Текст книги "Прикосновение хаоса (ЛП)"
Автор книги: К. Холлман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
5
СКАРЛЕТ
Меня будит сильный толчок. Как будто я в машине или что-то в этом роде, и мы просто въезжаем в выбоину, из-за которой никто не потрудился притормозить. Все мое тело подпрыгивает достаточно сильно, чтобы вытащить меня из глубокой темноты, в которой я плыла минуту назад. Зачем им понадобилось меня будить? Лучше было спать.
Нет. Не спать. Пульсация в затылке возвращает все сразу. Я не спала. Я была без сознания. Потому что кто-то ударил меня достаточно сильно.
Инстинкт подсказывает мне держать глаза закрытыми и оставаться вялой и неподвижной, пока я пытаюсь собрать все воедино. Где я? С кем я? Какого черта я не могу пошевелить руками или ногами?
На последний вопрос я могу легко ответить. Возможно, у меня шишка на затылке – я не могу дотянуться до нее, но предполагаю, исходя из того, как сильно она болит, – но я не совсем в отключке. Они связали меня. Они бросили меня в фургон. По крайней мере, я так предполагаю, потому что я растянулась во весь рост, и вокруг меня все еще много места, когда фургон наезжает на очередную кочку, и я переворачиваюсь, сама того не желая. Судя по звуку, это старый фургон, скрипящий и постанывающий.
Оказывается, я на удивление сообразительна, когда моя жизнь в опасности, а голова вот-вот взорвется.
У кого могла быть причина вырубить меня до потери сознания, связать и бросить в фургон? Я могу придумать только один ответ, и он вызывает тошноту у меня в животе. Холодный пот покрывает мой затылок, когда я понимаю, о чем идет речь. Кто за этим стоит.
Думаю, Рен был не так осторожен, как думал, пряча нас от Ребекки, когда мы сбежали из того ада на земле. Я не могу поверить, что мы вообще побывали там с самого начала. Еще одна блестящая идея Ривера, из-за которой меня, вероятно, убьют. И вот я была там, понятия не имея, что происходит на самом деле. Что все это значило. Рен наблюдал, как его брат умирал в Нью-Хейвене. Я не виню его за желание отомстить. Я только хотела бы, чтобы он был в здравом уме, когда решил начать атаку. Возможно, он бы вообще ее не начал. Возможно, мы могли бы работать над тем, чтобы помочь ему преодолеть все эти травмы и боль.
Вместо этого эти монстры все еще где-то там, занимаются подобными вещами.
– Перестань притворяться. – Резкий, противный голос раздается на удивление близко от того места, где я лежу. Мужской, хриплый, как у курильщика. – Не может быть, чтобы ты все еще была без сознания. Не тогда, когда мы все это время были в пути.
Второй низкий мужской голос добавляет:
– Пускай. Она не сможет притворяться долго. Только не после того, как Ребекка доберется до нее.
Большой сюрприз. Они забирают меня обратно. Обратно в Нью-Хейвен, обратно к Ребекке, обратно ко всему, что я по глупости сказала себе, что мы сбежали. До тех пор, пока группа, комплекс и люди, стоящие за ним, выживают, спасения нет. Я не виню нормальных людей, которых обманули, заставив думать, что они нашли то, что искали, – это не их вина, даже если они они слепые и не видят, что происходит на самом деле. Я не могу винить их за то, что они не могут уехать, даже если они понимают, кто такая Ребекка на самом деле.
Насколько я знаю, многие из них пытались сбежать и сейчас находятся в шести футах под землей. Готова поспорить на что угодно.
Я очень сильно виню людей вроде тех, кто похитил меня. Ад скорее замерзнет, прежде чем я смогу проявить к ним хоть каплю сочувствия. Они могут оказаться в ловушке, как и все остальные, но им не обязательно получать от этого болезненную радость.
– Интересно, что Ребекка сделает с ней в первую очередь, – размышляет один из мужчин со смехом, сопровождающим его слова. Противным, жестоким, едва ли похожим на человеческий. – Несколько дней без еды и воды должны немного сломить ее.
– Я думаю, ее сразу же накажут телесно, – объявляет другой мужчина, и он такой же ликующий, как и его маленький приятель. – Интересно, сколько ударов хлыстом она получит. Надеюсь, что много.
– Она не будет такой самоуверенной, когда Ребекка закончит с ней. – Они вдвоем мило смеются, пока я делаю все возможное, чтобы притвориться, что они меня не задевают. Это последнее, что я должна им показывать. Мои глаза все еще закрыты, и мое лицо настолько непроницаемо, насколько я могу это сделать.
Мне нужно выбраться, но я не представляю, как это сделать. Ребекка ни за что не позволит мне разгуливать на свободе теперь, когда я в ее руках. Я буду заперта. Только Рен знает, где находится это место, и он не собирается приходить и спасать меня.
Как кто-нибудь узнает, что произошло?
Теперь я вспоминаю ссору с папой из-за того, что во мне был тот маячок. Думаю, не нужно быть гением, чтобы понять, почему это пришло мне в голову прямо сейчас, когда меня увозят все дальше и дальше от моего дома. Рен думал, что поступает правильно, убирая его, но я действительно жалею, что он это сделал, когда фургон подпрыгивает на дороге, и я чувствую каждый толчок в своих суставах и пульсирующую боль в голове. Папа никогда не сможет найти меня здесь.
Если я когда-нибудь выберусь из этого, я буду слушаться его. С этого момента, если он прикажет мне что-то сделать, я это сделаю. Очевидно, он знает лучше меня, поскольку я сомневаюсь, что он когда-либо попал бы в подобную ситуацию. Похищенная, подвергшаяся насмешкам и… тому, что Ребекка приготовила для меня.
– Всегда приятно, когда грешник получает по заслугам, – объявляет скрипучий голос, и они снова смеются. – Я просто рад, что я здесь для этого. Не каждый день приходится привлекать грешника к ответственности.
– Сейчас, сейчас. Запомни. Мы не должны так смотреть на это. – В голосе другого мужчины все еще слышится нездоровое, извращенное ликование. Он водитель, судя по тому, откуда доносится звук. Если бы я разговаривала с ним, я бы сказала ему немного притормозить. Может быть, объехать пару кочек. – Мы возвращаем одну из овец в стадо.
Это уж слишком. Посреди всего этого лицемерие, стоящее за этим предложением, нарушает мое молчание.
– Я не одна из твоих овец.
Ладно, возможно, мне не следовало этого говорить, но что я должна была делать? Лежать здесь и позволять им делать из меня посмешище? По крайней мере, я не хнычу и не плачу, что, будь я проклята, если когда-нибудь сделаю перед ними или кем-либо еще. Они не сломали меня и никогда не сломают. Я дочь Ксандера Росси, черт возьми. От этой мысли у меня немного напрягается позвоночник и я чувствую себя увереннее.
Уверенность, которая исчезает, когда мужчины разражаются смехом.
– Как будто это имеет значение, – говорит мне водитель с очередным смешком, который заставляет меня стиснуть зубы и пожалеть, что я не могу свернуть ему шею. – Ты слишком близко подобралась к стаду.
Верно, и они не могут этого допустить. Никто не должен знать, что делает паства. Одно это делает меня опасной для них.
Хотя, даже если бы каждый отдельный человек в этом чертовом культе или что бы это ни было, черт возьми, сказал мне, что все это было сделано ради их безопасности, я бы все равно сказала им, что они полны дерьма. Это месть. Мы встали на пути планов Ребекки. Мы все усложнили. Она хочет отомстить, и она собирается начать с меня, потому что я была настолько глупа, что практически отдалась ей в руки. Нет, я не могла знать, что кто-то знает о хижине, но я должна была догадаться. Я ничего не могу упустить из виду из-за этих людей. Мне нужно быть умнее.
Хотя, если меня никто не найдет, я думаю, действительно нет смысла становиться умнее, поскольку я сомневаюсь, что они позволят мне долго жить. Достаточно долго, чтобы я, конечно, пожалела, что вообще ступила на территорию комплекса, но потом? Кто скажет?
Наше продвижение замедляется, но мой пульс учащается вдвое. Теперь снаружи фургона слышны голоса, их много. Люди стоят вокруг, им любопытно, что происходит, кого привезли. Мы прибыли. Мы в лагере, приближаемся к Ребекке. Вот оно.
– Тебе лучше надеяться, что она проявит милосердие, – предупреждает водитель, пока его друг смеется. – Хотя я сомневаюсь в этом. Она не любит, когда ей причиняют неудобства, а ты была большим неудобством для всех нас.
Что, я должна извиняться? Я едва могу удержаться от замечания. Зачем тратить энергию? Все, что они все равно сделают, – это обернут все против меня и выставят меня на посмешище.
Только когда мы останавливаемся, настоящая паника начинает просачиваться в мою кровь. Как бы я ни старалась, я не могу справиться со своим паническим дыханием – короткие, резкие вдохи, которых едва хватает, чтобы оставаться в сознании. Нет никакой надежды убежать, даже если они развяжут мне лодыжки. Они поймают меня прежде, чем я отдалюсь больше чем на пару сотен футов. Возможно, они даже превратят это в игру.
Я не доставлю им удовольствия унижать меня. Но какая альтернатива? Перевернуться на другой бок и притвориться мертвой? По сути, это то, что я делаю, когда мои похитители открывают заднюю дверь фургона, так, что ослепляющие прожекторы освещают пространство и заставляют меня вздрагивать, зажмуривая глаза.
– Даже не думай вытворять какие-нибудь из своих трюков. – Теперь, когда мы стоим лицом к лицу, я вижу водителя и шрам, идущий от его правого глаза вниз по щеке. На это нелегко смотреть, но я заставляю себя сделать это, молча глядя на него. Что он сделал, чтобы заслужить его?
– Она все еще думает, что выберется из этого, – предсказывает его друг. Они оба смеются, вытаскивая меня из фургона, позволяя упасть на землю без возможности удержаться или предотвратить падение. Я приземляюсь достаточно сильно, чтобы выбить дыхание из моих легких, и наступает один дикий, ужасающий момент, когда я боюсь, что больше не смогу дышать, когда я не смогу вдохнуть ни капли воздуха. Я могу только ахать, в то время как мои похитители смеются громче, чем когда-либо. Все, что я могу разобрать, это их тени, нависающие надо мной, черные на фоне неба, такого яркого, что оно почти белое. Надеюсь, я увижу, как они умрут. Надеюсь, я услышу их крики до того, как они умрут.
– Чего ты ждешь? Приведи ее ко мне, сейчас же.
Мне не нужно говорить, кому принадлежит этот резкий голос. Воздух, который мне наконец удается втянуть в легкие, теперь кажется ледяным, но я изо всех сил стараюсь быть сильной, когда меня поднимают на ноги, а затем тащат, благодаря тому, что мои лодыжки все еще связаны. Я намеренно позволяю своему телу обвиснуть между двумя мужчинами, отчего нести меня становится еще тяжелее, но эта детская уловка далеко меня не заводит. Не успеваю я опомниться, как оказываюсь у ног не кого иного, как самой Ребекки.
– Посмотри на себя. – Носки ее кожаных туфель – побитых и изношенных – оказываются всего в нескольких дюймах от моего лица, прежде чем мужчины, стоящие вокруг нас, ставят меня на колени.
– Да, – бормочет один из мужчин. – Ты должна встать перед ней на колени. На глазах у всех нас.
– Этого будет достаточно, Джошуа. – Я не могу сказать, звучит ли Ребекка устало или ей скучно. – В дополнительных комментариях нет необходимости. Это касается только меня и нашей гостьи. Я уверена, что после путешествия у вас остались дела по дому.
Это кажется неправильным – прилив удовлетворения, который приходит от того, что я слышу, как его ставят на место. То, как он заикается позади меня, еще лучше.
– Разве тебе не нужно…
– Я дам вам знать, что мне нужно, и в данный момент мне нужно, чтобы вы вернулись к своим обязанностям. Вы оба, – добавляет она, вздергивая подбородок. – Продолжайте.
Говоря это, она присаживается на корточки, останавливаясь только тогда, когда мы оказываемся лицом к лицу. В ее одежде и длинной косе, перекинутой через плечо, все еще чувствуется атмосфера Маленького домика в Прериях.
Я смотрю в лицо злу, но не могу отвести взгляд. Я не позволю себе этого. Люди, которые жили здесь, подвергались насилию и умерли, не могли позволить себе такую роскошь, как отвернуться. Если это последнее, что я когда-либо сделаю, будь я проклята, если закончу тем, что буду плакать, хныкать или молить о пощаде, которая никогда не наступит.
Все, что я могу сделать, это смотреть на нее, наблюдая, как ее тонкие губы подергиваются как будто в улыбке, если бы у нее была душа. Это больше похоже на гротескную пародию, на что-то гнилое, леденящее душу.
– Итак. Мы снова встретились. – Ей действительно удается говорить почти мило. – Я так надеялась, что мы увидимся еще раз.
– Ты хоть представляешь, кто мой отец и что он с тобой сделает, если ты хоть пальцем меня тронешь?
– Я хорошо знаю, кто твой отец и как он раньше пытался разрушить нашу маленькую общину. Это ты не понимаешь, какой властью я обладаю, моя дорогая.
Когда я не отвечаю, только свирепо смотрю на нее, она встает и откашливается.
– Несколько ударов кнутом расслабят тебя, – решает она. У меня едва хватает времени осознать это, прежде чем две пары рук хватают меня под мышки и поднимают на ноги. Я даже не знаю, откуда они взялись. Должно быть, они стояли на страже у двери. Двое мужчин практически несут меня в один из длинных домов. Не имеет значения, что я лежу на них мертвым грузом. Они слишком сильны и, вероятно, слишком хотят понаблюдать, как меня накажут.
Не может быть, чтобы речь шла о настоящей порке. Я отказываюсь в это верить.
Оказывается, не имеет значения, во что я отказываюсь верить. Ничто не мешает им отвести меня внутрь, где окна заклеены картоном и почти нечем дышать. Здесь затхлый воздух, но что еще хуже, так это запах крови и мочи.
Только когда они развязывают мне запястья и швыряют лицом на скамейку, до меня наконец доходит. Они не блефуют. Не тогда, когда один из них оборачивает кожаные наручники вокруг моих запястий, чтобы зафиксировать мои руки на нижней стороне скамьи.
– Нет, – ворчу я, пытаясь встать, но терплю неудачу, когда чья-то рука толкает меня в середину спины.
Затем он поднимает мою толстовку, обнажая спину. Неподдельный ужас разрастается в моей груди и вырывается гортанным криком.
– Нет! Не делайте этого!
Я разговариваю сама с собой.
И как только начинается порка, как только моя кожа трескается и раскаленная добела боль поглощает каждую мою мысль, мой голос наконец срывается. Не то чтобы это имело значение.
Рядом нет никого, кто мог бы услышать меня, кому на самом деле было бы не все равно.
6
РЕН
Я не понимаю, что произошло.
Прошло уже несколько дней с тех пор, как я проснулся один в постели в хижине с раскалывающейся головой. Я до сих пор не знаю почему, и тупая боль, от которой я не могу избавиться, является постоянным напоминанием о том первом ужасном моменте, когда я узнал правду.
Она бросила меня. Все ее разговоры о том, что она хочет остаться со мной, что мы двое против всех, все это ложь. Я не хочу в это верить, но доказательства как бы у меня перед глазами. Я не могу это игнорировать. Она даже не оставила записки, чтобы объяснить, почему сбежала. Она просто…ушла.
Зато Ривер оставил записку. В ней он расписал все, чем они занимались, когда я, должно быть, был без сознания после того, что вызвало у меня такую сильную головную боль. Я не могу уловить в этом никакого смысла, но я знаю его почерк.
Когда я смотрю на свои кулаки, я понимаю, почему у меня болят кисти. Они сжаты так сильно, что ногти впиваются в ладони. На самом деле мне все равно, боль не длится вечно. По крайней мере, моя физическая боль не продлится долго. Даже голова болит намного меньше, чем тогда, когда я впервые проснулся один в комнате. Есть и другие виды боли, которые могут длиться намного дольше.
Например, когда девушка, которую ты любишь, занималась сексом с твоим братом.
Или, что она бросила тебя сразу после этого.
Он всегда говорил, что знает ее лучше, чем я, верно? Я бы не удивился, если бы он трахнул ее только для того, чтобы доказать, что ей нельзя было доверять.
Сейчас не время думать о Ривере, но его предупреждения не перестают звучать в моей голове. Она не понимает нас, она не часть этого, она не сможет нам помочь. Я был так уверен, что он ошибается. Я бы поставил на это свою жизнь.
Я начинаю думать, что он был прав с самого начала. Он увидел в ней то, чего не увидел я. Он был не настолько глуп, чтобы влюбиться в ту, которая бросила тебя, когда ты больше всего в ней нуждался.
Я даже не уверен, что я делаю здесь, в Рино. Это казалось единственным местом, куда я мог вернуться, когда я был совершенно сбит с толку и с разбитым сердцем. Так или иначе, я должен что-то сделать из всего этого гребаного бардака. Если я потерял Скарлет, мне нужно, чтобы это имело смысл в общей картине.
Думаю, часть меня понимала, что я прикончу либо Ребекку, либо себя. Либо то, либо другое.
Но сейчас? Я застрял. Пути назад нет, но я не могу найти способ двигаться вперед. Потому что я один. Я даже не могу заставить Ривера поговорить со мной. Думаю, он считает, что я уже достаточно его предал.
У меня нет возможности сказать ему, что я был неправ. Что я не упустил из виду то, что важно. Возможно, я был немного сбит с толку. Возможно, я потерял концентрацию, но я вернулся. Теперь моя голова на месте. Я хочу, чтобы он это знал. Мне нужно, чтобы он это знал.
Но он покончил со мной, как и Скарлет. Они оба бросили меня, когда я больше всего в них нуждался.
Мне противен этот убогий гостиничный номер, даже если он был моим убежищем, пока я пытаюсь взять себя в руки и обдумать следующие шаги. Интересно, сколько таких же людей, как я, спали здесь. Может быть, им не повезло, они думали, что наконец нашли решение всех своих проблем. Может быть, они потеряли все, что у них было, и не знали, к чему обратиться дальше.
Я отношусь ко второй категории, хотя во всем, что я проиграл, виноваты не игровые автоматы. Я тоже не виноват – не полностью. Я сделал свой выбор, и кое-что из этого было неправильным, но ничего не поделаешь.
Но, как обычно, Ребекка сбежала, не оставив ни единого следа. Она все еще может творить свое зло и называть это верой. Она все еще может позорить, причинять боль и даже убивать других, но она назовет это справедливостью. Она может даже притвориться, что ей грустно из-за этого.
Мои зубы болезненно скрипят, когда я представляю, как она разыгрывает свою фальшивую грусть и сожаление. Даже когда я был ребенком, я знал, что с ней что-то не так. В ее глазах было что-то холодное и пустое. Я знал, что она не имела в виду то, что говорила – по крайней мере, не то, что говорила о милости и любви. Все это было притворством. И я оглядывался вокруг и удивлялся, как я мог быть единственным человеком, который понимал. Я даже задавался вопросом, было ли со мной что-то не так.
Но теперь я понимаю. Когда ты становишься старше, ты пересматриваешь многие вещи. Ты находишь оправдания для людей. И вот тогда все дерьмо становится совсем мутным.
Я оправдывался перед Скарлет. Я сказал себе и Риверу, что она поймет. Да, она немного колебалась, потому что никогда не была частью этого мира. Она никогда не видела всего этого собственными глазами. Так что, да, конечно, она будет нервничать и настроена скептически.
Ривер был прав. Она никогда не поймет. Только он понял, и теперь его тоже нет. Я потерял их обоих.
Ради чего сейчас жить? Этот вопрос эхом отдается в моей голове, когда я плюхаюсь на грязную постель. Я оставил табличку "Не беспокоить" на дверной ручке, так что здесь не было горничной, чтобы убрать. Не то чтобы это действительно имело значение. Большую часть времени я бы спал, если бы не заказывал доставку еды и напитков в номер. Не стоит, чтобы кто-то приходил сюда и нарушал мой покой.
Кроме того, мне все равно некуда больше пойти, пока они будут заниматься уборкой. Я теперь не доверяю улицам. Я знаю, что вербовщики для Нью-Хейвена все еще рыщут поблизости. Они всегда есть, всегда высматривают следующую жертву. Мне не нужно, чтобы кто-нибудь из них узнал меня. По сути, я заключенный – довольный, сытый, но заключенный.
Это один из тех моментов на перепутье. Я чувствую это. Мне нужно принять решение. Я могу потратить все, что осталось от моей жизни, впустую в этом гостиничном номере, когда мне больше некуда пойти и не к кому обратиться, или я могу, по крайней мере, уничтожить как можно больше солдат из армии Ребекки, прежде чем кто-нибудь неизбежно избавит меня от страданий. Мы не зашли так далеко и не принесли стольких жертв для того, чтобы все закончилось здесь.
Не похоже, что мне еще есть что терять.
Как только я принимаю решение, мое тело берет верх за меня, и мне не нужно много думать, пока я беру себя в руки, чтобы покинуть отель раз и навсегда. Я на задании, и ничто не встанет у меня на пути. Больше никогда.
Когда я выхожу за пределы отеля, уже совсем темно. Мне не нужно думать о маршруте до комплекса. Мы с Ривером изучили планы настолько, что карта практически запечатлелась в моем мозгу. Выжжена в нем так же, как и моя давняя жажда мести.
Перед моим мысленным взором мелькает лицо Скарлет, но я отодвигаю его в сторону. Я не могу думать о ней сейчас, не тогда, когда мне нужно сосредоточиться на стольком другом. Например, на том, что это может стать для меня концом. Какая-то маленькая часть меня хотела бы еще раз поговорить со своими родителями, с Луной, но я уверен, что Ксандер и Кью уже настроили их всех против меня. У них есть эта сила. Если ты один из них, на их стороне, они лучшие друзья, которые у тебя когда-либо были. Если нет? Они твой худший кошмар. Нет, я более чем когда-либо уверен, что это единственный выход. Я должен покончить с этим здесь и сейчас.
Это значит ехать одному. Я почти рад, что все так заканчивается. Я устал носить все это внутри. Воспоминания, уродство, одиночество. Даже когда все было хорошо, и у меня были Кью, моя семья и все такое, всегда чего-то не хватало. Я слишком сломлен – из такого дерьма, через которое прошел Ривер, не возвращаются без шрамов. Это все, что я есть. Куча шрамов. Ривер тоже пытался предупредить меня об этом. Он сказал мне, что никто не поймет. Луна, к счастью, была слишком мала, чтобы помнить все это. Вот почему он был единственным человеком, который всегда был на моей стороне во всем, хорошем и плохом. И вот я был там, думая, что знаю лучше.
Что бы ни случилось сегодня вечером, я это заслужил.
У меня в животе сжимается от страха, когда я подъезжаю к тому месту, которое, вероятно, ближе всего к территории, куда я могу подойти незамеченным. Я паркуюсь за тем, что осталось от старой заправочной станции, недалеко от комплекса, и остальную часть пути иду пешком. Давление двух пистолетов на мою спину напоминает мне, что все это значит. Каковы ставки. Я снимаю один из них и держу поближе к себе, поскольку каждый шаг приближает меня к месту, которое мы должны были разрушить вместе, я и Ривер. Фонари, установленные вокруг территории, заставляют колючую проволоку мерцать оранжевым на фоне чернильного неба. Я держусь поближе к кустам, обрамляющим сетчатый забор, прячась в тени.
То, что я сомневаюсь, что выберусь отсюда живым, не означает, что я поступлю глупо, проникнув на территорию базы. Это должно учитываться. Если что-то случится, то я потяну с собой столько из них, сколько смогу, включая Ребекку.
Я стараюсь не высовываться, когда подхожу достаточно близко, чтобы меня могли заметить. Вокруг ходят несколько человек, но в это время ночи их немного. Насколько я помню, комендантский час наступает довольно рано. Нельзя позволять людям заниматься своими делами. У них могут появиться идеи о принятии собственных решений. Брезгливая усмешка растягивает мои губы, когда я наблюдаю за парой патрульных. У них обоих серьезное оружие, и то, как они продолжают осматривать местность, подсказывает мне, что что-то не так. Что-то, из-за чего они нервничают. Они не могут знать, что я здесь, поэтому я понятия не имею, что бы это могло быть.
Пока.
Они не патрулируют. Я наконец понимаю это, когда открывается дверь и наружу выводят маленькую фигурку в капюшоне. Девушку. Если бы это был кто-то другой, я бы не узнал его из-за капюшона на голове, но ее я узнаю где угодно. Даже с капюшоном, прилипшим к коже чем-то, похожим на засохшую кровь.
Она изменила мне с Ривером. Бросила меня, не сказав ни слова. Она предала меня всеми возможными способами. Подвела меня, когда должна была быть единственным человеком, к которому я всегда мог обратиться.
Я все это знаю, но этого недостаточно, чтобы в моей груди не разгорелся жар. Кипящий жар, как будто мои органы превратились в лаву. Каким-то образом они нашли ее, и я здесь уже слишком поздно, чтобы помешать им причинить ей боль.
Единственное имя, которое приходит на ум, – это имя последнего человека, который хотел бы сейчас слышать мой голос, но он единственный, кто может помочь. Я не могу справиться со всем этим сам. Их слишком много, и я видел их арсенал. Я знаю, насколько они опасны.
Однако я могу задержать их, пока не прибудет кавалерия.
Мое решение принято к тому времени, когда я разворачиваюсь и бросаюсь к главным воротам, согнувшись в поясе, с пистолетом в одной руке, в то время как другой нащупываю свой сотовый. Надеюсь, я не пожалею об этом. Он может ненавидеть меня, но он любит свою сестру.
Квинтон берет трубку после первого гудка.
– Ты, должно быть, издеваешься надо мной, кусок дерьма.
Я прерываю его, прежде чем он успевает сказать что-нибудь еще.
– Скарлет в беде. Они отвезли ее в лагерь. Нью-Хейвен. Я отправлю тебе координаты. Тебе нужно приехать и забрать ее, пока не стало слишком поздно.
– И почему я должен тебе верить? – Он даже смеется, как хуесос, которым он и является. – Как будто я пойду куда-нибудь только потому, что ты так сказал.
– Где твоя сестра? Она пропала, верно? Они привезли ее сюда. Я не знаю как. У меня только два пистолета, – шепчу я, оглядываясь в поисках признаков того, что меня заметили. – Но я надеюсь, что смогу держать их подальше от нее некоторое время. После этого все зависит от тебя. Я скину координаты прямо сейчас.
После паузы я добавляю:
– Не подведи ее.
Затем я заканчиваю разговор и отправляю ему координаты базы. Они запечатлены в моем мозгу, как карта окрестностей.
После этого ничего не остается, как пойти туда и убедиться, что Ребекке будет о ком беспокоиться, кроме Скарлет.
