Текст книги "Полынь - трава горькая (СИ)"
Автор книги: Иван Вересов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Глава 37. Нина на сохранении
Очнулась Нина в больничной палате. Что было до этого – помнила смутно.
Нет, помнила, конечно, застолье, как сидела рядом с Клавдией и свои странные мысли, что все это похоже на поминки Мармеладова. Люди ели и говорили, говорили и ели, все это не имело никакого отношения к Раисе. К Достоевскому тоже нет, тут все наоборот, пьяный Дмитрий жив, а Раиса умерла, а заездили Рому.
Стало неприлично смешно, Нина улыбнулась глупым мыслям. Потом от духоты и смешанного запаха еды она и думать перестала, все силы употребляя на борьбу с дурнотой. Зачем она здесь, почему до сих пор не уехала с Сережей домой? Надо сказать ему, прямо сейчас! Но он далеко сидит, рядом с Романом. Только это и правильно, необходимо…
А ребенок? Нина прислушалась к себе, то, что происходило в ней, тоже было противоестественным, словно та жизнь внутри возмущалась всем происходящим, сопротивлялась и не желала в этом участвовать. Живот у Нины стал твердым, окаменел. Она испугалась, попыталась дышать глубже, но не вышло, запаниковала, от страха ничего не могла сказать Клавдии. А за столом начался спор, который чуть не в драку перешел, чем закончилось, Нина не увидала – резкая боль внизу живота оказалась такой сильной, что в глазах потемнело.
– Сережа…
Нет, она не сказала, не хватило сил, но он услышал. Дальше темнота и вот, больница. В палате еще женщины и все беременные, только она без живота. Ребенок! Непроизвольно она попыталась ощупать себя, но помешала капельница, пластмассовая трубка тянулась к запястью.
– Очнулась! Сейчас я сестричку позову, – обрадовалась совсем молодая блондинка с короткими мелкими кудряшками, соседка Нины справа, которая полулежала на высокой многофункциональной кровати с приподнятым изголовьем.
– Куда! Тебе вставать нельзя, Зинка! – отложила в сторону книгу соседка слева, тоже блондинка, но с прямыми длинными волосами, собранными в хвост, – Я сама позову, – она спустила ноги с кровати.
– Навищо вставати? Кнопка ж для цього, – ту часть палаты, у себя за головой, Нина не могла рассмотреть.
– Тогда жми, у нее и капельница заканчивается. Тебя как звать? – соседке слева наверно было хорошо за тридцать, глаза за роговыми очками казались большими.
– Нина.
Дальше знакомиться не вышло, прибежала сестра, сняла капельницу, взяла кровь из вены. Потом прикатили передвижной аппарат УЗИ. Врач поводила датчиком по животу, нахмурилась, но ничего не сказала, пощелкала мышкой, занесла данные и ушла. Нина спросить, что там, побоялась, вдруг все плохо. Лежала, обхватив живот ладонями, как будто это могло помочь.
Она поняла, что постоянно говорит с ребенком, это пришло, как озарение. Вернее, не разговор, а связь, ее мысли были адресованы ему, и она точно знала, что ее слышат! Понимают. И она, как мантру, повторяла любимую фразу Сергея: "Все будет хорошо, все будет хорошо…"
Не заметила, как уснула, разбудил другой врач, молодой высокий красавец с тонкой, искусно выбритой монгольской бородкой. На доктора встрепенулись все женщины в палате, зашебуршились, поправляя волосы и халаты. Он великодержавно проигнорировал эти приготовления, ни с кем не заговаривая, подошел к Нине, остановился у кровати.
"Все будет хорошо… все будет хорошо…" – билось в мозгу Нины, он же не скажет, что она потеряла ребенка. Живот под ладонями снова окаменел.
– Все хорошо, не смотрите на меня с таким ужасом, – улыбнулся врач, – Я буду наблюдать за вами, Нина… – он заглянул в карту, – Нина Андреевна, зовут меня Константин Михайлович.
Он отвернул одеяло, отодвинул руки Нины, пощупал живот, неодобрительно качнул головой.
– Расслабьтесь, так нельзя… У вас угроза выкидыша, небольшое отслоение, но процесс обратим при соблюдении постельного режима. Анализы хорошие, спровоцировать угрозу могли смена климата, стресс, физические нагрузки. В вашем состоянии они противопоказаны. Также никакого самолечения травами, сейчас модно народная медицина, я категорически не советую. Вставать нельзя. Понаблюдаем вас, подберем схему сохранения.
– Спасибо, – Нина пыталась, но не смогла справиться со слезами, они поползли по щекам и за уши.
– А вот этого не надо, нервничать противопоказано в первую очередь, – врач присел на стул у кровати Нины. – В последние дни что делали? Не падали? Тяжелое не поднимали? Лекарства какие-то принимали?
– Нет, ничего такого… Плавала, на экскурсию ходила на Карадаг.
– В горы! По такой жаре.
– Я тогда еще не знала, – виновато прошептала Нина, соленые струйки снова потекли по щекам.
– Что же делать с вами? Успокоительное назначу, будете спать все время.
– Не надо, я сейчас… Я не буду…
– Муж ваш тоже беспокойный такой, сестер звонками замучил.
– Это жених, у нас… свадьба должна быть через месяц, даже меньше уже.
– А вот с этим не получится, вы ведь из Петербурга приехали? Обратный переезд в ближайший месяц противопоказан, ни поезд, ни машина, ни, тем более самолет. Если хотите сохранить ребенка.
Доктор взглянул с сочувствием, Нине стало стыдно, что о таком думает, сожалеет. Сейчас нет ничего важнее малыша.
– Расписаться наверное сможете и здесь, в посольстве, пусть жених справки наведет, пока мы вас сохраняем. – утешил он и поднялся, – ну, отдыхайте, главное не вставать и все будет хорошо.
Стоило доктору выйти из палаты, как началось оживленное обсуждение.
– Ты смотри, сколько времени беседовал, – удивилась очкастая блондинка, – а на нас и не глянул. Он всегда так, на обходе пролетом. Заведующий отделением! А с тобой вон как долго. Что значит из Петербурга! А ты правда оттуда?
– Правда.
– Хоть бы раз съездить, да куда теперь, – женщина погладила себя по животу, – третьего жду. А Михалыч строгий у нас. Уж как просят-молят пустить на отделение, хоть на лестницу, а он ни за что. Мужики под окнами и слоняются, твой, наверно тоже.
– Я зараз подывлюся, – наконец Нина увидела обладательницу зычного голоса, дородная молодая женщина в косынке и цветастой ночнушке прошлепала к окну. – Стоят.
– А может там мой? – кудрявая Зина тоже не утерпела, полезла с кровати, облокотилась о подоконник, потянулась открыть створку.
– Вот куда тебя несет! – очкастая последней подошла к окну, отодвинула Зину, высунулась, крикнула наружу. – В девятую палату кто?
– Мы в девятую!
Голос Сергея! А встать нельзя…Нина приподнялась:
– Это ко мне.
– Так их там двое, светленький и темненький, какой твой-то? – хихикнула Зойка.
Ответить Нина не успела, снова снизу Сережин голос:
– К Нине Кирсановой!
– Ты Кирсанова? – обернулась в палату очкастая. Нина кивнула. – Здесь она, – крикнула женщина, – все с ней хорошо и с ребеночком тоже. Но вставать им нельзя, месяц лежать надо, угроза выкидыша…
– Это что здесь происходит?! – распахнула дверь палаты медсестра.
– Сейчас мы, сейчас, это к новенькой жених, – застрекотала Зойка, свесилась в широко раскрытое окно, – а что передать Нине – то?
Снизу в ответ на всю улицу:
– Передайте, что я ее люблю!
Нина улыбалась и плакала, ничего с собой поделать не могла, да и не пыталась – видно организм просил этих слез, от счастья тоже плачут, а может, малыш нуждался в них.
" Он нас любит" – сказала она про себя и прислушалась – какой будет ответ, но малыш молчал. "Спит" – решила Нина и тоже закрыла глаза. Слова доктора успокоили её лучше всяких лекарств. Может быть она задремала, из полусна ее вывели звяканье посуды, металлическое тарахтенье каталки и громкий разговор.
– Вам третий стол, рыбный суп и запеканка.
– Суп не хочу, а запеканки побольше.
– Хочу – не хочу… У меня все по порциям рассчитано.
Зойка с кружкой в руках пошла к раскрытой двери.
– Как же, рассчитано, сами запрутся в сестринской, – пробубнила она себе под нос.
– Не ворчи, тебе вон вес надо сбрасывать, – очкастая показала на последнюю в ряду кровать, что у стены, – на Иришину долю возьми и для Нины, ей вставать нельзя.
– Хорошо теть Маш, а если Ира не будет, я ее порцию съем?
– Я тебе съем, ты к родам в слона превратиться хочешь?
– Чего это в слона? Может организм просит. У нашей новенькой чашки нет, ни ложки, ничего. Все ей давайте, – заявила она раздатчице. Та возникла в распахнутых дверях и начала отмерять еду по тарелкам.
Очкастая тетя Маша присела у дальней кровати, стала тормошить одеяльный кокон, из него раздалось невнятное мычание. Маша не отставала, отвернула одеяло, и Нина увидала еще одну соседку по палате – бледную блондинку с огромными темными кругами под заплаканными глазами. Худоба так искажала лицо женщины, что трудно было определить возраст, светлые волосы сбились в ком на одну сторону, руки тащили одеяло обратно, женщина сопротивлялась Маше.
– Ну нельзя так, Ириша, надо покушать. Ведь насильно опять станут кормить, капельницами замучают. Поела бы сама.
Ира справилась с одеялом, снова натянула его на себя, зарылась. Маша покачала головой сокрушенно: – Вот что с ней делать? На тумбочку поставь, может попозже хоть компот выпьет. Бедная… – проходя мимо Нины шепнула торопливо, – ребеночка потеряла на большом сроке уже, саму еле спасли. Не ест не пьет, Михалыч грозит на неврологию её перевести…
Продолжить не дала сестра, из-за спины раздатчицы оглядела палату.
– Опять Симонова ломается? Ей и Кирсановой после обеда капельницы.
И исчезла.
– Ну вот, я же говорила, – Маша орудовала ложкой в тарелке.
– Я наверно не буду обедать, спасибо, – Нина благодарно глянула на Зойку, та добыла и чашку и ложку, поднесла тарелки с первым и вторым на тумбочку.
– И эта туда же! Еще одна голодающая – возмутилась Маша
– Нин, а можно я твою котлетку съем?
– Конечно, я обедать все равно не буду. Спасибо, Зоя. А где тут… – Нина смутилась, ей неловко было спрашивать во время еды. Но Зойка на это и внимания не обратила.
– Для нас-то – в конце коридора, это у платных в палате, у каждой свой, там и нянечки, и сестры и еды больше.
– Кто про что, а Зоя про еду, – пошутила Маша
Нина улыбнулась. Хорошие они. А Ирину жалко, она взглянула на дальнюю кровать и отвела глаза, как будто подсматривала. Стала думать о себе и малыше. Испугалась. Прогнала эти мысли. Почему-то подумала о Романе, как он там… Отец хуже матери оказался, начал помыкать парнем…
Пришла сестра с капельницами, сначала разворошила Ирину. Ругала.
– Это ты дома, что хочешь делай, а нам проблемы не создавай… И вен нет совсем, куда ставить…
Потом подошла к Нине, а негатив так и чувствовался. Красивая, но злая, хорошо хоть молча все сделала, в вену сразу попала, рука легкая, а характер тяжелый.
– Спасибо, – Нина не хотела осуждать её, работа здесь не сахар, можно понять, – мне совсем ходить нельзя?
– До туалета потихоньку можно. Все лежачие, нянечки с суднами бегать не успевают, – тон сестры как будто смягчился.
– Я сама… да, спасибо.
– Прокапается – вот тут прикрутите, если не подойду.
– Я присмотрю, – заверила Маша, – и за Ирой тоже.
– Некогда им, как же. Жрать пошла, – напутствием вслед сестре недовольный бубнеж Зойки.
Глава 38. Происшествие на отделении
После капельницы захотелось спать, но мысли все бродили и мешали отключиться. Свадьбы не будет, а что родители скажут? Расстроятся. И опять же, кто виноват? Сама! Не поехала бы на юг, лежала бы сейчас в нормальной питерской клинике, а не в этом заведении.
Целый месяц, нет, это невозможно! Целый месяц не выдержать, а Сережа как? Ему в Питер возвращаться надо, работа…
Ирина зашевелилась, встала, накинула халат, он повис на ней, как на вешалке. Нина ужаснулась болезненной худобе, но больше – мертвому взгляду. Ирина смотрела прямо на нее и не видела. Руки прижала к груди и пошла медленно, по-старушечьи шаркая тапками. Нина полежала еще и тоже начала подниматься, чтобы там ни говорили врачи, а все время лежать нельзя, рехнуться можно в этой палате.
В конце коридора мелькнул халат Ирины, значит туда, налево, за пост. Нина пошла мимо палат, стараясь не заглядывать в раскрытые двери – отделение битком, даже в коридоре кровати стоят. Вот и пост, сестры нет, права Зойка, все пошли на обед. В самом конце коридора припаркована каталка с бачками, хлебом и тарелками, а в сестринской дружный хохот. А вот и туалетная комната, далеко ходить. Нина снова вздохнула о Питере и приоткрыла дверь.
Сначала ей показалось, что Ирина собирается проветрить умывальную комнату, но потом Нина поняла! Женщина дурное задумала, широко распахнула створки окна и полезла на подоконник. Выпрямилась, глянула вниз, замерла…
Остановить её как? Звать на помощь? Нельзя, испугается, упадет.
Ирина качнулась вперед, инстинктивно ухватилась за раму, мотнула головой, обхватила себя за плечи, ступила на самый край.
Тут Нина и кинулась вперед, вцепилась в её халат.
– Нет, Ира, нет! Нельзя, что ты?!
– Пусти! – худенькая Ира оказалась неожиданно сильной, вырывалась, скинула халат, тот остался в руках у Нины, она отбросила его, схватилась за рубашку. Халат полетел вниз, тонкое не новое полотно рубашки затрещало.
– Ираааааа неееееет! – выбиваясь из сил во весь голос закричала Нина, – Помогите, кто-нибудь!
***
Роман не спешил покидать больничный двор, сидел на лавочке перед чахлой клумбой, смотрел, как на дорожке милуются голуби.
Две недели назад жизнь его не собиралась меняться, ничто не предвещало и вот…
Нина, Сергей, мама умерла… В голове все это укладывалось с трудом.
То, что случилось с Ниной выдернуло его из апатии, беспокойство вернуло ощущение жизни. Он тревожился о девушке не меньше жениха. Когда ехали в больницу Нина побледнела, закусила губы, стало заметно, что она терпит боль. Хотел помочь ей, но как?
Сергей пошел к заведующему отделением, а Роман остался ждать во дворе.
Время тянулось медленно, или разговор там вышел долгий? Что с Ниной?
Если бы знать, что все так повернется, может и не подошел бы к ней на перроне. Или подошел бы… теперь уже ничего ни вернуть, ни изменить.
Окно с торца, на четвертом этаже раскрылось, из него высунулась женщина, глянула вниз и встала на подоконник. Мыть что ли собралась… странное делает, еще одна с ней… что-то уронили….
Роман проследил взглядом за тем, как спланировал на землю цветастый халат, поднял глаза и вскочил, когда узнал во второй женщине Нину. Не окно они там моют, а дерутся, и эта белобрысая сейчас и сама выпадет, и Нину за собой утянет!
– Помогите кто-нибудь! – отчаянный крик Нины заставил Романа действовать.
– Нина, держись!
Он прямо через клумбу бросился к зданию, вход с другой стороны… долго… с торца пожарная лестница, первая перекладина высоко… а другого способа нет. С разбега Роман подпрыгнул и смог ухватиться за ржавый железный прут, ладони обожгло болью. Не обращая внимания на это, Роман подтянулся, перехватил следующую перекладину, потом третью, нащупал опору ступнями, полез.
– Нина держииись!!!
Он не видел, что происходит в окне, долез и понял, что даже если допрыгнет, то с покатого карниза сорвется, стекло надо разбить… еще ступенька – сверху получится, только створка мешает! Если бы Нина прикрыла её…
– Окно закрой! Нина! Окно…
Секунды времени замедлились, растянулись, давая возможность сработать мысли и рефлексам. Страха не было, лишь сознание, что шанс всего один и от этого зависит жизнь Нины, женщины, которую он любит…
Как она смогла отпихнуть белобрысую в сторону и прикрыть створку, Роман так и не понял, он прыгнул сверху, полетели стекла. Роман не видел, как из соседних окон повысовывались женщины, но истошный визг услышал. Уже и внутри, в коридоре кричали:
– Сестра, сестра…
Через разбитое окно выпихнул Нину и безумную женщину внутрь. Белобрысая продолжала сопротивляться, она уже не кричала, а утробно выла, потом упала ничком, хотела биться головой о кафельный пол, Нина не дала. Схватил женщину за плечи и Роман, удерживал её, оставляя на рубашке кровавые следы – он сильно порезал ладони.
Сергей уже минут двадцать выслушивал разъяснения исполненного собственного достоинства, ухоженного заведующего отделением о том, что положение Нины весьма серьезно, необходим постельный режим и наблюдение, подбор лекарств.
– Я настоятельно советую Вам прислушаться к моим рекомендациям, – нажимал менторским тоном Константин Михайлович, может хотел добавить этим солидности. Или… денег ждал?
– Я понимаю, – Сергей искал в непроницаемых темных глазах подтверждение своей мысли. – Значит, невозможно провести лечение в более короткий срок? Если необходимы платные процедуры, то…
– Да при чем тут деньги? – возмутился доктор, сквозь лоск пробилось нечто человеческое. Это удивило Сергея, но и обрадовало, – как вы не понимаете, чем это может закончиться для вашей…
– Невесты, – не смущаясь и он отводя глаз уточнил Сергей, – мы собирались пожениться по возвращении.
– Это можно сделать и здесь.
– Курортная свадьба, – усмехнулся Сергей.
– Лучше, чем бесплодие. Выкидыш нам крайне нежелателен, надо сохранить ребенка. В конце концов, если вы были так обеспокоены правовой стороной вопроса, так сказать узакониванием отношений до рождения, то следовало бы думать о средствах контрацепции. Не в пещерном веке живем.
Сергей пропустил колкость мимо ушей. В душе он признавал правоту Константина Михайловича. Нина вообще никакой свадьбы не хотела, родители её настояли.
– Конечно, ребенок дороже, – и странно и радостно было произносить это слово – "ребенок", мальчик или девочка, какой она будет? Или он? Взглянул на врача, – И все-таки, может в платную палату? Есть у вас улучшенные условия?
– Да что вы мне все заплатить порываетесь, – засмеялся Константин Михайлович, – не беру я взяток. А в отдельную палату ей зачем? Скучно будет, помочь некому, с нянечками у нас…
Звон разбитого стекла и истошный женский крик заставили их вскочить, Константин Михайлович и Сергей одновременно бросились к раскрытому окну, казалось, что кричат во дворе. Но крик повторился в коридоре. Мужчины рванули из кабинета. Пока бежали к посту, слышали возгласы:
– Выпала!
– Разбилась!
– Сестра! Сестра!
Эпицентр происшествия оказался за постом дежурной сестры, у каталки с едой жались ходячие из двух ближних палат, дверь в туалет раскрыта. То, что увидел Сергей ни в какие границы не укладывалось: Нина и Роман пытались удержать на полу окровавленную светловолосую женщину, она рвалась из их рук и истошно кричала. Последней к посту примчалась дежурная сестра, увидела завотделением, обмерла застыла, залепетала:
– Константин Михалыч… Я…
– С тобой разбираться потом будем, – рявкнул заведующий, оценил одним взглядом обстановку, шагнул к Ирине, рывком поднял ее на ноги и встряхнул. Это не помогло. Тогда несколько раз хлестнул ладонью по щекам, приказал ошеломленной сестре, – успокоительного ей, аминазин, быстро!
Сергея мало трогало, что там с женщиной, он опустился на колени рядом с Ниной:
– Нинуша, что? Что случилось? С тобой что стряслось?
– Ничего, Сережа… – протянула к нему руки, он обнял.
Прибежала сестра с уколом и еще одна, увидела кровь, ахнула.
– Ты еще будешь истерики закатывать?! Дай шприц! А молодого человека в процедурную, на перевязку, – и, уже делая укол обмякшей Ирине, которую усадили на место постовой сестры, – хирурга пригласите, может зашивать надо. И успокойте, наконец отделение, всем в палаты! Стекла убрать… – Ирина начала заваливаться набок.
– На каталку её, Константин Михалыч? – пискнула сестра.
– Не надо каталку, – завотделением подхватил больную на руки, – а вас я просил не вставать, – укоризненно глянул на Нину и понес Иру в палату.
Глава 39. В палате
– Идем, Нинуш, я тебе помогу, – Сергей поддерживал Нину. – Что у них тут творится? Рома, ты-то почему в крови?
– В окно лез…
– В перевязочную, в перевязочную, – изображая бурную деятельность, суетилась сестра, утаскивая за собой Романа.
– Я тебя во дворе подожду, – пообещал Сергей.
Женщины из коридора потихоньку рассасывались по палатам.
– Ребеночка она не доносила, – шепнула Сергею Нина, – тоскует по нему.
– Она что ли правда хотела…
– Да!
– А ты как с ней рядом оказалась? Тебе же лежать велели.
– Я в туалет пошла, если с осторожностью – можно… А тут она, уже окно раскрыла, я схватила, давай держать, она вырываться.
– А Рома откуда взялся?
– Со двора! Я кричала, а он полез и в окошко запрыгнул, если бы не он, мы с Ирой вместе вывалились бы…
– Весело тут у них, не родильное отделение, а дурдом какой-то. Может, в частную клинику тебя перевести?
– Нет! Что ты, здесь хорошо, женщины добрые, мы перезнакомились уже. – Она обвила шею Сергея руками, быстро поцеловала. – Ну все, в палату не ходи, не надо, соседок моих смущать. Мы тут сами, не беспокойся, – она отступила, прижала ладонь к животу, подняла глаза на Сергея, улыбнулась. – Я слышала, что ты кричал…
– Да, только не правильно
– Это почему?
– Потому, что вас обоих люблю, вот как надо было.
– А вы тут что, папаша? – на Сергея грозно наступала уборщица в темном халате с зеленым кантом, розовых перчатках, половым ведром и шваброй наперевес, – мужчинам не положено!
– Он уходит уже, – Нина взяла Сергея за руку, приложила и его ладонь к животу. – И мы тебя любим! Очень-очень! Под окошко приходи еще…
Поцеловала его еще раз в щеку, вошла и прикрыла за собой дверь.
– Нина! Чего там?
– Рассказывай скорее!
– Ира где?
Услышал Сергей приглушенные женские голоса и, уходя подумал, что прав Константин Михайлович, в отдельной палате Нине было бы хуже.
Нина добралась до своей кровати, легла, закрыла глаза, прислушалась к себе. Это становилось привычным – общение с малышом. Теперь она испугалась и живот опять затвердел, она вспомнила высоту окна… Счастье, что Рома оказался во дворе, успел. Только думать про это нельзя, надо расслабиться, как Константин Михайлович велел. Чудесный он доктор! Иру успокоил сразу, теперь она спать будет. Нина тоже хотела бы заснуть, но не смогла. Стала прислушиваться о чем женщины переговариваются. О заведующем отделением, о ком же еще!
– Он прямо на руки Иру взял и понес, как в кино, – взахлеб рассказывала Зоя, – а сестры забегали, забегали, вот он им теперь задаст, что на посту никого не было.
– Михалыч моих всех принимал, – перебила Маша, развалившись на подушках – у нее свои были две, да одна больничная. Зойка сидела рядом на стуле, а Ганя, та, что мешала украинский с русским, на свободной кровати напротив Маши, – у меня ведь резус-фактор, вообще говорили не рожу, – завела любимую тему Маша. – За первым разом к нему пришла, плачу-заливаюсь, ребеночка хочется! А он как цыкнет на меня: "Чего ревешь, хочется, так вынашивай", лечение назначил. И вот, – она развела руки над объемным животом, – девочка там, – погладила с любовью, – он уже и на УЗИ посмотрел.
– Зараз бы двойню родить, – мечтательно завела глаза Ганя, говор у неё был мягкий, тягучий.
– Что ты! – махнула рукой Зойка, слезла со стула, подошла к окну, – Ой, гляньте, швабра-то наша, Кристина Батьковна пошла.
– Она така Кристина, як я балерина, – буркнула Ганя, – сука она, шалава!
– Это да, все знают, – вздохнула Маша, помолчала и прибавила, – кому надо было, Бог не дал, а кому дал, те не приняли.
Нина повернула голову, приподнялась,
– Это вы про что? Мария…
– Тетей Машей зови, чего там. А мы думали, ты спишь, чаю не предложили. Выпьешь?
– Давайте, – Нина осторожно села. – Кристина – это кто?
– А певичка из ресторана, на ней только ленивый не лежал, – заторопилась Зойка, – она в нашей палате была, вон где Ганька сидит. Да и не Кристина она, на самом деле Леной зовут, Кристину придумала для сцеееены, – Зоя смешно скособочилась, заломила руки и свернула голову к плечу. Маша засмеялась, колыхая животом.
– Да будет тебе цеплять её, пусть живет как может, – отсмеявшись она достала заварку из тумбочки. – Давай лучше кипяток организуй. Ты у нас самая ходячая.
– А как не цеплять, теть Маш! Я же с ней в одном подъезде живу, все знаю. И как она с приезжим этим командировочным крутила, и как обворовала его. Мужик-то порядочный, в милицию не пошел, адрес бы знать, нашла бы я его!
– На що тебе? – удивилась Ганя.
– А младенчик отказной от него же! – Зойка набрала в кружку воды, достала из-под подушки кипятильник. – Залетела она, шантажировать мужика хотела, это мне все тетка её рассказала, она у подъезда на лавочке сутками сидит, рот не закрывает. Местные новости на канале «Наш Двор». И про Ленку все выкладывала. Да… – кипятильник нагрелся, вода в кружке запузырилась. – А не сумела найти, командировочный тот переехал, или еще что, а может нарочно неверный ей дал адрес-телефон. Время для аборта она упустила. Вот тут и началось, как она только над младенчиком не измывалась, и лист лавровый пила, и ванны горячие делала, так что жопа волдырями покрывалась, и со стола прыгала, чуть ногу не сломала.
– Зачем со стола? – не поняла Нина.
– Шоб скинуть, – пояснила Ганя, – от курва погана.
– Так и скинула в шесть месяцев три недели, допрыгалась, – нахмурилась Маша, – хорошо Михалыч в ту ночь как ее привезли дежурил, ребеночка спас. Золотой доктор.
– Отряхнулась и пошла, – возмутилась Зоя и погрозила в сторону окна кулаком, – отказную написала. Это потому еще младенчика в приют не отдали, что перевозить нельзя, он бедный в кювезе дозревает, месяц не меньше, Константин Михайлович сказал…
– От курва! – Ганя собиралась еще что-то добавить, но из угла, где лежала Ирина, раздались сдержанные рыдания. Женщины обернулись.
– Вот беда, разбудили, – округлила глаза Зоя, – вечно я трещу, как сорока. – и зажала рот ладонью.
