Текст книги "Варяг II (СИ)"
Автор книги: Иван Ладыгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
– Ты не закончишь свои дни, как ярл Эйрик… – холодно, почти по-деловому, сказал Торгнир отцу. – И не падешь в бою. Ты просто тяжело заболел. Болезнь и дурные советчики помутили твой разум. И ты нуждаешься в покое и лечении. В уединении…
Это был жесткий политический ход. Смерть отца создала бы из него мученика, развязала бы руки Лейфу, объединила бы против Торгнира многих жителей Альфборга. А так… Так это был просто больной и впавший в маразм старик, которого от дел отстранил хоть и суровый, но заботливый сын.
Ульрика схватили без лишней жестокости, но с неумолимой силой. Старые кости хрустнули. Ярл боролся, плевался, пытался укусить, но его силы, и без того исчерпанные, быстро иссякли. И последнее, что он увидел, прежде чем тяжелая дверь его покоев захлопнулась, – было спокойное и решительное лицо сына. Чужое лицо…
Торгнир стоял в главном зале на одном уровне с теми, кого он собирался вести за собой. Перед собравшимися старейшинами, вождями мелких родов и верными ему воинами. Он видел в их глазах смесь страха, надежды, любопытства и откровенного недоверия.
– Друзья! Воины! – его голос, окрепший за дни похода, был тверд и звонок – он резанул гул, заставив всех замолчать. – Мой отец, ярл Ульрик, наш вождь, тяжело болен. Болезнь, что долго точила его тело, теперь отняла у него и ясность мысли. Он бредит союзами с теми, кто ведет нас к гибели! Ради Альфборга, ради наших жен, детей и стариков, я вынужден взять бразды правления в свои руки. Отныне я буду вашим щитом и вашим мечом!
По залу пронеслись недовольные возгласы. Один из старейшин грозно тряхнул кулаком.
– Торгнир! Это что? Узурпация? Где Лейф? Где наш законный наследник? И где доказательства «безумия» твоего отца? Мы слышали только твои слова!
– Лейф? – Торгнир усмехнулся. – Лейф уплыл заключать союз с Буяном, с тем самым Бьёрном, чьи люди жгут наши хутора! Он небось там пирует, пока наш народ стонет от страха! А что касается отца… – он сделал паузу, давая напряжению достичь пика, – вы все видели, в каком он состоянии был эти последние недели. Его решения вели нас к пропасти. Я не позволю этому случиться.
– Это беззаконие! – крикнул другой, молодой хёвдинг, друг Лейфа. – Ты совершил переворот! Мы не признаем тебя ярлом!
Вокруг него поднялся шум согласия. Но тут же из толпы вышли верные Торгниру воины. Молча, они встали за спиной у нового правителя. Их напряженные позы и руки на рукоятях оружия говорили красноречивее любых слов.
– Я не прошу вашего согласия, – голос Торгнира стал тише. – И я уже объявил о своем решении. Так что лучше смиритесь. Иначе… Я не ручаюсь за своих людей…
Воины за спиной Торгнира сделали шаг к возмущенной толпе, и голоса в зале мгновенно стихли.
Новый ярл кровожадно улыбнулся и продолжил:
– Наш первый и главный враг – Харальд Прекрасноволосый. Все вы знаете, что я тайно вел переговоры с этим опасным человеком. Я думал, что подчинившись ему, мы обретем покой и безопасность. Но я ошибался… И первая моя задача – защитить вас от него. А для этого нужна сильная рука и сильный настоящий союзник. Союз с Буяном – это путь в пропасть! Он втянет нас в ненужную, чуждую нам войну и принесет на нашу землю лишь голод, смерть и пепел! А случае победы… Сам захочет нас пленить! Покойный ярл Эйрик не даст соврать! Поэтому я разрываю эту гибельную, навязанную нам сделку!
В зале пронесся ропот – кто-то вздохнул с облегчением, кто-то – с ужасом. Торгнир поднял руку, призывая к тишине.
– Я буду искать того, с кем мы сможем выстоять. Сильного и надежного. Кто даст нам мир, хлеб и железо для защиты, а не бесконечные битвы за чужие интересы и призрачную «славу»! Если понадобиться, я попрошу о помощи другие острова и берега. У Харальда много врагов…
Он мастерски играл на самых базовых страхах. На желании выжить, отсидеться, сохранить свой дом и свою шкуру. И это сработало. Один за другим, сначала робко, потом все увереннее, старейшины и воины начали кивать. Кто-то выкрикнул его имя. Остальные подхватили.
«Сильная рука», «порядок» и «выживание» оказались тем, чего они хотели в глубине души. Недовольные, видя, что большинство склоняется на сторону Торгнира, предпочли отмолчаться, затаившись. Их час еще не пробил.
Торгнир смотрел на них, а внутри все пело от торжества победы. Он, наконец-таки, стал ярлом и единоличным правителем Альфборга. Оставалось только избавиться от конкурента… Лейф все еще дышал и представлял угрозу…
* * *
Ульрик Старый в ярости и отчаянии бил кулаком в дубовую дверь. Сначала с силой, вкладывая в удары всю мощь, на какую еще было способно его тело. Потом все слабее, беспомощнее. Костяшки были стерты в кровь, на дереве остались алые разводы.
– Откройте! Это приказ вашего ярла! Я – Ульрик! Вы когда-то присягали мне! Не гневите богов!
За дверью послышалось негромкое ворчание, затем – перешептывание. Потом раздался знакомый спокойный голос. Голос Эгиля, его стражника. Человека, которому он много лет доверял свою жизнь, с которым пировал и воевал.
– Успокойтесь, ярл. Не терзайте себя. Ваш сын прав. Вам нужен покой. И мы выполняем его приказ. Ради вашего же блага.
Ульрик отпрянул от двери. Он пошатывался, будто перебрал с мёдом. Он медленно обошел свои покои – свою роскошную могилу. Стол, заваленный картами с расставленными фигурами кораблей Бьёрна. Кубок, из которого он пил с Рюриком, заключая договор. Все это теперь было прахом. Делами, от которых его отстранили.
Он подошел к узкому, похожему на бойницу окну, втиснув лицо в холодный каменный проем. Внизу, в багровом свете заката, лежал его Альфборг. Его жизнь. Его дыхание. Дым очагов, крики играющих детей, стук молотов из кузни, запах хлеба – все, что он берег и лелеял, ради чего жил и боролся.
И все это у него отнял не Харальд со своим бесчисленным войском. Не Бьёрн с его хитроумными послами. А его же плоть и кровь! Его младший сын, в котором он всегда, с самого детства, видел лишь тень, ошибку, «второго», неудачное продолжение рода.
Из глаз по щекам покатились редкие жгучие слезы бессилия. Он сам был виноват в таком исходе. В его сердце не хватило любви на всех…
Воля к борьбе, та самая, что заставляла его вставать с постели, превозмогая адскую боль, та, что вела его к рискованному союзу с Буяном – она вдруг иссякла и утекла, как вода в песок. Она вытекла вместе с последней каплей доверия, с последней надеждой.
Он оказался пленником в своих самых роскошных покоях. И его величайшим поражением стала не подагра, не седина, не приближающаяся смерть. А предательство. Холодное и безжалостное предательство собственной крови. И это было больнее любой раны, страшнее любой битвы… Горе отцам, воспитавшим чудовище…
Глава 14
Дым все еще стелился над обугленными ребрами драккара и терзал наши глотки иглами едкой гари. Мы, сжав зубы, молча осматривали корабль. Парус сгорел дотла, оставив на реях лишь черные, хрупкие лохмотья. Мачта, почерневшая и обезглавленная, треснула посередине и грозила вот-вот обломиться. Но сам остов был цел, а уключины для весел оказались нетронутыми.
– М-да… – глубокомысленно констатировал Лейф и пнул сапогом обугленный борт. – Все могло оказаться хуже…
Я прошелся рукой по шершавому дереву, чувствуя под пальцами жар, все еще хранимый обгорелым дубом.
– На веслах пойдем, – сказал я. – Это все равно будет быстрее, чем по суше. Конечно, медленнее, чем с ветром в парусе, но выбора у нас нет.
Раненые при тушении – их было несколько – сидели у кромки воды, окуная в ледяную воду обожженные руки. Их сдавленные стоны были единственными звуками, нарушавшими гнетущую тишину. Мы отделались малой кровью. В этот раз. Но с каждым таким «подарком» Сигурда во мне крепла холодная и неумолимая ярость.
Пленника нашли там, где и оставили – привязанным к сосне, чей ствол был покрыт грубой корой. Убийца был бледен, как мел. Его губы были поджаты в тонкую белую ниточку, но глаза все так же сверкали ядовитой смесью ненависти и насмешки. Древко копья, словно гнусный сучок, все еще торчало из его бедра, а штанина ниже раны была пропитана темной, почти черной кровью.
– Держи его крепче, – бросил я Эйвинду, наливая из походного котла в деревянную чашу кипяченой воды. Запах плохо прожаренного мяса и дыма вызывал тошноту.
Я обхватил древко обеими руками. Взгляд невольника встретился с моим. Эйвинд навис над раненным и схватил его за плечи. Я рванул на себя, резко и без предупреждения. Хруст рвущихся тканей и мышц потонул в его сдавленном крике. Его тело дернулось и обмякло. Я тут же выплеснул воду в зияющую рану, смывая темные сгустки. Он закричал снова, уже громко, исступленно, брыкаясь связанными ногами.
Не глядя на него, я взял из костра короткий железный прут, раскаленный докрасна. Мой желудок сжался в тугой, болезненный узел, горло сдавили спазмы. Но рука, держащая железо, была твердой, как кремень. Я приложил раскаленный металл к рваным краям раны. Раздалось шипение, дымок потянулся к небу. Мужчина издал звериный рык, и его голова беспомощно откинулась назад. Он отключился на какое-то время.
– Клянусь Тором, Рюрик, зачем ты тратишь на эту падаль наше время и силы? – прорычал Лейф, наблюдая за нами с откровенным отвращением. – Дай мне топор. И я сделаю все в лучшем виде.
– Наверняка, это он убил Эйнара! – Эйвинд стоял рядом, и его пальцы с такой силой сжимали рукоять топора, что, казалось, древко вот-вот треснет. – Наверняка, это он стрелял в тебя в Альфборге! Его место – в самых глубоких и темных чертогах Хельхейма! А ты с ним, как с родичем возишься!
Я отбросил прут. Он с глухим стуком упал в золу. Затем вытер руки о грубую шерсть плаща, но ощущение липкой гари и чужой боли не проходило.
– Нет. – возразил я с железной убежденностью. – Он – не падаль. Он – живое свидетельство. Доказательство того, что Сигурд объявил войну не только мне, выскочке-скальду. Но и самому Бьёрну. Он пытается сорвать союз с Альфборгом, обрекая Буян на гибель. Эта тварь на поводке у Сигурда сейчас ценнее целого хирда…
Когда пленник пришел в себя, его глаза были туманны от боли. Мы устроили ему допрос у догорающего ночного костра. Лейф и Эйвинд стояли по бокам, как мрачные исполины, отбрасывая в трепещущем свете длинные, искаженные тени.
– Надеюсь, ты понимаешь, что лгать бессмысленно, – начал я без предисловий. Мой голос был ровным и холодным, как лед фьорда. – Кто ты? И чей приказ исполнял, нападая на друзей конунга?
Наемник медленно повернул ко мне голову. Его губы растянулись в кривой, болезненной усмешке.
– Пошел ты к хельской матери, лекарь хренов! Отпусти меня – и, быть может, я устрою тебе быструю смерть, когда придет время!
Я ожидал этого, поэтому просто кивнул Эйвинду. Тот без тени сомнения или жалости выхватил из костра длинный нож и прижал его к голому животу грубияна.
Крик боли ударил по ушным перепонкам. Пленник бился в своих путах, выгибался, его глаза закатились, обнажив белки. Меня снова затошнило. Слюна горьким комком подкатила к горлу. Я смотрел на это и видел, как во мне умирает последнее, что связывало меня с прошлой жизнью. Я превращался в монстра, в палача. Но я также видел перед собой бездыханное тело Эйнара, видел горящие дома мирных бондов, слышал плач детей. И понимал: если этот человек не заговорит, таких смертей будет еще много.
– Довольно, – сдавленно сказал я.
Эйвинд убрал нож. На смуглой коже остался уродливый черный ожог с красно-белой окантовкой.
– Глупо страдать попусту… – обратился я к пленному. – Ты сам назвал имя своего хозяина в пылу битвы. «Сигурд прикончит тебя, Рюрик». Значит, ты – его пес. Исполняешь его волю. Как тебя зовут, пес?
Пленник, тяжело дыша и содрогаясь от каждого вдоха, с опаской посмотрел на топор, который Лейф с мрачным удовольствием начал накаливать в углях костра.
– Карк… – просипел он. – Меня зовут Карк.
– Карк… Ворон, значит… – усмехнулся я. – Подходящее имя для падальщика. Что ж, Карк… Выложи мне всю правду о своей миссии, и я дарую тебе жизнь. Слово Рюрика.
– Слово? – он хрипло рассмеялся. – И это все гарантии? Ты дашь слово, а твои ребята тут же разорвут меня на части!
– Гарантий нет. – холодно согласился я. – Но поверь, живой ты мне куда нужнее, чем мертвый. Твоя смерть – это тишина. Твоя жизнь – это голос, который заговорит на тинге перед всем народом Буяна. В крайнем случае, мы предадим тебя суду богов, и ты сможешь попытаться впечатлить Одина своей стойкостью. А так… – я кивнул на раскаленный топор, – мы можем придумать для тебя такой унизительный конец, что врата Вальхаллы захлопнутся перед твоим носом навеки. Ты будешь тлеть в мире Хель, взирая на пиршества героев. Оно тебе надо, «ворон»?
Карк замер. Он смотрел на меня, и в его глазах бушевала внутренняя борьба. Гордость, страх, расчет. Наконец, он сдавленно выдохнул, и его тело обмякло, словно из него выпустили всю душу.
– Хорошо… Все равно я уже проиграл. Я расскажу. Вам, конунговым щенкам, и тебе, дуболом, – он кивнул на Лейфа.
Лейф, скрестив руки на могучей груди, сделал шаг вперед. Его тень накрыла Карка целиком.
– Говори. И говори быстро. Моему терпению приходит конец.
Карк послушался и медленно, с расстановкой, словно смакуя каждую деталь своего коварства, заговорил…Он рассказал, как Сигурд, не доверяя своим прямым воинам, нанял его, мастера «незаметных дел». Как он спланировал первую засаду на необитаемом острове, высчитав место нашей вынужденной остановки. Как он тенью последовал за нами в Альфборг. Как он организовал покушение, и как стрела, что должна была пронзить мое сердце, нашла грудь Эйнара. И наконец, как он со своей бандой жег и грабил хутора на землях Ульрика, старательно имитируя почерк воинов Бьёрна, подбрасывая неудобные «улики».
– Чтобы посеять ненависть, – закончил он, и в его голосе прозвучала почти что профессиональная гордость. – Чтобы яд подозрений отравил вашу сделку. Чтобы старый Ульрик и его народ возненавидели имя Бьёрна. Чтобы вы вернулись к своему конунгу с пустыми руками и пятном позора.
Лейф, выслушав все это, внезапно взорвался. Он рванул к Карку, и его лицо исказила такая ярость, что, казалось, воздух вокруг загорится.
– Отдай мне его, Рюрик! Дай мне размозжить ему голову! Прямо сейчас! За Эйнара! За мой сожженный драккар! За всех, кто пострадал от его злодейской руки!
Эйвинд встал рядом, его дыхание стало тяжелым, как у быка перед боем.
– Я сам это сделаю. Мне даже топор не нужен. Я голыми руками удавлю гада…
Я резко встал между ними и связанным Карком.
– Нет! – мой голос прозвучал, как удар хлыста. – Я дал ему слово. И он будет жить. Его показания на тинге, перед лицом старейшин и бондов, будут страшнее любого обвинения, громче любого боевого клича. Сигурд осудит себя его же устами.
Лейф с силой, с какой разбивают щит о камень, ударил по стволу дерева. Он бросил на меня взгляд, полный ярости и непонимания, затем резко развернулся и молча зашагал к обугленному кораблю…
Утро застало нас за работой. Небо было чистым: редкая синь посасывала глаза. А солнце, поднимаясь над грядами скал, зажигало золотом и багрянцем верхушки кленов и вязов. Леса, подступавшие к воде, пылали рыжим пожаром осени. Эта яростная, прощальная красота радовала взгляд.
Мы свернули лагерь, превратившийся в поле ночной битвы, и погрузились на драккар. Без мачты и с обугленным, как позорное клеймо, штевнем, он казался сейчас жалким калекой.
Но весла в наших руках были нашей волей, нашим упрямством. Мы отчалили. Сорок пар мышц напряглись в едином, неидеальном, но яростном ритме. Корабль, противно поскрипывая, пополз вдоль изрезанного берега. Карка, с его перевязанным бедром, мы поставили на весло, в самый хвост. Пусть гребет. Пусть каждым мускулом чувствует, какую цену мы заплатили за его «искусную» работу.
Я стоял на носу, вглядываясь в уходящую за горизонт бирюзовую гладь. Море сегодня было спокойным, почти ласковым, и эта насмешливая идиллия злила еще больше. Ко мне, переступая через разбросанные вещи, подошел Эйвинд. Его лицо было усталым, но глаза горели.
– Скажи, Рюрик, – начал он, глядя на проплывающие мимо скалистые мысы. – Как думаешь, уцелел ли наш хутор? С учетом того, как Сигурд возненавидел все, к чему ты прикоснулся?
Я горько усмехнулся. Образы мельницы, кузницы и крепкого дома болезненно встали перед глазами.
– Не знаю, друг. И боюсь узнать. Хакон – старый, опытный волк. Но против своры охотников даже матерый волк долго не продержится.
– Может, свернем? Проведаем?
Я покачал головой, чувствуя тяжесть ответственности.
– Нет. Слишком рискованно. Гранборг -вотчина Сигурда. Уверен, на всех подходах к моим землям расставлены «правильные» люди. Нет, наш путь лежит к Бьёрну.
Эйвинд мрачно хмыкнул, наблюдая за пестрой полоской берега.
– Ясно. Возможно, ты прав. Но… Он должен заплатить! Сигурд должен заплатить за каждую сожженную балку, за каждую каплю крови! Он стольких парней положил! Наших парней!
– Обязательно. – сказал я. – Он заплатит сполна. Просто сейчас не время и не место. Подожди немного – и всё будет.
В этот самый момент, словно сама судьба решила подлить масла в огонь, с кормы раздался пронзительный тревожный крик. Один из наших дозорных, взобравшись на остатки штевня, указывал рукой куда-то за горизонт:
– Глядите! Вон там! Корабль!
Лейф, стоявший у рулевого весла, повернул голову с быстротой хищной птицы. Мы с Эйвиндом последовали его примеру, вглядываясь в ослепительную водную гладь.
Вдалеке, рассекая волны с неестественной скоростью, шел драккар. Длинный, низкий, черный. И на его квадратном, туго натянутом парусе были вышиты странные, зловещие знаки: переплетающиеся, как змеи, молнии, бившие прямо в центр круглого щита.
Лейф выругался так громко и грозно, что, казалось, сама вода вокруг нас вскипела.
– Проклятие! Это драккар Харальда! «Дом Грома»! Это его знак. Их проклятая хвастливая печать!
Эйвинд инстинктивно сгреб свой щит и топор.
– Он один против нас не попрет. Слишком много народу. Это, скорее всего, лазутчик. Глаза Харальда.
– Хуже, – ледяным тоном произнес я, чувствуя, как по спине бегут мурашки, а в жилах стынет кровь. – Это, возможно, гонец войны. Возможно, они везут последний ультиматум для Бьёрна. Или просто наблюдают, чтобы потом привести сюда целый флот. Нам нужно торопиться! Мы должны попасть к Бьёрну раньше, чем Харальд приплывет к нашим берегам со всем своим войском!
Лейф, не теряя ни секунды, обернулся к гребцам. Его голос, могучий и властный, громовым раскатом прокатился над водой, заглушая все остальные звуки:
– Слышали⁈ Гребите, духи болотные! Гребите, как будто от этого зависит ваша жизнь! Потому что так оно и есть! Каждый взмах весла – это шаг к спасению всего Буяна! НАВАЛИСЬ!
Тронутые его яростью гребцы, уже изможденные ночным боем и бессонницей, с новыми силами налегли на весла. Наш покалеченный драккар, скрипя всеми своими суставами, рванулся вперед, оставляя за собой пенистый, беспокойный след. Гонка со временем… Хотя нет… Не так…
Гонка с самой судьбой началась…
* * *
Сигурд скакал по холмистой дороге, ведущей к проклятому хутору Рюрика, и каждая кость в его теле скрипела от раздражения. Осенний ветер, холодный и порывистый, трепал его плащ и гриву коня, но не мог охладить пылающий в его груди огонь ярости.
Его бесило все. Бесила эта затянувшаяся, унизительная возня с одним жалким клочком земли. Бесила некомпетентность его же людей. Бесило то, что какой-то старый, никому не нужный хускарл, оставленный выскочкой-рабом, умудрялся держать оборону так долго.
Один из его верных воинов, скакавший рядом, нарушил молчание:
– Ярл… Этот Хакон. Вчерашняя ночь… Он один принял бой против пятерых. Мы все сделали, как ты велел: освободили рабов, отдали им браслеты и добротную одежду, вручили длинные ножи. Отправили к нему, как якобы свободных бондов, недовольных твоей властью, ищущих защиты у знаменитого Хакона… Но он… он словно лютый зверь! Он один справился с пятеркой отборных бойцов! Никто не вернулся. Ни единого человека.
Сигурд с силой дернул поводья, заставив своего скакуна взбрыкнуть и фыркнуть от неожиданности.
– Ты рассказываешь эту историю так, будто он не человек, а сам Тор, сошедший с небес! – прошипел он, и его глаза сузились до щелочек. – Но мне ПЛЕВАТЬ! Сегодня этот хутор будет стерт с лица земли. И у нас теперь есть ЗАКОННЫЙ повод скрутить этого старого пса! Ведь он жестоко убил пятерых свободных, ни в чем не повинных людей, пришедших к нему с миром и жалобой! Он – убийца и мятежник! Его казнь укрепит мою власть и унизит память о Рюрике!
В его глазах вспыхнул холодный, расчетливый огонек. Он наконец-то видел не просто путь к разрушению, но путь к легитимной расправе. Он будет не тираном, сжигающим хутор, а справедливым правителем, карающим преступника.
Когда они, наконец, выехали на открытое место, картина, открывшаяся их глазам, заставила даже самых бывалых хускарлов Сигурда замереть в суеверном ужасе.
У деревянной ограды, спиной к обугленным и покосившимся бревнам, стоял Хакон. Он стоял, не шелохнувшись, широко расставив ноги и держа в руках два огромных боевых топора. Его лицо было сплошной маской из запекшейся крови, сквозь которую проступали светлые пятна старых шрамов. Вся его одежда была изодрана в клочья и пропитана бурым, почти черным цветом. А на его мощных, застывших плечах, словно мрачные геральдические животные, сидели два ворона. Они перебирали когтистыми лапами, изредка издавая низкое, ворчливое карканье, их блестящие черные глаза с холодным любопытством взирали на прибывших.
Прямо перед воином, на утоптанной земле, лежали в причудливых и неловких позах пять тел. Тех самых «свободных и невинных» бондов. Их мертвые, остекленевшие глаза смотрели в серое низкое небо, а рты застыли в немом крике.
Это была картина такой первобытной, такой дикой и безысходной доблести, что многие воины невольно осенили себя знаками Молота Тора, шепча имена богов и прося защиты от столь жуткого зрелища.
Сигурд, на мгновение опешив от этого леденящего душу вида, пришел в ярость от подсознательного страха.
– Убить его! – проревел он, срываясь на крик. – Что вы уставились, как овцы – на волка? УБИТЬ ЕГО!
Несколько хускарлов нехотя обнажили мечи и перешли в галоп. Их кони, почуяв смерть, фыркали и неслись вперед, взрывая копытами землю. Но когда они вплотную подскакали к неподвижной фигуре, то замерли в полном недоумении.
Один из них, самый молодой, с бледным как полотно лицом, обернулся к Сигурду, и его голос задрожал:
– Ярл… Он… он уже мертв! Он… он стоит мертвый!
Сигурд, не веря своим ушам, грубо пришпорил коня и подъехал вплотную. Теперь он видел все. Длинное, тяжелое копье было уперто одним концом в землю, а другим – ему под лопатку. Хакон сам на него напоролся, чтобы его тело, даже после смерти, оставалось стоять. Чтобы и мертвым, как несокрушимая скала, он мог встречать любого врага.
– Клянусь… – прошептал кто-то из старых воинов. – Такой воин… Такой воин достоин погребального костра и песен скальдов до скончания веков…
Сигурд с ненавистью оглядел стоящий перед ним труп, словно тот все еще бросал ему безмолвный, презрительный вызов.
– Сжечь! – прохрипел он, с силой выплевывая слова. – Предать огню все! Каждую щепку! Каждое зернышко в амбаре! Чтобы и памяти не осталось!
– А… а с ним что делать? – хускарл кивнул на неподвижного Хакона.
Сигурд скользнул взглядом по дому Рюрика, по крепким стенам, по прочным фасадам мельницы и кузницы. По всему, что было построено чуждым знанием и упрямым трудом человека из другого времени.
– Дом его господина, – с холодной жестокостью произнес Сигурд, – станет ему погребальным костром. Пусть горит вместе со всеми постройками. Хотя… Слишком большая честь! Оставьте его там, где он стоит. Пусть боги видят, что происходит с теми, кто осмеливается вставать на пути у Сигурда из Гранборга.
Он резко развернул коня и ускакал прочь, не в силах больше выносить этот немой укор. Он не видел, как первые языки пламени лижут сухое дерево дома. Не видел, как огонь, набирая силу, потянулся к неподвижной фигуре у невысокой ограды. Он ускакал, оставив за собой только дым и пепел.
А вороны, сорвавшись с плеч павшего героя, с карканьем взмыли в серое небо, унося с собой весть о его последнем подвиге.
