Текст книги "Гнев Гефеста (Приключенческая повесть)"

Автор книги: Иван Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

А БЫЛА И ПРОТЕКЦИЯ

Ясноград. 18 сентября 1988 г.

Игорь, облаченный в скафандр, сидел в барокамере, наблюдая за. стрелкой высотомера, отсчитывающей метры подъема. На двух тысячах почувствовал, что вдыхательный клапан закрылся, пошел чистый кислород, осушивший горло. В скафандре Коржова такой автоматической системы не было, приходилось самому открывать вентиль. А чтобы не забыть сделать это в полете, испытатель открывал вентиль на земле, и расход кислорода увеличивался. Экономия расхода кислорода позволяла дольше быть в воздухе, в разреженной атмосфере, что, несомненно, являлось преимуществом скафандра Алексеева. Вторым плюсом, отметил Игорь, является облегченная, изящная конструкция, позволяющая свободно двигаться. Игорь наклонился вперед, назад, покрутил головой, подвигал руками и ногами – ничто не мешало, не сковывало, – работалось легко, дышалось свободно.

На спуске скафандр также вел себя безупречно. На высоте 2000 метров вдыхательный клапан открылся, и свежий воздух живительной влагой оросил легкие.

Потом каждую деталь скафандра проверяли на стендах, снова в барокамере, теперь уже без испытателя. В заключение Алексеев заставил поплавать Игоря в бассейне, а Измайлов даже окунул его несколько раз с головой.

– Видишь, какой костюмчик мы тебе подобрали, – помогая снять скафандр, сказал Измайлов. – Слабо старикам тягаться с молодыми.

Но Алексеев, осмотрев и ощупав свое изобретение, вдруг засомневался:

– А может, Игорь Андреевич, в старом слетаете? Тут кое-что надо бы еще подработать.

– Вот садовая голова! – возмутился Измайлов. – Так можно до скончания века подрабатывать, дорабатывать. А, думаешь, для твоего скафандра специально будут испытания в небе устраивать? А без них твой скафандр не скафандр, тряпка.

– Он прав, – поддержал Измайлова Скоросветов. – Другого такого случая может скоро не подвернуться. И чего ты напугался? Если даже что-то обнаружится, потом доработаешь. Самолеты посложнее твоего скафандра, а сколько над ними трудятся после приемки.

Алексеев неуверенно пожал плечами.

– А что скажет об одежке испытатель? – обратился Измайлов к Арефьеву, когда тот был уже одет в свой элегантный штатский костюм.

– Замечаний нет, – ответил Игорь и такую же лаконичную фразу записал в формуляр.

– Только и всего? – Измайлов скорчил скорбную мину. – Вроде и парень ты неплохой, а педант до мозга костей, боишься молодому таланту протекцию сделать.

– Вот слетаю, тогда сделаю, – отрезал Игорь.

– И чего это ты так стараешься, Марат Владимирович, – усмехнулся Мовчун. – Не зря, видно, слухи ходят, что на твоей «Ладе» такая сигнализация установлена, что на метр нельзя приблизиться, сразу сирена включается.

– Слухи! – сердито передразнил Измайлов. – Сплетничают, как бабы, и ты туда же.

– Перестаньте, – вмешался в их перепалку Игорь. – С утра особенно вредно портить друг другу нервы. Лучше поедемте со мной на лоно природы. Кто свободен?

Скоросветов развел руками:

– С удовольствием бы, но работы, – он чиркнул ладонью по горлу.

– Я тоже не могу, – отказался Алексеев.

– И я, – грустно вздохнул Мовчун.

– А куда именно и с кем? – на лице Измайлова уже играла двусмысленная улыбка.

– На озеро. С Диной и Любашей, – ответил Игорь. Измайлова брать ему как раз не хотелось.

– С удовольствием, – неожиданно согласился доктор. – Ох и порыбалим!

– Не бери его, – подначивал Мовчун. – Он любит рыбку удить в мутной водице.

– А тебя не спрашивают. Тоже мне советчик. – Измайлов захлопнул свой докторский чемоданчик.

Они вышли из помещения и направились к стоянке автомашин. По пути Игорь позвонил домой и сказал Дине, чтобы собиралась. О рыбалке они договорились еще вчера, когда Веденин сообщил Игорю, что через два дня первая группа, в которую входит и он, отправляется на полигон.

Дина с Любашей поджидали их у подъезда дома как заправские рыбачки, и Измайлов, выскочив первым из машины, помог уложить рюкзак и удочки.

– Садитесь со мной на заднее сиденье, – услужливо предложил он, распахивая дверцу.

– Ты тут не командуй, – пошутил Игорь. – Тебя еще Андрей не бил, а ты и ко мне напрашиваешься.

– Вы должны благодарить меня, а не бить – за вашими женами ухаживаю, – парировал Измайлов. – Мне сам бог велел – врач.

Дина посмеивалась над их перепалкой, села рядом с врачом, а Любашу посадила к отцу.

– Только не мешай папе, – предупредила она дочурку и повернулась к Измайлову. – Если будешь за всеми ухаживать так, как за Таримовой, боюсь, скоро разоришься.

– Не разорюсь. Я взятки начну брать. Кстати, с твоего Игоря причитается: от меня зависело, полетит он или нет.

– Так вот кому я обязана нашей разлуке. Не дал после госпиталя положенные ему дни отдохнуть.

– Пардон, пардон, он сам напросился, – выдал Измайлов.

Игорь в зеркало увидел погрустневшее лицо Дины. Раньше с ней никогда такого не случалось, и на полигон она провожала его с шутками, стараясь поддержать настроение. А тут вдруг словно подменили: «Пусть другие летят. Тебе что, больше всех надо?»

– Не мне, а летчикам. Ты же знаешь, – пытался он успокоить жену, – катапульту ждут в войсках.

– Подождут. Ты болен.

– Конец месяца, и рабочие прогрессивку не получат.

– Ты о других печешься, а не о жене, дочке. Лето просидели в ожидании отпуска, теперь уже осень, скоро белые мухи запорхают.

– Обещаю тебе, сразу после эксперимента едем на юг…

Думал, успокоил, а она снова за свое…

– Это ненадолго. Через неделю будем купаться в Черном море. Самый бархатный сезон, – сказал он как можно веселее. – А вернемся – Любашу в детский садик, тебе – к твоей юриспруденции.

– Поздно, – не обрадовалась Дина.

– Почему поздно?

– Антошку некому будет нянчить.

– Антошку? – не сразу понял он ее намека. – Серьезно? Что же ты молчала?

– А когда тебе скажешь? То ты на тренажерах, то на полетах…

«Так вот она почему не хотела меня отпускать!» – Он был готов обернуться и поцеловать ее.

– Спасибо за приглашение на крестины, – догадался, о чем речь, и Измайлов. – Дорогого подарка не обещаю, а необходимую вещицу кормящей мамаше непременно достану. – И с видом опытного папаши Измайлов стал поучать Дину, как надо ухаживать за малышом, как его растить и закалять – сел на своего конька, – даже Любаша слушала, раскрыв ротик.

Игорь краем уха слушал разговор доктора с женою и гнал машину по свободному шоссе. Интересный, странный человек, думал он об Измайлове. Талантливый врач и легкомысленный человек, страшный жадоба, а не поскупился на дорогую шубу любимой женщине, эгоист по натуре, а профессию избрал самую гуманную. И делец, каких Арефьеву не приходилось встречать. Со всеми нужными людьми знаком, всюду вхож; нет такого дефицита, которого Измайлов не мог бы достать.

К озеру они доехали меньше чем за час. Осеннее солнце только поднималось над верхушками деревьев и, пробиваясь сквозь поредевшую листву, огненными искрами мелькало в просветах.

На берегу и на лодках рыбаки сидели неподвижно – значит, рыба не клевала. Игорь неторопливо переоделся и забросил удочку в прогалину между камышами. Дина взяла Любашу за руку и повела ее вдоль озера. Измайлов поплелся за ними, продолжая что-то рассказывать и не догадываясь, что его уводят преднамеренно, давая Игорю возможность побыть одному, подумать о своих делах и проблемах. Игорю и в самом деле хотелось ото всех отдохнуть, сосредоточить мысли на предстоящем испытании, чтобы ничего не упустить, настроить себя на деловой лад. Он сел на пожухлую, уже кем-то примятую траву и загляделся на озеро. Голубое небо, отраженное в озере, унесло его к Черному морю, в воспоминания последнего эксперимента.

Тогда предстояло испытать катапульту из кабины штурмана бомбардировщика. Особенность состояла в том, что отстрел кресла производился вниз, что создавало так называемую отрицательную перегрузку.

Бомбардировщик набрал заданную высоту – полторы тысячи метров, скорость – девятьсот километров в час. Впереди показалась площадка, на которую следовало приземляться. Загорелось табло: «Пошел!» Игорь нажал катапультные рычаги. Над головой грохнул выстрел, и испытателя бросило вниз.

Перегрузку Игорь перенес лучше, чем ожидал: она была меньше по силе; и увидел уносившийся вперед бомбардировщик и самолет-оператор, который вел киносъемку.

До земли оставалось не так много, и первым делом Игорь взялся за замок, чтобы отстегнуть привязные ремни, удерживающие кресло. А замок вдруг заело. Игорь нажимал и так и эдак – никакого результата. По спине и лицу покатились холодные капли.

Он собрал все силы и нажал еще раз. Замок наконец открылся. Но кресло, к его еще большему удивлению, все равно не отделялось – его прижало встречным потоком.

Земля стремительно неслась навстречу. И еще стремительнее бежали мысли: раскрыть запасной парашют, он, возможно, не выдержит, лопнет – слишком большой вес испытателя с креслом, – но от резкого затормаживания кресло должно отлететь. Тогда можно раскрывать основной…

Голова только подавала мысли, а руки сами выполняли ее команды. Игорь не чувствовал динамического удара – слишком напряжены были нервы, – но увидел, как купол наполнился воздухом, и тут же кресло оторвалось. Оно упало почти рядом, раньше на секунду. И этой секунды хватило, чтобы остаться живым и невредимым.

На земле Игорь попытался открыть замок – не вышло. И никто из товарищей не смог повторить его «эксперимент».

И сколько таких «вдруг» возникало в полетах! Сколько пережил он тревожных, опасных минут! Что же тянет его в небо? Слава, о которой мечтал Андрей, большой заработок, как считают мало осведомленные об их доходах люди? Конечно, Игорь не отказался бы от звания Героя или от ордена; не отказывался и от денежных вознаграждений за испытательские прыжки и катапультирования. Но суть дела не в них. И, пожалуй, правильно поступил Андрей, что ушел с испытательской работы, коль потерял к ней интерес. Испытывать – это значит познавать. А какое еще дело может быть интереснее и важнее?! С каким удовлетворением возвращается Игорь на землю после завершения программы, с какой радостью читал благодарственное письмо летчика, спасшегося на катапульте, которой он дал путевку в серийное производство…

2

А поплавок на воде так и не шелохнулся, словно рыба вымерла. Игорь понял, что удачи не будет, и пошел к машине за фотоаппаратом, заряженным цветной пленкой. Взял его и побрел вдоль берега.

Еще издали его внимание привлекла высокая разлапистая рябина с густыми кистями ярко-оранжевых ягод, под тяжестью которых тонкие ветви гнулись к земле, маня к себе. Нельзя было пройти мимо, чтобы не остановиться, не сорвать хотя бы одну гроздь, не попробовать налитую горьковато-кислым соком ягоду.

Игорь сфотографировал рябину и побрел обратно, забирая ближе к лесу.

Не прошел он и сотни шагов, как чуть было не наступил на жалобно пискнувшего у ног лисенка. Игорь нагнулся и увидел, что задние лапы у лисенка раздавлены (наверное, переехала машина) и измученный болью зверек, перебирая передними, с трудом волочил свое тело, стараясь спрятаться в кусты; черные глазенки блестели, и по мордочке сбегали слезинки. Он отполз на десяток сантиметров, и силы покинули его; высунув язычок, лисенок часто и запыханно дышал, пугливо следя за человеком.

– Ах ты, малыш, как же это тебя угораздило? – сочувственно проговорил Игорь и протянул руку, чтобы погладить зверька. – Не бойся. Ничего я тебе плохого не сделаю. – Однако едва пальцы коснулись шерсти, как лисенок молниеносно крутнул головой и щелкнул зубами. У Игоря из пальца потекла кровь. – Ах ты, глупыш! – беззлобно посетовал Игорь. – Ну зачем ты сердишься? Я же хочу тебе помочь. – Он завязал палец носовым платком и, сняв куртку, набросил ее на лисенка. Завернул его и понес. – Ты ж, наверное, и пить хочешь, и есть. Сейчас мы тебя напоим, накормим.

Недалеко от места, где Игорь оставил удочки, на берегу озера стоял Измайлов и крутил катушку спиннинга.

– Как улов? – поинтересовался Игорь.

– Рыбка плавает по дну, – весело отозвался Измайлов.

– А где Дина с Любашей?

Сбежали от такой рыбалки и таких рыбаков. В лес подались, за грибами. А ты никак с трофеем? На бумажную блесну лучше клюет?

– Не угадал. Без блесны и без удочки поймал. Голыми руками.

Игорь развернул куртку и ткнул лисенка мордочкой в воду.

– Попей, попей водички. Утоли жар.

– Он что, с похмелья? – сострил Измайлов.

– Поразительная сообразительность. Врожденная или профессиональная?

– Благодаря вам, испытателям, развил. Ах, вон оно что! – наконец понял он, – Кто же это его?..

Игорь пожал плечами.

– Во всяком случае, не мы. Но от этого ему не легче.

Лисенок пить не стал. Он затравленно озирался на сторонам, глядел то на Игоря, то на Измайлова, переступал передними лапками, собираясь сбежать, но сил у него не было.

– Да, плохи твои дела, – сочувственно сказал Игорь и попросил Измайлова: – Давай, доктор, это по твоей части.

– Срочное хирургическое вмешательство? – усмехнулся Измайлов. – А я даже индпакет не захватил.

– У меня аптечка в машине. Присмотри за ним.

Игорь достал бинт, вату, йод, раствор аммиака и поспешил к лисенку.

Измайлов как ни в чем не бывало продолжал забрасывать спиннинг.

– А где лисенок? – спросил Игорь, осматривая пустой берег.

Измайлов промолчал, словно не слышал вопрос, лишь несколько позже, не оборачиваясь, спросил:

– Ты видел фильм «Освобождение»?

– Видел.

– Помнишь, как смертельно раненный командир просил у товарища пистолет?

– Помню.

– Так вот, твой лисенок в подобном положении. И если бы он мог говорить, он попросил бы избавить его от мучений.

– Ты утопил его? – возмущенно воскликнул Игорь.

Измайлов и на этот раз не среагировал на эмоции испытателя. Усмехнулся:

– Поразительная сообразительность. Вот это точно – врожденная.

– Никогда не думал, что ты такой живодер.

– А я, наоборот, не раз задумывался, почему ты пошел в испытатели? Твоими тонкими пальчиками клавиши аккордеона, рояля нажимать, а не катапультные рычаги. И прежде всего ты – военный человек… Аптечка, йод, бинт. А ты подумал, для чего ты хотел спасти лисенка? Чтобы продлить его мучения? Ведь он и мышонка не поймает, чтобы с голоду не сдохнуть.

– А как же клятва Гиппократа? – удивился Игорь новому откровению в характере стража их здоровья и безопасности.

– Клятва, что и молитва, – мало чего стоит. А я материалист, предпочитаю целесообразное. И не живодер, как ты соизволил выразиться. Не утопил я твоего лисенка, хотя это лучший выход для него… В кустах вон он. А камень… поищи, их тут много.

– Нет!

– Не гуманно? Зато разумно. В этом вся суть нашего бытия. Чувствовать могут и животные, а думать – только мы, люди. И разум должен руководить нами, а не чувства, мой дорогой друг.

– А как в таком случае с совестью?

Ответить Измайлов не успел: из леса вернулись Дина с Любашей, неся букеты из разноцветных листьев.

– Что мы видели, папочка! – с восторгом воскликнула Любаша. – Лису. Рыжую, длиннохвостую. И с лисенком в зубах.

– Только что от вас выскочила, – подтвердила Дина. – Я поначалу подумала, что она у вас что-нибудь стащила.

Игорь метнулся к кустам. Лисенка там не было.

– А у нее, видишь, другая логика, – сказал Игорь Измайлову, кивнув в сторону, куда, по рассказам Любаши и Дины, убежала лиса со своим детенышем.

– Вы это о чем? – поинтересовалась Дина.

– О праве на жизнь, – ответил Измайлов. – Слишком сентиментален твой муженек. При первом удобном случае спишу я его с испытательской работы.

– А теперь нельзя? – умоляюще попросила Дина.

Игорь хотел рассердиться, но лицо Дины выражало такую тоску и переживания, что ему стало жаль ее. Он еще раз шуткой попытался развеять тревогу:

– Посовещайтесь, посовещайтесь, несчастные заговорщики. Оставлю здесь одних, будете знать.

– Не надо, – взмолилась Любаша. – Мама хорошая. – И, обняв одной рукой мать, второй потянулась к отцу.

ПРОСЫПАЯСЬ ОТ ТЯЖЕЛЫХ КОШМАРОВ

1

Память снова и снова прокручивала прошлое, которое нельзя было ни вернуть, ни остановить, ни изменить. А ведь уже тогда на душе у него было неспокойно и мелкие неурядицы сыпались одна за другой, словно предвестницы большой беды…

2

Ясноград. 20 сентября 1988 г.

Веденин не раз подмечал – если с утра не повезет, весь день пройдет кувырком. Он еще ночью стал маяться, предчувствуя неприятности, и спал плохо, с перерывами, просыпаясь от тяжелых кошмаров. То ему снилось какое-то болото, из которого он никак не мог выбраться, то пожар вокруг, который он тушил и никак не мог потушить, то всякая другая чертовщина. Встал он с тяжелой головой и плохим настроением. Едва появился на службе, звонок из министерства: срочно явиться к заместителю министра. А у него на 9.00 намечено совещание с начальниками отделов: на завтра он планировал отправить передовую группу на полигон для подготовки испытания «Супер-Фортуны». Пришлось совещание переносить на 14.00.

В министерстве ему накрутили хвоста: за финансовые перерасходы, нарушения финансовой дисциплины и другие грехи – он не очень-то принимал все близко к сердцу (голова была занята катапультой), – и все равно настроение еще более ухудшилось.

Не успел вернуться в кабинет (начальники служб уже поджидали его в приемной), звонок от Гайвороненко:

– Юрий Григорьевич, что там творится с твоими подопечными? – недовольно и сердито спросил генерал.

– Что именно, Иван Дмитриевич? – переспросил на всякий случай Веденин, предполагая, что речь идет о все том же нарушении финансовой дисциплины.

– Кто такая у вас Таримова?

– Понятия не имею, – облегченно вздохнул Веденин – не о финансах.

– А кого Батуров привез в гарнизон? Кто такая Вита?

– А-а, – вспомнил Веденин. – Кажется, ее фамилия Таримова.

– Знаете, чем она у вас там занимается?

– Понятия не имею.

– Как же так? – возмутился Гайвороненко. – Твой подчиненный привозит в закрытый гарнизон неизвестно кого, оставляет в квартире, а ты не удосужишься спросить, зачем и почему.

– Я и так знаю, зачем привозят женщин в квартиру, Иван Дмитриевич, – сострил Веденин. – Батуров мне докладывал: хочет жениться. Просил разрешить пожить ей временно в его квартире. Я разрешил.

– А чем она занимается, тебе не докладывали?

– Извините, Иван Дмитриевич, мои подчиненные к подобным докладам не приучены. У них других дел хватает.

– Не зарывайся, Юрий Григорьевич, – сбавил тон Гайвороненко. – Знаю, что ты и твои подчиненные заняты другим делом. Но не видеть, что у вас под носом творится, не делает вам чести. Сегодня же разберитесь и доложите мне. – Начальник центра положил трубку. Веденин был настолько ошеломлен услышанным, что сидел с трубкой в руках, не обращая внимания на гудки, на настороженно наблюдавших за ним начальников отделов, сидевших напротив за длинным столом. Что имел в виду Гайвороненко? Неужто Батуров привез в гарнизон?.. Этому не хотелось верить. Таримову он не видел, но не раз слышал, как офицеры говорили о ней, восторгались ее красотой. Когда же она успела – не прошло и десяти дней, как уехал Батуров?..

– Разрешите, Юрий Григорьевич? – поднялся подполковник Козловский. – Вы, наверное, не в курсе дела, я кое во что вас посвящу.

До Веденина наконец дошел смысл сказанного, и он положил трубку.

– Прошу, Венедикт Львович.

Козловский откашлялся.

– В субботу, Юрий Григорьевич, моя жена услышала в квартире Измайлова женский голос. Решила – вернулась жена Марата Владимировича, Галина Георгиевна. Позвонила. А вместо жены вышла эта самая Таримова, сожительница Батурова, в шубе Галины Георгиевны. Жена, понятно, растерялась, извинилась и обратно. В воскресенье спросила у Измайлова, не продает ли он, случаем, шубу Галины Георгиевны. А он в ответ: «Не продаю. Просто подарок сделал любимой женщине». Вот так… Жена подруге, разумеется, шепнула. Вот, наверное, и дошло до генерала Гайвороненко…

Веденин еще более опешил от такого посвящения и не знал, что сказать.

– Вот это Измайл-бей! – захохотал Грибов.

– Гнать ее из гарнизона! – возмущенно приподнялся Щупик, и кадык на его длинной шее решительно прыгнул вверх, вниз.

– А Измайлова – под суд офицерской чести, – выкрикнул кто-то.

– За что? – Грибов даже встал, чтобы обратили на него внимание. – Вы только вспомните, товарищи, каким мы знали Измайлова. Вспомните, как он собирал обрывки лески на катушку спиннинга. Рубля ему было жалко. Человек, который копейки ни на что не истратил, шубу любимой женщине не пожалел! Подумайте только, какое прозрение или даже перерождение! Это ж подвиг! И не судить его, а наградить надо!..

Хохот смешался с голосами, и Веденин пристукнул ладонью:

– Довольно. Передайте, Венедикт Львович, этой самой Таримовой, чтобы зашла ко мне.

– Упаси бог! – подскочил Козловский как ужаленный, с испуганным лицом. – Она же поймет, что это я… Батурову нажалуется.

Офицеры снова загалдели, перенеся остроты на Козловского.

– Тихо! – еще раз пристукнул ладонью Веденин. – Хорошо, я сам вызову ее и Измайлова. А теперь обсудим главный вопрос. Прошу доложить о состоянии своих дел и высказать предложения по намеченному испытанию «Супер-Фортуны». Начинайте, Федор Борисович.

Матушкин долго поднимал свое тучное тело, не спеша вытер платком лицо и шею, еще дольше собирался с мыслями. Наконец выдохнул, будто разродился:

– У пиротехников все в порядке. Можно испытывать хоть завтра. – И сел.

Встал Козловский.

– Мы еще раз продули «Супер-Фортуну» с манекеном в аэродинамической трубе. Отклонений от нормы, как и прежде, не наблюдалось. Предлагаю, пока погода не испортилась, провести испытание на этой неделе. Более конкретно – послезавтра.

– А испытатель? – возразил Грибов. – Ему же нужна акклиматизация.

– Пардон, это не моя компетенция. – Козловский сел.

Потом доложили начальник ПДС, баллистик, начальник материально-технического снабжения – всё и все к испытанию готовы.

– Значит, действуем по плану, – заключил совещание Веденин. – Завтра в 7.00 вылет передовой группы. Ответственный – подполковник Грибов. Все свободны.

Когда офицеры вышли, Веденин встал, прошелся по кабинету, собираясь с мыслями, что сказать «весомого и вразумительного» медицинскому светиле, превратившемуся в один вечер из скупого рыцаря в купчишку Фрола Прибыткова, героя драмы Островского.

– Юрий Григорьевич, к вам Таримова, – прервала его размышления секретарша по селектору. – Вас Батуров о ней просил. Сможете принять?

Ого! Сама пожаловала. Вот это история. Что ее заставило? Уж не жаловаться ли пришла на Козловскую? Что ж, пусть заходит. Те слова, которые он приготовил Измайлову, достанутся ей. Он не Батуров, сентиментальничать не станет и чарам не поддастся.

– Пусть войдет, – разрешил он и сел на свое место в кресло.

Она вошла совсем не похожая на ту, которую нарисовало воображение: не холодная, расчетливая, с тонкими, хитрыми губами, а довольно милая, степенная, вызывающая расположение: ее большие синие глаза будто излучали чистоту и тепло, в уголках небольшого рта таилась едва заметная улыбка. Одета не броско, но со вкусом: из-под спортивной бежевой курточки, распахнутой наполовину, видна белоснежная, с кружевной отделкой кофточка. На голове – маленькая, тоже бежевая, шляпка. Через плечо ремешок к бежевой кожаной сумочке. Руки интеллигентные, с длинными тонкими пальцами.

– Здравствуйте, – поздоровалась она приятным голосом, в один миг обезоружившим его: накал злости исчез, и он, не желая того, ответил довольно приветливо:

– Здравствуйте. – Хотел было уже предложить ей сесть, но вовремя взял себя в руки: это по его юношеской теории выходило, кто красив, тот и порядочен, а в жизни… И он спросил холодно, решив поначалу выпытать у нее, с чем она пожаловала: – Чем могу быть полезен?

Она, кажется, не заметила его холодности, представилась:

– Я – Таримова. Вам Батуров говорил обо мне.

Она и не догадывалась, что Веденину известно о ней намного больше, чем она предполагала, потому и держалась так величественно и гордо. Обида за Андрея снова обожгла его, и он сказал, не скрывая сарказма:

– Кто нынче не знает Таримову. Вы становитесь самой популярной женщиной в нашем гарнизоне.

Лицо ее вспыхнуло, глаза заблестели то ли от обиды, то ли от негодования – он не успел рассмотреть, она прикрыла их своими длинными, как крылья бабочки, ресницами. Губы дрогнули – ага, он угодил в самое больное место, – но тут же искривились в иронической усмешке.

– Не без помощи ваших верноподданных, – ответила она на удар ударом. – Они, оказывается, умеют не только изобретать, а и сочинять.

– И то и другое, я уверен, они делают на благо общества, – парировал он.

– Вы уверены потому, что цените в своих подчиненных только деловые качества: превосходный инженер, чудесный врач. А человек? Неужели и вы считаете, что будущее за деловыми, практичными людьми?

– А кто так считает?

– К сожалению, таких ныне немало.

– И какое же качество покорило вас в Измайлове? – не упустил он повода подпустить шпильку.

– О-о, Измайлов – это тип, – усмехнулась она. – Не могу судить о его таланте как врача, а вот что он яркий представитель практичного человека – это точно.

– Это после того, как он сделал вам дорогой подарок?

– Предложил, – поправила Таримова. – Да, после этого я окончательно убедилась, чего он стоит.

– Значит, вы и ранее кое-что знали о нем?

– Слышала.

– И несмотря на это, решили к нему пойти?

– Обожаю интересных, нестандартных людей. И мне хотелось получше узнать современного скупого рыцаря.

– Опасный эксперимент.

– Эксперименты, насколько мне известно, все опасны. Вы рискуете больше со своими катапультами, однако идете на них.

– Я иду на риск во имя безопасности людей, а вы?

– Я тоже, – утвердительно кивнула она и добавила: – Правда, в меньшей степени, в морально-этическом плане. Но, думаю, это не менее важно. – Она раскрыла сумочку и достала оттуда сложенный лист бумаги. Развернула его и протянула Веденину.

Он взял. В глаза бросился штамп в левом углу: «Редакция журнала „Советский воин“». На машинке было отпечатано: «Начальнику летно-испытательного центра. Корреспонденту журнала товарищ Таримовой В. В. поручено написать ряд очерков и статей об изобретателях и испытателях современных средств спасения. Прошу Вашего разрешения допустить ее во вверенное вам учреждение для ознакомления с техникой, а также оказать помощь в сборе необходимого материала. Главный редактор…» Подпись и печать.

Мандат удивил Веденина не меньше, чем визит Таримовой.

– А Батуров? – спросил он, чувствуя, как новая волна обиды за испытателя захлестывает его: Андрей влюбился как мальчишка, а ее интересует совсем другое…

– Батуров – мой товарищ, – ответила она без всякого смущения. – Стану ли я его женой, покажет время.

– Он знает об этом?

– Разумеется. Его учеба – это наш испытательный срок.

– Андрей ревнив, – напомнил Веденин. – И ему будет очень неприятно…

Таримова покачала головой.

– Андрей знает меня. К тому же я обо всем ему пишу.

– И об Измайлове?

– Конечно. Он от души посмеется, когда узнает о новом приключении своего бывшего стража здоровья.

Веденин поверил ей, и неприязнь его притухла. И все-таки иметь дело ему с ней не хотелось. Почему, он и сам не знал. И он сказал:

– Вы обратились не по адресу. Письмо – начальнику центра. Я – всего лишь главный инженер службы спасения.

– Андрей советовал по всем вопросам обращаться к вам. Он о вас много рассказывал.

– Чем же я могу вам помочь?

– Вы можете разрешить мне присутствовать на испытаниях?

– Об этом и речи быть не может. На полигон мы не всегда военных корреспондентов берем.

– Очень жаль. Тогда разрешите хотя бы на тренировках поприсутствовать. Я в глаза не видела ни катапульту, ни современный парашют.

Веденин подумал. Что-то его подкупало в этой женщине. И ее интерес, и симпатия к профессии испытателей, и обаятельная внешность: красивое благородное лицо, аккуратная, стерильно-чистая одежда (чистоту и опрятность в людях он ценил наравне с порядочностью) и ясные синие глаза со звездочками. Такая женщина, подумалось ему, не способна на низкий поступок.

– Хорошо, – согласился он. – Я дам указание инженеру Матушкину – он на полигон не летит и все вам покажет и объяснит.

– Большое спасибо, – ее глаза, словно лучи весеннего солнца, окатили его теплом и ласкою. У него даже пробудился юмор – за столько-то лет, – и он пошутил:

– Только не вздумайте еще кого-нибудь проверять, как Измайлова. Иначе, несмотря на ваш мандат и на мое обещание Батурову разрешить вам проживание в его квартире, попрошу покинуть гарнизон в двадцать четыре часа.

Он шутил, но был уверен – так и поступит.

Но тогда ему было не до этого. Все мысли его были на полигоне – как там идет подготовка, как Арефьев?