Текст книги "Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]"

Автор книги: Иван Майский

Соавторы: Виктор Попов,О. Герман,Аркадий Семенов,В. Бауман,Дмитрий Коротков,М. Цебоев,Евгений Рубинин,Михаил Сонкин,Евсей Шарапов,Семен Аралов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Через горные перевалы

Не так давно я прочитал в газете «Известия» корреспонденцию под заголовком «Магистраль дружбы». В ней говорилось о том, что афганские строители и советские специалисты проложили автомобильную дорогу через перевалы Гиндукуша, превратив глухие караванные тропы в современную трассу. В статье сообщалось, что в районе перевала Саланг, на высоте 3500 метров, пройдет транспортный туннель. И мне вспомнилось…

Весной 1920 года я получил задание отправиться в Кабул с дипломатической почтой. Связь со столицей Афганистана была тогда чрезвычайно трудной. Не существовало не только железных, но и простых шоссейных дорог (не говоря уже о воздушном сообщении). В этих условиях предстояло преодолеть, следуя караванными тропами, высокогорные перевалы Гиндукуша, которые, кстати говоря, были доступны для вьючного и колесного движения всего лишь месяца три в году.

Поэтому, прежде чем отправиться в дорогу, долго обсуждали маршрут. В конце концов выбрали путь через Кушку – Герат протяженностью свыше тысячи километров. Лошадей должны были дать наши пограничники в Кушке – последнем советском пункте на границе с Афганистаном.

По указанию местных властей нам, то есть мне и трем помощникам, сопровождавшим меня до Кабула, выделили старенький пассажирский железнодорожный вагон бывшего 3-го класса. До Кушки ехали медленно, со многими остановками; вагон скрипел, кряхтел и чуть не разваливался на ходу. Поезда ходили редко, тысячи людей скапливались на станциях.

В Кушке явился к коменданту крепости, объяснил наше задание. Комендант был, видимо, из старых офицеров, пожилой, очень внимательный. Хорошо знал Среднюю Азию, и я, не знакомый с местными условиями, получил от него много добрых и полезных советов. С его помощью подобрали лошадей. У него же узнали, что в районе время от времени появлялись шайки вооруженных верховых – не то басмачей, не то еще каких-то бандитов, и поэтому в целях безопасности нам выделили еще двух красноармейцев.

До границы добрались без приключений и, подъехав к первому афганскому пограничному посту, распрощались с сопровождавшими красноармейцами, передали с ними приветы и письма к родным, так как знали – такая возможность представится вновь очень не скоро.

Закончив все эти дела, двинулись в глубь Афганистана. Первая остановка была у крепости Челдухтаран. Встретили нас здесь очень дружелюбно. Видимо, сюда уже дошли вести об установлении добрых отношений между нашими странами, о том, что Советская Россия первой признала Афганистан и протянула ему руку добрососедства и дружбы.

Купили несколько крепких верховых лошадей и мулов, почту погрузили на мулов и караваном выехали в Герат. Отсюда начиналась длинная и опасная дорога.

Солнце палило немилосердно. Узкая тропка, петляющая по краю гор над пропастями, грохот падающих камней, редкая, скудная растительность… Лошади, привычные к горным дорогам, деловито шагали по тропке. Сзади, опустив головы, тянулись мулы, нагруженные нашими вещами, дипломатической почтой, мешками с газетами, продовольствием. Впереди ехал проводник. На всякий случай не выпускали из рук винтовок.

Только через много часов, предельно усталые, добрались мы до первого караван-сарая. Короткий отдых, и снова – горы, солнце, камни…

Готовясь к пути через горные перевалы, в одном из караван-сараев приобрели, по совету афганцев, огромные меховые шубы, которые потом не только спасали от холода, но и служили хорошей постелью, защищали от скорпионов и других насекомых.

Путешествие было неспокойным. Как-то, спускаясь с небольшого перевала к горной реке, мы заметили группу вооруженных верховых, которые при нашем приближении рассыпались в цепь и начали нас окружать.

– Бандиты… – шепнул один из сопровождавших нас военных.

Верховых было человек десять – двенадцать. Наши аскеры взяли винтовки наизготовку. Я распорядился прикрыть мулов и верховых лошадей с почтой. Поставили их в середину, а сами с винтовками наизготовку решили опередить нападавших. Аскеры с гиком, стреляя на ходу, рысью бросились на основную группу, а мы открыли стрельбу по тем, которые обходили нас сзади. Увидев, что перед ними не караван торговцев, а вооруженный отряд, банда начала отходить и скрылась в горах. Много в ту пору по дорогам Афганистана бродило вооруженных шаек. Были это и обычный уголовный сброд, и английские наемники, и остатки басмаческих отрядов.

День за днем продвигался наш караван по афганской земле. Во всех селениях жители, узнав, что мы из Советской России, встречали нас с большим радушием, как друзей. Отдыхали ночами, когда было прохладно. Закутываясь с головой в шубу, спали сном смертельно уставших людей. Дипломатическую почту на ночлеге клали в середину, а сами располагались кругом. Если была возможность, разжигали костер. Один всегда бодрствовал в карауле.

Наконец впереди показался Герат. Чудесен был вид с горы на долину, где среди зеленых чинар и цветущих абрикосовых садов расположился этот древний город, через который с незапамятных времен пролегали караванные пути на Иран, Индию, Китай. Усталые, много дней не видевшие почти ничего, кроме камня и голой земли, мы были поражены красотой города с его мечетями, высокими минаретами, мозаикой красивых построек.

В Герате было советское консульство. Радостно встретили нас товарищи. На другой день вместе с генеральным консулом нанесли визит генерал-губернатору провинции Мухаммеду Сервархану. Губернатор принял нас очень гостеприимно. Долго беседовали, говорили о дружбе советского и афганского народов, о будущем обеих стран. Сервархан интересовался нашим дальнейшим путешествием. На следующий день нам по его распоряжению привели несколько сильных и выносливых лошадей.

После отдыха в Герате снова в путь, но уже на свежих и сильных лошадях, достаточно снабженные всем необходимым.

Те же узенькие тропки над бездной, каменистые русла высохших рек, палящее солнце и ни малейшей тени. Мы так тяжело переносили изнуряющий зной, что решили ехать по ночам, а днем где-нибудь скрываться в тени и отдыхать. Но из этого ничего не вышло. В ночной тьме – а ночи здесь такие, что не видно собственной руки, – было легко свалиться в пропасть, и никто не узнал бы, где погибли дипкурьер Иван Бауман и его товарищи.

Почти весь путь – на огромной высоте, среди раскаленных камней. Тропинкой через очередной перевал, а затем спуск, который тяжелее, чем подъем. Тяжелые тюки с почтой сползают на шею лошади, тянут ее вниз; приходится часто останавливаться и поправлять поклажу.

Неподалеку от Кандагара случилось происшествие, которое могло кончиться плохо. При переходе какой-то бурной горной реки одна из вьючных лошадей поскользнулась и скатилась в реку. Ее вместе с тюками понесло быстрым течением. Раздумывать не было времени. Каждая секунда промедления грозила гибелью лошади и почты. Соскочив с седла, я бросился в реку, быстро настиг лошадь. С огромным трудом помог ей выбраться на берег. Перепуганное животное дрожало мелкой дрожью. С помощью товарищей снял с нее тюки. Пришлось вынуть из тюков всю почту и сушить мокрые пакеты на горячих камнях.

В Кандагаре советского консульства не было, но, видимо, предупрежденные генерал-губернатором Гератской провинции местные власти встретили нас очень заботливо. С удовольствием помылись, привели себя в порядок и немного отдохнули. Отдохнули и хорошо накормленные лошади. На дорогу снабдили всем, что было нужно, вплоть до фруктов и сладостей.

Далее путь лежал в Кабул.

…Снова начался подъем. Лошади, до сих пор спокойно ступавшие по каменистой тропе, вдруг заволновались. Вставали на дыбы, ржали, пытались выбросить нас из седла. Мы никак не могли понять, в чем дело, пока неожиданно, немного выше, на горном «серпантине», не показались идущие навстречу огромные слоны с проводниками и большими тюками на спинах. Шли они спокойно, медленно, с покачивающимися хоботами. Их-то и испугались наши лошади.

Как избежать встречи со слонами? Свернуть некуда, тропинка узкая. Пришлось остановить отряд. Проводник торопливо ушел искать обход и, к счастью, нашел в скале довольно широкий выступ. Загнав туда лошадей и крепко держа их под уздцы, мы кое-как разминулись со слонами (они не обратили на нас ровно никакого внимания).

За свою долгую дипкурьерскую службу я бывал в разных положениях. Летал на самолетах, плавал на подводных лодках, но встречаться со слонами на узкой горной тропке больше не доводилось!

Наконец взят последний перевал и начался спуск в Кабульскую долину. Лошади спотыкались от усталости. Эти прекрасные, сильные кони, которых нам дали в Герате, превратились в заморенных, еле передвигавших ноги кляч. Тысяча километров трудной горной дороги под палящим солнцем, 43 дня пути измотали и нас.

Наконец въехали в Кабул. В полпредстве нас ждали с нетерпением. Ведь мы привезли не только дипломатическую почту, но и письма родных и друзей, приветы и новости из Советской России. Месяц прожили мы в афганской столице, знакомились с городом и его жителями, обычаями и нравами народа.

В то время Кабул насчитывал немногим более 100 тысяч жителей. Здесь было несколько небольших заводов, много мечетей, богатые особняки и дворцы. Но облик города определялся множеством низких глинобитных домиков на узких улочках, базарами, лавчонками мелких торговцев, всевозможными закусочными и чайханами.

Перед отъездом долго обдумывали обратный маршрут. В почте были срочные пакеты, которые нужно было доставить возможно быстрее, и поэтому прежний маршрут, по которому мы ехали в Кабул, был отвергнут как слишком продолжительный. Остановились на труднейшем «восточном» варианте – через Ташкурган, Мазари-Шериф, Термез. Маршрут этот значительно короче, чем через Герат, но более опасный и, главное, неизвестный для нас. Но выбора не было. Получили почту, навьючили вещами и продовольствием мулов, оседлали лошадей, которые за месяц отдохнули и откормились, и, сопровождаемые добрыми пожеланиями, двинулись на родину.

Гиндукуш… Наиболее доступные перевалы этого гигантского горного хребта находились на высоте трех, а то и пяти тысяч метров. Тропки были так узки, повороты столь часты, что иной раз, не зная, как направить лошадь, мы бросали поводья, предоставив умным животным самим отыскивать дорогу, всецело на них полагаясь. И, нужно сказать, инстинкт животных ни разу не подвел. Лошади, не ошибаясь, с невероятной осторожностью пробирались по кручам, и ни один камешек не скатывался вниз под их копытами.

Добрались до селения Чарикар, где дорога разветвлялась. Один путь, так называемый Батиановский, шел мимо какого-то древнего пещерного города; им пользовались торговые караваны. Другой – через высокогорный перевал Саланг и местечко Доши, по уверениям проводников, был гораздо более короткий. Но надо было преодолеть перевал Саланг на высоте 3500 метров. Как говорили местные жители, по этой дороге никогда не ступала нога европейца. И все же, понимая всю тяжесть предстоящего пути, пришлось выбрать именно его. Почта в Москву была срочной, и этим определялось все остальное.

На перевал вела совсем узкая тропка. Миновали последнее горное селение. Впереди Саланг. Начался трудный подъем. Едва отошли от селений на несколько сот метров, закрутила метель. Снег заносил тропку, залеплял глаза. Ветер все более крепчал, лошади по брюхо проваливались в снег. Промаявшись так несколько часов, вконец выбившись из сил и боясь свалиться в пропасть, добрели до какой-то пещеры и забрались в нее, чтобы переждать непогоду.

Трое суток не утихала метель, и только наутро четвертого дня мы смогли продолжить путь к перевалу. Солнце и потрясающей яркости снег слепили глаза – конечно, никаких светозащитных очков у нас не было. Появились головные боли и слабость: сказывалась высота.

Наконец дотащились до перевала. Впереди, с боков и сзади высились покрытые снегом горы. Прошли высшую точку и начали спуск, который занял почти сутки. Далеко внизу показались клочки зеленой земли. Стало теплее. Это означало – самое трудное позади! Мазари-Шериф был уже близко. Дорога стала шире. Начали встречаться караваны, одиночные всадники, пешеходы.

Отдохнув в Мазари-Шерифе (как было радостно побыть среди своих, советских людей, поспать в тепле, в чистой постели, выпить горячего чая), двинулись к советской границе. Дружески распрощавшись с афганскими проводниками, подъехали к Амударье. Переправились. И вот Термез. Далее мы рассчитывали ехать вполне цивилизованно – поездом. Но нашим приключениям не суждено было окончиться. Оказалось, что железная дорога до самого Чарджоу разрушена и сообщение прервано.

Решили плыть по Амударье. Пришлось снова искать транспорт, да такой, которым мне еще ни разу в своей дипкурьерской работе не приходилось пользоваться, – обычную лодку! С помощью товарищей из местного Совета наняли несколько лодок с гребцами, погрузили почту, и начался новый этап нашего путешествия.

Перед отъездом нас предупредили, что по обоим берегам реки бродят остатки разгромленных банд басмачей и всякого иного сброда. Пришлось проверить оружие и ради предосторожности плыть посредине, не приближаясь к берегам. Течение Амударьи, как известно, очень быстрое, и мы надеялись свое речное путешествие закончить в короткий срок.

Как-то под вечер, на третий день плавания, услышали крики с берега. Какие-то люди требовали, чтобы мы подплыли. Предчувствуя недоброе, решили плыть молча, не отвечая. С берега послышались выстрелы. Стреляли из винтовок. Мы легли на дно, прикрывшись мешками с продовольствием и почтой, и открыли ответный огонь. К счастью, темнело быстро. Мы дружно налегли на весла, и вскоре были далеко. В лодках мы обнаружили несколько пробоин, четыре или пять пуль попали в мешки с диппочтой. Отметины на память!

В Чарджоу пересели наконец в поезд и благополучно прибыли в Москву. Это был, пожалуй, самый тяжелый и напряженный рейс за все время моей дипкурьерской службы.

На подводной лодке в Турцию

1922 год. Турецкий народ, руководимый Мустафой Кемалем – Ататюрком, вел напряженную борьбу с англо-греческими интервентами, вторгшимися в страну. Советское правительство, первым признавшее правительство Кемаля и установившее с ним дипломатические отношения, с огромным сочувствием относилось к героической борьбе турецкого народа за свою независимость и оказывало ему большую помощь.

В разгар этой борьбы, когда английские и греческие военно-морские силы, блокировавшие порты Турции, пиратствовали в Черном море, я получил задание доставить почту нашему посольству в Анкаре. Мне также поручено было сопровождать в дороге возвращавшегося из Москвы в Анкару уполномоченного турецкого правительства, если не ошибаюсь, доктора Ризу Нур-бея, депутата Великого национального собрания Турции. (В Москве он вел переговоры с Советским правительством.) В качестве сопровождающего мне дали питерского рабочего, красногвардейца товарища Желтикова.

Из Москвы до Севастополя ехали в одном вагоне с турецким дипломатом. Он прекрасно владел немецким языком, который немного знал и я, и в дороге мы долго беседовали. Естественно, разговор шел об освободительной борьбе, которую ведет турецкий народ, о победе революции в России. Риза Нур-бей делился впечатлениями о встречах в Москве, об оказанном ему гостеприимстве; весьма высоко отзывался о наших государственных деятелях, с которыми ему пришлось встречаться. Говорил о будущем своей страны, находя много общего между Советской Россией и Турцией, о Кемале, о Ленине. Впрочем, о многих вещах Риза Нур-бей судил наивно, не понимая корней нашей рабоче-крестьянской революции и пути к социализму.

В Севастополе турецкого дипломата тепло встретили представители местных властей и сотрудники агентства НКИД. Вскоре нас на катере перевезли на подводную лодку, стоявшую недалеко от пристани.

Я впервые видел подводную лодку. Теперь к другим видам транспорта, которыми тогда пользовались дипкурьеры, прибавлялся еще и подводный!

Подводная лодка была выбрана из-за опасности «встречи» с английскими или греческими военными судами, шнырявшими в Черном море. Надводным кораблем, видимо, нельзя было почему-либо воспользоваться, хотя дипкурьеры в тот период совершали переход через Черное море и на других судах, в том числе и на миноносцах.

С опаской ступили мы на скользкое железо лодки и опустились вниз. Узенькие проходы, бесконечное количество всевозможных приборов, труб, проводов, каждый сантиметр занят механизмами.

В отсеке для команды моряки отдыхали и принимали пищу. Подвесные койки и небольшой стол составляли всю обстановку. В этом же отсеке устроили и турецкого дипломата и нас, его сопровождавших. Сначала шли в надводном положении. Сильно штормило, и лодку отчаянно качало. К горлу подступала тошнота. Так продолжалось, пока лодка не ушла на глубину.

Под водой качки не чувствовалось, но легче не стало. Напротив. Было мало воздуха, остро чувствовался недостаток кислорода. Часы, проведенные под водой, были тяжелы даже для нас, выносливых и крепких молодых людей. А нашему гостю стало совсем плохо. Он лежал не шевелясь, бледный, не произнося ни одного слова. Была очень трогательна забота со стороны команды лодки. Все старались как-то облегчить состояние нашего гостя. Тот понимал искренние чувства моряков и горячо их благодарил.

Наконец лодка начала всплывать. Были открыты люки, и свежий морской воздух ворвался в душное помещение. Оказывается, мы были уже вблизи турецкого города Синопа. Опасность встречи с англо-греческими кораблями осталась позади.

В порту Риза Нур-бея торжественно встречали городские власти Синопа, от которого он был депутатом Великого национального собрания. Советских моряков турки горячо поблагодарили и даже устроили в их честь банкет.

Наутро я с Желтиковым выехал в Анкару. Нам предоставили высокую, на двух больших колесах арбу, запряженную парой сильных лошадей. Для охраны в пути местные власти выделили шесть вооруженных кавалеристов. Было очень жарко. Августовское горячее солнце пекло вовсю; ветер носил тучи горячего песка, который забивался в рот, нос, глаза.

Я был предупрежден, что в дипломатической почте было срочное письмо Г. В Чичерина нашему полпреду в Турции С. И. Аралову. Поэтому ехали почти без остановок, быстро меняли уставших лошадей, не теряя даром ни минуты.

Несколько дней продолжался наш путь по пескам и камням Центральной Анатолии. Наконец въехали в Анкару. Немедленно по приезде вручил С. И. Аралову письмо Г. В. Чичерина. Полпред расспрашивал нас о дороге, о Москве и в свою очередь рассказал о положении в Турции. Сейчас, сказал он, создалось очень напряженное положение. Войска интервентов находятся на подступах к Анкаре, пытаются окружить ее. Нужно было незамедлительно выезжать в Кайсери, куда уже эвакуированы сотрудники полпредства.

Не отдохнув, мы выехали в Кайсери. В канцелярии полпредства забрали почту, запаковали ее и сразу же двинулись в обратный путь, но теперь уже не на Синоп, а в Самсун; нам сказали, что в этом порту мы скорее найдем какое-либо нейтральное судно, которое идет в один из советских портов.

В Самсуне через несколько дней ожидания мы договорились с капитаном одного из кораблей итальянской пароходной компании «Ллойд Триестино», и он согласился доставить нас до Батума.

Так – на подводной лодке, арбе и пароходе я совершил путешествие в Турцию.

Всем смертям назло…

В наше время основным видом транспорта для дипкурьеров служит авиация, а в 20-х годах гражданская авиация была еще в младенческом возрасте; самолеты презрительно называли «этажерками», летающими гробами или другими подобными терминами. И все они были не столь уж далеки от истины.

Уж очень несолидно выглядел тогдашний транспортный самолет. Любая непогода, любой ветер были ему опасны. Вспоминаю, как-то на заре авиации в одном из журналов появился такой рисунок. Летчик в шлеме склонился над приборами в своей открытой всем ветрам кабине, а сзади него стоит ухмыляющийся скелет с косой; надпись гласила: «Постоянный спутник авиатора».

Да, полет в те годы был сопряжен с немалым риском. Но скорость все же была большим выигрышем. Хотя и далеко не всегда. Нередко из-за различных неполадок либо в моторе, либо в других частях аэроплана «воздушная почта» шла медленнее, чем на арбе, которой приходилось пользоваться в поездках по странам Востока.

Большинство полетов были удачными, но некоторые чуть не стоили мне жизни. Они мне, конечно, особенно запомнились.

По договоренности с немецким авиационным обществом «Дерулюфт» самолеты типа «фоккер» обслуживали авиационную линию, связывавшую Москву с Германией (своих гражданских транспортных организаций мы еще не имели). Непрочным сооружением были «фоккеры», хоть они и славились по тем временам. Металлические трубки, брезент и деревянные планки были основными материалами, из которых изготовлялись эти машины. О мощности мотора и грузоподъемности их можно было судить по тому, с какой тщательностью взвешивался груз, прежде чем поднимать его в самолет; при трех пассажирах (больше не разрешалось, да и места не было) груз взвешивался особенно тщательно. Нередко возникал такой разговор.

– Самолет не поднимется из-за перегрузки, – заявлял пилот и требовал уменьшить вес багажа.

– Но чемоданы весят не больше установленной нормы, – доказывали мы.

Зато пассажиры тяжелее обычных, – парировал пилот и бросал на нас красноречивые взгляды. (Действительно, на свое здоровье дипкурьеры не жаловались.) Наконец приходили к соглашению. С трудом «фоккеры» отрывались от земли и со скоростью, немного превышавшей скорость хорошего автомобиля, летели.

Первая авиакатастрофа, в которую я попал, произошла близ Смоленска, где предполагалась небольшая остановка. Внезапно мотор заглох, и самолет начал падать. Сначала он как бы планировал, а затем земля начала приближаться с огромной быстротой.

«Конец!» – мелькнула мысль. Потом страшный удар и тьма… Не знаю, сколько времени пролежал, прежде чем пришел в себя. С трудом повернул голову. Страшная боль во всем теле, кругом какая-то жидкая грязь. Одежда уже промокла насквозь, видимо, это и помогло быстрее очнуться.

Самолет перевернулся вверх колесами. Летчики и мои два товарища лежат, наполовину погрузившись в жидкую грязь болота. Никто не подает признаков жизни.

Пытался закричать, встать на ноги. Ничего не получается, тело налито какой-то тупой и острой болью. Особенно болела правая рука.

«Надо спасать почту», – мелькнула мысль. Откуда-то появились силы. С великим трудом, ползком, погружаясь в мутную жижу, тащу за собой чемоданы с почтой. Прополз несколько шагов. И снова потерял сознание.

…Послышались чьи-то голоса. Открыл глаза, увидел нескольких деревенских ребятишек.

– Помогите, – прошептал я. – Бегите в деревню, пусть придут взрослые.

Ребятишки убежали, видимо, поняли, что от них требовали. Послышались стоны. Это понемногу начали приходить в себя мои спутники. Им было еще хуже, чем мне. У некоторых лица и одежда в крови. Видимо, я упал более удачно.

Прошло несколько часов. Я лежал у чемоданов, когда прибыла санитарная машина с врачом и сестрой. В нее начали укладывать пострадавших; хотели тащить и меня, но я решительно отказался. Врач возмущался, но, видя, что меня не переубедить, оставил в покое, устроив меня на сухом месте, на одеяле и перевязав руку.

– Вызывайте самолет, – твердил я, – звоните в Москву, немедленно самолет! У меня важная почта.

Я знал, что «Дерулюфт» по договору в случае аварии обязан был предоставить другой самолет.

И действительно, к вечеру на лугу приземлился самолет. С трудом, в еще сырой одежде я втиснулся со своими чемоданами в узкую кабину. Попрыгав по кочкам, самолет оторвался от земли и взял курс на Берлин. Через некоторое время на берлинском аэродроме меня встречали сотрудники нашего полпредства. Они уже знали об аварии; приняли чемоданы и портфели с секретными документами и тотчас же отвезли в больницу. В больнице я пролежал недели три; лечили руку, да и весь я был изрядно помят. Только через месяц я смог отправиться в очередной рейс.

Несколько полетов после этой аварии прошли благополучно. Но в том же году произошла еще одна неприятность.

Получив почту и багаж в нашем берлинском полпредстве, я выехал в Кенигсберг, где должен был пересесть в самолет. Тогдашнее состояние авиационной техники было таково, что самолеты, выполнявшие рейсы от Москвы до Берлина, обычно делали остановку в Кенигсберге. На аэродроме стали грузить багаж, и опять начались споры с летчиками по поводу веса багажа. Наконец взлет. Ясное, безоблачное небо, безветренная погода обещали спокойный перелет. Я уже мечтал о том, как отдохну дома, как вдруг раздался какой-то треск, в моторе что-то рвануло, и он мгновенно остановился. Самолет пошел вниз. Под нами расстилался лес. Пилот, силясь предотвратить катастрофу, стал планировать прямо на верхушки деревьев, используя их как амортизаторы. Сильный удар по верхушкам сосен, и машина начала сползать боком на землю, ломая пропеллером и крыльями ветки. Уже совсем близко от земли я вывалился из кабины. Сначала даже не почувствовал боли, лишь на секунду потерял сознание, но быстро очнулся. Летчик и механик получили тяжелые ранения, два сотрудника нашего полпредства, летевшие со мной, почти не пострадали.

Уложили летчиков на брезент, кое-как перевязали; механик был тяжело ранен в голову, и, видимо, у него был поврежден глаз. Посоветовавшись, решили отправить одного из наших сотрудников, хорошо знавшего немецкий язык, искать помощи.

Положение было трудным. Находились мы в Восточной Пруссии, упали, видимо, никем не замеченные.

Что делать? Как обеспечить сохранность диппочты и ее доставку?

Надо было ждать какого-нибудь транспорта. Сложив в кучу баулы и чемоданы, вдвоем в лесу напряженно ждали возвращения нашего посланца. Как могли, помогали раненым летчикам.

Через два часа приехал грузовик и на нем несколько человек, в том числе и полицейский. Один из прибывших произвел отвратительное впечатление. И хотя наш посланный, конечно, никому не сказал, что в самолете был дипкурьер с почтой, этот тип ни на минуту не отходил от меня, ощупывая глазами мои баулы и мешки с сургучными печатями. Прибывшие долго выспрашивали, кто мы. Пришлось показать дипломатические паспорта, а заодно и демонстративно держать руку в кармане, где лежал пистолет.

Наконец погрузили летчиков, багаж и двинулись в Кенигсберг. Раненых оставили в ближайшей больнице. Извещенные нашей телеграммой об аварии в лесу, нас встретили на вокзале и помогли уже поездом отправиться в Москву.