Текст книги "Книга о художниках"
Автор книги: Карел Мандер
Жанры:
Искусство и Дизайн
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)
Где Гений и Желание возбуждают мозг,
Где Любовь является с пламенем и стрелами
И побуждает человека к исследованию,
Там невозможное становится возможным.
Терпение и Прилежание в постоянной работе
Открывают просвещенному уму
С помощью глаз приятное наслаждение,
Служила ли кистью рука или нога.
Живопись видит и допускает, чтобы здесь
Писалась ногой Зависть, которая все хулит
И от досады и злости гложет свое сердце.
Заключение
Это, неоспоримо, лучшая картина, которую он написал без помощи кисти. Зависть всецело написана ногой, а все остальное – пальцами. Особенно изумительна необычайная тонкость живописи летающих амуров, нагие образы которых отражаются в зеркале времени. Короче говоря, это удивительное произведение, и оно было предназначено господину Вильгельму Якобсону, известному любителю искусств в Амстердаме. Во фризе этого большого произведения находится следующий, также написанный без помощи кисти стих, в котором Кетель заставляет говорить саму картину:
Посмотрите, против всякого обыкновения,
Я всецело написана ногой и пальцами.
Когда Кетель меня писал,
Меня совсем не касалась кисть.
Кетель недавно написал кистью поясную фигуру Юдифи в натуральную величину, замечательную по своим краскам и тщательности исполнения. Она была предназначена любителю искусств в Амстердаме Кристоффелю Дирксену Прюйсу.
Одно из лучших его произведений находится в Данциге: это большая картина с фигурами во весь рост, представляющая Данаю с падающим на нее золотым дождем. Я думаю, что ту же самую композицию я видел в доме Кетеля, в его передней. При этом мне припоминается забавный случай с одним крестьянином, который, проходя мимо, увидел эту картину и попросил позволения у жены Кетеля подробнее рассмотреть ее, так как считал себя знатоком в этом деле. Картина очень ему понравилась, и он сказал: «Сударушка, и ты умеешь так писать? В таком случае тебе очень нетрудно сделаться богатой». Затем он прибавил: «Бьюсь об заклад, что это Благовещение, где ангел Господен приносит весть Богородице», – и при этом он с большим простодушием очень разговорился о своем уме и понимании. Летающего Купидона он принял за ангела, а Данаю, лежащую на прекрасном богатом ложе, раздвинув ноги, – за пресвятую Деву Марию. Он ушел таким же грубым невеждой, каким был и прежде.
Затем мы предадим жизнь Кетеля в милосердные руки Всемогущего, а его произведения (искусством которых легче пренебрегать, чем их справедливо хулить или превосходить) – суду людей сведущих и известных, ибо он мастер, опытный во всех отраслях искусства, каковы архитектура, геометрия, перспектива и пропорция, а также и стихосложение, полное глубоких мыслей.
В числе других хороших учеников у Кетеля был Исаак Озерин родом из Копенгагена[390]390
Исааком Озерином К. ван Мандер ошибочно называет Питера Изакса (1569, Хельсингер – 1625, там же), который родился в Дании в семье выходца из Харлема, учился у Корнелиса Кетеля в Амстердаме и затем у Ганса фон Ахена в Мюнхене. В 1587 г. он был ассистентом последнего и сопровождал его во время поездки в Италию. В 1593 г. он вернулся в Амстердам. С 1600 г. был придворным художником короля Дании. Писал портреты, в том числе групповые, и произведения исторического жанра. Сообщение К. ван Мандера о ранней смерти художника также ошибочно. Сын П. Изакса – Исаак Изакс, называемый обычно Исааком Озерином (1599–1648), – был, как и его отец, живописцем.
[Закрыть]. Он еще у себя дома, без всякого учителя, писал кое-что, например своего дедушку или кого-то другого, не имея при этом никакой опытности в рисовании. Когда он пришел к Кетелю, тот дал ему копировать лист, представлявший подвиги Геркулеса, гравированный Кортом по рисунку Флориса. Когда это было сделано, он велел ему нарисовать то же еще раз под его руководством, а потом исполнить рисунок без помощи клеток Между этим и первым рисунком получилась изумительная разница и большое сходство с гравюрой. После того ему вскоре дозволено было писать красками. Затем, пробыв три года у Кетеля, он уехал в Венецию, где прожил целый год. Равным образом он совершенно случайно пробыл столько же в Риме. По возвращении он достиг таких успехов, что от него можно было ожидать самых великих произведений живописи, но вскоре после возвращения на родину он умер от перемежающейся лихорадки. Он готовился писать портрет датского короля во весь рост, но успел сделать только набросок У его учителя Кетеля сохранилось несколько очень хороших его вещей.
Примечания
Корнелис Кетель (1548, Гауда – 1616, Амстердам) – нидерландский живописец и поэт, ученик Антониса Блокландта, в мастерской которого в Делфте он провел один год (1565). В 1566 г. уехал во Францию, где работал в Фонтенбло в тесном контакте с группой нидерландских художников. Затем некоторое время жил в Париже. Вернулся в Гауду в 1568 г. В 1573 г. Кетель отправился в Лондон, где прожил почти восемь лет, был очень благосклонно принят при дворе, написал портрет королевы Елизаветы и многочисленные портреты английской аристократии. С 1581 г. он жил в Амстердаме. Кетель приобрел известность прежде всего как портретист. К. ван Мандер, много лет друживший с ним и посвятивший ему свою работу об античных статуях, в своем обширном очерке подробно описывает также целый ряд не дошедших до нас аллегорических произведений Кетеля, которые тот сопровождал стихотворными комментариями собственного сочинения – жанр, чрезвычайно популярный в среде поздних маньеристов.
Жизнеописание Горциуса Гвалдорпа, по прозванию Гелдорп (Gortzius Gualdorp), живописца из Лувена
Я уже не раз говорил, что писание портретов с натуры представляет в нашей стране как молодым, так и живописцам среднего возраста наиболее действенное средство проявить себя. По этой причине, а также и ради выгод многие предпочитают заниматься исключительно портретной живописью. Так было и с искусным живописцем Горциусом Гвалдорпом, обыкновенно называемым Гелдорпом.
Родившись в Лувене, в Брабанте, в 1553 году, он семнадцати или восемнадцати лет от роду приехал в Антверпен, так как этот город был знаменит в области живописного искусства. Здесь он начал учиться у Франса Франкена ван Херенталя, а затем, вследствие смерти своего учителя или по какой другой причине, перешел к знаменитому Франсу Поурбусу, в котором нашел, помимо других выдающихся достоинств в искусстве, замечательный образец портретиста. Благодаря своему прилежанию и большим дарованиям Горциус показал такие успехи, что, наконец, был приглашен живописцем к герцогу де Терранова в Антверпене, с которым он поехал доя переговоров о мире в Кёльн, и с тех пор живет в этом городе.
Он является одним из выдающихся живописцев по портретам с натуры, что необходимо должно быть отмечено, но это не значит, что портретная живопись – его исключительное занятие, ибо он превосходно и искусно умеет писать фигуры и композиции, о чем можно судить по различным прекрасным его произведениям, украшающим собрания любителей.
У Иоганна Меермана в Кёльне находится превосходно написанная им «Диана». Там же, у Эберхарда Ябаха, есть его прекрасная и очень живо написанная «Сусанна». Сверх того, в Кёльне, в кунсткамере одного духовного лица и просвещенного любителя искусств, можно видеть две выразительно исполненные головы: Христа и Богоматери; они были отлично написаны, и Кристин де Пасс сделал с них и выпустил в свет две гравюры.
В доме одного любителя искусств по имени Йорис Хокк есть превосходно написанный Гелдорпом «Евангелист». Некоторые другие выдающиеся его произведения находятся у Франса Франкена и Жака Моллина, также в Кёльне. Наконец, очень искусно им написанную историю Эсфири и Агасфера можно видеть в Гамбурге, у любителя по имени Гортсен. Число его произведений, в особенности портретов и превосходных голов, очень велико. Его живой ум и искусная рука и ныне, в 1604 году, не остаются праздными и не стремятся к покою. В общем, благодаря своей прекрасной манере писать он многим портретистам открыл глаза и сделал их более острыми, чем они были прежде.
Примечания
О жизни нидерландского живописца Горциуса Гелдорпа (1553, Лувен – ок 1616, Кёльн) известно немногое. Пройдя обучение в Антверпене у Франса Франкена Старшего и Франса Поурбуса Старшего, он в 1579 г. уехал в Кёльн в свите герцога Карла Арагонского, чьим придворным художником был назначен. В Кёльне Гелдорп работал до конца жизни. Он получил известность в основном как портретист, иногда писал также произведения на религиозные и мифологические сюжеты. Дошедшее до нас живописное наследие мастера состоит почти исключительно из портретов (музеи Амстердама, Брюсселя, Будапешта, Кёльна, Дармштадта, Ганновера, Милана, Лондона, Турина и др.). В собрании Государственного Эрмитажа (Санкт-Петербург) хранятся четыре подписные работы Гелдорпа: «Лукреция», «Мужской портрет» (1595), «Портрет Готфрида Гаутаппеля» и парный к нему портрет его жены Корнелии Бот (1597).
Жизнеописание Михила Янса Миревелта (Michiel Janssen Miereveldt), живописца из Делфта
Заслуживает славы и не должен быть в пренебрежении и тот, кто отличился хотя бы в одной отрасли нашего искусства и преуспевает в других Поэтому я не премину назвать здесь Михила Янса Миревелта из Делфта, который, избрав из всех дорог, в изобилии данных ему природой, портретную живопись, сделался таким хорошим мастером, что никто, как это показывают его произведения, не мог сравняться с ним или превзойти его. Он родился в 1568 году в Делфте[391]391
В приложении К. ван Мандер внес в эту главу ряд существенных поправок: «Здесь должно стоять, что Миревелт родился в Делфте на Рыночной площади 1 мая 1567 года и что его дед со стороны матери был живописцем по стеклу. Он не учился у Иеронима Вирикса; меня здесь ввели в заблуждение. Его первого учителя звали Вильгельмом Виллемсом, от которого он, живя в Делфте, пришел к ученику Блокландта Августину [Йорису], очень искусному и изобретательному в композиции. Здесь Миревелт получает свое первое обучение живописи и остается приблизительно десять недель. Августин умер рано. Приблизительно четырнадцати лет Миревелт отправился в Утрехт к Блокландту, у которого оставался два года и три месяца. После его смерти снова вернулся в родительский дом. И хотя намерение его отца было, чтобы он писал композиции, он в ближайшие девять-десять лет не делал ничего, кроме портретов».
[Закрыть]; отец его был искусный серебряных дел мастер. Михил, как мне удалось узнать, с самого детства отличался тихим и кротким нравом и живым умом. Рано отданный в школу, он выделялся там своим вниманием и прилежанием, доказательством чего служит то, что восьми лет от роду он писал лучше, чем кто-либо из школьных учителей в городе Делфте. Затем отец взял его из школы и отдал учиться писать портреты (я думаю, к Иерониму Вириксу[392]392
Вирикс Иероним (1553–1619) – нидерландский рисовальщик и гравер, брат Антона и Яна Вириксов. Работал в Антверпене, где с 1572 г. был членом гильдии св. Луки. Много работал по заказам иезуитов, создавал изображения на религиозные сюжеты.
[Закрыть]), где он также показал такие быстрые успехи, что одиннадцати или двенадцати лет от роду награвировал резцом собственную композицию «Христос и самаритянка у колодца». Работа была очень тщательная и законченная. Христос, сидящий с правой стороны, прекрасен по своему спокойно-серьезному выражению лица и жестам, с какими он делает назидание женщине. Самаритянка, стоящая перед ним, кажется сильно смущенной. Город Сихор Миревелт представил в горной местности; вся сцена изображена на фоне гор, а источник, куда жители городка должны были ходить за водой, лежит в глубине долины. На заднем плане видны приближающиеся апостолы с яствами. Все было выгравировано чрезвычайно отчетливо. Сверх того, я видел еще его «Юдифь» в манере Блокландта, где особенно была замечательна голова Олоферна, исполненная резцом. Вообще эта гравюра очень хороша, и она значительно превосходит по технике исполнения предыдущую.
Когда ему было около двенадцати лет, он перешел к Блокландту, где начал учиться писать красками и столь же удачно, о чем можно было судить по его успехам. В композиции, в изображении фигур и других вещах он явно следовал манере своего учителя, что я проследил на многих его произведениях, как написанных в юности, так и позднейших, когда он работал уже самостоятельно, которые мне очень нравились.
Я думаю, что если бы он отдался исключительно многофигурным композициям, то написал бы весьма выдающиеся произведения, что, конечно, он может сделать еще и теперь. К несчастью, у нас в Нидерландах, особенно в наше время, мало дают заказов на многофигурные композиции и обнаженную натуру, и молодым художникам не представляется случая написать что-либо выдающееся в этом роде живописи. По большей части они получают предложения писать портреты с натуры. Следствием этого бывает то, что, привлекаемое жаждой наживы или ради пропитания, большинство идет по этому пути искусства, не имея ни времени, ни охоты идти прямой дорогой и совершенствоваться в исторической живописи. Сколько таким образом выдающихся талантов бесплодно погибло, к великому ущербу для искусства! Однако выражение «окольный путь» не следует понимать в худом смысле; я исключаю отсюда не умеющих владеть кистью и говорю, что из портрета можно сделать очень хорошую вещь, что лицо, будучи самой благородной частью человеческого тела, может служить отличным средством для проявления силы искусства, как это и показали многие великие мастера, о которых я уже говорил раньше, и как показывает теперь наш Миревелт, иначе называемый Михилом Янсом, не имеющий себе равных в Нидерландах.
В Делфте, как и в иных местах, можно встретить много написанных его рукой портретов, которые далеко превосходят все другие.
Между прочим, недавно он окончил несколько портретов, на которые употребил очень много труда и старания, а именно: старика с длинной бородой – замечательное произведение, находящееся в Делфте, в доме, носящем название «У Кошки»; в Лейдене – его руки портрет сына Хендрика Эгбертса с женой; в Делфте – портрет бургомистра Геррита Янса ван дер Эйка с женой и детьми. В настоящее время он пишет и почти окончил прекрасные портреты некоего Рутгера Янса, любителя искусств и вообще всяких изящных вещей, живущего в Амстердаме, затем Яна Говертса из Амстердама и бесчисленное множество других портретов. В то же время он делает портреты принцессы Оранской[393]393
Луиза де Колиньи, вдова Вильгельма Молчаливого.
[Закрыть] и различных знатных особ и их детей и нескольких пивоваров из Делфта. Недавно в Амстердам прибыл написанный им портрет любителя искусств Якоба Розета; он так изумительно похож, так хорошо и живо написан, что осудить его язык может, а рука ничья не в состоянии сделать лучше.
Одним словом, он так славился как портретист, что его много раз просили, да и теперь еще просят, приехать к эрцгерцогу Альберту[394]394
Эрцгерцог Альберт – с 1599 г. испанский наместник Южных Нидерландов вместе со своей супругой инфантой Изабеллой.
[Закрыть], который делает самые блестящие предложения и обещает полную религиозную свободу.
Миревелт является также и выдающимся мастером в изображении с натуры кухонь, со всеми их принадлежностями, как это показывает написанная им когда-то раньше в Лейдене картина, которая принадлежит господину Бартоломеусу Феррерису.
Однако он с трудом находил врет писать что-либо другое помимо портретов, заказами на которые он был завален, хотя композиции с фигурами он писал очень охотно.
Паулюс Морелсе, живущий в Утрехте, в течение двух лет учился у Миревелта и теперь превосходно пишет портреты с натуры. Кроме того, его учеником был Питер Герритс Монфорт, родом из Делфта, которому теперь около двадцати пяти лет от роду; он пришел к Михилу, когда ему было семнадцать лет, и учился он только в течение полугода. У него большие способности, и пишет он очень хорошо, но занимается живописью как любитель, не ради денежного заработка.
Следующим учеником Миревелта был Питер Дирке, также из Делфта, имеющий около двадцати трех лет от рождения, который проявляет большую склонность к композиции и уже дал хорошие доказательства своих способностей.
Наконец, я еще назову ученика, его племянника, Корнелиса Класа из Делфта, который также много обещает.
Примечания
Голландский живописец и гравер Михил ван Миревелт (1567, Делфт – 1641, там же) учился у Антониса Блокландта в Утрехте, где жил до 1583 г. Позднее работал в Делфте и Гааге, где в 1625 г. стал членом гильдии св. Луки. Миревелт быстро приобрел известность и получал лестные приглашения не только от испанских наместников Фландрии, но и от английского короля Карла I, однако остался в Голландии. В ранний период художник выполнил ряд картин на библейские и мифологические сюжеты, близких по стилю к работам его учителя Блокландта, позднее целиком посвятил себя портрету. В Делфте Миревелт стал придворным художником Нассау-Оранских. Он руководил обширной мастерской, выпустившей в свет более десяти тысяч портретных изображений. Наиболее плодотворный период его деятельности охватывает 1610–1625 гг. Ученики Миревелта Ян ван Равестейн (1572–1657) и Паулюс Морелсе (1571–1638) были видными портретистами голландской школы. Среди дошедших до нас достоверных работ мастера «Суд Париса» (1588, Стокгольм, Национальный музей); «Портрет Якоба Катса», «Портрет Алетты ван дер Лан» (оба – Амстердам, Рейксмузеум); «Автопортрет» (1626, Карлсруэ, Кунстхалле); «Женский портрет» (1635, Амстердам, собрание Сикс); «Женский портрет» (1638), «Портрет пожилого мужчины» и парный к нему «Портрет пожилой женщины» (все – Санкт-Петербург, Государственный Эрмитаж); «Портрет дамы» (1638, Вашингтон, Национальная галерея) и др. В Делфте хранятся также два групповых портрета кисти Миревелта: «Урок анатомии доктора Виллема ван Мера» (1617) и «Банкет стрелковой роты» (1633).
Жизнеописание знаменитого живописца, гравера и живописца по стеклу Хендрика Голциуса (Henricus Goltzius) из Мюльбрехта
Если великодушная и всесозидающая природа избирает какого-либо юношу и всецело предназначает его для живописи, то она неустанно заботится о том, чтобы зароненное ею в его сердце зерно не оставалось сокрытым, а вполне свободно и скоро всходило и открыто росло и созревало. Справедливость этого положения доказывает жизнь Хендрика Голциуса, сына достопочтенных родителей, родом из Мюльбрехта, деревни, расположенной в округе Гюлик, недалеко от Венло. Он родился в феврале 1558 года, за несколько дней до праздника обращения св. Павла. Семейство его происходит из другой деревни, именно Гейнсбек, где его прадед уже с давних пор носил имя Голц. Этот прадед, по имени Губерт Голц, жил в Венло и был искусным живописцем, а его брат, Зибрехт Голц, был хорошим скульптором. У Губерта были сын и две дочери, вышедшие замуж за живописцев. Одна из них была матерью Губерта Голца[395]395
В научной литературе принята латинизированная форма фамилии Голциус, которую обыкновенно использовали и Губерт, и его племянник Хендрик.
[Закрыть], знаменитого историка, называвшегося также ван Вюрцбург. Он долгое время жил в Брюгге, во Фландрии, как выше было сказано в его жизнеописании, и принял фамилию Голц от своей матери. Сын Губерта Старшего Ян Голц был довольно хорошим живописцем и жил в Кайзерсверте, где был бургомистром и, сверх того, исправлял еще другие городские должности. Кроме многих дочерей у него было два сына, из которых младший, как и он, называвшийся Яном Голцем, после смерти отца сделался живописцем по стеклу, но вследствие несчастных обстоятельств, не зная, как поправиться, уехал в деревню Мюльбрехт и там очень рано женился. Его старший сын был наш Хендрик Голциус, о котором мы и хотим здесь рассказать.
Хендрик был полным, веселым и резвым ребенком, несмотря на то, что его мать вследствие частых болезней мало кормила его грудью. За свою излишнюю резвость ему немало пришлось поплатиться. Однажды, упав, он насквозь проткнул себе нос лучиной, затем несколько раз приходилось вытаскивать его из воды. Особенно же велика была его страсть к огню. Оставшись как-то раз в комнате один, когда ему было немногим более года, он упал в очаг, лицом на сковороду с кипящим маслом, при этом обжег и обе руки о горящие уголья. Мать всячески старалась лечить его и, употребляя для того мазь, лубки и другие средства, с сокрушенным сердцем ходила за ним день и ночь, пока не зашла к ним одна очень назойливая соседка, которая сняла лубки, сказав, что без них дело пойдет лучше, и только кое-как обмотала платком правую руку. Следствием этого было то, что сухожилия срослись, и Хендрик никогда потом не мог вполне раскрыть кисть руки. Кроме этого несчастного случая произошло и другое: когда он был еще маленьким мальчиком, отец, по ошибке, сунул ему в рот аурипигмент (желтый мышьяк), который он потом вытащил у него с большим трудом.
Когда Хендрику было около трех лет, его отец, Ян Голц, покинул деревню Мюльбрехт и переселился в Дуйсбург, расположенный в округе Клеве. Здесь Голциус четырех лет от роду пошел в школу и начал учиться читать.
Но так как природа не хотела дальше скрывать цели, для какой она его предназначала, и как говорят про кошек, что они не могут удержаться, чтобы не ловить мышей, то вскоре же стало видно, куда была направлена его склонность, а именно к рисованию, ибо, вместо того чтобы писать буквы, он по большей части рисовал человечков. Увидев это, отец взял сына из школы и отдал его учиться рисованию и живописи по стеклу. Когда Голциусу было семь или восемь лет, он всюду, как в своем, так и в чужих домах, покрывал все стены и заборы своими рисунками. Ему было более по душе рисовать что-либо им самим придуманное, чем терпеливо и точно срисовывать чужие произведения. Итак, он с детства прилежно занимался искусством и к тому же постоянно был за работой по изготовлению и расписыванию стекол. Я помню, мне пришлось видеть некоторые из рисунков, относившихся к его первым, детским работам, и я заметил в них удивительное понимание содержания, большое искусство в его передаче и замечательную наблюдательность.
Из-за частых болезней матери он вынужден был заботиться о других детях, о работниках и о домашнем хозяйстве, что приносило большой ущерб его любимым занятиям. Однако у него была такая пылкая страсть к рисованию, что он не пропускал ни одного праздника, чтобы не рисовать на стенах или в каком ином месте верблюдов, слонов и другие большие предметы. Когда увидел это отец, он позволил юноше рисовать, писать красками и малевать сколько ему угодно, лишь бы он не пренебрегал отцовскими делами, которые были не в особенно блестящем состоянии.
Голциус, чувствуя себя связанным заботами по дому, часто горевал, что из-за своих родителей он был не в состоянии отправиться в края, где мог увидеть красоты искусства; но все-таки, покорясь своей участи, он вследствие сильной любви к искусству достиг того, что стал гравировать на меди крепкой водкой, а потом попытался своей искалеченной рукой научиться гравировать на меди резцом, в чем и успел настолько, что живший от него в четырех милях Корнхерт выразил желание взять его к себе в ученики-гравировальщики, так как он уже раньше делал для Корнхерта много рисунков для витражей, которые тот сам хотел награвировать. Отец тотчас же согласился и заключил договор, по которому его сын должен был оставаться у Корнхерта в продолжение двух лет. Но так как условия этого договора Голциусу не понравились, то он и не вошел в силу. Тогда Корнхерт предложил Голциусу пробыть у него один или два месяца на испытании, и если ему что-либо не понравится, то он может уйти. На это Голциус охотно согласился, так как он только хотел научиться приемам гравирования. Но когда Корнхерт сказал: «Ты должен обещать мне, что, если оставишь мою мастерскую, в течение всей своей жизни не поступишь ни к какому другому мастеру и сам по себе не станешь учиться гравированию», Голциус от этого требования отказался и вместе с отцом вернулся домой, где ежедневно без устали гравировал резцом. Узнав об этом, Корнхерт тотчас же дал ему работу и предложил ехать с ним в Голландию, на что Голциус согласился, но принужден был отправиться туда с родителями, так как в противном случае они не хотели давать ему своего разрешения.
Голциус приехал на жительство в Харлем вскоре после большого пожара, около Иванова дня[396]396
Пожар произошел 23 октября 1576 г., а Иванов день празднуется 24 июня, следовательно, Голциус прибыл в Харлем в первой половине 1577 г.
[Закрыть]. Корнхерт, очень довольный его первыми работами и его занятиями, часто показывал ему самые совершенные, по его мнению, приемы гравирования, демонстрируя всё, что мог. Итак, поселившись в Харлеме, Голциус некоторое время работал для Корнхерта и Филиппа Галле. Между тем родители его, покинув этот город, уехали в Германию, а он, оставшись в Харлеме, женился на одной вдове[397]397
Ее имя – Маргарита Бартзен.
[Закрыть], имевшей сына, которому он с детства давал уроки и который под его руководством сделался очень искусным гравером; это был Якоб Матам[398]398
Матам Якоб (1571, Харлем – 1631, там же) – нидерландский рисовальщик и гравер. В 1593–1597 гг. жил в Италии. С 1598 г. работал в Харлеме; член местной гильдии св. Луки с 1600 г., в 1605 г. был избран ее деканом.
[Закрыть].
Будучи женат с двадцати одного года, Голциус начал размышлять как о своей собственной жизни, так и о положении своих близких и пришел в такое глубокое уныние, что почти не бывало дня, когда б он чувствовал себя здоровым, и в конце концов впал в тяжкую, изнурительную болезнь, вследствие которой он в течение целых трех лет кашлял кровью. Доктора прилагали много усилий, чтобы помочь ему, но безуспешно, так как снедавшая его тоска слишком укоренилась в нем и способствовала развитию болезни. Видя, что жизнь его, как говорится, держится на ниточке и что нет ни одного доктора, который надеялся бы принести ему помощь, напротив, все говорили, что время уже упущено, Голциус, несмотря на свою слабость, решил уехать в Италию в надежде если не улучшить свое положение, то хоть немножко, перед смертью, посмотреть на красоты итальянского искусства, в чем ему так долго служили помехой разные обстоятельства и его женитьба. Взяв с собой на всякий случай одного ученика и оставив других и печатника его гравюр дома, он в конце октября 1590 года пустился в путь.
В Амстердаме он сел на корабль и поплыл в Гамбург, где и высадился на берег, испытав во время плавания очень продолжительную и сильную бурю; далее он продолжал путь уже пешком. Так, по холоду и стуже, он вместе со своим учеником шел через всю Германию, и чем дальше шел, тем чувствовал себя лучше. Он много наслаждался зрелищем менявшихся пейзажей и различных народностей. Но особенное удовольствие доставляли ему шалости, которые он проделывал в различных местах на пути. Например, когда ему приходилось жить в гостиницах вместе с живописцами, граверами и другими художниками, он тщательно скрывал свое имя и заставлял своего ученика выдавать себя за мастера, благодаря чему узнавал, какого они были о нем мнения. Часто ему приходилось слышать и осуждение своих работ, что одни делали из зависти, другие – от непонимания, а некоторые – и вполне основательно. Все эти приключения настолько занимали Голциуса, что он совсем выздоровел. Бывали случаи, что ученика приглашали на пирушки, и он, в свою очередь, также устраивал угощения для своих собратьев художников, причем настоящий хозяин, как ничего не значащий, едва находил себе место, где сесть, а ученик его сидел во главе стола и принимал благодарности за хорошее угощение. В Мюнхене, где Голциус выдавал себя за спутника своего ученика, он был приглашен к известному своим искусством Гансу Саделеру[399]399
Саделер Ганс, или Ян (1550, Брюссель – 1600, Венеция) – нидерландский гравер, представитель знаменитой семьи граверов и золотых дел мастеров XVI–XVII вв. В 1572 г. стал членом гильдии св. Луки в Антверпене. В 1580–1595 гг. работал в основном в Германии, с 1595 г. – в Италии.
[Закрыть] и, назвавшись торговцем сыра, обещал его жене доставить из Голландии сыру, что он и исполнил, написав об этом домой. Здесь зашел разговор о гравюрах Голциуса, а именно о его большом «Геркулесе» и других произведениях; на все вопросы ученик отвечал с величайшей скромностью, поэтому все было обсуждено лучше и с большим дружелюбием, чем прежде. Но мир так устроен, что об отсутствующих говорят с большей откровенностью, чем о присутствующих, ибо лесть у людей весьма распространена. Может быть, некоторые скажут, что нехорошо было втираться в общество собратьев художников или иных почтенных людей, скрывая своё имя, что в этом было коварство. Но я знаю, что Голциус поступал так с добрыми намерениями и что в этом отношении его следует извинить, так как впоследствии он говорил об этом совершенно открыто.
Итак, побуждаемый сильным желанием, Голциус достиг Италии. Сначала он посетил Венецию, Болонью, Флоренцию и наконец 10 января 1591 года прибыл в страстно желанный им Рим. Здесь он также в течение нескольких месяцев жил в неизвестности под именем Хендрика ван Брахта, одеваясь слегка на манер немецких крестьян. Он почти совершенно забывал о самом себе, так как чудные произведения искусства как бы совсем отделили его ум и мысль от тела. Ежедневно видимые им новые предметы обновляли в нем страсть к искусству, и он как обыкновенный ученик принялся усердно рисовать лучшие и въедающиеся произведения древности.
Молодые люди, в большом числе приезжавшие в Рим рисовать, видя его за работой, нередко из любопытства заглядывали через его плечо, желая знать, что мог нарисовать этот немец (Tedesco), и, конечно, ожидали увидеть скорее что-нибудь смешное, чем замечательное. Но с ними случилось то же самое, что с римским сенатом во времена императора Марка Аврелия в отношении крестьянина с Дуная, так как они много говорили между собой лестного о манере рисования немца, за какового принимали Голциуса, и мало-помалу стали с ним дружить, ибо он настолько был с ними любезен, что даже давал им советы.
Здесь следует заметить, что во время пребывания Голциуса в Риме во всей Италии был сильный неурожай и в Риме вместе со страшной нуждой свирепствовали заразные болезни, погубившие в короткое время тысячи людей. Всюду кругом, на улицах и площадях Рима, лежали больные и умирающие. Так было и в тех местах, где Голциус останавливался рисовать какую-нибудь античную статую, но ничто не могло помешать его влечению. Несмотря на зловонный запах, он смело стоял и работал, хотя обладал очень чувствительным обонянием. В то время ему служило развлечением ходить и останавливаться у лавок, где были выставлены на продажу его гравюры, и, будучи никому не известным, слушать отзывы художников и обдуманно делать из этого необходимые заключения, что принесло ему много пользы.
В конце апреля того же года он отправился из Рима в Неаполь вместе с любезным товарищем по путешествию серебряных дел мастером Яном Матисом и одним молодым ученым дворянином из Брюсселя по имени Филипп ван Винген. Все трое переоделись в самое дурное и запачканное платье по причине большой опасности от угрожавших со всех сторон разбойников, которых было очень много, и путь был крайне ненадежен. Ван Винген был большой любитель старины и все отмечал и записывал. Он был близким другом знаменитого географа Абрахама Ортелиуса из Антверпена, некоторые письма которого он показывал во время путешествия Голциусу; в этих письмах тот сообщал о пребывании Голциуса в Испании, а также говорил о его наружных приметах и упоминал об его изувеченной правой руке. Было забавно смотреть на человека, который так сильно желал видеть того, с кем он в течение нескольких месяцев находился в постоянных сношениях. Наконец Ян Матис сказал: «Вот он, Голциус». Ван Винген, забыв о своем собственном странном наряде и видя Голциуса в нищенской одежде и в таком незавидном положении, в каком, однако, они были все трое, отвечал: «Нет, Хендрик, не может быть, чтобы ты был тем превосходным голландским гравером». Голциус от души смеялся, видя, что ван Винген судит о людях по платью, в то время как сам находится в таком же виде, и отвечал: «А все-таки было бы забавно, господин ван Винген, если бы здесь с вами путешествовал Голциус». – «Нет, – сказал тот, – это не вы».
Когда они вечером пришли в Веллетри и ван Винген снова заговорил о том, что он имеет очень точные письменные сведения относительно Голциуса, Ян Матис воскликнул: «Зачем вы придаете такую важность своим письмам! Вот он, Голциус». Ван Винген рассердился и не хотел верить. И хотя сам Голциус во время дальнейшего путешествия подтвердил это, он все-таки остался при своем мнении и сказал: «Ах, Хендрик, я не верю». Затем они прибыли в Террачину, а вопрос о Голциусе оставался в прежнем положении; тогда Голциус, видя, что ван Винген ничему верить не хочет, и принимая во внимание, что он был хороший товарищ и честный, просвещенный человек, протянул вперед свою правую изувеченную руку и вместе с тем показал носовой платок с монограммой, какой он помечал свои гравюры, а именно переплетающиеся буквы Н. G. Увидев такие ясные признаки, ван Винген побледнел и онемел, потом вдруг бросился и от всего сердца обнял Голциуса, жалея, что не узнал его раньше.
