете?..

– Даже, пожалуй, больше.

– Вот видите. И за .столько времени не довелось встретиться.– Асмик пододвинула к Луизе ореховое варенье.

– Это моя вина,– сказал я.

– Вместо того чтобы пригласить к себе, вечно грубил, ссорился, улыбнулась Луиза.

– Луиза, пощади больного! – взмолился я.-Не то ведь, не ровен час, не вынесу...

Не вынесешь, потому что вдолбил себе, что ты винтик, и нечего, мол, лытаться обернуться пусть хоть тонюсенькой осью. Существуют-де направляющие, то бишь двигатели, им лучше знать, кем ты родился, что тебе на роду написано: винтик ты, ось или, может, подшипник!..

– Подлить вам погорячее? – предложила Асмик.

– Спасибо! -.сказали девушки в один голос.

– Честно говоря, толика вины и на мне, – сказала Асмик. – У нас такие условия, никого ни принять, ни угостить... Сейчас так трудно с квартирами. Седа, а вы владеете каким-нибудь языком?

– Конечно, – весело улыбаясь, отозвалась Седа. – Армянским.

– Я имею в виду иностранный.

– В свое время учила немецкий. Сейчас изрядно подзабыла его.

– Жаль,– протянула Асмик.– Я изучаю английский.

Если б и вы его знали, мы бы поболтали. Посекретничали бы от Левона и к тому же попрактиковались бы...

Ты боишься. Но от такого недуга не умрешь. Потому что молод н потому что хочешь жить! Тревоги твои смешны.

В конечном счете ты боишься не смерти. Пугает тебя то, что вдруг шалая отвертка вывинтит тебя и выбросит вон.

Ей-то ведь лучше знать, есть от тебя польза или нет. Однако в механизме бывают и такие винтики, извлечь которые можно, только разобрав его целиком или какой-то его узел.

Да и тогда не всякий винтик приметишь. Oн работяга, но молчун. И знает: не греми, не шуми – никому и в голову не придет разбирать узел.

Эй, винтик, ось, рычажок!.. Что расшумелись, что тарахтите?.. Молчите, молчите...

Х=А + В + С.

– Спокойной ночи, Левой, – попрощалась Седа. – Выздоравливай поскорее.

– Уже уходите?..

– У больного засиживаться нельзя. А мы уже и так целых два часа тебя мучаем.

– Вы не сказали, как там шеф? – спросил я.

– Явно недоволен.

– Что делать... Я ведь болен?..

– Без тебя трудновато,– сказала Седа.– Правда же, Луиза?

Я не поверил в искренность ее слов.

– Трудно, – подтвердила Луиза.-Честное слово. Сейчас, когда тебя нет в лаборатории, это особенно чувствуется.

Я недоверчиво улыбнулся.

...Девушки ушли. Асмик накрыла все на столе газетой, решив отложить мытье посуды на завтра, погасила верхний свет и присела на постель.

– Славные девушки, не правда ли?

– Ничего вроде, – пожал я плечами.

– Луиза выглядит чуть легкомысленной, а Седа женщина серьезная. Кто у нее муж?

– Не знаю,– ответил я.

– Нет, Седа мне положительно понравилась, – не унималась Асмик. – Ты не находишь, что она интересная?

Какие у нее глаза! Очень интересная!

– Не знаю. По-моему, самая обыкновенная женщина. Ничего особенного, погрешил я против истины.

"Без тебя трудновато... Сейчас, когда тебя нет в лаборатории, это особенно чувствуется..." Нет, нет! Ты не винтик! Ложь это!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

У входной двери стояли трое. Всем лет по двенадцати-тринадцати. Девчушка и двое мальчишек.

– Здравствуйте, – сказала девочка, которая, видно, была посмелее своих друзей.

– Здравствуй, – удивился я.– Простите, ребята, я не одет, потому что болен, лежу в постели, и дома никого больше нет – жена пошла на рынок. А вам кого? Вы случайно не ошиблись?

– Нет, не ошиблись, – сказала девочка. – Мы именно к вам. Можно войти?

Я невольно отступил, и они уверенно прошли на балкон.

– Что вам, ребята? – забеспокоился я.

– Ничего, – ответила девочка, подошла к выключателю и погасила свет на балконе.-Восемнадцать! -сказала она при этом мальчикам.– Пошли. До свидания...

– Погодите! -воскликнул я.– Что это значит? Поднимаете с постели больного, врываетесь в квартиру и даже не желаете объяснить, зачем пожаловали.

– Мы – пионерский счетчик, – сказала девочка уже в двери.

– Как тебя зовут?

– Лилит.

– Лилит, а не могла бы ты уточнить, что такое пионерский счетчик? поинтересовался я.

– Мы гасим лампочки везде, где они зря горят днем. Надо экономить электроэнергию. Сегодня мы уже погасили восемнадцать штук.

– Понятно. Это вы сами придумали такое?

– На отрядном сборе взяли обязательство. Уже погасили тысячу шестьсот восемьдесят одну лампочку, – сказала Лилит. – Здорово, правда?

– И в самом деле здорово! – улыбнулся я.

– До свидания, – попрощалась девочка. – И пожалуйста, будьте внимательны. Не то опять вас побеспокоим. Выздоравливайте.

– Поправляйтесь поскорее, – пожелали и мальчики.

Я чуть не сказал им, что участковый врач уже выписал меня с понедельника на работу, но промолчал.

Их-то совсем не интересовало это...

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Луиза была не в духе. Я сразу это заметил, по ее гла– Что случилось? тихо спросил я у Седы, кивнув в сторону Луизы.

Седа пожала плечами. То ли она не знала, то ли не придавала этому значения.

Я, прошел к своему столу, просмотрел лабораторные дневники и снова подумал о том, что предложенный Айказяном новый инициатор может дать интересный результат.

Потом решил набросать план моих опытов. Это было не менее важно, потому что накануне Айказян сказал: "Попробуй, может, что-нибудь и получится. Хоть сейчас это представляется фантастикой. Достойно Жюля Верна или даже Лемл"."Не Жюль Берн, не Лем и даже не Бредбери, а Левой Арамян",– ответил я. Он смеялся почти до слез моей самоуверенности: Левой Арамян – это я.

Какие-то странные звуки насторожили меня. Седа в тревоге поднялась.

– Лопнули трубки! – испуганно проговорила она.

– Не паникуй. И чугунные, и стальные, бывает, лопаются, не то что стеклянные,– успокоил я.– Заменим.

– Их больше нет.

– Возьмите на складе.

– Взять-то возьмем, да опыт затянется.

– Ты нарочно взорвала трубки? – спросил я.

Седа удивленно взглянула на меня: – Как нарочно?..

– Ну, а если так, то, значит, трубки лопнули, несмотря на то что это не входило в наши намерения,– заключил я. – И естественно, опыт затянется. Луиза,– я передал ей записку на имя заместителя директора по хозяйственной части с просьбой разрешить выдать нам стеклянные трубки,– скажи, опыт срывается... Говори все, что хочешь, только без трубок не возвращайся, вытряси из них.

Когда Луиза ушла, я посмотрел на Седу:

– Удивительно, правда?.. Ведь подумаешь – трубки. А попробуй выпроси. И почему так?

– Не знаю...

– А я знаю. Зам не выносит Айказяна. Ты не замечала?

– Нет, не замечали.

– На дух не переносит. А говорят, наш шеф в свое время .очень ему помогал. Помогай не помогай, но надо бы и в голове кое-что иметь. Старик не потянул, пришлось ему заделаться снабженцем: всякие трубки, колбы и прочее. Вот он и сводит счеты, себя ест и другим покоя не дает. Так что же все-таки случилось с Луизой?

– Ничего особенного. Влюбленным свойственно впадать в крайности: они либа беспредельно счастливы, либо глубоко несчастны. Ты ведь человек женатый, тебе это должно быть знакомо. Чему же удивляешься?

– В общем-то знакомо... А что, Араику уже наскучило?

– Луиза сама с ним поссорилась. Из-за какой-то ерунды. Поссорилась, а теперь мается.

– Детство какое.-то. Что же было причиной, ссоры?

– Они ходили в кино. Луизе фильм понравился, Араику нет. Поспорили, и в результате ссора.

– А по-моему, этот сосунок просто издевается над Луизой. А она дуреха, наивная, -ничего не понимает. Добром это не кончится. Раз уж пошли ссоры по мелочам. Не правда ли?

Седа не ответила. Ее, видно, все это мало интересовало.

– Что ты. молчишь? – спросил я.

– Я завидую Луизе! – Седа стояла ко мне спиной. Она словно бы сама с собой разговаривала.– Завидую этим детям. И от души хочу, чтобы они были бесконечно счастливы. Я уж теперь могу только мечтать о том, чтобы рядом со мной кто-то был и с кем-то можно было ссориться, мириться...

Я подошел к Седе, хотел обнять ее за плечи, сказать какие-нибудь очень теплые слова. Такие, чтобы и самому растрогаться. Но не сделал этого, потому что не знал таких слов.

Седа вдруг отвернулась и наклонила голову,– видно, чтобы я не заметил ее слез.

Я облокотился о подоконник. За окном была унылая мокрая зима: мрачные, серые краски, поникшие голые деревья, ветер и низкое давящее небо.

– Левой,– сказала Седа...

Очень далеко, на расстоянии нескольких километров, вонзалась .в небо заводская труба.

– Левон, не вздумай больше босым выходить на улицу, ладно?

Теперь мне уже казалось, что не труба вонзилась в тучу, а туча эта оперлась на нее, чуток передохнуть.

– Левой, тебя вызывает зам! – встревоженно сказала Луиза, появившись на пороге.– Прочитал записку, отложил: ее в сторону и велел позвать тебя. А в коридоре... – она перевела дыхание.– А в коридоре мне встретился Рубен.

– Обозналась, наверно,– сказал я,-откуда ему тут быть.

– Да он это! Даже поздоровался. Ну, иди же!..

Я поспешил к старику...

– Садись, молодой человек, садись! – предложил он, увидев меня.

Я сел.

– Ну, как дела?

– Ничего...

– Бьем трубки?

– Будь они стальные, не бились бы,-заметил я. – Стекло же – оно хрупкое.

– Хрупкость – одно из физических свойств стекла...

– Было время, слыхали.

Я уж злился.

– Значит, без дела не сидим,-подытожил старик,работаем? А трубок, между прочим, на складе нет. Придется переждать, пока добудем!..

– Придется, – пожал я плечами.-Что же еще делать?..

– Так вот,– старик явно мялся,– что-то я еще хотел сказать? А из райкома, к нам прислали человека. Не определить ли его к вам в лабораторию?

– У нас полный комплект, – сказал я, понимая, что речь о Рубене.– К тому же, мне кажется, Айказян...

– Послушай-ка, молодой человек,– прервал меня старик, – райком прислал, понимаешь? Пока оформим к вам, а потом, если где-нибудь освободится место, подумаем...

– Раз решили, так..

– Погоди, я тебе в отцы гожусь, не прерывай,– рассердился старик.– В общем, примите, и приветьте парня. Его зовут Рубен. Кстати, говорит, вы вместе учились? Знаешь, о ком речь?

– Да!..

– Вот так-то...– Старик вдруг выпрямился и посуровел.-Относительно трубок – постараемся. И чтобы мне не было никаких опозданий. Дисциплина превыше всего. Ты свободен.

Я молча покинул унылый кабинет.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

На шахматной доске продолжались сражения. Сражения, в которых Акоп Терзян и побеждал и одновременно проигрывал. В победе ли сила или в поражении, я бы не смог сказать. Не смог бы и дядя. Думаю, что .он не смог бы и сказать, выиграл ли он в конце концов в жизни или проиграл? И бывают ли вообще в жизни победы и поражения?

Или все кончается ничьей?..

Дядя часто отказывается от сражений и углубляется в теорию.

– Какую защиту ты предпочитаешь? – интересуюсь я.

– Сицилианскую,– отвечает он.– Но не люблю сицилианский гамбит, гДе жертва пешки никогда не оправдывается. Жертвуя, надо нападать. А защищаться не имеет смысла. Защиты Каро-Канн и французская тоже интересны. Но я предпочитаю сицилианскую. А как твои опыты? Есть результаты?

– Забросил я их.

– Напрасно. Выбери время и работай. Какие новости в институте?

– Никаких. И неинтересно. Может, правда, потому, что я не вникаю в будни институтской жизни.

– От греха подальше? – смеется дядя.– Х=А+В-|-С, так?

Я киваю.

– Но Эйнштейн отказался от этого,– озабоченно говорит Акоп Терзян.Может, и ты...

– Нет!.. Причина отказа Эйнштейна была очень серьезной. Почти равнозначна вопросу, быть или не быть.

– Ты непременно должен продолжить свои опыты! – убежденно настаивает дядя.– Работа выведет тебя на путь истины.

– Какова она, истина? – улыбаюсь я.– Отказ от формулы?

– Отказ от формулы? – повторяет дядя.– Возможно!

Я чую, что с дядей произошли какие-то, перемены, что он уже не тот Акоп Терзян, каким я его всегда знал.

Может, просто постарел?

Мальчик подвинулся на скамье, и я сел.

В такое позднее время, как правило, никто уже не бывает на остановке. Вот и сейчас мы были тут только вдвоем.

Откинув голову, мальчишка безучастно воззрился в небо. Оно было пасмурным – ни звезд, ни луны, только мрачные тучи. Смотрел в небо и болтал ногами. Ужасная это привычка. Парень, .видно, невоспитан.

– Девятого давно не было? – спросил я.

– Девятого?.. – Он продолжал изучать небо. – Только что ушел.

– Неужели? – удивился я. – Ведь, кажется, это был четвертый?

– Девятый,– повторил мальчик.

– А ты какой ждешь?

– Третий.

– Да он же по той стороне ходит,– сказал я,– не знаешь, что ли?

– Знаю,– ответил мальчик.-Но я хочу ждать здесь!..

Я молча, подозрительно глянул на. него.

– Куда тебе ехать? – через мгновение спросил я.

– Домой,– ответил он.

– Знаешь, сколько сейчас времени?

– Конечно,– засмеялся мальчишка,– я вижу часы.

И он показал на столб напротив с электрическими часами, большая стрелка которых .каждую минуту, предварительно дрогнув, продвигалась вперед.

– Большая стрелка уже полкруга прошла,– сказал мальчик.– Хотите, вместе проследим, как она полный круг совершит?

– Ты учишься? – спросил я.

– Учусь.

– В каком классе?

– А вам-то что?!

Действительно невоспитанный малый. Такому бы не мешало, чтобы отец его на неделе разок-другой за уши оттрепал или, на худой конец, в углу бы подержал.

– Я вождь племени Шиу! – неожиданно сказал мальчишка.

– Не может быть! – улыбнулся я.

– Да-да! – настаивал паренек.– Положение было очень тяжелым. Майя захватили Чичен-Ицу и Ушмалу. Я, как потомок племени Шиу, вождь Ушмалы, поднял восстание и разгромил народ майя! Вот так-то!

– И теперь с удовлетворением рассказываешь об этом? – уже серьезно спросил я.

– Нет! – с грустью в голосе ответил мальчик,-Эти войны нам вовсе не были нужны. Из трех городов состояло новое царство народа майя. Мы начали убивать друг друга, и ацтеки воспользовались случаем...

– Печальная история,– заметил я.

– Конечно, – согласился вождь племени Шиу.– Вот потому-то сижу здесь, наблюдаю за минутной стрелкой часов.

– Ну что ж, позволь, и я понаблюдаю.

– Прошу! – сказал он.– Если бы не вмешались эти испанцы, уверен, что мы бы потом все примирились и жили по-соседски.

– Ну, естественно,– согласился я.

– А вы-то почему притворяетесь? – спросил вдруг мальчуган.

– Я?..

– Да, вы.

– Дорогой!..

– Никакой не "дорогой". Почему не говорите, что я вовсе не вождь племени Шиу и что судьба народа майя и ацтеков не имеет ко мне никакого отношения? Или, может, думаете, я чокнутый?..

Я несколько смутился, потом спросил: – Сколько тебе лет?

– Какая разница. Наверно, думаете, ребенок... А я, может, вовсе и не ребенок, а, скажем... лилипут. Семнадцатилетний лилипут!..

– Я верю тебе.

– Никто мне не верит,– с. огорчением сказал мальчик.– Вы .единственный человек, кто сказал: "Верю". Другие говорят: выкинь из головы эти глупости. А вы? – Мальчик посерьезнел.– Вы. Гулливера не видели?

– Нет, не видел! – заверил я.

– А я видел! – тут же выпалил мальчик.– Когда он впервые прибыл в Лилипутию, мне приказали сшить ему камзол. Я был самым искусным портным во всей Лилипутии.

– Не может быть!

– Спросите у Гулливера,-без всякой обиды предложил мальчик.

– Ты хорошо учишься? -поинтересовался я.

– А вы видели лилипутов?

– Неоднократно.

– Я всего только один раз. видел. В цирке.

– Кем ты будешь, когда вырастешь?

– Хочу стать врачом,–ответил мальчик.– А еще инженером. И писателем хочу быть.

– Писателем?

– А что?.. Знаете, про кого я напишу книгу?.. Про майя и ацтеков... Про урартийцев и про себя... И все удивятся. Очень интересно будет.

– Пустое это,– возразил я.– Честное слово, когда станешь большим, ты узнаешь, что на свете есть вещи более значительные и интересные, чем твои майя и ацтеки.

– А вы не можете рассказать мне про это значительное и интересное?! взмолился мальчик.

– Сейчас?.. Едва ли тебе это будет понятно.

– Я пойму.

– Знаешь, вождь длемени Шиу,– сказал я, – вся трудность в том, что я верю тебе. В твои годы мне тоже так думалось. Я был уверен, что с одной ротой покончу с фашизмом, смету jero с лица всей земли. А моя мама тем временем настаивала на том, что лучше бы мне всерьез заняться арифметикой.

– И что потом?!

– Потом?.. Да, у нас в школе часто выступал один иллюзионист, фокусник. Мы с нетерпением ждали его. И всегда экономили гривенник на завтраках, чтобы было про запас, на билеты. Поначалу фокусы меня поражали. Потом я разгадал тайны. Только спустя годы я понял, что он хотел провести весь белый свет. И выбрал для этого нас – детей. Он поступил нечестно. Детей обманывать нельзя!.. Конечно, же нельзя. Недавно он напечатал в газете одно стихотворение. И я убедился, что он и теперь все такой же обманщик. И сейчас я уже больше его не жалею.