Текст книги "Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]"
Автор книги: Иван Майский
Соавторы: Виктор Попов,О. Герман,Аркадий Семенов,В. Бауман,Дмитрий Коротков,М. Цебоев,Евгений Рубинин,Михаил Сонкин,Евсей Шарапов,Семен Аралов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
Встреча с Кржижановским
Делегацию СССР на празднование десятилетия Турецкой республики возглавлял Климент Ефремович Ворошилов. В состав делегации входили С. М. Буденный, А. С. Бубнов, Г. М. Кржижановский и Л. М. Карахан. Мне было поручено сопровождать делегацию.
Старшим, и не только по возрасту в нашей делегации, но и по партийному стажу, был Глеб Максимилианович Кржижановский. И все члены делегации относились к нему с огромным уважением. Он отлично говорил по-французски, а при беседах в Турции это особенно ценно. В течение двух недель я имел счастье общаться с этим чрезвычайно скромным и обаятельным человеком. Не будучи профессиональным дипломатом, он с удивительным тактом и умением помогал решать важные дипломатические вопросы.
С огромным вниманием мы слушали рассказы Глеба Максимилиановича о его работе в Совете Народных Комиссаров, встречах с В. И. Лениным. Была у Кржижановского одна «слабость». Он страстно любил молодежь. Вспоминается такой случай. Турецкие представители, которые были прикомандированы к советской делегации, решили показать гостям один из индустриальных городов Турции – Измир с его знаменитым шелкопрядильным производством. На пароходе мы поехали в Измир и прибыли туда как раз 7 ноября. Вали (губернатор) дал большой прием в честь советской делегации. После обеда который проходил во дворце вали, Глебу Максимилиановичу за чем-то понадобилось съездить на пароход, на котором мы жили, пока находились в Измире. А в это время там наша молодежь из числа сотрудников, сопровождавших делегацию, устроила по случаю праздника большое гуляние и веселилась как дома – с песнями и плясками. Глеба Максимилиановича встретили с восторгом и стали упрашивать остаться. Кржижановскому и самому очень не хотелось расставаться с молодежной компанией, и он попросил съездить во дворец и сказать К. Е. Ворошилову, что он-де – если спросит вали – себя неважно чувствует…
Когда делегаты вернулись с приема, празднество на корабле еще продолжалось. Молодежь слушала воспоминания Глеба Максимилиановича о былом, хором пели революционные песни. Особенно нравилась всем «Варшавянка», автором русского текста которой был Кржижановский…
«Красный посол»
И еще об одном соратнике В. И. Ленина хочется немного рассказать. О революционерке, которая отдала всю жизнь делу народа, героической женщине – Александре Михайловне Коллонтай.
Мне довелось неоднократно встречаться с Александрой Михайловной, работая в 20-х и 30-х годах в Народном комиссариате по иностранным делам.
Первая встреча относится к лету 1919 года, когда я служил при наркомвоенморе Украины Н. И. Подвойском. Как-то Подвойский поручил побывать у Дыбенко и попросить его и А. М. Коллонтай присутствовать на митинге в пятом полку.
Когда я приехал в гостиницу, где жил Дыбенко, он выслушал меня и познакомил с невысокой, очень красивой женщиной, сказав: «Знакомьтесь, это моя жена Александра Михайловна».
Так вот она какая! В те годы Коллонтай была очень популярна, ее знали по страстным, неотразимо убедительным выступлениям на митингах, собраниях, статьям в газетах. Много говорили о ней, восхищаясь ее целеустремленностью, железной волей и женственностью. Во всех этих качествах А. М. Коллонтай я вскоре убедился, так сказать, воочию, с восхищением слушая ее выступление перед красноармейцами.
Большой революционный путь прошла дочь генерала русской армии. «Разве можно быть счастливой, разве можно радоваться жизни… если кругом столько мук, несправедливости, угнетения? Вот почему я пошла в революцию и стала коммунисткой», – объясняла Александра Михайловна, почему она порвала со своей средой. А в год вступления в большевистскую партию (1915) писала в своем дневнике: «Это приобщение к тому революционному крылу, которое будут многие годы поносить, клясть, преследовать… Быть может, на этом пути ждет много новых страданий, боли, потребуются еще и еще жертвы!!! Я знала, что это новый и, быть может, тернистый путь, но было радостно, – путь серьезный. Так надо!..»
В марте 1917 года А. М. Коллонтай возвратилась из эмиграции в Петроград. Она вошла в состав Исполкома Петроградского Совета от большевистской военной организации. Вела большую агитационную работу среди солдат и матросов. Правительство Керенского после июльских дней 1917 года арестовало ее. VI съезд РСДРП (б) заочно избрал ее членом Центрального Комитета партии. Вскоре удалось добиться ее освобождения.
…В 1926 году я, будучи дипкурьером, побывал в Норвегии. В то время был установлен такой порядок, что полпред или советник принимали прибывающих дипкурьеров, беседовали с ними. Так у меня произошла новая встреча с Александрой Михайловной, в то время советским полпредом в Осло. Я напомнил ей о солдатском митинге в Киеве в 1919 году. Коллонтай, оказывается, хорошо помнила те дни, и мы долго говорили о событиях гражданской войны.
С большим юмором Александра Михайловна рассказывала о своей дипломатической работе, о том, как иногда бывает трудно с церемониалом, который существует при дворе короля, где часто приходится бывать на дипломатических приемах, и как каждый раз с шефом протокола «приходится решать много необычных вопросов, особенно о форме своей одежды». Ведь она была только одна женщина в дипломатическом корпусе!
Когда в середине 30-х годов я работал в нашем посольстве во Франции и выезжал во время сессий Лиги наций в Женеву, то всегда с удовольствием встречал А. М. Коллонтай, которая была членом делегации. Она по-прежнему была неутомима, целеустремленна и – обаятельно женственна.
Делегаты Лиги наций относились к ней с большим уважением, и, когда она выступала на сессии Лиги, не только все кресла были заняты (что редко бывало во время других выступлений), но и для гостей не хватало места. Все стремились послушать эту удивительную женщину, посланницу социалистического государства, ленинского «красного посла».
В свое время А. М. Коллонтай писала: «Я все готова перенести, лишь бы сознание жило в душе, что жизнь прожита не напрасно, что мой опыт кому-то послужит…» Все мы теперь знаем, как много успела сделать за свою жизнь эта пламенная революционерка.
***
Великий Октябрь покончил с господством угнетателей в нашей стране, вывел трудовой народ на путь свободы и счастья. Многие из тех, кому победа революции пришлась не по нутру, бежали за границу с остатками разгромленных белых армий Деникина, Врангеля, Колчака, Юденича, обосновались в Константинополе, Сербии, Франции, Китае. Было среди эмигрантов немало людей, которые оказались за рубежом случайно и искренне стремились вернуться на Родину. Наши консульства в 20-е годы буквально осаждались теми, кто желал вернуться домой, и многим из них эту возможность предоставляли.
Сквозь кордоны буржуазной пропаганды и беспардонной антисоветской клеветы все чаще и чаще просачивались в капиталистические страны сведения об успехах первых пятилеток, правда о первой в мире стране социализма, о грандиозных планах ленинской партии. И эта правда, пусть даже в сильно усеченном виде, отрезвляюще действовала на многих заблуждавшихся или дезинформированных людей.
Значительная часть эмигрантской интеллигенции решительно порывала с белогвардейщиной и добивалась возвращения в СССР. В 30-х годах вернулись на Родину писатель Куприн, художник Билибин, композитор Прокофьев, дочь художника Серова, знаменитый тенор Александр Давыдов. Мы имели возможность видеть в Париже некоторые прямо-таки драматические сцены, когда «возвращенцы», получившие визы на право въезда в СССР, плакали, целовали советские паспорта.
Нужно сказать, что для многих «возвращенцев» хлопоты о визах были сопряжены с опасностью для жизни: белоэмигранты подвергали их травле, угрожали. Вот почему отъезд в СССР держался в секрете. Мне довелось помочь выехать в Советский Союз Куприну, Давыдову и дочери Серова. Это было не столь уж легкое поручение…
Когда в газетах появились сообщения о возвращении этих людей на Родину, в белоэмигрантском стане начался дикий вой: мол, большевики «похитили» Куприна, Давыдова и Серову и «насильно вывезли» их в Россию. В ответ на это было опубликовано заявление, в котором «похищенные» и «насильно вывезенные» писали, как они счастливы, что им разрешили вернуться, и обращались ко всем, кто еще сомневался в прочности и крепости Страны Советов, отбросить сомнения и вернуться на Родину.
Когда спустя некоторое время я был в Москве и встретился с некоторыми бывшими эмигрантами, которым помогли выбраться из белогвардейского болота, я почувствовал искреннее удовлетворение: эти люди буквально воскресли. Они вновь обрели Отчизну, а это ли не самое великое счастье!
…Много пришлось повидать в жизни – и хорошего и плохого. Но свою работу дипкурьером я никогда не забуду.
Владимир Васильевич Рудим
Баллада о трудных дорогах
(О дипкурьере В. Урасове)
Крупицы биографии
В декабре 1906 года пермское полицейское управление было потрясено чрезвычайным происшествием: ночью на Большой Ямской улице у полицейского Еропкина неизвестные срезали револьвер. Даже сам Еропкин не мог толком объяснить, как он лишился своего «смитвессона».
А дело было вот как: двое парней угостили озябшего Еропкина папиросами собственного изготовления. Папиросы были начинены снотворным. Когда блюститель порядка захрапел, парни (они были из боевой патрульной дружины большевиков) спокойно перерезали ремни кобуры.
Один из дружинников был Владимир Урасов. Тогда ему едва исполнилось шестнадцать. Но он, сын сапожника, ученик слесаря судоремонтного завода, уже был сознательным пролетарским бойцом. В том, девятьсот шестом, году Владимир стал членом РСДРП.
Школу Владимир посещал всего пять зим: нужда заставила пойти работать. Однако учеба продолжалась – более трудная, более сложная. Старшие товарищи по партии передавали ему свой опыт конспирации, показывали, как делать фитильные бомбы-«македонки», учили сооружать баррикады…
Год 1907-й. Январь. В городском театре идет спектакль. И вдруг откуда-то сверху полетели, мягко шелестя, белые листки. Листовки! Большевистские листовки! В зале экстренно зажгли свет. Полицейские бросились на галерку: оттуда летела «крамола». Хватали всех подозрительных. Так Урасов был впервые арестован. Это он бросал листовки. Под его сиденьем нашли одну.
Потом суд и приговор: ссылка на два года в Вологодскую губернию. Члены РСДРП, попавшие в далекий Вельск, не сидели сложа руки – изучали книги по политэкономии, философии, слушали лекции более образованных партийцев.
…Урасова, возвратившегося из ссылки, нигде не принимали на работу – неблагонадежен! Стал сапожничать; вместе с отцом. Продолжал помогать партии. Чувствовал: вот-вот снова арестуют. И решил ехать в Петербург. Паспорт на чужое имя и адреса явок были получены еще в Вельске. Но прежде чем покинуть Пермь, нужно надежно спрятать оружие и взрывчатку, которые он хранил. Поговорил с верным товарищем – Иваном Мотыревым. «Возьмешь?» – «Схороню». Почистил, смазал винтовки, револьверы, упаковал динамит.
Темная августовская ночь. Парни несут оружие и динамит. Идут осторожно, прислушиваются. Кажется, никто не заметил. И вдруг – окрик: «Стой! Кто идет?» Владимир вскинул винтовку и уже хотел было дослать патрон в ствол, но Иван остановил: «Володя, ведь мы окружены».
Действительно, со всех сторон к ним подступали полицейские.
…Тюрьма. Допросы. Мучительные думы: как выследили? (Только через двенадцать лет найден был ответ в архивах охранки: выдал пробравшийся в боевую дружину провокатор.) Снова суд. Приговор – ссылка в Якутию. На плечах повис изношенный суконный халат с желтым «бубновым тузом» на спине.
Долгий зимний путь в насквозь промороженный Верхоянск. Пешком, на лошадях, на оленях. Холод пронизывал до костей. Когда подъезжали к юрте-стану, не могли слезть с нарт. Конвойные казаки брали ссыльных под руки и волокли в юрту. В ссылке встретил товарищей по партии. Там Владимир познакомился с Емельяном Ярославским. Многому научился девятнадцатилетний Урасов от Ярославского и других большевиков.
…1913 год. Урасов снова в Перми: амнистия по случаю трехсотлетия Романовых позволила вернуться домой. И почти сразу же Владимира призвали в армию. Командир полка сам осматривал новобранцев и на груди каждого ставил мелом цифру: в какую роту. Владимир попал в первую – образцовую. Знал бы полковник, что определил туда большевика! Утомительная строевая муштра. Подпрапорщик однажды столько раз скомандовал «Кругом», что все попадали. Остался стоять только Урасов. Но и у него голова кружилась. «Кругом!» – скомандовал снова подпрапорщик. «Не могу!» – «Кругом!» В ответ неожиданное, дерзкое: «Не хочу!» Подпрапорщик выхватил клинок, но солдат его опередил – сдавил горло словно железом. Был бы конец извергу, если б дневальный – тоже большевик – не крикнул: «Товарищ Урасов, остановись!» От слова «товарищ» опомнился Владимир, разжал пальцы. За такое несдобровать солдату, но —. удивительное дело – командир роты замял этот случай.
Может быть, потому, что знал: подпрапорщик – подлец и истязатель; может быть, потому, что полк уходил на фронт, что солдаты уважали Урасова за смелость и справедливость.
…Бои на волынской земле. Первым был убит подпрапорщик: своими же. Полк вел тяжелые бои, обороняясь от венгерской пехоты и австрийских улан. Как-то, случайно встретившись, ротный писарь сказал Урасову: «Командир полка хочет предать тебя военно-полевому суду – будто за подстрекательство к убийству подпрапорщика».
Но тут началось беспорядочное отступление. Под селом Посады всю роту, в которой находился Урасов, взяли в плен австрийские уланы.
Начинается новая страница в биографии Урасова. Лагеря военнопленных в Эстергоме, Шомории. И в плену Владимир оставался большевиком. Он был среди тех, кто создал в лагере партийную организацию, объединял пленных, протестовал против использования их на военных заводах, устраивал побеги.
…Осень 1918 года. Австро-Венгерская габсбургская империя развалилась. Прибывший нелегально в Венгрию Бела Кун и его соратники создают компартию. Но пока она действует в подполье.
В те дни Бела Кун поручает Владимиру Урасову и Эрне Зайдлеру найти типографию для печатания газеты – органа компартии. Название уже было – «Вереш уйшаг», что значит «Красная газета». И статьи уже написаны для первого номера. Но еще никто не знал, где же удастся набрать и напечатать газету. Наконец подходящую типографию отыскали. Теперь надо было сделать все так, чтобы власти не пронюхали. Задача не из легких. Но разве редко бывало, что коммунисты действовали под самым носом у полиции! За ночь тираж должен быть готов во что бы то ни стало.
Перед рассветом, часа в четыре, раздался стук в дверь. Тревога! Кто там? Посмотрели в окно: Бела Кун. Отлегло от сердца.
– Как дела? Успеете к утру? Молодцы.
Взгляд Куна упал на стол: там матово лоснился черный «фроммер». Он лежал наготове, под рукой у венгра Мондика.
Бела Кун забрал пистолет: «Лишнее. Так можно все испортить».
В то утро Будапешт читал первый номер коммунистической «Вереш уйшаг».
Когда родилась Венгерская Советская Республика, Владимир Урасов стал одним из активных ее бойцов.
Вновь пригодилась Урасову его самая первая партийная «профессия» – дружинника. И как некогда в Перми он охранял на митингах от черносотенцев большевистских ораторов, так и теперь в Будапеште ходил на заводы, фабрики, в казармы, сопровождая выступавших Бела Куна и других руководителей компартии.
Владимир и не предполагал тогда, что станет курьером двух революций – венгерской и русской. А то, что он не имел дипломатического паспорта, делало его дороги еще тревожней, еще рискованней.
На пути к Ленину
В начале декабря 1918 года Бела Кун вызвал Урасова:
– Посылаем тебя в Москву с письмом. Так как время смутное, с тобой поедет Лайош Немети – вдвоем безопаснее, к тому же он недавно пробирался из России в Будапешт.
И вот русский и венгр в пути. Добрались до Брест-Литовска. Здесь Владимир и Лайош не очень торопились выходить из поезда. Они покинули вагон, когда на перроне оказалась по крайней мере половина пассажиров: в большой толпе легче остаться незамеченными.
До сих пор власти были польские, друзья успели освоиться с польскими порядками. Но в Брест-Литовске уже немецкая комендатура, отсюда путь на восток лежал по территории, занятой немецкой армией. Что творится сейчас в этих местах, как пробираться дальше? Это предстояло выяснить. Поэтому решили остановиться на день-два, осмотреться.
У вокзальных ворот при выходе в город маячили два солдата. Издали были видны их каски с шишаками, тускло поблескивали на винтовках плоские штыки-ножи. Солдаты ощупывали глазами пассажиров – возбужденных, толкающихся, несущих баулы, чемоданы, круглые картонные коробки… Владимир и Лайош втиснулись в самую середину людского потока. В толкотне задели локтями Двух панов, которые разразились ругательствами. Владимир промолчал, пропустил панов вперед, а сам с Немети – за ними, за их толстыми спинами. Солдаты остались позади.
Широкая улица вела к центру города. Зашагали не торопясь, солидно.
– В отель? – спросил Немети.
– Нет, там шпиков полно – схватят. Давай поищем постоялый двор где-нибудь на окраине.
Свернули в переулок. Поплутав, отыскали постоялый двор. Постучались.
– Кто такие?
– Военнопленные, едем домой из Австро-Венгрии.
В ноздри ударил спертый воздух грязного, давно не проветривавшегося помещения, впитавшего в себя запахи человеческих тел, овчины, махорки, щей.
Подкрепившись, Владимир и Лайош потолкались среди постояльцев, но, увы, ничего не узнали полезного для себя. Почти все заезжие оказались из окрестных сел, где немцев не было. Владимир спросил одного мужичка, приезжают ли крестьяне оттуда, с занятой немцами стороны, но мужичок замахал руками:
– Борони боже! Там фронт, убьют.
«Надо браться за хозяина, – твердо решил Владимир. – Спросим у него самогону. Пусть думает, что гости при деньгах».
– Нам бы на дорогу водочки, бутылки две-три, – попросил он хозяина.
– Что ж, это можно. Будете добрым словом поминать меня.
– Дорога дальше свободная?
– Поедете, как я вам скажу. Если Яцкович что советует – то самое верное. Деньги на поезд есть?
– Хватит.
– Так вы берете билет до самого конца – до Барановичей. Дальше поезд не повезет вас даже за золото. Дальше – фронт. Так что вы делаете? В Барановичах вы выходите на площадь. Там вы видите извозчика. Это Яшка. Он на меня похож. Когда-то он тоже жил в Бресте, нас часто путали. Я даже обижался: хозяин номеров все-таки не чета какому-то извозчику. Так вы подходите к этому Яшке и говорите ему, что вы от Яцковича и что уплатите как полагается. Очень хорошо. И Яшка вас так переправит через фронт, что ни одна пуля не заденет. Как мама, на руках перенесет вас в самые Усевичи.
– Какие Усевичи?
– Не знаете? Так это же деревня на той стороне, за фронтом.
«Усевичи… Запомнить надо», – подумал Владимир. Он выспросил у Яцковича и другие сведения. Когда идет поезд на Барановичи, как достать билеты…
На следующий день друзья щедро расплатились с Яцковичем. Зашагали к вокзалу.
– «На баррикады! Буржуям нет пощады!» – вполголоса пел Немети песню, выученную в Советской России, когда он воевал против белых.
В грязных, нетопленных вагонах ехали немецкие офицеры и солдаты, а в еще более грязных – цивильные. Владимир и Немети устроились рядом с тремя бородачами крестьянами в лаптях. У каждого было по полмешка какого-то добра, которое они ни разу не выпустили из рук. Мужики молчали, хмуро приглядываясь к вошедшим. Потом мало-помалу бородачи разговорились. Везут они рождественские подарки в свою деревню, живут под Барановичами.
– А как с дорогами через фронт?
– Балковская – та опасная, больно обстреливают со всех сторон, а Усевичская – по ей можно. Наши там ездют ночью. Стренется немец – откупишься от него.
– Чем же откупишься?
– Известно – кура, яйца, всякое другое.
– А самогон?
– Не берут. Не выдюживают пить его. Но может, теперь возьмут.
– Почему «теперь»?
– Так ить завтра рожество начинается.
«Завтра? Значит, немцы гулять будут. Легче пробираться через фронт. Пока нам везет».
Но в Барановичах Владимиру и Лайошу не повезло. Яшку им, несмотря на все усилия, отыскать не удалось. Как в воду канул. Мыкались по привокзальным закоулкам в морозном тумане. Руки и ноги коченели на пронзительном декабрьском ветру. Наконец решились окликнуть проезжавшего в санях грузного усатого дядьку. Поздоровались.
– Что-то я вас не признаю…
– Домой добираемся, в Минск, из австро-венгерского плена. Да вот застряли у вас.
Дядька погладил ус, задумался.
– Ну что с вами делать? Пошли ко мне, место найдется.
Дома дядька снова опасливо посмотрел:
– Вы, ребята, на меня не серчайте. Документы у вас есть?
Владимир показал. Дядька бережно взял бумажку, посмотрел и – вернул.
– Ладно. Я все одно грамоте не учен. Давайте вечерять да на боковую.
Однако спать легли не скоро. Слово за слово – разговорились, хозяин, оказалось, недавний окопник, был ранен, отпущен из армии насовсем. Работает на мельнице возчиком. Владимиру и Немети тоже было что вспомнить.
Стали обсуждать, как перебраться через фронт. Хозяин сказал:
– Пытайте счастья завтра. Днем мужиков с санями поболе – всем охота подзаработать.
Настало утро. Друзья отправились к вокзалу. До первого поезда оставалось с полчаса, а на площади уже стояли трое розвальней.
– Не подавай виду, будто нам позарез нужно ехать. Меньше подозрений будет, да и цену не заломит, – сказал Владимир. Он оказался прав. Вскоре подошел краснощекий бородатый мужик с кнутом за опояской.
– Кудой панам нужно? – спросил он.
– К родне.
– На какой улице?
– Это не здесь. Усевичи, за Погорельцами. Слыхал?
Бородач присвистнул.
– Через окопы-то?
– Через них.
– Рисковое дело. Не могу.
– Нам не к спеху. Другого поищем.
Урасов окинул оценивающим взглядом трое саней. Две лошаденки были тощими, третья – у того, кто подходил, – покрепче. Да и сена у него навалено больше – теплей…
Мужик отошел к своей лошади. Владимир и Лайош, не торопясь, зашагали к другому ямщику. А первый почесал кнутовищем затылок, потом торопливой рысцой нагнал «панов».
– А сколько дадите?
– Твоя цена первая.
– Пять сотенных. Николаевских.
Владимир предложил две. Начался торг.
Мужик стоял на своем, но «паны» на своем. В конце концов ямщик уступил.
– Три лебедя! По рукам?
– По рукам!
…Выехали из Барановичей.
Дорога была плохая, заброшенная. Лошадь медленно тянула розвальни. Владимир и Немети время от времени спрыгивали и бежали, чтобы согреться: их тонкие пальто плохо грели.
Начинало вечереть. Ямщик, с присвистом погонявший лошадь, притих, лишь встряхивал вожжами. Приближение опасной зоны ощущали все. Владимир и Лайош с напряжением всматривались вперед. Они волновались. Им даже стало жарко. Послышались звуки гармони, нестройные голоса тянули какую-то песню.
– Немец гуляет, – обернулся ямщик. – Отседова до Погорельцев недалече.
Проехали еще сотню-другую метров и почти столкнулись с тремя солдатами. И хотя к этой встрече готовились, она оказалась все же неожиданной. Даже вздрогнули от окрика. Мужик резко потянул вожжи:
– Стой, окаянная! Господи, благослови!
Один солдат схватил лошадь под уздцы, второй – воротник поднят, наушники шапки-картуза опущены – спросил по-немецки: кто такие, куда направляются?
Урасов развел руками:
– Не понимаем.
Тогда немец спросил по-русски:
– Кто есть? Рапорт!
– Деревенские, домой пробираемся.
«Вроде бы трезвые!» – с сожалением отметил про себя Владимир. Немец будто и не слышал ответа, крикнул:
– Разведка? Большевики? – обернулся к своим. – Позовите сержанта.
Появился сержант. Он хорошо говорил по-русски. Сразу потребовал документы. Дело принимало серьезный оборот. Урасов протянул справку, заранее заготовленную Для такого случая.
– Пленный? Солдат?
– Был солдат, теперь мирный.
– Ты воевал против наших союзников – австро-венгерской армии. Теперь будешь наш пленный.
– Не дури, ваше благородие. («Черт с ним, пусть будет „вашим благородием“»).
– Ты дерзкий? Или смелый?
– Такой как есть.
– Большевик?
Только теперь Владимир заметил, что сержант был навеселе. Он достал бутылку.
– Шнапс. Для вас, ваше благородие, – сказал Урасов. Сержант понюхал: «Прима!» В этот момент произошло то, что сразу изменило ситуацию. Кто-то вдалеке крикнул, что прибыли рождественские посылки. Теперь немцам было не до задержанных. Более того, они повалились на сани и приказали ямщику: «Вези!» Так и въехали в Погорельцы. Совсем развеселившийся сержант орал прямо в ухо Владимиру:
В селе немцы соскочили на ходу и побежали к какому-то дому. Ямщик хотел остановиться, но Урасов зашипел на него:
– Дурень, гони дальше!
Миновали деревню. Это был последний населенный пункт перед окопами немцев. Здесь удалось вырваться. А как там, впереди? Перепуганный ямщик взмолился:
– Может, возвернуться нам в Барановичи? Ей-бо!
– Возвращаться поздно. Второй раз живым не выпустят. Погоняй!
– Господи, помоги! – перекрестился мужик и хлестнул лошадь.
Вскоре Немети толкнул Урасова локтем:
– Володя, достань вторую бутылку.
Острый взгляд Лайоша первым заметил четыре фигуры. Да, здесь уже была передовая линия окопов. И солдаты, подошедшие к саням, были в касках. Они приплясывали, взбивая сапогами снег.
– Вайнахтен, вайнахтен!
Владимира словно осенило: он сразу протянул бутылку самогона и запел только что услышанное от сержанта:
О, Танненбаум, о, Танненбаум,
Ви грюн зинд дайне Цвайге!
Солдаты тут же подхватили рождественскую песенку и тут же прямо из горлышка глотнули самогону, сразу забившего дыхание. Закашлявшись, один из солдат махнул рукой на восток: проезжайте, мол!
Ямщик тут же рванул сани.
– Ну, пронесло! – облегченно вздохнул Владимир. – Слава богу!
– И самогону, – добавил Лайош с улыбкой.
Серая темнота окутала все. Ямщик что есть силы погонял лошадь, а потом, убедившись, что опасность действительно миновала, поехал тише, время от времени останавливаясь и проверяя дорогу. Владимир тоже не раз слезал, качал головой:
– Слабая дорога, давно тут никто не пробирался.
Мороз крепчал, Урасов и Немети тесней прижимались друг к другу. Вскоре дорога совсем потерялась, пробирались наугад. Вдруг попали в какую-то канаву, сани уперлись во что-то. Взяли левее – ни с места, потом правее. Раздался треск. Ямщик густо выругался.
– Оглобля полетела! Теперь пешими иттить до деревни.
Кое-как связали оглоблю веревками. Лошадь потащила пустые сани, следом пошли все трое.
Ботинки увязали в снегу, снег облепил ноги до колен. Легкие пальто насквозь продувал ветер. Холодно!
Деревня показалась неожиданно. Владимир и Лайош прямо-таки наткнулись на крайнюю хату: нигде ни огонька, все заметено снегом. Даже собаки не брехали. Прильнули к занавешенному изнутри окну. Что-то едва-едва просвечивает. Постучали.
Дверь открыл мужчина, не спрашивая кто.
– Пустите малость обогреться.
– Заходите. У нас ноне людно.
В большой комнате вдоль стен на лавках сидели старики, бабы, девчата. В плошках горели лучины. Молодежь вполголоса пела какую-то песню. Увидя незнакомых, люди прервали песню, ответили на приветствие, подвинулись, освобождая места.
– Откуда вы? – только теперь спросил хозяин.
– Из Барановичей, – ответил Владимир и, чтобы не было других расспросов, сказал:
– К родне едем в Минск. Пленные. Да как назло, оглобля сломалась. Достанем у вас оглоблю?
– Может, у Куценко. Или у этого – кузнеца.
Хозяин сказал, где они живут. Ямщик направился туда. Владимир чувствовал, как согревается закоченевшее тело: его и Немети посадили возле печки, и он всей спиной впитывал ее тепло. Постепенно разговорились. Спросил про житье-бытье, про женихов.
– Женихи где-то воюют, либо в плену вшей кормят, вот как и вы, – сказала девушка, видимо, самая старшая.
– Где воюют? У кого?
– Кто у красных, кто у белых, а кто просто так – ни за кого, сам по себе…
Владимир хотел еще что-то сказать, но тут появился ямщик:
– Ох, тепло тут у вас, а я намаялся с оглоблей! Все-таки достал. Десять рублев обошлось. Ты должен мне возвернуть их. – Он повернулся к Владимиру.
– Возверну, если повезешь до Столбцов.
– К-куда? – поперхнулся возница. – Так ить там эти… большевики.
– Они самые. Которые таким мужикам, как ты, дают землю и волю.
Урасов уже смело заговорил про Столбцы и про большевиков: немецкие окопы остались за спиной, здесь «нейтральная зона», впереди – свои, красные.
– Хочешь хорошо заработать – вези дальше. Не упускай случая. Мы ведь можем найти сани и здесь, в Усевичах.
Мужик все еще раздумывал: опять через окопы – теперь красных, опять рисковать!
Но деньги сделали свое дело: согласился.
Владимир и Лайош поблагодарили хозяев, вышли в сени.
Свистнул кнут над заиндевевшей лошадью.
За деревней дорога была лучше, накатанней. Проехали, вероятно, верст пять и услышали окрик.
– Сто-о-ой! Кто идет?
– Свои! – радостно закричал Владимир.
Впереди показались две фигуры с винтовками, в шинелях и шапках.
– Коли свои, так слезай! – крикнул один.
Привели в землянку.
– Товарищ комроты, задержаны трое! – У Владимира и Немети сразу потеплело от этих слов: «Товарищ комроты!»
Теперь они разглядели на шапках звезды из красной материи.
– Кто такие?
Урасов попросил вывести ямщика, сказал о поручении, которое выполняют он и Немети.
– А документ у вас какой-нибудь ведь должен быть?
– Как же! – Владимир снял пиджак, оторвал подкладку и вытащил кусочек шелка.
Командир поднес его к коптилке. Мандат удостоверял, что Владимир Урасов является курьером Венгерской компартии, следует в Москву, к В. И. Ленину.
Родная земля! Наконец-то не надо маскироваться, притворяться!
Владимир дал ямщику несколько царских сотенных и пожелал ему счастливого обратного пути.
