Текст книги "Баронесса Настя"

Автор книги: Иван Дроздов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

И только Ацер почему-то всё больше оживлялся, становился смелым и уверенным.

С наступлением зимы Кейду стали приглашать в лагерь, и специально для неё была налажена транспортная служба. Работала она надёжно, безупречно; у подъезда Рут-замка её постоянно ждал автомобиль с шофёром, на озере у баронского причала – катер с мотористом, а на швейцарском берегу, во владениях Ацера, – автомобиль, и тоже с шофёром.

Ранней осенью Кейда редко пользовалась этим маршрутом – один-два раза в неделю, все остальные дни каталась на лошади. Но погода портилась, частенько шли дожди и постепенно холодало. В такие дни Кейда подолгу примеряла одежду, ладила причёску и, если находила себя неотразимо красивой, кивала Анчару:

– Поехали!

Поездка в одну сторону занимала чуть больше часа и, естественно, в другую – столько же; для Кейды это были восхитительные прогулки, приносившие каждый раз новые впечатления.

Близкими друзьями стали для неё оба шофёра и моторист катера. Шофёр рут-замковский – пожилой рыжий немец с постоянной улыбкой под усами – Курт Вернер. Его ранило в правую ногу в первые месяцы войны, нога не гнулась и была много короче левой. Ходил он, сильно припадая на правую сторону. Шофёр со швейцарского берега – Казимир Штучка, пожилой поляк, близкий человек Ацера. В оные времена он был кучером и возил всех швейцарских Функов.

Моторист – пятнадцатилетний подросток Ганс, откровенно признававшийся, что очень боится, как бы его не послали на фронт.

Все они успели привязаться к юной баронессе, и все трое выказывали к ней своё особое расположение.

Курт Вернер пытался шутить, – грубовато, по-немецки:

– Когда я вижу вас, моя короткая нога становится длиннее и я перестаю хромать.

При этом он громко смеялся и хлопал ладонью по негнущейся ноге.

– Она у меня ничего не чувствует, как деревянная!

Казимир Штучка, встречая Кейду, ничего не говорил, но глаза его воспламенялись жёлтым огнём, как у волка он становился моложе.

А моторист Ганс надувал малиновые губы, капризно выговаривал:

– Я вас ждал, ждал...

Два часа общения с ними заменяли Кейде газеты и были немножко театром и даже цирком.

Нравились ей эти люди, но ещё больше нравился Вильгельм, – и не столько как мужчина, а как близкий, в чём-то даже родственный человек. Здесь, в Рут-замке, во время их прощания, он раскрыл перед ней свою душу, рассказал о семейных секретах, и всякая ненависть к нему испарилась, она вдруг почувствовала духовную близость с ним, потому что всё, что он говорил, было ей понятно и созвучно её взглядам на многие вещи.

Он заклинал её не верить Ацеру, быть от него подальше, и сейчас она, изо дня в день общаясь с Ацером и всё больше его узнавая, видела, как всё шире и глубже становился ров между ними.

В тревогах и нервозном состоянии встретили и начали 1944 год. В далёкие от центра и как будто бы не совсем немецкие вюртембергские края раскатами грома доносились вести с фронта. В конце года король Михай вывел Румынию из войны, русские выбивали немцев из Венгрии, окружили Будапешт.

– Госпожа Кейда! Вы слышали? Русские в Будапеште! – встретил её однажды моторист Ганс.

– Чему же ты радуешься?

– Война кончается. Меня забрить не успеют.

– Тебя и так не забреют. И меня – тоже.

– А вас зачем? Вы – женщина!

Катер, вздыбив нос, летел к швейцарскому берегу.

Казимир, встретивший её с машиной, напротив, был мрачен и молчал.

– Пан Казимир, вы нездоровы?

– Здоров, здоров, прошу пани, – а только я по радио чул: Варшава разрушена, и там теперь одни камни.

И чуть не плача продолжал:

– Вы знаете, я поляк, родился в Варшаве, – не можу так думать, что нет больше моего города. И зачем война, зачем люди бросают с неба бомбы и жгут города? Не можу, не можу... Простите меня, драга пани, но я поляк, не можу думать, что нет больше Варшавы.

Пан Казимир всегда был сдержан, немногословен, но если он говорил, то мало думал об осторожности, а теперь, с успехами русских он и совсем осмелел и, кажется, забыл о том, что Кейда – немецкая баронесса, имеет Рыцарский крест и, как говорили всюду, лично знакома с Гитлером. Что-то ему подсказывало: госпоже Кейде можно верить.

Ацера в Боденском замке не было, но в огромном Каминном зале толпилось много людей. И все мужчины, ни одной женщины. Кейда, появляясь здесь, изменяла атмосферу, она как ветер, ворвавшийся в раскрытые окна, освежала застоявшийся здесь тяжелый дух, взбадривала людей, копошащихся у двух каминов, за чёрным овальным столом, под старинными портретами в тяжёлых закопчённых временем рамах.

Колебалось пламя массивных свечей в тёмных бронзовых подсвечниках, развешанных по стенам. Все присутствовавшие здесь, независимо от возраста, были в штатском. Люди говорили на разных языках: английском, французском, немецком. В немецкой речи Кейда слышала чужие акценты и чуждый лад. И замечала также, как эти господа замолкали при её приближении, как мгновенно менялись тон и строй разговоров, менялись их лица. Впрочем, продолжалось это недолго, через минуту-другую все мило улыбались, многие как бы порывались к ней подойти, поцеловать руку. Но – не подходили, а лишь наклоняли голову, почтительно застывали. И Кейда, видя такое замешательство, скоро ушла бы отсюда, но от какой-то группы отделился мужчина, подал ей руку и повёл к одному из каминов, где были стол и кресла. Тотчас же, словно из под земли, возникли официанты, появились кофе, шоколад, конфеты.

К камину подходили другие мужчины, целовали руку Кейде, располагались в креслах, но держались как бы отстраненно, не мешая тому, кто привёл сюда Кейду, общаться с дамой.

Разговор шёл светский, далёкий от войны и политики. Но если кто-то её на эти темы наталкивал, говорила чётко и резко: «Успехи русских временны, Фюрер принесёт нам Победу». Никто ей не возражал, но по сверкавшей в глазах иронии, по интонации голосов она понимала: веру в победу они не разделяют, и вообще тут нет надёжных друзей Гитлера.

Она заметила ещё одну примечательную особенность собиравшегося здесь общества: гости замка хотя и не носили форму, но в отношениях между ними строго соблюдалась субординация; есть старшие и младшие офицеры, есть генералы и даже маршал. Вот этот-то маршал и привёл её сюда к камину. Её вниманием завладел мужчина лет сорока, синеглазый, с белыми, как у женщины-блондинки волосами. Он назвался Робертом.

Сидя напротив Кейды, подбрасывая дрова в камин, Роберт робел и смущался и никак не мог найти верного тона для беседы. Кейда это чувствовала, видела, но не торопилась бросать ему спасательный круг. Она знала силу своей красоты, – в ней заключена главная тайна природы, которая, одарив этой  силой женщину, не дала мужчине надёжного средства к сопротивлению. Она была неотразимой. И понимала: эффект её обаяния почти сокрушителен.

Вот и сейчас: кружок, центром которого был Роберт, находился в почтительном отдалении от других и, судя по всему, состоял из очень важных персон и будто демонстрировал какую-то свою, особенную спесь. Но стоило появиться Кейде, и кружок распался, то есть формально он ещё существовал физически, но весь как-то обмяк, потерял чёткие очертания, точно из него выпустили воздух. Разговоры оборвались, все повернулись к ней, а центр их сообщества, вот этот самый блондин, подался ей навстречу, и вот он уже весь поглощён её свечением, и сам озабочен единственно тем, как бы произвести выгодное впечатление.

Кто же он? Почему другие мужчины, – стоящие там, у другого камина, и возле окон, и особенно эти, сидящие здесь, за одним с ними столом, – испытывают перед ним робость, боятся сделать лишнее движение?

Наконец, где Ацер? Его нет, но Кейда чутьём улавливала его незримое близкое присутствие. Понимала, что здесь, в этом мрачном зале, происходят встречи важных людей, не во всём подвластных общему настроению немцев и занятых каким-то своим, очень важным делом, тайну которого они никому не откроют. Скорее чутьём, чем разумом она постепенно осознавала, что где-то рядом вершатся дела, имеющие отношение к войне, хотя и напрямую с ней не связанные. Всё чаще она слышала слова «русские учёные», «атомное оружие», «ракеты», «деньги», «банки».

Повторялись названия городов юго-запада Германии: Мюнхен, Инсбрук, Аугсбург, Штутгарт. На углу стола два господина чертили маршрут: Люксембург – Бельгия – Нидерланды. Говорили о портах Северного моря, Англии. И споры, споры: у кого банк надежнее, где открывать счета.

«Банкиры!.. – подумалось Кейде, – Агенты банков. В надёжные места помещают деньги, золото, они же хотят купить и увезти куда-то русских пленных. Да, они кого-то выбирают, покупают и куда-то увозят. Иначе зачем Вильгельм и фрау Мозель прячут в своём замке Павла Николаевича, зачем неподалеку от Боденского замка томятся русские инженеры, учёные, изобретатели? И всё-таки кто они такие?»

Блондин пододвигает ей кофе, вазочку с конфетами. Говорит, что конфеты недавно привезены из Франции.

– Вы француз? – спрашивает Кейда.

– Помилуйте, разве я похож на этих мартышек?

– Мартышек?

– Конечно! Это же обезьяны.

– Я так не думаю.

– А вы их знаете, французов?..

Он наклоняется к Кейде и говорит совсем тихо:

– И немцев не знаете. И – слава Богу. Безмозглые истуканы, стадо баранов – ваши немцы!

– Помилуйте! Я вас на дуэль вызову. Я ведь тоже немка. Правда, я выросла в Швейцарии, но корни мои...

– Не утруждайте себя родословной, я знаю ваши корни...

Говорит тихо, другие его не слышат. Смотрит Кейде в глаза и загадочно улыбается. Ей становится не по себе. Жаром занимаются щёки. Она переводит взгляд на чашку с кофе, перебирает в вазочке конфеты. «Он знает... Всё знает...»

– Хотите покажу вам Цюрих? – спрашивает блондин как ни в чём ни бывало.

Кейда отвечает не сразу, она теперь не хочет отпускать его не узнав всё доподлинно: действительно ли он что-то знает о ней. И вообще, что он такое, этот синеглазый дьявол, и что ей от него ожидать?

– Очень, очень хотела бы побывать в Цюрихе.

– И ладно. Отлично. Едем.

Он решительно встает и подает Кейде руку. Ни с кем не прощается, идёт с ней к выходу. У дверей ею ждёт молодой парень, почти мальчик.

– Пришёл самолёт из Бухареста. С грузом.

– В мешках или ящиках?

– Банковские упаковки.

– Отлично! Организуйте охрану и ждите моего сигнала.

– Слушаюсь, сэр.

«Англичане, – думает Кейда, – Но говорят по-немецки. Странно». За воротами замка в стороне под дубом стоят три автомобиля. Роберт подходит к «Линкольну», открывает переднюю дверцу.

– Прошу вас!

И сам садится за руль.

Следом трогаются два автомобиля с людьми, – наверное, охрана.

Дерзкий вызов, брошенный Робертом, – «...я знаю ваши корни», – разбудил в Кейде бойца.

– Вы знаете мои корни? Это мне интересно...

Роберт повернулся к ней, смотрел пристально, но не зло, скорее, с отеческим сочувствием, – так смотрят родители на малых, несмышленых ребят.

– Сколько вам лет?

– Много. За два десятка перевалило.

– М-да-а... А мне в два раза больше.

Он устремил взгляд на дорогу и несколько минут ехал молча. Потом, не поворачиваясь, сказал:

– Вы попали в сложную ситуацию.

– Догадываюсь. Но что же из этого следует?

Она ждала, что Роберт сейчас же назовется её другом, предложит помощь, но таинственный спутник не торопился продолжать беседу.

Кортеж автомобилей миновал холмистые пажити функовских угодий, выкатился на северную окраину Мерсбурга – небольшого белостенного городка с красными черепичными крышами – и отсюда вылетел на шоссе, тянувшееся по берегу Констанцского озера. Так местные жители называли длинный рукав Боденского озера, – второго по величине в Швейцарии после Женевского. Собственно, всё это озеро, в том числе и рукав, устремлённый на северо-запад, называлось Боденским, но в том месте, где на его побережье располагался городок Констанц, местные жители как бы рассекли озеро надвое и свою, меньшую часть назвали Констанцским.

Кейда любила автомобильные путешествия, особенно, здесь, в приграничных со Швейцарией местах, где война ничем не обозначила своё страшное лицо. И поля, и виноградники здесь тянулись ровными рядами, и домики, как грибы с красными головками казались безлюдными, точно нарисованными. А вдоль шоссе вились пешеходные дорожки. Их здесь выкладывали из серого песчаника, добываемого поблизости в альпийских карьерах. На холмах и пригорках, на склонах гор тут и там, точно невесты в белых платьях, красовались храмы и часовенки, к облакам тянулись колокольни.

– На фронте было сложнее... – продолжила Кейда начатый Робертом разговор. И она говорила правду. Вспомнила ночной рейд с Пряхиным в тыл немцев, – то быланочь ужасов.

– А теперь вы отдыхаете. И – слава Богу. Поживите ещё и жизнью немецкой аристократки. Вам идёт роль баронессы. Мы за вас рады, мы вас любим.

– Вы? Но, позвольте, я ведь вас не знаю.

– Мы ваши друзья.

«Так отвечают, когда хотят сбить с толку, обезоружить... «Ваши друзья^». Но кто же эти мои друзья?» Беседа напоминала игру в кошки-мышки, но Кейда не хотела быть мышкой. Она всё ещё ждала ответа на свои вопросы, но Роберт будто бы забыл о них и был весь поглощен дорогой.

Она старалась быть предельно собранной. Страха не было.

– Куда мы едем?

– Вы меня боитесь?

– Нет. Если я на фронте не боялась русского Ивана, так чего же буду бояться здесь?

– Конечная цель нашего путешествия – остров Мейнау. Там замок мальтийского командора. Будете моей гостьей.

– А что такое мальтийский командор? Это вы командор?

– У русских есть хорошая пословица: много не надо знать, а то быстро состаришься.

Повернулся к Кейде, тепло, по-родственному улыбнулся.

– Вам нравятся русские пословицы?

Кейда ответила не сразу, в глазах её проступило лёгкое, как летнее облачко, чувство грусти.

– Русские? Да, в них много смысла и много юмора. Я ведь немного знаю русский.

– В вас скрыта большая сила, – знаете ли вы об этом?

– Знаю.

– Да, знаете? Сомневаюсь. А между тем, вам свою силу нужно хорошо знать, чтобы умно ею распорядиться.

– А вы научите меня.

Роберт делал вид, что не слышит её слов или не придаёт им значения.

– Таким женщинам, как вы, нужно быть в блиндаже, – в таком, чтобы крыша над головой – в три наката. А не то – снайперы подстрелят, снаряд рядом разорвется, граната, мина...

«Ребус какой-то», – думала Кейда.

– Такие женщины, как вы, себе не принадлежат, они – явление общественное, и распоряжаться ими должны умные люди.

– Как хотите, а я в толк не возьму, куда вы клоните.

– Вы задумывались над такой стороной жизни человеческой: кто обыкновенно стоит у плеча владыки? Ну, к примеру, знаете, кто стелит постель Гитлеру?

– Да, знаю. Ева Браун.

– Точно. А Сталину?

– Не знаю.

– Огненно-рыжая красавица, племянница Кагановича. А кто Черчиллю перед сном сигару зажигает? А кто Рузвельта из инвалидной коляски на койку переваливает?..

– Нет, паралитики меня никогда не интересовали. Я в детстве сказки про богатырей читала, Робин Гуда любила. А тут, извините, сиделки, да няни... Проза какая!

– Сиделки – проза? Да, милая баронесса, они, конечно, сиделки и няни, но нянчат-то кого? Кого на руках качают? Шар земной, и нас с вами – тоже. Такая у них сила.

Автомобили, обогнув озеро и проехав километров двадцать по северо-западному берегу, остановились у небольшой пристани, и Роберт предложил Кейде пересесть с ним в лодку, где их уже поджидал гребец. Анчар, поняв в чём дело, прыгнул первым.

Роберт показал на остров, посреди которого возвышался дрожавший в полдневном мареве седой замок.

– Вы, конечно, знаете этот прелестный уголок, – наклонился к Кейде Роберт.

– Нет, я здесь не бывала.

– Остров Мейнау ещё в прошлом веке был куплен мальтийским орденом.

– А сейчас?

– Сейчас? Он и сейчас наш.

Клубок тайн и загадок продолжал наматывался, но Кейда не пыталась узнать всё сразу. Ей было довольно и того, что провидение посылало ей людей, которые одну за другой раскрывали перед ней двери в подземелья Ацера, к соотечественникам, ради которых она и пускалась на дерзкие авантюры.

Теперь перед ней замок мальтийского командора. Что ждёт Кейду за его стенами? И что это такое – мальтийский командор? И хорошо ли она делала, что доверилась незнакомому и, по всему видно, могущественному человеку?

При входе в замок их встретил мужчина в чёрном костюме, который в покорном молчании наклонил голову. Поодаль в коридоре стояла женщина.

Роберт поцеловал руку Кейды.

– Прощаюсь с вами до завтра. Фрау Катарина, – обернулся он к женщине, – покажет вам комнаты.

Женщина повела её в дальнее крыло замка на третий этаж. По пути то там, то здесь до слуха доносились неясные шумы, где-то из приоткрытой двери вырвался резкий крик, – Кейда вздрогнула и машинально прибавила шаг.

– У вас живёт много людей? – обратилась она к спутнице.

– Приезжие, – сказала Катарина по-русски.

– Вы русская?

– Я знаю русский язык, – уклончиво проговорила Катарина.

– А немецкий вы знаете? – спросила Кейда по-немецки. Но это уже походило на допрос, и Катарина ответила не сразу и с явным оттенком недовольства в голосе, но снова по-русски:

– Да, знаю, но плохо.

Кейда поняла: служанке приказано говорить с ней по-русски. Тревожный признак. Тем более в незнакомой обстановке этого островного замка. И как всегда в подобных случаях вся подобралась, словно сжатая пружина, почувствовала прилив сил. И пёс, следовавший впереди, вдруг повернулся, подождал и когда её рука коснулась его шеи, тихо и тревожно взвизгнул. Неужели он слышит её тревогу? Поразительно! Да уж и пёс ли он? Может, Анчар какое-то высшее, загадочное существо, ангел-хранитель, посланный небесами?..

Она склонилась к Анчару и щекой прижалась к его морде. Фрау Катарина, увидев эту сцену, тоже приостановилась и с изумлением смотрела на них. Потом она распахнула двери и предложила войти в комнату с мебелью тёмного дерева.

Электрические лампы походили на гроздья свечей. Посредине стояла кровать. Постель благоухала свежестью, возле окна у зеркала прижался к стене маленький полумесяцем диван. А рядом – кресло. В него и опустилась уставшая от дорог и волнений Кейда.

Меж тем, Анчар по-хозяйски обошёл и обнюхал все закутки, заглянул в приоткрытую дверь ванной, толкнул её лапой и повернулся к хозяйке: погляди, мол, что тут для тебя приготовлено. Собственно, тут была даже не ванна, а бассейн, облицованный васильковым кафелем, и все ручки и краны – фарфоровые, отделанные хромированным металлом. На полках рядом с зеркалами – мыло, духи, кремы...

Словно дух святой выросла в дверях Катарина. Смотрела ласково, с чуть заметной улыбкой.

– Ванну желаете принять?

– Если можно.

– Да, да... Вот полотенце, и всё тут... к вашим услугам.

Скоро бассейн был полон, и Катарина опорожнила в него флакон с какой-то жидкостью, распространив в воздухе аромат леса и утренней озёрной свежести. И не выходила из ванной, а села в одно из кресел, стоявших в простенках между зеркалами. На почтительном расстоянии от неё и от ванны расположился Анчар.

Кейда поначалу стеснялась Катарины и даже Анчара, но потом решила, что так тут заведено: служанка не выходит из ванной, пока ей не прикажет хозяйка. Она быстренько разделась, и перед Катариной, словно из пены морской, поднялась Афродита.

Катарина повторила вопрос, который в подобной обстановке задавала ей и фрау Мозель:

– Сколько вам лет?

– Семидесяти ещё нет, – улыбнулась Кейда, и Катарина громко засмеялась.

– Представляю себе господ англичан, если б они вас увидели.

– Англичан? Почему англичан?

– Хозяин замка – англичанин. Тут, правда, со всего света гости, но больше – англичане. Им барон Ацер из Мерсбурга присылает русских девиц. Молоденькие, лет по пятнадцать-шестнадцать. Их отбирают для него во всех лагерях. Разных я тут вижу, но таких прекрасных, как вы, госпожа баронесса...

– Вы полагаете, и меня для утех?

– Что вы, что вы? – замахала руками служанка. Вы баронесса, знатная госпожа, – о вас нам сказал сам командор, он с вами приехал.

– Командор? Что это за звание? Такой чин, видно, в английских войсках есть.

Катарина смутилась и ничего не ответила. Поднялась с кресла:

– Вам нужно что-нибудь? На ночь я вам волосы уложу.

– На ночь? Хорошо. Я вас позову. А теперь Анчара бы покормить.

– Я и вам, и ему ужин принесу.

– Мне молока и белых сухариков, если они есть.

– О, да, найдутся.

Кейда направилась к постели. Ей хотелось полежать с дороги. И хотя в голове её роем жужжали тревожные мысли, смутные догадки, она очень скоро заснула. И ей приснился сон: она стоит по стойке «смирно» перед командиром огневого взвода и ждёт распоряжений. И Пряхин ей что-то говорит, но голоса его она не слышит. К ним подходит генерал и тоже что-то говорит, но и его голоса не слышно. И неожиданно, словно спустившись с небес, к ним присоединяется мама. Она тянет к ней руки, плачет, – но и её не слышно...

Кейда открывает глаза и видит, как фрау Катарина, стараясь не греметь, расставляет перед ней на столике чашку с молоком, блюдо с пирожными, шоколадом и сухариками.

У стены под окном поставлены чашки с водой и едой для Анчара. Но пёс не подходит к ним, он сидит у изголовья хозяйки и зорко наблюдает за каждым движением фрау Катарины. Впрочем, тревоги не проявляет. И Кейда, поблагодарив служанку, принимается за ужин.

Пока она спала, Катарина принесла ей халат, – светло-оранжевый, как луч заходящего солнца, – небрежно бросила его на спинку кресла и тут же поставила отделанные серебряной вязью туфельки. Халатик ей понравился настолько, что она вдруг возгорелась желанием иметь точно такой же, да и туфельки, похожие на хрустальные башмачки Золушки, тоже.

Кейда стояла у окна, поглаживала шею прильнувшего к ней Анчара и смотрела на берег озера, с которого к замку был перекинут довольно крепкий, на бетонных опорах, мост. А за мостом, на пологом зелёном склоне разбросала весёлые белобокие домики маленькая деревушка. Они, деревушки, были тут справа и слева, и там далеко, в окрашенных золотом заходящего солнца горах.

Всё тут напоминало Кейде исполинский цирк под открытым небом: озеро – арена, берега и поднимающиеся кверху поля – зрительный зал. Но только на зелёных и чистых склонах не люди, а домики деревень, хуторов. Светятся белизной стен богатые дворцы, виллы... Да, тут вся Швейцария в миниатюре, три её кантона – Тургау, Санкт-Галлен и Аппенцелль.

Над последними двумя поднимаются Альпы.

Неслышно подошла сзади фрау Катарина, тихо проговорила:

– Майор Венцель просит принять его. Вы знаете майора Венцеля?

Кейда кивнула: да, знаю. Взглянула на себя в зеркало:

– Зовите майора.

И села в кресло, обняв левой рукой Анчара.

Майор Венцель, заместитель Ацера, – его лишь однажды видела Кейда,– вошёл смело, как старый знакомый. Щёлкнул каблуками. Кейда царственно, лениво протянула руку. Майор порывисто, с жаром поцеловал её. Кейда сидела прямо, смотрела строго.

– Рада вас видеть, майор. Вы, верно, с поручением от полковника Ацера?

– Ну, нет, скорее, наоборот: без его ведома. Как бы тайком, по особо важному делу.

– Я знала вас как человека долга и строгой дисциплины.

– Да, вы не ошиблись. Чувство высшего долга движет мною и теперь. Но для начала хочу знать: могу ли я вам довериться? Можно ли рассчитывать на ваш высокий патриотизм и личную преданность фюреру?

Кейда стремительно поднялась, выбросила вперёд руку.

– Я солдат фюрера и буду ему верна до гроба!

Майор, испугавшись, даже отступил в сторону, но быстро собрался с духом, оглядел комнату и подвинул к креслу стул. Анчар зорко наблюдал за ним, но, видимо, не находил в его словах и движениях дурных намерений, был спокоен.

Так же спокойно и ласково смотрела Кейда в синие, тревожно напряжённые глаза майора. Он был молод, светловолос и атлетически сложен – чистопородный ариец. Лицо покрылось бледностью, – по всему видно, он сильно волновался. Кейда же, хоть и была лет на десять моложе собеседника, упорно и с чуть заметной лукавой усмешкой прощупывала взглядом офицера.

– Вы хотели мне что-то сказать, майор.

Она кивнула головой на дверь и взглядом взывала к осторожности.

– Не беспокойтесь, – сказал майор, – нас никто не слышит. Катарине я доверяю.

Вздохнул глубоко, сощурил глаза.

– Полковник Ацер и господа из замка мальтийского командора готовят крупную диверсию против фюрера.

– Вы меня пугаете.

– Баронесса! Я говорю вам правду. Наберитесь мужества меня понять. И то же вам скажет ваш брат, доблестный офицер германской армии Вильгельм. Вы должны решить с кем вы – с Ацером или с нами?

– С фюрером. Я с фюрером, господин майор. И если Ацер... Если вы представите доказательства...

Кейда снова поднялась, приняла боевую стойку.

– Готова собственноручно без посторонней помощи...

– Нет, нет! Как раз действий с вашей стороны никаких не надо, вы только знайте об этом. И как-нибудь ненароком, нечаянно не дайте себя втянуть в масонскую авантюру.

– Масонскую? Что это такое – масонскую?

– A-а... Это долго объяснять. Масоны – секта, братство, их ещё называют каменщиками. Они есть везде – и в Германии, и в России. Их можно встретить возле Гитлера и в окружении Сталина, а уж что касается Черчилля или Рузвельта, – они там всюду.

– Но – каменщики? Я в толк не возьму. Каменщики, маляры, плотники строят дома!

– Они тоже строят дом, но только не для других, а для себя. И дом этот золотой, из чистого золота. Масоны всюду ищут золото. Деньги и золото! Человек, создававший масонскую братию, сказал: «Дайте нам деньги, и нам неважно, какая будет власть». Сказано давно, двести лет назад. А теперь ещё им понадобились и газеты, и журналы, и радио. Они злейшие враги' Гитлера. Наш фюрер долго думал, куда пойти войной – на Запад или на Восток, но вся штука в том, что Россия полностью подпала под власть масонов. И фюрер свои дивизии устремил туда.

– Целил в масонов, а попал в Ивана?

– Ну... это – длинная история, как-нибудь в другой раз...

– А Сталин? Он тоже...

– Сам-то Сталин, скорее всего, и не масон, но братья-каменщики в России всюду – и в советах, и в партийном руководстве. Но главное – печать. Она там вся у них. Этот же... глупый, чванливый грузин в кармане у них сидит, не рыпается. Русский Иван, защищая свой дом, прикрыл грудью и клопов, заползших во все щели. Знай он об этом, он бы задолго до нашего нападения шуганул бы иноземную свору. Но он ничего не знает – и со всей славянской яростью лупит нашего бедного Фрица, и, похоже, нас всех расколошматит и войдёт в Берлин.

– А они, братья-каменщики?

– Они сейчас вывозят из Германии золото. И хозяин Мальтийского замка, – он выгребает золото из мюнхенских банков, а потом, после войны, – всем – и немцам и русским – они продиктуют свою волю.

– Но, может быть, им бы нашу сторону занять? – кидала наживку Кейда.

– Странная у вас логика, госпожа баронесса! – с явным раздражением отозвался майор. – Германия двинула против них всю свою мощь, хочет мир избавить от вселенской заразы, а вы...

– Простите, майор, я не подумала. Я, право, и не полагала ни о чём подобном. Знала только, что нам нужны пространства России, а тут – каменщики.

Кейда виновато улыбнулась собеседнику, одарила ласковым взглядом и, склонившись к нему, проговорила:

– Вы, право, очень интересный собеседник, – не заказать ли вам кофе?

– Не откажусь! – сказал майор. И зачем-то поднялся, прошёл за спинку кресла и там принял позу оратора.

– Наш Ацер и весь сонм разноязычных молодцов, как осы в здешних замках, – все они враги фюрера и всего человечества. И Сталин, запускающий их нам под рубашку, скоро на себе испытает их коварство. Ему бы договориться с фюрером да объединить силы двух близких по духу народов, да двинуть бы эту мощь на Англию и Америку, и на все страны, где плотно укоренились каменщики! Но Сталин – азиат, он не знает и не любит русских, ненавидит нас, немцев. Вот я вам прочту выписку из газет. Послушайте, что сын его Яков на допросе сказал: «Сталин... боится русского национального движения. Создание оппозиционного Сталину национального русского правительства могло бы подготовить путь к скорой Победе». Он, Яков, и нам глаза раскрывает. Нам бы с самолётов не бомбы на них бросать, а листовки да газеты на русском языке, и всех вождей их раскрывать да показывать, кто они такие: и Сталин кто такой, и Ленин, которому они молятся. Да рацию бы для русских наладить и вещать день и ночь, вот тогда и посмотрели, что бы от них осталось, от кремлёвских правителей. Сталин один чего стоит! Да его бы и называть не иначе, как Джугашвили, и высмеивать бы русских: зачем, мол, вы, глупые бараны, на престол грузина сухорукого возвели? Русского что ли не нашлось? Неужто мол, так глупы вы, что одного умного из русских не нашли?.. А, впрочем, что я говорю! В Америке и вовсе паралитик правит, а в Англии эту жирную свинью, Черчилля, посадили. А Сталин ещё и ростом с ноготок. Рябой карлик!

Катарина принесла ужин, и майор Венцель, распалённый вниманием собеседницы, принялся с аппетитом есть. Один за другим поднимал тосты, предлагая пить за фюрера, за победу и не смущался тем обстоятельством, что Кейда лишь поднимала бокал, но даже не касалась его губами.

– Пью за ваш Рыцарский крест. Слышал, что сам фюрер прикрепил его вам на грудь...

Майор запнулся на этом слове, мельком взглянул на крепкую, проступающую из-под воздушной ткани девичью грудь баронессы, опалил себя дерзкой мыслью, но тут же подумал; баронесса! Девушка!.. Что за чушь бросается мне с вином в голову?

Повернулся к Анчару, сидевшему всё это время у ног хозяйки, потянул было к нему руку, но Кейда сказала:

– Остерегитесь! Мой пёс добр и благодушен, но к мужчинам меня ревнует.

Венцель вскинул голову:

– М-да-а... Цербер!

Кейда разливала кофе – пахучий, дымящийся. Оглушённая смелым откровением майора, она не скрывала к нему своей приязни, благодарности за доверие.

– Я вам признательна. Вы мне доверились, и я ценю это, – сказала она, как бы в поощрение пододвигая к собеседнику блюдо с пирожными, сдобными сухариками, печеньем.

– Я не так смел и доверчив, как вам могло показаться. Встретиться с вами и быть откровенным повелел мне Павел Николаевич.

– Павел Николаевич? – встрепенулась Кейда. И Анчар привстал, кинул взгляд на Венцеля и мордой потянулся к хозяйке: не грозит ли тебе опасность?

Кейда повторила вопрос.

– Да, он самый. Павел Николаевич, русский ученый, изобретатель, мудрец... Он первый открыл нам глаза на этих... мальтийских сычей. Он по велению старого барона выкраден у Ацера – для фюрера, для будущего Германии. Там у него лаборатория, он атомщик, но пока создает акустические приборы для обнаружения подводных лодок.

– Он работает на немцев?

– Он создаёт приборы, но генералу Функу сказал: предателем своего народа не будет, и, следовательно, до конца войны секретов своих не выдаст. Ваш дядюшка приказал фрау Мозель хорошо кормить русского учёного, часто менять ему постель, бельё... Ну, и она– старалась.