Текст книги "Прикосновение хаоса (ЛП)"

Автор книги: К. Холлман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

7

СКАРЛЕТ

У меня болит спина, моя кожа горит, как лесной пожар, но ничто не болит так сильно, как мое сердце. Оно болит за Рена и всех других детей, которым приходилось каждый день терпеть подобный кошмар.

Я нахожусь в камере, где нет ничего, кроме старого грязного матраса и вонючего ведра в углу, в углу, для справления нужды. Все, на что я могу надеяться сейчас, это на то, что мой отец скоро найдет меня. Хотя шансы довольно невелики без маячка внутри меня.

Подтягивая колени к груди, я обхватываю их руками и позволяю слезам течь по моему лицу. Никто не может видеть меня здесь, не может видеть, насколько я слаба прямо сейчас, когда я должна быть сильной. Мой отец учил меня лучшему. Мне следовало бы попытаться найти выход отсюда, но у меня просто нет сил.

Крепко зажмурив глаза, я представляю, что нахожусь где-то в другом месте. Я представляю, что снова нахожусь в своей комнате в резиденции моего отца, где я окружена охраной и ничто не может меня тронуть.

Бах. Бах.

Мои глаза распахиваются при звуках выстрелов. Я быстро вскакиваю на ноги и бегу к двери. Я прижимаюсь ухом к металлу, надеясь услышать еще выстрелы, сигнализирующие о том, что мой отец нашел меня.

Бах. Бах. Бах.

Вдалеке раздаются еще три выстрела, прежде чем на некоторое время наступает тишина.

Я прижимаю ухо к двери, не желая пока терять надежду. Я слышу крики, за которыми следует еще несколько разрозненных выстрелов, но затем все стихает. Я остаюсь на месте еще некоторое время, но не слышу ничего, кроме нескольких криков из разных мест. Мое сердце замирает. Это нехороший знак. Мой отец привел бы с собой армию, и стрельба не прекратилась бы, пока они не нашли бы меня.

Побежденная, я возвращаюсь в угол и опускаюсь на свой матрас, задаваясь вопросом, сколько людей было в плену в этой камере. Сколько детей было замучено, выпорото до крови, а затем брошено в камеру, как будто они ничего не значат?

Я снова оживляюсь, когда за дверью моей камеры раздаются приближающиеся шаги. Я в равной степени взволнована и напугана, не зная, спасение это или меня ждет очередная порка. Честно говоря, я не знаю, смогу ли я выдержать больше.

Замок отсоединяется, и я быстро поднимаюсь на ноги. Дверь открывается дальше, и в дверном проеме появляются трое мужчин, мое сердце колотится о ребра, когда я вижу человека посередине, человека, которого они бросают в камеру вместе со мной, прежде чем дверь снова закрывается, запирая нас внутри нашей тюрьмы.

– Рен! Рен! – кричу я, подбегая к тому месту, где он распростерся на полу. Кровь капает с его распухших костяшек пальцев, когда я накрываю его руку своей и помогаю ему перевернуться на спину.

Его лицо тоже распухло, кровь размазана по лбу, еще больше крови вытекает из пореза прямо под глазом.

– Рен, – шепчу я, всем сердцем надеясь, что с ним все будет в порядке. – Ты меня слышишь?

Его глаза остаются закрытыми, но я вздыхаю с облегчением, когда его губы начинают шевелиться.

– Я слышу тебя, Ангел. Я просто на секунду хочу закрыть глаза.

– Пожалуйста, скажи мне, что с тобой все в порядке. У тебя такой вид, будто все плохо.

– Ты бы видела других парней, – шутит он, но мне не хочется смеяться. – Я в порядке, Ангел. Просто дай мне минуту, и я буду как новенький. – Его глаза медленно открываются, и он сразу же находит мой взгляд. – Ты в порядке? Они причинили тебе боль?

– Не так сильно, как ты пострадал.

Его лицо вытягивается, сожаление и гнев наполняют его стально-голубые глаза. Не говоря ни слова, я знаю, о чем он думает. Он хочет заставить их заплатить за то, что причинили мне боль; он сожалеет, что не оказался здесь раньше, и он отдал бы все, чтобы унять мою боль.

– Как ты узнал, что я здесь? – Спрашиваю я, когда тишина становится невыносимой.

– Я не знал. Я пришел сюда, чтобы убить Ребекку, но потом увидел тебя из-за забора и изменил свой план. Я подумал, что если они будут заняты мной, то оставят тебя в покое.

– О, Рен… Мне так жаль, что я ушла. – При моих словах его лицо морщится, как будто само напоминание причиняет ему боль. – Клянусь, я могу объяснить. Это не то, что ты думаешь. Я люблю тебя, но мне пришлось уехать, чтобы разобраться во всем, понять, что с тобой не так.

– Что ты имеешь в виду, говоря "что со мной не так"? Это не я, блядь, изменял.

– Ты о чем?

– Ривер рассказал мне, – выплевывает он, гнев и отвращение звучат в его голосе. – Он рассказал мне, что трахнул тебя в душе.

– О, Рен, ты все еще не понимаешь. Я не знаю, как тебя помочь.

– А как насчет гребаной правды? – он сплевывает.

– Рен, Ривера не существует. Он ненастоящий. – Я не знаю, как еще сказать ему. Должно быть, я кажусь ему сумасшедшей, но он должен знать.

– Какого хрена? Конечно, он реален.

– Он реален для тебя, Рен, я понимаю, но на самом деле он не живой. Ривер умер, когда ты был мальчиком…

– Ты сумасшедшая. Конечно, Ривер реален. Он мой брат. Я не могу поверить, что ты вообще сказала что-то подобное. – С каждым предложением ярость, стоящая за его словами, нарастает, и я могу сказать, что он близок к потере контроля. Мне нужно, чтобы он понял. Он должен мне поверить.

– Почему я никогда раньше не встречала Ривера? Почему он никогда не был в комнате с нами обоими? Почему экран был черным, когда я застала тебя разговаривающим с ним?

– Прекрати! – Рен сейчас на грани срыва. Он внезапно встает, его травмы полностью забыты и игнорируются. – Ты ошибаешься.

– Рен, прости. Ривер – это все в твоей голове. – Я поднимаюсь на ноги, сокращаю расстояние между нами и беру его руки в свои. – Ты должен мне поверить. Пожалуйста, подумай об этом. Действительно подумай.

Я пристально смотрю ему в глаза. Миллион эмоций отражаются во мне. Замешательство и отрицание выходят на передний план. Затем им снова овладевает гнев.

– Заткнись! Просто заткнись со своей ложью. Вы все лжете!

В последнем отчаянном усилии я сжимаю его руки, умоляя изо всех сил.

– Пожалуйста, Рен. Мне нужно, чтобы ты понял. Мне нужно, чтобы ты осознал, что ты болен и что тебе нужна помощь. Ты должен…

Когда я пристально смотрю ему в глаза, я вижу точный момент, когда щелкает выключатель. Растерянные глаза Рена становятся темными, как ночь без звезд. Его губы превращаются в рычание за секунду до того, как его рука обхватывает мое горло. Мой Рен исчез.

– Тебе следовало послушаться Рена и держать рот на замке, Ангел.

Ривер.

Я без сомнения знаю, что это он. Если не из-за его жестоких пальцев, впивающихся в мою нежную кожу, так из-за того, как он называет меня Ангелом, будто покровительствует мне.

Его хватка усиливается, и я хрипло прошу:

– Пожалуйста, остановись. – Я тянусь к его рукам, обхватывая пальцами его запястья, когда он сжимает их достаточно сильно, чтобы перекрыть мне доступ воздуха. С последним вдохом в легких я шепчу: —Я беременна.

Тут же его пальцы разжимаются, и на лице появляется шок, прежде чем он запрокидывает голову и смеется.

– Ты, должно быть, чертовски шутишь. Этот идиот не знает, как пользоваться презервативом? – Он наконец отпускает мое горло, и я не упускаю шанса сделать шаг назад.

– Ты ведь знаешь, не так ли?

– Возможно, ты захочешь быть немного конкретнее. Я много чего знаю.

– Ты знаешь, что ты и Рен – один и тот же человек.

– О, этот маленький лакомый кусочек, да, я всегда знал. Не уверен, почему Рен этого не видит. Я думаю, он не хочет верить, что он мог бы делать то, что я без проблем делаю. Раскаяние – это то, что испытывает он, а не я.

– Ты должен сказать ему, – умоляю я. – Он мне не поверил.

– Зачем мне это делать? – Он озорно улыбается. – Для меня лучше, если он не узнает.

– Ты должен заботиться о Рене. Он – часть тебя.

– Я ни о ком не забочусь, и мне ни к кому нет дела. – Мое сердце немного разрывается от его заявления.

– Это неправда. Ты мне небезразличен.

Ривер усмехается.

– Нет, тебя волнует только Рен. Ты ненавидишь меня.

– Да, я действительно ненавидела тебя раньше, – признаю я. – Но я никогда не смогу возненавидеть тебя сейчас, зная, что ты – часть его. – Я делаю осторожный шаг к нему.

Выражение его лица внезапно меняется, как будто он не может поверить, что я только что это сказала. Должно быть, трудно поверить, что он кому-то может нравиться. Он не двигается, пока я сокращаю расстояние между нами, пока от его груди до моей не остается всего несколько дюймов. Я встаю на цыпочки и наклоняю голову так, так что мои губы касаются его губ.

Он ошеломленно молчит, не двигаясь, в шоке от моего внезапного поступка. Я замечаю замешательство в его глазах как раз перед тем, как закрыть свои и прижаться губами к его губам в обжигающем поцелуе. Все мое тело светится, бабочки порхают в животе, между нами разливается электричество, как будто это наш первый поцелуй. Думаю, в некотором смысле так и есть.

Его губы неуверенно касаются моих, что только заставляет меня наклониться ближе. Поднимая руки, я обвиваю их вокруг его шеи, притягивая его ближе. Его руки находят мои бедра, большие пальцы собственнически впиваются в мою кожу. Я стону ему в рот и чувствую, как на его губах появляется ухмылка.

На мгновение я чувствую связь между нами. Такую же связь я чувствую с Реном. Это внезапно врезается в меня и так же быстро исчезает.

Его руки убираются с моих бедер, прежде чем он отталкивает меня от себя. Я ошеломленно смотрю на его лицо, которое становится жестоким и отстраненным.

– У меня нет на это времени. Если ты не хочешь потрахаться, не дразни меня.

– Не отталкивай меня так, – угрожаю я.

– Или что? – Он улавливает мой блеф. – Ты собираешься дать сдачи? Или ты собираешься позвать своего старшего брата драться со мной?

– Возможно, ты опять мне не нравишься.

– О нет, только не это, – саркастически передразнивает он. – Как будто мне не насрать.

– Думаю, так и есть. Потому что я не пропустила боль в твоем голосе, когда ты думал, что это правда.

Он качает головой.

– Думай, что хочешь, Ангел, – огрызается он, прежде чем отвернуться от меня.

Может быть, я принимаю желаемое за действительное, но может быть, всего лишь может быть, я права, и Ривер хочет, чтобы я любила его.

8

РЕН

Это странно. Я теряю время? Теряю сознание или что-то в этом роде? Последнее, что я помню, была ссора со Скарлет. Я не горжусь тем, как легко было выйти из себя, но если и есть кто-то в мире, кто мог заставить меня сделать это, так это она.

Так как же я здесь оказался? Растянулся на грязном, вонючем матрасе?

Сначала я не мог вспомнить, почему я был так зол – пока не вспомнил. Память резко вернулась, словно врезалась в меня. Какого черта она говорит мне, что Ривера нет? Должно быть, это что-то, к чему ее подтолкнула семья. Они не успокоятся, пока не запрут меня где-нибудь.

От одного воспоминания о той ерунде, которая слетела с ее губ, мое тело покрывается жаром, прежде чем меня охватывает тошнотворное чувство. Как капля чернил в стакане воды.

Должно быть, поэтому я и лег. Она начала с этой ерунды, из-за которой у меня разболелась голова. Болит и сейчас, и становится только хуже, чем сильнее я пытаюсь сосредоточиться и разобраться во всем. Я должен беспокоиться о том, как нам выбраться отсюда и воспринял ли Кью меня всерьез, когда я позвонил ему. На этот раз мне нужно, чтобы он послушал кого-нибудь, кроме себя. Я не могу поверить, что было время, когда я смеялся над его бредом.

Этот грязный матрас едва ли заслуживает такого названия. Я почти уверен, что чувствую каждый дюйм земли под собой, когда переворачиваюсь, оглядывая грязную, темную комнату. Нет, это больше похоже на камеру. Мы оба в тюрьме. Моим глазам не требуется много времени, чтобы привыкнуть к темноте, и я могу различить Скарлет, съежившуюся и дрожащую в противоположном углу.

– Сделай себе одолжение, – бормочу я. – Оттяни заднюю часть своей толстовки от кожи, если ты ещё этого не сделала.

– Зачем… – Она останавливает себя, прежде чем закончить вопрос, вероятно, потому, что она не тупая. Просто она не привыкла к такого рода вещам, в отличие от меня. Это ее первый раз, когда ее так держат и избивают.

В кои-то веки она делает то, что ей говорят. Я до сих пор не знаю, как относиться к ней или чему-либо из того, что она сказала, но это не значит, что я не морщусь, когда слышу, как она шипит сквозь зубы, когда материал, прилипший к ее коже, отрывается.

– Хорошая мысль, – наконец шепчет она, закончив, дрожащим, но сильным голосом. Она всегда была сильной.

– Сколько раз они тебя ударили?

Она вскидывает голову и ищет меня глазами. Как только они останавливаются на мне, она вздыхает.

– Не знаю. Я сбилась со счета. Мне показалось, что сто, но, может быть, восемь или десять.

– Даже одного более чем достаточно.

Она кивает, застонав, затем подтягивает колени к груди.

– Как ты сейчас себя чувствуешь?

– Как будто из меня вышибли все дерьмо. Но моя голова… – Я зажмуриваюсь, когда комната кружится. Все, что я попытался сделать, это сесть, но у моего тела как будто другие планы. Я едва могу двигаться. Полностью измотан. Как я могу помочь кому-либо из нас, когда я в таком состоянии? С другой стороны, что еще мне остается делать?

– Могу я спросить тебя кое о чем? – Ее голос тихий, едва слышный шепот, и кажется, что она выдавливает его из себя. Должно быть, это очень важно, поэтому я киваю, насколько могу, потому что в голове стучит. – Ты помнишь, что произошло перед тем, как ты лег спать?

Я скриплю зубами, прежде чем успеваю сдержаться.

– Зачем ты швыряешь это мне в лицо?

– Я и не пытаюсь. – Хотя она чертовски уверена, что пытается оправдаться. – Я задаю простой вопрос. Ты помнишь?

– Да, я помню, как ты пыталась защититься, выдумывая всякую чушь. – Боль в моей голове лишает меня возможности сказать что-либо еще. Будто кто-то вонзает ледоруб в мой мозг и выуживает его оттуда. Я не люблю показывать боль – я никогда этого не делал, – но я не могу удержаться и сжимаю голову обеими руками, как будто боюсь, что иначе она расколется.

– Тебе больно. – Черт возьми, даже сейчас я слышу сочувствие в ее голосе. Я не хочу. Я не хочу думать о ее заботе, потому что тогда это приводит к куче вопросов. Как она могла заботиться и все еще делать то, что она сделала?

– Все будет хорошо, – говорю я ей, и, возможно, пытаюсь убедить себя. Я должен верить, что так будет лучше, иначе я могу полностью потеряться. Я имею в виду, кому захочется представлять остаток своей жизни в агонии?

– Тебе нельзя сильно нервничать. У тебя повышается кровяное давление, и от этого сильнее болит голова. Постарайся сохранять спокойствие.

Даже несмотря на боль, это заставляет меня смеяться.

– О, спасибо. Я буду сохранять спокойствие. Ты только что напомнила мне о нашей ссоре и о том, почему мы ее затеяли, но я уверен. Я буду спокоен.

– Я знаю, ты не хочешь мне верить. – Черт, почему у нее такой покровительственный тон? – Но это правда. Именно Люк раскрыл эту тайну.

– Какую тайну?

– Что случилось с Ривером.

Опять это.

– Я же говорил тебе… – начинаю я с рычания.

– И я сказала тебе сохранять спокойствие. – Если бы я не знал ее лучше, я бы подумал, что в этой камере со мной Ксандер. Она знает, как правильно огрызнуться на человека и заткнуть ему рот. – Люк подтвердил это. Мне жаль, но это правда. Ривер умер в "Убежище". Я знаю, что он очень важен для тебя, и я очень сожалею обо всем, через что ты прошел, но это не меняет правды. Ты потерял своего брата самым ужасным из возможных способов, и… Я не знаю, твой разум пытался справиться. Ты был так молод.

– Не говори так, будто тебе что-то известно об этом.

– Я немного знаю, – шепчет она. Я ненавижу это. Какая жалость, то, как она пытается сделать так, чтобы это звучало так, будто она знает, в чем дело, только потому, что ее несколько раз выпороли.

– Поздравляю. Хотел бы я сказать, что у меня есть для тебя приз. – Я, наконец, могу сесть, и устраиваюсь спиной к стене, прислонив голову к прохладному камню. Это не очень помогает.

– Я только хочу помочь тебе, – настаивает Скарлет, потому что она никогда не знала, когда нужно оставить все как есть. – Это все, чего я хочу. Ты помнишь, что произошло раньше? Что последнее ты помнишь о нашей ссоре?

– Я действительно не хочу об этом говорить.

– Мы должны, – настаивает она. Упрямая девчонка. Она не изменилась. – Это важно. Мне нужно знать, как много ты помнишь.

– Я почти уверен, что у нас был разговор, похожий на этот.

– Значит, ты помнишь, как спорил из-за Ривера?

– Верно. – Почему она мучает меня? Я не хочу думать. Думать слишком больно. Попытки вспомнить – это агония. Но она не затыкается.

– Ты… помнишь, что я тебе говорила?

– Ты имеешь в виду, что я болен? Потому что это последнее, что я помню из твоих слов. – Я поднимаю взгляд и обнаруживаю, что она смотрит на меня широко раскрытыми глазами поверх своих коленей. В выражении ее лица есть что-то такое, она похлопывает меня по плечу, пытаясь привлечь мое внимание. Что, если я что-то забыл? Потому что я не помню, как ложился. Я не помню ничего между тем, как она сказала, что мне нужна помощь, и тем, когда я проснулся.

– Я не это имела в виду, – объявляет она грустным, дрожащим голосом. – Он вернулся. Ты стал Ривером.

Ни за что, блядь. Она пытается заставить меня поверить, что я сумасшедший. Я был там, думая, что она предала меня худшим из возможных способов. Я должен был бы уже знать, что всегда есть более низкий уровень, на который человек может опуститься.

– Это чушь собачья.

– Это не значит, что это неправда. Ты думаешь, я знаю, как с этим справиться? Я действительно боюсь за тебя. Я хочу помочь тебе.

– Поздравляю, – фыркаю я. – Ты помогла мне, дав себя похитить.

– Прекрасно. Ты думаешь, что знаешь все? – Она качает головой, как будто разочарована во мне. Как будто это ей есть в чем разочаровываться. Как будто ее предали. – Тогда расскажи мне. Что произошло перед тем, как ты лег и заснул? Ты помнишь? Ты помнишь, как ложился? Ты помнишь, что я сказала тебе перед тем, как ты это сделал?

Я пытаюсь. Я должен доказать, что она неправа. Она понятия не имеет, о чем, черт возьми, говорит.

Но я не могу вспомнить. У меня провал в памяти. Секунду назад мы ссорились, а потом я оказался здесь. Что она мне сказала? Должно быть, это было что-то важное, если она думает, что я собираюсь вспомнить, но как бы я ни старался, я ничего не могу вспомнить.

И от этих попыток у меня еще сильнее разболелась голова. Намного хуже.

– Хватит вопросов, – наконец говорю я.

Она вздыхает, и ее голос звучит так же устало, как и мой, когда она заговаривает дальше.

– Ты прав. Прямо сейчас не стоит ввязываться в очередную ссору. И, в любом случае, нам нужно поговорить о том, как будем отсюда выбираться. Ты можешь придумать способ? Ты исследовал это место. Есть ли какой-нибудь выход до того, как они придут за нами?

Я рад, что есть на что обратить свое внимание, даже если у меня нет никаких ответов прямо сейчас. По крайней мере, комната не кружится, когда я встаю, а затем подхожу к двери, чтобы прислушаться, нет ли кого с другой стороны. Снаружи раздаются два голоса, оба мужские, достаточно далеко, чтобы я не мог разобрать, о чем они говорят. Если уж на то пошло, они звучат скучающе. Как будто все это ничего не значит, как будто они просто тусуются, пока не закончится их смена. Потому что, в конце концов, им все равно. Их это не волнует. Как бы они могли жить, если бы это было иначе?

– Лучшее, на что мы можем надеяться, – это перехватить одного из них, когда они войдут. – Поворачиваясь к Скарлет, я объясняю: – Мы можем сказать, что тебе нужна помощь или что-то в этом роде, и тогда…

Даже я подпрыгиваю от выстрелов, которые рассекают воздух и разрушают мирную тишину снаружи. Скарлет подпрыгивает, ее голова раскачивается взад-вперед по мере того, как воздух наполняется все новыми и новыми скорострельными выстрелами. Затем раздаются крики – сбивчивые приказы летают туда-сюда, голоса перекрываются в панике.

Наконец, начинает выть сирена. Территория была взломана.

– Как ты думаешь, что это? – Только когда я ощущаю жар, исходящий от ее тела, я понимаю, что она стоит рядом со мной. Я обнимаю ее за плечи больше по привычке, чем по другой причине, и мне хотелось бы, чтобы это было не так хорошо. Я хотел бы снова доверять ей.

Раздаются еще выстрелы, очень много, прежде чем я, наконец, понимаю, что мы слышим.

– Он поверил мне.

– Что? Кто? – спрашивает она, повышая голос, чтобы быть услышанной в этом хаосе. – О чем ты говоришь?

– Я позвонил Кью Я был вынужден. Я дал ему наши координаты и сказал приехать сюда, чтобы помочь тебе. Я боялся, что он мне не поверил.

За дверью раздаются громкие шаги, и я оттаскиваю Скарлет от двери, вставая между ней и тем, что надвигается. Даже если через ворота прошел Ксандер с небольшой армией, есть шанс, что Ребекка войдет сюда и прикончит нас, чтобы убедиться, что никто не разгласит ее секреты миру.

Однако врывается не Ребекка.

– Скарлет? – Ксандер хмыкает. В его правой руке полуавтоматический пистолет, поднятый так, словно он готов выстрелить.

– Папа! – Она бросается к нему и тут же жалеет об этом, вздрагивая от вздоха, когда он касается ее спины.

– Что они с тобой сделали? – В тусклом свете, проникающем снаружи, легче разглядеть, что скрывала темнота. Уродливые пятна крови рассказывают болезненную историю, которую невозможно отрицать.

– Ты нашел Ребекку? – Спрашиваю я Ксандера, пока он смотрит на спину своей дочери. Сначала я сомневаюсь, услышал ли он меня; его челюсть сжимается, а ноздри раздуваются, но он не произносит ни слова.

Когда он это делает, его голос звучит как у животного, готового к атаке.

– Нет. Она выскользнула из наших рук, но я не остановлюсь, пока она не умрет. – Он засовывает пистолет за пояс, прежде чем взять лицо Скарлет в ладони. – Что они с тобой сделали?

Вместо того, чтобы сломаться и разрыдаться, как сделало бы большинство людей после того, через что она прошла, Скарлет выпрямляет спину.

– Я сильнее, чем кажусь. Но я бы очень хотела выбраться отсюда.

Он стряхивает с себя все, что удерживало его на месте, и отдает ей свою кожаную куртку, набрасывая ее ей на плечи.

– Пойдем. Мы возвращаемся домой.

Он делает паузу, затем смотрит на меня поверх ее головы.

– Все мы.