Текст книги "Гнев Гефеста (Приключенческая повесть)"
Автор книги: Иван Черных
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
…Облака разорвались, и в салон брызнуло яркое южное солнце. Внизу виднелись горы с покрытыми снегом вершинами, а через несколько минут впереди показалось море, синее, как небо, с чуть заметной черточкой у горизонта.
Самолет пошел на посадку.
Оля поджидала в аэропорту. Ей удалось снять номер в гостинице, и мы нашу встречу и мой отпуск отметили в шикарном ресторане. Два дня мы блаженствовали, впервые я чувствовал себя легко и свободно и спал крепким сном измученного тяжелой работой человека. А на третий под утро мне приснился страшный сон, будто я падаю с раскрытым парашютом, который почему-то не держал меня, а стремительно несся к земле, словно полотно было лишь видимое, нереальное.
А вокруг меня кружил Игорь и назидательно повторял: «Ты предал нашу дружбу, поступился совестью, и вот к чему это привело». Я хотел возразить, сказать что-то в оправдание, но слова застревали в горле.
– Ты тоже разобьешься! – все же крикнул я.
Игорь усмехнулся:
– Возможно. Но я все-таки довел дело до конца. А ты струсил, утаил от меня главное.
– Несчастный интеллигентик! – разозлился я и поддал друга ногой. Но нога вдруг попала в стропы, ее закрутило и дернуло так, что я проснулся от боли. Потрогал ее у бедра – боль не утихала. И я вдруг вспомнил! Ногу дернуло там, в небе, в момент испытания «Фортуны». Видимо, не сработал фиксатор, нога вышла за габариты кресла, вот ее и рвануло. Я мгновенно среагировал… То же могло произойти и у Игоря, когда его вращало. А на кинопленку этот момент не попал из-за того, что нога была затенена. Вот почему при катапультировании с манекеном никакого вращения не было – ноги манекена закрепляли наглухо. Вот отчего у меня на душе было муторно – такой провал в памяти! Из-за перенапряжения или… Какая теперь разница…
Завтра Игорь должен лететь на заключительный эксперимент, за два звука… Как же быть? Удар будет сильнее вдвое… Надо немедленно сообщить Веденину, Скоросветову…
При воспоминании о временно исполняющем обязанности начальника летно-испытательной станции на душе стало муторно, как тогда, после приземления. И я понял почему: он засыпал меня льстивыми словами, не давая собраться с мыслями – закрыл рот премиальными и обещанным орденом. А попробуй теперь объяснить…
Я так расстроился, что из груди невольно вырвался стон.
Ольга открыла глаза.
– Что с тобой, милый?
– Нога болит, – соврал я. – То ли растяжение, то ли хондроз.
– Ты что, и ночью, пока я спала, прыгал с парашютом? – пошутила Ольга.
А мне было не до шуток. Хоть в самом деле прыгай с десятого этажа нашей гостиницы, где располагался номер с видом на море.
Я встал и, прихрамывая, подошел к окну. Море было не по-осеннему спокойное, сине-бирюзовое, но какое-то чужое, холодное. Я закурил.
Ольга поднялась на подушке.
– Что с тобой происходит, чем ты угнетен?
– Кажется, я сделал подлость, – признался я.
– Кажется или сделал? – переспросила Ольга, и лицо ее побледнело. Я догадался, что ее напугало.
– Нет, не по отношению к тебе, – успокоил я ее.
– А по отношению к кому?
– К Игорю.
– К твоему лучшему другу?
– Да. Собственно… я и сам ни о чем не подозревал. Только вот сегодня память каким-то чудом восстановила то, что было при испытании. Если бы нога не заболела, и не вспомнил бы.
– А что произошло?
И я рассказал ей все, умолчав лишь о возможных последствиях.
– Что же теперь делать? – обеспокоилась Ольга.
– Не знаю. Завтра Игорь должен лететь.
– Это очень опасно?
Я пожал плечами.
– С тобой же ничего не случилось? – Ольга вопросительно посмотрела на меня. – А растяжение – экая невидаль.
Я не стал объяснять, что Игорь будет катапультироваться на большей скорости.
– В конце концов, можно дать телеграмму, – обрадовалась Ольга найденному выходу.
– Ты не представляешь себе, что произойдет, – возразил я. – Мы и без того задержали катапульту на полгода.
– Но разве ты виноват? И может, тебе просто приснилось, а нога заболела совсем по другой причине?
– Может, и приснилось.
– Когда ты катапультировался?
– Неделю назад.
– И только теперь почувствовал растяжение? Какая чепуха. Не кажется тебе, милый, что ты ужасный паникер? Вспомни встречу в Таловой. Вместо того, чтобы во всем логично разобраться, ты панически бежал. Вот и теперь. Подумаешь, велика беда – то ли ногу сорвало с подножки, то ли оступился где-то. Забудь про свои болячки, с тобой любящая женщина…
Днем мы купались, загорали, катались на глиссере. Солнце светило по-весеннему, ветра не было, и море, тихое и спокойное, действовало умиротворяюще; лицо Ольги было счастливо, а я никак не мог отогнать дум о «Фортуне», предстоящем катапультировании Игоря.
После обеда мы пошли в дельфинарий. Умные дельфины прыгали через кольца, играли с мячом, резвились, как шаловливые дети, но и они не развеяли моих мрачных мыслей. А веселую итальянскую кинокомедию «Уличный регулировщик» я не досмотрел до конца.
Ужинать уговорил Ольгу в ресторане. Но и коньяк не принес облегчения. Я метался как затравленный зверь и не находил выхода.
– Тебе все-таки следует позвонить на службу, – посоветовала Ольга. – Все объяснишь – и снимешь с души камень.
– Что объяснять? – возразил я. – Если б я знал определенно.
Я лгал. Теперь мне было ясно – нога вышла за габариты кресла и ее сорвало. Но как объяснить? Сдачу «Фортуны» сразу отставят, начнут проверять, анализировать. И кто поверит мне, что только через неделю я почувствовал боль и вспомнил. Все труды, все муки и все, чего я достиг, полетит в тартарары… Собственно, я мог и не вспомнить… А возможно, все обойдется: Игорь сосредоточится, сконцентрируется и ногу не сорвет? А если и сорвет, ну, вывихнет, сухожилие растянет, не более…
На ночь я тайком от Ольги выпил таблетку ноксирона и все равно спал неспокойно, тревожно и проснулся с тяжелой головой и невеселым настроением.
Ольга уже встала, приняла душ.
– Доброе утро, – весело приветствовала она. – Сегодня ты спал как убитый и храпел на всю гостиницу.
– Прости.
– Я-то прощу… Ночью я тоже думала. Иди умывайся и звони. Хватит себя казнить.
Я посмотрел на часы. Начало восьмого. Скоро Игорь поднимется в воздух. Ольга права…
Я пошел в ванную, принял горячий душ, и голова посветлела. Вышел, набрал телефон междугородной.
– Прошу Ясноград. Срочно. По самому срочному, – назвал номер и фамилию Веденина.
Телефон долго молчал. Я оделся и взял газеты, которые принесла Ольга. Но читать не мог.
Наконец зазвонил телефон.
– Заказывали Ясноград?
– Да, да, – крикнул я.
– Будете говорить.
Ждал еще минуту, показавшуюся вечной.
– Алло, приемная слушает. – Я узнал голос секретарши Веденина.
– Это Батуров. Мне нужно поговорить с Юрием Григорьевичем по очень важному вопросу, – предупредил я, зная, что секретарша под благовидным предлогом может отказать, как не раз делала, когда Веденин был очень занят.
– А Юрия Григорьевича нет, – ответила секретарша. – Он улетел на полигон.
У меня все оборвалось внутри.
– Когда?
– Сегодня. Недавно. У нас погоды не было.
Я, как утопающий, схватился за соломинку.
– Арефьев еще не отработал?
– Юрий Григорьевич дал команду без него не начинать.
– Спасибо! – крикнул я. Бросил на рычаг трубку, схватил с вешалки плащ, шляпу и пулей помчался к выходу. Ольга выбежала за мной.
– Ты куда?
А я уже садился в только что освободившееся такси.
– Деньги в чемодане, – крикнул я Ольге. И шоферу: – В аэропорт, быстрее…
Мне повезло: и билеты на самолет были, и вылетал он через сорок минут. На аэродроме посадки мне подвернулся «газик», и я, пообещав щедро заплатить, уговорил шофера подбросить меня на полигон.
И все-таки я не успел: прямо перед нашим носом, когда подъезжали к полигону, самолет-лаборатория пошел на взлет. Я кинулся на КДП.
– А ты откуда взялся? – удивился Веденин.
– Верните самолет, – крикнул я, не обращая внимания на его юмор. – «Фортуну» нельзя испытывать – у меня ногу сорвало с подножки, фиксатор до конца не сработал.
– И давно ты установил это? – спросил Веденин совсем не грозно.
– Вчера, – ответил я виновато. – Я из Батуми.
– Спасибо, – поблагодарил Веденин. – И мы тут разобрались, что к чему. Правда, только сегодня, но, как говорят, лучше поздно, чем никогда…
Через двадцать минут Игорь доложил:
– Катапульта сработала как часы. Чувствую себя превосходно…
В Батуми я вернулся на пятый день. Прилетел утром и застал Ольгу в гостинице. Она удивилась, даже растерялась, сказала, что не ждала меня и собирается уезжать домой, – укладывала чемоданы.
– Отставить! – весело приказал я. – Отдых продолжается. Будем загорать, купаться, развлекаться.
Мое хорошее настроение и предложение не обрадовали ее. Она была чем-то удрученная, рассеянная, даже не поинтересовалась, как прошли испытания, успел ли я предупредить Игоря.
– Нет, – покачала она головой. – Мне надо ехать.
– Что случилось? Кто тебя обидел?
Она пожала плечами.
– Никто. Просто пора.
– Ты обещала провести со мной весь отпуск.
– Но ты-то… сбежал.
Ах, вот что ее обидело! Я стиснул ее в объятиях и поцеловал.
– Не сбежал, совесть позвала в дорогу, и ты знаешь это. Так что перестань кукситься, разбирай чемоданы, переодевайся. Позавтракаем – и на пляж.
Ольга нехотя подчинилась.
Она надела легкий цветастый сарафан, который ей очень шел, сунула в сумку купальник, полотенце.
– Ты забыла часы, – напомнил я, случайно глянув на ее загорелую руку, у запястья которой белела полоска от браслета. Эти золотые часики я подарил ей в Москве перед поездкой сюда, в Батуми.
Ольга совсем скисла, села на диван и опустила голову.
– У меня их украли, – сказала чуть слышно.
– Из-за этого ты и расстроилась? – обрадовался я. – Невелика ценность, купим новые. Деньги-то целы? – вспомнил я свой пятирублевый остаток в кармане, остальные, около пятисот рублей, были у Ольги.
Она кивнула.
– Хорошо, что я забрала их из чемодана и спрятала.
– Так у тебя здесь украли? – удивился я. – Что еще взяли?
– Больше ничего, – почему-то смутилась Ольга. – Может, еще где… или сама потеряла, – добавила неуверенно она. – Я только утром хватилась…
– Идем завтракать.
На первом этаже гостиницы работал буфет. Мы спустились туда и заказали яичницу с сосисками, чтобы долго не ждать, по стакану чая и кефира. Хотелось выпить, но я сдержался: день обещал быть жарким, и лежать на солнце под градусами небезопасно. Из головы не выходила история с часиками, что-то мне в ней не нравилось. Я вспомнил, что, переодеваясь, оставил в костюме удостоверение личности, и решил подняться за ним – чего доброго, могут и его стащить.
В номере орудовала уборщица, черноглазая вертлявая девушка лет восемнадцати.
Я взял удостоверение, и у меня мелькнула идея. Пошарил в тумбочке, заглянул под кровать.
– Что-нибудь потеряли? – участливо спросила девушка.
– Часики жены куда-то запропастились. Вы случайно не видели?
– Нет. Я только что начала приборку.
– А вчера вы убирали?
– Вчера этот номер остался вообще не убранным. До обеда мы меняли белье, а потом послали клумбы прополоть. А вечером сунулась сюда, тут молодой человек. Я не стала беспокоить.
– Молодой человек? – Мои глаза, наверное, стали квадратными – рассмешили девушку. – Вы не ошиблись?
– Еще чего. Я поначалу тоже удивилась – а где же вы? Да мало ли…
– Я к другой ходил, – решил шуткой отделаться я, жалея, что затеял этот разговор, но изобразить веселую и беззаботную мину не удалось – сердце уже жгла обида и возмущение: Ольга, которую я чуть ли не боготворил, перед которой считал себя виновным!..
– Вот она и отплатила вам. И внакладе не осталась: мужчина-то – орел!
– А я, по-твоему, не орел?
Девушка окинула меня взглядом с ног до головы.
– Ничего. Но тот – высокий, голубоглазый, плечи – во! – она развела руки. – В общем, красавец.
Каждое слово девушки причиняло мне боль и унижение, и я поспешил ретироваться.
Ольга увидела меня и испугалась.
– И у тебя что-нибудь пропало?
Я постарался взять себя в руки.
– Все в порядке.
Мы закончили завтрак и отправились на пляж.
Я так был удручен сообщением девушки, что плохо воспринимал окружающее, не слышал, что мне говорила Ольга. Голову сверлила одна мысль: как проучить мою ненаглядную пассию за измену, за ложь, за надругательство над моими чувствами? Утопить? Задушить? Оставить в Батуми без денег?.. Бред какой-то… В любых ситуациях надо оставаться мужчиной. Пусть ей будет стыдно, и пусть она раскаивается за свой поступок.
Скоросветов не раз говорил: «Испытатель – это концентрированная сила воли, мгновенная реакция, умение пойти на риск». Не знаю, через какие очки он смотрел, но эти качества во мне обнаружил и выдвинул в ведущие. Наверное, правильно поступил: я быстро пришел в себя и сделал вид, что ничего не случилось, стал шутить, рассказывать, как добирался на попутных и перекладных на полигон, ожидая, когда Ольга сама признается во всем. Не признается – сегодня же поставлю точку на нашу любовь. Пусть возвращается к своему Лободе, может, он не побрезгует целовать обслюнявленные кем-то губы…
Проговорили с полчаса, Ольга так и не открывалась; собрался подремать – ночь-то я почти не спал, – как вдруг заметил вздрогнувшие у Ольги губы, заметавшиеся в испуге глаза; и вся она затрепетала, сжалась в комочек.
Я посмотрел туда, откуда отпрянул ее взгляд, и увидел входивших на пляж мужчину и женщину. Ему лет тридцать, высокий, атлетически сложенный блондин в ярко-оранжевой тенниске и светлых, хорошо отутюженных брюках; ей – за сорок, возможно, и все пятьдесят – за косметикой не разберешь, – тоже высокая, симпатичная, в роскошном шифоновом платье, просвечивающем до не менее роскошной комбинации с кружевной отделкой. Они шли не спеша, величественно – прямо-таки Аполлон и Афродита, – свысока посматривая на распростертых у их ног плебеев, увлеченные, упоенные только своей любовью.
Нет, никого не замечала и не хотела замечать одна Афродита, Аполлон же бегал по пляжу глазами, кого-то высматривая.
Взгляд на секунду упал на Ольгу. Несмотря на то, что она согнулась в три погибели и опустила лицо, он узнал ее и придержал свою спутницу. Что-то сказал ей. Но Афродита, видимо, привыкла сама повелевать и, отрицательно качнув головой, увлекла его за собой. Аполлон занервничал, но, увидев меня, сидящего рядом с Ольгой на одном покрывале, успокоился и зашагал тверже.
Они прошли недалеко от нас и расположились на противоположном конце пляжа.
– Он? – спросил я у Ольги осипшим, не своим, голосом.
Она еще ниже опустила голову и молчала, видимо, придумывая оправдание.
– Только не ври, – предупредил я. – Мне все известно.
У Ольги из глаз капнули слезы.
Я не торопил ее, давая возможность успокоиться.
– Он подошел ко мне вчера у кинотеатра, – начала рассказ Ольга. – Погода была плохая, и я решила посмотреть «Анжелику». Билетов уже не было, а он предложил, сказал, что друг предпочел пойти на свидание. Я согласилась. Когда он представился, что спортсмен-парашютист, я обрадовалась, спросила, знает ли тебя, он ответил, что фамилию слышал, возможно, и встречались, но познакомиться не довелось… Потом он пошел проводить, уверял – ты обидишься, если твой коллега оставит меня одну на улице. Я подумала, что ничего в том особенного нет, возражать не стала. У гостиницы он предложил вместе пообедать. Я отказывалась, он не отпускал. В общем, согласилась. – Она сделала длинную паузу. – Потом посидели в холле. Я устала и хотела спать. Он проводил до двери и попросил напиться. Вода показалась ему некипяченой, а он-де пить сырую не может. Я пошла за чаем. Он напился и ушел. Утром я решила взглянуть, сколько времени – часики лежали на тумбочке, – их не было.
Слезы снова капнули у нее из глаз.
Мне подумалось, что плачет она не из-за часиков. Что-то она недоговаривала и рассказала все не так, как было. В общем, я ей уже не верил. И вынес приговор. Но мне хотелось уточнить кое-какие детали. Не у нее, а у того сутенера, мелкого воришки, паразитирующего за счет доверчивых женщин, обольщающихся его красивой внешностью.
– Как его зовут? – спросил я.
Ольга подняла на меня умоляющие глаза.
– Не надо… Черт с ними, с этими часиками.
Я не ошибся: не все поведала мне Оленька о вчерашнем свидании, коль боится, что я пойду к ее обольстителю уточнять их взаимоотношения. И испугалась, когда его увидела, не потому, что он вор.
– Как его зовут? – повторил я вопрос, не сдерживая злости. – Или ты не успела спросить?
– Станиславом он назвался, – почти огрызнулась Ольга. – Но прошу тебя…
Я не ответил. Обдумывал, как мне поступить. Аполлон – вряд ли он назвался настоящим именем – был выше меня, тяжелее и, несомненно, сильнее. Но в драке, как и в боксе, главный козырь – мастерство. В детстве мне приходилось часто драться, да и кто из мальчишек избегал этого, а мне доставляло большое удовольствие утверждать свое превосходство среди сверстников кулаками, благо тренером у меня был старший двоюродный братец, нахватавшийся где-то приемов самбо, джиу-джицу, каратэ. Но то было в детстве, хотя приемы кое-какие хорошо помнились и довелось ими воспользоваться в последний раз в студенческие годы.
…Мы, пятеро студентов, решивших подзаработать, и шестеро бродяг-забулдыг, жаждущих получить наличными за свой физический труд, договорились с приемщиком грузов на товарной станции разгрузить вагоны со стройматериалами – по пятьдесят рублей за каждый. Он дал срок – три часа. По скольку человек на вагон, решали сами. Разбились по трое, а мы с дружком Петькой Носоновым – вдвоем.
Работали мы как каторжные, без перекура и отдыха, но не отставали от тех, кто разгружал втроем. Лишь под конец мой напарник выдохся, и я позволил ему передохнуть; мы закончили на десять минут позже.
Приемщик рассчитался со старшими групп, а со мной не торопился. Когда все разошлись и мы остались с напарником вдвоем, сунул мне тридцатку.
– Штраф за неустойку, опоздали на десять минут, – пояснил с ехидцей приемщик.
– Тебе мало, что обдираешь нас по десятке? – возмутился я. Мы знали, что администрация платит за вагон по 60 рублей. Приемщик брал по десятке за создание бригад и руководство, и мы не спорили, но чтобы обжулить наполовину!..
– Не твое дело, – отрезал приемщик. – Не нравится, можешь следующий раз не приходить.
– О следующем разе поговорим в следующий, а сейчас заплати как положено, – стоял я на своем.
– Скользи, скользи отсюдова, пока шею не намылил, – грозно предупредил приемщик.
Петя потянул меня за руку.
– Идем, пусть он подавится.
Да, Петя был плохим помощником при разгрузке, а для драки и вовсе не годился – хлипкий, робкий. Зато я не из трусливого десятка. Сунул Петьке наш заработок– иди – и повернулся к приемщику.
– Это ты, жирный боров, намылишь мне шею?
Приемщик действительно был толстый и жирный, килограммов под сто, с тройным подбородком, хотя ему не было и сорока.
Петька шмыгнул в темноту, а я приготовился к двинувшейся на меня туше.
Боров оказался не только жирным, но и сильным: схватил меня за шиворот – я дал ему такую возможность – и стал поднимать. Я прикинулся ягненочком, не «трепыхался», пока не почувствовал, как напряглись его руки, а ноги мои не стали отделяться от земли; и крутнулся на 180 градусов, чтобы стать к нему спиной; изо всех сил ударил ногой в живот. Толстяк охнул и выпустил воротник моей куртки. Он еще не успел согнуться, как я повернулся к нему лицом и добавил с левой и правой в жирный подбородок. Слышал, как клацнули зубы и из горла вырвался удушливый хрип: приемщик мешком с трухой рухнул на землю.
Я неторопливо, с чувством гордости и достоинства пошагал со склада.
Но то был мешок с трухой, неуклюжий, с заторможенными шариками мужлан. Этот же спортсмен, косая сажень в плечах, руки – витая вязь жил и мускулов; значит, и реакция… А проучить его очень хотелось. Что он не парашютист, подумалось сразу: небо отбирает не только сильных, но и порядочных. А этот… Нашел, чем промышлять. Сутенеры хоть защищают своих содержательниц, а он обворовывает и скрывается. Не случайно и к этой «старушке» прилип, видимо, пронюхал, что есть чем поживиться.
Я решил попристальнее разглядеть его. Встал.
Ольга догадалась, куда я, и умоляюще протянула руки.
– Не ходи, я тебя прошу.
– Я окунуться. – И пошел к воде.
После вчерашней непогоды море было еще неспокойно, белые гребешки волн неслись к берегу и выбрасывали на гальку всякий мусор – арбузные и апельсиновые корки, картонные коробки, резиновые и пластмассовые безделушки; вода метров на пятьдесят от берега была мутно-желтой, как из канализации, но это не смущало некоторых любителей острых ощущений: они заплывали за мусорный вал и качались на волнах, как на качелях, то взмывая ввысь, на самый гребень, то проваливаясь в седловину.
Вода была теплая, градусов восемнадцать, но прибрежная муть вызывала неприятное ощущение, и я побрел вдоль берега. Дошел до пирса, ограничивающего городской пляж, и повернул обратно, уклоняясь к тому месту, где опустился Аполлон со своей Афродитой.
Они сидели как голубки на большом клетчатом пледе, о чем-то мило беседуя и уплетая виноград. Престарелая богиня любви часто чему-то смеялась, отрывала янтарные ягоды и опускала в раскрытый рот своего обожателя – так птица кормит своего птенца, – видимо, в награду за остроумные шутки. Она по сравнению с ним выглядела бледнотелой – загар только чуть притушил белизну, – а он поворачивался с боку на бок, то садился, то вытягивался, и бугры мышц катались под бронзовой кожей, как у артиста цирка. И у меня мелькнула мысль, что никакой он не спортсмен, тем более не парашютист – среди нас таких не было, – а вернее всего культурист, рисованный атлет, накачавший себе мускулы специальными упражнениями, чтобы одним видом покорять женщин – иначе зачем такие импозантные позы.
Я прошел метрах в пяти от них, они не обратили внимания – было не до меня.
И все-таки его телосложение заставляло более реально взвесить шансы: такого атлета на авось не возьмешь, моего мастерства и ловкости может не хватить. Оставалось убедиться, каков он пловец и какова у него выдержка.
На том и порешил – проверить Аполлона в море. И сразу тело мое и мускулы будто налились свинцом. Надо заманить его подальше от берега и от его «старушки»…
Я сел рядом с Ольгой и стал наблюдать за тем местом, где за телами отдыхающих набирался сил мой соперник, и во сне не видевший, какой поединок ожидает его впереди.
Ольга, похоже, догадалась, что я затеял, и предложила сходить в дельфинарий: море-де все равно грязное и волна большая, купаться не придется.
– Волна утихнет, – возразил я. – И за волнорезом вода чистая.
Полежали молча, и Ольга положила свою руку на мою.
– Если ты обо мне плохо думаешь, мне лучше уехать.
Я не ответил.
– Не думала, что ты плохо меня знаешь.
– Я тебя совсем не знаю, – не сдержался я.
– Вот как? – обиделась Ольга. – Ну, конечно, кто я для тебя.
Она была права, но жалеть ее я не собирался, и если бы не завладевшая мною идея проучить сутенера, я сказал бы ей кое-что…
Мы просидели в молчании около получаса. Я прикрыл глаза, но был начеку; усталости не чувствовал, будто и не было бессонной ночи, мышцы и мускулы играли как перед катапультированием.
Солнце припекало ощутимо, и купающихся было уже немало, но большинство, опасаясь высоких волн, барахталось у берега, не обращая внимания на то, что вода грязная.
Наконец Аполлон поднялся, услужливо протянул руку Богине и неторопливо, величественно повел ее к воде.
Я выждал немного и, чтобы не насторожить Ольгу, спросил:
– Не желаешь окупнуться?
Она помотала головой, не удостоив ответом. В ее-то положении обижаться?
Аполлон и Афродита стояли у самого наката, он звал ее, она зябко передергивала плечиками; оперлась о его плечо и попробовала пальчиками ноги воду. Он чуть подтолкнул ее и схватил за талию. Она взвизгнула и отступила назад.
Я вошел в воду. Волна обдала меня чуть ли не до головы – холодная, неприветливая, стеганув по ногам колючими песчинками; тело мгновенно покрылось красными пупырышками, загорелось как от крапивы, и я, не ожидая очередного наката, бросился в пучину и поплыл от берега. Неприятное ощущение холода исчезло, по телу разлилось бодрящее тепло, и настроение сразу улучшилось, обида на Ольгу приутихла: действительно, кто она мне, чтобы соблюдать верность? Жениться на ней я не обещал, ответ перед ней никогда не держал и не собирался держать, в какой бы ситуации ни был.
А возможно, и в самом деле у них ничего не было?..
Но когда Аполлон вошел в воду, все так же напоказ выставляя бицепсы, напружинивая толстую шею и плечи, во мне заклокотало негодование и так захотелось сбить с него показной лоск, проучить за подонство – что может быть ничтожнее существования за счет женщин?! – что сдержать себя уже не мог.
Он легко вскидывал руки, резко опускал их на воду и греб сильно, стремительно скользя по поверхности, как птица перед взлетом. Он и тут рисовался.
Я поплыл ему наперерез.
В голове зрел план.
Давно подмечено, что на курорте люди знакомятся легко и сходятся быстро, особенно если выясняется, что они земляки или коллеги по профессии. Аполлон, вероятно, видел меня с Ольгой раньше и кое-что выведал, а возможно, проговорилась Ольга, вот он и решил поживиться у богатой женушки испытателя – она наверняка представилась женой… Даже если он не парашютист, я найду с ним тему для разговора…
Мы миновали мутный вал, стали приближаться к траверсу буйков. Аполлон заметил меня и сбавил скорость. Я подплыл и поприветствовал:
– Привет, коллега.
Аполлон вскинул бровь – то ли не узнал меня, то ли не понял, в каком смысле «коллега», – ответил холодно:
– Привет.
– Загораем?
– Купаемся, – уточнил он.
– А даму оставили. Увести могут. Недавно я видел ее в обществе очень представительного мужчины, – соврал я, желая втянуть в разговор и кое-что выяснить.
Аполлон надменно усмехнулся.
– Не уведут. – Помолчал. – А представительный уехал – срочно отозвали на службу.
– Значит, по замужним? – подзадорил я.
– И тебе советую, – покровительственно произнес Аполлон и пояснил: – Безопаснее.
– Так-то оно так. Но с вашей-то внешностью…
– Что ты понимаешь, салага, – рассмеялся Аполлон. – Возраст, внешность, любовь, страсть… Все это – духовное, а я – материалист, предпочитаю материальное. Да и сорок – разве старуха? Обратил внимание на ее выправку? Гренадер! А точнее – адмиральша.
– Везет тебе, – перешел и я на «ты» – слишком велика честь отдавать ему предпочтение, – вчера капитанша, сегодня адмиральша.
– Какая еще капитанша? – пронзительно уставился он на меня.
– Ну Оленька, которую ты вчера из-под носа у меня увел.
– А-а, – рассмеялся Аполлон. – На то и курорт – не зевай. А ты откуда ее знаешь?
– Как же, мы летели сюда вместе, познакомились. И не успел я на пару деньков отлучиться, ты ее того… умыкнул.
Лицо Аполлона озадачилось – усомнился в моем рассказе, несмотря на то, что придумку я изрядно перемешал с действительностью?
– Она мне рассказывала об испытателе, – решил, видимо, и он уточнить кое-что из моей биографии.
– Космонавт, конечно, лучше, – усмехнулся я, – авторитетнее, но вот беда – портреты их печатают. А женщины на что клюют? Либо на красивую внешность, которой я не вышел, либо на толстый карман.
– Это ты правильно подметил, – согласился Аполлон. – И второе надежнее – с одной красивой внешностью в ресторан не пойдешь.
– Теперь тебе что горевать – адмиральша!
– Эт точно. Но чем баба старее, тем жаднее, непросто раскошелить.
– Давай на пару раскошелим? – предложил я свои услуги.
– Да нет уж, в помощниках не нуждаюсь. Раскошеливай другую.
– Ты ж мою раскошелил…
– В каком смысле? – снова насторожился Аполлон.
– В прямом. Отшила меня моя прежняя пассия. Говорит, все вы жулики и воры.
Аполлон помолчал.
– Как сказал один мудрец, за все надо платить: и за любовь, и за ресторан, и просто за удовольствие. А что касается твоей пассии или жены, то мне до вас дела нет и катитесь…
Его открытый цинизм, наглость в один момент развеяли мое благодушие. Снова защемило сердце – от ревности, от обиды.
– Впервые вижу мужчину-проститутку, – сказал я как можно брезгливее.
– Ну ты, сука, поосторожнее на поворотах, – угрожающе прошипел Аполлон. – А то быстро рога пообломаю.
– Попробуй, – подзадорил я. – Посмотрим, такой ли ты ловкий, как с женщинами.
– Тогда смотри! – И он кинулся ко мне с намерением окунуть с головой.
Я ждал этого, вдохнул полной грудью воздуха и поднырнул под него. Вода была мутная, и он не станет искать меня на глубине, будет ждать, когда я вынырну без запаса кислорода. И тогда… Но я не дал ему такой возможности, схватил за ноги и потащил вниз. Внезапность ошарашила его, и он при погружении хлебнул морской водицы; немного, всего один глоток, но и этого было достаточно, чтобы потерять силу и инициативу.
Он задергался, стал извиваться, чтобы вырваться из моих рук, тратя последний запас кислорода; но я держал мертвой хваткой и тянул его все глубже. Лишь когда почувствовал, что мышцы его ослабли и в воде забулькали воздушные пузырьки, толкнул его вверх.
Он вынырнул, жадно хватил ртом воздух и закашлялся. Из уголков губ и по подбородку потекла слюна. Хорошо я его окунул! Он уже не походил на того Аполлона, который картинно вышагивал по пляжу.
– Ну что, парашютист, с мужчинами сложнее дело иметь, чем с женщинами?
Он продолжал кашлять и отплевываться, держась в створе буйков, и не спешил к берегу. Значит, на что-то рассчитывает, и я был наготове.
Наконец кашель перестал его бить, он задышал ровнее и стал ко мне приближаться.
– Еще хочешь окунуться? – спросил я, отплывая дальше от берега.
– А чего ж ты, сука, удираешь?
– Наоборот, на глубину тебя заманиваю – там рыба крупнее, – с издевкой ответил я.
– Вот ты и пойдешь ей на ужин.
В голосе была такая злость и решительность, что я понял – одним купанием и кулаками нам не ограничиться.
– Сказала Настя: «Як удастся».
Он снова рванулся ко мне.
Плавал я неплохо – к этому обязывала профессия: мы ежегодно совершали прыжки с парашютом на воду, а иногда и катапультировались – и легко мог уйти от него. Но не торопился – пусть погоняется, пусть немного устанет. Он был самоуверен и примитивен, как и все недалекие люди, и не мог оценить моих способностей, не знал, что для испытателя небо и море – родная стихия, что мы на соревнованиях в свободном падении такие пируэты выкручивали – в глазах рябило.
Возможно, и я переоцениваю себя? – мелькнула мысль. Аполлон вон какой длиннорукий, и если ему удастся до меня дотянуться, дело будет худо. Но страха, который я испытывал последнее время перед катапультированием, не было: может, его вытеснила ненависть к этому человеку-трутню, негодяю и воришке, ведущему праздную жизнь за счет других, может, по другой причине…
Даю возможность Аполлону настичь себя настолько, что чувствую ногами его руки, чуть ли не щекочущие пятки. Подбираю под живот ноги. Еще один взмах – и бью ногами в лицо своего преследователя. Он успевает защититься одной рукой, ноги соскальзывают и задевают лишь скулу; Аполлон хватает их.
