Текст книги "Битва пророков"

Автор книги: Иван Тырданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

   – Слова твои – вода. Они ничего не значат. У Венеславы – другая судьба.

   – Почему мои слова – вода, а твои – не вода?

   – Потому что мои слова обозначают то, что действительно будет, а твои то, чего не будет никогда!

   – Всегда будет так, как захочет сильный! Как пожелает сильный! Сильные делают историю и плетут будущее!

   – Христос разве был сильным? Нет, он был нищим и безропотным, но перевернул весь мир. А вот муравей – сильный. Посмотри – он несет огромную палочку. Но дунет ветер – и его нет…

   – Дунет ли ветер?

   – Ветер дунет! Это я тебе обещаю! Будет гроза и буря, потоки унесут в Волгу, а потом в море плоды великих трудов, как мусор. Ничего не останется от гордого муравейника.

   – Не пытайся меня лишить уверенности, хитрый раб.

   – У тебя и так ее уже нет. Ты лжешь о будущем. Это такая же ложь, искажение действительности, как и ложь о прошлом. Это – лжесвидетельство. Самое печальное то, что ты лжешь сам себе. Лжешь другим и боишься признаться в своей лжи. Вот сейчас ты со мной откровенен. Наверное, первый раз в жизни откровенен. И только потому, что меня сейчас распнут и я уже не буду свидетельствовать об этом разговоре. А сам ты никогда и никому не скажешь – о чем беседовал с русом перед казнью в устье Оки. Именно для этого ты отогнал всех на двадцать шагов. Ты – боишься правды.

   – Мне ли, Великому Кагану Хазарии, чего-то бояться, Михаил? Ты точно – тронулся рассудком, если так думаешь!

   – Сегодня Великий Каган, а завтра – кучка пыли на обочине…

   – А ты?

   – Я – тоже. Но не завтра.

   – А когда?

   – Не знаю еще. Лет через тысячу.

   – Вот я все смотрю на тебя и думаю – ты сумасшедший или просто надо мной издеваешься?

   – Какой мне резон издеваться? Тем более перед смертью…

   – Значит сумасшедший?

   – Думай, как хочешь.

   – Вот, принесли гвозди…

   – Ну, иди…

   – Михаил!

   – Что, Последний Каган?

   – Не говори так, не кличь мне беду!

   – Вот опять ты боишься правды. В правду нужно верить, потому что она есть то, что действительно будет! Как тебе еще это объяснить? Пойми, если ты веришь в то, что яма – это бугор, то обязательно окажешься в ней. Человеку нужно точно знать и верить в реальность, в то, что есть на самом деле, чтобы правильно жить, Каган!

   – В моей власти засыпать яму и насыпать бугор. Даже не бугор, а горы! Понимаешь, ты, что будет так, как я хочу, как я верю!

   – Ты веришь не в действительность, а в то, что ты сам перед собой насыплешь. Сколько можно все время насыпать и закапывать? Ведь это – очень трудно – все время создавать доказательства! Не проще ли просто признать очевидность и не стараться все время ее переделать, оправдывая ошибочность своей веры? Посмотри в свои глаза, – в них тоска и усталость тысяч лет отчаянного труда по непризнанию истины. Тяжело ведь…

   – Уж не решил ли ты меня пожалеть?

   – Да, мне жалко тебя. Ты без будущего. Как так можно жить?

   – Безумец, как – ты сможешь жить, Михаил? Сколько будешь жить? Тебе ли меня жалеть? Себя бы пожалел, это сейчас более насущно! Пусть тебя спасет сын блудницы!

   – Ты повторяешься…

   – За кем?

   – За теми, которые говорили Ему, прибитому на кресте – спаси себя сам, если ты Христос!

   – Ну и ты спаси себя, если ты с ним!

   – Прощай, Каган!

   – Прощай, безумец! Страшно же тебе будет узнать, когда умрешь, что именно ты верил в ложь!

   Михаил улыбнулся.

Каган встал и нерешительно махнул рукой, чтобы начинали. А что ему оставалось делать? Все уже заждались, беседа затянулась. Он понимал это. Как досадно, что нужно его казнить, ведь эти глупые люди стоят и ждут от него разрешения убить Михаила! Ах, с каким бы наслаждением он прогнал бы весь этот сброд и простил бы, поговорил бы еще с Михаилом! Но он, Великий, всемогущий Каган был не в силах это сделать! Прощать – удел слабых!

Почему он так не желал этой казни? Потому что Михаил почему-то никогда не ошибался. Он действительно ничего не врал. Ему можно было доверять. Его совет был всегда правильный. Неужели и сейчас он во всем прав? Нет, он не мог быть правым, и это хотелось доказать! Не хотелось отпускать этого руса в смерть с уверенностью в правоте. Необходимо было доказать обратное, пригласить Михаила лет через десять и спросить – ну что, кто был прав?

Каган не понимал – что с ним происходит. Ощущение того, что он делает непоправимую ошибку, не покидало его. Нужно было как-то остановить казнь. Что же придумать? Неужели он слабее этой толпы? Он не в силах остановить ее. Что же предпринять? Что, Господи?

Он с растерянным видом отошел от креста, к которому уже примеряли Михаила, но неожиданно для самого себя повернулся.

– Стойте! Стойте!

– Что, Великий Каган!

Он задумался. Все ждали от него каких-нибудь слов. Но он не знал – что говорить. Ситуация была глупой. Зачем он остановил палачей? Нужно что-то сказать, причем такое, что было бы уместно в этой ситуации. Уместно и значительно. Ведь он – Каган! Никто не должен усомниться в его решимости, в его правоте. Но как скрыть щемящую тоску, от которой хотелось выть? Как спасти этого человека, лежащего на кресте? Нужно взять себя в руки. Нужно стать Великим Владыкой! Он стянул со своей руки перстень с огромным рубином и протянул палачам.

– Приколотите его вместе с гвоздем к правой руке преступника. Я не расплатился с ним за службу!

   – Слава мудрому и справедливому Кагану!

   Он сел в седло и понуро тронулся к себе в ставку.

Казалось, что жара остановила все вокруг. Ни одна волна не плеснула на реке, ни одна травинка не качнулась на берегу, когда в ладонь Михаила вонзился первый гвоздь. Вначале было больно, потом, когда его уже вбили, стало терпимо. Тоже повторилось и с другой ладонью. Гвозди очень хотелось сэкономить плотнику. Он предложил прибить ноги одним гвоздем. Так и поступили. Вот это было действительно очень больно. В ногах нет мест, где бы можно было проткнуть мягкие ткани, не задевая кости. Там – сплошные кости. Это – не руки…

   О-о-о-о-ой, Господи, бо-о-о-ольно-о-о-о-а-а-а-а-й! Какая боль! Как терпеть? Как терпеть? Как терпеть? Как? Бог! Бог! Бо-о-о-о-о-о-г! А-а-а-а-а-а-а-а-а-аааааррррррр!

   Крест подняли и воткнули в яму. В ногах суетились люди, втаптывая вокруг основания креста его кровь в песок. Вот люди ушли. Он остался один. Над лагерем хазар, над Волгой, над кустами, над песками, под небом, под солнцем… Вокруг девяносто восемь таких же крестов с мертвецами. Вонь! Им уже не больно! Счастливцы! Боже, Боже как больно! Одиноко!

   Кто же поможет? Господи, Ты мне поможешь! Я знаю – Ты мне поможешь!

   Страшно болели раздираемые весом кисти рук. Казалось, что они сейчас не выдержат и оторвутся, как у Захарии. Не могут же они выдержать такую нагрузку! Слышно было, он чувствовал, как они трещали и рвались. Боже, какая боль! А-а-а-а-а-а-а-а-й!

   Он пытался облегчить нагрузку на кисти и приподнимался на ногах. Но там же гвоздь в раздробленных костях! Он врезался все выше и выше, разрывая ступни пополам! А-а-а! Господи, усыпи меня! Кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь помогите! Приподнимите, подержите меня хоть несколько секунд, чтобы отдохнули рваные раны! Чтобы не страдала так живая, чувствующая плоть!

   Где же ты, Господи? Почему не помогаешь? У меня больше нет сил – чувствовать такую боль! Изволь, Изволь! Почему ты оставила меня? Почему не заберешь обратно? Позови Саню! Что же это такое вы делаете, а? Ну, зачем вы это делаете? Прекратите! Изволь, не оставляй меня-а-а-а-а-а!

   Видимо он потерял сознание. Потому что когда очнулся, солнце уже было в другой стороне. До вечера было еще долго. Лагерь жил своей жизнью. По Волге сновали какие-то суда, люди, не спеша, куда-то ходили, разморенные жарой. Сильно хотелось пить. Голова висела как-то на боку. Тело искривилось и низко опустилось. Колени неестественно согнулись почти до уровня прибитых ступней. Руки неимоверно вытянулись. Распятые люди, оказалось, не были похожи на привычное изображение Распятия. На самом деле распятые напоминают коленопреклоненного человека с воздетыми руками. Руки, чувствовалось, уже высохли там, где были прибиты. Завялились. Последняя влага из них ушла и сохранилась только где-то внизу. В скорченных, отекших ногах. Раны на ступнях тоже высохли. Как бы запеклись. На них сидело множество жирных мух. Дышать было тяжело. Рот не закрывался. Распухший язык, казалось, сильно увеличился и вывалился изо рта. На нем тоже кишели мухи, ежесекундно садясь и сгоняя друг друга. Страшно хотелось пить. Пить и дышать. Легкие умирали. Они горели. Они высохли. Это было очевидно. Они не могли существовать в таком положении. Грудная клетка почти не раздвигалась. Было больно дышать. Наверное, он скоро умрет. Все умирало. Кожа в ожогах и трещинах. Не проходила и жила только боль!

   Когда же, когда же она кончится, эта страшная, не прерывающаяся ни на секунду боль! М-м-м-м-м-м-м-м-м! Бог мой…

   Изволь, Изволь! Где ты? Изволь, Саня, я тут умираю! Один умираю! Я устал уже умирать! Не могу больше умирать! Вы же в силах это прекратить! Почему все оставили меня одного здесь, на вонючем берегу, среди вздувшихся, облепленных мухами покойников? Почему бросили? Почему я всем безразличен? Почему всем безразличны мои такие колоссальные, такие безразмерные ощущения, моя огромная боль! Почему никто из людей, которые ходят вокруг, не способны почувствовать, ощутить мою боль? Как же ее можно не почувствовать, не заметить, не услышать? Как же можно не заметить гору на своем пути? Ведь боли столько, что от нее стонет весь мир! Какие же вы люди – бесчувственные!

Почему никто не придет ко мне? Почему никто не поможет? Как можно человека оставлять одного в таком страдании? Почему он никому во всей вселенной не нужен, не интересен? Эй, кто-нибудь! Хоть кто-нибудь! Господи, прекрати мои муки!

Он почувствовал, что кто-то коснулся его ног. Ему было трудно посмотреть, мухи залепили склеенные коростами слез веки. Вот ведь как, и слезы бывают коростами! Но он все-таки пересилил себя и разодрал один глаз. Это была Венеслава… Она широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела на него, осторожно, как бы боясь поранить, вздрагивая, гладила ноги. – Венеславушка! Милая Венеславушка!

Она увидела его взгляд и осела возле его креста, прислонившись щекой к грубой древесине. – Мишенька! Она подобрала с земли нательный крест Тимофея и зажала его в кулаке. Михаил уже плохо понимал – что происходит. Все его сознание стало болевым ощущением. Оно как бы застыло с открытым для крика ртом и выло, не прекращая, на одной ноте – у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у! Проходили бесконечные минуты, застывшие часы – у-у-у-у-у-у-у! Уже довольно безразлично сквозь копошащихся на засыхающем зрачке мух, он увидел, что подбежали русы, пытались оторвать Венеславу от креста. Но она сопротивлялась. Потом приходил Каган, смотрел издалека. Говорил, что наконец-то в армии не осталось ни одного христианина, ни одного коварного предателя. Теперь все будет хорошо! Но при этих словах к нему неожиданно подошла Венеслава и надела на себя крест Тимофея. Каган побагровел, но ничего ей не сделал, а только вонзил шпоры в бока лошади и умчался. Потом с верховьев Волги, там, где Русь, пришла огромная черная туча. Она была от края до края. Прискакал опять Каган, спешился, кричал, велел быстрее снять Михаила с креста. Когда его снимали, в Волгу со страшным треском ударила молния. Люди, снимавшие его с креста, попадали и уронили его тело.

Он упал, и стало легко. Боль прошла сразу и вся. Вся и везде! Ничего не болело! Ощущения – как в детстве! Легко! Какое же это счастье – ничего не ощущать! Он чувствовал, что спокойно может встать и пойти, и побежать! И он встал.

   Странно, но никто не удивился этому. Правильно, все правильно, ведь он, наверное, умер! Именно поэтому на него не обращают внимания. В книгах и фильмах умершие люди обычно долго не могут понять, что они умерли, и пытаются заговорить с окружающими или как-то обратить на себя их внимание. Тупые режиссеры! Это же так быстро доходит! Перестал ощущать, и все!

   Мы даже не понимаем, как трудно мы живем. Как много и постоянно мы ощущаем. И это не только боль. Ощущений много, большинство из которых мы не замечаем. Мы к ним привыкли. Это и собственный вес, какой бы он ни был, и постоянная работа дыхания, сердца, внутренних секреций, да и мало ли чего! Человеку всегда трудно. Но он привык к этому и страдает, только когда очень трудно, невыносимо или больно. Это можно понять только после смерти. Становится невообразимо, восторженно легко. Только сейчас понимаешь – в каких оковах, в каких кандалах жил всю жизнь!

   Разразилась страшная гроза. Первая за все лето. Люди разбежались – кто куда. Под проливным дождем остались только Венеслава, обмывающая струями ливня и слез его тело, и Великий Каган Хазарии, с терпеливой свитой за спиной.

   Михаил подошел к своему безобразному телу. Полюбовался Венеславой. По ее мокрым волосам струилась вода. Она была чиста и красива. И вообще все вокруг стало чистым. Ливень смыл все нечистоты, всех мух, всю грязь и кровь. С берега в Волгу неслись мутные, пенные потоки.

Гроза быстро прошла. Сильные грозы всегда быстро проходят, одним мощным порывом наводя в природе порядок. Это немощные, моросящие дожди канючат, канючат часами и даже неделями, как плохой работник, который всех утомит, измотает своей работой так, что его больше никто никогда не пригласит. А у хорошего работника в руках все горит, раз-два – и готово! Все довольны, приходи еще поработай, мил-человек!

Каган стоял и смотрел в мутную воду. Она стала рыжей, как Мордахей из Итили, от смытой с берега глины и мусора. Подошел посыльный и доложил, что прибыл гонец с письмом от Шамуила. Каган безразлично взял грамоту и вскрыл печать. Шамуил писал, что со славой прошел по всем лесам до самого города Мурома, где живут русы. Русы же вступились за мордву, объединились с ними, и произошла великая сеча. Шамуил жаловался, что на конях в лесу воевать трудно, а русам и мордве, казалось, деревья помогают. Но отважный Шамуил наказал русов, сжег Муром, правда, его войско тает как снег, спустившийся с горы в долину. Русы и мордва нападают каждый день и уходят в лес, трусливо боясь встретиться с ним, Шамуилом, в открытом бою. Нет от них нигде покоя! Поэтому Шамуил просит своего брата Кагана оказать ему помощь и выйти навстречу с войском, чтобы дать им возможность увидеть еще раз родные горы.

Каган сел на корточки и закрыл лицо руками. Господи! За что ты не со мной! Почему не благословляешь ни один мой шаг? Почему награда мне от тебя – неудача! Неудача на каждом шагу! Я борюсь, жму, ломаю ее справа, а она подступает слева! Я давлю ее слева, а она бьет сверху, снизу, со всех сторон! Господи! Почему ты оставил народ свой так надолго! Но ведь не навсегда? Господи, ведь не навсегда?

Он бросил грамоту Шамуила в мутную воду. Река подхватила ее и вместе с остальным мусором понесла вниз по течению. Шамуил разбит. Это было ясно. Муром сожжен! Значит, на мир с русами можно было уже не рассчитывать! И зачем только я связался с этим бараном Шамуилом! Почему, Господи, мне все время приходится иметь в союзниках глубоко противных мне людей и народы? А любимых – распинать! Почему у меня нет ни с кем искренней дружбы и настоящего доверия? Почему я так одинок? Мне приходится ублажать это животное – Шамуила, изображать свое восхищение им, свой восторг от каждой его дикой выходки для того, чтобы укрепить себя его бандой. Но он принес мне только вред! Один вред и больше ничего!

И Булгария спит и видит разгром Каганата, только ждет, терпеливо ждет ее гибели. Разве это кому-то непонятно? Но и с булгарами приходится целоваться, обниматься, как с самыми любимыми друзьями! А эти русы! Для чего я их кормлю, пою и ублажаю? Что я получил от этих скотов взамен? Мир с ними? Да нет ни какого мира! Союз? Да нет и союза! И уже никогда не будет! В результате я потерял много воинов, всех черкасов, вообще всех христиан в армии! За что я плачу такую цену! И все эти ясы, косоги, половцы, армяне, картвелы, персы, все-все-все кругом – враги и враги! Почему, Господи, ты создал столько врагов для народа своего, и не создал ни одного друга! Когда же это кончится? Неужели же так будет всегда?

Каган встал, сел на коня и обреченно бросил Беку:

– Поднимай войско, мы – уходим…

Михаила окликнули по имени. Он обернулся и увидел множество людей. Он узнал в них черкасов. Впереди шел Тимофей. Он обнял Михаила:

   – Ну вот, мы и встретились опять!

   – Здравствуй, Тимофей!

   – Это ты здравствуй, а мне здоровье уже ни к чему.

   – А мне-то оно зачем?

   – Твой путь еще не закончен.

   – Но я же умер!

   – Это была не твоя настоящая смерть.

   – Постой, постой, а чья же тогда?

   – Разве ты забыл, где ты живешь? Тебе предстоит вернуться к себе. Сейчас умерло твое временное тело, которое было собрано по проекту твоей души в нашем веке. Но твое настоящее тело еще живет и прекрасно себя чувствует в твоем времени.

   – Какая досада… Значит, предстоит еще раз умирать?

   – Может, даже не один раз. Вы, троянцы, народ крепкий, – засмеялся Тимофей. – Пойдем, мы должны проводить тебя.

   – Куда?

   – Туда, откуда ты пришел.

   – А что будет с Каганом, Венеславой, Ратко? Что будет с ними?

   – Каган уйдет к себе в Итиль, они быстро соберутся и сойдут вместе с мусором вниз по течению. Буквально на следующий день из лесов вырвутся остатки банд Шамуила и перережут пьяных русов. Венеслава в это время убежит проверить Захарию на дальнем островке, поэтому ее не найдут. Через год молодой русский князь Святослав соберет огромное войско, состоящее из всех народов Руси, включая мордву, мещеру, весь, мурому, чудь и многих-многих других, и пойдет по Волге в Хазарию. К этому времени из нее бегут практически все народы, особенно крещеные, потому что на христиан будут гонения, как на агентов Византии. И вообще Каган лишится почти всех союзников, потому что он отделил себя, объявив, что его вера только для иудеев. Кому захочется существовать вместе с тем, кто будет говорить – это не для вас? В результате Святослав легко разгромит Великий Каганат, да так, что о нем вообще забудут на многие века. Никто так и не встанет на его защиту.

Венеслава вылечит Захарию и спрячет его от русов в заволжских лесах. Он хоть и плохо, но будет ходить и кое-что делать изуродованными руками. Будет ловить рыбу, ставить силки на зверей. Потом они вернутся на это место, чтобы ухаживать за твоей могилой. Здесь и поселятся. Русы их не будут трогать, потому что дети Захарии станут русскими, а он будет безобидным калекой. К тому же почти все русы через несколько лет тоже крестятся. У них будет много детей и потомков. И ты в их числе.

   – Венеслава и Захария – мои предки?

   – Да, Михаил, ты спас собственного прапрапрадеда.

   – Ты говорил, что не знаешь – простится ли его грех, спасется ли он?

   – Теперь знаю – спасется!

   – Почему?

   – Для этого была необходима плата. Ты за него расплатился.

   – Я страдал за Захарию?

   – При чем тут Захария? – с досадой в голосе воскликнул он. – Отвыкай ты от вашего эгоистичного отношения к жизни! Как будут говорить в ХХ веке: «это мелкобуржуазные замашки!», – улыбнулся Тимофей. – Ты пострадал за весь свой род, за всех своих предков и потомков, за себя прежде всего. Да и вообще – за все человечество, так как это – единый организм. Вот, если хочешь, посмотри на Венеславу – какая она стала!

   Ободранный, загаженный берег, где только что был хазарский лагерь, вдруг преобразился, покрылся густыми кустами и деревьями. Откуда ни возьмись, на буграх появились деревянные избы. Целая деревня! На воткнутых в песок кольях сушились сети, которые тут же латали разновозрастные мальчишки. Большой пожилой мужик, с черной, как уголь, головой и седой бородой, как-то неуклюже смолил перевернутую лодку, переваливаясь с ноги на ногу. Из ближайшего перелеска послышалась звонкая девичья песня. Лихо запевала какая-то голосистая девка, дружно и сложно подхватывали другие. Вот певицы стали выходить из зарослей на луговину в разных местах. Все они были одеты в белые льняные платья с красными вышивками, а за спинами у них были берестяные лукошки с ягодами. Последней вышла пожилая крепкая женщина. Девки дождались ее и пошли все вместе, шумно чего-то обсуждая и смеясь. Не доходя до деревни, они свернули с дороги и поднялись на невысокий курган, на вершине которого стоял ветхий деревянный крест. Михаил его узнал, это был тот самый крест, на котором он страдал, и даже на перекладине еще торчал гвоздь с прибитым перстнем! Пожилая женщина присела к основанию креста и прислонилась к древесине щекой. Совершенно так же, как тогда, когда на нем был прибит он, Михаил. Он узнал ее – это была Венеслава!

   Посидев так немого, она утерла выступившую слезу, встала, разложила принесенные цветы. Девки тоже достали из лукошек букеты. Потом, перекрестившись три раза и поклонившись в землю, они пошли домой. Дорожка проходила как раз мимо того места, где стоял Беловский с Тимофеем. Венеслава прошла молча, но остановилась в двух шагах и обернулась. Казалось, что она смотрела прямо на него! Михаил дернулся к ней, – Венеславушка! Но Тимофей удержал его: не нужно, она не увидит тебя…

   Венеславу взяла за руку светловолосая и чернобровая девочка:

   – Пойдем, чего встала?

   Они ушли в деревню. Мужчина, смоливший лодку, оставил свое дело, вытер сухой травой руки и крикнул:

   – Мишка, Тимошка! Айда матушку с сестрицами ухой кормить!

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора