Текст книги "Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]"

Автор книги: Иван Майский

Соавторы: Виктор Попов,О. Герман,Аркадий Семенов,В. Бауман,Дмитрий Коротков,М. Цебоев,Евгений Рубинин,Михаил Сонкин,Евсей Шарапов,Семен Аралов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Горсть медяков

1925 год. Урасов ехал в Польшу. Одному было очень трудно: за ночь не сомкнешь глаз ни на минуту. Да и вообще в буржуазной Польше, где хозяйничали пилсудчики, можно было ожидать любых провокаций.

Урасов занимал целое купе. Вагон был немецкий, разделенный на восемь изолированных купе – каждое имело отдельные выходы на обе стороны. Снаружи вдоль всего вагона тянулась сплошная ступенька, на которой можно было какое-то время ехать стоя, держась за поручни.

Поезда ходили редко, мест всегда не хватало. Поэтому на дверях купе, предназначенных для иностранцев, имелась «налепка» – белый листок с польским орлом и надписью: «Купе зарезервировано».

Наступила ночь. Урасова сильно клонило ко сну. Чтобы прогнать дрему, Владимир жевал зерна кофе, непрерывно дымил папиросой, не затягиваясь: курить он еще не научился.

Наверху, в фонаре, тлел крошечный свечной огарок. Его хватило ненадолго: слабый огонек совсем погас. «Случайно или не случайно? – промелькнуло в голове. – Может, нарочно дали маленькую свечку, чтобы я оказался в темноте».

Подозрителен стал каждый скрип, каждый шорох. Рука плотно прижимала к левому боку пакет, пальцы ощущали холодок толстых сургучных печатей.

Папиросы кончились. Поезд подошел к станции. Сквозь дверное стекло было видно: на перроне одиноко торчал сонный лоточник с сигаретами. Урасов выскочил из вагона и купил две пачки сигарет – хоть и спешил, но сам выбрал их из лотка.

Быстро возвратился на свое место, вновь завязал веревкой дверные ручки. Лязгнули буфера. Уплыли тусклые огни вокзала, и снова не видно ни зги. Как бы не поддаться проклятому сну! Вторую или, пожалуй, третью ночь Владимир проводит вот так, в дороге. Он улыбнулся. Почему-то вдруг вспомнилось: «Ни сна, ни отдыха измученной душе…» И как будто где-то даже раздалась тихая музыка. Но это не была музыка, просто сон одолел-таки дипкурьера.

Кто знает, чем бы это кончилось, если бы… Раздался негромкий металлический звук. В ту же секунду Урасов очнулся. Левая рука схватилась за пакет: цел. Ногой нащупал на полу монету. «Из кармана пятак вывалился, – догадался Урасов. – Как же это я задремал?! Хорошо еще, что пятачок разбудил». У Владимира была привычка носить в кармане медные пятаки. Он любил, засунув руку в карман, в задумчивости перебирать медяки.

А сейчас монета очень кстати оказалась в роли будильника. Урасов закурил. Тихо… Темно… Вдруг дверное окно начало медленно опускаться. Ниже, все ниже. Владимир замер. Стучали колеса, стучало сердце. В открытый прямоугольник просунулась рука и потянулась к внутренней дверной ручке.

Урасов схватил незнакомца за кисть.

– Что нужно?

Человек на подножке рванулся, закричал: «Пшеводник!» Справа и слева откликнулись сонные голоса. Урасов отпустил чужую руку и поднял дверное окно. Тип на подножке исчез.

Ясно: за советским дипкурьером охотились. Остаток ночи не покидала тревога, нервы были напряжены до предела. Наконец – Варшава. О ночном «визите» сразу же доложил полпреду. Да, агенты Пилсудского были «сверхвнимательны» к каждому, кто приезжал из республики Советов. Надо быть все время настороже.

Но неожиданность есть неожиданность, и предугадать все невозможно. Через сутки Урасов возвращался обратно, получив увесистый сверток с дипломатической почтой. Приехал на Венский вокзал. Пакет нес под мышкой. Едва вошел в вокзал – навстречу стремительно бросился какой-то человек в сером костюме, рванул пакет с диппочтой. Владимир ответил ударом в солнечное сплетение. Неизвестный полетел на кафельный пол и начал кричать:

– То мой пакунек, он скрадл мой пакунек!

Собралась толпа, прибежал полицейский.

Урасов вынул красный паспорт с золотым гербом, поднял его над головой и громко сказал:

– Я курьер советской дипломатической службы!

– Он обманывает, он похитил мой пакунек! – не унимался провокатор.

Однако паспорт увидели. Толпа зашумела, двое в рабочих комбинезонах схватили провокатора за руки.

– Проверьте его документы, – потребовал Владимир у полицейского.

Тот недовольно поморщился.

– Да, да, проверьте его документы! – раздались голоса.

Полицейский резко надвинул фуражку на лоб и отозвал в сторону обоих. Нехотя буркнул неизвестному:

– Документы!

Незнакомец показал какое-то удостоверение. Полицейский быстро взглянул на него и тут же захлопнул. Владимир успел заметить: наверху напечатано – «дефензива» (охранка). И карандашом поставлен номер: 13.

Полицейский повернулся к Урасову, приложил руку к лакированному козырьку с серебряной кромкой:

– Извините!

Урасов направился в свой вагон.

…А другая примечательная история произошла в тогдашней буржуазной Литве – в Ковно (Каунасе). Урасов привез пакет и на следующий день должен был возвращаться. Жил он в «Гранд-отеле» на Лайсвисаллее, в двух-трех кварталах от полпредства. Паспорт Урасова находился в министерстве иностранных дел Литвы. В ожидании выездной визы Владимир скучал в своем номере, перелистывал «чтиво», предоставляемое бесплатно хозяином «Гранд-отеля»: литовские и немецкие газеты и даже белогвардейскую газету «Руль», издаваемую в Берлине.

До отхода поезда оставалось часа полтора. Пора идти в полпредство. Была поздняя осень, деревья стояли голые, землю скверов покрывал рыжий ковер опавших листьев. Вот и полпредство – одноэтажное каменное здание с небольшим двором. Перед фасадом – огромные липы. Едва Урасов подошел к липам, как перед ним, словно из-под земли, выросли люди в штатском, попытались схватить. Засада! Рванулся в сторону, но и тут сразу несколько солдат с винтовками преградили дорогу. Бежать некуда. Отскочил к ближайшему дереву, прислонился к нему спиной – так легче отбиваться от наседавших.

Хотя бы кто-нибудь выглянул, заметил! Но там, видимо, и не слышали, что делается на улице. Тогда Владимир выхватил из кармана горсть медяков и швырнул их в окно. Звякнуло стекло.

Солдатам все же удалось схватить Урасова. Ему скрутили руки и потащили. В этот момент дверь полпредства открылась, кто-то вышел.

– Я Урасов, слышите! На помощь! – крикнул Владимир.

Его привели в жандармерию. Тощий и длинный как жердь жандармский начальник выскочил из-за стола.

– Обыскать! – прошипел он.

Урасов кипел негодованием.

– Не имеете права. Я советский дипкурьер!

– Паспорт.

– Паспорт находится на визе.

Офицер злорадно ухмыльнулся.

Зазвонил телефон. Жандарм взял трубку.

– Да. Я, господин посол. Урасов? У нас?.. Видимо, это какое-то недоразумение. Конечно, конечно, все выясню. Немедленно. Прошу не беспокоиться, господин посол.

Трубка с грохотом брошена на рычаг.

– Что ж, идите, господин Урасов, мы вас не задерживаем.

Вскоре Владимир был в полпредстве. Проходя мимо палисадника, поднял несколько медных пятаков. Подбросил их на ладони:

– Спасибо за помощь!

До отхода поезда оставалось очень мало времени. Нужно спешить. Получены паспорт, диппочта. За минуту До отправления Урасов был в вагоне.

Через Гоби

Весной 1926 года выехать из Пекина на родину советским людям было очень трудно: путь на КВЖД отрезал японский ставленник Чжан Цзолин.

Как быть? Этот вопрос приходилось часто задавать в том беспокойном году. Однажды удалось прорваться из Пекина в Мукден благодаря чистой случайности: кто-то узнал, что из Пекина выезжает «интернациональный поезд» с группой английских, американских и французских дипломатов, а также миссионеров. Комендант поезда – французский полковник – согласился взять и советских дипкурьеров.

Ну а как выбраться трем дипкурьерам из Пекина сейчас?

– Есть девять вариантов, – сказал Владимир Урасов товарищам. – Первый: до Калгана ехать поездом, а дальше – на автомобиле через районы, где хозяйничают бандиты, через пустыню Гоби.

– Ну а другие восемь вариантов? – спросил Кувшинов.

– Другие? Тем же путем, только без встречи с хунхузами, если посчастливится.

– Я предпочитаю такой вариант, чтобы с хунхузами, но без Гоби, – вполне серьезно продолжал Кувшинов, бывший моряк, не расстававшийся с тельняшкой. – Говорят, в горах здорово штормит, а штормы на суше мне что-то не по душе.

Да, и в марте Гоби была очень опасна. Жуткие ночные холода, свирепые поздние метели, бури, останавливающие моторы и разбивающие галькой ветровые стекла автомобилей, – перспектива мрачная. Но иного выхода не было, путь лежал через Гоби.

Запаслись теплой одеждой, едой и отправились.

…Поезд плелся до Калгана почти трое суток. В Калгане находилось советское консульство. Пробыли там дней пять, пока получили соответствующие визы и разыскали грузовик, наняли шофера.

Местные власти дали дипкурьерам охрану – взвод верховых. Так в сопровождении конников выехали из Калгана. Урасов, Кувшинов и Соснов тряслись в открытом кузове, на камышовых корзинах, в которых находилась диппочта. Сидели, тесно прижавшись друг к другу, подняв воротники, сжимая в руках винтовки. Оружие дали в Калгане китайцы: «Минует опасность, сдадите нашим кавалеристам».

Кувшинов принял оружие с вдохновением, привычно, словно никогда и не расставался с ним, сразу протер затвор. Урасов взял винтовку спокойно, не выразив никаких чувств. Соснов – с явной неохотой.

Дело в том, что теплых варежек у дипкурьеров не было, руки коченели, а тут еще держи винтовку!

Морозный ветер бил то в спину, то в лицо, и от его ледяного дыхания приходилось закрывать глаза. Чтобы отогреться, по очереди садились в кабину к шоферу Ли Чану, – он был молчалив, с обветренным лицом, по которому невозможно было определить возраст. Ли Чан по-своему звал дипкурьеров: по цвету пальто. Урасова он называл «Голубой», Кувшинова – «Серый», Соснова – «Желтый». Когда дипкурьер садился в кабину, Ли Чан молча стаскивал с правой руки варежку, протягивал пассажиру и вел машину одной левой рукой.

Дипкурьеры так составили свой маршрут, чтобы к ночи попадать в какой-нибудь населенный пункт. Располагались в отдельной фанзе, куда сгружали и диппочту. Отдыхали поочередно. Двое всегда бодрствовали: один дежурил снаружи, второй – внутри фанзы. Спали не раздеваясь, «одним глазом». Рядом с собой клали под теплый халат винтовку.

Разговорчивым становился Ли Чан только тогда, когда в кабину садился Урасов. Китаец как-то особенно, по-детски улыбался и требовал:

– Говори еще, как видел Ленина.

И Урасов рассказывал.

Однажды в дороге, когда подошла очередь Урасову садиться в кабину, он взглянул на Соснова и заметил, как у того стучат зубы.

– Замерз? Ну-ка, полезай в кабину.

Соснов отказывался, но его все же «загнали» в кабину. К вечеру, когда приехали в селение, у Соснова появился жар. А лекарств никаких…

В ту ночь никто не спал. Урасов и Кувшинов попеременно дежурили и смотрели за Сосновым, который метался в жару, просил пить.

Ехать дальше с больным было нельзя. Дни и ночи становились особенно тревожными. Вчера видели на склоне горы хунхузов, следивших за приезжими. Кто знает, что они предпримут?

В довершение ко всему неожиданно исчез Ли Чан.

«Может, отлучился куда-нибудь ненадолго? – мучительно размышлял Владимир. – Но почему ничего не сказал? А что, если его украли, насильно утащили?»

Урасов где-то в глубине души чувствовал, что Ли Чану можно доверять, но чего не бывает?

…Поздно вечером возвратился Ли Чан. Оказывается, он ходил в соседнее селение и принес оттуда какое-то китайское лекарство.

– Почему же ты ничего не сказал нам? – набросился на него Урасов.

– Кругом хунхузы, боялся – не отпустишь.

– Ну ладно. Где достал лекарство: в аптеке?

– Абтега – неда. Сталига дала. Завтла Желтый – здолов. Совсем здолов.

Когда Соснов выпил лекарство, Ли Чан ткнул рукой в грудь сперва Урасова, потом – Кувшинова:

– Голубой – не спишь, Селый – не спишь. Много не спишь. Вот какой стал. – Он вдавил пальцами свои щеки. – Сегодня все спишь, моя с винтовка калаула ходи!

Урасов дружески похлопал китайца по плечу:

– Спасибо, Ли Чан. Но все же дежурить мы будем. Ничего, мы привыкли к таким передрягам.

Назавтра Соснову стало гораздо легче. Неизвестное лекарство быстро сбило жар. Остальное довершили крепкий организм и воля Соснова.

Можно было продолжать путь.

Близ монгольской границы, поблагодарив за службу, дипкурьеры отпустили свою конную охрану. Машина покатила по просторам Монголии, то заезжая в осевший пористый снег, то пересекая неглубокие реки, уже разбуженные весной.

Днем остановились в селении выпить чаю и перекусить. Хозяин юрты гостеприимно пригласил к очагу и не отрывал раскосых глаз от Соснова. Потом куда-то вышел на несколько минут и вернулся. Вскоре в юрту робко вошел другой старик – монгол, сел на корточки прямо перед Сосновым и, наглядевшись, удалился. Вслед за этим незнакомцем появился третий, потом еще, потом еще.

Поздоровавшись, все они усаживались против Соснова и молча, с удивлением рассматривали Соснова, вернее, его бороду. Дело в том, что у Соснова была редкостной величины и черноты борода – она-то и привлекала внимание. Эта борода не давала покоя Соснову. За ним повсюду: в Китае, Монголии и других странах – буквально по пятам ходили люди. И в конце концов он не выдержал и расстался со своей роскошной бородой. Между прочим, на первых порах и это доставило ему кое-какие хлопоты. Дипкурьеров, часто ездивших по одним и тем же маршрутам, хорошо знали пограничные чиновники в лицо. Знали, конечно, и Соснова. И когда он неожиданно предстал перед ними без бороды, на него посматривали подозрительно и тщательнее обычного проверяли документы.

Урасов, Кувшинов и Соснов четверо суток ехали до столицы Монголии через пустыню. Гобийские ветры, словно играя с грузовиком, то бросали в него по вечерам запоздалым снегом, то обдавали в солнечный полдень дыханием весны, которая бродила уже совсем недалеко.

Где-то возле Урги показалось село Бароты. Оно сплошь состояло из русских изб – здесь обосновались переселенцы, бежавшие от преследований царского правительства.

Памятное село… Когда выбрались на окраину, увидели встречную машину. И едва поравнялись с нею, Урасов воскликнул:

– Ба! Вот так неожиданность!

На встречной машине ехали в Китай двое – дипкурьер Константин Иванов, высокий, розовощекий богатырь, добродушный и отзывчивый, и сопровождавший его товарищ.

– Доставайте, братцы, кружки, – сказал Иванов, – нужно отметить эту встречу!

Он откупорил термос и налил всем горячего, крепчайшего, душистого чая. И провозгласил:

– За то, чтоб чаще встречались советские люди на мировых дорогах!

Не знал Константин Иванов, что дни его уже сочтены, что на одной из «мировых дорог» его жизнь вскоре оборвется самым трагическим образом. Но об этом – несколько позже.

Один из последних участков был особенно нудным – проехали более ста километров и не встретили ни юрты, ни человека. Все ближе стали подступать к дороге горы. К вечеру наткнулись на бушующую горную реку. Вот так сюрприз!

Поискали брод – безрезультатно. Что делать?

– Похоже, придется возвращаться и искать дальний объезд, – сказал Соснов.

Его поддержал Кувшинов. Но Урасов, поразмыслив, возразил:

– Вот что, друзья: возвращаться не будем. К утру река обмелеет, и мы ее переедем. Поверьте мне: на рассвете здесь воды будет по колено.

Урасов изучил нравы горных речек еще в Якутии, во время ссылки в 1911 году. Он знал, что ночью холод скует реку в горах, вода сойдет и переправа будет обеспечена.

– Быть посему! – первым согласился Соснов. – Хотя все же очень сомнительно.

– Теперь давайте позаботимся о костре, – пригласил Урасов.

– Топор у нас есть, дело за малым – лесок бы сюда! – иронически произнес Соснов. – Какой же может быть здесь костер – кругом голая земля.

– Ничего, – сказал Владимир, – нас выручат верблюды. Они оставили после себя много «горючего». А ну-ка, в поиск!

Сверх меры брезгливый Соснов поморщился и начал собирать помет осторожно, двумя пальцами.

– Послушай, Соснов, если не будешь сгребать кизячок как следует, я тебя к костру не подпущу! – пошутил Урасов.

Вскоре возле грузовика выросла целая гора кизяка. Зажгли огонь, вскипятили в консервной банке чай. Теперь холод был не страшен.

Всю ночь горел костер, всю ночь посматривали на вехи – их поставил Урасов, чтобы видеть уровень воды. Действительно, вода убывала. Утром без труда переправились на другой берег.

В Верхне-Удинске дипкурьеры сели в поезд. Самое трудное и опасное осталось позади.

Урасов часто вспоминал эти поездки в Китай и, в частности, встречу с Константином Ивановым.

Помните кантонское восстание революционных рабочих и солдат под руководством Компартии Китая? Это произошло в декабре 1927 года. Гоминьдановцы вместе с империалистами США, Англии и Японии жестоко подавили восстание. В те дни дипкурьер Константин Иванов был в Кантоне. Его схватили разъяренные реакционеры, пытали и потом расстреляли. Труп Иванова до самой ночи оставался на улице, а когда стемнело, китайские коммунисты тайно похоронили своего русского брата.

«Все нормально»

Владимир Урасов шагает по Праге. Всматривается в знакомый город (он уже не первый раз тут), слушает многоголосый шум улиц. «Пока все идет нормально», – говорит сам себе. Уже пятые сутки, как Урасов покинул Москву, побывал в Варшаве, сдал там диппочту для нашего полпредства; теперь вот добрался до Праги. На вокзале его встречал представитель полпредства. Происшествий не было.

Радостная встреча с товарищами по работе. В дипкурьерской сумке еще одним пакетом стало меньше. А усталости все же больше. Но отдыхать не время: маршрут его далеко не закончен. Впереди – Вена, Рим. Будет ли там «все нормально»?

В Праге остановка еще короче, чем в Варшаве. В пять вечера – поезд на Вену. Купе для Урасова забронировано.

Настало время отъезда.

Под гулкой железной крышей вокзала многолюдно. Еще издали Владимир узнал высокую, худощавую фигуру проводника Франтишека. С ним уже приходилось ездить – и одному, и вместе с сотрудниками полпредства. Франтишек был с советскими особенно приветлив. Однажды Урасов услышал, как проводник с волнением сказал работнику полпредства:

– С того часа, как в моем вагоне появились пассажиры из Советского Союза, я почувствовал себя человеком. Вы со мною приветливо здороваетесь, а не как другие – «Эй, человек», «Эй, ну-ка сюда». Я почувствовал настоящее уважение к себе…

Пятидесятилетний чех не знал, что Урасов – дипкурьер, но что он советский, это было Франтишеку известно.

Подойдя к проводнику, Владимир удивился – Франтишек был неузнаваем. В ответ на приветствие Владимира он что-то пробормотал, сразу пропустил Урасова в вагон, сопроводив вежливой служебной фразой:

– Проше пана.

Владимир вошел в купе и недоуменно пожал плечами. Осмотрелся, проверил окно, замок.

Поезд тронулся. Вскоре Франтишек начал разносить чай. Владимиру тоже принес и, ставя стакан, молча, но многозначительно кивнул в сторону соседнего, левого купе. И тут же вышел. Наверное, там, слева, подозрительные типы. Что ж, это не новость. Сколько раз он сам обнаруживал слежку! А если и не было явных следов, то это означало, что чужие глаза более опытны и опасны, значит, надо быть еще бдительней.

Сейчас, видимо, замышлялось что-то. Надо разгадать, что именно, не попасться в расставленные сети.

«Шевели мозгами, Володька… Откуда узнал об этом Франтишек? Спросить – нельзя. Ну да ладно. Главное – определить, кто „на хвосте“. Прежде всего – раскусить соседних пассажиров. Срисовать», – снова сказал он себе.

«Кто занял соседнее купе справа? Брюхатый в золотых очках. Либо доктор, либо хозяин галантерейной лавки. С ним пожилая женщина – наверное, жена. И еще двое девиц – молоденькие, желторотые. Нет, в этом купе шпика вроде бы не должно быть. А слева, куда кивнул Франтишек? Там, кажется, всего двое. Долговязый тип с галстуком-бабочкой и какая-то накрашенная женщина лет тридцати. За этими надо посматривать. Похожи… В коридоре я их не встречал. Вышли они из купе в коридор после того, как я уже сел. Может быть, следили из окна?»

Владимир машинально ощупал пистолет в кармане.

Ощущение близкой опасности делало его слух, зрение острее и словно вливало в жилы дополнительную струю бодрости. За окном пролетели аккуратные поля, ухоженные поселки, холмистые леса, среди которых изредка, словно мухоморы, виднелись одинокие красночерепичные домики.

Дым от паровоза застлал окно, пейзаж стал расплывчато-грязным, и Владимиру хотелось протереть стекло, оживить краски полей. Вдруг над головой раздался какой-то скрип. Скосил глаза: висевшая на стене литографическая картина с пейзажем быстро отходила. Урасов насторожился. Вот картина отошла почти на ладонь, потом еще больше. Показалась мужская физиономия в котелке. Затем картина приняла прежнее положение. Владимир попытался ее потянуть – не поддается. Значит, с той стороны она чем-то закреплена.

За стенкой раздался приглушенный кашель, потом стало тихо.

А за окном уже мелькали зеленые пригороды Вены. Урасова ждали на перроне. (В полпредство была послана телеграмма из Праги.) Владимир рассказал о «сопровождении» в поезде. И заключил:

– Говорят, что дорога Прага – Вена самая спокойная. Что-то не похоже… А что у вас, в Вене?

В Вене было тревожно. Как раз сегодня – 15 июля 1927 года – по улицам города прошла многотысячная демонстрация: венские трудящиеся подняли голос протеста против фашизма, против решения суда, который оправдал фашистов, убивших нескольких рабочих. Путь демонстрантам преградила полиция. Она открыла огонь. Рабочие ответили градом камней, начали штурмовать министерство юстиции, полицейские участки.

Полиция взяла верх.

Когда Урасов ехал к полпредству, еще дымились здания, всюду лежали отбитые пулями куски штукатурки. Полицейские патрулировали улицы.

В распоряжении Урасова было около двух часов – от поезда до поезда. В половине десятого он уже ехал на вокзал к римскому экспрессу. Патрули дважды останавливали автомобиль, враждебно косясь на красный посольский флажок. Изредка где-то гремели одиночные выстрелы.

Вокзал. Экспресс подан. Три австрийских вагона первого и второго класса – они следуют только до границы – и один, спальный, – прямо до итальянской столицы.

Международный вагон. Накрахмаленные занавески и салфетки, чистое белье, начищенные до блеска медные ручки, удобный, мягкий диван. Можно превосходно выспаться за ночь! Выспаться? Нет, вряд ли Урасову придется спать. Он чувствовал: его не оставят в покое…

Владимир был в вагоне за двадцать минут до отправления, чтобы оказаться первым, осмотреться. Но его кто-то опередил: в одном купе – и именно соседнем, тоже левом – уже были пассажиры. Владимир сел к окну – ему были видны входящие в вагон. По привычке он старался запомнить их.

Постепенно вагон заполнился. Поезд тронулся. Застучали колеса. Дверь купе состояла наполовину из толстого, зеркального стекла, зашторенного занавеской. Это было, конечно, неудобно для дипкурьера. Но ничего не поделаешь. Что там, в коридоре? Владимир вышел, чтобы взглянуть на соседей.

Вскоре ему это удалось.

Солидная пара. Лицо женщины не разглядишь – скрыто вуалью. А мужчина – франт, усач… Вновь «опекуны»?

Пограничники смотрели документы вежливо, небрежно, будто нехотя, ни к чему не придрались. Поезд тронулся дальше.

Теперь уже никто не побеспокоит пассажиров до самого Рима. Вагон утих, все спали. Впрочем, не все. Урасову нельзя было спать. Да, вероятно, и его новые соседи тоже не собирались отдыхать.

Однако Владимира стало клонить ко сну. Он закурил, но это не помогло. Приспустил окно, в купе ворвался прохладный воздух, пахнущий горьковатым паровозным дымом. Сонное состояние прошло. Закрыл окно – снова дурманом обволакивала дремота. Вновь открыл окно.

Так повторялось все время: с закрытым окном тяжелели веки, при открытом – становилось бодрей. И всю ночь время от времени кто-то проходил по коридору, почти неслышно задерживался на секунду возле купе Урасова. Создавалось впечатление, что кто-то пытается разглядеть, бодрствует ли советский дипкурьер.

Владимир знал от своих товарищей по службе, что в купе иной раз пускают снотворный газ: для этого достаточно самой малой щелочки, которую и не обнаружишь. Может быть, сейчас именно снотворный газ и ползет к нему?

Ритмично стучат колеса. Вспомнилось: в Праге, в полпредстве кто-то сказал про дипкурьеров: «Служба на колесах». И словно возражая, произнес негромко: «Ошибаешься, не на колесах, а на нервах».

Неимоверным напряжением воли Урасов не поддался коварному сну ни на минуту. Утром поезд вошел под своды Римского вокзала.

Здесь дипкурьера, как обычно, должны встретить работники советского полпредства. Урасов не покидал купе. Вот вышли наконец из вагона мужчина и дама с вуалью. Работников полпредства почему-то не было.

Владимир решил выждать, пока все пассажиры покинут вагон и перрон опустеет: в толпе легче совершить провокацию, а на безлюдном перроне скорее заметишь опасность и дашь отпор.

Однако пора выходить. Пакет с диппочтой крепко прижат локтем левой руки, правая готова действовать в любую секунду.

Сделал несколько шагов по перрону и увидел, что навстречу торопятся двое. Свернуть? Краем глаза заметил: с другой стороны идут еще трое. Всмотрелся. Да ведь это свои, полпредские! Вот среди них Кучеренко – давний знакомый. Урасов быстро направился к ним. А те двое повернули обратно.

– Владимир, привет!

– Здравствуйте! Что же вы опоздали?

– Нашу машину задержали возле самого вокзала. Полицейский и какие-то агенты в штатском. Как твои дела?

– Все нормально.

Да, все нормально. Все в порядке. Это звучало как девиз.