Текст книги "Научи меня (ЛП)"
Автор книги: К. А. Такер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
К. А. Такер
Научи меня
Глава 1
Автоматические двери больницы раздвигаются, пропуская внутрь медсестру с сумкой через плечо. Заступает на смену, наверное.
Мне правда нужно выйти из машины и зайти туда. Джед написал мне час назад, что папа очнулся. Я очень хочу его увидеть.
Но сделать это – означает оставить Генри, а к этому я еще не готова.
– Я уже опаздываю на несколько часов, Эбби. Мне нужно на самолет, – мягко говорит Генри, сжимая мое бедро.
– Знаю. Прости, просто… Как думаешь, когда ты вернешься в Нью-Йорк?
Мы только что помирились в его гостиничном номере, а теперь он улетает обратно на Аляску, а я остаюсь в Пенсильвании и понятия не имею, когда мы увидимся снова.
Я пытаюсь сдержать подступившие слезы.
И не справляюсь.
Он поднимает руку, стирая их с моей щеки. Хорошо, что водитель Генри вышел из машины, как только остановился у тротуара, и оставил нас наедине.
– Сложно сказать. Мне нужно отвезти этих инженеров на склон, чтобы они оценили, насколько он пригоден для горнолыжного спуска, который я хочу построить там. Потом лечу в Колорадо, чтобы встретиться со строителями, которые работали над нашими трассами в Аспене.
Я едва сдерживаю гримасу. Слово Аспен сразу возвращает меня в ту ужасную ночь торжественного открытия отеля, когда я решила, что Генри спит с другой, и позволила своему разбитому сердцу утешиться в объятиях его массажиста Майкла.
В ту ночь, когда, формально, я изменила Генри.
Я сразу пожалела об этом, потому что использовала Майкла. Но теперь, когда знаю, что Генри солгал мне, что он никогда не спал с Рошаной Мафи…
Я отбрасываю это гнетущее чувство вины.
– Разве кто-то другой не может этим заняться? Ты же генеральный директор. Теперь ты владелец Wolf Hotels. – Или, по крайней мере, 61% акций.
Он усмехается.
– Это не просто очередной отель. Ты же знаешь. Я никому его не доверю.
Я киваю, пытаясь обуздать эмоции. Я знаю, как важны для него Wolf Cove и Аляска. Он провел там детство и считает это место домом.
– Значит…
– Будем на связи.
Я невольно хмурюсь. Будем на связи? Звучит так, будто мы просто приятели.
– Эй. – Он поднимает мой подбородок двумя пальцами. – Это будет непросто, Эбби. Я предупреждал тебя. Мы живем совершенно разными жизнями, и прямо сейчас ты застряла здесь. Возможно, надолго. – Он смягчает реальность, проводя большим пальцем по моей нижней губе.
Он прав. Трактор, перевернувшийся на папу, нанес серьезные повреждения: сломал несколько костей, пробил легкое. Могло быть гораздо хуже, но пройдут месяцы, прежде чем он восстановится и сможет заниматься фермой.
– Знаю, просто… – Я смотрю в его стальные голубые глаза, до сих пор поражаясь, как иногда они могут казаться такими холодными и жестокими, а в другие моменты растопить мое сердце теплом и нежностью. – Что между нами? Кто мы теперь?
Генри официально уволил меня сегодня утром – скорее, в шутку. Я уехала так внезапно, что даже не успела написать заявление, но было совершенно ясно, что я не вернусь. В любом случае, я больше не сотрудник Wolf, а значит, отношения со мной не противоречат политике компании. Хотя Генри, конечно, скажет, что теперь, когда у него контрольный пакет акций, он может делать все, что ему заблагорассудится, я знаю, что его все равно будет беспокоить столь явное и открытое игнорирование собственных правил. Он очень гордится фамилией Wolf.
Он вздыхает.
– Мы разберемся со всем по ходу дела. Тебе нужно быть с семьей. А мне нужно вернуться к своим обязанностям. Хорошо?
– Хорошо. – Я знаю Генри достаточно, чтобы понимать, что на этом разговор закончен. Мне действительно нужна какая-то официальная формулировка наших отношений? Или достаточно просто знать, что он есть в моей жизни? Что я ему небезразлична? Потому что я знаю, что это так. Он бросил все и полетел со мной через всю страну, потому что не хотел, чтобы я десять часов сидела в самолете одна после произошедшей трагедии. Он сделал все, чтобы папу оперировал лучший травматолог страны, и поселил мою семью в своем отеле. Он повсюду носит с собой мою фотографию – ту самую, которую сделал японский фотограф Хачиро в тот далекий день.
Я знаю, что он неравнодушен.
Вопрос в другом – достаточно ли этого?
– Значит… увидимся, когда увидимся? – Я провожу пальцами по его красивому, резкому профилю, наслаждаясь ощущением гладко выбритой кожи.
– Что-то в этом роде. – Генри поворачивает голову, чтобы поцеловать кончики моих пальцев, а затем наклоняется, чтобы поймать мои губы своими. Его язык проникает внутрь и касается моего в медленном эротическом танце, который не является откровенно скандальным, но, вероятно, неуместен перед больницей. – Люблю твой рот, – бормочет он, обхватывая мой затылок рукой и углубляя поцелуй.
А я люблю тебя.
Эти слова вертятся у меня на языке с той минуты, как он вчера утром поднялся на борт самолета. Но каким-то чудом мне удается удержаться. Слишком рано говорить об этом. Мы только что помирились.
Генри с рычанием отрывается.
– Ладно, тебе правда пора, иначе я расстегну ширинку прямо здесь.
Кровь приливает к щекам при одной мысли об этом, пальцы впиваются в его предплечье. Мне его категорически не хватило этим утром.
– Может, именно этого я и хочу, – поддразниваю я, слегка прикусывая его мочку уха.
– Вот только вряд ли придурок и его родители оценят шоу.
– Что? – Я оборачиваюсь и вижу Джеда с преподобным и Селестой Эндерби, стоящих на тротуаре.
Они пялятся на нас.
Преподобный и Селеста смущенно отводят глаза, но Джед продолжает смотреть на меня, и на его лице отражается смесь шока и боли.
Они видели, что вчера я приехала с Генри. Конечно, я ответила, что он мой босс, когда они спросили. Но если они задавались вопросом, что происходит между нами… Теперь у них есть ответ.
– Похоже, мне пора.
Я тянусь к двери.
Но Генри хватает меня за бедро, удерживая на месте.
– Просто, чтобы не было недопонимания… – Я оборачиваюсь и встречаю его жесткий взгляд. – Когда я говорю «разберемся со всем по ходу дела», это означает – следи, чтобы он держал свои гребаные лапы подальше от тебя. И это касается всех прочих мудаков поблизости.
Может, это странно, что мое сердце трепещет от этих слов, но я все равно улыбаюсь. Это его способ сказать, что я ему небезразлична.
– Ты единственный, кого я хочу, Генри. Всегда.
Он открывает рот, и я задерживаю дыхание, надеясь, что он скажет, что он тоже хочет только меня. Что он уже скучает по мне.
Что любит меня.
– Я позвоню позже.
Мой знак уходить.
– Пока, Генри. – Я заставляю себя выбраться из машины. Слава богу, Джед и его родители уже зашли внутрь. Это дает мне возможность попрощаться с ним наедине, пока его машина скрывается вдали, а в горле стоит ком от чувств к этому мужчине.
С тяжелым вздохом я поворачиваюсь к дверям больницы.
И готовлюсь к тому, какой теперь станет моя жизнь в Гринбэнке, Пенсильвания.
***
– Пап, ты проснулся!
Я бросаюсь к кровати и беру его за руку. Его нельзя назвать слабым ни в каком смысле – жизнь на ферме сделала его сильным. И кости у него отнюдь не старые и не хрупкие, ему всего сорок.
Но сейчас он бледный и сломленный, его рука безвольно лежит в моей.
– Эбигейл, – шепчет он. – Мама сказала, ты вернулась домой.
Я чувствую на себе ее тяжелый взгляд с другой стороны кровати. Она злится, что я уходила повидаться с Генри.
– Да, вчера вечером. Как ты? У тебя что-нибудь болит?
Наконец он улыбается.
– Ничего не чувствую. Эти препараты просто волшебные.
У меня дрожит нижняя губа, мне тяжело видеть его таким. Он раньше ничего не ломал. Почти никогда не болел.
– Не стоило затевать драку с трактором.
Он пытается рассмеяться, но тут же морщится от боли.
– Тише, тебе нужен покой. – Наконец я решаюсь взглянуть на маму. У нее синяки под глазами, короткие каштановые кудри спутались. Тетя Мэй принесла ей сменную одежду, так что она хотя бы переодела ночную рубашку, но я не сомневаюсь, что в этих больничных креслах с ее весом в 370 фунтов1 ей было не уснуть. – Может, тебе стоит пойти отдохнуть? Генри сказал, что номер будет в нашем распоряжении столько, сколько потребуется. Пока папа в больнице. – А это могут быть недели. Еще один жест щедрости Генри по отношению к моей семье.
– В этом нет необходимости. У преподобного Эндерби есть кузен, который живет на другом конце города. Он сказал, что для меня найдется комната.
Я хмурюсь.
– Но отель в пяти минутах.
– Мы и так уже слишком злоупотребили щедростью этого человека.
– Кто такой Генри? – перебивает папа.
– Ее босс. Он летел сюда по делам и подбросил Эбигейл на своем самолете, – отвечает за меня мама. Она говорит так, будто это просто незначительная любезность.
Будто между мной и Генри ничего нет, хотя прекрасно знает, что это не так.
– Что ж, очень мило с его стороны. – Он смотрит на меня. – Я хотел бы его поблагодарить. Он еще здесь?
– Нет, уехал, – снова встревает мама. – А Эбигейл останется дома.
Почему это звучит как наказание?
Папа смотрит на меня.
– Это правда?
Я вздыхаю.
– Останусь, пока ты не поправишься. Я уволилась с работы на Аляске и отложу учебу на год, чтобы помочь с фермой.
Он хмурится.
– Прости, что я был так неосторожен. Даже не знаю, как это вышло.
– Тс-с, важно только то, что ты жив и идешь на поправку, – упрекает его мама.
– Но сейчас самый сезон, Бернадетт.
Она берет его руку.
– Все будет хорошо. У нас есть Жан. Теперь и Эбигейл здесь. А Джед уволился, чтобы помогать нам с фермой, пока не придет время отправляться в колледж.
– Что? – вырывается у меня. Значит, теперь мне придется видеть Джеда каждый день в течение следующих шести недель.
– Разве не чудесно? – Мама широко улыбается. – У нас полно помощников. Преподобный объявит в воскресенье на службе, но люди уже предлагают помощь с животными и сеном. – Она похлопывает его по руке. – Господь милостив. Это его воля. Он присматривает за нами.
И Генри, хотя мама, конечно, не упоминает о том факте, что это он потянул за нужные ниточки, попросил об одолжении, чтобы доставить сюда лучшего травматолога страны.
Папа улыбается маме, кажется, удовлетворенный ее ответом, а потом поворачивается ко мне.
– Я так давно тебя не видел, Эбигейл.
– Знаю. Я ужасно по тебе скучала. – Я только сейчас поняла, насколько. Я сосредоточилась на побеге от Джеда и мамы и забыла, что мне придется оставить и его.
– Ты как будто… окрепла. И твои волосы… – Он хмурится. – Мне кажется, или они стали темнее?
– Не переживай, это скоро пройдет, – снова отвечает за меня мама. – Скоро наша Эбигейл снова станет самой собой.
Я не могу сдержать свирепый взгляд, который бросаю в ее сторону. Нет, не пройдет, хочется мне сказать. Та Эбигейл исчезла навсегда. Если бы не состояние папы, я бы так и сказала, но не хочу сейчас его расстраивать.
– Расскажи про Аляску. Какая она?
Захватывающая дух.
Открывающая глаза.
Разбивающая сердце.
Меняющая жизнь.
Наконец, я говорю:
– Красивая, пап. Тебе обязательно нужно там побывать.
– Думаешь, стоит? – В его глазах мелькает огонек. Папа никогда не уезжал дальше соседнего штата.
– Да. Там отличная охота.
– Правда? Ты видела каких-то диких животных?
Я улыбаюсь.
– Медведя гризли, пап.
Его глаза округляются.
– В отеле?
– Нет, на поляне. Мы с Генри собирали дрова, и…
– Дорогой, тебе нужен отдых. Ты узнаешь все об Аляске, когда поправишься, – перебивает мама.
Папа хмурится.
– Может, ты дашь девочке договорить, Бернадетт! Я не видел ее несколько месяцев!
Шок на мамином лице, должно быть, соответствует моему изумлению. Папа никогда не повышает голос.
Кардиомонитор начинает пищать чаще.
– Видишь? Тебе нужно успокоиться, Роджер. Эбигейл, пожалуйста, принеси ему воды.
Я выскальзываю из палаты в поисках медсестры, но натыкаюсь на Селесту Эндерби.
– Как он? – мягко спрашивает она и берет меня за руку. Я и забыла, какая она маленькая. Рядом с ней я чувствую себя великаншей, а ведь во мне всего пять футов пять дюймов.
– Кажется, с ним все будет в порядке, – заверяю я. – Я вышла за водой. Можете зайти.
– Конечно, зайду. Просто хотела сказать, что тетя Мэй уже уехала. Ей нужно было подготовиться к вечернему наплыву.
– Так и думала. – «Жемчужина» – центр жизни Гринбэнка, особенно по выходным.
– Нам тоже скоро нужно возвращаться домой. Преподобный хочет продумать завтрашнюю проповедь. – Отца Джеда зовут Джордж, но Селеста давно зовет его преподобным в разговорах с другими.
– Можно мне поехать с вами? Неудобно оставлять Жана одного на ферме.
– Конечно. – Ее взгляд скользит по моей толстовке колледжа «Нортгейт», которую я ношу со вчерашнего дня расстегнутой поверх обтягивающего топа. Мама бы не одобрила, это выглядит слишком откровенно. – Ты… изменилась.
Это из-за поцелуя, свидетельницей которого она стала полчаса назад?
Я не совсем понимаю, что она хочет от меня услышать, поэтому просто улыбаюсь.
– Схожу за водой.
Она крепче сжимает мою руку.
– Пожалуйста, прости его, Эбигейл. Вы так подходите друг другу.
Я тяжело вздыхаю. Ненавижу расстраивать Селесту. Она такая добрая и мягкая – полная противоположность маме во всех отношениях. Каждый раз, когда я бывала у Эндерби, меня встречали ее улыбка и тепло. Тайно я всегда считала ее второй матерью.
Наконец она отпускает меня и исчезает в палате.
Когда я возвращаюсь через пять минут, преподобный уже с ними. Где Джед, я понятия не имею.
– …нам пришлось набраться терпения, ожидая, пока Джед вернется к нам. Теперь очередь Эбигейл, и мы должны быть терпеливыми. – Рука преподобного лежит на мамином плече. – Этот мужчина ценит только деньги и власть. Она скоро ему наскучит.
– Но он пользуется ее невинностью, как… – Она замечает меня и резко выпрямляется, обрывая себя.
Они говорят обо мне.
О том, что меня недостаточно для Генри. Что я ему наскучу.
Преподобный даже не оборачивается, он знает, что я здесь. Гораздо громче он добавляет:
– Мы все будем молиться о твоем скорейшем выздоровлении, Роджер.
– Мы так счастливы, что вы есть в нашей жизни. – Мама сжимает его руки. – Спасибо за помощь. Джед послан нам Богом.
– Ваша семья не останется без поддержки.
Они все поворачиваются ко мне с широкими неестественными улыбками.
– Готова, Эбигейл? – спрашивает Селеста.
– Да. – Полтора часа в машине с ними. Не могу дождаться.
– Вообще-то, я хочу поговорить с ней минутку наедине, – вдруг говорит папа.
Селеста берет мужа под руку.
– Мы подождем снаружи.
Папа выжидающе смотрит на маму. Она не понимает намека.
– Ты тоже, Бернадетт.
Второй раз за десять минут она выглядит шокированной.
– Но что ты хочешь сказать, чего…
– Это касается только меня и моей дочери.
Раздраженно фыркнув, она с трудом пробирается между больничной мебелью в палате и исчезает за дверью.
– Господи, эта женщина всегда была такой властной, или просто нужно быть прикованным к больничной койке, и чтобы она следила за каждым моим вздохом, чтобы понять это?
Я сдерживаю смешок, потому что не уверена, стоит ли смеяться.
– Она из лучших побуждений.
Он вздыхает.
– А теперь садись и расскажи, что на самом деле происходит с твоим боссом.
Что мне ему сказать? Хотя папа поддержал меня после истории с Джедом, уверяя, что тот меня не заслуживает, я знаю, что он всегда любил его. И ему нравится, что Джед помогает на ферме. Джед всегда хотел научиться доить коров, чинить технику, разбираться в зерне и сенокосе. У него талант к этому с рождения. Всегда предполагалось, что однажды он возьмет ферму в свои руки.
Папа тоже собирается сказать мне, что я скоро наскучу Генри?
Потому что я не вынесу этих слов от него. Эти мысли и так уже поселились в моей голове.
– Эбигейл…
– Я люблю его, – вырывается у меня. – Я не люблю Джеда, пап. Больше нет. Может, никогда и не любила по-настоящему, потому что с Генри все совсем по-другому. – Сейчас я даже не испытываю к Джеду особой симпатии, хотя надо отдать ему должное, он рядом, когда моей семье нужна помощь.
– То, что мама сказала про самолет… Правда, что он летел сюда?
Я качаю головой.
– Он вернулся на Аляску за день до твоего несчастного случая. А врач, который тебя оперировал – он лучший травматолог страны, и Генри специально привез его.
Это заставляет его приподнять бровь.
– Мама в курсе?
– Да.
В его глазах я вижу понимание, он кивает.
– Она не хочет, чтобы ты была с этим мужчиной.
– Знаю, пап. Но это не ее выбор. Только мой и Генри. – И я никому не позволю снова встать между нами.
Он слегка сжимает мою руку.
– Просто помни, что она делает это из любви. Мы все беспокоимся, что он причинит тебе боль.
– Мне уже причинили боль, пап. Помнишь? Джед. – Тот самый, которого мама считает посланным нам Богом.
Он грустно улыбается.
– Помню. Рад снова видеть тебя счастливой.
Я счастлива.
И стала сильнее.
И умнее.
И жестче.
– Иди, они ждут. Мама, наверное, уже ищет стакан, чтобы приложить к двери.
Я смеюсь, потому что он прав.
– Вернусь, как только смогу.
– До скорого. – Он тихо усмехается.
За дверью на меня сразу набрасывается мама.
– Что он хотел?
– Он хотел узнать о Генри.
– Тогда зачем меня выгонять?
Может, потому что я не смогла бы вставить ни слова? Я просто пожимаю плечами.
Она поворачивается к Селесте.
– Он никогда раньше так себя не вел. Говорю тебе, с ним что-то не так с тех пор, как он очнулся. Я думаю, у него, должно быть, травма головы.
– Возможно, ты права. Но разве врачи не заметили бы?
– Кто знает? Мы постоянно слышим о врачебных ошибках! Помнишь ту историю, когда врач забыл внутри женщины бинт? Зашил и отправил домой! Женщина мучилась, пока ей не поверили! – Мама говорит так, будто лично знает эту женщину, хотя я уверена, что она просто прочитала в газете и запомнила для таких случаев. Она обожает так делать. Наверное, думает, что с такими деталями ее слова звучат убедительнее.
– Обязательно скажи врачу, – советует преподобный.
– Да, конечно. Ну, вы уже уезжаете?
– Да.
– Иди сюда, малышка. – Она тянется ко мне и крепко обнимает. Какая бы она ни была, я не сомневаюсь в ее любви ко мне. – Как же я счастлива, что ты дома. В твоей комнате все по-прежнему. Вся твоя одежда на месте, так что сможешь переодеться во что-то нормальное, вместо того, что тебе там навязали.
Она просто не может остановиться.
– И обязательно сходи завтра на службу, Эбигейл. И на исповедь. – Вполголоса, но так, чтобы я услышала, она бормочет: – Видит Бог, ты в ней нуждаешься.
В этот раз даже не пытаюсь скрыть, как закатываю глаза.
Ох, мама, если бы ты только знала…
Глава 2
– На сегодня все. – Жан вытирает пот со своего обветренного лба рабочими перчатками темно-зеленого цвета. Он приходит на работу в одних и тех же брюках, и бордовой клетчатой рубашке каждый божий день на протяжении многих лет. Одежда всегда чистая по утрам и грязная к концу дня. Либо у него несколько комплектов одинаковой одежды, либо его бедная жена стирает ее каждый вечер.
– Спасибо, что присмотрел за фермой, пока нас не было.
Он отмахивается, будто это пустяк, но бедняга выглядит измотанным.
– Как Изабель?
От упоминания внучки он немного оживает.
– Прелестная малышка, – улыбается он. – Похожа на свою маму, когда та была маленькой.
– Передавай Дженнифер привет.
– Обязательно. – Он неспешно бредет к своему старому красному «Форду», покрытому вмятинами и царапинами.
А я вздыхаю, любуясь фермой, которую знаю всю свою жизнь. Это мое любимое время здесь – когда воздух теплый и пахнет свежескошенным сеном, трава темно-зеленая, а цветы вокруг грядок пышные и яркие. Мы срезаем их каждую неделю, чтобы украсить церковь к воскресной службе.
Мне всегда было комфортно здесь. До прошлого февраля, когда я выяснила, что Джед мне изменяет. После этого я боялась возвращаться. Я сбежала на Аляску, лишь бы оказаться подальше.
А сейчас? Я не знаю, что чувствую. Ностальгию по ушедшему детству, наверное. Двухэтажный фермерский коттедж, который я всегда называла домом, стоит передо мной, молчаливый и обшарпанный. Ему больше ста лет, его построил еще мой прадед, и с тех пор в нем жило несколько поколений Митчеллов. Я вижу, что на восточной стороне не хватает нескольких кровельных досок. Наверное, из-за сильной бури месяц назад, о которой рассказывала мама. Она упоминала и о повреждении крыши амбара. Надо будет проверить.
У нас три амбара и четыре зернохранилища. Самый старый, построенный в то же время, что и дом, стоит поодаль, в пятистах ярдах. Теперь там хранится оборудование. А еще в теплое время года я варю там мыло – в небольшой мастерской, оборудованной электрической плитой и несколькими столами.
Два других амбара, для животных и сена, расположены рядом, недалеко от дома.
Я иду к крыльцу, волоча за собой рюкзак, который наспех набила вещами, покидая Волчью бухту. Хоть я и помылась у Генри, вряд ли это можно назвать полноценным душем.
– Эбигейл!
Джед бежит ко мне по дорожке между нашими домами, икры напрягаются на неровной земле. Он всегда был в хорошей форме, но я бы никогда не назвала его мускулистым – не то что Генри или парни из команды по озеленению. Хотя, похоже, он теперь ходит в спортзал.
Чем еще он занимался этим летом, я понятия не имею. Всю дорогу из Питтсбурга он молчал, сидя впереди с отцом, а Селеста, устроившись рядом со мной на заднем сидении, вела натянуто-вежливую беседу, рассказывая мне обо всем, что случилось в общине и церкви за время моего отсутствия.
Она ни разу не спросила про Аляску.
Джед тяжело дышит, когда подбегает ко мне. Между нашими домами добрых четверть мили.
– Ужин сегодня в пять тридцать вместо шести. Отцу завтра с утра нужно по делам.
– Я пас, спасибо.
Он хмурится.
– В смысле? Сегодня же суббота.
Каждую субботу мы ужинаем у Эндерби. Так было всегда.
Но больше нет. По крайней мере, для меня.
– Я очень устала за последние дни, так что, наверное, просто передохну немного и лягу спать.
– О. – Он убирает со лба свои светлые волосы. Они длиннее, чем когда-либо прежде, и слегка растрепаны. – Но мама жарит курицу. И клубничный пирог, специально для тебя. Уже раскатывает тесто.
Мои любимые блюда.
– Тебе надо поесть, а она старается.
Я вздыхаю, чувствуя, как петля затягивается у меня на шее. Я не смогу отказаться, особенно после того, как Эндерби бросили все дела и помчались в Питтсбург. Они были с мамой весь день, когда я не могла.
– Ладно. Я приду.
Лицо Джеда расплывается в широкой улыбке.
– Отлично.
– Ты мог просто написать, а не бежать в такую даль.
– Знаю. Но я хотел тебя увидеть. – Его взгляд скользит по мне, задерживаясь сначала на груди, потом на бедрах.
– Если я должна прийти вовремя, мне нужно принять душ. – Я начинаю подниматься по лестнице.
– Так это был он?
– Что? – спрашиваю я, хотя прекрасно понимаю, о ком он спрашивает. О том парне, который ответил, когда Джед звонил сообщить об аварии. Я ждала, когда он об этом заговорит.
– Вчера утром. Когда я звонил. Когда ты спала.
Нет, это был Ронан, который просто оказался рядом и утешал меня из-за Генри, как настоящий друг. Но я не собираюсь говорить Джеду об этом.
– Это не твое дело.
– Как это не мое? Да ладно, Эбигейл! Ты знаешь этого типа всего пару недель. А мы знакомы всю жизнь. Мы выросли вместе, знаем все секреты друг друга.
Я пристально смотрю на него.
– Да, и один из них я случайно раскрыла.
– Между мной и Кэмми все кончено. Я перегорел, полностью. – Он делает несколько шагов ко мне. – Я был глупым эгоистом и не ценил лучшее, что было в моей жизни. Тебя. – Он умоляюще смотрит на меня. – Я люблю тебя, Эбигейл. И я собираюсь провести остаток своей жизни, доказывая тебе это.
Боже мой.
– Слишком поздно, Джед. Живи дальше.
– Нет, не поздно. – Он упрямо сжимает челюсти. Раньше я считала это очаровательным.
Теперь я не могу сдержать смешок.
– Я влюблена в Генри!
– В своего босса? – Он вздыхает. – Эбигейл, это ненадолго. Серьезно, подумай. Он богатый владелец отеля, а ты живешь на ферме. Может, пока вы были вместе, это казалось реальным, но с такими парнями обычно все просто – с глаз долой, из сердца вон.
– У нас не так.
– Да? – Он складывает руки на груди. Почему-то это выглядит снисходительно. – А как тогда?
– Мы… разберемся со всем по ходу дела.
Джед многозначительно смотрит на меня, и мне хочется влепить ему пощечину.
– Сколько ему вообще лет?
– Тридцать один.
– На десять лет старше? Зачем тебе такой старый парень? Он почти ровесник твоих родителей.
Потому что он чертовски красивый и сексуальный.
Потому что он знает, как ко мне прикоснуться.
Потому что я думаю только о нем, когда засыпаю, когда просыпаюсь и каждую минуту между.
– Мне пора. Увидимся за ужином. – К сожалению.
– Просто помни, я буду тебя ждать. Просто возвращайся ко мне, когда будешь готова. Мы созданы друг для друга, Эбигейл.
– Я – Эбби, и нет, не созданы. – Спорить бесполезно. Порой мне кажется, Джед и мама – родственные души.
Я поднимаюсь на еще одну ступеньку, когда он кричит:
– О, моя мама забыла спросить. Раз уж ты вернулась в город, не поможешь с раздачей еды в начале месяца? Ты же помнишь, как все организовать?
– Думаю, я справлюсь. – Я занимаюсь этим с семнадцати лет.
– Отлично. А еще с благотворительным барбекю. Ей бы пригодилась помощь.
Скрип ступеней скрывает мой вздох. Прямо как в старые добрые времена.
***
Я плюхаюсь на кровать, живот распирает от еды Селесты. Может, мне и не хотелось идти и испытывать неловкость у Эндерби, но хотя бы засну с полным желудком.
Я достаю телефон из кармана – преподобный не разрешает пользоваться телефоном за столом, и каждый раз, когда он вибрировал у меня в заднем кармане, это было настоящей пыткой – и улыбаюсь сообщениям в групповом чате с Ронаном и Коннором.
Коннор: Без тебя The Cove не тот.
Я прикидываю, сколько у них времени. Там всего четыре часа дня.
Эбби: Вы еще работаете?
Коннор: Да, тут дождь льет как из ведра. Ты бы нам пригодилась.
Я закатываю глаза от его не слишком тонкого намека на наш единственный раз в грузовике, даже несмотря на то, что в животе у меня все трепещет от волнения. До сих пор не верится, что я уехала на Аляску девственницей с разбитым сердцем, а вернулась не только с тремя «зарубками», так сказать, но и с воспоминанием о тройничке с двумя роскошными парнями.
Это больше никогда не повторится, но как сказать Коннору, не сообщив, что теперь я с Генри? Что мое сердце всегда принадлежало ему. Не знаю, что Генри разрешит мне рассказать его сотрудникам.
Ронан знает, хоть мы ни разу не говорили об этом прямо. Он всегда знал. Но я уверена, что он не скажет ни слова. Коннора же даже за язык тянуть не надо.
Эбби: Пришли мне фотографию нашего места на берегу залива. Хочу что-то на память.
Через несколько минут приходит селфи улыбающегося Коннора на пляже для персонала, с голым торсом и с пивом в руке. Рядом еще несколько сотрудников в купальниках. Наверное, переписка с такими фото – не лучшая идея.
Эбби: Мне показалось, ты сказал, что идет дождь?
Ронан: Он пьяный похотливый врун.
Ронан был довольно молчалив во время этого обмена сообщениями. Хотя он всегда был сдержаннее Коннора.
Еще через несколько минут приходит личное сообщение от Ронана – фото Качемакского залива, темно-синяя вода накатывает мягкими волнами, лесистые берега простираются так далеко, насколько хватает глаз. Я сворачиваюсь калачиком и разглядываю его, внезапно на меня накатывает тоска.
Как бы я ни была нужна здесь моей семье, мне хочется вернуться туда.
Ронан: Что там с Вульфом?
Я вздыхаю. Он впервые напрямую спрашивает о Генри, и я не могу ему солгать.
Эбби: Посмотрим, как пойдет. Он сегодня вечером возвращается в Cove.
Ронан: Он знает про нас?
Эбби: Он знает достаточно.
Генри не спрашивал о деталях. Если спросит… У меня внутри все сжимается при мысли о том, что придется рассказать. Как он отреагирует?
Ронан: Нам с Коннором стоит переживать по поводу работы?
Эбби: Нет. Я взяла с него слово. Но, пожалуйста, помоги Коннору найти новое «увлечение», чтобы он перестал присылать мне такие фото.
Не уверена, что Коннор вообще способен вести разговор без сексуального подтекста, и если так… У меня такое чувство, что я прощаюсь с двумя по-настоящему хорошими друзьями, которые помогли мне пережить один из самых трудных периодов в моей жизни. В каком-то смысле так и есть. Думаю, Ронан тоже это чувствует.
Ронан: Будем на связи.
Я фыркаю. Именно эти слова использовал Генри.
Эбби: Хорошо, Ронан. И спасибо тебе.
Я роняю телефон на подушку рядом с собой и оглядываю свою бело-розовую комнату. Она не менялась с десяти лет, когда мама в последний раз обновляла ее. Все та же древняя мебель и покрывало из бежевого кружева с розовыми розами. Моя коллекция фарфоровых кукол, доставшаяся мне от мамы и бабушки, выстроилась в ряд на комоде и смотрит на меня.
Не слишком ли рано писать Генри? Он улетел девять часов назад. Когда он сказал «будем на связи» означало ли это, что я могу писать, когда захочу? Скоро он должен приземлиться на Аляске. Я больше не могу терпеть.
Эбби: Дай знать, когда приземлишься.
Я хватаю с тумбочки «Грозовой перевал», сдуваю пыль, открываю и пытаюсь отвлечься чтением, пока жду тех слов, которые действительно хочу увидеть.
Через час они приходят.
Генри: Только что сел.
Эбби: Я уже так по тебе скучаю.
Мне плевать, если это звучит как нытье маленькой девочки.
Генри: iPad под рукой?
Эбби: На тумбочке.
Генри: Включи его.
Я делаю, как он сказал, и через сорок секунд раздается звонок. Я жму «Принять», и передо мной появляется красивое лицо Генри.
– Ненавижу переписку, – бормочет он, отхлебывая свой любимый виски. Он сидит на белом кожаном диване в сьюте №1, развалившись со свойственной ему непринужденностью. На нем все те же джинсы и футболка, в которых он улетел.
– Так определенно лучше, – соглашаюсь я, хотя предпочла бы личный контакт, когда он смотрит прямо в глаза, а не на мое изображение на экране.
– Надеюсь, связь не пропадет. – Его взгляд скользит куда-то за камеру. – Надвигается сильный шторм.
– Правда? Еще час назад там было солнечно.
– Кто тебе это сказал? – Он сжимает зубы, словно уже знает ответ на этот вопрос и это его ни капли не радует.
– Они просто друзья. Спрашивали, как папа.
– Ты рассказала им обо мне?
– Ронан сам догадался, но он не проронит ни слова.
Генри, кажется, что-то обдумывает, но остается напряженным.
– Ты в спальне?
– Да.
– Кто сейчас с тобой дома?
– Только Флиппер.
Генри хмурится.
– Это папин пес. Но он живет во дворе. Обожает валяться в овечьем навозе.
– Восхитительно, – Генри морщится. Он наклоняется вперед, упираясь локтями в колени. – Я передумал, Эбби.
Его слова ощущаются как удар в живот. Боже правый. Неужели это конец?
– Мне нужно знать, что у тебя было с Майклом… и с теми двумя… – Он качает головой, вздыхает, в его глазах вспыхивает гнев. – …парнями из бригады озеленения.
Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что он не собирается рвать наши отношения, и еще несколько, чтобы унять волнение в животе и испытать ошеломляющее облегчение.
