Текст книги "Кракатит"

Автор книги: Карел Чапек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

L

Машина остановилась в сумрачной лесистой долине. Прокоп разглядел в темноте массивные копры и терриконы.

– Вот и приехали, – буркнул Дэмон. – Это мой рудник и заводишко; грошовое предприятие. Ну, вылезайте!

– Оставить ее здесь? – негромко спросил Прокоп.

– Кого? Ах да, вашу красавицу… Разбудите, мы здесь заночуем.

Прокоп вышел из машины, осторожно вынес девушку на руках.

– Куда ее положить?

Дэмон отпирал дверь угрюмого дома.

– Что? Погодите, здесь у меня несколько комнат. Положите… Впрочем, я сам вас отведу.

Он зажег свет и повел Прокопа по нетопленным конторским коридорам; наконец вошел в одну дверь, повернул выключатель. Они оказались в скверной непроветренной комнате; у стены стояла неубранная кровать, жалюзи на окнах были спущены.

– Ага, – проворчал Дэмон, – видно, тут ночевал… один знакомый. Не очень-то здесь уютно, не правда ли? Да что с холостяка взять… Положите ее на постель.

Прокоп бережно опустил тихонько дышащий сверток. Дэмон зашагал по комнате, потирая руки.

– Теперь сходим на нашу станцию. Она там, на холме, в десяти минутах ходьбы. Или хотите остаться здесь? – Он подошел к спящей девушке, откинул угол меха, обнажив ее ноги выше колен.

– Красивая, правда? Жаль, что я так стар…

Прокоп нахмурился, прикрыл ноги.

– Покажите мне вашу станцию, – сухо сказал он.

Губы Дэмона дрогнули в усмешке.

– Пойдемте.

Он повел Прокопа через двор. В машинном отделении горел свет, пыхтели машины, по двору бродил кочегар в рубашке с засученными рукавами, курил трубочку. Вверх по откосу тянулась подвесная дорога для вагонеток с рудой, ее поперечины вырисовывались мертво, как ребра древнего ящера.

– Пришлось закрыть три шахты, – рассказывал Дэмон. – Оказались нерентабельны. Давно бы все продал, если б не станция. Идите сюда.

По крутой тропинке он стал подниматься в гору, поросшую лесом; Прокоп следовал за ним по звуку шагов – стояла непроглядная тьма; временами с веток елей сказывались тяжелые капли. Дэмон остановился, с трудом перевел дух.

– Старость, – проговорил он. – Дыхание уже не то. Приходится все больше и больше надеяться на других… Сегодня на станции никого нет; камарад телеграфист остался там, с ними… Но все равно; пойдемте!

Вершина холма была разрыта, как поле боя: брошенные костры, тросы, огромные отвалы пустой породы; и на верхушке самого высокого отвала – деревянное строение с антеннами.

– Это и есть… станция, – пропыхтел совсем задохнувшийся Дэмон. – Она стоит… на сорока тысячах тоннах магнитной руды. Естественный конденсатор, понимаете? Весь холм-огромная сеть проводов. Когда-нибудь расскажу нам подробнее. Помогите мне взобраться.

Они вскарабкались по сыпкой тропинке; крупный щебень с шорохом скатывался из-под ног; но вот наконец и станция…

Прокоп остановился как вкопанный, не веря собственным глазам: да ведь это – его лаборатория, оставленная в поле над Гибшмонкой! Во г и некрашеная дверь, несколько более светлых досок после починки, сучки, похожие на глаза… Ничего не понимая, Прокоп провел рукой по косяку: конечно, вот он, ржавый согнутый гвоздь, Прокоп сам когда-то вбил его!

– Откуда это здесь? – еле слышно пролепетал Прокоп.

– Что «это»?

– Этот домик?

– А, он здесь уже много лет, – равнодушно проговорил Дэмон. – А что такого?

– Ничего.

Прокоп обошел вокруг домика, ощупывая стены, окна. Ну да, вот трещина в доске, разбитое стекло в раме; здесь выпал сучок, так и есть, и дырка изнутри заклеена бумагой. Дрожащей рукой водил он по знакомым убогим приметам; все так, как было, все так…

– Ну, осмотрели? – подал голос Дэмон. – Отоприте, ключ у вас.

Прокоп сунул руку в карман. Конечно, вот он, ключ от его старой лаборатории… той, что осталась дома; вставил ключ в висячий замок, отомкнул, вошел внутрь, и – как дома – машинально протянул руку влево, повернул выключатель, у которого был гвоздик вместо головки – как там, дома. Дэмон вошел следом. Боже, вот и моя койка, до сих пор не постланная; мой умывальник, кувшин с отбитым краем, губка, полотенце, все… Прокоп посмотрел в угол – тут и старая чугунная печурка, и труба, подвязанная проволокой, ящик с угольной крошкой, а там – продавленное колченогое кресло, из сиденья торчат волос и пружины. А вот и щель в полу, и прожженная половица, и шкаф, платяной шкаф… Он открыл дверцу; в шкафу висели чьи-то измятые брюки.

– Неказисто здесь, – заметил Дэмон. – Наш телеграфист такой… в общем, чудак. А что вы скажете насчет аппаратов?

Прокоп, которого не покидало ощущение, будто он все это видит во сне, повернулся к столу. Нет, этого у него не было, тут что-то совсем другое: вместо химической утвари на одном конце стола стояла двенадцатиламповая корабельная радиостанция; рядом лежали наушники, приемник, конденсаторы, вариометр, регулятор, под столом находился обыкновенный трансформатор; а на другом конце…

– Это, первое, – нормальная станция, для обычных разговоров, – объяснил Дэмон, – а второе и есть наш передатчик затухающих искр. С его помощью мы посылаем антиволны, противотоки, искусственные магнитные бури – назовите как хотите. Вот и вся наша тайна. Вы разбираетесь в таких вещах?

– Нет. – Прокоп мельком осмотрел аппарат, подобного которому никогда не видал.

В аппарате было множество сопротивлений, проволочная сетка, нечто вроде катодной трубки, потом еще какие-то изолированные барабаны, странный когерер, реле и клавиатура с кнопками контактов; Прокоп не мог понять, как все это действует. Он оставил аппарат и взглянул на потолок – нет ли на нем, как дома, того же странного пятна, которое всегда напоминало ему голову старика. Да, есть, есть! И – вон зеркальце с отбитым уголком…

– Как вам нравится, аппарат? – спросил Дэмон.

– Он…э-э… это ведь первая конструкция, правда? Он еще слишком сложен.

Тут на глаза ему попалась фотография, прислоненная к какой-то индукционной катушке. Прокоп взял снимок в руки; на нем было изображено ошеломляюще прекрасное девичье лицо.

– Кто это? – хрипло спросил он.

Дэмон заглянул через его плечо.

– Неужели не узнаете? Да ведь это ваша красавица, которую вы сами привезли сюда в объятиях. Великолепна, правда?

– Как попал сюда снимок?

Дэмон ухмыльнулся.

– Вероятно, ее обожает наш телеграфист… Не сочтите за труд включить вон тот контакт… Тот большой рычажок… Наш телеграфист – вы его не заметили? Сидел на первой скамье, сморщенный такой человечек…

Прокоп бросил карточку на стол, включил контакт. По проволочной сетке пробежала голубая искра.

Дэмон поиграл пальцами на клавиатуре – и весь аппарат начал фосфоресцировать короткими синими вспышками.

– Так… – удовлетворенно вздохнул Дэмон, неподвижно вглядываясь в пучки искр.

Прокоп снова порывисто схватил фотографию. Ну, конечно, разумеется, это – та девушка, что спит внизу; нет никакого сомнения. Но если… если б на ней была вуаль, и горжетка, горжетка в капельках дождя, до самых губ, и перчатки… Прокоп стиснул зубы. Не может быть, чтоб она была так похожа на ту! Сощурил глаза, стараясь удержать ускользающий образ, – и опять увидел девушку под вуалью, она прижимает к груди запечатанный пакет, и – вот сейчас поднимет на него чистый, полный отчаяния взор…

Вне себя от волнения, Прокоп сравнивал фотографию с неуловимым образом. Господи, как же она, собственно, выглядела? Да ведь я не знаю! – кольнул испуг. Знаю только – лицо ее закрывала вуаль, и оно было прекрасно. Прекрасное лицо под вуалью – и больше я ничего, ничего не видел. А этот, этот снимок, большие глаза и рот, строгий и нежный – неужели это та, та самая, что спит внизу?

У нее ведь раскрытые губы, раскрытые грешные губы, и волосы растрепаны, и смотрит она не так, смотрит совсем не так… Вуаль в дождевых капельках стояла у Прокопа перед глазами, застилая все. Да нет, ерунда; и на снимке – совсем не та девушка, что спит внизу, и не похожа вовсе. На снимке – лицо той, под вуалью, что пришла к нему в беде и горе; ее лоб спокоен, а в глазах – скорбная тень; и к губам льнет вуаль, густая вуаль с росинками дыхания…

Почему она не подняла тогда вуаль, чтоб я мог узнать ее!

– Пойдемте, я вам что-то покажу, – прервал его мысли Дэмон и потащил Прокопа наружу.

Они стояли на вершине отвала; под ногами их простерлась необъятная темная спящая земля.

– Смотрите туда. – Дэмон показал рукой на горизонт. – Не видите ничего?

– Ничего. Впрочем, нет, вижу – огонек. Слабое зарево.

– Знаете, что это такое?

Раздался еле слышный гул, словно ветер промчался в ночи.

– Готово! – торжественно произнес Дэмон и обнажил голову. – Good night 1, друзья.

Прокоп вопросительно посмотрел на него.

– Не поняли? – сказал Дэмон. – До нас только теперь донесся звук взрыва. Пятьдесят километров по прямой. Точно две с половиной минуты.

– Какой взрыв?

– Кракатит. Эти болваны понабивали его в спичечные коробки. Полагаю, теперь-то они нас больше беспокоить не будут. Мы созовем новый съезд… выберем новый комитет…

– Вы… вы их…

Дэмон кивнул.

– С ними нельзя было работать. Уверен, они до последней минуты пререкались из-за тактики. Скорее всего там теперь горит.

На горизонте виднелось лишь слабенькое багровое зарево.

– Там остался и изобретатель нашей станции. Все там остались. Так что теперь вы все возьмете в свои руки… Послушайте только, как тихо. А ведь отсюда, из этих проводов посылается в пространство беззвучная и точная канонада. Сейчас мы остановили работу всех радиостанций, и у радистов стоит в ушах треск – крах, крах! Пусть бесятся. А тем временем в Гроттупе господин Томеш бьется, стараясь добыть кракатит. Никогда он его не добудет. Но если даже – если сумеет, о! в ют же миг, когда под его руками произойдет соединение, настанет конец… Так что работай, моя станция, рассылай потихоньку искры, бомбардируй вселенную! Никто, никто, кроме вас, не станет хозяином кракатита. Теперь только вы, вы

1 Спокойной ночи (англ.).

один, единственный… – Дэмон опустил руку на Прокопово плечо, молча обвел другой рукой широкий круг, словно показывая: весь мир.

Ночь была беззвездна и пустынна; лишь на горизонте низко полыхал огненный потоп.

– А-а, устал, – зевнул Дэмон. – Славный был денек. Пойдемте вниз.

LI

Дэмон торопился домой.

– Где, собственно, находится Гроттуп? – неожиданно спросил Прокоп, когда они уже спустились с холма.

– Идемте, я покажу вам, – отозвался Дэмон.

Они зашли в контору рудника, и Дэмон подвел Прокопа к карте на стене.

– Вот здесь. – Он ткнул в карту длинным ногтем, подчеркнул маленький кружочек. – Пить не хотите? Согреетесь.

Он налил в рюмки себе и Прокопу жидкость, черную, как смола.

– Ваше здоровье!

Прокоп глотнул залпом и задохнулся: жидкость была, как расплавленный металл, и горше хинина; голова мгновенно пошла кругом.

– Больше не желаете? – оскалил Дэмон желтые зубы. Жаль. Не хотите заставлять ждать свою красотку, а? – Сам он пил рюмку за рюмкой; глаза вспыхивали зеленым огнем, его обуял приступ болтливости, но язык постепенно коснел. – Слушайте, вы молодец! – заявил он. – Завтра беритесь за дело. Старый Дэмон сделает для вас все, что придет вам в голову… – Тут он неуклюже поднялся, поклонился Прокопу в пояс. – Теперь все в порядке. И еще… по-погодите…

Он начал путать все языки мира; насколько Прокоп мог понять, Дэмон изрекал грубейшие непристойности; потом затянул какую-то пошлую песенку, задергался, как в припадке падучей, теряя сознание; на губах у него выступила желтая пена.

– Эй, что с вами? – крикнул Прокоп, встряхивая Дэмона.

Тот с трудом открыл бессмысленные остекленевшие глаза.

– Что… что? – забормотал он, приподнялся, вздрогнул. Ага, я… я… Это ничего, – потер себе лоб, судорожно зевнул. – Да, да, я провожу вас в вашу комнату, ладно?

Его татарское лицо покрылось безобразной синевой и опало, как пустой мешок; он двинулся к двери, шатаясь, словно ноги отказывали ему.

– Идемте же!

Он пошел прямо в комнату, где они оставили спящую девушку.

– А-а, красавица проснулась! – крикнул он на пороге. Входите, пожалуйста!

Девушка стояла на коленях перед печкой; она, видимо, только что затопила и теперь смотрела на потрескивающие дрова.

– Ого, как прибрала! – с ноткой признательности протянул Дэмон.

И в самом деле, комнату проветрили, удивительным образом исчез неприятный беспорядок; теперь все тут было просто и мило, как у мирного домашнего очага.

– Смотри-ка, на что ты способна! – удивлялся Дэмон. – Пора уже тебе бросить якорь, девица! – Она встала, густо покраснела и смутилась. – Ну-ну, не робей! Этот камарад тебе нравится, правда? – осклабился Дэмон.

– Нравится, – просто ответила она и пошла закрыть окно и спустить жалюзи.

От печки по светлой комнате разливалось тепло.

– Хорошо тут у вас, дети, – одобрил Дэмон, грея руки у печки. – Так бы и остался с вами.

– Нет уж, уходи, – быстро возразила она.

– Сейчас, голубушка, – почему-то по-русски ответил Дэмон, ухмыляясь. – Мне… тоскливо мне без людей. Смотри-ка, а приятель твой молчит, как убитый. Постой, сейчас я его уговорю…

Она вдруг вспыхнула:

– Нечего его уговаривать! Пусть будет какой есть!

Дэмон поднял мохнатые брови, изображая преувеличенное изумление:

– Что-о-о? Да ты уж… не влюби…

– А тебе какое дело? – перебила она, блеснув глазами. Кому ты тут нужен?

Он беззвучно захохотал, прислонясь к печке.

– Знала бы ты, как это тебе к лицу! Ах, девка, девка, значит, и на тебя нашло всерьез? А ну, покажись!

Он хотел взять ее за подбородок – она отшатнулась, бледнея от гнева, оскалилась.

– Что? Даже кусаться готова? С кем же это ты вчера опять была, что так… Ага, вспомнил: с Россо, верно?

– Неправда! – крикнула она со слезами в голосе.

– Оставьте ее, – резко сказал Прокоп.

– Ну-ну, это я просто так, – примирительно проворчал Дэмон. – Ладно, не буду вам мешать. Доброй ночи, дети.

Он, пятясь, прижался к стене; и, прежде чем Прокоп поднял глаза, исчез.

Прокоп придвинул стул к гудящей печке, засмотрелся в огонь; даже не оглянулся на девушку. Только слышал, как она нерешительно, на цыпочках, ходит по комнате, что-то запирает, устраивает; но вот больше делать нечего, и она остановилась, молчит…

Дивна власть пламени и текучих вод; засмотрится человек и потеряет себя, застынет; и уже не думает ни о чем, ничего не знает, не ворошит память, но в нем воскресает все, что было, что пережито – воскресает без формы, без времени.

Стукнула об пол сброшенная туфелька, стукнула другая; значит, разувается. Иди спать, девушка; уснешь, и я посмотрю, на кого ты похожа. Она тихонько прошла через комнату, остановилась; опять поправляет что-то – бог ведает, отчего ей хочется, чтоб было здесь чисто и уютно. И вдруг она бросилась перед ним на колени, протянула к его ноге точеные руки:

– Хочешь, я сниму с тебя башмаки? – сказала тихо.

Прокоп взял ее голову в ладони, повернул к себе.

Красивая, податливая и странно серьезная.

– Ты знала Томеша? – спросил он хрипло.

Она подумала, отрицательно покачала головой.

– Не лги! Ведь ты… ты… Есть у тебя замужняя сестра?

– Нету. – Она вырвала голову из его рук. – Зачем мне лгать? Я все скажу, вот нарочно скажу, чтоб ты знал… на-роч-но… Я-я испорченная девчонка… – Уткнулась лицом в его колени. – Все меня, все до еди-ного… так и знай…

– И Дэмон?

Не ответила, только содрогнулась.

– Ты мо… можешь ударить меня ногой, ведь я… ооо, нн-не касайся меня! О, ес-ли бы ты знал… – И ее свела судорога.

– Перестань! – терзаясь, воскликнул Прокоп и насильно поднял ей голову. В глазах ее было столько, муки и отчаяния, что они казались зияющими провалами. Он отпустил ее со стоном: в ней было такое сходство с той, что у него перехватило дыхание.

– Молчи, молчи хотя бы… – сдавленным шепотом попросил он.

Она снова прижалась лицом к его коленям.

– Нет, позволь мне, я должна вс-се… Я… ведь я начала, когда мне было три… тринадцать…

Он зажал ей рот ладонью; а она кусала эту ладонь, бормоча свою ужасную исповедь сквозь его пальцы.

– Замолчи! – кричал он, но слова помимо ее воли рвались наружу, зубы стучали, и она, вся дрожа, говорила, говорила, запинаясь… Он с трудом заставил ее замолчать.

– Ооо, – стонала она. – Если бы ты… знал, что… люди… что они де-ла-ют! И каждый, каждый был со мной так груб… словно я… не то что животное, а меньше чем камень!

– Перестань, – в ужасе твердил Прокоп и, не зная, что делать, гладил ее по волосам трясущимися изуродованными пальцами. Она вздохнула, успокаиваясь, и замерла; он чувствовал горячее дыхание, биение жилки в ее горле.

Вдруг она тихонько хихикнула.

– Ты думал, я сплю… там, в машине! А я не спала, я только притворялась нарочно… все ждала – ты начнешь… как другие… Ты ведь знал, кто я, какая я… Но… ты хмурился и держал меня, как будто я маленькая девочка… как будто я… какая-нибудь… святыня… – Слезы брызнули у нее сквозь смех. – И я, не знаю почему, вдруг… так обрадовалась, как никогда, никогда… и я гордилась… и ужасно стыдно мне было, и все же… так мне было чудесно… Всхлипывая, она целовала его колени. – Вы… вы даже не разбудили меня… и уложили… как святыню… и ноги прикрыли и ничего не сказали. – Тут она совсем расплакалась. – Я буду… служить вам, позвольте, позвольте мне… я сниму вам ботинки… И пожалуйста, прошу вас, не сердитесь, что я притворялась, будто сплю! Прошу вас…

Прокоп попытался поднять ее голову: она покрыла поцелуями его руки.

– Ради бога, не плачьте! – вырвалось у него.

– Кому вы это? – протянула она в удивлении и перестала плакать. – Почему вы говорите мне вы?

Наконец ему удалось повернуть ее лицо к себе, хотя она сопротивлялась изо всех сил, стараясь снова уткнуться ему в колени.

– Нет, нет, – твердила она со страхом, и в то же время смеясь, – я заплаканная. Я вам не понравлюсь, – тихо добавила она, пряча свое лицо. – Отчего вы… так долго… не шли! Я буду служить вам, вести вашу переписку… я научусь печатать на машинке, я знаю пять языков – вы не прогоните меня? Когда вы так долго не шли, я все придумывала – сколько я сделаю для вас… а он все испортил, он говорил так, словно… словно я… А это неправда – я уже рассказала вам все… Я буду… я сделаю все, что вы скажете… я хочу стать хорошей…

– Встаньте, ради бога!

Она села на пятки, сложила руки, глядя на него в каком-то экстазе. Теперь… в ней уже не было сходства с той, под вуалью; и Прокоп вспомнил рыдавшую Анчи.

– Не плачьте больше, – пробормотал он мягко и нерешительно.

– Вы красивый, – с удивлением вздохнула она.

Он покраснел, буркнул:

– Идите… спать, – и погладил ее погорячей щеке.

– Я вам не противна? – розовея, шепнула она.

– Ни капельки!

Она не двинулась с места, взглянула на него глазами, полными тоски; и он склонился и поцеловал ее; она зарделась, вернула ему поцелуй так застенчиво и неловко, как если бы целовала впервые в жизни.

– Иди спать, иди, – смущенно проворчал он. – Мне еще надо… кое-что обдумать.

Она послушно встала, бесшумно начала раздеваться. Прокоп пересел в угол, чтоб не стеснять ее.

Она снимала одежду без стыдливости, но и без тени фривольности, просто – и естественно, как женщина в семейном доме; неторопливо расстегивает пуговицы, распускает шнурочки, тихонько укладывает белье, медленно стягивает чулки с сильных, совершенной формы ног; задумалась, потупила взгляд, по-детски шевелит длинными безупречными пальцами ступней; вот посмотрела на Прокопа, улыбнулась румяной радостью, шепнула:

– Я тихонько…

Прокоп в своем углу едва дышит: да ведь это опять незнакомка под вуалью! Это сильное, зрелое, прекрасное тело она; вот так же серьезно и изящно снимает она одежду, так же стекают ее волосы на спокойные плечи, так, именно так поглаживает она, согнувшись в задумчивости, свои полные прелестные руки, и так же, так же… Он закрыл глаза: слишком сильно забилось сердце. Разве не видел ты некогда, смыкая веки в жестоком одиночестве, как стоит она у тихой семейной лампы, поворачивает к тебе лицо и говорит то, чего ты никогда не слышал? Разве тогда, сжимая руки свои коленями, не подмечал ты сквозь сомкнутые веки движение ее руки, простое и милое движение, в котором – вся мирная, молчаливая радость домашнего очага? Раз как-то явилась она тебе: стояла к тебе спиной, склонив над чем-то голову; в другой раз привиделась читающей у вечерней лампы. Быть может, сейчас – лишь продолжение тех снов, и все исчезнет, когда ты откроешь глаза, и останется с тобой одно твое одиночество?

Он открыл глаза. Девушка лежала в кровати, натянув одеяло до подбородка, не спуская с него глаз, полных беззаветной, покорной любви. Прокоп подошел, наклонился над ее лицом, изучая черты его с пристальным нетерпеливым вниманием. Она поглядела вопросительно, отодвинулась, освобождая ему место рядом с собой.

– Нет, нет, – пробормотал он и легонько поцеловал ее в лоб. – Ты спи.

Она послушно закрыла глаза и, казалось, перестала дышать.

Прокоп на цыпочках вернулся в свой угол. Нет, не похожа, уверял он себя. Ему все чудилось – она следит за ним из-под опущенных век; это мучило его, мешало думать; нахмурясь, он отвернулся, потом не выдержал – вскочил, тихонько ступая, пошел проверить. Глаза ее закрыты, дыхания не слышно; выражение лица – милое и преданное.

– Спи, – прошептал он.

Она слегка кивнула. Он погасил свет и, расставив руки, на цыпочках, вернулся в свой угол у окна.

Протекли бесконечно долгие, тоскливые часы; Прокоп, как вор, прокрался к двери. Не разбудит он ее?

Заколебался, положив руку на дверную скобу; с бьющимся сердцем открыл дверь и выскользнул во двор.

Еще длилась ночь. Прокоп наметил направление между отвалами и перелез через забор. Спрыгнул, отряхнулся и пошел искать шоссе.

Дорога едва проступает во тьме. Прокоп вглядывается, дрожа от холода. Куда идти? В Балттин?

Сделав несколько шагов, он остановился; постоял, потупив глаза. Стало быть, в Балттин? Всхлипнул тяжко, без слез – и круто повернулся.

В Грогтуп!