Текст книги "Полынь - трава горькая (СИ)"
Автор книги: Иван Вересов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
Глава 40. Лягушонок
Константин Михайлович Бережной заступил на дежурство. Первым делом разобрал карты. Перегружено отделение, то ли жара сказывается, но угроз много. Просмотренные карты легли стопкой на край стола.
Завотделением любил свою работу, любил беременных, младенцев, персонал от сестер до уборщицы. Любовь любовью, а медсестре выговор объявить придется, хорошо, парень этот находчивым оказался, а то сиганула бы Ирина в окно и питерскую девочку с собой утащила, как её…Кирсанова Нина.
Нина, Нина… выудил из стопки ее карту, развернул.
– Не нравится мне твое УЗИ, – вслух произнес он, внимательно рассматривая распечатку. Чиркнул назначение – завтра повторить, посмотреть динамику. Снова задумался о провинившейся сестре. Объявишь выговор – уйдет, а кто заменит? Конечно и попивает, и грубит, но на такую зарплату уважающий себя специалист не согласится… Значит, опять воспитывать тет-а-тет, вызвать и пропесочить хорошенько, чтобы пост не бросала. Усмехнулся. Сестричка эта, как и многие, боялась его панически, будто он живьем младенцев ест. На самом деле наказывать, отчитывать, заставлять переделывать Константин не любил, скорее сам бы сделал, но знал – так нельзя и руководил отделением по-военному строго, спуска не давал, но разбираться старался внутри коллектива. За это уважали, может и любили, коллектив-то женский. Беззащитные они, особенно беременные, обидеть легко.
Решил сам прогуляться до поста, размяться, заодно глянуть, что там со стеклом в туалете. Хотя сегодня мог бы все дежурство спать, Екатерина Максимовна с ним в смене, надежная, старой закалки, еще со студенческой практики Константин знал её.
Свет в коридоре был притушен, три женщины, которым в палатах мест не хватило, спали на высоких кроватях-каталках, в конце коридора у стола дежурной горел матовый настенный светильник, над ним мерно щелкали, отсчитывая секунды, часы.
Екатерина Максимовна, старшая медсестра, спала, облокотясь о стол и уложив голову на руки. Устает, по две смены подряд пашет, а дома внучка семимесячная. Здесь и родилась, Константин сам принимал. Он улыбнулся, вспомнив крепкую здоровую, под четыре кило девочку. Но это редкость, отделение специфическое, профильное, с угрозой выкидыша женщины лежат, рожают недоношенных. Вон как Ира… улыбка сбежала с лица, Константин нахмурился, не его смена была, может и вытащил бы её мальчика с того света. А может, и нет… он же не господь бог, двадцать восемь недель, вес меньше килограмма, такие редко выживают, а если случается, то почти все с патологиями. Иногда природа лучше знает кого оставить, а кого отсеять, чтобы породу улучшить, люди ей только мешают и более всех врачи. Но Иру жаль, вряд ли она сможет еще родить…
Константин тронул старшую сестру за плечо
– Екатерина Максимовна, как у вас тут? – она сонно захлопала глазами.
– Ой, Костя! А я что-то раскисла совсем после сегодняшних представлений, – в неформальной обстановке она звала его по имени, еще со студенческой ординатуры пошло, – Мамки взбаламутились, из палаты в палату шастали, охали, ахали. Парня того зашивать пришлось, с хирургии звонили, что все хорошо, но связку он повредил. Вот есть же на свете такие люди! Себя не пожалел, в окошко впрыгнул.
– Да, удивительный случай, хорошо, что обошлось и все живы-здоровы. А вы бы прилегли часа на два, я сам посижу, мне все равно где заявления подписывать. Потом смените меня.
Она мотнула головой и поплелась в ординаторскую. Устает, возраст сказывается. Заменить некем, опять же, на такую зарплату кто согласится? У Максимовны и пенсия, и зарплата – на круг набегает, а молодой специалист в частную клинику подастся.
Константин расположился за столом, сверил назначения по тем женщинам, которых вел. Заметил под журналом листы свидетельств о перинатальной смерти, смертность высокая, за неделю четверо. И больше трех дней прошло, сведений не подали, почему надо самому перепроверять все! Упустил сегодня, дикий случай этот…
Константин вспомнил, что окно хотел проверить, забрал просроченные свидетельства со стола, встал, мимоходом заглянул в туалет, увидел, что стекла так и нет. Ночной ветер задувал в окно, одуряюще звенели во дворе цикады. И ведь разбилась бы Ирина. Он вспомнил какой легкой она показалась, его руки не почувствовали веса взрослой женщины. Изводит себя, от еды отказывается, так и до анорексии докатится. Придется кормить через зонд… Бедная, бедная…
Константин всегда был профессионально ровен в эмоциях, врач должен лечить пациентов, а не жалеть их, как его профессор руководитель диплома говорил: "На всех жалости не хватит" и все же эту отчаявшуюся душу жаль…
Третий год заведовал Константин отделением, всякое бывало, но до суицида не доходило. Да, неприятности могли получиться крупные, проверка прокурорская радости не добавила бы. Впору сердиться на Ирину, а он жалеет.
Максимовна сменила через два часа, как и договаривались, на циферблате четыре утра, теперь Константин мог уснуть ненадолго. С бумагами разобрался, отчетности столько, что лечить некогда, только пиши, да пиши. Ни о какой науке речи нет, а ведь мечтал, и разработки лежат, но практика и отделение съедали все.
Вместо того, чтобы вернуться к себе в кабинет, Константин поднялся этажом выше, в реанимацию новорожденных– его детище, то, чем он гордился. В палате с кювезами оставался всего один малыш, несмотря на тяжелые роды и третью степень недоношенности он выжил, остальные – нет. Сведения по ним завтра надо передать, все сроки прошли.
Малыш лежал неподвижно, странно непропорциональный, тонкие ручки и ножки слишком коротки казались для такого туловища, пальчики без ногтей, голова без волос. Отечное красное тельце опутано трубками и проводками датчиков, ни дышать, ни есть он сам не может, без кювеза с подогревом и системой ИВЛ, без кормлений из шприца он не прожил бы и нескольких минут. А за жизнь цепляется отчаянно, молодец.
Константин улыбнулся краснокожему инопланетянину, но тут же посуровел, накатила боль воспоминаний. Своих ни жену, ни ребенка он спасти не смог, весь арсенал техники, все его знания, опыт оказались бесполезны. Множество сложнейших родов принял у чужих женщин, а в тот раз не дотянул. И точно знал, где ошибся, но понял слишком поздно…
На экране монитора, укрепленного на стене над кювезом, отображались показания приборов, беспокоиться не о чем, пока все идет хорошо. Здесь, на отделении Константин мог поручиться за жизнь этого малыша, но что будет, когда его переведут в детскую больницу, а потом в дом малютки? Мать от него отказалась. Константин не осуждал – жалеть, осуждать ему не позволяла профессиональная этика. Есть закон, разрешающий женщине не забирать младенца, тем более такого. Выходит, выжил он, да никому не нужен, мать сегодня выписалась, даже не взглянула на него. А тот, которого ждали, кого ставили выше самой жизни – не смог удержаться в ней.
– Ну, живи, лягушонок, ногти нарастут, – сказал Константин малышу, еще раз взглянул на монитор о вышел.
Вернулся к себе, все намеченное сделал, можно спать, а сон нейдет, в темноте тревога и прошлое. Достаточно одного укола и крепкий сон с нереальными сновидениями обеспечен, но Константин никогда не позволял себе этого. Сесть на иглу легко и доступ к препаратам есть, но что потом? Жизнь не закончилась в тот день, когда его сын не сумел сделать первый вдох, продолжалась она и после похорон жены и ребенка. О справедливости или несправедливости провидения Константин не задумывался, фаталистом не был, в бога не верил. Он продолжал жить, продираясь сквозь препятствия. В этом они и тот безволосый малыш похожи.
Присутствие кого-то в комнате заставило резко подняться с дивана.
– Кто здесь? – Константин щелкнул выключателем. – Ирина?
Видно он все-таки задремал и не слышал, как она вошла.
– Ира? Что ты…
А больше ничего спросить не успел, она метнулась от двери к нему, упала на колени, обхватила за ноги.
– Христом богом прошу, Константин Михайлович! Что хочешь сделаю!
Он с трудом оторвал её от себя, заглянул в глаза. Там боль бесконечная, но не безумие.
– Ирина, что случилось?
– Мальчика отдай мне, – выдохнула она, а слезы по щекам катятся, руки дрожат, – отдай его мне.
– Какого мальчика?
– Отказного. Я знаю, слышала! Отдай его мне, – схватила Константина за руки, порывалась целовать, бормотала сбивчиво все одно, – Я любить его буду, а за тебя бога молить. Ты можешь… можешь…
– Да что я могу?! – Константин резко отстранился, – ты с ума сошла что ли, мне такое предлагать!
Она сидела на полу раздерганная, раздавленная неизбывным горем.
– Не будет у меня деток больше, не будет…
Раскачивалась, как сомнамбула. И снова жалость к ней толкнула Константина в сердце.
Поднял, усадил женщину на диван.
– Я укол тебе сделаю сейчас, поспишь.
– Такой сделай, чтобы не просыпаться! Жить я не хочу, – тихо и спокойно сказала Ирина, – и не буду.
Константин не ответил, выбрал ампулы из застекленного шкафа, поставил Ирине внутривенно укол диазепама.
– Ложись.
Она не спорила и не плакала больше. Константин сам уложил ее, не сказать чтобы насильно, Ирина не сопротивлялась, тряпичной куклой была в его руках. Он укрыл женщину больничным одеялом, Ира тут же свернулась калачиком, подтянула колени к груди, а Константин зажег настольную лампу, погасил верхний свет и пошел в ординаторскую рыться на полке с обменными картами, у него хранились только тех женщин, которых он вел сам. Таким образом карта Лены-Кристины была у Константина, а Ирины – нет.
Приморский родильный дом еще не дошел до современных технологий, электронная отчетность, базы данных, карты рожениц – все существовало в бумажном варианте, в здоровом шкафу набитом пластмассовыми боксами, закрепленными за врачами. Неразбериха, бесконечное дублирование бумажек сводили с ума, но сейчас Константин радовался, что ничего нет в электронном виде.
Он перебирал карты и размышлял о том, что собирался совершить. По сути дела преступление, наверное, статья, если вскроется. Но Константин был уверен, что поступает правильно, эта женщина и этот малыш нужны друг другу сейчас, они погибают, в его силах спасти обоих, для этого он должен, минуя долгую и сложную систему усыновления, передать малыша Ирине. Усыновить тоже можно, но только через органы опеки, через суд, это месяца три четыре, в лучшем случае. И все это время младенец должен находиться в доме малютки. Выживет ли он там? Слишком слаб… А что с Ириной произойдет за это время? В окно шагнет, в петлю полезет, или на рельсы ляжет? И ответственность за эти две смерти будет на нем!
Вот… карта Ирины, еще не заполненная на тех страницах, где должна быть информация о родах и новорожденном. Все, что необходимо, он впишет сам, поменяет местами решения судьбы двух младенцев. Того, который мертв, необходимо кремировать, а живому сменить бирки с фамилией матери и датой родов.
Вернувшись в кабинет Константин сверил данные рожениц по группам крови, повезло – и у Лены, и у Ирины была вторая. У умершего мальчика кровь не брали, а данные по живому не занесли. Внимательно сверяя с общим журналом родов числа и время, вес, рост, предлежание.
Константин аккуратно заполнял карты, поглядывая на спящую Ирину, когда все было готово, достал из застекленного шкафа кусок медицинский клеенки, вырезал два квадратика на которых написал:
Симонова И.А.
палата 12
Мальчик
Вес 1200 гр
Рост 37 см
Роды 11 августа 20** года
Проткнул скальпелем дырочки в клеенке, продел тонкий бинт…
В палате детской реанимации над кювезом единственного пациента все также ползли по монитору цифры и линии, работал аппарат ИВЛ
Ручки у малыша были мягкие, гуттаперчевые, по сравнению с ними рука Константина казалась огромной. Но чуткие пальцы мужчины легко справились с задачей, старые бирки были сняты, а новые, вместе с надеждой на жизнь, надеты на тоненькие кисти.
– Ну, что, лягушонок? А я тебе маму нашел, – младенец смешно сморщил нос, дрыгнул ножками. – Ладно, ладно, приведу, когда дозреешь немножко.
Никто бы не узнал в склонившемся над кювезом мужчине строгого заведующего отделением. Константин с нежностью смотрел на крохотного морщинистого голыша.
– А, вот еще что мы не сделали…
Константин открепил от кювеза бумажку с данными и поменял ее с той, которую еще не сняли с кювеза, где меньше суток пробыл умерший сын Ирины.
Теперь никто бы не смог сказать, что малышей поменяли местами. Оставалось обосновать на отделении удивительный факт – ложное известие о смерти новорожденного.
Глава 41. Дар Господень
Нина в эту ночь уснула крепко, сквозь сон ей мнилось, что по палате кто-то ходит, но разлепить веки она не смогла. Проснулась утром от холодного прикосновения градусника, его бесцеремонно сунула Нине подмышку дежурная сестра. Потом завтрак, ленивые разговоры, заглядывание в окно. Погода была пасмурная, настроение сонное.
И вдруг нагрянул многолюдный обход. Заведующий и с ним врачи отделения, старшая сестра и та, что дежурила вчера – она была заревана, шмыгала носом и комкала в руках марлю.
Процессия в белоснежных халатах втянулась в двенадцатую палату, врачи полукругом встали перед кроватью Ирины. Она со страхом и недоумением взглянула на Константина Михайловича, а он, выдержав паузу начал своим обычным строгим тоном:
– Ирина Александровна! Мы, всем составом отделения пришли, чтобы принести вам наши глубокие извинения.
– Что случилось, Константин Михайлович, – пролепетала Ира. Было видно, что она напугана.
– Недопустимый случай произошел по вине одной из наших сестер, – при этих словах завотделением медсестра тихонько заскулила и уткнула лицо в марлю. – Ну, что тут скажешь? Перепутали мы младенцев, – развел руками Константин Михайлович, – вашего и соседки вашей по родильной. Вот, Галя в тот день дежурила… вам решать, что теперь с ней будет.
– Ирина Александровна, миленькая! – заголосила Галя, – я сама не понимаю, как такое могло выйти! Простите меня! У меня ж тоже детки… Я же не нарочно… Сама не знаю как…
– То есть, – Ира встала, подошла к Гале, – то есть… – губы у неё задрожали, она с трудом произнесла, – то есть это не мой мальчик умер?!
– Не ваш, – подтвердил завотделением.
– Господи Исусе Христе…царица Небесная, – ахнула Мария и всплеснула руками
– Ира!!! – Зойка кинулась к Ирине обниматься
В белой свите Константина вполголоса начали обмениваться мнениями, но тут же притихли, когда заведующий отделением заявил:
– Вы можете написать исковое заявление о возмещении морального ущерба, и взыскании с виновной…
– Я могу посмотреть? – перебила Ира, – пожалуйста! Не надо ущерб, никого наказывать не надо… Мальчика посмотреть… Пожалуйста…
– Не будете наказывать? И увольнять не будете? – кинулась к Константину Галя.
– Это Ирина Александровна решит, – Константин казался неумолим. Но когда Ире отвечал, то голос его неожиданно смягчился, – конечно можете, он в палате интенсивной терапии и очень вас ждет.
Нина заметила, что Ирина и завотделением переглянулись странно, и как будто в глазах Ирины была благодарность, а у Константина Михайловича во взгляде мелькнул смех. Что ж тут смешного? Ира чуть с собой не покончила, а он…
Но тут все заговорили разом, и Ганя громче всех:
– Ой, божечки! Як добре, щастя то яке!
Врачи потянулись за заведующим из палаты в коридор.
До вечера отделение гудело о необычайном событии, кто возмущался, кто смеялся, ругали Галю, сетовали, что Ирина не стала заявление писать.
– Добрая душа! – стрекотала Зойка, – вот я бы её!
– Ты бы её, – увещевала Маша, – а горшки за нами кто носить будет?
– Ну не знаю! Как это можно, детей попутать! Идиотизм какой-то, спирту, наверно, нажралась.
– Зой, перестань, – остановила Ирина, она после того, как сходила посмотреть младенчика, сидела тихая, задумчивая, как будто непрестанно молилась про себя. – Давайте лучше чай вскипятим, я есть так хочу!
– А давайте! – обрадовалась Зоя
– У мене ковбаска є, зараз до холодильника, – подхватилась Ганя.
– И ты, Ниночка с нами, – Ира подошла и обняла Нину, – если бы не ты…
Она не справилась с собой, заплакала.
– Что у вас тут происходит? – в дверях с Ганей столкнулась Екатерина Максимовна, – куда ты несешься, малахольная? Тебе лежать надо! А ты чего ревешь? Все по кроватям быстро! Заведующий сегодня дежурит!
– Чай отменяется, – вздохнула Маша, – но мы, девочки, после ужина Ганину колбаску схомячим. Надо же отметить. А сыночка как назвала?
– Сашей, по святцам, одиннадцатого августа родился. И отца моего так звали, – счастливо улыбнулась Ирина
Глава 42. Близкие друзья
За три дня, что прошли с поминок, из летних клетушек съехали все постояльцы, в каменном доме еще оставались две семейные пары, но подыскивали места куда бы переселиться. Причиной тому был не просыхающий отец Романа и компания его собутыльников, прочно оккупировавших беседку. С утра до вечера пьяный гомон оглашал двор, а ночевали новые «жильцы» не отходя от кассы, тут же в свободных номерах. Немытые туалеты и душевые кабины начали вонять, мусорный бак на кухне пыхтел отбросами, вдоль центральной дорожки выстроилась разнокалиберная гвардия пустых винных бутылок.
Роман еще спал, когда, наполняя комнату тяжелым запахом перегара, ввалился отец. Без предупреждения, без стука, в наглую распахнул дверь и с порога заорал:
– Долго ты дрыхнуть собираешься?
Роман хотел потереть глаза, спросонья забыл, что обе руки забинтованы.
– Стучаться надо, – раздраженно ответил отцу.
Дмитрий с готовностью уцепился за возможность поскандалить:
– В своем доме я хозяин! Учить меня вздумал. Быстро вставай и начинай уборку. Я белье в гостевых поснимал – стирать надо, дома посуда не мыта, мусор везде скопился, – Роман даже не пошевелился, отец в недоумении уставился на него, – Ты что, не слышал, что я сказал?
– Слышал.
– Так чего лежишь?!
– Ничего я убирать не буду, у меня руки порезаны. И вообще не буду! Уеду я.
Роман повернулся к стене, но отец не ушел.
– Уедет он! А хозяйство? Я что ли буду все это…
Терпение лопнуло, Роман откинул одеяло, вскочил и закричал,
– А мне без разницы кто! Сказал – уеду! Пускай здесь все хоть сгорит!
В это время и вошел в дом Сергей, сначала услышал крики, потом увидал картину маслом – босой Рома с перевязанными ладонями и Дмитрий, не просохший со вчера, с мутным, но злым взглядом и занесенной для удара рукой. Её-то Сергей и перехватил.
– Что же я вас все время разнимаю?
– Аааа! Дружок столичный заявился, давно не виделись! Милости прошу к нашему шалашу! – тут же переключился на Сергея Дмитрий. – А я вот сыночка воспитываю. Белый день, а он все в кровати нежится, спасибо, что не с тобой.
Сергей пропустил оскорбительные слова мимо ушей, не отпуская руки Дмитрия, вытолкал его за порог.
– И вам проспаться не мешает, соседи уже к участковому ходили. Шумно во дворе стало.
– Мой двор, и дом мой! Ты кто такой, чтобы указывать?
При упоминании об участковом Дмитрий заметно сдулся, в комнату больше не лез, вещал с порога. – Я тут снесу все, подворье устрою с молитвенным домом. Душу надо спасать!
– Да, паства уже собирается, – усмехнулся Сергей, – со сносом погорячились. Через шесть месяцев свою долю хоть бульдозером раскатывайте, а сейчас – нет.
– Это какую мою долю! Я тут хозяин…
– Какую присудят, – и не обращая больше внимания на Дмитрия, – я помочь зашел. Собраться тебе надо.
– К Нине поедем? – обрадовался Рома.
– Нет, сначала тебя перевезем, пока я тут с машиной.
– Куда?
– Решим куда, – Сергей не хотел, чтобы Дмитрий слышал их разговор, – идем в гостевой, там почище.
– Сейчас, оденусь только.
– Сам справишься? – Сергей кивнул на руки Романа, тот замялся. С вечера он мучился, не мог пуговицы расстегнуть рубашку снять, так и лег в ней. Перебинтованные ладони не позволяли пальцам шевелиться и было больно. Джинсы стянул кое-как, а вот надеть, наверно, не получится. – Понятно, – констатировал Сергей, подошел к двери, еще больше потеснил Дмитрия в коридор, – извините, нам тут надо обсудить кое-что без свидетелей…
В комнате, где жила Нина, все уже было приготовлено к сдаче ключей. Белье с кровати лежало в изголовье аккуратной стопкой поверх покрывала, тумбочка пуста, вешалка тоже. Сумки составлены у двери.
Роман сидел на стуле, Сергей на кровати, а Степан стоял у окна, оглядывая двор.
– Другого выхода нет, Степан Петрович, – доказывал Сергей, – мормоны в Дмитрия мертвой хваткой вцепились.
– Участок половинить жалко! И сад.
– Я все равно тут жить не буду! – Роман не понимал, что они еще тут обсуждают. Собрались и уехали!
– Ты, Ром, погоди, не кипятись, – Степан ушел от окна, присел было рядом с Сергеем на кровать, отчего она прогнулась и скрипнула, Степан поднялся. – Мебель у вас хлипкая, такая для отдыхающих не годится. Так вот, Рома, мы с Сережей мозгами то пораскинули, зачем суды устраивать? Отдадим твоему отцу, что там ему положено, это и по-божески будет, надо же и ему где-то жить…
– Да пусть и живет! – взвился Роман. – Я что, гоню его?! Но батрачить больше на этом ебаном участке не стану!
– Ого, уже и до матюгов дошло, значит ты раскалился и закипел, – рассмеялся Сергей, – остынь, мы же только обсуждаем. Мама твоя, вероятно, предвидела такой исход, коттедж дарственной за тобой закрепила.
– Не ожидал я от Раисы, прости господи, плохо о ней думал, – вздохнул Степан, прошелся от двери до окна. – Теснотища тут у тебя, я бы вообще все перестроил, можно сделать и евростандарт. Сразу другой отдыхающий пойдет, высшего сорта.
– Так перестрой, дядя Степан! Избавь меня от этой обузы, уехать я хочу. А с отцом не знаю что делать.
Со двора через раскрытое окно донеся гогот пьяных мужиков.
– Вон, уже набрались с утра пораньше, – высунулся во двор Степан, – что ты можешь сделать Рома, он либо сопьется, либо Стивен этот его оприходует в секте, куда ни кинь – везде клин. Потому прав Серега, делить, ставить забор и пусть они там хоть… Нет! Ты смотри, что делают?! – он обернулся с возмущено вытаращенными глазами и тут же нырнул обратно, – Эй, ты куда лопаты потащил?! Ну, щас я их, – и кинулся в дверь, сворачивая на ходу сумки.
– Хороший мужик, можно на него положиться, – сказал Сергей, – как ты?
– Нормально, – помрачнел Рома.
– Я вижу, как оно нормально… вещи собрал?
– Как-то собрал.
– Здесь ничего ценного оставлять нельзя, а хлам всякий не тащи. Тяжело с бинтами? Давай вместе, покидаем все в сумки, отвезем в коттедж. Ты ведь и там можешь жить, зачем тебе с отцом? Рома?
– Не могу его видеть, – Роман опустил голову, закрыл лицо руками и невнятно в ладони, – а если и с ним что случится?
– Значит, случится! Ты ему нянька?
– Не знаю… Устал я Сережа! Все плохо.
– Ничего не плохо! Рома! Давай уедем в коттедж, оттуда к Нине в Приморск по времени ненамного дольше, а машина у тебя есть, джип тот горный.
– Ну что я на той колымаге по городу…
– Да плевать на чем! Пока руки не заживут я помогу, еще неделю поживу, может дней десять. И с Ниной прояснится, а потом в Питер мне надо. – Сергей отодвинул сумки с прохода, – Я и так все сроки пропустил.
Со двора в окно просунулся Степан.
– Догнал, отобрал! Обнаглели… А пошли ко мне, Клава окрошки наготовила. И прохладно у нас, в теньке на диване поваляемся, обсудим, как за хозяйством Ромкиным досматривать. Я думаю уже как забор поставить.
Неделя до отъезда Сергея стала для Ромы «временем тишины», открытием неведомых раньше сторон жизни. В семье он таких добрых отношений не знал.
Первые дни, когда руки болели, Сергей чуть не с ложки его кормил, раздевал, одевал и все это было не обидно, не унизительно. Рома не встречал еще таких людей, и был уверен, что их мало. Значит, повезло, вся эта невероятная история, встреча с Ниной, их близость, с одной стороны похожая на "курортный роман", а с другой… Роман не знал, что с другой, не понимал и мучился. Похоть? Стремление самоутвердиться? Но так или иначе, все это привело к тому, что они с Сергеем узнали друг друга. Одновременно это мешало сближению, а оказалось, что именно дружбы с Сережей Роман хотел больше всего.
Запутался он окончательно. Вечерами, перед сном вспоминал и понимал – оказывается, отпечатались, сохранились в душе моменты важного, краеугольные камни, на которых надежно возросла его приязнь и уважение к Сереже. То, как в гроте Сергей не сжег рисунки, как прыгнул в бассейн, и потом… все это ужасное с эксгумацией, похоронами, отцом. Он, как старший брат все время защищал и оберегал, а теперь еще и нянчил.
Роман посмотрел на перебинтованные руки, завтра в Приморск ехать, обещали швы снять, а Сергей к завотделением пойдет узнавать о состоянии Нины, выпишут её или нет. Они три раза уже ездили, с передачами и под окошком постоять, Нина выглядывала, с ней и другие женщины, шутили, посмеивались. Было хорошо. Роман еще на перевязки ходил в хирургию, а Сергей тогда ждал на лавочке, той самой, под окнами.
Надо уже самому одеваться-раздеваться, скорее бы руки зажили, чешутся нещадно под бинтами.
Стук в дверь.
– Рома, ужинать иди? Ты там как? – без предупреждения Сергей не входил и это было непривычно. Дома с Романом так не церемонились, что в комнату, что в душу лезли напролом.
– Хорошо, я уже сам могу пуговицы застегнуть.
– Герой! Давай на кухню, поедим и спать, завтра выезжать рано, швы снимут легче будет.
Но рано спать не легли, Сергей сварил кофе и пошли сидеть на балкон, тот самый где Ромка с Ниной целовались. И то же необъятное небо над очертаниями горных склонов, над долиной реки, бархатная темнота, густая россыпь звезд, всполохи зарниц на горизонте.
– Красота же здесь! – вздохнул Сергей, поставил чашку на стол, встал, прошелся у перил, облокотился и, со взглядом вдаль, на трассу, задумчиво. – Хорошее место для дома. Коттедж не продавай, это ведь твое – море, горы, звезды эти, – завел руки за голову, потянулся, – в Питере таких звезд не бывает, и тепла в конце августа. Наверно уже дожди вовсю.
– А здесь редко дождь летом, придут тучи, но через хребты не перебираются, ветер их обратно спихивает. Клубятся, а дождя нет. Я это рисовать пытался, да не вышло.
Рома тоже подошел к перилам, но посмотрел вниз, во двор и за ворота. Машина Сергея и монстрообразный камуфляжный джип стояли рядом. – Может, на моей завтра поедем? Попробовать надо.
– Нет, рисковать не будем, – вернулся за кофе Сергей, – мы лучше сделаем, я тебе оставлю свою, доверенность оформлю на вождение, пока Нина здесь, ты к ней ездить будешь, ну, а там разберемся. Не могу я больше задерживаться, мне в Питер надо! А выпишут ее, похоже, не скоро. Завтра Константин Михайлович меня примет, подробно все расскажет. Там анализы какие-то у нее не очень…
– А как ты в Питер? – Роман вслед за Сергеем стал город также называть.
– На поезде, по рабоче-крестьянски. Завтра тогда и билет возьмем.
Еще немного посидели, дыша ночной негой, слушая одуряющий звон цикад. Сергея стало клонить в сон.
– Давай спать, а то я прямо здесь усну, устал что-то и вставать завтра рано.
– Давай…
Разошлись по комнатам. Рома слышал, как за стеной Сергей ходил, как шумела в душе вода, потом скрипнула кровать и стало тихо. Уснул…
А к Роману сон не шел. Накатили привычные уже угрызения совести. Чем больше Сережа делал добра, тем невозможнее было скрывать от Сергея правду о Нине и всем том, что было с ней. Молчать – подло. Признаться… но правда могла испортить жизнь всем троим. Развести Сергея с Ниной, поставить крест на его дружбе с Романом? Последнее самое страшное, Рома панически боялся потерять новые, драгоценные отношения.
Один раз он смог, спасая Нину, солгать Сергею в глаза. Теперь это мучительной занозой сидело в памяти и кололо при каждом добром поступке нового друга. Так Роман и метался между совестью и страхом.
Уснул под утро, твердо решив, что все расскажет. А не вышло, сначала торопились в Приморск, потом швы эти… но главное – расстроенный после беседы с Константином Михайловичем Сергей. Собственные проблемы показались мелочью. Левую руку, сильнее поврежденную, придется разрабатывать, связка задета, но сказали восстановится. А вот Нине по-прежнему нужен долгий постельный режим! Билет так и не взяли. Сергей однозначно решил.
– Да черт с ней, с этой работой! Никуда не поеду, пока не пойму, что там у Нинуши. И не удостоверюсь, что ты сможешь руль удержать.
