Текст книги "Бойцы тихого фронта"

Автор книги: Иван Винаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Чен закончил перевод моей речи. Мужчины быстро встали и склонили головы в глубоком и продолжительном поклоне.

Собрание подпольной десятки закончилось произнесением присяги. Каждый вставал со своею места, произносил слова клятвы, низко склонял голову перед домашним алтарем предков и молча садился на место.

Присяга гласила: «Клянусь прахом предков, что буду служить коммунистическим идеям, отдам силы, а если понадобится, и жизнь, за братство, социальную справедливость и счастье моего трудового народа. Клянусь!»

Клятва верности делу, которому ты себя посвятил, не новшество в практике революции. Подобную клятву давали и мы в боевых десятках и пятерках Плевенской организации. Клялись в свое время и наши деды – борцы за национальное освобождение, они целовали крест и револьвер и получали напутствие священника-революционера. Но клятва, которую давали китайские товарищи, чем-то отличалась от них. Мне трудно определить точно, в чем выражалось это отличие, мне вообще трудно делать анализ всего, что относится к этой стране. Пожалуй, их присяге был свойствен непередаваемый фанатизм, с которым члены боевой группы произносили слова клятвы «о верности до смерти», странный блеск их глаз напоминал лихорадочный блеск глаз наркоманов. Миг произнесения клятвы был решающим в их судьбе.

Однажды я был свидетелем страшной картины – публичной казни в крупном городе Баодин, оккупированном Чжан Цзолином. Этот город расположен на железнодорожной линии Пекин – Тайюань, долг службы заставил меня остановиться там на сутки после того как я закончил дела в Тайюане. Судьбе было угодно, чтобы казнь состоялась накануне моего отъезда из города на площади перед гостиницей, где я жил (мы выбрали небольшую гостиницу в одном из отдаленных от центра кварталов города). В этот город до меня приезжал Гриша в связи с «торговой деятельностью» нашей фирмы в Пекине. Я явился в гостиницу поздно ночью, сопровождаемый Ченом, без которого, может быть, стал бы жертвой гангстеров или бандитов – в то время Китай кишел ими.

Проснулся я рано, задолго до того когда мне надо было вставать. Меня разбудили удары барабана и пронзительный свист маньчжурских свирелей, а также необычный гомон толпы. Я подошел к окну своего номера. Вся площадь оказалась забитой людьми, стоявшими вплотную друг к другу. Посередине многотысячной толпы, на небольшом свободном пространстве, я увидел трех обнаженных до пояса китайцев со связанными сзади руками, стоявших на коленях прямо в грязи. Я стоял у окна и не находил в себе силы оторваться от этого тревожного зрелища.

Ждать пришлось недолго. Звуки свирелей и удары барабана внезапно прекратились, и в свободном пространстве, окруженном толпой, появился офицер в сопровождении десятка солдат. Офицер нес в руках длинный свиток, он развернул его и стал громко читать, указывая пальцем на связанных полуголых людей. Что бы это значило?

Мне все стало ясно, когда я внезапно увидел среди солдат, окружавших офицера, человека с топором. Боже мой, оказывается, я присутствую на казни! Китайские товарищи уже рассказывали мне о подобных казнях на Севере и в Пекине, где господствовал диктатор Чжан Цзолин. Власти при народе обезглавливали арестованных коммунистов, которые имели при себе оружие, а также тех, кто участвовал в каких-либо политических мероприятиях. До восстания в Кантоне подобные казни были редким явлением, но теперь, после разгрома Кантонской коммуны, повсюду в Китае диктаторы – монархисты и чанкайшисты – вынули мечи из ножен. Казнили рабочих, солдат, еще вчера принимавших героическое участие в эпическом походе на Север, крестьян из революционных организаций… Казнили в присутствии всего населения села или квартала (если это имело место в более крупном городе), где жили «красные бандиты», для острастки и в назидание остальным. То, что теперь увидели мои глаза, было новой страницей трагедии китайского народа.

Офицер-прокурор сыграл свою роль, и в дело вступил палач. У меня не хватило сил смотреть на эту невероятную сцену, но я знал, в чем состоит его роль: палач отрубал одну за другой головы троим связанным полуголым мужчинам, безмолвно и, казалось, бесстрашно стоявшим на коленях в окружении толпы…

Когда я открыл глаза, тела лежали в грязи, содрогаясь в предсмертных конвульсиях. Произошло нечто ужасное, о чем до этого момента я знал только по книгам.

Но судьба в этот день уготовила мне еще один «сюрприз», надолго выбивший меня из колен и ставший причиной тяжелого нервного расстройства.

Когда палач ушел и народ, на вид равнодушно стоявший около места развернувшейся трагедии, уже собирался разойтись, эта сцена получила неожиданное продолжение. Из толпы послышались громкие призывные голоса, проникшие даже в мой номер. «Что это? – спрашивал я себя. – Может, кто-нибудь выражает протест или выкрикивает угрозы палачам?»

Нет. В тот день мне предстояло увидеть самую странную картину в моей жизни, страшную своей парадоксальностью.

Голоса, которые я услышал, принадлежали четырем мужчинам. Они растолкали толпу и предстали перед группой военных. Они наперебой громко говорили что-то офицеру, затем снимали с себя ветхую одежонку и становились рядом с обезглавленными телами. И все повторилось: сначала им связали руки, причем они сами без звука и без какого-либо жеста протеста протягивали их. Они встали на колени в грязь на небольшом расстоянии друг от друга…

Я отошел от окна, задернул плотные занавеси, чтобы как-то изолировать себя от происходящего на площади. Первые трое были коммунисты, это очевидно. Но что означал поступок четверых?..

Через час я покинул гостиницу, перед которой все еще валялись в грязи тела казненных. Чен, ждавший меня внизу, нанял рикшу и вкратце объяснил мне разыгравшуюся трагедию: четверо мужчин, добровольно подставивших головы под топор палача, были из той же боевой десятки, к которой принадлежали и первые трое. Поскольку данная ими клятва верности до самой смерти гласила: «один за всех и все за одного», они решили, что их долг – разделить участь казненных товарищей…

Эта история, свидетелем которой мне довелось стать в северном китайском городе Баодине, заставила меня задуматься над странной душой этого народа, над его проявлениями, кажущимися нам невероятными. Что означал поступок четверых? Стоическое поведение перед лицом смерти первых троих вызывает восхищение: этот поступок мы отлично понимаем. Наша новейшая история изобилует примерами мужественного поведения перед лицом смерти. Но как охарактеризовать поступок их товарищей? Что это? Проявление долга быть верным до конца? Но человек, который, никем не разыскиваемый, добровольно кладет свою голову на плаху, не учитывает целого ряда обстоятельств. А они делают его самопожертвование ненужным и бессмысленным. Верность, в которой он клялся, – это верность не отдельному лицу, а великому идеалу социального освобождения. Офицер, прочитавший приговор, отнюдь не высшая моральная инстанция, а самый обыкновенный палач. Кроме того, бессмысленное самопожертвование сеяло страх и смуту в сердцах людей, все еще не посвященных в благородные пели нелегальной борьбы, для которых жизнь была ценностью, не заменимой никакими идеями…

Большая часть китайского народа и, конечно же, подавляющее большинство партии не имели элементарных политических знаний и нередко недоумевали, сталкиваясь с крупными и сложными проблемами китайской общественной жизни. Причиной этого была вековая отсталость, рабская психика, сформировавшаяся за века гнета монархов, мандаринов, феодалов. И убеждение, что жизнь не представляет никакой ценности. В этой стране, где людей считают на миллионы, где не существует никакой регистрации населения, никаких удостоверений личности или паспортов, где число семей растет невероятно быстро и невероятно быстро создаются новые семейные очаги, где зачастую рождение человека не приносит радости, а смерть – скорби, здесь, в этой стране, наши нормы поведения, наши понятия о верности, наши идеалы человеческой личности и ее счастья преломлялись совершенно неожиданным образом…

Я думал тогда и продолжаю думать: какая понадобится огромная работа, какие титанические усилия надо приложить, чтобы вывести этот народ из черной тьмы вековой отсталости, чтобы вдохнуть в его душу истинную и реальную надежду на счастье человека, чтобы просветить его ум с помощью высоких гуманных идеалов коммунистического учения. Это должна быть настоящая богатырская работа, подобная той, которую проделали большевики среди широких крестьянских масс царской России, среди изнемогавших от непосильного труда рабочих в шахтах и дымных фабриках. Такая же титаническая, вдохновляемая высокими идеалами работа, какую проделали в свое гремя основоположники партии тесняков в нашей стране, соратники Благоева, преследуемые, но гордые своим высоким призванием просветителей.

Да, нужна была титаническая работа среди всех слоев этого народа, работа, вдохновляемая достижениями мировой культуры и марксистской теорией общественного развития. Цитаты – догмы Мао, зазубривание его лжемарксистских теоретических положений, хоровое восхваление Мао и все формы современной «культурной революции», практическое уничтожение партии к добру не могли привести. В мое время этот народ расплачивался кровью за свою политическую слепоту и наивность. Как будет расплачиваться Китай теперь, после культа Мао…

Заканчиваю свои заметки о Китае. Пользуюсь возможностью сказать, что мы, интернационалисты, помогавшие вооружению и созданию военной организации в китайской партии, приложили все усилия, чтобы оградить уже созданные боевые пятерки и десятки от трагедий, подобных той, что разыгралась и Баодине. Мы старались при встречах с подпольщиками, руководителями десяток и активистами разъяснять подлинный смысл клятвы верности коммунистическим идеям, смысл лозунга «один за всех и все за одного». Кроме того, мы внушали им: высший партийный долг повелевает коммунистам не присутствовать на публичных казнях. Мы говорили и убеждали, как и какими средствами настоящий коммунист должен сражаться на классовом фронте, как надо вести себя перед лицом смерти, как надо оберегать свои ряды от провалов, как спасать тех, кого можно спасти, без ненужного и бессмысленного самопожертвования… Это были семена, которые мы разбрасывали на огромной непаханной целине. Тысячи людей должны были последовать нашему примеру, потому что никто до тех пор не вступал в контакт с массами народа, руководствуясь добрыми намерениями, не прибегая к грабежам, насилиям, убийствам.

Мы покинули Китай в начале 1929 года. Разумеется, нас сменили новые товарищи. Берзин не держал своих людей за границей продолжительное время: и самый хороший разведчик допускает неточности, которые могут попасть в поле зрения западных разведок и центров контрразведки. А Китай в то время являлся театром действий разведчиков всех родов и всех национальностей. Речь шла о весьма «лакомом куске», и потому колонизаторы шли ва-банк, стараясь дорваться до того, что ускользало из рук.

Прежде всего мы прикрыли деятельность наших фирм в Пекине и Шанхае. В сущности, фирмы остались, но они уже имели меньшие вклады в банке – только то, что получали от нас «официальные собственники» как законную долю подлинных доходов. «Собственники» остались верны нам. Большинство других наших «торговых агентств» в Китае тоже готовы были служить интернациональному делу. Всех их буквально через несколько месяцев получил в наследство кадровый разведчик Рихард Зорге – его Берзин послал в Китай в качестве руководителя группы.

Мы покончили с делами и на промышленном предприятии в Харбине, куда в последний период переместилась большая часть нашей работы. Это была вполне современная для своего времени консервная фабрика. На ней работало более 500 рабочих. Ее владелец Леонид Вегедека, дореволюционный политэмигрант, обосновался в Харбине надолго, но не забыл ни своей родины, ни своего долга по отношению к ней. И когда мы предложили ему через его жену Веронику (кстати, она окончила Сорбонну) сотрудничать с нами, он с готовностью взялся за это.

В то время Галина покинула Пекин и перешла работать в Харбинский дальневосточный банк, не изменив, разумеется, своей «настоящей» работе. Нам в помощь прислали из управления разведчика Леонида Этингона. Мы с Гришей жили в небольшой вилле в окрестностях Харбина, где он мог посвятить свободное время любимому занятию – разведению кроликов и голубей… Не улыбайтесь, дорогой читатель. Даже старый разведчик имеет право на хобби. Надо добавить, что в данном случае речь шла не просто о хобби. Голуби служили курьерами. Неожиданно для меня Гриша оказался неподражаемым дрессировщиком почтовых голубей. С привязанной к хвосту в непромокаемом конверте небольшой запиской эти птицы пролетали огромные расстояния в сто, а то и больше километров, чтобы доставить в определенный город и дом указания и принести ответ…

После нашего отъезда фабрика «Вегедека», разумеется, осталась в Харбине и позже перешла в «наследство» новому составу советских разведчиков. Когда Леонид Вегедека скончался, его жена, наша сотрудница, женщина великолепного артистического дарования, прямо-таки рожденная для сцены и театра, продала имущество и вернулась на родину.

Мы покинули Китай, не испытав горечи провала. Мы выполнили свою задачу. Центр получал от нашей группы регулярную информацию о соотношении военно-политических сил и скрытых тенденциях в них, а это определяло в то время поведение и судьбу Китая. Советскому правительству приходилось делать, и оно делало все необходимое для защиты своих дальневосточных границ, по ту сторону которых с остервенением точили зубы японский империализм и его китайские марионетки.

«Благодарю за все, возвращайтесь домой!» – передал Берзин. Мы, коммунисты, посланные оказывать помощь этой стране, ее измученному народу, сделали все, что нам велел интернациональный долг. Другим предстояло занять наши места. А остальное было делом самого китайского народа.

Часть четвертая
ЗАЩИТА СОВЕТСКИХ ГРАНИЦ НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ – ЗАЩИТА МИРА

1. КОНФЛИКТ НА КВЖД. ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЕ ГРАНИЦЫ СОВЕТСКОГО СОЮЗА – ГРАНИЦЫ МИРА

Я уделяю несколько страниц конфликту на Китайско-Восточной железной дороге, потому что в то время он был «сенсацией дня» для всего мира. В разрешении этого конфликта пришлось участвовать и мне.

Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД) являлась единственной магистралью на суше, связывавшей Советский Союз с Китаем, и имела важное значение для политических и культурно-экономических отношений между этими странами. Ее строили в начале нашего века перед русско-японской войной, линию почти целиком строила Россия, используя свои материалы, своих людей и свои средства. Дорога имела огромное стратегическое значение для обороны Дальневосточного края от нашествий японских самураев.

КВЖД пересекала Маньчжурию крест-накрест с запада на восток и с севера на юг, точкой пересечения являлся Харбин. Главный ее отрезок на линии восток – запад (протяженностью 1000 километров) начинался в Чите, где она соединялась с Транссибирской магистралью, затем проходила по территории Маньчжурии через Харбин и Мукден и шла дальше на восток до Владивостока. Вертикальный отрезок север – юг начинался на советской территории у Благовещенска, затем проходил по территории Маньчжурии через Харбин и шел дальше до города Чанчунь.

До Великой Октябрьской социалистической революций КВЖД являлась собственностью царской России.

В 1918 году Советская Россия через народного комиссара иностранных дел Г. Чичерина объявила основные принципы своей внешней политики по отношению к Китаю. О КВЖД Г. Чичерин заявил:

«Мы уведомили Китай о том, что отказываемся от всего, что царское правительство награбило в Маньчжурии, и восстанавливаем суверенные права Китая на ту территорию, по которой проходит самая важная торговая артерия – Китайско-Восточная железная дорога, собственность китайского и русского народов, стоившая многих миллионов народных денег и поэтому принадлежавшая только этим народам и никому другому. Больше того, мы предполагали, что если Китай вернет русскому народу вложенные в строительство этой магистрали деньги, то он может ее выкупить, не дожидаясь сроков, предусмотренных договором…»

Сунь Ятсен воспринял декларацию Чичерина как искренне протянутую руку помощи. И только внутренние междоусобицы в гоминьдане помешали ему немедленно приступить к разрешению этой проблемы.

В апреле 1918 года японские империалисты высадили десант во Владивостоке. К ним присоединились десанты США и Англии. Полчища интервентов превышали 150 тысяч солдат, солидно вооруженных, хорошо снабжавшихся боеприпасами. Ими командовал отборный офицерский состав. Воспользовавшись затруднениями молодого Советского государства, интервенты оккупировали весь советский Дальний Восток, Приморье, Забайкалье, Сибирь. Они оккупировали и КВЖД. Было сколочено пресловутое «Дальневосточное правительство» во главе с премьер-министром Хорватом и военным министром адмиралом Колчаком, вскоре провозгласившим себя «верховным правителем всея Руси». На золото империалистов была создана крупная белогвардейская армия численностью более 300 тысяч человек под командованием Колчака.

А дальше?

Дальше события развивались совсем не так, как ожидали империалисты. Проявив железную выдержку, «большевистская Россия» не только защитила свое право на существование, но и в результате тяжелых кровопролитных боев изгнала со своей земли всех врагов, наемников и интервентов. Освободила от них и Дальний Восток.

Во владение КВЖД снова вступили ее истинные хозяева. Советское правительство предложило Сунь Ятсену упредить совместную эксплуатацию железной дороги. Так обстояли дела до конфликта на КВЖД в 1929 году.

После измены Чан Кайши весной 1929 года северокитайские реакционные генералы оккупировали Дальневосточную железную дорогу и нагло изгнали советских рабочих и служащих, чуть не ставших жертвой их зверств. Все сооружения, все имущество и все учреждения, включая и Харбинское управление, были бесцеремонно конфискованы и разграблены. Они организовали и нападение на советское консульство в Харбине, а его персонал подвергли издевательствам и унижениям… Волна репрессий, бешено раздуваемая чанкайшистами, приняла самые грубые формы. Более 2000 советских граждан, рабочих и служащих КВЖД и сотрудников харбинского консульства были арестованы и брошены в концлагеря, где они содержались в невыносимых условиях. А десятки из них были обезглавлены по приказу китайских властей.

Советский Союз направлял ноты протеста, призывая китайские власти к гуманному отношению к незаконно арестованным, настоятельно требовал их освобождения, предлагал переговоры об урегулировании спорных вопросов. Все напрасно: китайские марионетки в своем бешеном озлоблении шли к намеченной цели.

Эти бесчинства были только началом. Подстрекаемые Англией, США и Японией, чанкайшисты в июле 1929 года приступили к усиленным военным приготовлениям и провокациям на дальневосточной границе с очевидной целью: спровоцировать войну, нанести удар Советскому Союзу там, где он относительно слабее защищен, – на Дальнем Востоке, – оккупировать Приморье, Хабаровский край и Забайкалье и создать «независимую Дальневосточную державу». Империалисты пытались осуществить то, чего им не удалось добиться десять лет назад.

Военные провокации империалистов и их китайских слуг на Дальнем Востоке являлись, как известно, частью большого заговора, усиленно планировавшего новый поход против Страны Советов. Империалисты считали, что Советский Союз бросил все силы на выполнение первой пятилетки и не сможет выделить средства и силы для защиты своих границ.

В начале августа 1929 года Советское правительство спешно создало специальную дальневосточную армию – Особую Краснознаменную Дальневосточную армию (ОКДВА). Командующим был назначен герой гражданской войны, бывший главный военный советник китайской революционной армии В. К. Блюхер. Исключительно удачный выбор! Кто мог лучше знать Забайкалье, Приморье, Хабаровский край, Сибирь, чем Блюхер, десять лет тому назад изгнавший оттуда белогвардейцев и интервентов! К тому же он лучше других знал характер своего неприятеля!

В. К. Блюхер должен был согласно приказу Советского правительства нанести сокрушительный удар по китайским контрреволюционерам во главе с Чан Кайши и их империалистическим подстрекателям, в первую очередь – японским самураям, и защитить границы СССР.