Текст книги "Варяг II (СИ)"
Автор книги: Иван Ладыгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Пир был безнадежно испорчен. Во всяком случае – для меня.
Когда последние гости разошлись по домам, ко мне приблизился один из старших хускарлов Бьёрна, тот самый, что отводил Астрид в ее импровизированный острог.
– Конунг зовет тебя.
Я молча кивнул, чувствуя пустоту и выгорание. Я последовал за ним по темным коридорам ярлова дома. Мы вошли в небольшую, но основательную горницу, служившую Бьёрну и кабинетом, и спальней, и последним убежищем. Он сидел за массивным столом, на котором была расстелена карта острова. Плотная дубовая дверь закрылась за мной с глухим стуком.
Бьёрн указал грубым жестом на стул напротив. Я сел, чувствуя, как хмель растекается по жилам. Конунг, по-видимому, решил начать с того, что давно бередило его душу. Он тяжело вздохнул:
– Я хочу извиниться перед тобой, Рюрик.
От этих слов мне стало не по себе. Обычно, конунги никогда не извинялись. Говорят, плохая примета. Да и репутация страдает…
– Мои люди… мои лучшие воины… не смогли уберечь твой хутор.
Холодная волна прокатилась по моей спине. Я ожидал, что хутору придётся туго, я ожидал нападений, порчи… Но в тоне Бъёрна сквозила какая-то предельная и постыдная окончательность. Будто он опускал топор на шею друга…
– Что? – тихо, почти беззвучно спросил я.
– Кто-то сжег его дотла. Дотла, Рюрик. А все мои воины, оставленные для охраны, погибли. Все. Включая Хакона… – Бьёрн тяжело вздохнул, и его плечи на мгновение сгорбились под невидимой тяжестью. – Говорят, там по Гранборгу еще чума прогулялась… страшная, черная… Много жизней унесла. Но твой хутор… его спалили намеренно.
Я вскочил, не в силах усидеть. Кулаки сами собой сжались в маленькие кувалды. Я вдруг увидел перед собой яркие и жуткие картины: пылающие бревна мельницы, которую я строил с нуля, обугленные столбы кузницы, где рождалась сталь по моим чертежам, и неподвижное, пронзенное тело старого Хакона, который стоял насмерть. Все, к чему я прикоснулся, все, что я создал с таким трудом и надеждой, обратилось в пепел⁈
– Ты прекрасно знаешь, кто это сделал, конунг… – прошипел я с яростью. – Ты знаешь!
– Знаю, – просто, без колебаний согласился Бьёрн.
– И ты ничего не сделаешь? Ничего⁈
– У меня нет доказательств. Прямых доказательств.
– У меня есть! – крикнул я, и эхо отозвалось в маленькой комнате. – Люди Лейфа сторожат одного пленника, как раз в одной из твоих каморок! Карка! Он несколько раз пытался убить меня! На острове, в Альфборге! И ему очень хорошо помогали! Он признался, что выполнял поручение Сигурда! Одного этого признания достаточно, чтобы ярл Гранборга ответил по всей строгости закона! Они многих наших парней положили! Моих друзей! Твоих воинов!
Бьёрн тяжело вздохнул, плеснул в деревянный кубок золотистой медовухи и с силой протянул мне напиток через стол. Я залпом осушил кубок, пытаясь унять волнение.
– Ты говоришь о чести и мести, как настоящий викинг, рожденный в этих фьордах! – сказал он, и в его голосе прозвучало сакральное уважение. – Я понимаю твою ярость. Я уважаю твое право на справедливость. Но Сигурд – мой родич… Плоть от плоти нашего общего рода. И он – ярл Гранборга. У него под началом два десятка хуторов и несколько сотен крепких преданных ему рубак. А на подходе, у самых наших вод, Харальд… Как думаешь, справимся мы без Сигурда и его людей, если я его прикончу? Начнется тихая, подлая смута… Хёвдинги Сигурда вряд ли будут гореть желанием сложить головы за меня, и, наверняка, при первой же возможности переметнутся на сторону противника. Мы ослабеем ровно наполовину как раз в тот миг, когда потребуется вся наша сила!
В голове зазвучали давно позабытыеи циничные термины из лекций по политологии: баланс сил, цена лояльности, стратегическая целесообразность, макиавеллизм. Все это было так мерзко, так далеко от простой и ясной правды мести. Я уже и не помнил, почему в прошлой жизни пошел учиться на политолога… Плыл по течению? Поступил туда, куда взяли, лишь бы откосить от армии?
Но эта рефлексия сейчас была неуместна…
– Выходит, у нас нет выбора, кроме как простить его? – с беспомощной яростью выдохнул я.
– Пока да… Пока не разберемся с Харальдом. – Бьёрн посмотрел на меня прямо, без обиняков. – И ты это прекрасно понимаешь и без меня. Твоя голова умнее твоего сердца, Рюрик. Если Харальд победит, то нам нечего будет защищать или делить… Ни тебе, ни мне, ни Астрид. Я предлагаю тебе на время зарыть топор войны. Схоронить его поглубже. А после… после победы я дарую тебе право на Хольмганг против Сигурда. Лично. Я усыновлю тебя, введу в свою семью, дарую тебе новое имя и новый статус. Ты станешь мне родичем. И станешь ровней Сигурду. По закону. И тогда – дерись себе в радость! Тогда никто не посмеет встать между вами.
– Все это очень красиво звучит… – я горько усмехнулся, чувствуя, как меня тошнит от этой игры. – Но я уже убедился, что твои слова, конунг, твои прекрасные обещания, частенько расходятся с делом. Особенно когда на кону стоит «высший интерес».
– Это верно! – не стал спорить Бьёрн. – Я – конунг, а не святой. Но, боюсь, у тебя нет другого выбора… Ты и сам все прекрасно понимаешь. Мы все здесь – рабы обстоятельств, рабы долга… Но я готов поклясться перед лицом Одина и Тора, всем, что у меня есть, всем, что я люблю, что я сдержу свое слово… Но после войны.
– А что насчет Астрид? – робко спросил я. – Неужели тебе плевать на ее счастье? Она любит меня, а я люблю ее.
– Я вижу это, Рюрик. Каждый дурак видит это. И я согласен на вашу женитьбу. От всего сердца! Но только после того, как мы одолеем Харальда. Не хочу злить своего строптивого братца и его честолюбивого сына накануне решающей битвы. Только поэтому я тебе там отказал, в зале, при всех… Так-то я уже все для себя решил. В твою пользу. Мне такой зять – умный, смелый, упрямый – куда больше по нраву, чем этот зазнавшийся щенок Ульф!
Я закрыл глаза, чувствуя, как меня разрывает на части. Ярость, чистая и животная, боролась с холодным и безжалостным рассудком.
– Мне все это очень не нравится, Бьёрн…
– Понимаю.
– Но… видно, иного пути нет… Сейчас нет.
– Все именно так… – Бьёрн с облегчением вздохнул и развернул на столе одну из карт. На ней был схематично, но точно изображен Буянборг, извилистый фьорд и все подступы к нему. – А теперь мне нужна твоя голова, дорогой друг. Твоя странная, не от мира сего голова. Нам нужно придумать план. План обороны. Боги, а может, и иные силы часто нашептывают в твои уши интересные идеи… Есть какие-нибудь мысли? Пока Харальд не постучал к нам в дверь?
Я глубоко вздохнул, с силой отгоняя личное, отодвигая боль и ярость в самый дальний угол сознания. Теперь нужно было думать о выживании. О выживании всех. Я пододвинулся к карте, и мой палец лег на узкий вход в бухту.
– Есть…
На следующее утро Буянборг превратился в гигантский бурлящий котел деятельности. Приказ конунга мобилизовать всех, от мала до велика, кто мог держать молот, топор, пилу или просто таскать бревна, не обсуждался. Стон и грохот работ стоял над городом, заглушая даже крики чаек.
Я, Эйвинд, Лейф и сам Бьёрн стояли на самом высоком холме, глядя на узкий коварный проход в бухту.
– Идея с цепью хороша и испытана, – кивнул Бьёрн, щурясь на водную гладь. – Видал я такое в далеких землях. Но как ее выковать в столь короткий срок? Да и где я тебе столько железа найду?
– Не цепью, – поправил я. – Канатом. Нужно сплести несколько толстых смоленых корабельных канатов, перевив их для прочности стальной проволокой, которую мы сами и выкуем. А чтобы удержать… – я указал на два скалистых, поросших соснами мыса, обрамлявших вход в бухту. – Там, на самой кромке, нужно вбить в скальное основание массивные, кованые железные кольца-утки. А на нашем берегу – соорудить мощные вороты, лебедки с системой блоков. С их помощью мы натянем трос между мысами. Он будет висеть под водой, в пол-аршина от поверхности. Драккар Харальда, идущий на полной скорости, подняв парус, либо переломит себе киль, либо застрянет как рыба на крючке, подставив свой незащищенный борт под град наших стрел.
Лейф взглянул на меня с нескрываемым суеверным удивлением.
– Ты кто такой, Рюрик? – спросил он. – Скальд, лекарь, воин, дипломат… а теперь побратался с Локи? Тебе Один на ушко шепчет свои божественные премудрости? Или ты сам из его свиты?
– Не Один, – мрачно ухмыльнулся я. – Просто я видел, как подобное делают… на далеком юге. И это работает.
Бьёрн не стал вдаваться в подробности происхождения моих скудных знаний.
– Делайте.
И пошло, поехало. Сотни людей бросились выполнять приказ. Одни, под крики мастеров, рубили в окрестных лесах вековые сосны на бревна для воротов и лебедок. Другие, обливаясь потом, таскали с кораблей самые толстые якорные канаты. Третьи, под руководством Торгрима и его подручных, дни и ночи напролет раскаляли в горнах железные детали и с невероятным усилием вытягивали их в длинные гибкие, но прочные прутья для армирования каната.
Следующей моей идеей, вызвавшей сначала хохот, а потом изумление, были «Рогатки». Не детские, а огромные, на прочных деревянных станинах. Я набросал на пергаменте чертеж торсионной метательной машины, использующей не упругость плеч, как обычные баллисты, а скрученные в жгуты воловьи жилы и конский волос.
– Они будут бить каменными ядрами втрое дальше и гораздо точнее любого лука или пращи, – объяснял я группе скептически настроенных, закаленных в боях хускарлов. – Им не нужна богатырская сила лучника. Нужна только точность расчета и сноровка заряжающих.
На создание первого прототипа ушло два дня лихорадочной работы. Когда первое каменное ядро, с оглушительным, рвущим барабанные перепонки треском вырвавшись из «ложки», пролетело над всем заливом и с мощным всплеском шлепнулось в воду далеко за его серединой, даже самые заядлые скептики онемели, а потом разразились восторженными, дикими криками. Бьёрн, наблюдавший за испытанием, хлопнул меня по спине. На меня будто бревно упало. Я едва устоял на ногах.
– Говорил же! Голова! Золотая, драугр меня подери, голова! Делайте еще! Десять штук! Двадцать! Расставить по всему периметру гавани!
Но главным козырем в будущей войне должен был стать усовершенствованный «греческий огонь» – «Пламя Суртра». Я помнил его рецепт, опробованный когда-то в тайной пещере, недалеко отсюда. Теперь нужно было наладить массовое, пусть и кустарное, производство. Мы выделили для этого отдельную, самую дальнюю от жилья и хорошо охраняемую кузницу. Смертоносную смесь варили в огромных медных котлах, соблюдая строжайшие меры предосторожности – одна искра, и от всей мастерской остались бы лишь одни угольки. Потом адский бульон разливали в глиняные горшки и небольшие, плотно закупоренные бочки. Для метания мы сконструировали простейшие, но эффективные катапульты на базе тех же торсионных «рогаток» и приспособили большие железные «сифоны» с мехами, которые могли выбрасывать сгустки жидкого огня на расстояние до пятнадцати метров.
По всему периметру Буянборга, на самых вероятных подступах к деревянным стенам, мы рыли «волчьи ямы» – глубокие, с заостренными кольями на дне, тщательно маскируя их хворостом и дерном. Перед самыми воротами, на пути предполагаемой атаки, вбили в землю под острым углом ряды заостренных бревен, чтобы тормозить и сминать боевой порядок нападающей пехоты.
Работа кипела день и ночь, при свете факелов и луны. Я перемещался от одной группы к другой, объясняя, показывая, исправляя на ходу, чертя схемы прямо на земле. Ко мне привыкли. Сначала смотрели как на шамана или одержимого, потом – как на странного, но невероятно эффективного мастера. Слухи о «гениальном рабе-скальде, которому сами боги открыли тайны мироздания», неслись по городу и окрестностям быстрее, чем весенний паводок.
Прошло пять дней. Пять дней каторжного, изматывающего труда. И Буянборг был неузнаваем. Из мирного, шумного торгового поселения он превратился в грозную, ощетинившуюся крепость. Усталость валила с ног, в мышцах гудела ноющая боль, но в глазах людей, помимо изнеможения, читалась твердая, ясная надежда. Они видели, что готовятся не просто умереть славной смертью в бою, а победить. И это знание творило чудеса…
Под вечер мы с Эйвиндом и Лейфом, как выжатые лимоны, сидели на широком, просмоленном крыльце дома Бьёрна. Кости ныли, спина гудела, но на душе было легко и спокойно – почти мирно… Мы сделали все, что было в человеческих силах. Дальше дело оставалось за волей богов и яростью стали.
Астрид вышла из дома с большим глиняным кувшином, из которого тянуло холодом и душистым медом. Она разлила напиток по нашим кубкам, и ее пальцы на мгновение дотронулись до моей руки – будто бабочка мягко коснулась крылышком. Девушка игриво подмигнула мне, и в ее глазах плескалось веселое понимающее озорство. После той ночной беседы с Бьёрном я нашел способ, через верную служанку Ингвильд, передать ей суть нашего молчаливого договора. Она поверила. Не Бьёрну, а мне. Мы условились прилюдно держаться как малознакомые люди, но по ночам, когда город затихал, я часто стоял в тени под ее резным окошком, и мы шептались о будущем, о звездах, медленно плывущих в черном небе, о нашей жизни, о любви, которая сильнее всех преград. Эти тихие, украденные у судьбы минуты были тем чистым родником, что давал силы идти дальше.
– Спасибо, госпожа, – формально, слегка склонив голову, кивнул я, принимая кубок.
– Не за что, скальд Рюрик, – так же официально, но с легким, едва уловимым подтекстом ответила она, и в уголках ее губ заплясали улыбчивые ямочки.
Из дома, тяжело ступая, вышел Бьёрн. Астрид подала кубок и ему. Он с облегчением опустился на лавку рядом с нами, с наслаждением сделал большой глоток и взглянул на поселение, раскинувшееся внизу в ослепительных золотых и багряных тонах умирающей осени.
– Красиво! – верно подметил он. В голосе конунга прозвучала непривычная тоска. – Нельзя допустить, чтобы такую красоту разрушили огнем и железом.
– Никто и не собирается ее рушить, конунг, – буркнул Лейф, сжимая свой кубок. – Мы ее защитим.
Мы сидели молча, наслаждаясь редкой минутой покоя, слушая, как ветер играет в листве и срывает с кленов последние, багряные листья. Но тут мой взгляд уловил едва заметное движение на дальнем тракте, том самом, что вел из глухих лесов прямо к владениям Сигурда.
– Пыль. – коротко бросил я, указывая пальцем в ту сторону.
Все, как по команде, повернули головы. Вдали, по извилистой дороге, медленно, но неуклонно двигалась к городу темная, плотная масса. Приглядевшись, я различил знакомые очертания знамен с гербом Сигурда и тусклый, но массовый блеск шлемов и наконечников копий.
– Полторы-две сотни, не меньше, – оценивающе произнес Эйвинд, заслонившись ладонью от заходящего солнца. – Вся его дружина в сборе. Идет не с визитом вежливости, а с демонстрацией силы.
– Вряд ли. – возразил Бьёрн. – Он собрал всех, кого смог, только потому, что я попросил его об этом.
Мы молча наблюдали, как отряд, не сбавляя шага, приближается к деревянным стенам. Вскоре мы услышали мерный, гулкий топот сотен ног по бревенчатой мостовой и увидели, как Сигурд в своих парадных, но не скрывающих мощи доспехах, в сопровождении десятка своих самых свирепых хускарлов, останавливается прямо перед двором Бьёрна.
Его взгляд, холодный и цепкий, как у коршуна, сразу нашел меня в нашей небольшой группе. Хищная ядовитая усмешка исказила его лицо.
– Бьёрн! Брат мой! – крикнул он с притворной радостью. – Прости, что задержался! Рад видеть тебя в здравии и в кругу семьи! И… гостей твоих вижу. – Он кивнул на Лейфа, демонстрируя свое знание. А затем его глаза, словно два отравленных кинжала, снова впились в меня. – А это что за птица диковинная здесь расселась? Выскочка-трэлл, место которому у стойла моего коня…
Бьёрн опередил меня. Он поднялся с места и его глаза гневно сверкнули в лучах заходящего солнца.
– Объяснись, Сигурд, к чему этот спектакль? Рюрик – мой человек. И мой друг. Потому и сидит рядом со мной. Хватит языком чесать да людей честных понапрасну позорить.
Сигурд фыркнул, но перешел к сути, ради которой, видимо, и явился.
– Прошу прощения… Так… С языка сорвалось… Но я привел свои войска, как ты и просил. И есть еще одно важное дело, братец. Слыхали новость? Говорят, в Альфборге творится неладное! Старого Ульрика, того, с кем ты тут союзы водишь, сместил младший сынок! Запер отца в почетной темнице, в его же горнице, и теперь травит потихоньку, чтобы старик поскорее издох и не мешал властвовать! Теперь там всем заправляет Торгнир! Тот самый, что с Харальдом, поговаривают, шашни водил!
Лейф мгновенно побледнел, а затем вскочил, с грохотом опрокинув тяжелую дубовую скамью. Его рука по старой привычке схватилась за рукоять меча.
– Ты лжешь! Этого не может быть! – с болью в голосе проревел он. – Мой брат – подлец, но отцеубийцей он не станет!
Сигурд проигнорировал Лейфа и торжествующе посмотрел на меня, а затем и на Бьёрна…
– Но ничего страшного, братец! Не печалься! Скоро прибудет мой сын с победами и добычей… И мы сообща исправим ошибку этого выскочки-скальда! – Он ядовито ухмыльнулся. – Посылать травника с корзиной трав и сладкими речами к Ульрику было изначально плохой идеей! Видишь, к чему это привело? К братоубийственной смуте и хаосу! Надо было слушать меня и брать Альфборг силой и железом, пока он был слаб! Тогда бы сейчас у нас была надежная крепкая рука на востоке, а не это змеиное гнездо, готовое предать нас в любой миг!
Лейф стоял, тяжело дыша, его могучее тело напряглось, как у тигра перед прыжком. Союз, за который мы заплатили кровью Эйнара, гибелью людей на острове, за который я чуть не заплатил собственной душой, – все это висело на волоске. И Сигурд пришел вовремя, чтобы окончательно его оборвать, мастерски посеяв семена сомнения и страха.
Бьёрн оставался спокоен, но его холодные глаза сузились до щелочек.
– Вести бывают разными, Сигурд, – холодно заметил он. – И источник у твоих вестей может быть… сомнительным. Лейф здесь, и он – законный представитель своего отца, ярла Ульрика. Пока ярл жив и владеет своим умом, наш союз в силе. А насчет Торгнира… мы разберемся, когда придет время и у нас появятся точные факты.
Сигурд усмехнулся, презрительно фыркнув.
– Жив? А надолго ли, Бьёрн? Говорят, старик уже не встает с постели, бредит и плюётся желчью. А Торгнир не теряет времени зря! Он рассылает гонцов к самому Харальду Прекрасноволосому, предлагая тому Буян на блюдечке в обмен на войско против родного брата! Ты думаешь, он остановится на этом? Ты веришь в честь и благородство Торгнира?
Лейф не выдержал. Он сделал резкий шаг вперед.
– Я поеду в Альфборг. Немедленно. Сегодня же! Я вырву правду из глотки моего брата-предателя, даже если мне придется перерезать ему горло!
– И попадешь в ловушку, как мышонок в западню, – холодно и резко парировал я, вставая и преграждая ему путь взглядом. – Торгнир только этого и ждет. Он узурпировал власть, и твое появление будет для него не семейным визитом, а сигналом к твоей же немедленной казни. Ты ему сейчас не брат, ты – главный претендент на престол, которого нужно устранить.
– Но я не могу сидеть здесь сложа руки, пока моего отца травят, как старого пса! – взревел Лейф, и в его глазах стояли слезы бессильной ярости.
– Ты должен, – твердо сказал Бьёрн. – Ты здесь как полномочный посол и наш союзник. Твое место сейчас здесь, с нами. Позже мы отправим своих лазутчиков и узнаем настоящую ситуацию из первых уст. А потом, на свежую голову, решим, что делать. У тебя есть почти полсотни воинов. Они нам пригодятся в грядущей битве. Будь с нами, Лейф! А я в долгу не останусь!
Сигурд наблюдал за этой сценой с нескрываемым злорадным удовольствием. Он достиг своего – посеял раздор и неуверенность. А самое главное – подгадил мою репутацию.
Викинги тем временем перешли на повышенные тона. Эйвинд бил себя в грудь. Сигурд хищно скалился. Бьёрн тщетно пытался сохранить спокойствие. А Лейф брызгал слюной, пытаясь доказать всем свою правоту.
Я отвернулся и посмотрел на залив, где темнела натянутая под водой стальная петля, затем перевел взгляд на побережье, где уставились в небо деревянные шеи новых «рогаток», взглянул на людей, которые, не покладая рук, продолжали работу даже в сгущающихся сумерках.
Я делал то, что должно… Я старался изо всех сил… Но хватит ли этого теперь?
Глава 17
* * *
Ночь была холодна и чиста. Лунный серп висел в узорчатом кружеве черных ветвей. Осенний ветер шелестел алыми и золотыми листьями и приносил с собой запах великих перемен… Бухта безымянного острова лежала в мрачном безмолвии. И лишь угрюмый плеск волн тихо сражался с этой НЕДОБРОЙ тишиной.
Харальд Прекрасноволосый стоял неподвижно. Его доспехи холодно отсвечивали в лунном свете – будто голубые молнии обнимали грозную фигуру конунга.
Перед ним сидел связанный Ульф. Вернее, то, что от него осталось. Лицо представляло собой один сплошной багровый синяк. Из разбитых губ сочилась кровь, глаз почти не было видно: они спрятались за страшными опухолями. Большинство зубов были выбиты. Сломанные пальцы на руках беспомощно лежали на коленях и торчали под неестественными углами.
– Значит, твое упрямство сильнее разума? – голос Харальда был спокоен и тих, словно он вел светскую беседу у камина, а не стоял над истерзанным телом. – Так и не скажешь, сколько копий может выставить Бьёрн? Не проведешь моих художников по карте Буянборга, не укажешь, где тоньше стены? Так и будешь молчать, как рыба на льду?
Ульф с нечеловеческим усилием поднял голову. Кривая усмешка исказила его изувеченное лицо.
– Я все равно покойник… – просипел он. – Какой смысл порочить свое имя предательством? Смерть придет, а честь… честь останется. В песнях… или в памяти тех, кто выживет.
– Стойкость перед лицом неизбежного конца делает тебе честь, – кивнул Харальд, и в его глазах, холодных как зимнее море, мелькнуло что-то, отдаленно напоминающее уважение. – Но я могу прекратить твои страдания. Один мой кивок – и все кончится. Быстро. По-воински. Ты заслужишь хотя бы это.
– Вся наша жизнь… от первого крика до последнего вздоха… череда страданий, конунг, – захрипел Ульф, выплевывая на песок кровавую слюну. – Так что засунь свое милосердие себе в задницу! Я твоих людей не щадил. И не жду пощады. Не для того я был рожден.
Харальд хищно усмехнулся, его белые зубы блеснули в лунном свете, как у волка.
– Это верно… Но знай, выродок, тебе не светит Вальхалла. Не пировать тебе с богами в золотых палатах, не слушать саги, не состязаться в силе с эйнхериями. Твой путь лежит в холодные, гнилые объятия Хель. В забвение.
– О-о-о, но это не тебе решать! – просипел Ульф, и в его голосе, сквозь хрип и боль, впервые прозвучала отчаянная, яростная злоба. – Боги сами разберутся, кому какое место уготовано! Мое сердце билось в бою! Оно не знало страха!
Харальд с театральной плавностью повернулся к своим воинам, стоявшим на почтительном расстоянии.
– Принесите крыс. И клетку. Ту, что побольше.
Вскоре два викинга притащили массивную, грубо сколоченную деревянную клетку с решетчатой дверцей. Внутри копошилась и пищала дюжина крупных голодных крыс. Их длинные хвосты шуршали по дереву, а глаза-бусинки сверкали в лунном свете лихорадочным злобным огоньком.
– Разденьте его, – с ледяным, безразличным спокойствием приказал Харальд, не отрывая взгляда от Ульфа.
Воин подошел и грубыми привычными движениями стал сдирать с него остатки одежды – клочья рубахи, штанов. Ульф пытался вырваться, слабо упираясь. Он сыпал проклятиями, даже пытался драться. Но все было тщетно. Его избитое тело покрылось мурашками от ночного холода.
Голого и беспомощного, его повалили на спину на огромный плоский валун у самой кромки воды. Затем его крепко привязали к булыжнику сыромятными ремнями. Он лежал, тяжело дыша, его грудь вздымалась в такт отчаянным, но тщетным попыткам вырваться. Камень был холодным и шершавым, он резал и царапал спину.
Харальд подошел к пленнику. Взял клетку. Это была хитрая, продуманная конструкция – без дна. Он молча, с видом знатока, поставил ее прямо на живот Ульфа. Тот замер, чувствуя нарастающий ужас от прикосновения холодного дерева и писка голодных тварей. Конунг лично привязал клетку к его телу несколькими ремнями, убедившись, что она плотно прилегает и никуда не сдвинется.
Затем он открыл дверцу другой маленькой клетки и ловким движением вытряхнул оттуда крыс в большую, что покоилась на животе обреченного. Одна из тварей, ошалев от простора и запаха крови, тут же попыталась впиться Ульфу в бок, но он судорожно дернулся, и острые зубы лишь скользнули по коже, оставив красную, кровоточащую царапину.
Харальд с легкой усмешкой наблюдал за этим. Он захлопнул дверцу и задвинул массивный железный засов. Потом взял из рук воина дырявое металлическое сито, доверху наполненное тлеющими, раскаленными докрасна углями, и аккуратно, с почти что хозяйственной заботливостью, поставил его на верхнюю решетку клетки.
Металл быстро начал накаляться. Жар, словно невидимая печь, стал исходить от сита. Крысы, почуяв опасность, забеспокоились сильнее. Их писк стал пронзительным, визгливым, движения – хаотичными и яростными. Они метались по клетке, ища выход, чуя легкую добычу внизу.
Харальд наклонился к самому уху Ульфа. Его голос был сладок, ядовит и тих, как шепот змеи.
– Ты убил женщин, стариков и детей. Твоя смерть не будет доблестной. В ней не будет ни славы, ни чести. Тебя не примут в Вальхаллу. Тебя… медленно… сожрут заживо. Эти твари начнут с мягкого… с живота… чтобы добраться до свободы. Они прогрызут тебе кишки, Ульф. Будут пить твою кровь, глодать твою плоть. И ты будешь чувствовать каждый их укус. Каждый коготок. До самого конца. В полном сознании.
Ульф не выдержал и закричал от первобытного ужаса, от осознания той мерзостной, немыслимой участи, что ему уготовили. Его крик, полный отчаяния, ярости и отрицания, разорвал ночную тишину, эхом отразившись от скал.
Харальд равнодушно отвернулся от этого зрелища и подозвал к себе своего верного хускарла, старого Торстейна, чье лицо было бесстрастно, как маска.
– Где наши послы от Торгнира? Все еще нет вестей? Я начинаю нервничать.
Торстейн, брезгливо косясь на кричащего на валуне Ульфа, покачал головой.
– Увы, нет, конунг. Ни корабля, ни гонца. Ничего. Тишина.
– Кхм… – Харальд мрачно смотрел на черную, зеркальную гладь залива, где отражались звезды, словно рассыпанные по бархату самоцветы. – Ладно. Но мы больше не можем ждать. Выступаем на рассвете. Готовьте корабли. Пойдем прямо на Буянборг.
– Сразу туда? – удивился Торстейн.
– Старый медведь однозначно будет там. – пояснил Харальд. – Бьёрн – сердце этого сопротивления. Душа всего этого бунта. Отрубим ему голову… и весь остров, как спелое яблоко, упадет нам в руки. Сопротивляться будет некому.
Старый хускарл поклонился и отправился выполнять приказ.
А Харальд уставился на море, предвкушая великий поход. Душераздирающие крики Ульфа, на которых уже проступали нотки нечеловеческой дикой боли, звучали ему зловещим аккомпанементом. Ветер подхватывал их и уносил в ночь, навстречу грядущей буре, что уже вовсю собиралась над Буяном.
* * *
Пиршественный зал в Альфборге был погружен в тревожную, густую полутень. Факелы, вставленные в железные держатели на массивных колоннах, бросали на резные деревянные стены пляшущие, неустойчивые тени, создавая ощущение гигантской, бодрствующей пещеры.
На троне, который еще недавно принадлежал его отцу, полулежал Торгнир. Он выглядел изможденным и напряженным, словно не спал несколько ночей. Одна нога была небрежно перекинута через подлокотник, в пальцах он вертел тяжелый серебряный кубок.
Перед ним, подобно двум гранитным глыбам, стояли послы Харальда Прекрасноволосого. Два суровых, закаленных в десятках походов викинга в добротных, но лишенных вычурности доспехах. Их лица были бесстрастны, но глаза, узкие и цепкие, зорко следили за каждым движением нового ярла, за каждым изменением выражения его лица.
– Итак, я правильно понял, – томным, нарочито ленивым голосом начал Торгнир, – что моему уважаемому… соседу, конунгу Харальду, требуется моя скромная помощь в деле усмирения строптивого Бьёрна и его Буяна?
Один из послов, более рослый, со шрамом через всю щеку, пересекающим и правый глаз, кивнул, едва заметно склонив голову.
– Все верно, ярл Торгнир. Конунг рассчитывает на ваше благоразумие и дальновидность. Сила на нашей стороне, и победа неминуема. Гораздо разумнее и выгоднее быть в стане победителей, чем разделить участь побежденных.
Торгнир медленно сощурился: в его взгляде, устремленном на послов, заплясали хищные холодные огоньки.
– А что будет… потом? – спросил он. – Когда пыль битвы осядет и дым над Буянборгом рассеется? Что будет с Альфборгом? С этими землями? Со мной, в конце концов?
Второй посол, коренастый и широкоплечий, переступил с ноги на ногу, его доспехи тихо звякнули.
– В смысле? Остров, разумеется, перейдет под длань Харальда. Вы же останетесь здесь управлять этими землями. Как его наместник. Со всеми почестями.
Торгнир нарочито громко рассмеялся. Его смех был невеселым и колким, как первый лед.
– Надолго ли? – переспросил он, и смех его так же внезапно оборвался. – Я просто не питаю иллюзий, друзья мои. Харальду гораздо выгоднее и надежнее посадить здесь кого-нибудь из своей крови. Своего родича, племянника, брата. А я… я чужак. Неудобный союзник, пришедший к власти через предательство. Так ведь? Рано или поздно я стану ему не нужен. Или опасен.
Первый посол заметно занервничал. Его рука непроизвольно потянулась к рукояти меча, висевшего на поясе.
– Наш конунг – человек слова! Ему можно доверять. Он ценит верность и щедро вознаграждает за нее. Он не тот, кто забывает оказанные услуги.
– Конечно! – Торгнир снова усмехнулся, наконец отхлебнув густого, темного меда. – Вы иного и не скажете. Вы ведь его люди. Его хускарлы, вскормленные с его руки. Но знаете ли вы… – он наклонился вперед, упершись локтями в колени. – как именно я пришел к этой власти? К этому трону, на котором сижу?
Коренастый посол нахмурился, его скулы напряглись.
– Ваш отец… умер. Состарился, заболел. Разве не так? Мы слышали, он был немощен.
– Нет! – с неподдельной горечью в голосе ответил Торгнир. – Он не умер. Он сидит в заточении в своих покоях. Живой. Сытый. Одинокий. Пока что дышит. И я предал его. Собственного отца. Запер, как дикого зверя в клетке. Потому что посчитал, что его слабость, его упрямство и старомодная честь ведут наш народ, Альфборг, к гибели. Его предал родной сын… Его плоть и кровь…
Он замолчал, давая им прочувствовать весь гнет этих слов. В зале повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием факелов и тяжелым дыханием послов.
