Текст книги "Гнев Гефеста (Приключенческая повесть)"
Автор книги: Иван Черных
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
ПОДАРОК ВРАЧА ИЗМАЙЛОВА
Ясноград. 18 сентября 1988 г.
Измайлов вышел от «бога ширпотреба» Щупика под хмельком и в отличном расположении духа: что бы о нем ни говорили – скупердяй, бюрократ, перестраховщик, – а врач он каких поискать. За это его ценят, уважают. Какую болезнь определил! Щупик чуть ли не на руках носил приговаривая: «Вы спасли нам дочь, дорогой Марат Владимирович». И верно, спас. Даже родная мать, тоже врач, не могла понять, что с дочерью, посчитала, что у нее настала пора зрелости, оттого и сильные боли в животе. А оказалось – острый гангренозный аппендицит; запоздай он с диагнозом на час, вряд ли удалось бы спасти. Теперь девушка вне опасности. На радостях Николай Николаевич и сам так поддал, что еле на ногах держался. Обнимал и целовал Измайлова, повторяя: «Ты – настоящий талант, ты – маг и волшебник».
В этот вечерний час Измайлов и в самом деле чувствовал себя магом и волшебником, который все умеет и все может, даже покорить сердце самой красивой женщины в гарнизоне.
Такое желание у него появилось еще в тот вечер, когда он зашел на проводы Андрея Батурова.
«…Надеюсь, мы найдем общий язык и станем друзьями», – звучал музыкой у него в ушах голос Виты.
Он тоже надеялся.
Рассказывали, что вечерами Вита просиживает в библиотеке, читает газеты и журналы, интересуется спортом. Туда, в библиотеку Дома офицеров, и направился Измайлов.
Слухи подтвердились – она сидела там. Читала толстую книгу, делала записи в большом красном блокноте.
Измайлов взял подшивку газет, сел рядом и зашелестел листами.
Она не обратила внимания. Заглянул к ней в книгу и нимало удивился – она читала о катапультах.
Он терпеливо стал ждать. К его счастью, библиотека скоро закрывалась, и, когда Вита пошла сдавать книгу, он поднялся и у выхода преградил ей путь.
– Здравствуйте, Марат Владимирович, – обрадовалась она и, как и при первом знакомстве, протянула руку. – Как поживаете?
– Спасибо, хорошо. Вот по-холостяцки иногда в Дом офицеров заскакиваю. А вы, смотрю, изучением катапульты занялись. Уж не Андрея ли решили заменить? – пошутил он.
– А что? – весело отозвалась она. – Разве женщины не проявили себя в космосе, при испытании новых самолетов? И скажите мне, где они сплоховали? Так почему бы не попробовать им и испытание катапульт? Как, медицина не возражает?
– В принципе нет. Но лично вас я к этому делу не допущу, – категорично заявил Измайлов.
– Это чем же я прогневила вас? – приостановилась Вита, и в ее широко открытых глазах горели такие ослепительные звездочки, что голова у него закружилась сильнее, чем от коньяка.
Измайлов помотал головой.
– Ничем не прогневили. Скорее наоборот… На земле и без того мало красивых женщин, чтобы подвергать их жизнь опасности.
– Только и всего? – рассмеялась Вита. – От этого, думаю, цивилизация не особенно страдает.
Они вышли на улицу. Было темно, слякотно и холодно, с неба сыпал мелкий осенний дождик.
– Страшно не люблю такую погоду, – поежилась Вита. – Промозглый ветер, кажется, душу студит.
– Хотите чаем вас отогрею? – несмело предложил Измайлов.
– Кто же ночью на чай приглашает? – рассмеялась Вита.
Он боялся, что она рассердится, а она вон какие намеки делает. И он осмелел.
– Найдется что-нибудь и покрепче.
– Серьезно? Учтите, женщина я избалованная. Батуров любил меня и не скупился: то «Наполеон», то «Камю».
Уж не наболтал ли ей Андрей о его жадности? Ему можно шиковать – за каждый прыжок получает… Ну да ладно, мы тоже не лыком шиты… А может, она разыгрывает?.. Посмотрим, кто кого переиграет.
– Можно и «Наполеон».
– Ой ли? Где вы достанете в такой поздний час?
Похоже, она учуяла, что он выпивши. Тем лучше для него – с пьяного и спросу меньше.
– Вы еще не знаете, на что способен Марат Владимирович. Он может звезду с неба вам достать. Жаль что сегодня облака их закрыли. А «Наполеон» – чепуха. В кафе купим. – Правда, от мысли, что придется переплачивать почти вдвое, ему сделалось жарко. Но очень уж захотелось завести ее к себе.
– Ну, ну, – не отступала и она, то ли играя с ним, то ли в самом деле была не против провести время.
Они подошли к молодежному кафе и остановились под деревом.
– Подождите минутку. У меня к вам серьезный разговор, – солгал он, чтобы она не ушла.
Ему повезло – «Камю» был, и он, завернув пузатую бутылку в газету, поспешил на улицу к самой красивой женщине на свете.
– Теперь я верю, что вы можете достать звезду с неба, – сказала Вита, не скрывая насмешки. – Но, насколько мне известно, ныне вседостающие люди не популярны.
– Что вы! – захохотал Измайлов. – Наоборот, сейчас, как никогда, деловые люди в почете и уважении. На них вся надежда – и людей по-новому заставить работать, и копейку научить считать, и отношения по-другому строить.
– Ты – мне, я – тебе? – подпустила она новую шпильку.
– А что в том плохого? Кстати, не новый и давно оправдавший себя принцип. Без него далеко не уедешь.
– Тогда нам с вами не по пути. Извините, что заставила вас потратиться. – Голос зазвучал непреклонно, как у строгого командира, с которым не поспоришь.
– Да что вы, в самом деле? – изумился Измайлов. – Я с вами как с хорошим другом. – Он понял, что слишком далеко зашел, отуманенный хмелем и заманчивой перспективой, и стал искать другой, более убедительный довод. И нашел! – Я слышал, вы журналистка. А я пишу кандидатскую диссертацию и хотел, чтобы вы посмотрели – в сочинительстве я не силен. Может, в чем-то поможете, а возможно, и мой труд вам пригодится для ваших статей: тема диссертации – психология испытателей.
На этот раз он попал в точку.
– Диссертацию, разумеется, посмотреть можно, – согласилась Вита. – Но не сию же минуту, и, надеюсь, вы доверите ее мне денька на два?
– Конечно, конечно, – обрадовался Измайлов. – Я только об этом и хотел вас попросить. Зайдем, и я вам дам. Да вы не бойтесь…
– А я и не боюсь, – ответила уверенно Вита и первая шагнула в темноту.
Пока поднимались по лестнице – Измайлов жил на третьем этаже, – у него от страха сердце зашлось: вдруг соседи повстречаются; и он переступал со ступеньки на ступеньку не дыша, а она цокала своими тонкими (не иначе железными) каблучками и подначивала:
– Представляю, что будет твориться завтра в городке, если соседи увидят…
Он тоже представлял: многозначительные ухмылки, шушуканье, подначки; доложат, несомненно, Веденину, а тот… разве понимает, что такое любовь…
Наконец поднялись на этот проклятый третий этаж. Сердце у него колотилось, будто совершил восхождение на Эверест. А она все не унималась:
– Кто твои соседи? Случайно не Грибовы? Говорят, самые злые языки.
Руки у него тряслись, и он никак не мог попасть в замочную скважину, проклиная электриков, которые из-за экономии энергии ставят в подъездах самые слабые лампочки, и конструкторов замков, и соседей.
Наконец ключ вошел в прорезь, замок щелкнул, и он, схватив Виту за руку, втянул в комнату. Захлопнул дверь, включил свет. Окна соседнего дома тоже еще светились, в квартире Матушкина – она была напротив – расхаживала жена Федора Борисовича. Значит, и Виту могут увидеть…
Он, отпустив руку Виты, подошел к окну, чтобы задернуть шторы. Но прежде надо было снять женину подкотиковую шубку, которую он утром повесил на солнышко – жена наказывала просушить, чтобы моль не завелась. Бросил шубу на диван, затянул полотнища. Облегченно вздохнул, словно гору с плеч сбросил, вернулся к Вите.
В ее колдовских глазах по-прежнему игриво мерцали огоньки. Похоже, она смеялась над ним. Ну и пусть! Ей-то что: скоро уедет за своим Батуровым, а ему здесь жить с людьми, каждый день встречаться…
– Можешь снять кофту, – предложил он, сбрасывая с себя мундир: ночи были по-осеннему прохладные, и на Вите поверх белоснежной блузки была надета толстая мохеровая кофта.
– И туфли, – согласилась она. – Ноги страшно устали.
От нее пахло ландышем и еще каким-то еле уловимым сладким дурманом, закружившим ему голову, и он, обалдевший от этого запаха, не знал, что делать, где ее посадить. Подвел к дивану – там лежала шуба. Наконец сообразил, швырнул шубу в кресло.
– Садитесь. – Он смахнул рукой пыль с покрывала.
– А может, лучше на «ты»? Ведь мы уже чаи вместе пивали.
– Верно! – обрадовался он и только теперь заметил, что все еще держит в руках пузатую бутылку «Камю». Поставил на стол. – Посиди, я сейчас. – Метнулся на кухню, открыл холодильник. Особых деликатесов тут никогда не водилось – они экономили на всем, копя деньги на мебель, на машину: у других есть, а чем они хуже? – достал колбасу, сыр, яйца, помидоры.
– Яичницу поджарить? – крикнул он из кухни и осекся: квартира такая, что все слышно на девятом этаже.
– Ничего не надо. Свари кофе, – отозвалась Вита.
Кофе, к счастью, был, а вот конфет… Она привыкла, наверное, к шоколаду… Как он не догадался, когда заходил в кафе.
– Кофе – это запросто. Один момент. – Он наполнил кофейник водой, зажег газ. Пока вода грелась, достал из серванта рюмки, ложки и вилки, тарелки с чашками.
– А ты неплохо свое гнездышко обставил, – окинула Вита взглядом комнату. – Откровенно говоря, у меня, по рассказам твоих товарищей, сложилось другое мнение.
– Знаю, – согласно кивнул он. – Измайлов – жмот, Измайлов – скряга, приперся на проводы Андрея без приглашения. Верно, так и было. Но пошел я не к чужому дяде, а к своему пациенту, за которого не раз переживал больше, чем за себя.
– Что ты читаешь? – она вовсе его не слушала, встала и подошла к книжному шкафу. – Все о медицине. А художественные?
– Когда их читать? Не всегда до газет доходят руки.
– Ты увлекаешься фотографией? – она взяла стопку негативов рентгеновских снимков позвоночников испытателей, которые Измайлов захватил как-то в лаборатории и все забывал отнести в поликлинику.
– По совместительству, – пошутил он. – Необыкновенные фотографии. По ним я гадаю, когда можно, а когда нельзя пускать испытателя в полет.
– И что это означает? – она рассматривала снимок с подклеенной внизу надписью – «Арефьев».
Он перестал возиться с бутылкой – она никак не открывалась, – подошел к Вите и, встав позади так, что коснулся лицом ее волос, а грудью плеча, стал пояснять:
– Это вот позвоночник Арефьева. Кстати, понравился вам Игорь?
– Очень симпатичный мужчина. Совсем не похож на снимке.
– Точно, – поддержал он шутку. – А что ты видишь на снимке?
– Ребра, позвонки.
– Посмотри повнимательнее. Ничего не заметила на позвонках?
– Нет.
– Вот тем и отличается профессионал от простого смертного, – он еще плотнее придвинулся к ней. – Обрати внимание вот на этот позвонок. Это третий поясничный. Он будто бы приплюснут, и видишь на нем прилипшую волосинку?
– Вижу.
– Это не волосинка, это трещинка. Из-за нее и лежал Арефьев в госпитале.
– И больше он не будет прыгать?
– Почему? Такая трещинка никакой опасности не представляет. Организм молодой, зарастет как на собаке. – Видимо, он перестарался, прижимаясь все сильнее, – она отстранилась, положила снимок.
– Мне пора. Давайте рукопись, и я пойду. Или вы передумали?
– Что вы, что вы! – Ее похолодевший тон заставил и его перейти снова на «вы», но он тут же поправился. – Прости. Рукопись – вот она, – он достал с полки пухлую папку. – Но я надеялся, мы посидим, поговорим. Не торопись, время еще детское. – Он кинулся за креслом. Опять эта проклятая шуба! Швырнул ее на диван, придвинул кресло. – Присаживайся. Для кого же я кофе варю и «Камю» покупал? – Он откупорил бутылку и налил в рюмку коньяку. Положил на тарелку яблоки. – За нашу встречу.
– Повод не столь значительный, – снова усмехнулась она, – но… все равно повод.
Усмешка озадачила Измайлова: не дурачит ли она его?.. И все-таки согласилась пойти к нему… Нет, просто у нее выработалась такая привычка все иронизировать…
Он выпил, она лишь пригубила. Отрезала ломтик яблока и лениво стала жевать.
– Я слушаю тебя.
– Хорошо. – Он налил себе еще. Выпил. Голова зашумела сильнее, но решительности прибавилось: чего он, собственно, теряет? Ничего. Да и не из тех она женщин, перед которыми стоит разыгрывать комедию: ходит на танцы, пошла вот к нему на квартиру. – Я люблю тебя, Вита! – выпалил он горячо и проникновенно.
Брови ее чуть изогнулись и тут же распрямились. Она сделала еще глоток.
– Может, не надо?
– Что «не надо»? – не понял он.
– Про любовь не надо, – пояснила она. И еще отхлебнула. – Не от тебя первого слышу я эти слова, а что это такое? – Она пожала плечами. – Может, ты объяснишь?
Он подумал и помотал головой. Действительно, а что такое любовь? Да, Вита нравится ему, как не нравилась еще ни одна женщина. Но ведь нравились ему и другие. И в школе, и в институте, и в академии, пока не встретилась Галина. Тогда ему показалось, что лучше Гали нет, и он сделал ей предложение. А, оказывается, есть…
На кухне зашипело – закипела вода в кофейнике. Он сходил, засыпал кофе, выключил газ.
– Вот видишь, даже ты, маг и волшебник, умеющий по черным снимкам читать людские судьбы, не знаешь, что это, – насмешливо сказала она.
– Любовь не надо объяснять, ее надо чувствовать, – попытался он выкрутиться. – Неужели ты никого не любила?
Она пожала плечами.
– Нет.
– А Батуров? – удивился он ее откровенности.
– Батуров, – повторила она с каким-то придыханием, похожим на вздох, и в глазах ее, кажется, исчезли смешинки. – Андрей хороший, добрый человек…
Она остановилась, чего-то недоговорив. Он решил ей помочь:
– Но выпивоха?
– Верно, – кивнула она. – Был… Продолжай, я рассчитывала кое-что узнать о нем.
– Потому и согласилась пойти ко мне? – напугался он.
– Ну… – неопределенно пожала она плечами. – Итак, был выпивохой…
– Хороший испытатель, – подчинился он ей. – Никогда не болел и никаких трещинок ни в одном позвонке не имел. Остальное ты, наверное, знаешь лучше меня. – Он долил ее рюмку и наполнил свою. – Давай лучше выпьем за него.
Она снова только пригубила.
– Что ты имеешь в виду? Что, он был женат?
– Да. – Его начинала злить ее дотошность. Зачем она пришла? Чтобы выспрашивать об Андрее, – так уже поздно, – или?.. – И что у него была Оленька, любовница.
– Это я тоже знала.
– И что же ты в нем нашла?
– Он холост, милый доктор. – В ее глазах снова запрыгали чертики, и он не знал, что за всем этим – чертиками, «милый доктор» – кроется. – И он доказал, что любит меня: бросил пить, сделал предложение. А чем ты докажешь, милый доктор, свое заверение?
Она погладила его по лицу, и кровь бурной волной ударила в голову, в грудь, в кончики пальцев. Ему стало жарко, и он встал, рванул с шеи галстук, расстегнул рубашку.
– Что? Все, что ты хочешь. Что в моих силах. – Он нагнулся над ней, обнял за шею с намерением поцеловать. Она тоже встала, высвобождаясь из-под руки.
– А что в твоих силах?
Ее глаза, в которых прыгали чертенята, маленький рот с сочными губами дразнили его и сводили с ума. Голова туманилась, и он никак не мог сосредоточиться. Действительно, что в его силах? Бросить жену и жениться на ней? А работа? Его тут же выгонят из центра… Да и женитьба ли ей нужна? На ум пришли слова старинной, слышанной еще в детстве песенки, и он пропел:
– Будешь ходить ты вся в золоте шитая, спать на лебяжьем пуху.
– О-о! – удивилась она. – Ты даже петь можешь.
Шнурок на блузке то ли ослаб, то ли развязался, и он увидел белую полоску незагорелой груди. Руки сами собой обвили ее талию, губы потянулись к губам. Она, все так же дразняще смеясь, заслонилась от него ладошкой.
– Успокойся. Сядь. – Она чуть потеснила его, и он оказался у дивана.
– Хорошо. Давай посидим вместе на диване. – Он сел, увлекая ее за собой, и почувствовал – что-то мешает. Та самая проклятая Галинина шуба. Вот напасть! Теперь он снова перебросил ее на спинку кресла.
– Весь вечер тебе мешает эта шуба, – засмеялась Вита.
– Всю жизнь! – рявкнул Измайлов. И вдруг его осенило: – А хочешь, я тебе подарю ее? Шикарная шуба, тысяча рэ, еще не ношенная.
– Подари, – просто ответила она.
Он вскочил обрадованный.
– А ну-ка, – взял шубу, накинул ей на плечи. – Примерь.
Вита оделась, подошла к зеркалу. Шуба будто шилась по ней.
– Вот кто настоящий ее хозяин! – воскликнул Измайлов. – И вот кто достоин ее носить!
– А что скажет жена? – насмешливо прищурила глаза Вита.
– Плевать, что она скажет. – Измайлов не хотел об этом думать. – Я покупал шубу. И все равно она ее не носит, бережет. Только сушит каждое лето вот у окна.
В прихожей зазвонил звонок. Сто тысяч чертей! Он совсем забыл, что сквозь стены слышно, как сквозь папиросную бумагу. Кого это еще черти несут? А ноги его то ли от «Камю», то ли от страха одеревенели. Пока он раздумывал, что предпринять, Вита подошла к двери и открыла ее.
В проеме, онемевшая от удивления, с открытым ртом и квадратными глазами замерла соседка, жена подполковника Козловского.
ГЛАВКОМ ПОСТАВИЛ ЗАДАЧУ
Ясноград. 7 октября 1988 г.
Гусаров, оценив обстановку, в которой погиб Арефьев, пришел к выводу, что причину катастрофы надо искать либо в самой катапульте, либо в испытателе. По этому пути шел и Петриченков, сосредоточив внимание на «Супер-Фортуне», вернее, на ее конструкторе: изучал его деятельность с первого дня пребывания в Ясно-граде. Если бы Гусаров не знал Веденина, пожалуй, и он первой версией выдвинул бы какой-то просчет в его изобретении, но слишком многое проходило на его глазах и очень уж большая вера была в этого молодого талантливого человека.
Впервые он увидел Веденина у главного инженера ВВС на обсуждении проектов унифицированной катапульты. Вспомнилось, как робко он вошел в просторный кабинет за генералом Гайвороненко, высокий, стройный, красивый старший лейтенант, как смутился под взглядом трех десятков генералов и представительных пожилых мужчин в штатском. Генерал Гайвороненко приостановился, взял его за локоть и подвел к столу. Представил с улыбкой:
– Старший лейтенант Веденин, ваш коллега и главный конкурент.
По лицам присутствующих пробежало удивленное любопытство, молодого офицера рассматривали внимательно и оценивающе. Кажется, он произвел неплохое впечатление: генералы, поздоровавшись с Гайвороненко, потянули к нему руки. Лишь генеральный конструктор самолетов генерал-полковник Коржов сидел, откинувшись в кресле, и смотрел на Веденина скептически-насмешливо. Гайвороненко подвел к нему старшего лейтенанта, представил генерального:
– Генерал-полковник Коржов, наша гордость и знаменитость.
Польщенный генерал смягчился и тоже протянул руку Веденину.
– Присаживайтесь, товарищи, – пригласил занимать свободные места главный инженер ВВС тех, кто еще разгуливал по кабинету, рассматривая фотографии самолетов, схемы. И когда шум улегся, заговорил деловитым, официальным тоном: – Как вам известно, в свое время Главнокомандующий ВВС поставил задачу создать унифицированную катапульту для всех типов самолетов. Конструкторские бюро разработали ряд проектов, и специальная комиссия, внимательно изучив их, одобрила два наиболее совершенных и отвечающих требованиям современной техники. Эти проекты – товарища Коржова и товарища Веденина.
Гусаров обратил внимание, как зарделось лицо старшего лейтенанта.
– …Проекты оригинальны, интересны и далеко не идентичны в подходе к решению самой проблемы – катапультирования, – продолжил главный инженер. – Но поскольку нам нужна одна катапульта, унифицированная, для всех типов самолетов, а мнения членов комиссии разделились, мы пригласили сюда авторов одобренных проектов, чтобы с их помощью разобраться, какой все-таки катапульте отдать предпочтение. Учесть все – качество и стоимость, сроки изготовления и долговечность, надежность и перегрузку; в общем, выбрать лучшую. – Генерал вышел из-за стола и, подойдя к стене, завешанной белыми шторами, нажал на кнопку. Шторы раздвинулись, и взору присутствующих открылись большие, чуть ли не от потолка до пола, цветные плакаты и схемы катапульт. – Прошу, товарищи, ознакомиться, а потом авторы прокомментируют свои изобретения.
Гусаров вместе со всеми подошел к плакатам. Изображение катапульты Коржова, пожалуй, выглядело более эффектно, но стоило повнимательнее приглядеться к обоим, нетрудно было отличить в проекте Веденина простоту, а значит, и экономичность, и вскоре около него сгрудились почти все члены комиссии.
Коржов поедал глазами каждую деталь в проекте своего конкурента. И когда главный инженер ВВС подошел к нему и спросил: «Ну как?», Коржов оттопырил губы, неопределенно пожал плечами: судите, мол, сами, а спустя немного на вопрос ответил вопросом:
– Сколько на счету этого юного Гефеста изобретений?
– А это мы сейчас узнаем. – И главный инженер подозвал старшего лейтенанта, повторил вопрос.
– Наверное, столько же, товарищ генерал-полковник, сколько было и у вас в мои годы, – ответил Веденин спокойно, даже позволив себе пошутить.
– А он дипломат, – усмехнулся Коржов. – И сколько же вам лет?
– Двадцать пять.
– Немало. В ваши годы я тоже кое-что имел. – Коржов окинул взглядом выписанные в углу схемы тактико-технические данные. – По вашим расчетам, катапульта обеспечит спасение летного состава на скорости полета, превышающей звуковую?
– Совершенно верно, – утвердительно наклонил голову Веденин. – Для катапультирования на сверхзвуковой скорости предусматривается система дополнительной защиты летчика от воздушного напора.
– Не смущает вас, что при нарушении прямолинейного полета система окажется малоэффективной? Скажем, при штопоре.
– В истории авиации еще не зафиксировано случая, чтобы самолет срывался в штопор на большой скорости.
Коржов многозначительно посмотрел на главного инженера: «О, этому парню палец в рот не клади!» Но Веденину сказал другое:
– Добиться абсолютной синхронности работы двух агрегатов – дело непростое, вы же предлагаете для стабилизации кресла две телескопические трубы с парашютами. Чем это вызвано?
Коржов явно лукавил, прикинувшись простачком; вопросы задавал не ради любопытства – ими он указывал членам комиссии на недостатки катапульты, на ее слабые места. Веденин, кажется, понял это и с той же наивной простотой ответил:
– Прежде об абсолютной синхронности. Согласен – задача сложная, но вполне разрешимая. Использовать два тормозных парашюта для стабилизации кресла вызвано рядом причин: чтобы повысить эффективность, уменьшить вес и размеры устройства – в эти трубки впрессовываются не парашюты, а парашютики размером чуть больше носового платка, – улучшить компоновку, – Веденин разъяснял подробно, словно несведущему в авиации человеку, подкреплял рассказ показом на схеме и плакате.
– А из каких соображений вы перенесли ручки катапультирования с бортов самолета в центр, спарили их и разместили промеж ног летчика? Мало того, что это создает неудобство, в случае ранения в одну из рук затрудняется катапультирование. – Коржов перешел к открытым нападкам.
– Наоборот, в случае ранения легче найти ручку, если она находится между ног – при любой боли человек прижимает руки, – возразил Веденин. – Именно из этих соображений я и перенес и спарил их.
Гусаров скользнул взглядом по лицам присутствующих и убедился, что их симпатии на стороне молодого офицера.
Но Коржов не думал так просто сдаваться, пустил в ход свои главные козыри:
– Скажите, а сколько вам потребуется времени на изготовление катапульты?
– Учитывая уже имеющийся опыт, в том числе и ваш, товарищ генерал-полковник, думаю, года три будет достаточно, – ответил Веденин.
– Смелое заявление, – усомнился Коржов. – Нам поначалу и пяти не хватило. И еще один вопрос, молодой коллега. На каких самолетах вы рассчитываете установить свою катапульту?
Коржов этим вопросам давал понять членам комиссии, что к своему самолету катапульту Веденина он близко не подпустит.
– На ваш вопрос, товарищ генерал-полковник, уже ответил Главнокомандующий ВВС, – не остался в долгу молодой конструктор, – унифицированную катапульту необходимо установить на всех типах самолетов, чтобы исключить ошибки летчиков при переходе с одного типа на другой, добиться экономии сил и средств, и, я думаю, среди нас не найдется человека, который личные интересы поставит выше государственных.
Коржов побагровел.
– Ваше заявление столь категорично, что позволяет сделать вывод: вы уверены в превосходстве собственного изобретения?
– Да.
– Любопытно, – Коржов смерил его взглядом, усмехнулся. – В таком случае, объясните нам, в чем же это превосходство?
– Прежде всего в том, что катапульту, которую я предлагаю, легче и проще установить на любых типах самолетов – она отстреливается сама по себе; ваша же – вместе с кабиной, что, несомненно, потребует перестройки кабины. Моя катапульта экономичнее, легче, значит, и меньше перегрузка на летчика. И еще: при незначительной доработке ее можно использовать на любых воздушных кораблях.
– Вы уже и прикидку сделали. – Коржов не скрывал сарказма. – А я-то, старый дурень, о безопасности пекусь… Похвально, очень похвально, молодой человек.
И Веденин стушевался, опустил снова запылавшее кумачом лицо.
– Зачем же так, Анатолий Адамович? – вступился за молодого офицера Гайвороненко. – Экономия тоже одна из причин замены катапульты на унифицированную, хотя и не главная.
– А что по этому поводу скажут товарищи оппоненты? – окинул взглядом членов комиссии Коржов и остановился на главном инженере. – В частности, вы, товарищ заместитель Главнокомандующего?
– Я уже сказал, Анатолий Адамович, – с улыбкой отозвался главный инженер. – Ваши проекты одобрены, вы помогаете нам поглубже уяснить, что к чему. Подумаем, посоветуемся, доложим Главкому.
– Ну-ну, – Коржов плотнее втиснулся в кресло. – Советуйтесь, докладывайте. А я работать буду. Через два года моя катапульта выстрелит…
Она действительно выстрелила и чуть не погубила испытателя.
Веденину потребовалось более чем три года. Но его «Фортуна» получилась на редкость удачной и спасла не одного летчика из самых неожиданных и опасных ситуаций…
Правда, «Супер-Фортуна» приобрела при доработке новые качества и могла обрести новые черты характера, и все-таки Гусаров верил Веденину – несовершенную катапульту он не стал бы представлять к эксперименту.
Может, ошибку допустил сам испытатель? Как Мельничнов. А в испытательском деле еще сложнее: малейшая неточность, даже неправильная посадка в кресле, может привести к нежелательным последствиям.
Почему Веденин избрал именно Арефьева? Испытатель только что отлежал в госпитале с остеохондрозом. Он и раньше не отличался богатырским телосложением, а после болезни… Хотя внешность – неточный показатель внутренней силы. И все-таки надо узнать об Арефьеве все: как готовился к эксперименту, как отдыхал, какое было настроение, какая была домашняя обстановка. В общем, все, все…
