Текст книги "Бойцы тихого фронта"

Автор книги: Иван Винаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Создание законспирированной организации подсказала сама жизнь. Правые силы, занявшие ключевые позиции и в органах власти, и в гоминьдане, вскоре передали власть в руки представителя компрадорской буржуазии Юань Шикая. Они убедили Сунь Ятсена подать в отставку в пользу Юаня, который будто бы один в состоянии объединить страну и упрочить положение республики. За короткое время Юань фактически реставрировал монархию и провозгласил себя новым императором. Сунь Ятсен был вынужден на непродолжительное время эмигрировать в Японию. Через два года революционная партия, завоевавшая симпатии и поддержку огромных масс населения, подняла повсеместно по всему Китаю восстания, и Юаню пришлось расстаться с властью. Но прежде чем окончательно исчезнуть со страниц истории, диктатор отказался от власти в пользу нескольких милитаристских клик, группировавшихся вокруг продажных генералов Дуан Цижуя, У Пэйфу, Цао Куна, Чжан Цзолина и других.

Сложными – то верными и целенаправленными, то ошибочными, непоследовательными, реставрационными – были шаги республики, неясными ее политические концепции, глубоко укоренившимися конфликты между отдельными группировками, которые выдавали себя за ее защитников. Хотя одна из целей революции и была осуществлена – эксплуататорская Цинская династия оказалась свергнутой, – республика была не в силах разрешить основные противоречия китайского общества: наступательный демократизм масс пугал либеральную буржуазию. Вскоре она порвала с крестьянством и пошла по пути милитаризации и предательских соглашений с иностранным капиталом. Япония, во время первой мировой войны решительно вмешавшаяся в «битву за Китай», фактически установила над страной свой контроль.

Новый решительный шаг в идейном созревании Сунь Ятсен, а вместе с ним и китайское освободительное движение, совершили после Великой Октябрьской социалистической революции в России. Под ее влиянием Сунь Ятсен превратил свой «принцип национализма» в принцип беспощадной и бескомпромиссной борьбы с империализмом; «принцип народовластия» – в идею народной диктатуры, а принцип «народного благоденствия» из требования аграрной реформы перерос в требование немедленной национализации крупной промышленности, с тем чтобы частный капитал не мог держать в руках судьбы народа.

Именно после Октябрьской революции – а Сунь Ятсен приветствовал ее как «надежду человечества» – он пришел к своим замечательным трем стратегическим лозунгам, которые могли бы обеспечить победу китайской революции. Они включали союз с Коммунистической партией, поддержку рабочих и крестьян, союз с Советской Россией.

«Дальнейшая революционная борьба нашей партии может оказаться безрезультатной, – писал тогда Сунь Ятсен, – если мы не будем учиться у России».

В то время как в 1918 году Япония, США, Франция и Англия организовывали на Дальнем Востоке экспедиции белогвардейцев и интервентов, снабжая Колчака – «верховного главу всея Руси» – и других белых генералов несметным количеством оружия, снаряжения, продовольствия, золотом и даже составом всевозможных «советников», Сунь Ятсен послал Ленину приветственную телеграмму:

«Революционная партия Китая выражает глубокое восхищение тяжелой борьбой, которую ведет революционная партия Вашей страны, и выражает надежду, что революционные партии Китая и России объединятся для совместной борьбы».

В конце 1920 года наступили благоприятные перемены и в Китае. Удалось разгромить милитаристские клики в южных провинциях, а в апреле 1921 года полностью освободить Кантон. Сунь Ятсен был избран президентом Китайской республики.

В том же году, после разгрома Колчака, белогвардейские банды были изгнаны из Забайкалья и Приморья, удалось освободить от разбойничьих шаек барона Унгерна Монголию. В Китай из Москвы прибыл посланец Ленина.

Радости Сунь Ятсена не было границ. Он нуждался и в помощи, и в советах, и в друзьях. Формально власть Южного правительства Сунь Ятсена распространялась на провинции Гуандун, Гуанси, Юньнань, Гуйчжоу, Сычуань и часть провинции Хунань. Фактически же полностью его власть признавали только в провинции Гуандун. В Гуанси все еще управлял милитарист генерал Лу Юнтин, собравший многочисленную армию головорезов и самовольно провозгласивший себя губернатором. Подобное же положение создалось и в других «союзных» провинциях, где почти не считались с властью Кантонского правительства. В Гуандуне тоже хватало милитаристов, ждавших удобного момента, чтобы установить личную военную диктатуру в своих округах. Понадобились гигантские усилия для национального и территориального объединения огромной страны с сотнями миллионов населения, все еще не пробудившегося для проявления общественной инициативы. Сунь Ятсен видел в партии большевиков, в Ленине, в новой России главную опору в деле разрешения собственных проблем, друзей и доброжелателей революционного Китая.

В то время власть Кантонского правительства – единственного законного конституционного правительства Китая, распространялась только на южную часть Китая. Северная часть и Маньчжурия все еще находились под властью реакционного узурпаторского правительства Пекина, а оно, со своей стороны, – под сапогом генерала Чжан Цзолина. Чжан Цзолин официально числился командующим войсками или военным губернатором Маньчжурии, но что значила в те бурные годы «чистая» политическая власть, лишенная вооруженного могущества! Чжан Цзолин в свою очередь подчинился Токио. Таким образом, Пекин фактически превратился в орудие Японии, ее империалистических планов в Китае и на всем Дальнем Востоке.

В конце 1921 года Сунь Ятсен организовал поход против Пекинского правительства, срывавшего все попытки добиться национального объединения страны. Но пока он успешно воевал на Севере, военный комендант Кантона объявил себя диктатором. Измена генерала заставила Сунь Ятсена немедленно вернуться и наказать изменника…

Это был не первый и не последний случай измены со стороны генералов. Сунь Ятсен очень встревожился. На кого опереться, от кого ждать помощи в тяжелой борьбе за спасение Китая? В то время – в конце 1921 года – была основана коммунистическая партия Китая. Она была малочисленной, но история Европы говорила о том, что партия коммунистов – это партия будущего, сила, на которую можно опереться как на верного самоотверженного союзника. И Сунь Ятсен собирался включить ее в объединенный политический союз гоминьдана.

«Если мы хотим чего-нибудь добиться, – говорил Сунь Ятсен после неудачного похода на Север, – то должны искать новых путей. У нас не было образца, которому можно было бы следовать. Но теперь такой образен есть: это Россия.

Необходимо учиться у нее. Необходимы тесные деловые контакты с русскими. Русские осуществили революцию и выдержали четырехлетнюю гражданскую войну. В Россию ворвалось больше иностранных войск, чем когда-либо находилось в Китае. И все же русские победили, потому что они располагали народной армией, новой армией, созданной в ходе революции, и эту армию вели в бой люди партии, революционеры. Эту армию поддерживали рабочие и крестьяне, народ…»

В соответствии с этими мыслями Сунь Ятсен решил реорганизовать гоминьдан – этого требовала революция. И он послал в Москву военно-политическую делегацию: ознакомиться с деятельностью советских правительственных, военных и партийных организаций, а также попросить неотложной помощи. Это решение нашло выражение в советско-китайском соглашении, подписанном 26 января 1923 года Сунь Ятсеном и посланцем Ленина А. А. Иоффе. Ленин протянул братскую руку Китайской революции в самый трудный момент ее развития.

Первым конкретным результатом переговоров китайской делегации в Москве явилась командировка в Китай группы советников-добровольцев, во главе с видным большевиком М. М. Бородиным. В состав группы входили коммунисты, имеющие богатый опыт нелегальной борьбы, участвовавшие в революции, в разгроме контрреволюции и иностранной интервенции. Именно в таких военных и партийно-политических советниках крайне нуждался Сунь Ятсен. Глава группы, Бородин, не имел военного опыта, но был дальновидным политиком, тонким дипломатом, крупным партийным стратегом и организатором.

Бородин руководил всей работой группы советников, однако сложная военно-политическая обстановка в Китае вскоре показала, что необходимо присутствие опытного военного руководителя. В октябре 1924 года в Гуанчжоу приехал в качестве главного военного советника Сунь Ятсена и гоминьдана герой революции В. К. Блюхер.

Василий Константинович Блюхер, по национальности русский, родился в 1890 году в семье крестьянина-бедняка. Он начал свою трудовую деятельность на вагоностроительном заводе в г. Рыбинске. Человек недюжинного ума, решительный, волевой, Блюхер вскоре выдвинулся в ряды руководителей пролетариата. Но после одной успешной проведенной забастовки царская охранка бросила его на три года в тюрьму.

Во время первой мировой войны Блюхер служил в армии унтер-офицером, был тяжело ранен и уволен из армии как «негодный к строевой службе». Он поступил рабочим на судостроительный завод в Сормово, где вступил в ряды партии большевиков.

Начавшаяся Октябрьская революция открыла широкое поле деятельности для тысяч талантливых выходцев из народа – людей, самоотверженно сражавшихся за свою, советскую власть. Одним из героев революции стал Блюхер. Он покрыл себя неувядаемой славой в борьбе против белогвардейцев и интервентов. Под его командованием был осуществлен героический сорокадневный поход партизанской армии по тылам белоказацких войск, бои за Каховку, за Перекоп (ворота в Крым), легендарные сражения под Волочаевкой, о которой и сейчас поют популярную песню. В 1918 году В. К. Блюхер был награжден высшей наградой республики – орденом боевого Красного Знамени. В 1921—1922 гг. он стал главнокомандующим, военным министром и председателем Военного Совета тогдашней Дальневосточной Советской Республики – самого неспокойного района, где предстояло разгромить бесчисленные полчища белогвардейских генералов и разного рода интервентов. Блюхер блестяще справился с этой задачей, очистив от врагов огромный район Сибири, Забайкалья и Приморья.

Вместе с В. К. Блюхером в Китай были направлены опытные специалисты-революционеры. «Миссия Блюхера» – под таким именем вошла в историю советско-китайских отношений эта небольшая группа военных специалистов-революционеров, которые вместе с политическими советниками Бородина оказали неоценимую помощь Китаю.

Работа советских военных и политических советников, приглашенных Сунь Ятсеном, к весне 1926 года сводилась к следующему.

Был установлен порядок в армейских соединениях суньятсеновского правительства.

На острове Хуанпу, расположенном на реке Чжуцзян близ Гуанчжоу, столицы революционной провинции Гуандун, была создана первая в истории Китая революционная военная школа. В ней будущие командиры революционной армии получали не только военную, но и политическую подготовку, что уже само по себе представляло небывалый факт во всей тысячелетней истории Китая.

Был составлен новый устав и коренным образом реорганизован гоминьдан с целью превращения его в мощную, дисциплинированную политическую партию, способную взять на себя руководство народными массами и осуществить широкую программу всесторонней национальной реконструкции.

Состоялся Первый съезд обновленного, коренным образом перестроенного гоминьдана, который с включением Коммунистической партии фактически перерос в Единый национально-революционный фронт Китая. Съезд избрал Сунь Ятсена пожизненным председателем революционной партии и принял историческое решение о создании революционной армии по образцу Красной Армии.

Началось создание революционной китайской армии – опоры революционной власти и щита революции против поползновений мирового империализма.

Вот в главных чертах успехи, достигнутые при непосредственной помощи советских военно-политических советников за краткий период времени – два-три года. Читателю не обязательно быть политиком или военным специалистом, чтобы понять, какую колоссальную по объему и какую важную для судеб страны работу проделали посланцы Ленина в поддержку Китайской революции.

Вот почему Сунь Ятсен, преисполненный безграничной благодарности к советскому народу, с предельной ясностью понимавший, что без его помощи Китайская революция обречена на гибель, перед смертью продиктовал завещание китайскому народу и обращение к правительству СССР. В нем вождь Китайской революции писал:

«…Дорогие товарищи! Прощаясь с вами, хочу выразить пламенную надежду, надежду на то, что скоро наступит рассвет. Наступит время, когда Советский Союз, как лучший друг и союзник, будет приветствовать могучий и свободный Китай, когда в великой битве за освобождение угнетенных наций мира обе страны рука об руку пойдут вперед и добьются победы…

11 марта 1925 года, Сунь Ятсен».

Пророческие слова великого народного вождя. Действительно, через четверть века после его смерти Китайская революция победила, опираясь на всестороннюю братскую помощь могучего Советского Союза. Однако бессмертные заветы Сунь Ятсена были забыты китайскими руководителями из группы Мао Цзэдуна, грубо растоптавшими священные традиции советско-китайской дружбы, клеветавшими на родину Ленина, на страну, которую Сунь Ятсен назвал «великой надеждой» не только Китая, но и всех угнетенных империализмом народов.

Китайская революция причалила к надежному берегу только благодаря боевому братству с Советским Союзом.

3. В ДАЛЬНИЙ ПУТЬ. ТРАНССИБИРСКАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА

Транссибирская железная дорога, пересекающая Советский Союз от Москвы до Владивостока на Тихом океане, с давних пор занимала мое воображение. Благодаря гигантской протяженности примерно в десять тысяч километров и тому, что она пересекает труднопроходимые и малонаселенные районы – горы, огромные сибирские равнины, тайгу, – Транссибирская железная дорога представляет собой одно из замечательных творений русского инженерного гения. И вот случай предоставлял мне возможность проехать на ней из конца в конец.

Конец января 1926 года.

На восток выехало несколько человек из группы, которая ехала по заданию Четвертого управления. В Китае нас должны были включить в миссию Блюхера как советников по вопросам военной разведки: революционная армия Сунь Ятсена на ряде фронтов терпела поражения между прочим и потому, что разведка – этот в большинстве случаев решающий фактор военно-политической операции – полностью игнорировалась… Разумеется, Берзин предупредил нас, что в Китай мы едем прежде всего как коммунисты-революционеры, что мы должны быть готовы отозваться на любой призыв гоминьдана и коммунистической партии защищать Китайскую революцию…

Отправились мы из Москвы в снежную зимнюю ночь. На вокзале нас никто не провожал, хотя на сей раз мы ехали официально с паспортами, где значились наши подлинные имена: Берзин считал, что не следует поднимать лишнюю шумиху. Логично было предположить, что западные центры разведки весьма активно интересуются не только составом, но и числом советских военно-политических советников, вызванных для оказания помощи Сунь Ятсену.

Вещи мы собирали и упаковывали с величайшей осторожностью: поклажа не должна быть объемистой (в Китае нам следовало обладать способностью к быстрому передвижению), но нам хотелось взять необходимые вещи, одежду, фотоаппарат, кое-какие книги.

Галина ревниво следила за тем, чтобы в чемоданы не попала ни одна ненужная вещь, но в них нашлось место для ее любимых книг. Сумеет ли эта женщина с нежной, чувствительной душой, поклонница театра, музыки и литературы, справиться с суровыми требованиями воинского долга?

Впрочем, пора вкратце познакомить читателя с Галиной, моей женой, которая со дня отъезда в Китай стала и товарищем по работе. Ей предстояло вынести на своих хрупких плечах тяжелую ответственную миссию военного разведчика. Она ехала на Дальний Восток шифровальщицей, а впоследствии в Европе по совместительству исполняла обязанности шифровальщицы и радистки.

Я познакомился с нею за три года до этого. Разумеется, это произошло случайно, большинство наших счастливых встреч в жизни – дело случая. Все благоприятствовало этому: и моя молодость, и начало весны в Серебряном Бору под Москвой, куда меня послали на двухнедельный отдых, и чудесная обстановка и уют дач – недавней собственности крупных сановников, где теперь отдыхали старые большевики и рабочие московских заводов.

Познакомился я с ней на праздничном вечере у одной старой большевички, Нины Петровны, которая с неистощимым интересом слушала мои рассказы о Болгарии. Нас представили друг другу, я очутился в дружеской компании, окруженный вниманием и доброжелательностью.

Галина Лебедева (так она назвала себя) сидела рядом со своей приятельницей. Когда я начал рассказывать о Болгарии, она безмолвно слушала, пристально глядя на меня большими карими глазами. Ни о чем не спросила, не сделала ни одного замечания, ничем не обнаружила своего присутствия. Голову ее оттягивали тяжелые длинные косы.

Когда в следующую субботу наша компания снова собралась у пылающего камина, я понял, что никто другой из присутствующих меня не интересует: Галине Лебедевой адресовались и мои слова, и взгляды и трепет моего существа. То ли она умела слушать, то ли любовь делала меня красноречивым, не знаю, но те вечера в Подмосковье остались одним из самых прекрасных периодов моей жизни. Я думал тогда, что ничего мне больше не нужно для настоящего счастья, что карие глаза Галины, ее тонкое лицо, тяжелые русые косы могут заменить мне весь мир. Она хорошо пела – ее мягкий альт наполнял ночь красотой и поэзией… Чудесные вечера в Подмосковье подарили мне законную долю простого и великого человеческого счастья, называемого любовью…

И вот теперь, спустя три года после нашей встречи в Подмосковье, Галина Лебедева ехала со мной в Китай. Как же так получилось, что она – дочь царского генерала, скончавшегося за несколько лет до революции, воспитанница знаменитого петербургского Института благородных девиц, поклонница изящных искусств, дала согласие включиться в рискованную и опасную работу военного разведчика? Она была членом партии, а до революции сочувствовала революционному движению. Но тогда мне казалось – да и теперь кажется, – что главной причиной был я: что она готова была поехать в любое место и взять на себя любое задание, лишь бы быть вместе со мной; что она готова отказаться от своего призвания – сцены, от развития своего музыкального дарования, лишь бы быть со мной… Я не задумывался над тем, насколько я прав. Возможно, это была всего-навсего прекрасная иллюзия, питавшая мое мужское самолюбие. Сама Галина с ее тонкой славянской душой и способностью понимать состояние мужа никогда не пыталась разрушить мою иллюзию, за что я ей особенно благодарен. Разумеется, тогда мы были еще очень молоды, нам предстояло пройти через многие испытания, открыть для себя много истин – жизнь необъятна, и чем больше плывешь в ее океане, тем яснее понимаешь ничтожность человеческого тщеславия. Но человек всегда остается человеком. Как это важно знать, что жена, которую ты любишь, шагает с тобой в ногу не только по велению долга, но и по зову сердца…

Вместо того чтобы уснуть после перегруженного важными делами и тысячами мелочей дня, Галина уселась у небольшого столика, зажгла настольную лампу и принялась за чтение.

Я не подал вида, что проснулся. Какая-то новая, особенная атмосфера воцарилась в купе поезда, и мне показалось, что все рассеется, как сон, если я промолвлю хоть слово. Углубившись в книгу, слегка наклонив голову к плечу, Галина сидела в спокойной позе как будто у себя дома, на Цветном бульваре (она так хорошо умеет повсюду создавать уют). Много ночей, проснувшись, я наблюдал, как она, склонившись над книгой, погружалась в волшебный мир искусства и по-настоящему жила в нем. Но чем вызвана замеченная мной перемена? Да, с ней произошла перемена. Я улыбался, но мне было грустно: Галина сейчас выглядела по-иному, чем дня два тому назад, когда она вернулась из парикмахерской, после того как отрезала свои чудесные русые косы. Этого требовала новая работа, особые условия в Китае. В первое мгновение я изумился. «Галя, что ты наделала!» – вскрикнул я. Мне показалось, что она посягнула на нечто бесконечно дорогое, которое я считал своей собственностью. «Разве такая я тебе не нравлюсь?» – она закружилась, встряхнула копной остриженных по европейской моде волос. «Если ты хоть что-нибудь смыслишь в моде, как полагается каждому современному мужчине, ты должен поздравить меня!» И рассмеялась. Но смех ее звучал невесело, хотя она старалась внушить и мне, и себе самой, что, по существу, ничего особенного не произошло… Мне казалось, она сама сознавала, что во всем этом была какая-то символика. Что, вместе с отрезанными косами, канули в прошлое детство, молодость, безмятежные годы на родине, что с этого дня перед ней простираются далекие, неведомые, рискованные пути военного разведчика. Что впредь каждый ее шаг, каждая мысль и жест будут подчиняться суровым военным требованиям; что у нее не будет постоянного угла, который можно назвать своим домом; что, ложась спать, она не будет знать, удастся ли ей спокойно провести ночь, не будет уверена, что человеку, с которым она соединила свою жизнь, не придется уехать куда-нибудь по требованию сурового долга; не будет знать, увидится ли она с ним когда-нибудь.

Галина оторвалась от книги и стала смотреть в окно вагона. Железные колеса мерно постукивали, поезд летел через снежную пустыню все дальше и дальше на восток. О чем она думала? Может, в этот тихий полуночный час в душу ее закралось сомнение? Все может быть. Разве и я не сомневался столько раз в своих силах и в силах других людей, зависевших от меня, разве не боялся, что у меня не хватит сил до конца честно выполнить свой долг?..

С тех пор прошло много лет, и теперь можно сказать, что зря я тогда боялся за Галину. Она шла по тяжелым дорогам, по которым ее вел воинский долг, уверенной поступью. Она была моим верным шифровальщиком и радистом, незаменимым советчиком, надежным другом.

Транссибирская железная дорога пересекает границы двух континентов. Мы доехали до Читы, а дальше поезд понес нас по маршруту Харбин – Пекин – Шанхай – Кантон знаменитой КВЖД. Мы ехали более девяти суток. Поезд останавливался только на крупных станциях, чтобы пополнить запасы воды и топлива и дать пассажирам возможность размяться на перроне и перекусить в станционных буфетах.

Хотя белогвардейские банды и армии интервентов были изгнаны с советской земли, следы их варварского нашествия встречались на всем протяжении магистрали. Ведь первой заботой интервентов являлся захват Транссибирской железной дороги – это был единственный путь, который вел в европейскую часть России. По Транссибирской магистрали им пришлось отступать. При отступлении они разрушали все, что могли, что успевали разрушить, – станционные постройки и ремонтные мастерские, мосты, виадуки, само полотно железной дороги. Многое они не успели уничтожить: партизанские обходные рейды Блюхера и неожиданные атаки соединений Красной Армии сеяли среди интервентов страшную панику; под конец они думали только об одном: как спасти свою шкуру…

До Свердловска пейзаж за окном был знакомый – поезд шел по гигантской русской равнине, что тянулась от Карпат до Урала и от Балтийского моря до Крыма и Одессы, по равнине, пересекаемой могучими, медленно текущими реками, покрытой березовыми рощами и хвойными массивами, небольшими холмами, с редкими селениями.

Свердловск – это уже Урал. Свердловск (бывший Екатеринбург) – один из старейших и крупнейших промышленных и культурных центров старой России. Это город металлургов, город богатых традиций революционной борьбы.

Поезд немного постоял на станции, словно отдыхая, и вскоре Свердловск остался позади. Но Урал продолжался. Железнодорожная трасса проходила по краю глубоких долин, через тоннели, прорытые в огромных скальных массивах заснеженных гор, пересекала бурные горные реки. Я, болгарин, воспринимал уральский пейзаж как свой родной, мне казалось, что я проезжаю через горы моей родины.

Наиболее интересная часть путешествия началась после Петропавловска и Омска. До этих мест все в большей или меньшей мере было знакомым. А после Петропавловска и Омска начиналось нечто, приводящее человека в изумление, – тайга, вековые непроходимые леса.

Мне кажется, тот, кто не видел тайги, по-настоящему не знает России. До этого мое представление о ней было совсем иным, оно определялось в основном ее масштабами. Когда я увидел тайгу, то понял, что Россия отличается от любой другой страны мира. Пейзаж до Урала можно еще в той или иной мере сравнить с пейзажем (правда, в сильно сокращенных пропорциях) ряда европейских равнинных государств. Но то, что видишь после Петропавловска и Омска, можно увидеть и узнать, можно почувствовать только в России.

Поезд шел через тайгу несколько суток, пока не показались Иркутск и озеро Байкал. В течение нескольких суток по обе стороны железнодорожного полотна зеленой стеной тянулся лес. Лес, лес, лес, лес… Ничего другого, кроме леса и клочка голубого неба. В конце вторых или третьих суток пассажир чувствует себя как на океанском пароходе. Не хватает только качки и морской болезни. Все то, что вы там можете увидеть, превосходит нормальные человеческие представления об огромном, бесконечном, гигантском: тайга не имеет ни конца, ни края…

За период с 1926 по 1929 год мне пришлось четыре раза проехать через всю Россию до Читы, четыре раза пересечь тайгу. В первый раз, как я уже сказал, я сел в поезд Транссибирской магистрали в Москве. Остальные три раза мне пришлось ехать из… Вены. Читатель, наверно, догадывается почему: задачи разведки заставляли меня ехать через «большевистскую Россию» транзитом в качестве иностранного торговца, комиссионера или коммивояжера, которому предстоит заниматься бизнесом в Китае. Он, видите ли, страдает морской болезнью и не может сесть на пароход в Гамбурге или Гааге, чтобы плыть на Дальний Восток, в конце концов он хочет выиграть время и потому отправляется в Китай «напрямик», а не «в объезд». Это я говорил своим спутникам. Как солидный торговец-комиссионер, я ехал в первом классе, носил обувь и костюмы из самого дорогого материала, сшитые по самым модным венским образцам, расточал улыбки и чаевые, курил ароматные египетские сигареты и то и дело, в зависимости от обстоятельств, демонстрировал пренебрежение, подозрительность и наивное отношение к «большевистской России»… Мои поездки начинались в Вене не только потому, что мне предстояло выполнять специальные задания. Были еще соображения. Во-первых, это делалось в целях обеспечения полной безопасности в Китае. Наши случайные попутчики в поезде, в большинстве случаев агенты иностранных разведок, могли в Китае засвидетельствовать перед своими резидентами, что «своими глазами» видели, как интересующая их особа (я или кто-нибудь из моих коллег) ехала транзитом из Вены, где находится ее торговый центр, и что она не принадлежит ни к «красным», ни к «подозрительным». Это во-первых. А во-вторых… На этом пункте мне хочется остановиться подробнее.

Первое соображение подсказал Берзин, и оно полностью оправдалось. Второе выдвинули мы. Оно вытекало из впечатления, которое производила на нас тайга.

Для меня, славянина и коммуниста, тайга и все путешествие через Россию было праздником – праздником для воображения, не успевающего насытиться многоликой красотой этой земли; праздником для сердца, вступавшего в соприкосновение со своей праземлей, прародиной; праздником моих коммунистических убеждений; праздником моей веры: раз в России, на этой необъятной земле, восторжествовала революция, то будущее мира непременно принадлежит коммунистическим идеям…

Кроме того я видел, как русский пейзаж, особенно тайга, воздействуют на чувства и мысли иностранных пассажиров Транссибирской железной дороги.

Это влияние трудно описать.

Русский лес действовал на них, как шок. Шок внезапный, неожиданный, потрясающий всего человека, имеющий в большинстве случаев неожиданные для самого пассажира последствия.

Разумеется, иностранные пассажиры, ездившие в те годы по Транссибирской магистрали, были разные люди. Многие из них являлись агентами разведок – французской, английской, американской, японской, – встречались среди них и всевозможные «эксперты по России», и просто диверсанты, снабженные подлинными заграничными паспортами. Они ехали через Россию, чтобы познакомиться с этой загадочной «красной» страной, непосредственно почувствовать дух ее земли, высмотреть новый промышленный объект или военную установку, услышать случайно вырвавшуюся из уст русского пассажира секретную новость, поймать, если случайно повезет, на «удочку» какого-нибудь наивного гражданина.

«Так вот она какая – Россия!» – можно было, словно в открытой книге, прочесть на лицах некоторых из них. А ведь это только часть ее… Ее не объедешь на поезде, не охватишь взглядом, даже солнце не может осветить ее всю сразу (когда во Владивостоке всходит солнце, в Минске еще ночь)… «Какая бесконечная земля! Какие богатства! Как ее лучше завоевать? Как захватить эти богатства? Как воевать с этим народом, как его победить?..»

Выехавшие из Вены врагами этой земли, приехавшие, чтобы злословить, вредить, шпионить, некоторые из этих людей прибывали в Китай неузнаваемо переменившимися. Еще в Вене они легко вступали в разговор со мной и моими коллегами, мы быстро находили общий тон и язык. До Москвы совместно ругали все «красное», отворачивались от революционных плакатов и лозунгов на перронах станций, откровенно демонстрировали досаду при неизбежных контактах со всем советским – таможенниками, проводниками вагонов, официантами вагона-ресторана…

Краткая остановка в Москве подстегивала нашу антисоветскую ярость… «Жаль, ах как жаль, что великая Россия попала в лапы этой неграмотной сволочи – лентяям-фабричным, солдатам, вшивым мужикам. Какая трагедия…» Обильный обед в вагоне-ресторане и крепкие французские вина смягчали нашу ярость, поднимали настроение у будущих «хозяев и освободителей России» – мы провозглашали тосты за провал советского строя и пели старинные русские романсы.

Алкоголь мутил сознание собеседников, они теряли над собой контроль и у них помимо воли вырывались отдельные слова и целые фразы, которые о многом говорили опытному уху, давали возможность установить подлинную личность торговых агентов и комиссионеров. В этих фразах содержались не только отголоски дикой злобы и не просто угрозы.