Текст книги "Варяг II (СИ)"
Автор книги: Иван Ладыгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Глава 7
* * *
Солнце сегодня напоминало лезвие топора – такое же холодное и бледное. Оно только-только поднялось над линией хмурого горизонта, когда два драккара Ульфа впились в галечный пляж. Они вынырнули из призрачной пелены предрассветного тумана, словно порождения Хельхейма. Галька с сухим треском заскрежетала под тяжелыми килями. Еще мгновение – и Ульф спрыгнул на сырую от росы землю.
Он стоял, какое-то время вглядываясь в безымянное поселение, раскинувшееся в глубине бухты. Ни частокола, ни сторожевых башен. Ни щитов, выставленных на палисаде. Лишь дымок из двух дюжин крыш, да крик чайки, да далекий лай собак. Мирная картина, вызывающая лишь зевоту и презрение.
– Смотри-ка, – усмехнулся он, обернувшись к Торнвальду, своему верному рулевому. Его голос был спокоен, но в глазах плясали черные огоньки. – Харальд так жаждет стать конунгом всех земель, что ободрал свои курятники до последнего петуха. Оставил лишь старых несушек да цыплят.
И это была правда.
На шум сбежались лишь пузатые старики с топорами. Женщины прижимали к юбкам перепуганных детей. Их испуганные, тонкие голоса были похожи на писк мышей, на которых вдруг наступили сапогом.
Ульф почувствовал, как по жилам разливается знакомое и сладкое чувство абсолютной безнаказанности. Здесь и сейчас он был богом, решающим, кому жить, а кому – отправиться к Хель. Жизнь и смерть этих людей зависели от одного его слова. От одного движения его руки.
– Никакой пощады, – его приказ прозвучал с тихой ленцой, но каждый из сотни воинов услышал эти слова с идеальной четкостью. – Харальд должен понять, что значит бросать свои земли на произвол судьбы. Пусть пепел расскажет ему, как пахнет горелая плоть его народа.
Его люди, заскучавшие за недели плавания, с радостным ревом хлынули вперед. Они врубились в ряды ополчения. И язык не поворачивался назвать это боем. Скорее, это был прилив, сметающий муравейник.
Ульф не спеша пошел за ними, наслаждаясь разворачивающимся кровавым спектаклем. Он видел, как седовласый старик, трясясь от ярости и страха, попытался прикрыть внука ржавыми вилами – и получил удар топором прямо в грудину. Тот самый, глухой, влажный хруст, который Ульф любил больше любой музыки. Он видел, как молодую девушку с волосами цвета спелой пшеницы, вцепившуюся в подол матери, за косы потащили в ближайший дом. Ее крик, полный такого животного ужаса, что от него закипала кровь, был для Ульфа лучшим нектаром.
Он вышел на улицу поселения. Воздух загустел от парадоксальной смеси запахов свежей крови, гари, горелого хлеба и человеческих испражнений. Его берсерки впали в раж. Они уничтожали и стирали этих жителей с лица земли. Рубили тощих коров, выпускали на волю испуганных овец, поджигали дома, вышибали двери топорами. Пламя уже лизало соломенные крыши, и черный, едкий дым стелился по земле, смешиваясь с утренним туманом.
В какой-то момент к его ногам бросилась женщина. Все ее лицо алело от ссадин и синяков. Одежда была порвана, в глазах плескалось отчаяние.
– Пощади! Ради богов, пощади моего мальца! Возьми все, что угодно! Меня! Возьми меня!
Ульф наклонился с видом знатока, рассматривающего диковинный товар. В его глазах плескалось холодное любопытство.
– А что ты можешь предложить мне, женщина? Что есть у тебя такого, что могло бы купить жизнь твоего ребенка?
Она что-то бормотала, целуя края его запачканного грязью плаща, обещала скрытые сбережения, услуги, вечную верность. Он слушал ее несколько секунд, наблюдая, как надежда борется с отчаянием на ее испачканном сажей и слезами лице. Потом медленно, почти с сожалением, выпрямился.
– Жаль. У тебя нет ничего, что представляло бы для меня хоть малейший интерес.
Мелькнула сталь. Удар был коротким, точным, без лишних усилий. Женщина рухнула, не успев издать ни звука. Ребенок у нее за спиной захныкал.
Ульф повернулся и пошел дальше, к центру поселения, где его воины уже складывали в кучу жалкую добычу: мешки с зерном, несколько медных котлов, связки вяленой рыбы, пару потрепанных мехов. Он чувствовал себя прекрасно. Будто эта выплеснутая жестокость вдребезги разбила всё его напряжение. Должно быть, именно так себя ощущала стихия. Огонь, сжигающий сухостой. Вода, срезающая горы. Он был воплощением чистой, неоспоримой, первозданной силы. И это было лучше любого пира, любой женщины, любого серебра.
Тяжело дыша, к нему подошел окровавленный Торнвальд. На лице викинга сияла довольная ухмылка.
– Всё готово. Заканчиваем здесь? Кое-кто еще прячется в лесу, но основное сделано.
Ульф окинул взглядом горящее селение. Крики почти стихли, сменившись звенящей, жуткой тишиной, которую нарушал лишь треск догорающего дома и приглушенный плач, доносящийся из-под груды тел у колодца.
– Сожгите все, что еще может гореть. И скальпируйте их. Всех. Сложите скальпы у большого камня на берегу. Если Харальд вдруг здесь окажется, пусть получит свои дары. – мужчина кровожадно улыбнулся. – Пусть знает, что Ульф, сын Сигурда Крепкой Руки, был здесь. И оставил о себе память.
* * *
Вода в гавани Альфборга была спокойной и мутной, как взгляд старца. Наш измученный и исхлестанный штормами карви с трудом приткнулся к краю длинного причала. Скрип древесины о бревна прозвучал для нас сладчайшей симфонией, возвещающей конец нашему морскому чистилищу.
Я сделал первый, неуверенный шаг на пошатывающиеся от времени мостки. Ноги, за недели привыкшие к постоянной качке, на мгновение подкосились, мир поплыл. Я едва удержался, ухватившись за мокрый столб.
– Наконец-то, клянусь бородой Тора! – Эйвинд выпрыгнул за мной, встряхнулся, как пес, и потянулся, заставив кости похрустывать с неприличным удовольствием. – Я уже начал думать, что мы вечно будем грести в этом проклятом корыте, пока не превратимся в морских троллей!
– Держи язык за зубами, – угрюмо буркнул Эйнар, сходя на берег с привычной осторожностью старого волка. Его узкие и цепкие глаза мгновенно отсканировали окрестности. – Мы не в родной бухте. Здесь чужие стены и чужие ярлы. Смотрим в оба.
Но я его почти не слышал. Я уже вовсю впитывал местные виды.
Альфборг был похож на Буян… Та же архитектура: бревенчатые длинные дома с покатыми крышами; те же загоны для скота; та же кипучая, шумная деятельность в порту. Но это была бледная и убогая копия. Будто художник, рисовавший Буян, делал здесь эскиз грязным углем. Краска на щитах была облезшей, постройки – покосившимися, лодки у причала – старыми и латанными. Да и люди… Многие из них явно недоедали… Они казались тощими и злыми. Их лица были обветрены не столько морским бризом, сколько постоянной нуждой. Воздух пах кислым болотом, дешевой рыбой и бедностью.
К нам уже подходили местные. Рыбаки, бросившие чистить свои сети; торговки, настороженно оставившие лотки с вяленой рыбой и плетеными корзинами; дети, бросившие свои игры. Все они смотрели на нас с нескрываемым любопытством.
– Кто вы такие? С какого берега приплыли? – спросил коренастый, широкоплечий мужчина. Он щеголял в грязном фартуке, сплошь покрытом засохшей чешуей. В его руке был длинный нож для разделки рыбы.
Я выдохнул, собрал в кулак всю свою волю и сделал шаг вперед, отделяя себя от Эйвинда и Эйнара.
– Мы из Буяна. Посланцы конунга Бьёрна, – заявил я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и уверенно.
Я поднял руку, показывая серебряное кольцо с волком, кусающим себя за хвост. Волк Бьёрна. Металл холодно и зловеще блеснул в тусклом, рассеянном свете северного дня.
– Мы прибыли с миром и дарами для вашего ярла, Ульрика. Чтобы говорить о дружбе и союзе.
В толпе прошел ропот. Имя Бьёрна, Медведя Буяна, было здесь известно. Но доверия в глазах собравшихся не прибавилось. Лишь настороженность, смешанная со страхом.
– Всего трое? – удивленно протянул молодой парень с испитым лицом. – Где же ваша дружина? Или Бьёрн такой скупой, что отправляет послов втроем на утлой лодчонке?
Эйвинд не выдержал. Он всегда был плохим дипломатом, его стихия – действие, а не слова.
– Нас было больше! – выпалил он, багровея. – Добрая дюжина! Но мы угодили в засаду! Не все уцелели.
Толпа затихла. Настороженность сменилась жадным любопытством.
– Кто? – раздался тот же голос. – Кто напал? Пираты с западных островов? Люди Харальда? Или духи шторма?
Я резко, почти грубо, перебил, чувствуя, как тонкая нить контроля над ситуацией ускользает у меня из пальцев.
– Не знаем, – сказал я ближайшим зевакам из толпы. – В море много охотников за легкой добычей. Мы оказались одной из их целей. Выжили чудом.
В этот момент толпа передо мной расступилась с почтительным и испуганным шепотом. Не спеша, с холодным, безразличным достоинством, к нам приблизились двое. Они шли в сопровождении десятка дружинников – суровых, бородатых парней в простеганных дубленках, со щитами на спинах и боевыми топорами на поясах.
Один был старше. Массивный, как медведь, вышедший из спячки. На его плечах, казалось, можно было разместить балку длинного дома. Бритый череп сверкал на солнце. Густая черная борода клином ложилась на могучую грудь. Глаза незнакомца красились в цвет морской волны. Они переливались холодной серостью и бирюзой. Он внимательно смотрел на меня, выискивая слабину.
Второй оказался его лохматой и выцветшей копией. Он был худощав. Резкие черты лица остро взирали на мир. Я не чувствовал в нем мощи и основательности брата. Его светлые, немытые волосы были растрепаны, а глаза сверкали злой голубизной, как у затравленного, голодного песца.
Старший, скрестив руки на груди, остановился в двух шагах. Его взгляд скользнул по мне, по Эйвинду, по Эйнару, задержался на кольце Бьёрна.
– Я – Лейф, – его низкий голос резанул слух, будто гром за дальними горами. – А это мой брат, Торгнир. Мы сыновья ярла Ульрика и хозяева Альфборга, пока отец болен. Назовите свои имена и свою цель. И говорите быстро. У нас нет времени на игры.
– Я – Рюрик из Гранборга, – сказал я, опуская руку с кольцом.
Лейф хмыкнул. Его взгляд снова скользнул по моему лицу, задержался на свежих шрамах, на моих глазах.
– Наслышаны, – произнес он, и в его голосе не было ни одобрения, ни порицания. – Целитель. Воин. Скальд, что развлекает Бьёрна и его дружину. Правда, не ожидали увидеть вживую. И уж тем более в таком… скромном сопровождении.
Я лишь кивнул, чувствуя, как между братьями пробегает почти осязаемая искра взаимной ненависти. Они стояли рядом, но казалось, их разделяет бездна. Лейф смотрел на меня с холодной, отстраненной оценкой мастера, рассматривающего новый инструмент. Торгнир – с открытой, немой враждебностью, словно я был лично виновен во всех его бедах.
– Мы не приветствуем чужаков, – огрызнулся младший, даже не глядя на меня, уставившись куда-то за мою спину, на наш карви. – Особенно из земель твоего конунга. Мы слышали, как он вероломно расправился с ярлом Эйриком. Удар в спину – любимая тактика Бьёрна?
Эйвинд снова не сдержался, шагнув вперед так резко, что несколько дружинников положили руки на рукояти топоров.
– Бьёрн победил его в честном поединке, один на один! Там не было ни вероломства, ни удара в спину!
Лейф хмуро посмотрел на него, затем перевел свой тяжелый взгляд на меня. Казалось, он взвешивал каждое слово, каждую эмоцию.
– Мы верим в это, – сказал он. – Бьёрн – воин, а не разбойник. Но поговорим обо всем под кровом нашего отца. Он вас выслушает и решит, что с вами делать.
Дружинники Лейфа и Торгнира сомкнулись вокруг нас плотным кольцом – этакий стальной ободок, отрезающий все пути к отступлению. Нас с мягким нажимом повели от причала вглубь поселения, по грязной, ухабистой улице, выложенной широкими досками.
Эйнар шел рядом со мной, не поднимая головы, угрюмо бормоча себе под нос проклятия. Я улавливал редкие обрывки: «…ведь я же говорил… в логово к волкам… ведут, как овец на убой…»
Эйвинд, напротив, сразу воспрял духом. Его природное легкомыслие взяло верх. Глаза забегали по сторонам, выискивая в толпе симпатичные лица. Он улыбался местным девушкам, которые, пряча улыбки и краснея, выглядывали из-за углов домов.
– Ничего так местечко, – беззаботно бросил он мне через плечо. – Девки тут ладные и румяные…
– Ты просто голоден. – буркнул Эйнар ему в спину.
Я же молчал. Все мое внимание, все чувства были прикованы к братьям, шагавшим впереди, и к самому Альфборгу, что раскрывался перед нами, как странная, тревожная книга. На первый взгляд – обычное северное поселение. Но чем дальше мы уходили от гавани, тем явственнее становилось невидимое напряжение, витавшее в воздухе. Люди на улицах постоянно шептались, перебрасывались быстрыми, испуганными взглядами, кивая в сторону то Лейфа, то Торгнира. Чувствовалось четкое и незримое разделение на два лагеря. Это читалось в каждом жесте, в каждом вздохе, в том, как одни лавочки почтительно кланялись Лейфу, а другие – с подобострастием провожали глазами Торгнира.
Братья не разговаривали друг с другом. Они шли, словно два сильных магнита, обращенные друг к другу одноименными полюсами. Их ненависть была тихой, глухой, тлеющей под пеплом приличий, но оттого не менее смертоносной.
И только одна сила, хрупкая и угасающая, удерживала их от открытой, кровавой схватки. Дряхлый больной старик в большом доме на холме. Пока Ульрик Старый дышал, пока его воля, пусть и ослабевшая, висела над Альфборгом, война за наследство была под строжайшим запретом. Но каждый из сыновей, и каждый житель города, понимал – часы его жизни отсчитывали последние песчинки. И с последним его вздохом сюда придет междоусобица.
Дом ярла был, безусловно, больше и крепче других построек в поселении. Стены из толстенных, почерневших бревен, высокая, крутая крыша, покрытая дерном, массивная дверь, окованная железом. Но и здесь, как и во всем Альфборге, сквозила та же унылая бедность.
Нас провели внутрь, в небольшую, слабо освещенную горницу, служившую, видимо, помещением для гостей низкого ранга.
– Ждите, – коротко бросил Лейф, остановившись на пороге. Его массивная фигура заслонила весь проем. – Отец примет вас, когда будет готов. Не шумите и не пытайтесь выйти без спроса.
Он развернулся и вышел. Торгнир, однако, задержался. Он стоял на пороге, и его взгляд, колючий и насмешливый, скользнул по нам, по нашим скромным, потрепанным пожиткам, сложенным в углу.
– Тоже мне, благодетели с дарами! – произнес он громко. – Явятся втроем, с покорными лицами. А что им мешает отравить нашего отца, пока мы тут церемонимся? Бросить яд в кубок или ткнуть отравленной иглой, пока будут делать вид, что осматривают его больные ноги?
Он бросил на нас последний, откровенно враждебный взгляд, и вышел, притворив за собой тяжелую дубовую дверь. Раздался четкий, зловещий щелчок задвижки. Мы оказались в заточении. Пусть и в почетном…
Прошло, наверное, с полчаса. Мы сидели на жестких лавках, прислонившись к стенам, и слушали, как за дверью мерно шагает часовой.
Наконец, дверь открылась, и в комнату ввалились немолодые, угрюмые слуги. Они молча поставили на стол деревянные миски с дымящимся вареным мясом. Также нам всучили грубый каравай темного хлеба и глиняный кувшин с медовухой. Запах простой и сытной еды ударил ноздри.
Мы были как звери после долгой голодовки. Без лишних слов мы набросились на еду. Мы разрывали мясо руками, жадно вгрызались в хлеб, залпом глотали кисловатую, но хмельную медовуху. Это было примитивно и не по-человечески. Но после недель скудного рациона на корабле, состоявшего из сухарей и вяленой рыбы, эта простая пища казалась нам теперь пиром богов.
Когда первый голод был утолен, мы какое-то время просто сидели и молча смотрели в закопченный потолок. Сытая усталость накатывала тяжелыми, свинцовыми волнами.
– Ну и семейка, – громко рыгнув, наконец пробормотал Эйвинд. – Один – молчаливый, как гробница, ходит, словно несет на плечах всю тяжесть этого мира. Второй – змея подколодная, шипит и яд готовит из собственной желчи. Интересно, на кого из них старик-ярл больше похож?
– На того, кто выживет, – мрачно ответил Эйнар. Он сидел, сгорбившись, и чистил ногтем засохшую грязь с рукояти своего ножа. – В таких делах, где брат идет на брата, добрые и честные редко доживают до финала. Выживают самые хитрые. Или самые жестокие.
Дверь снова открылась. Свет из главного зала выхватил мощный силуэт Лейфа
– Рюрик, – произнес он, и его голос прозвучал, как удар колокола. – Отец готов тебя принять. Только тебя. Твои люди останутся здесь.
Эйвинд и Эйнар молча кивнули мне. В их глазах я прочитал сложную смесь чувств: и пожелание удачи, и тревогу, и готовность в любой момент вскочить и схватиться за оружие.
– Береги спину, друг. – тихо сказал Эйвинд.
– И лишнего не болтай, – добавил Эйнар.
Я встал, отряхнул свою поношенную одежду и направился к двери. Сердце колотилось где-то в основании горла, отдаваясь глухим стуком в висках.
Покои ярла Ульрика оказались на удивление душными и сумрачными. Воздух здесь был густым, тяжелым, насыщенным ароматами лечебных мазей, сушеных трав, влажной шерсти и медленного неумолимого тления старого больного тела. В центре комнаты, в большом, грубо сработанном, но покрытом резьбой дубовом кресле, похожем на королевский трон, сидел сам хозяин Альфборга.
Белые густые брови заснеженными утесами нависали над его веками. В ясных и пронзительно-голубых глазах сквозил острый ум и уставшая насмешка. Его лицо было оцарапано глубокими морщинами. Длинная, тщательно ухоженная седая борода, заплетенная в несколько сложных кос, ниспадала на грудь. Его бритый череп покрывали причудливые, выцветшие синие татуировки – то была память о далекой молодости, о безумных походах в чужие земли, о днях, когда кровь была горяча, а жизнь казалась бесконечной.
Но сейчас он выглядел раздавленным. Не столько болезнью, сколько неподъемной тяжестью власти и той ядовитой враждой, что, как червь, разъедала его собственную семью изнутри. Он был могучим, старым дубом, в ствол которого его же сыновья вонзили топор и оставили его медленно, мучительно умирать.
По обе стороны от кресла, как два мрачных, безмолвных стража, стояли Лейф и Торгнир. Их руки лежали на рукоятях длинных боевых ножей, заткнутых за пояса. Атмосфера в комнате была настолько натянутой, что, казалось, воздух вот-вот зазвенит…
Ульрик несколько долгих секунд молча изучал меня.
– Ну, что ж, – наконец проговорил он. Голос у старика был глухим, с хрипотцой, в нем слышалось бульканье и свист, но сквозь эту немощь пробивалась стальная, не сломленная воля. – Заслужил я, видно, такую честь под конец жизни. Ко мне послов шлют не на драккарах, под щитами, а на утлой карви. Говори, парень. Зачем Бьёрн прислал тебя? Не заставляй старого, больного человека тратить последние силы на угадывание твоих мыслей.
Я сделал шаг вперед, стараясь держать спину прямо, а взгляд – уверенным.
– Конунг Бьёрн хочет заручиться вашей поддержкой и дружбой, ярл Ульрик. Он предлагает союз.
Старик фыркнул.
– Дружбой? – переспросил он, и в его голубых глазах вспыхнула насмешка. – Он недавно убил моего соседа и дальнего родича, ярла Эйрика. Разве друзья так поступают? О какой дружбе может идти речь? О дружбе между волком и овцой, пока волк не проголодался?
– Эйрик был его врагом, – парировал я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. – Он бросал ему вызов. Вы – нет. Все мы знаем, что Харальд идет сюда. Он хочет захватить и наши земли, и ваши. Если он победит, вы перестанете быть хозяином здесь. Вы будете всего лишь его данником. Смотрящим на чужой земле, обязанным по первому зову являться с кораблями и воинами.
Ульрик медленно кивнул. Его длинные, костлявые пальцы с крупными суставами постукивали по дубовым ручкам кресла.
– Верно говоришь… Но сила у Харальда велика. Очень велика. Его флот – как саранча на море. Вряд ли мы выстоим против него, даже объединившись. Быть может, дань – не такая уж и высокая цена за жизнь моего народа? За то, чтобы эти стены не пошли на дрова, а эти люди – в рабство?
– Возможно, вы правы, – согласился я, делая очередной шаг в этой словесной дуэли. – Возможно, дань – это разумная цена. Но это продлится недолго. У Харальда много верных, голодных до земли и власти воинов. Людей без роду, без племени, готовых на все за кусок земли. Как ты думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем он найдет тебе замену? Посадит здесь своего человека? Своего ярла, который будет верен только ему?
Лейф сделал резкое, порывистое движение. Его пальцы сжали рукоять ножа. Похоже, мои слова попали в десятку. Он, как законный наследник, понимал лучше всех, что при Харальде наследником станет не он, а какой-нибудь верный псарь конунга, не обремененный старыми связями и традициями.
Ульрик, не поворачивая головы, поднял руку, коротким жестом успокаивая сына. Тот, стиснув зубы до хруста, с усилием убрал руку от оружия и отступил на шаг.
– И это верно, – кивнул старик, и в его глазах мелькнуло уважение. – Ты не глуп, парень. Но ответь мне тогда на другой вопрос. Почему Бьёрн не пришел сам? Со своими кораблями и дружиной? Что ему мешает убить нас и захватить Альфборг? Я бы на его месте… я бы именно так и поступил. Сила – она ведь проста. Как топор.
– Бьёрн не хочет лишнего кровопролития между нашими людьми, – ответил я, чувствуя, что подхожу к краю пропасти. – Если начнется война, погибнет слишком много воинов с обеих сторон. Мы все ослабнем. И станем легкой добычей для Харальда. Выгоднее сотрудничать. Торговать. Обмениваться знаниями. А когда придет Харальд – сражаться плечом к плечу, как союзники. В знак доброй воли он и послал меня. С дарами.
Ульрик задумался. В комнате повисла тягостная густая тишина,
– Я слышал о тебе, – сменил он тему, и его взгляд стал пристальным, изучающим. – Слышал, ты вылечил жену охотника в моих же владениях. Рискнул жизнью, пошел в лес, к чужим людям. Говорят, у тебя есть дар. Дар целительства. Это правда?
– Скажем так, я многое знаю, – осторожно ответил я, чувствуя, как почва под ногами становится более твердой. – Я изучал травы и болезни в землях на Западе. Если позволите, я мог бы осмотреть вас. Взглянуть на ваши ноги, руки… пощупать биение сердца. Быть может, я смогу помочь. Или хотя бы облегчить ваши страдания.
Тут не выдержал Торгнир. Он шагнул вперед, его лицо исказила гримаса гнева и страха.
– Отец! Опомнись! Мы не можем доверять этому чужаку! Этот выскочка может быть опасен! Вдруг он решит тебя отравить? Это же так просто! Бросить яд в питье или ткнуть отравленной иглой, пока будет делать вид, что слушает твое дыхание!
Ульрик медленно, с трудом повернул голову к младшему сыну. В его глазах не было ни гнева, ни укора. Лишь бесконечная, всепоглощающая усталость и горькая, пронзительная насмешка над всем миром и над самим собой.
– Тогда ты убьешь его, Торгнир. И будешь счастлив. Потом ты сможешь сразиться с братом за мое наследство, за этот старый, гнилой трон. Ведь ты этого хочешь? Не так ли? Ты ведь только этого и ждешь – моего последнего вздоха?
Торгнир отпрянул, будто его хлестнули по лицу плетью. Его лицо побелело, как мел, губы задрожали.
– Отец! Я… я не это имел в виду! Я забочусь о твоей безопасности!
– А по-моему, именно это, – холодно и безжалостно парировал Ульрик. – Поэтому за моей спиной ты и ведешь тайные переговоры с Харальдом. Нрав у тебя горячий и хитрый, как у Локи, сын мой. Горячий – чтобы желать власти, хитрый – чтобы пытаться добыть ее обманом. Вот только мудрости тебе не хватает. Настоящей мудрости, которая отличает вождя от разбойника.
Он снова повернулся ко мне, и его пронзительный взгляд заставил меня почувствовать себя мальчишкой на экзамене перед суровым учителем.
– Ну, что ж, Рюрик из Гранборга, – произнес он. – Ты слышал? Видишь, в какие дебри я тебя зову? Рискнешь? Хватит ли у тебя смелости не только драться с берсерками, но и лечить старика в змеином гнезде?
Он сделал паузу, в комнате снова повисло напряженное, звенящее молчание.
– Вот мое условие. Последнее условие старого человека. Если ты сможешь избавить меня от этой проклятой хвори, что гложет мои кости и не дает мне ступить и шагу, я встану на сторону Бьёрна. Заключу с ним союз. Мои воины и мои корабли будут к его услугам.
Он снова помолчал, давая мне прочувствовать вес этих слов.
– Если же нет… – его голос стал тише, – то ты останешься здесь. В качестве заложника. Гостем в золотой клетке. А твои люди незамедлительно покинут Альфборг и расскажут Бьёрну, что его посол остался у нас навсегда.
Я стоял в самом центре паутины, сотканной из чужих амбиций, старых болезней, страхов и ненависти. Мне ничего не оставалось, как согласиться.
– Договорились, ярл Ульрик! Давайте я осмотрю вас…
