Текст книги "Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]"
Автор книги: Иван Майский
Соавторы: Виктор Попов,О. Герман,Аркадий Семенов,В. Бауман,Дмитрий Коротков,М. Цебоев,Евгений Рубинин,Михаил Сонкин,Евсей Шарапов,Семен Аралов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)
Поездка в Мексику
Но даже в таких тяжелейших условиях работа Бюро советского представительства в Нью-Йорке продолжалась.
Представительство крайне нуждалось в систематической информации об экономическом и военном положении Советской России для объективного ознакомления американской общественности с происходившими событиями, а также в получении директив от Советского правительства и средств на содержание бюро. Наладить связь с Москвой через дипломатические каналы в то время не представлялось возможным. Ведь Л. К. Мартенс не был официально признан правительством США и не пользовался соответствующими привилегиями.
Работа по организации связи между Нью-Йорком и Москвой протекала в атмосфере постоянного риска. Советская Россия в то время находилась в кольце блокады, и любая попытка связаться с ней была сложным и опасным делом. Мне приходилось принимать и отправлять наших курьеров, а также выезжать в другие страны за секретной почтой [17]17
Работу Б. С. Шапика в советском представительстве Л. К. Мартенс характеризовал впоследствии следующим образом: «…т. Шапик… выполнял по моим заданиям весьма ответственные поручения секретного характера по сношениям полпредства с Советской Россией. В то время, когда РСФСР подвергалась жесточайшей блокаде со стороны капиталистических государств, исполнение этих поручений было весьма рискованным и опасным мероприятием. Они всегда выполнялись тов. Шапиком превосходно и с большим личным мужеством…» (Прим. сост.)
[Закрыть]. Но, несмотря на все трудности, связь между советским представительством в Нью-Йорке и Наркоминделом действовала.
Поездки наших курьеров с почтой из Европы в Нью-Йорк или в другие порты США были, как уже говорилось, крайне опасными, так как за всеми приезжими сыскная полиция установила неусыпную слежку. Возник вопрос о том, чтобы во избежание возможных провалов поискать другой маршрут для наших курьеров. Выбор пал на один из портов Мексики. Этот путь был более продолжительным, но менее опасным.
Необходимо было срочно организовать в Мексике группу из смелых и мужественных людей, которым можно было бы доверить такое ответственное поручение. В связи с этим мы и обратились к мексиканским товарищам с просьбой об оказании помощи в организации такой группы.
Нужно отдать должное мексиканским друзьям. Они отнеслись к нашей просьбе с пониманием и благожелательностью, проявив себя настоящими интернационалистами, истинными друзьями молодой республики Советов. Сердечностью и теплотой было проникнуто их письмо от 26 ноября 1919 года. Вот его текст в переводе с английского:
«Мой дорогой Мартенс!
Мне доставит удовольствие оказать Вам помощь в вопросе отправления Ваших писем на Кубу. Мы имеем адреса некоторых организаций, но не всех. Письма я отправил одному из наших товарищей, которому можно доверить. Он уроженец США, был с нами в Мексике некоторое время и будет добросовестно выполнять поручения.
Будьте уверены, что мне всегда доставит удовольствие оказать Вам услугу, и я готов в любое время сделать для Вас все, что в моих силах, для дела коммунизма.
Никогда, ни на одну минуту не буду колебаться в деле оказания Вам помощи…» [18]18
АВП СССР, ф. 507. оп. 5, п. 3. д. 28. л. 8.
[Закрыть]
В декабре 1919 года Л. К. Мартенс получил сообщение из Москвы о том, что ему была отправлена очередная почта в Мексику. Было решено, что за почтой поехать должен я, с тем чтобы совместно с мексиканскими товарищами на месте решить все вопросы, связанные с дальнейшим получением почты из Европы и переправкой ее в Нью-Йорк.
Поездка в Мексику была необходима еще и потому, что, как мы убедились, наши мексиканские друзья не очень-то заботятся о конспирации: они послали в Нью-Йорк почту со случайным человеком и, сами того не желая, подвергли все дело ненужному риску.
После того как были уточнены место и день встречи с мексиканским товарищем, я выехал в город Веракрус, один из крупнейших портов Мексики, где должна была состояться наша встреча.
Моя профессия моряка, наличие соответствующих документов давали мне возможность поступить на работу на один из пассажирских пароходов, которые регулярно курсировали на линии Ныо-Йорк – Веракрус. Однако наняться на пароход оказалось не так-то просто. Тогда пришлось прибегнуть к старому, испытанному средству.
В баре, где моряки любят посидеть после работы за кружкой пива, мне удалось познакомиться с неким боцманом, угостив его парой кружек пива и хорошей сигарой. Вскоре я был зачислен в состав экипажа пассажирского парохода, шедшего в Веракрус. Работу, правда, пришлось выполнять тяжелую, грязную, но выбирать, как говорится, не приходилось.
Прибыли в Веракрус. Встреча с товарищем должка была состояться вечером. В назначенный час я пришел к условленному месту. Но… прождал несколько часов, и никто не явился. Не явился он, увы, и в течение последующих дней, пока пароход стоял в порту. Как видно, с ним стряслась беда. Меня мучил вопрос: где почта? Не попала ли она в руки врагов? В день отхода парохода пришлось послать телеграмму Мартенсу о том, что встреча не состоялась.
С большим огорчением я возвратился в Нью-Йорк без почты. По приезде тут же доложил Л. К. Мартенсу по телефону о своем прибытии.
Разговаривая по телефону с Людвигом Карловичем, я по его голосу не смог уловить, обеспокоен ли он неудачей. Но меня это не удивило, мы хорошо знали его исключительную выдержку и спокойствие.
Поздно ночью на квартире наших друзей, которой пользовались только в случае крайней необходимости, мы встретились с Мартенсом. Я с большим волнением шел на это свидание, у меня теплилась надежда, что за время моего пути Мартенс, получив телеграмму из Веракруса, немедленно свяжется с мексиканскими товарищами и, может быть, даже получит от них сведения о том, что случилось с курьером…
– Ну-ка, Борис, расскажите о ваших переживаниях: наверное, вы здорово волновались из-за провала встречи, а? – встретил меня Людвиг Карлович. Увидев в его глазах ласковую улыбку, я приободрился.
– Мне сообщили из Мехико, – продолжал Мартенс, – что за тем лицом, с кем вы должны были встретиться в Веракрусе, была установлена слежка, и это заставило его воздержаться от свидания. Ничего не поделаешь!..
Далее Мартенс спросил:
– А не смогли бы вы на том же пароходе вторично поехать в Веракрус? Не страшновато? Ведь выполнить это задание будет значительно сложнее.
– Страшновато, конечно, – чистосердечно признался я. – Иной раз попадаешь в такие ситуации, что становится не по себе. Однако, надеюсь, и на сей раз все обойдется благополучно.
Мартенс задумался.
– В молодые годы, – сказал он, – и мне приходилось выполнять довольно рискованные поручения. Все на нервах… Что поделаешь, такова участь всех революционеров… Но надо уметь быстро реагировать и находить выход из любого положения.
На этом наша беседа закончилась. Она запомнилась мне надолго. Через несколько дней пароход взял курс на Веракрус.
Вскоре после прибытия в порт встреча с мексиканским товарищем наконец состоялась. Это был человек лет тридцати, крепкого телосложения, с мужественным и приятным лицом, моряк. Знание английского языка облегчило наше общение. Когда было сказано все, что надо, мой новый знакомый сообщил, что моя встреча с нужным человеком состоится в следующую ночь. Одновременно он предупредил меня, что я должен суметь уйти с парохода на всю ночь.
На следующий день вечером мы с моряком встретились и долго шли по каким-то темным улицам, пока не дошли до окраины. Здесь, на отшибе, стоял одинокий дом с садом, окруженный высоким забором с воротами. Вошли во двор. Нам сделали знак сесть в закрытую машину, стоящую тут же. Мы сразу же помчались куда-то и ехали долго в направлении столицы – Мехико. Наступила темнота. Мой спутник время от времени разговаривал с шофером по-испански. Я сидел молча. А в голову лезли всякие мысли. Думал о том, куда забросила меня судьба. Кругом незнакомые люди, чужой язык, все незнакомо, все чуждо. Не знаю я и того, с кем должен скоро встретиться. Найду ли с ним общий язык? Но какое-то предчувствие говорило, что все кончится хорошо.
Наконец стали подъезжать к предместью Мехико. Вдруг машина резко свернула с шоссе и помчалась по направлению к лесу. Потом я смутно увидел очертания какого-то дома. Въехав во двор, шофер тут же выключил фары, и мы очутились в кромешной тьме.
…Открылась дверца, и я услышал чей-то голос, произнесший по-английски: «Ну вот и хорошо, товарищ, наконец вы и приехали». Мужчина лет под пятьдесят взял меня под руку и повел в дом. Здесь он представился: «Меня зовут Джо». Как оказалось, это был автор полученного Мартенсом письма.
В комнате, кроме нас, никого не было. Стол был уставлен холодными закусками и парой бутылок вина. Я хоть и был очень взволнован таинственной поездкой, воздал должное радушию хозяина.
Беседа продолжалась несколько часов. По-деловому обсудили все вопросы, связанные с получением почты из Европы и дальнейшей ее переправкой, и многое другое. Затем товарищ Джо открыл дверь и громко что-то сказал по-испански. Вошли четыре человека, молодые, высокие и крепкие люди (кстати, с одним из них я уже был знаком) – это были те, с кем в недалеком будущем нам доведется встречаться в Нью-Йорке.
Мы обменялись крепкими рукопожатиями и долго еще беседовали о предстоящих встречах и работе. Их интересовала масса вопросов, на которые нужно было дать по возможности исчерпывающие ответы. От этого в немалой степени зависел успех всего задуманного предприятия.
Наступила пора уезжать. Мы тепло распрощались, и на той же машине меня доставили в Веракрус. Рано утром я уже был на борту парохода.
В день отплытия, за полчаса до поднятия якоря, во время суматохи, какая всегда бывает в это время, на борт поднялся мой новый друг под видом докера и незаметно вручил мне пакет, который я постарался тут же спрятать в заранее намеченное укромное место.
Наконец якорь был поднят, пароход издал протяжный третий гудок и стал медленно отчаливать. Товарищ на берегу прощально взмахнул рукой…
Сознание, что я везу с собой почту и что удалось организовать связь с товарищами, которые в скором времени будут нам помогать, переполняло меня радостью.
С тех пор прошло более полувека, но и сейчас стоят перед моим мысленным взором эти отважные, замечательные парни, рисковавшие жизнью во имя пролетарского интернационализма, во имя интересов родины трудящихся всего мира.
Мартенс перед судилищем
При допросах Л. К. Мартенса в подкомитете сената США и комиссии министерства труда США было уделено особое внимание связям между Мартенсом и Советским правительством.
На заседании подкомитета сената сенаторы Мозес и Брендижи задавали вопросы:
«Мозес. Платежи, которые вы делали по заказам, о которых вы говорили, сделаны из фондов, которыми вас снабдило ваше правительство?
Мартенс. Да, сэр.
Мозес. Какими путями пришли к вам эти фонды?
Мартенс. Через курьеров.
Мозес. Этот способ коммуникации прерывался?
Мартенс. Очень часто, сэр.
Мозес. Сколько раз?
Мартенс. По имеющимся у меня сведениям, несколько наших курьеров были расстреляны в Финляндии…
Брендижи. Сколько курьеров было, по вашему мнению?
Мартенс. Около двадцати.
Брендижи. Из двадцати десять были схвачены?
Мартенс. Да, сэр.
Брендижи. Значит, к вам прибыло десять курьеров?
Мартенс. Нет, только семь.
Брендижи. Все с деньгами?
Мартенс. Большинство с деньгами.
Брендижи. Они привозили вам инструкции кроме тех, что вы получили шифром? Другими словами, привозили ли они вам устные директивы?
Мартенс. Они привозили некоторые устные директивы.
Мозес. Будьте любезны назвать имена курьеров, которые регулярно прибывали в эту страну и доставляли вам материал.
Мартенс. Я не могу назвать вам эти фамилии, м-р председатель.
Мозес. Вы хотите сказать, что вы не знаете их?
Мартенс. Нет, я знаю их имена.
Мозес. Но вы отказываетесь назвать их?
Мартенс. Да, сэр, я отказываюсь» [19]19
Russian propaganda. Hearing before a subcommittee of the committee on foreign relations. United States senate sixtysixth Congress second session. Washington, 1920,p. 76–78.
[Закрыть].
Комиссия министерства труда США в свою очередь так же настойчиво пыталась установить порядок связи между Мартенсом и Советским правительством, а главное, узнать имена курьеров.
Вот некоторые выдержки из протокола допроса Мартенса комиссией министерства труда от 28 июля 1920 года:
«Вопрос. Г-н Мартенс, объясните, пожалуйста, порядок связи с правительством, которое вы представляете?
Ответ. Я отказываюсь отвечать, м-р Шелл…
Вопрос. Знаете ли вы людей по имени Фогельмарк и по имени Эриксон?
Ответ. Я отказываюсь отвечать.
Вопрос. Знаете ли вы человека по имени Шопин?
Ответ. Я отказываюсь отвечать.
Вопрос. Скажите, пожалуйста, кто из указанных лиц были вашими курьерами?
Ответ. Я отказываюсь отвечать…» [20]20
Departament of labor. Bureau of immigration. Excerpt from Copy of hearing in the Case of Ludwig C. Martens. Juli 28 th. 1920.
[Закрыть]
Один из этих вопросов (о Шопине) касался меня, но в то время я был уже вне их досягаемости.
Во время допроса Л. К. Мартенса комиссией министерства труда США от 28 июля 1920 года был вызван в качестве свидетеля молодой матрос Якобсон, прибывший из Швеции с пакетом советских газет для меня. Его арестовали и хотели всячески использовать против Мартенса.
Вот выдержки из протокола допроса матроса Якобсона от 28 июля 1920 года:
«Вопрос. Знаете ли вы человека по имени Фогельмарк?
Ответ. Да, я знаю Карла Фогельмарка с 1918 года.
Вопрос. С какой целью вы с ним встречались и о чем вы с ним разговаривали?
Ответ. Он предложил мне взять несколько пакетов и сдать их в Нью-Йорке».
На вопрос, переданы ли эти пакеты по назначению, он ответил, что не успел передать, так как при выходе из порта был арестован.
«Вопрос. Сказал ли вам Фогельмарк, что эти пакеты надлежит передать человеку по имени Борис?
Ответ. Он мне дал указание поехать на 82 улицу, спросить г-жу К., а в случае ее отсутствия поехать в Бруклин в Общество рабочих и спросить Бориса.
Вопрос. Встречали ли вы когда-нибудь человека по имени Борис?
Ответ. Нет, я его не знаю…»
Допрос матроса ничего, по существу, не дал комиссии министерства труда США, так как он никогда не видел ни г-жи К., ни «Бориса».
Как ни пытались американские «расследователи» добиться от Л. К. Мартенса ответа о порядке связи между Бюро и Советским правительством, о фамилиях курьеров, Мартенс всегда твердо и категорически отказывался отвечать на эти вопросы, ограждая товарищей от преследований со стороны американских властей, грозивших им тяжелыми последствиями.
Главное же состояло в том, что подкомитет сената США, так же как и «комитет Лоска», не смог обнаружить ни одного факта, ни одного свидетельства или документа, который бы подтвердил, что Мартенс занимался в США «подрывной работой».
Я еду в Москву
В конце марта 1920 года подкомитет сената закончил расследование «дела» Л. К. Мартенса, и материалы были переданы комиссии министерства труда для решения вопроса о высылке советского представителя из пределов США как «нежелательного чужестранца».
В начале апреля 1920 года Мартенс вызвал меня в Вашингтон. Готов ли я поехать в Москву? – спросил он. Я ответил утвердительно. Вручая мне пакет, Людвиг Карлович сказал: «Путь тяжел и опасен, будьте бдительны и осторожны». Еще раз напомнив, что пакет государственной важности должен быть доставлен Г. В. Чичерину как можно скорее, он, улыбнувшись, пожелал мне попутного ветра. Мы сердечно распрощались, и в тот же день я выехал из Вашингтона.
Путь предстоял действительно трудный. Выехать советскому гражданину из Нью-Йоркского порта в Европу в 1920 году было весьма сложным предприятием даже для меня, профессионального моряка, который располагал необходимыми документами. Пришлось отправиться в отдаленный порт Норфолк (штат Вирджиния), где слежка велась слабее.
В порту нашелся подходящий пароход. Это был грязный, старый угольщик, одна из тех посудин, куда обычно шли только матросы, отчаявшиеся найти работу получше и оставшиеся без всяких средств к существованию. В команде таких пароходов было много деклассированных, выбитых из жизненной колеи людей с темным прошлым. Вот в такую команду я и был зачислен.
Как только 20 апреля пароход покинул берега США, я тут же спрятал почту в угольный бункер. Последующие события показали, что это было своевременно. На следующий день капитан приказал провести повальный обыск у всей команды, мотивируя это тем, что у него якобы кто-то украл белье и другие вещи. Обыскали и меня. Причем особенно тщательно – видимо, мое гражданство не давало капитану покоя, и он опасался, что я везу с собой страшные коммунистические «тайны». Все мои пожитки были перерыты, каждую вещь осмотрели по нескольку раз. Однако ничего компрометирующего не нашли, впрочем так же, как и у других матросов.
Обыск у команды меня очень взволновал. Не последует ли затем обыск всех подсобных помещений и трюмов? В этом случае могли бы обнаружить и спрятанный пакет с докладом Л. К. Мартенса.
Опасение оказалось не напрасным. Вскоре самым тщательным образом были обысканы все помещения парохода. На мое счастье, однако, пакета не нашли. Только после того как на пароходе все успокоилось и матросы приступили к своим обычным делам, я в полной мере осознал, какая опасность мне угрожала. Ведь пароход плавал под американским флагом, и в случае каких-то осложнений меня, естественно, могли возвратить в США и передать в руки полиции.
…Поздно ночью пароход прибыл в Стокгольм. Еще раньше, едва замерцали далекие огни шведского берега, я решил, что следует как можно скорее сойти на берег: пакет от Л. К. Мартенса, который уже лежал у меня под тельняшкой, нужно было переправить дальше.
Я понимал: надо вести себя спокойно и сдержанно, ничем не выдавая волнения. Но попробуйте не волноваться в такой обстановке! Как уже упоминалось, команда нашего угольщика состояла сплошь из людей с темным прошлым, у многих за плечами были и тюрьмы, и «встречи» с полицией. Недаром капитан парохода при разговоре с матросами не вынимал обычно руку из кармана, в котором лежал револьвер.
А что, если по прибытии в Стокгольм портовая полиция, ознакомившись с документами команды, не разрешит ей во время стоянки сходить на берег? Тогда весь наш план, для выполнения которого потрачено столько усилий, рухнет. Но все случилось проще, чем я предполагал. Нашему угольщику отвели стоянку для выгрузки в самом дальнем конце порта. Место, где пароход пришвартовался, было глухое и плохо освещалось. Кругом горы угля, пустынно. И я решил незаметно «исчезнуть».
Было раннее утро, попадались только рабочие, которые спешили на работу. По городским окраинам я осторожно добрался до улицы, где проживали друзья. Правда, мы знали друг друга только по переписке, но это были надежные и испытанные друзья.
С чувством глубокого волнения я передал пакет от Мартенса. Меня заверили, что он будет в Москве у Г. В. Чичерина через два-три дня, и я почувствовал, что У меня гора свалилась с плеч! Друзья сказали далее, что мне необходимо немедленно вернуться на пароход и быть на нем во время разгрузки. Ведь в противном случае капитан сообщит полиции о моем исчезновении, и полиция сразу же начнет розыски. Только после второго гудка, во время обычной суматохи при отправлении парохода, я смогу незаметно покинуть его. Это уменьшит риск.
Так я и поступил.
Товарищи приютили меня на квартире, где я прожил некоторое время, чтобы обмануть бдительность полиции, которой капитан все же, конечно, заявил в конце концов исчезновении «русского матроса».
Вот как развивались события дальше. Визы на въезд ни в Швецию, ни в Норвегию у меня, конечно, не было. Единственными документами, которые я имел, были удостоверение нью-йоркского консула Временного правительства о том, что предъявитель сего является моряком, а также удостоверение о том, что я состою членом американского профсоюза моряков. Поэтому шведским товарищам пришлось организовать нелегальный переход через шведско-норвежскую границу для меня и еще одного – немецкого коммуниста, бежавшего из гамбургской тюрьмы.
Перед отъездом из Стокгольма нам сообщили, что близ границы нас встретит один норвежец, которого мы узнаем по фотографии и по условным знакам. До условленного места добрались без происшествий. Пограничная станция оказалась довольно глухой, малолюдной.
Проводник повел нас так, чтобы избегнуть встречи с пограничной охраной. Подкрепившись, отправились в дорогу, к Тронхейму.
Шли не по шоссе, а вдоль железнодорожного полотна. По обеим сторонам линии был густой лес, в котором можно было бы спрятаться в случае опасности. Темнело. Неожиданно перед нами выросло здание какой-то станции. Собака, почуяв посторонних, подняла неистовый лай, и мы бросились в лес. Из дома выбежал человек с ружьем и, увидев убегающих людей, выстрелил вслед. Впредь это заставило нас быть более осторожными и идти только лесными тропами, не упуская из виду железнодорожной линии. Ночь наступила светлая, довольно прохладная. Лес кончился, и вдали мы увидели смутные очертания покрытых снегом Скандинавских гор. Мой спутник, немец, был гораздо старше меня. После тюрьмы он ослабел, путешествие утомило его, но мы, подбадривая друг друга, продолжали двигаться вперед.
В течение ночи мы удалились от границы на довольно большое расстояние. Проводник, считая, что мы уже вне опасности, предложил сесть на ближайшей станции на поезд, идущий в Тронхейм. Но едва поезд тронулся, в вагон вошли полицейские и стали проверять документы. По-видимому, ночной инцидент, окончившийся выстрелом, не прошел безрезультатно, и была поднята тревога. У нашего проводника документы и визы были в порядке, и его отпустили, а меня с товарищем задержали и отправили обратно на шведскую границу, на уже знакомую нам глухую станцию. Там нас обоих заперли в одной из станционных комнат, чтобы утренним поездом отправить Стокгольм для выяснения личности. Но мы, естественно, не стали дожидаться утра. Как только кругом стало тихо, выбрались через окно и вторично перешли границу, благо дорога была уже знакома. Плохо было лишь то, что пищи у нас не было, а заходить в деревни опасались.
На вторые сутки, увидев на опушке леса избушку, мы решили попытаться купить что-нибудь поесть. Но когда на осторожный стук выглянула пожилая женщина, она, едва увидев незнакомых людей, отпрянула назад и захлопнула дверь: очевидно, приняла нас за жуликов. Через какое-то время мы, голодные, иззябшие, почти не спавшие три ночи, начали терять силы.
Вдруг позади послышался шум автомашины. Решившись на рискованный шаг, мой спутник выбежал на дорогу и поднял руку. За довольно большую сумму шофер согласился довезти нас до Тронхейма. Не успели мы сесть в кузов машины, как заснули крепким сном. Через несколько часов шофер еле растолкал нас. Мы подъезжали к Тронхейму, и дальше он наотрез отказался везти нас. Прикорнув под кустом, дождались утра и затем направились в город. Там разыскали квартиру норвежского товарища, где привели себя в порядок, поели и отоспались. За это время для нас был организован проезд на пароходе на самый север Норвегии. Из рыбацкого поселка Берлевог местные рыбаки повезли нас на рыбачьей шхуне в Мурманск. Всю ночь продолжалось плавание, а к утру показались берега родины. От берега отделился патрульный катер и пошел навстречу.
Как велика была наша радость, когда мы увидели пограничников – первых за долгое время советских людей! Проверив документы, пограничники проводили нас до Мурманска. Родная земля…
С дороги я отправил Л. К. Мартенсу несколько сообщений. При обыске его квартиры эти письма были изъяты полицией и попали в стенографический отчет комиссии министерства труда США. Вот их текст в переводе с английского:
«Тронхейм. Норвегия, 2. VI. 1920 г.
Уважаемый тов. Мартенс!
В настоящее время я нахожусь в Норвегии, если все будет благополучно, то через пять дней буду в Мурманске… видел тов. С., и просил его посылать Вам более регулярно информацию о России… я ему разъяснил, как важно для Вас иметь своевременные статистические данные о России, а также материалы по экономическим вопросам. Он меня заверил, что в будущем информация о России Вам будет высылаться по мере ее получения. У него имеется много интересных брошюр, которых у Вас нет, а поэтому я просил его переслать их Вам, а также выслать последние номера газет… Следующее письмо напишу Вам из Москвы… Ваш Борис».
«Мурманск. Россия. 26. VI. 1920 г.
Многоуважаемый тов. Мартенс!
После больших трудностей я добрался до Мурманска и через три дня буду в Москве. Сообщу там все, что знаю. Вы не можете себе представить, как я рад, что наконец-то прибыл сюда. Как здесь все интересно! О, я знаю, что Вы бы все отдали, чтобы быть в настоящее время в России.
Всего лучшего, Ваш искренне Борис» [21]21
Department of labor… July 30 th. 1920.
[Закрыть].
На следующий день я выехал из Мурманска в Москву. Несколько суток пути показались вечностью. Но вот наконец и Москва, куда так стремился все эти годы, проведенные на чужбине.
В Москве у меня не было ни знакомых, ни друзей, и прямо с вокзала я поехал в Наркоминдел, который в то время помещался в гостинице «Метрополь». Приняли меня с большим радушием. Прежде всего отвезли в особняк Наркоминдела на Молчановке отдохнуть.
Заведующий отделом дипкурьеров Борис Вылковыский сообщил, что моя почта из Стокгольма поступила и передана Г. В. Чичерину. Было также сказано, что, возможно, Георгий Васильевич сегодня же захочет со мной повидаться. Действительно, поздно ночью за мной прислали машину: ехать к наркому!
Войдя в кабинет, я увидел за большим столом, заваленным бумагами, худого человека, с небольшой бородкой, который грыз сухарь, запивая его слабым чаем. Поздоровавшись, Г. В. Чичерин раньше всего спросил, отдохнул ли я с дороги, обедал ли сегодня. Я ответил, что все в порядке.
Народный комиссар подтвердил, что доклад Л. К. Мартенса о ходе расследования его деятельности подкомитетом сената США получен. Тем не менее он попросил меня, как очевидца, подробно рассказать обо всем, и особенно, кто из политических и общественных деятелей и представителей деловых кругов Америки выступает за признание Советской России. Далее Г. В. Чичерина интересовало внутреннее положение США, забастовки, настроения рабочих и их отношение к Советской России.
Наша беседа продолжалась долго. В конце разговора Георгий Васильевич расспросил, как мне удалось выехать из США, кто оказывал помощь в пути и задал вопрос: мои виды на будущее? Я ответил, что буду работать там, куда меня направит партия. Г. В. Чичерин вызвал секретаря и распорядился дать мне анкеты для заполнения и передачи в отдел кадров Наркоминдела.
Через несколько дней приказом наркома я был назначен дипломатическим курьером.
