Текст книги "Варяг II (СИ)"
Автор книги: Иван Ладыгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Глава 9
* * *
Дым от костра цеплялся за низкий неровный свод. Он кутал потолок в серую пелену, прежде чем уйти в узкую расщелину. Огонь в пещере хмуро потрескивал, будто бы ему было противно пожирать сырые еловые ветки. Его отблески прыгали по стенам, на которых годами стелились моховые заросли.
Карк сидел на корточках у самого огня, неподвижный, как один из валунов у входа. Его пальцы медленно перебирали плоские камешки – это успокаивало и помогало настроиться на мыслительный лад. Остальные его люди сидели поодаль. Они старались лишний раз не шуметь. Все видели – хёвдинг был не в духе.
Наконец, Карк поднял голову. Его глаза, черные и пустые, как провалы во льду, медленно обвели каждого.
– Ну что, герои? – нарочито ласковым тоном начал он. – Поделитесь. Как прошла охота? Богата ли добыча? А то вернулись, а языки по задницам попрятали…
Двое, сидевшие к нему ближе всех, понуро опустили головы. Один, рослый детина со шрамом через бровь, по имени Гутторм, сглотнул.
– Карк… Мы… Мы видели его. Он вышел во двор. Но…
– Но? – Карк перестал перебирать камешки.
– Но был кто-то другой. Пьяный. Могучий такой, как медведь. Он встал на линии выстрела. Не вовремя… – суетливо заговорил второй, молодой парень с нервными руками. – Стрела взяла его. Чисто. В глотку. Но это… не наша птичка. Второй раз стрелять не рискнули. Тревогу подняли.
Карк встал. Он был невысокого роста, но в его подъеме была такая сконцентрированная угроза, что оба викинга инстинктивно отпрянули.
– Не наша птичка, – повторил Карк без эмоций. – Я потратил недели, чтобы выследить эту крысу. Я похоронил два десятка наемников ради этого выскочки… Я следил за ним, пока вы грели задницы у костра. Я знал каждый его шаг. И в ночь, когда он наконец вышел один, под луну, мой лучший лучник… пускает стрелу в «кого-то другого».
Он сделал шаг вперед. Гутторм замер.
– Мне нужна была голова Рюрика. Голова «Дважды-рожденного». А не случайного пьяницы! Сигурд ждет результата. А знаешь, что Сигурд делает с гонцами, которые приносят плохие вести? Или с теми, кто возвращается с пустыми руками? В последнее время ярл… нервный. Его терпение на грани. Он вложил в это дело очень многое. И он ненавидит разочарования.
Молодой нервный парнишка попытался было вставить слово:
– Мы можем попробовать снова! Проберемся в город…
– Дурак, – холодно оборвал его Карк. – Охрану удвоили. Теперь мышь у ворот не проскочит. Рюрик постоянно за ярлом следует. К нему не подступиться. Весь Альфборг на ушах.
– Так что же делать? – прошептал Гутторм. – Возвращаться нельзя. Оставаться – смерти подобно.
Карк повернулся к огню, его профиль показался острым и жестким на фоне пламени.
– Ждать. Он не останется здесь навечно. Его дело – дипломатия. А она, судя по пиру, удалась. Скоро он попрет обратно хвастаться успехом перед Бьёрном. Вот тогда мы и настигнем его. В открытом море или на берегу – не важно. Главное – подальше от стен Альфборга и глаз Ульрика.
Он помолчал, вглядываясь в огонь.
– Что до их договора… Его нужно сорвать. Растоптать. Посеять такое недоверие, чтобы даже память о союзе вызывала рвоту. Сигурд прав – сильный союз Бьёрна и Ульрика станет нам костью в горле. Этого нельзя допустить. Придется проявить изобретательность.
В его голосе прозвучала хищная усмешка.
– У нас есть время подумать. А у них… у них есть время умереть.
* * *
Вода в заливе была черной и неподвижной, словно расплавленный обсидиан. Лишь в одном месте ее гладь разрывало оранжевое пламя. Горящая ладья Эйнара медленно дрейфовала в сторону открытого моря, уносимая тихим течением. Ее корпус уже был объят огнем, мачта рухнула, рассыпавшись снопом искр. Это был костер воина, уходящего в последний путь.
Я стоял на берегу. Ледяной ветер с моря обжигал лицо. Или это был жар от костра? Не знаю. Внутри сидела пустота, холодная и звенящая, как лед в колодце.
Эйнар был грубым и угрюмым мужиком. Он вечно был чем-то недоволен. Старый морской волк. Он ныл, ворчал, проклинал меня, нашу миссию, этот карви… Но он был верен. Он потерял брата, но остался. Он выпил с нами тот проклятый мед, он пел с нами ту дурацкую песню. Он проливал вместе с нами свою кровь… Он стал своим.
А теперь он плыл в дыму и пламени к берегам Вальхаллы. Из-за стрелы, предназначенной мне.
Рядом, сжав кулаки, стоял Эйвинд. Его обычно веселое лицо было искажено маской немой ярости. Слезы гнева и горя текли по его щекам, он даже не пытался их смахнуть.
– Я найду их, Рюрик. Клянусь бородой Тора и острием моего ножа. Я найду этих трусов, что стреляют в спину. Я вырежу их сердца и скормлю воронам. За Эйнара. За его брата. За всех.
Я положил руку ему на плечо, чувствуя, как он дрожит.
– Мы сделаем это вместе, Эйвинд. Смерть нашего друга не останется без ответа.
Вокруг нас тесным кольцом стояла охрана, присланная Ульриком. Десяток угрюмых, бородатых воинов со щитами и топорами наголо. Погребальный костер им был не интересен, они вглядывались в темноту, на крыши домов, на очертания скал. Ярл приказал беречь меня как зеницу ока. И они берегли.
Я догадывался о том, кто мог стоять за этим покушением. Это могли быть люди Сигурда. Или… Торгнира – нового игрока…
Младший сын Ульрика страшно желал власти и видел во мне угрозу. Логика подсказывала обоих. Сигурд и так хотел моей смерти: там была масса мотивов. Торгнир же мог избавиться от меня и обвинить во всём брата. К тому же, без моего лечения, ярл долго не протянет, что сразу же развяжет руки его наследникам… Идеальное совпадение интересов.
Охрану усилили. Но я понимал – это лишь временная мера. Нужно было думать, действовать. Сидеть в осаде я не мог. Моя миссия была на грани срыва. И моя жизнь висела на волоске.
Лодка с телом Эйнара скрылась в ночи, оставив на воде лишь медленно гаснущие угли. Я повернулся и, сопровождаемый стражей, пошел назад, в лабиринт чужих и враждебных стен.
Мы шли к дому ярла, когда из-за угла главной улицы донеслись гневные голоса. Эйвинд мгновенно насторожился, его рука легла на рукоять ножа. Стража сомкнулась вокруг нас теснее.
За поворотом, посреди улицы, стояли Лейф и Торгнир. Они были похожи на двух разъяренных быков, готовых сцепиться в смертельной схватке.
– Это твоих рук дело, змея! – гремел Лейф, его мощная грудь ходила ходуном. Он стоял, вцепившись в рукоять своего боевого топора. – Только тебе выгодна смерть посла! Только ты ведешь свои грязные игры с Харальдом! Ты хотел сорвать переговоры, опозорить меня и отца!
Торгнир лишь язвительно усмехнулся.
– Осторожнее со словами, братец. Ты всегда ищешь, на кого бы перевалить вину за свою нерешительность. Я здесь, в Альфборге. А мои люди? Они разве стали бы стрелять в гостя прямо у нас под носом? Это работа извне! Научись думать своей тупой головой! Или, может, ты сам захотел избавиться от Рюрика? Его смерть легла бы идеальной тенью на мою репутацию, и ты смог бы обвинить меня во всем! Что ты обычно и делаешь!
– Врешь! – Лейф сделал шаг вперед, и его тень накрыла Торгнира. – Ты всегда врешь, как твой покровитель Локи! Ты – позор нашего рода! Червоточина, что точит отцовский трон!
Торгнир выпрямился и вдруг, задыхаясь от ярости, выкрикнул:
– Хватит! Я вызываю тебя на хольмганг! Пусть боги решат, кто из нас прав! Завтра на рассвете! На песчаной косе!
Стража, сопровождавшая нас, замерла. Вызов на поединок насмерть между сыновьями ярла – это были не шутки. Раскол налицо…
Лейф окинул брата презрительным взглядом.
– С превеликим удовольствием. Завтра на рассвете. Я давно мечтал проучить тебя и вырвать твой ядовитый язык.
Братья еще секунду стояли друг напротив друга, потом, не сказав больше ни слова, развернулись и разошлись в разные стороны, оставив на улице гробовую тишину.
Один из стражников, седовласый ветеран с орлиным носом, мрачно выругался себе под нос.
– Беда. Большая беда. Ярл этого не потерпит.
Эйвинд свистнул.
– Ну и семейка. Готовы друг друга порвать. Что будем делать, Рюрик?
– Докладывать Ульрику, – тихо сказал я. – Это его дом. Его дети. И ему все это разгребать.
Ульрик слушал доклад стражника с каменным лицом. Но когда тот дошел до вызова на хольмганг, старая, костлявая рука ярла с такой силой впилась в подлокотник трона, что послышался треск дерева.
– Не-бы-вать этому! – прошипел он. – Никакого хольмганга! Никакого братоубийства под моим кровом! И за что мне это, боги⁈
Он откинулся на спинку трона, его грузное тело вдруг обмякло и показалось беспомощным.
– Завтра же обоих, как строптивых щенков, в покои запру! На хлеб и воду посажу! Чтоб неповадно было сводить счеты, когда над нами все небо готово рухнуть! Нет ничего хуже для отца, чем дрязги между его детьми!
Затем острый и пронзительный взгляд ярла упал на меня.
– А тебе, Рюрик, тут больше задерживаться нельзя. Убийц еще не нашли, но, поверь мне, обязательно найдут. Но каждый твой день здесь – как бочка с маслом у костра. Наши недоброжелатели… Они не успокоятся. Нужно, чтобы ты вернулся к Бьёрну с вестью. Через несколько дней отправишься. Я дам тебе людей и настоящий драккар, а не ту утлую карви. Море сейчас неспокойное, да и врагов вокруг хватает.
Я кивнул, чувствуя странную смесь облегчения и тревоги.
– Благодарю тебя, ярл. Твоя мудрость безгранична. Пора утрясти наши договоренности с конунгом.
– Ага, – поддакнул Эйвинд, потирая руки. – И поскорее бы. Уж больно тут нервы у всех на пределе. Стрелы так и летают.
Ульрик усмехнулся, но в его глазах не было веселья.
– Верно. Нервы. – Он вздохнул и посмотрел на меня пристально. – А теперь оставь меня с Рюриком. Нам нужно кое-что обсудить наедине.
Эйвинд понимающе хмыкнул.
– Понял, не дурак. Пойду мёда выпью да воздухом подышу. Авось, и ночь с девкой скоротаю. Они тут у вас – загляденье!
Он выскочил из зала, оставив меня наедине со старым ярлом.
Нам подали еду прямо в покои Ульрика. Простую, аскетичную. Для ярла – пресную кашу на воде, тушеную репу и кувшин чистой родниковой воды. Для меня – ту же кашу, но с куском запеченной на углях рыбы, луком и кружкой легкого ячменного пива.
Ульрик ел медленно, с отвращением ковыряя ложкой в своей похлебке.
– Проклятая диета. Лучше бы болезнь, чем это варево. – Он бросил на меня укоризненный взгляд. – Это твоих рук дело, целитель.
– Верно, но я поставил тебя на ноги, ярл, – парировал я, отламывая кусок хлеба.
– Согласен, – хрипло рассмеялся он. – Ладно, к делу. Я обдумал все. Готов платить Бьёрну. Данью. Частью улова, железом, мехами. И людьми. Если придет Харальд, мои воины встанут плечом к плечу с его дружиной. Но. – Он ткнул ложкой в мою сторону. – Есть условие. Бьёрн должен вкладываться в Альфборг. Присылать зерно в неурожай, помогать ремесленниками, делиться знаниями. Как ты, например. И главное – он никогда, слышишь, никогда не должен претендовать на власть моих наследников. Альфборг был и останется землей моего рода.
Я отпил пива, давая себе секунду на раздумье.
– Я считаю это справедливым и мудрым решением, ярл Ульрик. Конунг Бьёрн – человек прагматичный. Он поймет выгоду от сильного и верного союзника, а не от разоренного данника. Я сделаю все, чтобы донести эту пользу до его ушей.
– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Ульрик. – И чтобы не было сомнений в серьезности моих намерений, с тобой в Буян отправится мой старший сын. Лейф будет говорить от моего имени и скрепит договор своей клятвой.
Я почувствовал, как в груди что-то ёкнуло.
– Это мудро. Лейф пользуется уважением. С ним и решить все будет проще. Но… – я сделал паузу, – я беспокоюсь насчет Торгнира. Не произойдет ли лиха, пока мы будем в отъезде?
Ульрик отставил миску и мрачно усмехнулся.
– С младшим сыном я как-нибудь да управлюсь. Пока я жив, он не посмеет поднять руку на брата. А там… – он махнул рукой, – видно будет. Власть – она как болезнь, Рюрик. Одних она калечит, других – убивает. Торгнир пока только заразился… Но я надеюсь вылечить его.
Мы замолчали, каждый о своем. Потом разговор плавно перетек на другие темы. Ульрик начал вспоминать молодость. Он рассказал мне о женщинах, что были жарче южного солнца и холоднее горных ручьев. Поведал он и о доблести в бою, которая ценилась выше злата, и о сражениях, от которых до сих пор старые раны ноют к непогоде.
Это была светская вежливая беседа…
Я слушал, изредка вставляя реплики, задавая вопросы. Это был уже не ярл и посол, а просто два воина, двое мужчин, беседующих о жизни за кружкой (у одного – воды, у другого – пива). И в этих рассказах жил настоящий дух эпохи – жестокой, прямой, полной страсти и крови.
Наконец, Ульрик тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла.
– Старость не радость, Рюрик. Пора на боковую. И тебе советую. Скоро тебе предстоит неблизкий путь. Запасайся силами.
Мы попрощались. Я вышел из его покоев, чувствуя странную теплоту к этому старому, изломанному болезнью и властью воину. И, возможно, я видел его в последний раз.
* * *
Вода билась о черные скалы с ленивой древней силой. Флот Харальда Прекрасноволосого вписался в узкую бухту безымянного острова. Пара дюжин драккаров покачивались на слабых волнах. Щиты, выставленные по бортам, сверкали на холодном бледном солнце. Корабли причалили к единственному подобию пляжа – полоске темного вулканического песка.
Харальд сошел на берег первым. Его плащ потяжелел от постоянной влажности, соленая пыль покрыла его доспехи тонким белым налетом. Он стоял, вглядываясь вглубь острова, откуда тянуло слабым, но отчетливым запахом гари.
Вскоре к нему подошел один из его хёвдингов.
– Конунг. Поселение. Впереди. Оно… выжжено дотла.
Харальд молча кивнул и пошел вперед, его дружинники нестройной толпой двинулись за ним.
То, что они увидели, заставило замолчать даже самых бывалых воинов. От поселения остались лишь почерневшие, обугленные остовы длинных домов. Пепелище было холодным, ветер уже разнес большую часть пепла, но ужас еще витал в воздухе, густой и не рассеивающийся.
Повсюду валялись тела. Их не хоронили. Их не предавали огню. Они лежали там, где их настигла смерть – у порогов домов, у колодца, на улицах. Старики, женщины, дети. И над всем этим – зловещая, немыслимая деталь: у большинства тел отсутствовали скальпы.
У стены одного из домов, на большом валуне, был сложен жуткий трофей – пирамида из окровавленных скальпов. Молчаливое послание. Знак.
К Харальду подбежал молодой разведчик, его лицо было бледным, глаза выпученными от ужаса.
– Конунг… Это… это работа людей Бьёрна. С берегов Буяна. Вряд ли это обычные авантюристы. Кому бы это было выгодно, как не ему? Их корабли… они должны быть где-то рядом.
Харальд даже не пошевелился. Он смотрел на пирамиду из скальпов, ветер трепал его серебряные волосы. Внешне он был спокоен и даже умиротворен. Но в его глазах бушевала буря. Ледяной буран безжалостной решимости.
Он медленно повернулся к своим ярлам.
– Останавливаемся здесь. Предадим этих людей огню. Всех. Каждого. Они были моими людьми. Они заслужили путь в Вальхаллу, а не позор быть пищей для воронья на этом проклятом берегу.
Его голос был тихим, но каждый слышал его с идеальной четкостью.
– Свенельд, Торстейн. Возьмите по два корабля. Обойдите соседние острова. Узнайте, все ли там в порядке. Если встретите противника… – он сделал паузу, и воздух стал еще холоднее, – можете ввязаться в бой. Но только если будете уверены в победе. И запомните: их предводителя, того, кто командовал этой бойней, я хочу видеть живым. Лично.
Он снова посмотрел на почерневшие руины, на тела, на пирамиду из скальпов.
– Я сам хочу казнить этого ублюдка. Медленно. Чтобы он успел пожалеть, что родился на свет. Чтобы его крики услышали сами боги.
Глава 10
Осень в Альфборге мне, определенно, нравилась. Она стелилась мягким золотистым покрывалом. Рыжая и медная крапинка рябила в глазах. Но воздух гудел от предчувствий, как тетива перед выстрелом.
Перед дорогой, что грозила стать последней, душа рвалась на волю, требовала простора, а руки – привычного и твердого веса стали. Я объявил о своем намерении прогуляться по окрестным холмам, под благовидным предлогом пополнить запасы лечебных трав для Ульрика.
– Зачем тебе это, парень? Ты же и так снабдил меня всем необходимым на целый месяц. – хрипло рассмеялся старый ярл, провожая меня взглядом. – Куда мне еще?
– Я знаю, что сильный союзник нужен Буяну живым и на ногах, – парировал я, тщательно завязывая мешочки из грубого полотна. – Но если честно, мне просто хочется проветрить голову.
Ярл на это лишь с пониманием кивнул.
Эйвинд, разумеется, тоже не заставил себя ждать.
– Уверен, тебе будет скучно одному шататься по сопкам. – буркнул он, с наслаждением проводя точильным камнем по лезвию своего топора. Лязг стали был музыкой, понятной нам обоим.
Нас, конечно, не отпустили одних. Ульрик, с присущей ему проницательностью, выделил сопровождение – дюжину своих дружинников.
Эти угрюмые, молчаливые воины в потертых, но прочных кольчугах, с секирами и щитами, украшенными потускневшими от времени рисунками, не выглядели няньками. Они смотрели на меня с холодным любопытством, оценивая как потенциального соратника в грядущей мясорубке.
Они шли на почтительном расстоянии, но их зоркие взгляды, не отпускали нас ни на миг, сканируя каждое движение за холмами.
Мы нашли уединенный луг у подножия серых, обветренных скал, где ручей, словно серебряная змея, пробивал себе путь сквозь камни, наполняя воздух чистым, ледяным журчанием. Я погрузился в работу, срезая знакомые стебли, еще не тронутые морозом. Я выкапывал крепкие корни и с наслаждением вдыхал терпкий аромат девственной природы.
Эйвинд в это время разминался, его тяжелый клинок рассекал воздух с низким, угрожающим свистом, выписывая смертельные узоры.
Когда необходимая трава была собрана в аккуратный душистый тюк, я выпрямился, чувствуя, как затекли мышцы спины. Холодное и бледное солнце слепило глаза.
– Что скажешь, друг? Освежим навыки, пока кровь не застыла в жилах? – предложил я, доставая из ножен свой скрамасакс. Клинок лежал в руке уверенно, как продолжение воли.
Эйвинд оскалился в своей беззаботной ухмылке, но в его глазах мелькнула тень серьезности.
– Боюсь, мне уже не угнаться за твоей колдовской скоростью, брат. Ты дерешься не как человек, а как… тень от молнии. Но попытаться – славное дело!
Мы сошлись. И мир сузился до звона стали, до скрипа подошв о влажный мох, до хриплого, учащенного дыхания. Я чувствовал, как мое тело, годами вымуштрованное на реконструкторских полях далекого будущего, теперь было закалено в горниле реальных схваток. Боль, страх, адреналин – все это переплавилось в нечто новое. Рефлексы стали острее бритвы, движения – экономными, выверенными, смертоносными. Я читал Эйвинда, как раскрытый свиток, предугадывая его мощные, яростные, но прямолинейные атаки. Он был ураганом, а я – скалой, о которую этот ураган разбивался.
После третьего удачного парирования и контратаки, закончившейся легким, но недвусмысленным касанием моего лезвия к его горлу, он отступил, тяжело дыша. С его лица струился пот.
– Вот же проклятие! Рюрик! – выдохнул он, снимая шлем и проводя рукой по мокрым волосам. – Откуда в тебе это? Словно не ты, а сам Тир водит твоей рукой! Я дрался с берсерками, что не чувствуют боли, но ты… ты страшнее. Ты думаешь. Ты видишь наперед!
Я лишь улыбнулся, ощущая прилив странной горькой гордости. Дружинники Ульрика, до этого безучастно наблюдавшие, перешептывались, кивая в мою сторону. В их глазах читалось уважение. Оно было добыто не лестью или подношениями, а честной сталью. И это признание окрыляло, рождало опьяняющий, опасный азарт.
– Эй, силач! – окликнул я одного из них, рослого детину с гривой медного цвета и плечами, на которых, казалось, могли уместиться две наковальни. – Не хочешь присоединиться к нашему танцу? Помоги моему другу укротить выскочку-скальда!
Дружинник удивленно поднял густую бровь, потом скупо, по-волчьи, ухмыльнулся, обнажив желтые зубы.
– Почему бы и нет. Развлечемся!
Теперь против меня было двое. Дыхание перехватило, сердце заколотилось, отдаваясь в висках набатом. Эйвинд – стремительный и яростный, как горный поток после ливня. Гуннар – мощный и неумолимый, как сползающий ледник. Их атаки сыпались на меня с двух сторон, создавая смертельный капкан.
Я пустился в свой танец. Уворачивался, парировал, отскакивал, используя их же массу и инерцию против них самих. Я был тенью, скользящей между молотом и наковальней.
В какой-то момент мне удалось подсечь Эйвинда, и он, тяжело рухнул на землю, ломая под своим весом сучья и ветки. Его ругань ударила по ушам. А через мгновение я, сделав обманный выпад и отразив щитом атаку бугая, приставил свой меч к его незащищенной шее. Великан замер, и в его глазах вспыхнул неподдельный дикий восторг.
– Хорошо! – проревел он, и его голос прокатился по долине. – Отлично! Давай еще! Я давно не встречал такого прыткого противника!
Азарт пьянил, как молодое крепкое вино. Голос разума кричал, что это безумие, но голос воина, тот самый, что я так жаждал в себе разжечь, требовал большего.
– Давайте еще одного! – крикнул я, уже не думая о последствиях, о политике, о будущем. Был только этот миг и упоение интересным поединком.
К ним присоединился третий, ловкий и гибкий, как снежный барс. Кажется все его звали Стеном. Он вышел с двумя удлиненными саксами, которые в его руках казались продолжением пальцев.
Один против трех.
Вот тут-то моя удача и мои силы достигли предела. Их стало слишком много. Не хватило дыхания, сноровки, того самого, истинного боевого опыта, что приходит лишь с годами, проведенными в бесчисленных схватках, а не за чтением трактатов о них.
Если Эйвинда мне и удалось опять отправить в кусты, то с остальными я уже не справился. Моя защита, еще недавно казавшаяся несокрушимой, была прорвана. Грубый удар рукоятью топора в спину, подсечка, и я уже лежал на влажной земле, чувствуя острие топора здоровяка у горла и холодное лезвие ножа Стена у виска.
Эйвинд, поднявшись и отряхиваясь, протянул мне руку. Его лицо сияло от восторга, без тени досады.
– Ну что, скальд, на этот раз, кажется, переборщил? С тремя справиться – это даже для Тора задача непростая.
Я хрипло рассмеялся, чувствуя, как по спине растекается горячая боль, и взял его за руку.
– Ничего. Это лишь урок. В следующий раз обязательно справлюсь.
Дружинники Ульрика поглядывали на меня теперь совершенно иначе. Стена формальной отчужденности рухнула. В их взглядах было братство. Никто из них не предполагал, что дипломат и скальд может оказаться таким хорошим воином. Я и сам до сих пор так считал.
Мы ехали обратно неспешным шагом. Я сидел в седле, отпустив поводья и доверившись усталой лошади. Благо в прошлой жизни довелось изучить верховую езду – теперь здесь это не было проблемой.
В голову лезли липкие, как осенняя грязь, мысли. После всплеска адреналина, после опьянения битвой наступило похмелье трезвой и холодной рефлексии.
Вот он, мир моих грез. «Железо и кровь». Я так страстно, так исступленно желал сбежать от «пластиковой» бессмысленности своего века, что нарисовал себе романтичный, героический образ этой эпохи, начисто забыв о ее чудовищной, нечеловеческой цене.
Никто здесь не был свободен.
Ни раб, вколачивающий клинья в уключины драккара, чья жизнь стоила меньше, чем гвоздь. Ни бонд, прикованный к своему наделу вечным страхом голода, набега и непогоды. Ни ремесленник, чье искусство зависело от прихоти ярла. Ни даже сам конунг, чья воля упиралась в волю других конунгов, в суеверия родичей, в капризы богов и урожая.
Все были рабами. Рабами обстоятельств, долга, традиции, необходимости выжить любой ценой.
Но разве в моем мире, что я с таким презрением отверг, было иначе? Там люди были рабами ипотек, кредитов, карьерных лифтов, социальных ожиданий, мнения соседей и начальников.
Свобода…
Была ли она вообще когда-либо на земле? Может, она – удел только дикого зверя в лесу, не ведающего о завтрашнем дне? Мне же хотелось иной свободы. Свободы строить свою судьбу руками, а не бумагами. Создать нечто настоящее. Семью. Быть мужем. Отцом. Именно то, что мне не удалось там, в мире, где связи были хрупки, как стекло, а чувства – сиюминутные, как вспышка на экране.
Я с болезненной остротой представил, как будет расти мой сын. Как я буду учить его не только держать меч, но и читать и писать, понимать язык трав и течение рек… Но для этого нужен был мир. Но им и не пахло. Его кровавый призрак таял с каждым днем.
Буян. Наш остров. Клочок плодородной земли, щедро усыпанный залежами железа – «хлебом и кровью» этой эпохи. Это была настоящая жемчужина, за которую уже точили клыки десятки голодных волков.
Я пытался прикинуть цифры.
Сколько людей мог выставить Харальд, уже подчинивший себе добрую часть некогда вольных ярлов? Три тысячи? Пять? А у Бьёрна? От силы пять-шесть сотен обученных воинов, не считая ополчения. Цифры были безжалостны, как топор палача.
Холодная и беспристрастная логика шептала на ухо единственный разумный выход: сдаться. Принести клятву верности Харальду. Стать его вассалом. Смирить гордыню. Выиграть время. Года. Копить силы в тени, растить детей, строить не просто хутора, а настоящие крепости, развивать ремесла, налаживать торговлю. Будь я на месте Бьёрна, будь я ярлом, возможно, пошел бы на это. Ради будущего. Ради Астрид… Ради того, чтобы мои дети не познали ужаса резни на пепелище своего дома.
Но я также знал, что этого никогда не случится. Гордость Бьёрна, гордость Сигурда, гордость Эйвинда, гордость всех этих людей, для которых честь и слава были дороже долгой, но унизительной жизни, не позволит.
Нам предстояло сражаться. Вопрос был лишь в том, сколько песчинок осталось в наших песочных часах? Вернулся ли Ульф из своего кровавого рейда? И что он принес с собой – славу, что затмит мою, или погибель для всех нас?
Эйвинд, словно почувствовав тяжесть моих мыслей, пришпорил своего гнедого коня и поравнялся со мной. Его лицо, обычно озаренное ухмылкой, сейчас было серьезным.
– О чем задумался, брат? – спросил он. – Лицо у тебя длиннее, чем у кита, выброшенного на берег. Делиться горем – все равно что делить тяжесть ноши. Становится легче.
Я вздохнул, сдавливая в кулаке узду. Не было сил скрывать.
– О Харальде. О грядущих битвах. О том, хватит ли у нас сил не просто умереть славно, а выжить. О том, что, возможно, единственный разумный путь – это преклонить колено.
Эйвинд фыркнул, словно отгоняя назойливую, глупую муху.
– Силы? Сила в руках, да в сердце! А выжить… – Он махнул рукой. – Главное – дух! Уверен, мы впечатлим богов своим бесстрашием! Даже если и проиграем, в Вальхалле для нас поставят отдельные котлы! Там вечный пир, вечный бой! Чего бояться?
– Я не хочу впечатлять богов поражением, Эйвинд, – возразил я, смотря прямо перед собой на уходящую в лес тропу. – Я хочу победы. Я хочу видеть, как всходят посеянные мной семена. Я хочу жить не в сагах, а здесь и сейчас. Строить. Любить. Создавать что-то новое.
– Никто не хочет проигрывать, – парировал он. – Но наши судьбы уже сплели Норны из корней Древа Мира. Чему быть – того не миновать. А бояться смерти… Бояться смерти – это все равно что бояться тени. Она всегда с тобой. Так стоит ли из-за нее сворачивать с доброго пути? Расслабься, брат! Дыши полной грудью! Этот воздух, этот ветер – он твой. Бери его! Бери без опаски, без оглядки!
Я покачал головой, смотря на его беззаботное лицо.
– Я удивляюсь, как ты еще жив с таким-то подходом к жизни. Ты любишь гулять по лезвию, улыбаясь пропасти.
Он громоподобно рассмеялся. Наши кони вздрогнули.
– Всё просто! Боги меня любят и оберегают! Я им, видать, пришелся по нраву! А тебя, Рюрик, – и подавно! Взгляни на себя! За какие-то месяцы ты из трэлла, обреченного на веслах, превратился в вольного бонда, друга конунга, жениха его племянницы и искусного воина! Ты прошел сквозь огонь и воду! Ты добился большего, чем иной человек за всю свою долгую жизнь. Разве это не знак? Ты под самым что ни на есть мощным крылом самих богов, можешь не сомневаться!
В его словах была своя неоспоримая правда. Но она не приносила утешения, а лишь подчеркивала чудовищный груз ответственности.
– Наверное… – промолвил я задумчиво и решил отойти от темы. – А ты, кстати, где вчера ночью пропадал?Я тебя искал – хотел опрокинуть пару кружек эля.
Эйвинд самодовольно хмыкнул и подмигнул с таким видом, будто только что выиграл в кости молот самого Тора.
– А я, брат, занимался важными делами! Ублажал одну местную девку. С грудями, как спелые дыни, станом – ивовый прут, а глаза… ах, глаза как два озера в летний день! Мы подарили друг другу ночь, о которой саги слагать будут. Она еще долго будет вспоминать Эйвинда Счастливого!
– А ты не боишься, что потом придется ублажать не только ее, но и ее разгневанных родителей, а заодно и мастерить детские кроватки? – не удержался я от колкости.
Он посмотрел на меня с искренним, почти детским недоумением.
– Нет. Чего мне бояться? Я – мужчина, здоровый и сильный! Я живу по заветам предков! Чем больше у меня будет женщин и детей, тем богаче и сильнее будет мой род, тем больше будет у меня воинов в моей дружине! Дети – это дар богов, Рюрик, продолжение нас в этом мире. Я стараюсь не думать о сложном. Не забивать голову тем, что еще не случилось. У меня одна жизнь – от первого крика до последнего вздоха перед вратами Мидгарда. И этот отрывок я хочу наполнить всеми красками, что есть под солнцем: жаркими сражениями, громкой славой, красивыми женщинами и любимыми крепкими детьми… – Он помолчал, и его взгляд на миг стал серьезным. – А горя и печалей, поверь, на всех хватит. Оно само найдет тебя, куда бы ты ни прятался. Зачем же его искать заранее?
– Красиво стелешь, дружище… – усмехнулся я, тронутый его простой языческой философией. – Прямо как скальд.
– Не… – отмахнулся он. – Это ты у нас скальд – это по твоей части витиеватые слова плести. А я такой, какой я есть. Простой воин с простыми радостями.
– Я рад, что у меня появился такой друг, как ты. Искренне.
Он хлопнул меня по плечу с такой силой, что я едва удержался в седле.
– Это взаимно, брат. До самой Вальхаллы! И дальше!
Нашу беседу, ставшую для меня глотком чистого воздуха, грубо прервал шум впереди. Из-за поворота лесной тропы, поросшей пожухлым папоротником, показался караван. Это был целый род, изгнанный из своего гнезда. Человек двадцать, не меньше. Старики горбились под тяжестью узелков с немудреным скарбом, их лица были изборождены морщинами, каждая из которых казалась шрамом от прожитой невзгоды.
Женщины с испуганными глазами прижимали к груди завернутых в тряпье младенцев. Дети постарше, едва переставляющие босые, исцарапанные ноги, смотрели на мир с немым вопросом.
