Текст книги "Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]"

Автор книги: Иван Майский

Соавторы: Виктор Попов,О. Герман,Аркадий Семенов,В. Бауман,Дмитрий Коротков,М. Цебоев,Евгений Рубинин,Михаил Сонкин,Евсей Шарапов,Семен Аралов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Организация нападения

Особую роль играла английская разведка. Самая опытная разведка мира пустила в буржуазной Латвии свои щупальца в правительственный аппарат, армию, полицию. Ее люди были во многих иностранных миссиях, аккредитованных в Латвии.

Разведывательная работа Интеллидженс сервис тесно переплелась с аналогичной деятельностью польских органов. Во главе польской разведки в Латвии стоял военный атташе полковник-лейтенант Бронислав Яровицкий – особо доверенное лицо начальника 2-го отдела польского генерального штаба полковника Байера.

Убежденный враг Советского государства, Яровицкий окружил себя матерыми антисоветчиками из числа бежавших из России белогвардейцев, бывших служащих царской контрразведки, полиции и охранки. Он создал широкую шпионскую сеть, плетя козни не только против нашей страны, но и против Эстонии, Литвы. Яровицкий не пренебрегал никакими грязными приемами – недаром он в свое время был тесно связан с авантюристом такого класса, как Борис Савинков. Философов, представитель Савинкова в Варшаве, работал с ним рука об руку. И когда решался вопрос об организации нападения на советских дипкурьеров, Яровицкий оказался наиболее подходящей фигурой для проведения этого плана в жизнь. К организации нападения он привлекает опытного разведчика И. Д. Покровского, бывшего полковника царской армии В. И. Седых и других. О плане нападения информировали и латвийскую политическую полицию, с которой Яровицкий и Покровский были связаны.

Что касается непосредственных исполнителей, то, как уже говорилось, выбор пал на братьев Габриловичей, которые как нельзя более подходили для задуманного дела. Неудачливые контрабандисты, проходимцы, оставшиеся без средств к существованию, они были готовы на все ради вожделенной «красивой» жизни.

Решившись по совету старшего брата Леопольда уехать в Польшу в поисках удачи, они, чтобы получить визу, пришли в польское консульство. Подали заявление, заполнили анкеты. В консульстве обещали, что Варшава будет запрошена и о решении их известят.

Неожиданно Габриловичей вызвали в главное управление политической полиции на Альбертела. Обошлись с ними очень любезно. Оказалось, в полиции их хорошо знают, знают и о кое-каких контрабандных делишках, за которые вообще-то им угрожает тюрьма. Впрочем, если господа могут чем-то помочь полиции, пусть они не беспокоятся. Их даже выручат деньгами…

Немного спустя Габриловичей вызвали в польское консульство. Долго расспрашивали, всем интересовались, сказали, что наводили соответствующие справки.

Одобрили их «жизненные планы», обещали выдать визы, но намекнули: если господа хотят хорошей жизни в Польше, то им надо доказать свое усердие. Однажды с ними говорил сам шеф политической полиции Фридрихсон, специализировавшийся на борьбе с революционно настроенными рабочими. Он даже повел их ужинать в фешенебельный ресторан Шварца, о котором братья знали только понаслышке.

Несколько раз бывали Габриловичи в польском консульстве. Здесь они познакомились с двумя русскими. Встреча с новыми знакомыми состоялась в ресторане Верманского парка. Их усердно угощали русской водкой и «московскими расстегаями». Потом было еще несколько встреч.

Наконец напрямик объяснили задачу: надо захватить советскую дипломатическую почту. Награда – деньги и польские визы.

Габриловичи приуныли. Их заверили, однако, что все сойдет гладко. Не беспокойтесь-де, господа, все продумано, ничто вам не грозит. А если откажетесь, то пеняйте на себя. Кстати, придется отвечать за прошлые грешки… И Габриловичи согласились.

План нападения был разработан во всех деталях. Была изготовлена схема железнодорожного участка, по которому пройдет скорый поезд Москва – Рига и где должно быть совершено нападение. Схема нужна была Габриловичам, так как окрестности Риги они знали плохо; между тем не исключалась необходимость спрыгнуть с поезда после совершения нападения.

Вопреки обычной в подобных делах практике, когда перед «операцией» участники не берут с собой никаких документов, могущих в дальнейшем помочь следствию, Габриловичи получили литовские паспорта. Их вооружили револьверами, запасными обоймами, литовскими (именно литовскими!) деньгами.

По указанию из политической полиции железнодорожное начальство включило в рейс под видом проводника вагона № 2, в котором обычно ездили дипкурьеры, ее агента – поляка Казимира Бризе, в задачу которого входило, в частности, непрерывное наблюдение за дипкурьерами.

Основной инструктаж провел Покровский. Он сказал, что, после того как советская почта попадет в руки Габриловичей, она должна быть немедленно – либо самими нападавшими, либо через Бризе – передана ему или Седых.

Всего в операции участвовало не менее пяти человек. Об этом говорит вся организация нападения.

Любопытно, что антисоветская газета «Сегодня» через несколько дней после нападения на советских дипкурьеров поместила следующее сообщение: «Возникло предположение, имеющее серьезные основания (!), что совершивших нападение на московско-рижский поезд было по меньшей мере пятеро… Надо думать, что грабители (все-таки грабители!) ехали от станции Рембат несколько перегонов в вагоне 3-го класса, после чего часть их пересела в вагон 2-го класса, часть осталась на страже…»

Вот какие важные для следствия подробности знала даже газетенка «Сегодня», но чиновники, проводившие расследование, «не знали» об этом буквально ничего!

Налетчики и по внешнему виду производили впечатление вполне приличных людей. На полученный аванс Габриловичи приоделись. Для шика купили бывшие тогда в моде серые гетры и велюровые шляпы. Оружие и купленные перед тем черные маски надежно спрятали.

Последним поездом выехали из Риги на пригородную станцию Рембат. Не спеша поужинали в станционном буфете, в ожидании московского поезда долго гуляли по платформе, изредка поглядывая на часы. Наконец поезд подошел.

Все сели в вагон 3-го класса, рядом с вагоном № 2, в котором ехали советские дипкурьеры. Покровский переглянулся с Бризе, который тоже зашел в этот вагон. На площадке они о чем-то пошептались. Затем Покровский обошел весь поезд, раза два прошел по вагону мимо купе наших дипкурьеров. Все было спокойно. Пассажиры еще спали.

Поезд быстро приближался к Риге. Налет было намечено совершить как можно ближе к городу, чтобы после нападения осталось возможно меньше времени для поднятия тревоги. Сразу же по остановке поезда в Риге надлежало скрыться в вокзальной суете.

Как только поезд тронулся со станции Икшкиле (Икскюль) и до Риги оставалось 28 километров, то есть около получаса езды, бандиты вошли в вагон № 2 и быстро направились в сторону купе, занятого советскими дипкурьерами…

Предполагалось, что вся операция займет 5–10 минут. Так оно и случилось: но с результатом, которого налетчики никак не ожидали. Нападение провалилось. Провокация с далеко идущими политическими целями не удалась.

Провокация эта дала осечку не потому, что была плохо рассчитана. Все было подготовлено очень тщательно. Но одна из фатальных ошибок английских и польских организаторов налета состояла в том, что они мерили внешнюю политику Советского Союза по своей мерке. А по этой буржуазной мерке выходило, что Советское правительство должно было поступить так, как поступило бы, скажем, английское правительство: то есть, как минимум, либо потребовало бы за нападение и убийство огромную компенсацию, либо поставило неприемлемые, унизительные для Латвии требования, начало бряцать оружием, накаляя обстановку, может быть, даже разорвало дипломатические отношения, в результате чего мог вспыхнуть вооруженный конфликт. Этого как раз и домогались мастера международных провокаций.

Прямо с вокзала Покровский и Седых поспешили к Яровицкому. Едва успели доложить о провале, полковник-лейтенант спросил: что с Габриловичами? Узнав, что они мертвы, военный атташе немного успокоился.

Тут же составили шифрованное донесение в Варшаву, в соответствующее управление генштаба полковнику Байеру. Обсудили возможность разоблачения. Срочно связались с Фридрихсоном, а тот в свою очередь – с прокуратурой. Договорились, что следствие будет поручено следователю Эвансу, известному своими связями с белоэмигрантскими кругами; его задача была ясна: организаторы не должны быть названы, следствие затягивать всячески.

…И новый провал

Потерпев провал, поджигатели войны не успокоились Предпринимается еще одна попытка добиться своей цели. 1 марта 1926 года полпредство СССР в Латвии получило следующее письмо (сохранен стиль подлинника):

«Я плохо владею русским языком, надеюсь, нижеследующее вы поймете.

Несколько лет назад, когда нынешний министр президент К. Ульманис был, также вокруг него вербовалось изысканное офицерство.

В этом кругу упомянутых офицеров разного оружия, которые своим смертельным врагом считали социал-демократов и коммунистов. Потом, когда социал-демократы все более усиливали свои шансы на завладение правительственным рулем в Латвии, общество офицеров, которых числилось около 30 человек, начиная с лейтенанта и кончая двумя генералами во главе с Карлом Ульманисом, хотели совершить милитаристский переворот в Латвии и провозгласить Ульманиса Карлом Первым».

Далее в письме говорилось: «…должен сказать, что офицеров, которых подозревали в заговоре, судили не как заговорщиков, но им привязывали разные, совсем к заговору не относящиеся дела.

…Вообще цель нынешних – заговорщиков вокруг Ульманиса – готовить переворот в Латвии. Я это знаю потому, что состою с ними в близкой связи…

А братья Габриловичи не криминальные разбойники. Оба брата давно знакомы с политической авантюрой и даже состояли в политотделе Латвии как тайные агенты. Во время их курсов (шоферских) в Риге они состояли там. Так же как их брат, офицер, который был сподвижником Ульманиса, были известны как смелые и надежные лица в кругу заговорщиков.

Мне точно известно, что вместе с ними в поезде находились еще два офицера в цивильном, которые следовали от станции Штокмайсгоф на ст. Икскюль и сообщили Габриловичам о курьере СССР.

Эти мои строчки кажутся вам может быть неясными, но уверяю, через месяца три вы мне поверите. Я абсолютно беспартийный чернорабочий, который зарабатывает 2–3 лата в день и для политики интереса не имеет. Сообщаю вам все же потому, чтобы вы могли раскрыть эту тайну убийства, что наше правительство хочет маскировать грабежом.

…Ребячество латвийского правительства доказывает, что оно слабо в своей силе и поэтому негодно для управления людьми. Это меня злит, и поэтому я сообщаю, что есть в действительности. В случае если бы хотели какие-нибудь словесные пояснения и, быть может, документальные, тогда публикуйте в газете „Яунакас зинас“ в анонсе следующее: „Вальденроде № 5, приходите“. Я каждый день эту газету читаю…»

С первого взгляда был виден провокационный характер письма этого «чернорабочего», якобы не имевшего никакого отношения к политике. Все это напоминало дешевый детектив и, видимо, было направлено на новую попытку запутать следы преступления.

Однако объявление в «Яунакас зинас» было дано, и 15 марта в полпредство явился этот «Вальденроде № 5», оказавшийся молодым, лет 25–26, человеком, одетым под рабочего и игравшим роль «искреннего нашего друга», заинтересованного в раскрытии заговора.

В полпредстве он называл себя уже Гарри Янковасом и повторил содержание письма. В беседе с сотрудниками полпредства путался, но добавил, что помимо того, что Габриловичи были агентами полиции, они были также членами тайной офицерской организации, по заданию которой и произвели нападение.

Он сообщил также, что тайная офицерская организация обещала Габриловичам выдать вознаграждение в размере 50 тысяч рублей. Аванс в размере 25 тысяч был выдан. Далее Янковас заверил, что, несмотря на то что он является членом тайной организации, в полпредство пришел без ее ведома. В заключение «чернорабочий» заявил, что резкое выступление Советского правительства в связи с нападением внесло бы смятение в ряды как латвийского правительства, так и латышского общества. Этим воспользовалась бы тайная офицерская организация для свержения нынешнего правительства Ульманиса.

По словам Вальденроде-Янковаса, на стороне заговорщиков находились 1-й Либавский и 3-й Митавский полки. Во главе заговора стояли генерал Баллодис и полковник Тютес.

О показаниях Янковаса полпредство немедленно довело до сведения латвийского правительства. Хотя провокационный характер их был очевиден, требовалось выявить цель, которую ставили организаторы этой новой затеи. Организуя посылку письма, якобы разоблачавшего организаторов нападения на дипкурьеров, видимо, имелось в виду в действительности другое, а именно: внушить советским властям мысль, что в Латвии существует большая антиправительственная организация, в которую вовлечены руководители армии и даже большая часть вооруженных сил, что подготовляется государственный переворот. Предполагалось, что после сообщения о заговоре, подкрепленного для большей достоверности посылкой в полпредство подставного лица, Советское правительство пересмотрит сделанное им тогда предложение о гарантировании неприкосновенности границ прибалтийских государств.

Сам факт нападения на дипкурьеров должен был, по мысли организаторов диверсии, крайне отрицательным образом отразиться на позиции СССР в отношении латвийского правительства. А латвийским правительством это будет расценено как уже реальное изменение позиции СССР, как намерение его перейти к самым решительным действиям, что в свою очередь вынудит Латвию искать защиты в Балтийском союзе.

Таков был в общих чертах смысл мифа об «антиправительственном заговоре» в Латвии и о его якобы разоблачении «простым рабочим» Янковасом.

Конечно, эта провокация была менее грубой, чем лобовой бандитский удар в скором поезде Москва – Рига, но, возможно, еще более опасной.

Янковас – он же Вальденроде, он же Кондратенко – этот агент был вместе с его «разоблачениями» передан латвийскому министерству иностранных дел. И несмотря на сердечные чувства, которые премьер Ульманис и значительная часть его министров питали к польским единомышленникам, пройти мимо провалившейся провокации было невозможно, это скомпрометировало бы уже самого премьер-министра и его кабинет. Прокуратура привлекла незадачливого «разоблачителя» к уголовной ответственности. На суде (после «бесед» с Фридрихсоном) Янковас объяснил, что свое заявление в советское полпредство он сделал, надеясь на вознаграждение. Источниками «информации», тем, как подготовлялось покушение, суд, естественно, не заинтересовался (в действительности ни о каком вознаграждении Янковас при разговоре в советском полпредстве не заикался).

И опять виновным оказалась мелкая сошка. Как и в случае с нападением на советских дипкурьеров, подлинные организаторы провокации, стоявшие за спиной Янковаса, остались в тени.

Поджигатели войны продолжали свою провокационную деятельность, усиливали враждебные наскоки на Советский Союз.

12 мая 1927 года лондонская полиция учиняет налет на советскую торговую организацию «Аркос» и советское торговое представительство в Лондоне. Цель? Она выявилась спустя всего две недели, когда английское правительство разорвало дипломатические и торговые отношения с СССР, а в качестве обоснования этого враждебного акта снова фигурировали фальшивые документы, якобы захваченные при налете в торгпредстве. Это был сигнал другим капиталистическим странам организовать дипломатическую изоляцию СССР. Но и тут британские твердолобые просчитались: ни одно государство не последовало их примеру.

Вскоре – не без подсказки со стороны Лондона – чжанцзолиновские головорезы совершают бандитский набег на советское полпредство в Пекине. А спустя некоторое время в Варшаве белогвардейцы убивают крупного советского дипломата, полпреда СССР П. Л. Войкова.

***

Подвиг двух дипкурьеров, верных сынов Коммунистической партии товарищей Теодора Нетте и Иогана Махмасталя не забыт и никогда не будет забыт советским народом.

На мраморе памятника Нетте на Ваганьковском кладбище в Москве выбиты слова, написанные Демьяном Бедным:

 
Сраженный вражеским свинцом,
Я не последним был бойцом
Среди бойцов, погибших с честью.
Но смерть героям не страшна.
Смерть наша будет отмщена
Грядущей пролетарской местью.
 

Подвигу Нетте посвятил одно из своих замечательных стихотворений В. В. Маяковский. Это написанное летом 1926 года знаменитое «Товарищу Нетте – пароходу и человеку» было непосредственно навеяно увиденным в Ялте пароходом, носившим имя героя-дипкурьера.

В наши дни имя Теодора Нетте присвоено современному океанскому лесовозу. Чтут память Нетте и военные моряки. Имя героя начертано на борту одного из наших боевых кораблей.

Беззаветному героизму и любви к Родине учит подвиг Нетте наших ребят. И совсем не случайно вот уже много лет пионеры одного из отрядов 584-й школы Москвы называют себя теодоровцами. Получить право быть в рядах теодоровцев пионеры школы добиваются как высокой чести, которую надо заслужить успехами в учебе, труде и поведении. Такие отряды есть уже и в других школах.

В. В. Маяковский и Т. Нетте с большим уважением относились друг к другу. Выезжая за границу, поэт старался попасть на тот поезд и в тот вагон, в котором в очередной рейс с дипломатической почтой ехал Нетте.

Маяковский был глубоко потрясен смертью Нетте. Автора этих строк летом 1926 года Владимир Владимирович вновь и вновь расспрашивал о подробностях нападения.

– Настоящий был человек, его нельзя забыть… – задумчиво басил Маяковский, сжимая в больших руках свою толстую трость.

Когда мы говорили о том, что Нетте под дулами револьверов бандитов все же сумел первым открыть огонь и сразу вывел из строя одного из нападавших, Владимир Владимирович взволнованно сказал:

– Да, это Нетте… Такой, как он, не мог дрогнуть перед смертью…

И как понятны были в устах Маяковского, который тоже был бойцом, строки стихотворения, посвященного Нетте:

 
…Мне бы жить и жить,
сквозь годы мчась.
Но в конце хочу —
других желаний нету —
встретить я хочу
мой смертный час
так,
как встретил смерть
товарищ Нетте.
 

М. М. Цебоев
Встреча в Гонолулу
(О дипкурьере Е. Климеке)

Нижний Новгород. Мужская гимназия. За одной из парт два приятеля – Яша и Женя. Они большие друзья. Зимой мальчики вместе решали задачи, готовились к экзаменам, а летом целыми днями пропадали на Волге.

…Прошло много лет. Оба сверстника, делившие и радость, и горе, увлекавшиеся одними и теми же книгами и героями, пошли по одному пути – боевому пути борьбы с самодержавием, с властью капитала.

Яков Свердлов стал одним из виднейших деятелей ленинской партии, первым советским президентом.

Евгений Климек получил боевое крещение на баррикадах Пресни.

Вспоминал Е. М. Климек далекие годы своего детства, величавую Волгу, прозрачное голубое небо, горячий песок, бесконечные дали Заволжья.

– Часто сидели мы с Яшей на берегу с удочками, – рассказывал он. – Помню такой случай. Возвращались мы как-то с рыбалки. Я шел грустный, ни одной рыбешки не поймал. А у друга почти полное ведерко. Возле дома Яша взял мое ведерко и переложил в него часть своей добычи. «Несправедлива Волга. А ты ведь тоже трудился наравне со мной. Забирай рыбу», – сказал он и убежал. Несправедливости Яков Михайлович не терпел ни в чем.

Жизнь разбросала приятелей по разным местам. Но шли они к одной цели.

1905 год. Первая русская революция. Е. М. Климек – ее активный участник, частый «гость» полицейских участков и одиночных камер царских тюрем. А после баррикад Пресни над молодым человеком нависла угроза каторги. Спасаясь от царской охранки, Климек бежит за границу. Сначала Франция, потом Соединенные Штаты Америки. Многое пришлось повидать в эмиграции. На себе испытать все «прелести» капитализма.

Февральская революция застала Климека в США. И он сразу же решил – немедленно, любыми путями возвратиться на родину! В августе 1917 года Климек приезжает в Петроград и вступает в большевистскую партию.

Трудный рейд

После Октябрьской революции партия посылает Е. М. Климека на чекистскую работу. Он был в числе организаторов операции по ликвидации одного из наиболее злобных врагов Советской власти.

Это произошло в феврале 1921 года, когда Климек работал в особом отделе Туркестанского фронта. Потерпевшая поражение в решающих боях контрреволюция не унималась. То там, то здесь вспыхивали белогвардейские мятежи. Немалую опасность для Советской власти представляли банды атамана оренбургского казачьего войска.

На счету бандитов были тысячи и тысячи загубленных жизней рабочих, крестьян и казаков. Жестокость атамана поистине не знала предела. Все это постепенно вызывало ропот у части казаков, служивших у него. Участились случаи перехода обманутых на нашу сторону.

Части Красной Армии непрерывно теснили белобандитов. Под угрозой полного разгрома атаман с небольшим отрядом верных ему казаков сбежал в Синьцзян. Он обосновался в городе Чугучаке, недалеко от нашей границы. И, согласно полученным сведениям, развернул оттуда бурную деятельность по втягиванию наиболее реакционной части семиреченских казаков в вооруженные антисоветские банды. Для баев, кулаков, контрреволюционного офицерства и всякого темного сброда атаман был притягательной силой. Без его ликвидации нечего было и думать о нормальной жизни и работе в приграничных районах.

Вместе с председателем Семиреченского облчека Эйхмансом, вспоминал Е. М. Климек, мы ломали голову над тем, как пресечь действия атамана и его бандитов, совершавших разбойничьи налеты через границу на советскую территорию.

Однажды мы просидели с Эйхмансом до поздней ночи. И в конце концов приняли такое решение: послать к атаману людей, якобы направленных его сообщниками, и просить приехать инспектировать части, готовые вступить в его отряд. Весь вопрос заключался в том – кого направить?

И вдруг мне вспомнилась картина, которую я наблюдал сегодня утром. Арестованный белоказак вполголоса втолковывал охранявшему его красноармейцу:

– Не враг я народу, пойми, не враг! Ошибся я, поверил атаману. А правда-то за бедняками шла прямой дорогой.

– Это ты здесь так поешь, а попробуй отпусти тебя, обратно к своему махнешь. Знаем мы вас, – отвечал ему конвоир.

Упоминание о бывшем хозяине вызвало у казака такой припадок злобы, что он даже задохнулся:

– Что?! К атаману?! Да его растерзать на куски, и того мало, проклятого ирода. Лютой смертью бы ему, псу, подохнуть!

И он стал рассказывать о зверствах атамана, самолично расстреливавшего женщин и детей, о том, как его холуи отбирали у людей последнее имущество.

Угнали куда-то его брата, осиротили детей…

– Понял я этого атамана, его волчью суть, – возбужденно воскликнул казак. – Да и не только я. Многие натерпелись от него. Пощады ему теперь не видать. Я и сам, дай мне оружие, покончил бы с ним разом. Всадил бы пулю в его поганую рожу!

Я рассказал об этой сцене Эйхмансу.

– Не использовать ли этого казака? – предложил я.

– А вы уверены, что он выполнит задание? Не обманет?

– Считаю, есть основание верить ему.

Эйхманс, подумав, согласился.

– Решено, – заключил он. Вызвав к себе пленного казака, он долго беседовал с ним. Рассказал, за что борется Советская власть, кому служат и чего добиваются белые.

Казака освободили. Подобрали ему спутника – нашего надежного человека. Заготовили письмо на имя атамана. И через несколько дней двое хорошо вооруженных смельчаков, снабженные подложным письмом, уже мчались на быстрых конях к логову бандитов.

…Сменяли друг друга дни и ночи. Казаки все не возвращались. У некоторых стала закрадываться тревога: не поймали ли их?! Как в воду канули казаки.

Однажды ночью меня разбудил ординарец.

– К вам тут двое рвутся! Не могут, говорят, утра ждать!

Не сразу узнал я их, наших посланцев. Усталые, заросшие щетиной. Вот что они рассказали.

Преодолев нелегкую дорогу, они очутились в штаб-квартире белых в городе Чугучаке.

Вечерело.

Адъютант атамана помог привязать коней во дворе и, не подозревая ни о чем, побежал докладывать.

– Гонцы от семиреченских! – донесся из открытого окна голос адъютанта.

Их немедленно пригласили к атаману.

Казаки вошли в кабинет и протянули главарю бело-бандитов пакет. Адъютант остался в комнате.

– Ваше превосходительство, у нас секретный разговор, – сказал казак, указывая глазами на адъютанта. – Так нам приказано: без свидетелей…

По знаку атамана адъютант вышел, тщательно закрыв за собой дверь.

Атаман был рад прибытию посланцев: итак, вновь налаживаются связи с Семиречьем! Значит, не все потеряно. Есть надежда на возвращение, на поддержку со стороны казачества. Не ведал атаман, что жить ему осталось считанные минуты.

Едва, вскрыв опечатанный конверт, он углубился в чтение, как один из казаков быстро выхватил из-за пазухи наган и дважды выстрелил.

Сраженный пулями, атаман рухнул на пол. Вбежавший на шум адъютант был тоже убит наповал. Но из-за дверей доносился топот ног. Оставалось одно спасение – прыгать в окно. Не мешкая, казаки выпрыгнули во двор и вскочили на коней. Бешено залаяла овчарка. Из окна раздались беспорядочные выстрелы. Но смелые всадники уже умчались в наступающую темноту.

Только возвращаться им пришлось, чтобы запутать погоню, кружным путем и границу переходить в другом месте. Вот почему они так задержались с возвращением в Верный (Алма-Ату).