Текст книги "Лесные дали"

Автор книги: Иван Шевцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– У людей бывает по-разному, – мягко возражал Ярослав. – Некоторые и без родины… могут.

– Э-э-э! Я про людей говорю, а ты про "некоторых". У этих "некоторых" тоже есть своя матка – деньги. Рублю они и поклоняются, как богу. Деньги – их бог и царь и высшая власть.

Встреча Ярослава со школьниками была назначена на одиннадцать часов. Условились, что Ярослав будет ждать ребят на Синей поляне: он сам избрал это место – и не случайно.

Несколько дней уже стояла хотя и теплая, но пасмурная погода, и Ярослав опасался, как бы она не испортила встречу, к которой он так тщательно готовился. К вечеру небо на западе прояснилось, перед самым заходом появилось улыбчивое солнце, на четверть часа позолотило сосновый бор, затем, чистое и спокойное, утонуло в сиреневом мареве далекого леса и подожгло ярким и широким сполохом западный горизонт, да окрасило в пурпур стаи высоких облаков в зените. Афанасий Васильевич сказал, что завтра будет ясный день. Ярослав решил не ходить к роднику слушать соловья, лег спать пораньше, открыв на ночь одну створку окна. Собственно, пение недавно поселившегося соловья было слышно и в доме при открытом окне, но на этот раз соловей почему-то долго молчал и запел лишь в полночь, когда Ярослав начал дремать. Проснулся в обычное время, но, к удивлению, услыхал не мелодичную трель славки, а картавое щелканье и свист скворца. Взглянул в окно и расстроился: утро было серое, туманное и как будто даже моросил мелкий дождь. "Так и знал. И вообще, я невезучий", – подумал с досадой и, набросив на шею полотенце, вышел на крыльцо. Сначала ему показалось, что горит лес: вся поляна, их сад и огород, все кругом было погружено в густое, плотное серое облако и ничего кругом – ни леса, окружавшего поляну, ни поющего на березе скворца, ни даже калитки – не было видно. А земля под ногами сухая и теплая. Не изменяя своей привычке, Ярослав побежал к роднику, долго и с удовольствием умывался, а когда возвращался назад, туман значительно опустился, прижался ниже к земле, обнажив верхушки деревьев. Часам к девяти от него осталась лишь буйная роса на траве и кустах, а в чистом, умытом небе ярко светило солнце. Ярослав забросил за спину приготовленный с вечера этюдник и лесом не спеша побрел к Синей поляне. Он так долго ждал этой встречи, что уж и не знал, рад он или не рад, что она наконец состоится.

Ярослав видел лес и вчера и позавчера, но лишь сегодня понял как-то вдруг и неожиданно, что лес совсем не тот, каким был еще полмесяца тому назад, когда, голый и безлистый, он просматривался насквозь. Теперь же, непроницаемо густой и ярко-зеленый, он был наполнен несметным числом живых существ, населяющих каждое дерево и каждый куст, – голосистых и безмолвных, беспокойно-шумливых и совершенно незаметных и невидимых для неискушенного глаза. И у всех у них – у птиц и букашек, видимых и невидимых – были свои хлопоты и заботы, своя сложная жизнь, как, впрочем, и у деревьев, одетых в яркий наряд, отчего весь лес выглядел свежим и молодым. От полноты счастья он пел гимны жизни, красоте земли, пел песни любви, и эта музыка звучала в очарованной душе Ярослава, которому весь мир казался звонким, хрустальным и зеленым, как этот майский, окропленный густой росой лес. Он смотрел на муравьев, соорудивших высокий, в пол человеческого роста стог из миллионов хвойных иголок, и думал о людях, сооружавших египетские пирамиды. Сравнение напрашивалось само собой, как вдруг… Невысокого роста полная толстоногая пожилая женщина ходила валкой, утиной походкой, палкой ворошила муравьиные стога и собирала в стеклянную бутылку белую крупу муравьиных яиц. На подошедшего к ней Ярослава не обратила никакого внимания и продолжала невозмутимо делать, должно быть, привычное для нее дело. Лирическое настроение лесника растаяло, как сегодняшний густой утренний туман.

– Зачем вы это? – окликнул Ярослав женщину. – Вы понимаете, что делаете?

Женщина не удостоила его взглядом и, продолжая собирать в баночку яйца, ответила довольно недружелюбно:

– А коли б не понимала, то и не делала бы.

И все же он чувствовал, что она не понимает, и попытался было объяснить ей, что муравьи – друзья леса, что они истребляют миллиарды вредных насекомых, что разорять их гнезда запрещено, что, напротив, инструкция рекомендует разводить муравьев, что он, лесник, не позволит безобразничать. Она выслушала его молча, с некоторым удивлением и, пожалуй, даже с любопытством. Затем отошла от муравьиной кучи в сторонку и заговорила, ничуть не оправдываясь, и в словах ее звучало не столько раздражение и обида, сколько тихий, скорбный упрек:

– Послушала я тебя, твою правду, а теперь ты мою выслушай. Я женщина хворая, и никакие доктора со своими лекарствами мне помочь не могут. А только вот этими самыми яйцами и лечусь. Я что – я не как другие, муравьев твоих в бутылку не заманиваю, не изничтожаю их. Я ж только яички ихние собираю.

– Но из яичек рождаются муравьи. Без яичек и цыплят не бывает, – сказал Ярослав уже совсем нестрого. Страдальческий вид женщины, ее слова и тон, которым она говорила, вызвал в нем чувство жалости и некоторой неловкости. А она на его последнее замечание ответила, сокрушенно сбочив голову:

– Так тебе кто ж дороже: козявки эти или человек? – И, вздохнув, прибавила: – Ты молод – разве поймешь.

Ничего не сказал ей Ярослав, даже не спросил, чем она больна, хотя после и пожалел об этом, только махнул рукой и пошел своей дорогой. В ушах его скорбным упреком звучал вопрос хворой женщины: тебе кто дороже, человек или козявка? – и вызывал в нем стыд и смущение.

Из-под ног выпорхнул дрозд, так неожиданно и, главное, так близко, перед самым лицом, что Ярослав даже вздрогнул и остановился. На низеньком гнилом пенечке в гнезде лежало два зеленоватых с крапинками яичка. Чуть было не наступил. Странно: Афанасий Васильевич говорил, что дрозды вьют гнезда на деревьях, чаще всего на молодых елках, примерно на высоте двух метров. А тут, можно сказать, на земле. Должно быть, это был молодой, еще неопытный дрозд. Теперь они оба – и самка и самец – с кошачьим визгом метались невдалеке.

Дрозды отвлекли от неприятных мыслей, навеянных встречей с больной женщиной. Но не доходя с километр до Синей поляны, в густом старом еловом лесу – вот уж чего не ожидал! – Ярослав, что называется, лоб в лоб столкнулся с Кобриным. Николай Николаевич малой солдатской лопаткой срезал под деревьями так называемую лесную подстилку – ценнейший для питания растений перегной – и ссыпал его в прислоненный к ели мешок. Бросит в него две-три лопатки, утрамбует крепкими мускулистыми руками и снова срезает лопаткой верхний слой, да так, что даже корни елей оголяет. Второй, уже полный мешок лежал на низенькой двухосной тележке. Завидев лесника, Кобрин дотронулся пальцем до шляпы и как ни в чем не бывало первым поздоровался. Ярослав в ответ кивнул и уставился на Кобрина требовательным вопросительным взглядом. Но тот сделал вид, что не понял этого взгляда и с деланной наивностью спросил:

– Идете рисовать? – Не дав ответить, без передышки продолжал заискивающе и сладенько: – Вы пойдите в сухой овраг, вот где красота! Там, знаете, буря повалила куст старых берез – целых шесть штук – и через овраг. Вот что попробуйте нарисовать. Я видел вашу картинку у Валентина Георгиевича, ту, что вы на Новый год Алле Петровне подарили. А знаете, она всем понравилась. И мне тоже очень понравилось ваше художество.

– А мне, представьте, совсем не нравится, – мрачно перебил его Ярослав и, кивнув на мешки, прибавил: – Ваше художество.

– Напрасно. Это вы зря: отличнейшая подкормка под огурцы, под помидоры, под яблони. Подо что угодно. И под цветы тоже, – с иронией ответил Кобрин.

– Да, но эта отличная подкормка предназначена не для ваших огурцов, а для вот этих деревьев, которые принадлежат не вам и не мне, а государству.

– Опять за свое. – Толстые губы Кобрина скривились в пренебрежительную улыбку. – Непонятный вы человек, Серегин. Тяжелый.

– Смотря для кого.

– Для людей.

– Для таких лесогубов, как вы и Сойкин, не только тяжелый – вредный. Мешаю вам лес истреблять. Но ничего не поделаешь – служба у меня такая. Так что попрошу вас, гражданин Кобрин, вернуть похищенные вами ценности их законным владельцам.

– Да ты что, шутишь? – круглое розовое лицо Кобрина посерело, темные брови сдвинулись в линию, от большого рта к толстым раздувающимся ноздрям пролегли две глубокие борозды. – Как ты смеешь, мальчишка, обвинять меня, фронтовика, в хищении ценностей?! Что я похитил? У кого?! – Он широко открывал свой большой, бегемотов рот, обнажая крепкие зубы.

– Корм похитил. У деревьев. Им и верни, – строго и спокойно ответил Ярослав.

– А больше ты ничего не хочешь? – теперь глазки Кобрина колюче смотрели сквозь узенькие сощуренные амбразуры. – Ничего не выйдет у тебя, Серегин. Ты плохо знаешь законы. Где сказано, что гражданин Советского Союза не имеет права накопать в лесу два мешка земли? Ну?

– Для начала мы составим протокол. А потом поговорим о законах, – твердо сказал Ярослав и, уходя в сторону Словеней, прибавил: – Я буду с понятыми ожидать вас в селе, возле вашего дома.

И быстро зашагал в чащу. Когда деревья скрыли его от глаз Кобрина, Ярослав свернул вправо и пошел к Синей поляне: не срывать же встречу со школьниками из-за наглого браконьера, которого и в самом деле к ответственности не привлечешь. Но Ярослав был почти убежден, что, опасаясь скандала, Кобрин возвратится домой порожняком.

Он пришел на Синюю поляну минут за сорок до назначенного срока и, остановившись там, где некогда стояли красавицы сосны, начал писать опушку березовой рощи, стараясь забыть и муравьев и Кобрина.

Ребята пришли вовремя, шумные и голосистые, как стая свиристелей, окружили Ярослава, но любопытство их привлекал не столько лесник, сколько художник, вернее, его сырой, еще незаконченный этюд. Толпились, обсуждали вслух, довольные, что сам Серегин не мешал им – разговаривал с учительницей. Алла Петровна спросила сразу, как только поздоровались, тихо и проникновенно:

– Волнуетесь?

– Вам случайно Кобрин сегодня не встретился? – спросил Ярослав вместо ответа.

– Встретился. – Чаичья бровь Аллы взметнулась. – С тележкой. Из леса шел. Но тележка пустая. А что? Случилось что-нибудь?

– Да нет. Просто мы с ним в лесу обменялись любезностями.

– Вы не можете простить ему эти сосны? Я вас понимаю. – Алла посмотрела на стоящие кольцом толстые смолистые пни, похожие на табуретки, тяжелым горестным взглядом.

– Я-то, быть может, и простил бы, а вот они… – Ярослав посмотрел на ребят. – Они не простят. Не должны.

– Может, именно с этих сосен и начнем беседу? – угадывая его мысли, предложила Алла.

Ярослав кивнул. Учительница хлопнула в ладоши и позвала ребят. Ярослав вспоминал первые слова. Круглолицый, курносый, выгоревший на солнце крепыш, до смешного хмурый и серьезный, насупив льняные брови, спросил Ярослава, почему он не нарисует озеро или речку. Ярослав улыбнулся и спросил имя мальчика.

– Миша Гусляров, – ответила за Мишу девочка.

– И озеро и речку я нарисую, обязательно, Миша. А сегодня я хотел написать сосны на Синей поляне. Помните их?

– Помним. Мы летом сюда приходили. Здесь много колокольчиков. И ромашки, – разом заговорили школьники.

– Красивые были сосны. Да видите, что от них осталось. Пни, – продолжал Ярослав.

– Это Пташка спилил, – сказала синеглазая девочка.

– И совсем не Пташка, – угрюмо возразил Миша. – Много ты знаешь. Их Кобрин спилил.

Так началась эта беседа.

Много нового узнали ребята от молодого лесника. И сколько лет какое дерево живет, и почему летом в еловом лесу сухо, а в лиственном сыро, и о том, что береза и осина плодоносят ежегодно, ель и сосна – через три-четыре года, а дуб, например, в здешних краях дает желуди только через шесть-семь лет, а вот в Белоруссии – через два-три года. Узнали и о том, что лиственница, сосна, ель – морозостойкие, что ясень и береза любят свет, а ель, пихта и липа предпочитают тень; что одинокие, стоящие на солнце деревья, поспевают на десять, а то и на двадцать лет быстрей, чем те, которые растут в густом лесу. Рассказал Ярослав о друзьях и врагах леса не только среди людей, но и среди животных, насекомых. Конечно, ребята знали, что почти все пернатые обитатели леса полезны, поскольку они истребляют вредителей деревьев, разных там жучков, червячков, мышеи. Но оказалось, что одна и та же птица может приносить и пользу и вред. Вот даже дятел – этот неутомимый хирург. Казалось бы, он-то, обследующий каждое деревце, ищущий под корой и древесиной разную вредную погань, он-то самый что ни на есть полезный. Ан нет. Иногда и он переусердствует, увлечется долбежкой, наделает чрезмерные дупла и таким образом ускорит гибель дерева. Да к тому же он пожирает много семян сосны. И не только дятел: семенами хвойных охотно питаются сойки, клесты и даже зяблики. Правда, обрабатывая шишки, перетаскивая их с места на место, они разносят их семена, выполняют обязанности сеятелей. Ребят это очень удивляло: как же так – добро и зло рядом, и даже уживаются в одном? Обыкновенный крот, этот подземный проходчик, полезен в старом лесу, поскольку проделывает в почве каналы для влаги, а молодым посадкам, еще не окрепшим деревцам его подземное хождение наносит вред. Оказывается, шустрая лесная белочка тоже приносит известный вред лесу, потому как питается семенами. Или мыши: обыкновенная мышь – вредит деревьям как грызун, а летучая мышь – отличный друг леса, поскольку она истребляет вредных насекомых. С врагами леса борются его друзья и защитники. Еж и лиса поедают мышей. Слизни и янтарки – эти маленькие улитки – самые заурядные вредители. Ну а шелкопряды – это уже нечто сродни лесной эпидемии. Непарный шелкопряд и листовертка в самую летнюю пору наголо раздевают красивые дубравы, пожирая, подчистую листья дубов. А шелкопряд-монашенка, тот хвою жрет, сосны оголяет. А молодую сосну под корень истребляет – кто бы вы думали? – личинка майского жука. Но и у них, у этих лесных паразитов, есть свои враги, которые в то же время являются друзьями леса. Жучки-жужелицы истребляют гусениц; жучки – карапузики, верблюдики уничтожают короедов, божьи коровки пожирают тлю. И иволга и кукушка охотно питаются гусеницами. Вот как все устроено в природе. Даже черви, обыкновенные дождевые черви, оказывается, очень полезны для лесной почвы, которую они обогащают, создают структуру. Ведь они, как мясорубки, пропускают сквозь себя гнилые листья, перетирают их.

Ярослав рассказал ребятам об удивительном дереве-великане секвойе, родиной которого считается Калифорния. Живет оно не сотни, а тысячи лет и достигает ста и больше метров в высоту и шести метров в толщину. Древесина розового цвета, легкая, прочная, не гниет. Ребята представили себе бор из таких деревьев-гигантов. Но это где-то далеко, за океаном. А вот бы у нас…

– И у нас есть, – сказал Ярослав, как бы отвечая на молчаливый вопрос ребят. – Да, да, у нас в Советском Союзе, в Сочинском лесхозе есть целая роща секвой площадью в пять га. Одно дерево уже достигло высоты восьмидесяти метров.

И зашумели, оживились ребята: попробовать бы у нас выращивать эти великаны! А вдруг приживутся. Едва ли, мороза боится это теплолюбивое дерево. Акклиматизировать. И черешня раньше считалась южным деревом, а теперь и у нас растет. Почему б не попробовать. А может, получится новая порода – северная секвойя. Вот было бы здорово!

Задавали вопросы, разные – наивные и заковыристые, хором и в одиночку, не стеснялись, быстро освоились и прониклись уважением к художнику-леснику. И он отвечал серьезно, обстоятельно. Он был в ударе, потому что видел, душой чувствовал: довольны не только ребята. Довольна им и Алла. Волнение Ярослава быстро прошло, сменилось вдохновением художника, влюбленного в природу. Он говорил о птицах, и Алле Петровне казалось, что сам он напоминает поющего до самозабвения соловья, который по ночам песней своей завлекает подругу. Они стояли теперь на опушке березовой рощи в царстве пернатых.

– Какая самая быстрая птица? – спрашивал Ярослав.

– Стриж! – отвечали ребята.

– А какая скорость его полета? Ну, кто знает? – Ребята молчали. Один сказал:

– Миша Гусляров знает. Он у нас по птицам спец.

Все смотрели на Мишу, а он угрюмо молчал: про стрижей он не знал.

– Сто семьдесят километров в час, – ответил Ярослав. – За сутки во время кормления птенцов он делает и тысячу километров. Интересно: без пищи взрослый стриж и двух дней не проживет, а птенцы его могут по неделе жить без всякой еды. А вот самка гаги, когда сидит на яйцах, по месяцу обходится без питания, а самец страуса эму – и по два месяца. Или возьмите бурокрылую ржанку. Она летит над морем три тысячи километров без отдыха и без пищи. А это два раза в году: осенью летит на зимовку в теплые края, весной возвращается на родину. Хоть трудно сказать, где у птиц родина, а где чужбина: там, где они проводят зиму, или где выводят птенцов. Например, наша черноголовая славка: вон она, смотрите, смотрите. Видите? – Ярослав указал глазами на порхающую маленькую птичку. – Так вот, эта славка-черноголовка у нас живет всего три месяца да три месяца проводит в полете. Остальные шесть месяцев – на зимовке.

Ребята с интересом наблюдали за птичкой. А Миша Гусляров сказал:

– И совсем это не черноголовка. Это певчая славка.

Он сказал с твердым убеждением, так что Ярослав, знавший птиц больше по книгам, теоретически, даже смутился. Но не растерялся. Внимательно всмотревшись в птичку, он проговорил авторитетно:

– Ну нет уж, скорее мухоловка-пеструшка: у нас в саду в дуплянке такая живет.

Теперь он уже сам сомневался, эта птичка была совсем похожа на мухоловку-пеструшку: сама серая, голова черная. Но Миша стоял на своем.

– У мухоловки-пеструшки головка, хвост и спина черные, пузо белое и на крылышках белые полоски, – уверенно говорил мальчик.

– Значит, это славка-черноголовка, – решил Ярослав.

– Певчая это славка, – угрюмо настаивал Миша.

Ему не верили. Серая птичка, о которой спорили, была действительно черноголовой. Но Миша упрямо утверждал, что у певчей славки в отличие от черноголовки на хвосте две ярко-белые полосы. И он был прав. Ярослав же и все другие ребята не знали таких тонкостей. И зяблика от вьюрка с трудом могли отличить только по голосу, но не по окраске. Птичка упорхнула. "Возможно, Миша прав", – подумал с огорчением Ярослав и спросил:

– А вы слышали про розовых скворцов?

– Книжка такая есть – "Розовый скворец", – ответила девочка.

– У нас их не бывает. Где-то на юге, – сказал Миша.

– Верно, Миша, – поощрил мальчика Ярослав. – Розовый скворец водится в Средней Азии, а синий соловей – на Дальнем Востоке.

Ребята не слышали про синего соловья. Расспрашивали, как он поет. Алла Петровна тоже поинтересовалась:

– А не его ли в народе называют синей птицей, приносящей счастье?

Ярослав улыбнулся тепло и мягко. Сказал, припоминая вычитанное:

– Вообще, синих птиц много. Есть синий каменный дрозд, синяя мухоловка. Есть редкостная синяя птица. Водится в горных ущельях Средней Азии. Говорят, красиво поет. Но я ее не слышал и не видел.

Над головой в зеленых кудрях березы залилась веселым колокольчиком птичья трель – тонкая, мелодичная, нежная. У Аллы Петровны сорвался вопрос:

– Кто это? Что за птичка?

– Спросим Мишу, он должен знать, – дипломатично сказал Ярослав. Он не знал этой птички. Он вообще немногих птиц отличал, особенно по голосам. В книге можно прочитать описание птицы, посмотреть рисунок. Но голос, мелодию, пение словами и рисунком не передашь.

– Пеночка-теньковка, – ответил Миша не задумываясь.

– А каких ты еще знаешь пеночек? – спросил Ярослав, положив мальчику руку на плечо.

– Еще есть пепочка-веснянка, пеночка-трещотка. Вот слышите? – Миша сощурил глаза. – Трещит, как стрекоза. Это пеночка-трещотка… Коричневые брови и пузо белое.

– Молодец, Миша, – похвалил Ярослав. – Ты будешь хозяином леса. Настоящим другом природы. Как, хочешь быть лесником?

Миша молча покачал головой.

– Не хочешь? А кем же ты будешь?

Миша молчал. За него ответила все та же бойкая девчушка:

– Комбайнером будет. У него папа комбайнер, а Миша помощник.

– Верно, верно, – подтвердила Алла Петровна. – Летом Миша работает на комбайне. Помощником у отца своего.

– Ну все равно, – махнул рукой Ярослав. – Это не важно. Каждый сознательный, честный и порядочный человек, где бы он ни работал, должен быть другом леса, любить природу, беречь ее красоту. А Миша любит природу и знает ее, понимает. И я хочу ему за это подарить пейзаж. Не этот – этот не закончен. А другой. Дома у меня есть. Ты заходи ко мне – и я тебе подарю. Хорошо? – Миша кивнул и тихо, еле слышно сказал спасибо. – Ты знаешь, где я живу?

Миша молча кивнул. Должно быть, особое к нему расположение Ярослава смутило его и растрогало.

Потом долго ходили по лесу, фотографировались. Ярослав теперь всегда носил с собой аппарат. На маленьких лужайках собирали цветы. Поляны пестрели от яркой зелени, солнца и цветов, светили и пьяняще пахли. Алла и Ярослав теперь были рядом и тоже собирали цветы. Им хотелось разговаривать, но нужных слов не находилось, и им казалось, что мешают дети. На самом деле дети их выручали. То и дело звенели голоса:

– Алла Петровна, посмотрите, я белую фиалку нашла. Вот какая!..

– Алла Петровна, как называется этот цветок?

– А правда, что ландыш ядовит?

– Ярослав Андреевич, мы гнездо нашли, в нем четыре птенчика. И есть просят.

– Миша говорит, что это гнездо овсянки.

"Что будет потом – не знаю. Не хочу думать-загадывать. Пусть само, как сложится, так и будет. Но я уже не могу не думать о нем, мне постоянно хочется видеть его, говорить с ним… Почему же мы молчим?"

– Как хорошо вы проучили своих начальников, – заговорила Алла. – Сенокос, строительство – все, что угодно, а лес охранять некому. Погорельцев вначале на вас обиделся… Потом понял, что вы правы.

Ярославу не очень приятен этот разговор.

– Валентин Георгиевич ни при чем тут, вина Виноградова.

– Не оправдывайте Погорельцева. Я его лучше знаю.

– Так ли? – он посмотрел на нее с любопытством и сомнением. Она поняла его взгляд. Нет, Ярослав не хотел ей говорить, это произошло как-то неожиданно.

– Что вы хотите сказать? Что я плохо знаю мужа? Вы что-то знаете о нем, чего не знаю я? Ну что ж вы молчите?

– Да нет, я сказал это вообще… – неумело замялся Ярослав и еще больше усилил ее подозрение.

– Сейчас вы говорите неправду… Не ожидала.

Как это нехорошо у него сорвалось, зачем? – казнил он себя, сгорая и ежась под ее требовательным взглядом. Затем он услышал дрогнувший, перешедший на шепот голос:

– Вы обязаны сказать. Вы мне друг… Слышите?.

Это прозвучало как признание, ошеломило его. Он понял, что обязан ответить прямо, не кривя душой. Перед ней ничего нельзя утаить. Ну говори же, вздох ни, и тебе станет легче.

– Может, это не мое дело. Но обидно за вас. Люди в лесничестве говорят…

Он говорил с трудом, точно выталкивал тяжелые и угловатые слова.

– О чем говорят? – тихо и отрывисто спросила она, опасаясь детских ушей.

– Да разное… Извините меня, но вы знаете, что тетя Феня, которая ухаживает за вашими коровой и свиньей, числится в штате лесником?

– Феня – лесник? – глаза Аллы удивленно расширились, крутая бровь взметнулась, а на порозовевшее лицо легла тень напряженного ожидания. – Она уборщица, насколько мне известно!

– Да, но зарплату получает как лесник… за то, что ухаживает…

– Понимаю, – перебила Алла и, насупившись, после паузы выдохнула: – Какая мерзость!

– Потом сено для коровы. Косили Филипп Хмелько с сыном. Сам-то Филипп помалкивает, а сын говорит, что больше не будет батрачить бесплатно на лесничего, – продолжал Ярослав, не глядя на Аллу. Но вот он поднял на нее глаза и ужаснулся: лицо учительницы стало серым, в глазах отчаяние и растерянность, а руки, которыми он так восхищался, бессознательно мяли букет ландышей и фиалок. Смяли и бросили. Она закрыла лицо руками и остановилась.

"Зачем я сказал, зачем испортил такой день? Сделал больно любимому человеку! – казнил себя Ярослав. – Никогда себе не прощу этого".

– Алла Петровна! Извините меня… Я не должен был вам этого говорить.

– Что с вами? – она с тревогой посмотрела на него. – О чем вы жалеете? Боитесь Погорельцева?

– Я должен был это сказать ему или Виноградову, но не вам.

– Нет-нет, именно мне. И я вам очень признательна. Ведь это касается и меня… Будь она проклята – машина. Погорельцев мечтает о машине. Стоит на очереди. Как же – у Кобрина машина…

Померкли краски на поляне, пеленой затянуло и небо, и лес, и сочные травы, хотя по-прежнему ярко светило солнце над головой, в синей вышине стоял безмятежный, улыбчивый покой, а где-то справа в густой чаще свистела и по-кошачьи визжала иволга. Алла не слышала иволги, не видела сияния неба. Девочка подала ей бледно-розоватый цветок, сказала:

– Как хорошо пахнет! Правда, это султанка?

Алла поднесла цветок к лицу, но запаха не ощутила и ничего не ответила девочке. Миша Гусляров незаметно оказался возле Ярослава, спросил, кивая в сторону свиста:

– А вы ее когда-нибудь видели? Близко?

– Кого? – словно очнувшись, отозвался Ярослав.

– Иволгу.

– Вообще не видел. Говорят, она очень осторожная.

– Хе! Ерунда. Хотите, я ее позову – и она прилетит? Только надо всем притаиться.

– Давай, зови, – с любопытством согласился Ярослав. – Алла Петровна, вы иволгу когда-нибудь видели?

– Конечно, – миролюбиво отозвалась Алла и взглянула на него. Оба они чувствовали себя виноватыми и хотели друг перед другом загладить свою вину и вернуть хорошее настроение, которым начался сегодняшний день.

– А я, представьте, никогда не видел. Миша вот хочет показать мне. Посмотрим?

– Не возражаю. Только как это он покажет?

– Обещает, – ответил Ярослав, довольный дружелюбным тоном Аллы. – Миша все может.

Они пошли следом за Мишей на голос иволги. Остановились под густой старой елью. Миша засвистел, подражая иволге. Свист его был поразительно похож на свист птицы – и тембр, и клокочущий перелив. Затем мальчик издал точно такой же неприятный раздирающий уши визг. Иволга откликнулась. Миша отозвался. И опять откликнулась птица, но уже где-то правей и ближе. Это был самец, и он принимал вызов своего дерзкого соперника. И снова Миша засвистел, прячась за дерево. Громкий чистый ответ прозвучал совсем близко, и Ярослав увидел сквозь зеленый узор листвы большую ярко-нарядную птицу, одетую как бы в золотую парчу с черной отделкой. Контраст желтого и черного оперенья поражал своей броскостью. Ярослав прошептал Алле:

– Вон она, вон… Видите?

Золотая птица поняла обман, молнией сорвалась с дерева и исчезла в лесной чаще. Миша безнадежно просвистел два раза, но иволга ему больше не отвечала.

– Красивая! – сказала Алла с восхищением, и Ярослав понял, что она успокоилась.

Алла поблагодарила его за интересный день, посмотрела на часы и стала собирать ребят.

Проверили, не потерялся ли кто, и неторопливо отправились в село. Ярослав пошел проводить их до озера.

Они шли позади ребят, по говорить приходилось вполголоса.

– Алла Петровна, – сказал он и запнулся. – Возьмите на память… о хорошем дне. – Он протянул ей букет ландышей. – Ведь вы свой из-за меня обронили.

– Спасибо… – проговорила она растроганно и даже немножко растерялась. – Я действительно свой… Но не надо то вспоминать. Хорошо? Мы ведь друзья?

Она нагнулась и сорвала стебелек ландыша без листьев. Он тоже увидел ландыш, сорвал и подал ей.

– Счастье… – заговорила она с серьезной задумчивостью. – Люди часто бездумно бросаются этим словом. А что такое счастье?.. Вы, Ярослав, знаете? Ведь это так трудно объяснить. Сами вы счастливы?

Она ждала его ответа с напряженным волнением. Она пыталась прочитать ответ в его глазах. Он сказал то, что думал и чувствовал:

– Сегодня – да. Очень.

– А вчера?

Он ответил не сразу.

– Вчера?.. Не совсем.

Он опасался, что она спросит: что же сделало его счастливым сегодня. Но она только подумала: "Милый".

Теперь они шли вдоль оврага, густо поросшего кустами орешника, жимолости, лозы и бересклета. Справа внизу в кустах прохладой дышал тихий, высыхающий летом ручей, слева тянулась стена темного леса.

– Тут бывает много черники. Я люблю ее собирать. А вы?

Он ответил с готовностью:

– Я буду приходить помогать вам.

– Но сначала поспеет земляника. Там, на маленьких полянках, где ландыши… А потом пойдут грибы. Вы умеете собирать грибы?

– Научусь… У вас.

Сверкнуло голубизной озеро. Школьники их поджидали, столпившись у берега.

– Здесь мы расстанемся, – сказала она печально. Пойдемте, проститесь с ребятами.

"С ребятами и с ней… Почему бы не проститься здесь, с глазу на глаз И как же назначить следующую встречу?"

– Помните, Ярослав, вы обещали этюд Мише Гуслярову?

– Обязательно, – рассеянно и торопливо ответил он.

Встреча должна быть. И скоро.

– Останьтесь, не уходите, – сорвалось у него, и собственный голос показался Ярославу незнакомым, чужим.

Алла поняла его состояние и обрадовалась. Посмотрела на него долгим взглядом и сказала ласково:

– Сегодня нельзя. Я поведу ребят в школу.

– А когда? – Он захмелел от счастья.

– Помните, что говорил Миша Гусляров? Если иволгу позвать – она прилетит. На зов.

– Иволгу можно обмануть.

– Когда иволга поймет обман, она улетит.

Глаза у Аллы озорные. Ей нравилась бесхитростность Ярослава, его угловатость и мальчишеская робость, Ее улыбка обещает многое. И Ярослав решительно предлагает:

– Завтра. Встретимся завтра.

– В шесть вечера, – добавляет она, доверчиво глядя ему в лицо. – Там, на солнечной поляне, где встретили иволгу. – И потом громко зовет школьников: – Ребята, Ярослав Андреевич уходит. Поблагодарим его за отличную беседу.

– Спасибо! – прозвучал дружный хор, а она подала ему руку. Глаза ее и рука сказали ему в тысячу раз больше, чем сказали бы слова.

Как пьяный возвращался Ярослав к тем полянам, на которых рвали цветы. Каждый куст, каждое дерево, каждый цветок шептали ему о ней, воскрешали в памяти ее слова, жесты. Память сохранила все до мельчайших деталей, она вела его к самому заветному – к букету, который она обронила. Ярослав опустился на траву и бережно взял цветы, сорванные ее рукой. Фиалки были смешаны с ландышами. У многих стебельки были надломлены, смяты. Не спеша он перебрал цветы, отделив фиалки от ландышей и выбросив помятые. Получилось два небольших букетика. Значит, завтра, здесь. В шесть часов. Зачем так долго – больше суток?

По пути домой он решил взглянуть на молодые посадки, что на окраине поселка. Возле поселка проходил глубокий овраг, поросший ольхой, а на косогорах, примыкающих к оврагу, обычно пасся скот жителей. Земли эти принадлежали лесхозу и, в сущности, пустовали Как пастбище они не представляли ценности – запущенная целина, трава на ней росла чахлая, да и то лишь по весне. Не однажды Афанасий Васильевич предлагал Погорельцеву посадить там настоящий лес. Валентин Георгиевич соглашался, но всякий раз отступал под напором владельцев коров. Старику объяснял: я-то, мол, за, лес сажать надо, пустует наша лесхозовская земля, но вот Петр Владимирович Виноградов не советует, ссылается на постановление правительства о развитии животноводства. И тогда Рожнов сам пошел к Виноградову и доказал ему, что эта пустующая земля приносит животноводству столько же пользы, сколько бабке Федоре ее козел. Тогда на косогорах вдоль оврага на двадцати шести гектарах были посажены вперемежку кедр, лиственница и сосна. Всходы получились сверх всякого ожидания. Два лета подряд Афанасий Васильевич оберегал их, как мать дитя свое, и Ярославу наказывал не давать спуску пастухам и почаще заглядывать на эту делянку, хоть до нее и неблизок путь. И почти ежедневно старик, как бы между прочим, спрашивал его: