Текст книги "Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак"
Автор книги: Кальман Миксат
Жанры:
Классическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 39 страниц)
Йожи Видонка
Пригласив ничего не подозревавшего Бутлера в свою канцелярию, Дёри оставил священника занимать другого студента разговорами. Поп принялся выполнять это поручение, и вскоре два молодых ученых мужа горячо спорили.
Предметом их полемики явилась смелая мода, широко распространенная в то время среди земпленских дворян, да и в других комитатах, и состоявшая в том, что представители дворянских фамилий Северной Венгрии говорили на трех языках: немецком, венгерском и словацком, а на двух последних уж обязательно.
И этих двух языков было достаточно, чтобы дворня не понимала господских разговоров; если дворяне жили в словацкой деревне, разговорным языком у них был венгерский, если деревня была венгерской, господа говорили по-словацки.
– Подобный обычай приведет к тому, что венгерский язык совершенно исчезнет, – возмущался молодой Бернат.
Священник тотчас же выступил на защиту словацкого языка и принялся доказывать per longum et latum[81]81
Весьма пространно (лат.).
[Закрыть], что и Арпады говорили по-словацки. Он добавил, что именно на эту тему он пишет сейчас ученый трактат, который собирается послать в село Банячка на рецензию господину Ференцу Казинци.
Молодой юрист рассердился и резко ответил:
– Что ж, пошлите! Похвалит ли – не знаю, а бумага ему всегда пригодится.
Однако поп не сдавался и стал развивать мысль, что древние венгры, прибыв на новую родину, не привели с собой достаточного количества женщин своего племени и брали в жены белокурых славянок. Отсюда в венгерском языке появились славянские названия предметов домашнего обихода. И вполне вероятно, что дети их говорили на языке своих матерей, а не отцов, которые почти все время проводили в седле, совершая далекие походы под предводительством Лехела и Ботонда.
– Может быть, в отдельных случаях так оно и бывало, но только среди простого люда. Сами же Арпады никогда не забывали своего родного языка.
– Так почему же они дали комитатам словацкие названия – Новиград вместо Нограда, Черноград вместо Чонграда, и даже своей резиденции дали словацкое имя Вышеград?
Бернат раздраженно замахал руками.
– Из этого ничего не следует. Народ издревле так назвал эти города и области, а короли сохранили старые названия, потому что венгры всегда были довольно терпимы. И сказать по правде, господин священник, иноземные попы усиленно обхаживали нашего святого Иштвана * и внушили ему угодные духовенству ложные политические догмы, вроде: «Народ, говорящий на одном языке, слабый народ». Эту формулу наверняка придумал какой-то поп, а король только повторил ее; что же касается потомков, то они свято в нее поверили.
Тут вскипел священник Сучинка:
– По тому времени изречение было мудрым. Может быть, сейчас это изречение и потеряло свое значение, но принадлежало оно самому святому Иштвану. Что же касается меня, то я не сторонник этого изречения, ибо утверждаю лишь то, что и с годами не теряет силы. Первые Арпады, вне всякого сомнения, в течение определенного времени говорили по-словацки. Названия городам мог давать народ, а имена своим детям при крещении все же выбирали лишь сами родители. Князей называли по-словацки – Бела, а ведь Бела не что иное, как словацкий перевод латинского «Альберт»; alba eguale, то есть белый, по-словацки – Бела.
Жига еще больше рассвирепел.
– Надо бы запретить вам, попам, переводить бумагу и чернила, иначе вы все исказите! Бедная наша история! Как ее изуродовали еще в самом начале, когда ею занимались вы, попы! Короля Кальмана * за то, что он боролся с суеверием и насаждал просвещение, оклеветали, объявив его горбатым.
– Вы протестант, господин студент? – спросил священник.
– Убежденный.
– Тогда все понятно.
– Разумеется, вам понятно и то, – презрительно заметил Жига, – почему попы сделали Кальмана горбуном?
– Ну, если вы считаете, что это неправда, то докажите, что у него была прямая спина.
– Ясно и без доказательств. Будь у него такой физический недостаток, его никогда не избрали бы предводителем крестоносцев. Ведь в те времена только физическая сила и мужественная внешность могли импонировать войскам. Да, много воды утекло с тех пор, и все же Евгения Савойского император долгое время не хотел принять в армию потому, что принц был уродлив. Просто невероятно, что историки лишены элементарной логики и до сих пор принимают всерьез глупые поповские измышления.
– Вы, молодой человек, большой враг духовного сословия!
– Я враг семинарий, потому что они воспитывают вас лицемерами.
– А я враг светских школ, потому что они вас воспитывают грубиянами.
– Это что, намек?
– Как вам будет угодно.
– Я попрошу…
Спорщики, как два петуха, готовы были вцепиться друг в друга. Глаза попа метали молнии, губы дрожали (безусые губы часто многое выдают). Бернат просто кипел от негодования и с трудом сдерживал свой гнев. В этот момент в комнату на цыпочках вошел гайдук Гергей и, наклонившись к священнику, прошептал ему на ухо:
– Уже начинается. Вас ждут.
Гневные искры мгновенно погасли в глазах попа, он побелел как полотно, поднялся и торопливо вышел вслед за слугой.
Жига очень удивился. Начинается? Что может начинаться? Все в этом доме окутано какой-то таинственностью. Всюду тайна! Таинственно шелестит листва деревьев; тайна витает в воздухе, в сизом дымке, поднимающемся из маленькой трубы домика, где живет садовник.
«Эх, глупости! Все это плод воображения, – успокаивал себя Жига. – Интересно все же, где пропадает Янош? Что они с Дёри могут обсуждать так долго? Не пойти ли за Яношем?» – подумал он, но тут же отказался от этого: неудобно врываться и мешать разговору, когда тебя не звали.
Он посидел еще немного на террасе, ожидая, не придет ли кто. Но в доме было тихо и безлюдно. От домика садовника потянуло отвратительным запахом. Что за черт?
Жига подошел к домику и увидел расставленные на подоконнике длинные стеклянные трубочки. «Ага, вот в чем дело, – топят сало для свечей».
Стеклянные трубки с узким отверстием с одного конца, через которое пропускается фитиль, заполняют растопленным салом. Сало застывает, и свеча готова. Словом, все это было довольно примитивно. Но наши предки, впервые увидев такое изобретение и узнав, что оно принадлежит некоему поляку Каминскому, восхищенно говорили: «Вот это голова!»
Трубочки выносила из дома маленькая дочка садовника и так как все не умещались на подоконнике, девочка клала их прямо на землю у стены.
В стороне сидела белая мохнатая собака и с философическим спокойствием взирала то на стеклянные трубки, то на человека который, лежа на разостланной шубе, грелся позади дома на солнце и закусывал свиным салом.
Смотрела, смотрела собака и никак не могла понять, каким это образом сало, поглощаемое человеком, вновь появлялось в стеклянных трубочках (желтоватая жидкость в трубочках, остывая, на глазах становилась белой и приобретала аппетитный вид сала). Это чудесное превращение казалось собаке непостижимым. Охваченная недоумением, она поводила мордой из стороны в сторону, напоминая суетливого дирижера. Собака была настолько погружена в созерцание этих странных вещей, что даже надоедливые зеленые мухи, жужжавшие вокруг, не могли отвлечь ее от этого занятия.
Бернат оценил всю комичность этой сцены, усмехнулся и подумал про себя: «Вот и пес чует какую-то тайну. На самом же деле перед ним происходят самые обыденные вещи в мире, только он не в состоянии их понять. Вот и я не могу уразуметь: что творится в этом доме?»
– Ба! Да это вы, барич Жига! Вот так встреча! Услышав знакомый голос, Жига обернулся. Человек, окликнувший его, отложил в сторону нож и сало.
– Каким ветром вас сюда занесло? – воскликнул он. Тут Бернат узнал сына их поварихи, Йожефа Видонку.
– Что за наваждение! Ты ли это, Йожка, «мастер на все руки»? Вернее, что ты тут делаешь? Ведь, насколько мне известно, ты работал у столяра в Уйхее?
– Я и столяр, и все что угодно, а здесь большой господин – сыр ем, салом закусываю! Ну, как поживает, что поделывает моя дорогая матушка?
– Жива, здорова, обеды нам на славу готовила. Если б знала, что мы с тобой повстречаемся, прислала бы тебе гостинцев.
– Да на что мне! Я тут ем жаркое, вином запиваю, сколько душе угодно, да еще каким! Токайским, барич!.. Живется мне здесь, как у Христа за пазухой!
– Уж не садовником ли ты заделался?
– Ну да, – обиделся Йожка и снова растянулся на шубе, подперев руками всклокоченную голову.
– Нет, без шуток, чем ты занимаешься?
– Жду.
– И больше ничего не делаешь?
– Ничегошеньки-ничего, только жду. Но и это нелегкое дело. – Он зевнул и снова принялся за сало.
– И чего же ты ждешь?
Молодой Видонка загадочно подмигнул:
– Вечера.
– Вечера? Зачем он тебе?
– Э, вот об этом-то как раз и нельзя говорить, – хитро ухмыльнулся Видонка. – Не правда ли?
Вопрос был обращен к зеленому кувшину, который стоял у парня в ногах, до половины скрытый кустом крыжовника. Видонка потянулся к нему и, сделав несколько глотков, удовлетворенно причмокнул губами и отставил кувшин в сторону.
– И не сосчитать, сколько лет этому винцу!
– Вижу, Йожи, дела твои хороши. Так я и расскажу твоей матушке. А давно ты здесь?
– Вот уже десять дней.
– И все ждешь?
– Ну, что вы! Я тут соорудил такую машину, что, если б мой хозяин, Мартон Одреевич, увидел ее, без разговору выдал бы за меня свою младшую дочь, вернее, не младшую, та немножко косит, а Катушку, что постарше. Прекрасная, барич, девушка! Настоящая лилия! Садовник не вырастит такой!
Йожи Видонка был крепкий малый и, возможно, считался бы красивым, если б в детстве не откусила ему господская свинья часть верхней губы. Это так безобразило его, что и глядеть было страшно.
– Какую машину? Значит, из тебя дельный человек получился? А слухи ходили, что ты совсем спился.
Все это говорилось для того, чтобы развязать Видонке язык. Бернат отлично знал, какая светлая голова у Йожи. Стоило ему только раз что-нибудь увидеть, как он уже мог смастерить эту вещицу даже с помощью перочинного ножа. Впрочем, он и сам был горазд на выдумки. Видонка сделал даже часы, в которых все до мельчайших деталей было выточено из дерева, только гири пришлось вытесать из камня. Механизм работал с такой точностью, что Видонке мог позавидовать даже искусный часовщик. Трудился он целый год и над самоходной телегой, пробовал даже построить летательный аппарат.
И в те времена в стране много было самородных талантов, но лишь немногие из них добивались успеха, хотя бы такого, как, например, Кемпелен * из Пожони. Этот мастер разъезжал от короля к королю с машиной, которая обыгрывала в шахматы любого самого сильного игрока, в том числе и самого Наполеона. До сих пор так никому и не удалось разгадать, в чем состоял секрет этой машины.
Йожи Видонка подавал большие надежды, и старый Бернат, видя его одаренность, отдал паренька в подмастерья к столяру в Уйхей. Только чаще всего одаренные природой крестьяне-самородки, которые могли бы потягаться талантом и с хвалеными американскими изобретателями, погибали бесследно: сколачивали в помещичьих усадьбах гробы или, в надежде получить от барина на водку, мастерили игрушки для его отпрысков.
Йожи Видонку оскорбило столь невысокое мнение молодого барича, и он с обидой отвечал:
– Ну подождите, еще услышите об этой машине.
– Когда же?
– Да, может, сегодня вечером!
– Ведь вечер-то на носу, почему же не сказать часом раньше, если это что-нибудь стоящее? Должно быть, и не ты делал-то. Слухи идут, тут работало немало мастеров; ты, видно, слышал звон, да не знаешь, где он, а еще хвастаешься чужими успехами. А как обрадовалась бы твоя маменька, если б я рассказал ей о твоих успехах! Да только я здесь не останусь до вечера.
– Уедете?
– Скорее всего!
– А вы не проговоритесь никому?
– Сам посуди, могу ли я тебе зла желать? Да и матушку твою я не собираюсь огорчать.
– Бедная маменька! Ах, какое жаркое из свинины с фасолью умеет она готовить! – расчувствовался парень. – Ну ладно, откроюсь я перед вами, только смотрите – уговор дороже денег! А то несдобровать бедному Йожке. Идите-ка сюда поближе, я вам объясню… Я такую машину сделал, что она пол на место потолка поставить может, а потолок на место пола.
– Послушай, Йожи, говори-ка ты лучше по-словацки. Так я скорее тебя пойму.
– Хорошо, барич. – И Видонка перешел на словацкий. – Так вот, говорю, сделал я такую машину, что она целую комнату поместит в другую.
– Что за машина такая? Даже комнату может опустить?
– Да не опустить!.. Поднять!.. Впрочем, один черт! Да не все ли равно, подкатится ли кость к собаке, или она сама за ней побежит?
Бернат призадумался.
– А в каких же это комнатах понадобилась такая перестройка?
– В канцелярии барона и в той, что над ней. Не хвалясь, скажу: отличная работа! Жаль, что барич не смог взглянуть.
– А кто живет сейчас там, наверху?
– Кто, кто? Барышня! Ох и красавица же она! И вот сегодня ночью моя машина, – а обошлась она барину в копеечку, – должна кого-то насильно поднять к барышне в комнату. Сам черт тут не разберет. Будто этот слюнтяй не может на своих ногах к ней подняться!
Бернат отпрянул, как ужаленный. Теперь ему все стало ясно.
Обезображенный рот Видонки скривился в улыбку, но вдруг, швырнув свою шляпу на землю, он ударил себя кулаком по лбу.
– Что это вы так испугались, барич? Неужели я проболтался? Уж не вас ли собираются поднять ночью на этой самой машине? А?
Но Жиге Бернату было не до разговоров; прямиком, через кусты и цветочные клумбы, помчался он к господскому дому.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯПоложение усложняется
Немалое время безуспешно бродил Жига по дому. Это было огромное здание, к которому каждый из предков Дёри считал своим долгом пристроить что-нибудь в своем вкусе: кто в романском стиле, кто в стиле барокко, а кто просто так, как вздумалось деревенскому каменщику.
Нежилые части здания осели, кое-где потрескались стены; здесь обитали лишь совы да летучие мыши. Древний замок, стоявший на холме, напоминал своим видом старую, сморщенную барыню, уже опирающуюся на костыль, но все еще грезящую о молодости под шелест деревьев, щебетанье птиц и жужжание пчел.
Бернат обошел всю знакомую ему жилую половину дома, заглянул во все углы, но нигде не встретил ни души. Только шимпанзе Кипи, с перевязанной задней лапой, лежал на подстилке в комнате, ранее принадлежавшей гувернантке, и громко стонал.
Кипи на своей шкуре познал превратности любви, – больше он уж никому не поднесет цветов.
– Эй, есть тут кто-нибудь? – громко спрашивал Бернат. Но ему никто не ответил.
Сквозь землю, что ли, провалились все обитатели дома? Вдруг молодому человеку показалось, что его кто-то зовет:
– Жига! Жига Бернат! Скорей сюда!
Не было никакого сомнения, что голос принадлежал графу Яношу. Он звучал глухо, словно шел откуда-то из-под земли, – впрочем, возможно, это была только галлюцинация. Но если это действительно был голос Яноша, то доносился он, должно быть, с первого этажа. Странно, ведь там сейчас никто не живет, – этот полуподвал служил когда-то тюрьмой. Правда, так было в те далекие времена, когда один из первых владельцев замка, некий Кручаи, еще осуществлял свое Jus gladii[82]82
Право меча – право феодала казнить крепостного (лат.).
[Закрыть]. Рассказывают, что на том месте, где ныне оранжерея, Кручаи приказал обезглавить свою красавицу жену.
В нижнем помещении, сыром и мрачном, не жили даже слуги. Однако Бернат вспомнил, что Дёри как-то в разговоре заметил, что терпеть не может запаха крестьянских шуб и зипунов, а потому приказал перенести канцелярию, где ему приходится разбирать тяжбы, на первый этаж.
Жига помчался вниз. Однако прошло немало времени, пока ему удалось отыскать в лабиринте лестниц и кривых коридоров путь в канцелярию уездного начальника. На стенах не было ни одной таблички, которая указывала бы путь, но вот у входа в сводчатый коридор Жига наткнулся на скамью для телесных наказаний, рядом валялись колодки. И Бернат решил, что именно здесь и должна быть канцелярия.
Ощупью он стал пробираться вдоль стены по темному коридору, как вдруг его окликнул чей-то голос: – Кто здесь? Не отвечая, Бернат сделал еще несколько шагов.
– Стой! Кто идет? Стрелять буду! – предупредил тот же голос.
– Я, Жигмонд Бернат, гость в этом доме, – отвечал юноша.
– Идите, барич, с богом назад, вам здесь нечего делать! Но Жига упорно продолжал двигаться вперед, пока не наткнулся на двух вооруженных жандармов.
– Где граф Бутлер? – строго спросил он.
– Не мешайте, он сейчас занят. Увидитесь позднее.
– Чем он занят? Здесь совершается какая-то подлость! Что с ним делают?
– Ничего плохого, барич. Хотелось бы мне оказаться на его месте. За одну такую ночь я на два года готов был бы стать сторожевым псом!
Речи эти сопровождались грубым, циничным смехом.
– Пустите, мне надо войти туда!
– Из этого ничего не получится, барич, уж не взыщите и не сетуйте.
– По какому праву вы осмеливаетесь препятствовать мне?
– По такому праву, что, кто не приглашен на свадьбу, тому лучше не ходить!
– Свадьба?!!
Вот в чем разгадка всего! Теперь понятно, для чего пришел поп, зачем заперли ворота, выпроводили из дома всю лишнюю прислугу и оставили только посвященных в дело сообщников. Теперь все ясно, как божий день!
Дёри решил любой ценой заполучить себе в зятья богатого магната. Губа у него не дура: семь имений графа Бутлера – лакомый кусочек! Но как он, Жига, не догадался раньше?! Ведь сотни признаков говорили об этом. А теперь хоть головой бейся об эти сырые стены. Все происшедшее за день представилось ему цепочкой взаимно связанных событий. Сейчас там, в канцелярии, поп насильно венчает Бутлера; мало того, вечером с помощью подъемной машины Яноша поднимут наверх, и он окажется в одной комнате со своей невестой. Наутро в комнату войдут слуги – «свидетели» – и позже, на суде, присягнут, что жених провел ночь в одной комнате с невестой… Боже, милостивый боже! Сам ли ты правишь миром или позволяешь вмешиваться в судьбы людей твоих всем, кому не лень?
Кровь закипела в нем, и Жига в бешенстве оттолкнул жандарма.
– Я войду туда, чего бы мне это ни стоило! Прочь, собаки!
– Молчать, не то мы быстро разделаемся с вами, барич!
Один из жандармов, Кажмари, схватил юношу за пояс и легко, точно кошку какую-нибудь, поднял в воздух, а затем снова опустил, словно пустой кувшин. Опустил, висельник, да еще усмехнулся:
– А ну, горшочек, смотри не тресни!
Железные руки были у этого Кажмари, до трех лет кормила его мать грудью.
Жига сообразил, что силой тут ничего не добьешься, и быстро переменил тактику.
– Добрые люди, побойтесь бога! Поймите, мне необходимо войти туда. Ведь вы же состоите на службе при комитатском управлении, люди военные, наверняка и у вас есть товарищи, за которых вы готовы жизнь отдать, как и они за вас. Ведь вы же венгры! Мой лучший друг попал в беду. Дайте мне возможность помешать беззаконию, которое там происходит. К сердцу вашему обращаюсь, дорогие друзья! Посмотрите на дело другими глазами. У моего товарища есть невеста из нашего села, прекрасная девушка, они любят друг друга. У этой девушки сердце разорвется, когда она узнает о том, что произошло. Ведь любили же вы когда-нибудь в своей жизни! Я знаю, вы славные люди и можете застрелить разбойника, но пальцем не тронете малой, беззащитной пташки, – не допустите же вы, чтобы по вашей вине перестало биться ее сердечко. Пустите, добрые люди! А чтобы вам не попало, сделайте вид, будто я силой ворвался и вы не могли со мною справиться. Пустите, и бог воздаст вам за это, да и я щедро награжу!..
Он сунул руку в карман и, достав четыре золотых с изображением девы Марии в королевском одеянии и с младенцем на руках (из тех шести, что при расставании дала ему матушка), протянул их жандармам. Те со смехом оттолкнули его руку.
– Маловато даете! – издевался Есенка. – Вот молодой граф только что сулил нам каждому по деревне, а вы хотите отделаться парой монеток!
– И граф дал бы, раз обещал.
– Нам они не помешали бы, барин, мы люди бедные. Человек всегда ищет, где лучше, да беда в том…
– В чем же?
– А в том, что, когда начинает чесаться ладонь, свербит и шея. Бессильны мы против барона Дёри. Идите-ка, барич, с богом. Раз нельзя, так нельзя.
Бернат и сам понял, что ничего у него не выйдет, и, вручив жандармам деньги, стал просить разрешения взглянуть на происходящее хоть в замочную скважину. Посоветовавшись, жандармы дали свое согласие, – это, мол, делу не повредит, однако на всякий случай держали Жигу за руки. Тот заглянул в щель и в ярости заскрежетал зубами. Именно в этот момент поп накрыл епитрахилью руки баронессы и графа Яноша, которого старый Дёри крепко держал за локоть.
– Негодяи! – закричал Жига. – Как жаль, что у меня нет силы стереть вас всех в порошок!
– Вот и хорошо, что нет, барич. Я на вашем месте радовался бы, что и меня не заперли где-нибудь. Большую ошибку допустил его высокоблагородие уездный начальник, оставив вас на свободе. Вы бы и помешать могли, не будь нас здесь.
Жигу словно подстегнули эти слова. И верно, было бы гораздо хуже, если б и его куда-нибудь упрятали. А сейчас он все же на свободе и может принести хоть какую-то пользу: поднять шум в деревне или еще что-нибудь предпринять. Надо поскорей выбраться отсюда.
Подгоняемый этой мыслью, он поспешил обратно по темным лестницам и коридорам. Когда он вышел во двор, уже совсем стемнело. Вдали на деревенской колокольне печально зазвонил колокол; вспыхнули звезды на небе, и зажглись огоньки в окнах деревенских домиков.
Жига Бернат бегом бросился к воротам. Но и ворота и калитка оказались крепко запертыми, тщетно он наваливался на них плечом и стучал кулаками.
Залезть на каменную стену, со всех сторон окружавшую замок, нечего было и думать – она сплошь была утыкана острыми гвоздями. Юноша побежал дальше, надеясь где-нибудь отыскать лазейку. Он задыхался, обежав весь парк, но ни единой щели в этой бесконечной стене не нашел.
Значит, он тоже пленник? Что же предпринять? Дождаться Дёри, схватиться с ним, размозжить ему голову и освободить друга! Но благоразумие подсказало, что он слаб и обретет силу, только перебравшись через стену, окружавшую замок. Но как это сделать?
У самой стены росла могучая липа, крона которой почти соприкасалась с ясенем из соседнего сада. Вот если б удалось перепрыгнуть на этот ясень и вырваться на волю! Мысль неплохая!
Жига ловко лазил по деревьям. Он снял сапоги (в те времена господа тоже носили сапоги с короткими голенищами), связал их за ушки какой-то травинкой и, перекинув через плечо, стал быстро карабкаться на дерево.
И как раз вовремя, потому что не успел он добраться до верхушки, как послышался грозный голос Дёри:
– Обыскать все, он должен быть где-то здесь! Найти во что бы то ни стало! Он никак не мог выбраться со двора!
Сердце Берната громко стучало, он замер, боясь, как бы шорох листвы не выдал его.
А шаги приближались… Это жандармы шарили в кустах, разыскивая беглеца.
Дёри подошел к домику садовника и громко позвал Йожи Видонку:
– Эй, столяр, не видал ты здесь молодого барина?
– Нет, ничего не видел. Только черную кошку.
– Чтоб ты подавился ею, осел!
Затем они принялись о чем-то шептаться, но как ни напрягал Жига свой слух, не мог разобрать ни слова, хотя вечерний ветерок и дул в его сторону.
Вскоре жандармы удалились в западную часть парка, где была расположена беседка и кегельбан. Воспользовавшись этим, Жига стал карабкаться на дерево с ловкостью белки (опасность умножила его силы), а добравшись до того места, где ветки деревьев почти соприкасались, ухватился за большой сучок и смело перебросился на соседнее дерево. Но в этот самый момент травинка, которой он связал сапоги, лопнула, и один сапог шлепнулся на землю в парке Дёри, а другой вместе с его обладателем благополучно очутился за стеной – в усадьбе Ижипь.
Чутким, как у зайца, ухом Жига расслышал, как переговаривались между собой жандармы:
– Тсс, что-то хрустнуло, слышал, а, Кажмари?
– Нет, это вон там в углу кошка с дерева прыгнула.