Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Автор книги: Иван Хемницер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Когда бы родом он боярином не слыл, —

Тем больше требует почтенья и желает

В том самом городе, где барин этот был,

Какой-то стихотворец жил,

Который пел мужей, делами именитых,

Не титлами пустыми отменитых.

Писателя сего боярин попросил,

Чтоб нечто и в его он славу сочинил.

«Когда, – писателю вельможа говорил, —

Вы что-нибудь мне в славу сочините

И мне ту сделаете честь,

Прославиться и вам тут также случай есть».

В ответ писатель: «Извините,

Я всею бы душой вам в этом услужил,

Но сделать этого никак мне невозможно,

Затем что я зарок такой уж положил,

Чтоб не из подлого ласкательства и ложно

Стихи на похвалу кого-нибудь писать,

Но ими истинны заслуги прославлять».

БАРОН{*}

Жил был скупой богач, и у него один

Был сын.

Отец его скончался;

Наследства миллион молодчику достался,

И захотел сынок, имевши миллион,

Бароном сделаться, – и сделался барон

Баронство куплено. Теперь задумал он

Быть сверх того еще и знатным господином

И слыть бароном с чином.

Хоть знатных он людей достоинств не имел,

Да он их представлять умел;

И всё сбирался и хотел

Министром быть при кабинете,

Чтоб в царском заседать совете,

Иль славным полководцем быть

Барон! достоинство за деньги не купить!

Но всё барон не мог решиться,

К чему бы лучше прилепиться,

Где б больше чести доступить:

Министром быть ли добиваться

Иль в полководцы домогаться?

И так в намереньях одних живет барон,

А всё достоинство барона – миллион.

Он удивленье был народов

Толпою гайдуков своих и скороходов;

Доходами его почти весь город жил,

Он в золото себя и слуг всех обложил;

И ежели когда в карете проезжался,

То больше лошадей своих он величался.

Льстецам он покровитель был

И ревностно тому служил,

Кто, ползая пред ним, его о чем просил;

А кто поступки все и вкус его хвалил,

Талантами его бесстыдно восхищался,

Тот верно помещен в число друзей тех был,

Которые на счет баронов ели, пили,

Смеясь в глаза, его хвалили;

И в тот же самый час мешки его щечили,

Как уверяли все его,

Что против глаз таких, какие у него,

И Аргусовы ничего.

Надолго ль моту миллиона?

Ему другого нет закона,

Как только чтоб по воле жить,

Страстям и прихотям служить.

Барон наш перестал уж больше говорить,

Министром, полководцем быть,

И только к роскошам одним лишь прилепился;

Пил, ел и веселился.

А как весь миллион баронов истощился,

То стал опять ничто барон,

Таков, как был и прежде он;

Без денег он от всех оставлен очутился,

И доказал своим житьем

Барон наш правду эту всем,

Что детям только зла родители желают,

Когда лишь им одно богатство оставляют:

Богатство – пагуба и вред

Тому, в ком воспитанья нет.

МЕДВЕДЬ-ПЛЯСУН{*}

Плясать медведя научили

И долго на цепи водили;

Однако как-то он ушел

И в родину назад пришел.

Медведи земляка лишь только что узнали,

Всем по́ лесу об нем, что тут он, промичали;

И лес лишь тем наполнен был,

Что всяк друг другу говорил:

«Ведь мишка к нам опять явился!»

Откуда кто пустился,

И к мишке без души медведи все бегут;

Друг перед другом мишку тут

Встречают,

Поздравляют,

Целуют, обнимают;

Не знают с радости, что с мишкою начать,

Чем угостить и как принять.

Где! разве торжество такое,

Какое

Ни рассказать,

Ни описать!

И мишку все кругом обстали;

Потом просить все мишку стали,

Чтоб похожденье он свое им рассказал.

Тут всё, что только мишка знал,

Рассказывать им стал

И между прочим показал,

Как на цепи, бывало, он плясал.

Медведи плясуна искусство все хвалили,

Которы зрителями были,

И каждый силы все свои употреблял,

Чтоб так же проплясать, как и плясун плясал.

Однако все они, хоть сколько ни старались,

И сколько все ни умудрялись,

И сколько ни кривлялись, —

Не только чтоб плясать,

Насилу так, как он, могли на лапы встать;

Иной так со всех ног тут о́ землю хватился,

Когда плясать было пустился;

А мишка, видя то,

И вдвое тут потщился

И зрителей своих поставил всех в ничто.

Тогда на мишку напустили,

И ненависть и злость искусство всё затмили;

На мишку окрик все: «Прочь! прочь отсель сейчас!

Скотина эдака умняй быть хочет нас!»

И всё на мишку нападали,

Нигде проходу не давали,

И столько мишку стали гнать,

Что мишка принужден бежать.

ОРЛЫ{*}

Сначала всяко дело строго

И в строку так идет,

Что и присту́пу нет;

А там, перегодя немного,

Пошло и вкриво всё и вкось,

И о́тчасу всё хуже, хуже,

Покуда наконец хоть брось.

Не знаю, череду ведут ли люди ту же,

Но слово в басне сей

Про птиц, не про людей.

Орлы когда-то все решились

Составить общество правленья меж собой

И сделали устав такой,

Чтоб прочие от них все птицы удалились,

Как недостойные с орлами вместе жить,

Судить,

Рядить

Или в дела орлов входить

И, словом, в обществе одном с орлами быть.

И так живут орлы, храня устав свой строго,

И никакой из птиц к орлам приступу нет.

Прошло не знаю сколько лет,

Однако, помнится, не много,

Вдруг из орлов один свой голос подает,

С другими эдак рассуждает

И вот что предлагает:

«Хоть позволения на то у нас и нет,

Чтоб с нами в обществе другие птицы жили,

Которы б не одной породы с нами были,

Достоинств равных нам,

Орлам,

Отменных не имели,

Летать по-нашему высоко не умели,

На солнце бы смотреть не смели;

Но как соколий нам известен всем полет

И думаю, что нам он пользу принесет,

Так пусть и он при нас живет;

Мне кажется, беды тут нет».

– «И впрям, – орлы на то сказали, —

Его полет...

А сверх того, один соко́л куды нейдет».

И сокола принять позволить приказали.

Потом, спустя еще не знаю сколько лет,

Уж также и соко́л свой голос подает,

Что пользы ястреб тож не мало принесет,

И нужным признает,

Чтобы орлы благоволили

И ястреба принять.

Но тут было орлы сперва поусумнились,

Хотели отказать;

Однако наконец решились,

Чтоб позволенье дать

И ястреба в их общество принять.

Потом и ястреб тож орлам стал представлять,

Что нужны птицы те, другие,

Неведь какие,

Чтоб разну должность отправлять.

Что ж? Сделался приказ от самого правленья,

Чтоб птицам был прием вперед без представленья;

И вышло наконец, что в общество орлов

Уж стали принимать и филинов и сов.

УСМИРИТЕЛЬНЫЙ СПОСОБ{*}

Был у отца сын, малый молодой,

Шалун и бедокур такой,

Хоть голову кому так рад сорвать долой.

Какая только где проказа ни случится,

Наш малый завсегда тут первым очутится.

«Что, – говорит отец, – с повесой мне начать?

И чем его унять?»

Однако, чтоб себя стыда и бед избавить,

А в малом жару поубавить,

Он способ с ним еще вот этот предприял:

Как матушка на то любезна ни косилась,

В Америку его на сколько-то послал.

Что ж? чем поездка та решилась?

Ужли смирнее малый стал?

Где! бешеным таким еще и не бывал.

И для того отец и дядя посудили,

Подумали и положили,

Что как пути в нем не видать,

То б в службу малого военную отдать.

Поплакали, погоревали

И наконец его в солдаты записали,

Что в самом деле для него

Полезнее казалося всего.

Хоть люди каковы б поенные ни были

И что б про них ни говорили,

Но многих палкой жить они уж научили.

А впрочем, ну́жды в этом нет,

Что столько ж иногда умен и тот, кто бьет,

Как тот, кто за вину побои принимает.

Однако малого ничто не пронимает,

И палка даже не берет.

Посылка за отцом, чтоб в полк ему явиться.

«Нет, – говорят, – изволь назад ты сына взять

И сам, как хочешь, с ним возиться,

А нашей мочи уж не стало больше биться».

И велено отцу его назад отдать.

Теперь уж от него добра не ожидать!

Но нет, скорехонько детину проучили:

Еще и месяц не прошел,

Совсем детина присмирел.

Да чем же малого так вдруг переменили?

Ужли в тюрьму отец детину посадил?

Нет, лучше этого его он проучил:

На злой жене женил.

РОБЯТА СВОЕВОЛЬНЫЕ{*}

Кто пожилых людей совет пренебрегает

И пылкой юности страстям одним внимает,

Тот часто со вредом и поздно узнает,

Сколь справедлив людей испытанных совет.

Робята у́ моря со стариком гуляли

И как-то на челнок напали,

В который вздумали они и сами сесть,

И в то же старика хотят робята ввесть,

Чтоб с ними по морю немного прокатиться.

Но старику ли согласиться?

Старик старается и их уговорить

Охоту эту отложить,

Робятам представляя

И живо им изображая,

Что кончится для них забава та бедой.

Робятам ну́жды нет, хоть голова долой!

Чем больше их старик уговорить ласкался,

Тем больше на своем поставить всяк старался.

Старик еще их унимать:

«Эй! право, вам несдобровать!

Челнок вам на беду, поверьте мне, я знаю;

Ведь вам же я добра желаю!»

– «Пустое, старичок!

Что слушаться его!» – И сами все в челнок,

И в море наконец из виду удалились.

Тиха была вода тогда, когда пустились;

Но вдруг где ветер ни взялся,

Челнок качает

И по волнам его то вверх, то вниз бросает.

Робята чтоб назад, но ветер не пускает;

Робята чтоб спастись, но уж спастись нельзя:

Челнок вверх дном и всех собою потопляет.

ЛЕВ, УЧРЕДИВШИЙ СОВЕТ{*}

Лев учредил совет какой-то, неизвестно,

И, посадя в совет сочленами слонов,

Большую часть прибавил к ним ослов.

Хотя слонам сидеть с ослами и невместно,

Но лев не мог того числа слонов набрать,

Какому прямо надлежало

В совете этом заседать.

Ну, что ж? пускай числа всего бы недостало,

Ведь это б не мешало

Дела производить.

Нет, как же? а устав ужли переступить?

Хоть будь глупцы судьи, лишь счетом бы их стало.

А сверх того, как лев совет сей учреждал,

Он вот как полагал

И льстился:

Ужли и впрям, что ум слонов

На ум не наведет ослов?

Однако, как совет открылся,

Дела совсем другим порядком потекли:

Ослы, слонов с ума свели.

ПУСТОМЕЛЯ{*}

Из первых шалунов молодчик,

Великий вертопрах, болтун и враль господчик,

Который только в то и жил,

Что вести собирал и вести разносил,

Которые его весь разум занимали

И только лгать,

Молоть, болтать

Бесперестанно заставляли,

А рассуждать о чем никак не допускали;

Который умных всех глупцами называл

Иль сделать их такими всех желал;

Который в то одно старался,

Чтоб людям голову вскружить

Враньем своим бесить

И скуку наводить,

И всех до смерти был готов заговорить.

Такой молодчик вдруг к писателю примчался

И с попыхов к нему бежит,

А сам уж издали кричит:

«Так! всё за книгами! и всё уединенны!

И всё от света удаленны!

И всё бы вам читать!

И всё бы вам писать!

И я таки не понимаю,

Как, полно, никогда вас скука не возьмет!»

– «Я этого не примечаю, —

Писатель отвечал, – один ли я иль нет,

Когда за книгами сижу я в размышленьи;

Но чувствую, что я теперь в уединеньи».

КОНЬ ВЕРХОВЫЙ{*}

Верховый гордый конь, увидя клячу в поле

В работе под сохой

И в неге не такой,

И не в уборе, и не в холе,

Какую гордый конь у барина имел,

С пренебрежением на клячу посмотрел,

Пред клячею крестьянскою бодрился

И хвастал, чванился, и тем и сем хвалился.

«Что? – говорит он кляче той. —

Бывал ли на тебе убор когда такой,

Каков убор ты видишь мой?

И знаешь ли, меня как всякий почитает?

Всяк, кто мне встретится, дорогу уступает,

Всяк обо мне твердит и всякий похваляет.

Тебя же кто на свете знает?»

Несносна кляче спесь коня.

«Пошел, хвастун! – ему на это отвечает. —

Оставь с покоем ты меня.

Тебе ль со мной считаться

И мною насмехаться?

Не так бы хвастать ты умел,

Когда бы ты овса моих трудов не ел».

ОСЕЛ-НЕВЕЖА{*}

Навстречу конь ослу попался,

Где путь весьма тесненек был.

Конь от осла почтенья дожидался

И хочет, чтоб ему дорогу уступил;

Однако, как осел учтивству не учился

И был так груб, как груб родился,

Он прямо на коня идет.

Конь вежливо ослу: «Дружок, посторонися,

Чтоб как-нибудь нам разойтися,

Иль дай пройти мне наперед».

Однако же осел невежей выступает,

Коню проходу не дает.

Конь, видя это, сам дорогу уступает,

Сказав: «Добро, изволь ты первый проходить.

Я не намерен прав твоих тебя лишить

И сам тобою быть».

СЧАСТЛИВЫЙ МУЖ{*}

Детина по уши в красавицу влюбился,

И наконец, во что б ни стало то, решился

Иметь ее женой.

Недаром столько он красавицей пленился:

Красавицы еще не видано такой.

Да полно, вот беды какие:

Обыкновенно уж красавицы такие,

Что каждый, думаю, узнал,

Кто в этом случае бывал:

Чем более их обожают,

Тем более они суровыми бывают.

Детина этот то ж уж очень испытал:

Три года по своей красавице вздыхал,

Стенал, страдал,

Терзался, рвался и крушился,

Однако же не мог никак ее склонить,

Чтобы любовь к себе взаимну получить.

Что ж? С грусти наконец он странствовать пустился,

И для красавицы – что может зляе быть?—

В дороге с бесом подружился

И письменно договорился

Во услужении его два года жить,

Чтобы красавицу в жену лишь получить.

У беса тотчас всё с детиною решилось:

Рукописанье бес берет,

И слово честное детине бес дает;

А что обещано, и делом совершилось.

Хоть бес обыкновенно лжет,

Однако тут сдержал что сказано им было;

И время трех недель еще не проходило,

Как для детины день счастливый наступил:

Красавицу свою в жену он получил.

Но что ж? – И двух недель с женой не проживает,

Уж беса в помощь призывает.

«Ах! – говорит ему. – Не ведаешь всего

Ты горя моего:

Два года я тебе служить ведь обещался,

Когда красавицы тобой я домогался;

Но нет, избавь меня ты от нее, избавь,

А к услужению хоть год еще прибавь».

Но бес той просьбы не внимает;

А молодой

Вдобавок черту год, вдобавок и другой,

И к году год еще к услугам прибавляет.

«Хоть тяжко, – говорит, – у черта быть слугой,

Однако легче всё, чем с злою жить женой».

БОГАЧ И БЕДНЯК{*}

Сей свет таков, что кто богат,

Тот каждому и друг и брат,

Хоть не имей заслуг, ни чина

И будь скотина;

И кто бы ни был ты таков,

Хоть родом будь из конюхов,

Детина будешь как детина;

А бедный, будь хоть из князей,

Хоть разум ангельский имей

И все достоинства достойнейших людей, —

Того почтенья не дождется,

Какое богачу всегда уж воздается.

Бедняк в какой-то дом пришел,

Который ум и чин с заслугами имел;

Но бедняка никто не только что не встретил,

Ниже́ никто и не приметил,

Иль, может быть, никто приметить не хотел.

Бедняк наш то к тому, то к этому подходит,

Со всеми разговор и так и сяк заводит,

Но каждый бедняку в ответ

Короткое иль да, иль нет.

Приветствия ни и ком бедняк наш не находит;

С учтивством подойдет, а с горестью отходит.

Потом,

За бедняком,

Богач приехал в тот же дом,

И не имел богач сей ни заслуг, ни чина,

И был прямая он скотина.

Что ж? богачу сказать нельзя какой прием!

Все встали перед богачом,

Всяк богача с почтением встречает,

Всяк стул и место уступает,

И под руки его берут;

То тут, то там его сажают;

Поклоны чуть ему земные не кладут,

И меры нет как величают.

Бедняк, людей увидя лесть,

К богатому неправу честь,

К себе неправое презренье,

Вступил о том с своим соседом в рассужденье.

«Возможно ль, – говорит ему, —

Что так людей богатство ослепляет!

Достоинствы того, кто беден, помрачает,

А кто богат, того пороки прикрывает.

Куды как это огорчает!»

– «Дивишься ты чему! —

Другой на это отвечает. —

Достоинств ведь взаймы не ищут никогда,

А денег завсегда».

ДВОРНАЯ СОБАКА{*}

Жила у барина собака на дворе

В таком довольстве и добре,

В каком, бывало, жил чернец в монастыре;

Всего же боле,

Что жить могла на воле.

Сосед, который в дом к боярину ходил,

Собаку эту полюбил,

Да как достать ее, не знает:

Просить боярина об ней ой не хотел,

Украсть ее – бездельством счел.

«Нет, надобно, – он рассуждает, —

Скромнее поступить

И тонким образом собаку ту сманить».

Бездельство тонкое бездельством не считает.

И всякий раз, когда, бывало, ни придет,

Речь о собаке заведет,

При ней самой ее как можно выхваляет,

А барину пенять начнет,

Что содержание ей у него худое:

«Нет, у меня житье ей было б не такое;

Иного я куска и сам бы есть не стал,

Да этой бы собаке дал,

Всегда бы спать с собою клал.

А у тебя она лишь кости подбирает

И как случится спит».

Всё, что сосед ни говорит,

Собака правдою считает

И думает: «Что? может быть, и впрям

Еще мне лучше будет там,

Хоть хорошо и здесь... отведать бы пуститься;

А худо – и назад ведь можно воротиться».

Подумала, да и с двора долой,

К соседу прямо прибежала.

Живет дней несколько, и месяц, и другой;

Не только что куска того не получала,

Которого, сосед сказал,

Не съел бы сам, а ей бы дал, —

И костью с ну́ждою случится

Собаке в праздник поживиться.

Спать – хуже прежнего спала;

А сверх того еще привязана была.

И поделом: зачем сбежала?

Вперед, собака, знай, когда еще не знала,

Что многие умеют мягко стлать,

Да жестко спать.

Собаки добрые с двора на двор не рыщут

И от добра добра не ищут.

ВЕЛИКАН И КАРЛИКИ{*}

Купались карлики. К ним великан пришел,

Который тож хотел

Купаться.

Да видит, для него река

В том месте, где они купаются, мелка.

Их спрашивать и добиваться:

Не знают ли, где глубина?

«Поди туда, – ему сказали, —

Вот там она».

И место указали.

Однако же река

Для великана всё мелка,

Чтобы купаться.

Еще у них он добиваться.

«Ну, – говорят, – так там такая глубина,

Что не найдешь и дна!

Мы через это место плыли».

Но всё, где карлики и дна не находили,

Вброд переходит великан.

Иному и в делах лужайка – океан.

ВОЛЧЬЕ РАССУЖДЕНЬЕ{*}

Увидя волк, что шерсть пастух с овец стрижет,

«Мне мудрено, – сказал, – и я не понимаю,

Зачем пастух совсем с них кожу не дерет?

Я, например, так я всю кожу с них сдираю,

И то ж в иных дворах господских примечаю, —

Зачем бы и ему не так же поступать?»

Слон, волчье слыша рассужденье,

«Я должен, – говорит, – тебе на то сказать:

Ты судишь так, как волк; а пастухово мненье —

Овец своих не убивать.

С тебя, да и с господ иных примеры брать —

Не будет наконец с кого и шерсть снимать».

ЖЕЛАНИЕ КАЩЕЯ{*}

«Вот эту б тысячу мне только докопить,

А там уж стану я довольствуяся жить», —

Сказал кащей, давно уж тысячи имея.

Сбылось желание кащея,

Что тысячу он докопил;

Однако же кащей всё недоволен был.

«Нет, тысячу еще; а ту когда достану,

Я, право, более желать уже не стану».

Увидим. Тысячу и эту он достал,

Однако слова не сдержал

И тысячу еще желает;

Но уж последнюю, в том точно уверяет.

Теперь он правду говорил:

Сегодни тысячу и эту докопил,

А завтре умер он; и всё его именье

Досталося по нем другим на расточенье.

Когда б кащей иной,

Доход приумножая свой,

Еще сегодни догадался

И пользоваться им старался!

ПАУК И МУХИ{*}

«Постой, – паук сказал, —

Я чаю, я нашел причину,

Зачем еще большой я мухи не поймал,

А попадается всё мелочь; дай раскину

Пошире паутину,

Авось-либо тогда поймаю и больших».

Раскинув, нажидает их;

Всё мелочь попадает:

Большая муха налетит —

Прорвется и сама, и паутину мчит.

А это и с людьми бывает,

Что маленьким, куда

Ни обернись, беда.

Вор, например, большой, хоть в краже попадется

Выходит прав из-под суда,

А маленький наказан остается.

ЧЕРВИ{*}

Прекрасным садом кто-то шел

И в нем гнездо червей нашел.

А черви гадина такая

В саду, как язва моровая;

Как недругов таких

Найти и не напасть на них?

Не вытерпишь никак, чтоб саду не вредили.

И тот, кто по́ саду ходил,

Взяв палку, их гнездо разрыл.

Лишь только их разворошили,

Всей кучею они на палку поползли,

Как будто бы войной против нее пошли.

На палку куча наступала,

А палка между тем всё кучу разрывала.

Сатирой тронь дурных писцов —

Не оберешься бранных слов.

ПРИВЯЗАННАЯ СОБАКА{*}

В неволе неутешно быть;

Как не стараться

Свободу получить?

Да надобно за всё подумав приниматься,

Чтобы беды большой от малой не нажить.

Собака привязи избавиться хотела

И привязь стала было рвать;

Не рвется привязь; грызть ее – и переела.

Но тою ж привязью опять,

Которой связанны концы короче стали,

Короче прежнего собаку привязали.

ХИТРЕЦ{*}

Когда-то в Лондоне хитрец один сыскался,

Который публике в листочках обещался,

Что в узенький кувшин он весь, каков он есть,

С руками

И с ногами

В такой-то день намерен влезть.

При чем кувшину он рисунок прилагает,

Почтенных зрителей покорно приглашает

За вход по стольку-то платить;

Начало ровно в шесть часов имеет быть.

Пошли по городу листы. «Ба! что такое?

В кувшин залезть? Что он, с ума сошел? Пустое!

Где это слыхано? Да и дурак поймет,

Что способу тут нет,

Хоть как ни стал бы он ломаться.

Однако, чтобы посмеяться,

Пойдем и поглядим, что это за чудак».

Уж с чернью взапуски кареты поскакали;

И едучи купец с милордом доказали,

Что нет физической возможности никак

Ему в кувшине уместиться.

«Положим, – говорит

Купеческа жена, – что это он смудрит

И как-нибудь в кувшин втеснится;

Да вот что мудрено: как в шейку-то пролезть?

Однако же пора: уж бе́з четверти шесть.

Эй, кучер, погоняй!» – Полгорода, собравшись,

Почти без памяти на тот кувшин глядит,

Который хитреца великого вместит.

«Что ж? скоро ли? – один другому говорит. —

Пора бы уж начать». Кто палкою стучит,

Кто топает ногой. Но, долго дожидавшись,

Узнали, что хитрец и с деньгами пропал.

Каких, подумаешь, обманов не бывает!

Тот тем, другой другим обманщик промышляет.

Вот я у нас такого знал,

Который о себе в народе насказал,

Что может видеться с духа́ми,

Всем их показывать и с ними говорить,

Болезни все лечить

Одними порошками.

И собирались тож к нему смотреть духов,

И порошки его в болезнях принимали,

Однако же духов, как слышно, не видали;

А от чудесных порошков

Скоряе, нежели от прочих, умирали.

СОЛОВЕЙ И ВОРОНЫ{*}

Кто как ни говори, что будто нет страстей

В животных и других, какие меж людей,

А зависть в них бывает,

И, может быть, людской еще не уступает.

Свист соловья каков, известно без того,

Чтобы хвалить его.

Что ж? Вздумай на него воронья чернь озлиться

Из зависти, что он, когда бы петь ни стал,

Всех голосом своим прельщал.

«Нам должно, – говорят друг другу, – согласиться,

Чтоб соловью не дать уж больше отличиться,

Всем вместе с ним запеть, когда он петь начнет,

То голос весь его за нашим пропадет;

А если он и тут над нами верх возьмет,

Так будем сказывать, что дурно он поет,

Всем тем, которые ни стали б им прельщаться.

Что, долго ли ему и впрям торжествовать,

А нам с стыдом пред ним, воронам, оставаться?»

И только соловей свистать —

Воронье стадо ну кричать!

Но голос соловья не только не терялся, —

Приятнее еще по роще раздавался.

Другой бы голос, может быть...

Да голос соловья хотели заглушить!

Теперь хотел бы я спросить,

Кого с воронами поставить здесь в сравненье?

Мое бы мненье,

К ним сочинителей негодных применить,

Которые на стать воронью поступают,

Когда на авторов хороших нападают

И клеветой хотят их славу помрачить.

ОПЛОШАЛАЯ ЛИСИЦА{*}

Лисица много нор с отнорками имеет,

И как о том один ученый разумеет,

Так это для того: когда пришла беда,

Что надобно бежать, так было бы куда.

Одна какая-то лисица оплошала,

Так что с отнорками норы не прокопала:

Казалось ей, норы довольно и глухой.

Я думаю, что лень была тому виной,

А лень частехонько бывает нам бедой.

Охотники в норе лисицу ту застали;

Куда? нет выходу! и в ней ее поймали.

Когда с лисицы вдруг о людях говорить,

Как впрям того не похвалить,

Кто с осторожностью и в службе поступает,

Что наперед себя местами запасает?

Стал новый командир из места выживать, —

Другое есть, куда пристать;

Хоть, впрочем, иногда случится,

Где штатский чин сидел, военный очутится;

Да дело здесь о том: когда пришла беда,

Что надобно бежать, так было бы куда.

ПТИЧНИК И ПТИЧКА{*}

Все полководцы утверждают,

Что хитростью подчас и силу побеждают.

А это точно так. Пришедши птичник в лес,

Гнездо на дереве увидел и полез,

Чтоб вынуть молодых. Лишь только мать успела

Увидеть птичника, то, чтоб спасти детей,

Тотча́с долой с гнезда слетела

И притвориться так умела,

Как будто чуть жива; а птичник тут за ней,

Покинувши гнездо, гоняться,

С тем, что когда поймает мать,

Детей уж после доставать.

Лишь птичник станет приближаться,

Она вперед всё да вперед;

То кой-как пробежит немного, то вспорхнет.

Так птичника она манила всё, манила

И от гнезда его всё дале отводила,

Пока он от нее отстал;

А дерева с гнездом уж больше не сыскал,

ДОМОВОЙ{*}

Пусть люди бы житья друг другу не давали,

Да уж и черти тож людей тревожить стали.

Хозяин, говорят, один какой-то был,

Которому от домового

Покою не было в том доме, где он жил:

Что ночь, то домовой пугать его ходил.

Хозяин, чтоб спастись несчастия такого,

Всё делал, что он мог: и ладаном курил,

Молитву от духо́в творил,

Себя и весь свой дом крестами оградил;

Ни двери, ни окна хозяин не оставил,

Чтоб мелом крестика от черта не поставил;

Но ни молитвой, ни крестом

Он от нечистого не мог освободиться.

Случилось стихотворцу в дом

К хозяину переселиться.

Хозяин рад, что есть с кем скуку разделить:

И чтоб ему смеляе быть,

Когда нечистый появится,

Зовет его к себе с ним вечер проводить.

Потом просил его, чтоб сделать одолженье

Из собственных стихов прочесть бы сочиненье.

И стихотворец, в угожденье,

Одну из слезных драм хозяину читал

(Однако имя ей комедии давал),

Которою хотя хозяин не прельщался,

Да сочинитель сам, однако, восхищался.

Нечистый дух, как час настал,

Хозяину хоть показался,

Но и явления не выждав одного,

По коже подрало его

И стало не видать. Хозяин догадался,

Что домовой чего-то невзлюбил;

Другого вечера дождавшись, посылает,

Чтоб посидеть опять к нему писатель был,

Которого опять читать он заставляет;

И он читает.

Нечистый только лишь придет —

И тем же часом пропадет.

«Постой же, – рассуждал хозяин сам с собою,—

Теперь я слажу с сатаною,

Не станешь более ты в дом ко мне ходить».

На третью ночь один хозяин наш остался.

Как скоро полночь стало бить,

Нечистый тут. Но чуть лишь только показался,

«Эй, малый, поскоряй! – хозяин закричал. —

Чтоб стихотворец ту комедию прислал,

Которую он мне читал».

Услыша это, дух нечистый испугался,

Рукою замахал,

Чтобы слуга остался;

И, словом, домовой

Пропал, и в этот дом уж больше ни ногой.

Вот если бы стихов негодных не писали,

Которые мы так браним,

Каким бы способом другим

Чертей мы избавляться стали?

Теперь хоть тысячи бесо́в и домовых

К нам в домы станут появляться,

Есть чем от них

Обороняться.

СЛЕПЦЫ{*}

Шло несколько слепцов, как все слепые ходят,

Когда их зрячие не водят:

Почти что шаг пройдут —

Споткнутся или упадут.

Прохожий, чтоб слепцам не столько спотыкаться,

Дает им палку опираться.

Взяв палку, передом один слепец пошел,

А за собой других повел.

Пошли, друг за́ друга держались,

И меньше прежнего при палке спотыкались.

Вдруг спор между слепцов зашел:

Вожатым каждый быть хотел;

И спор еще другой о палке затевают:

Какого дерева почесть ее – не знают.

Кто говорит,

Что палка та кленова;

Другой твердит:

Дубова.

И ощупью слепцы хотят о том судить,

Что́ должно зрячему глазами различить.

Слепцы не могут согласиться,

И всё сильняе спор о палке становится.

Из спора в спор слепцы, потом до бранных слов

Уже доходит меж слепцов,

А там и в драку меж собою,

И палкою друг друга тою,

Котора им дана была, чтоб их водить,

Немилосердо бить.

Но всё не думают друг другу уступить,

Хоть умереть, готовы драться,

А в споре не поддаться.

И до того не унялись,

Пока насмерть передрались.

Вот так слепцам во вред служило,

Что в пользу их дано им было.

А этаких слепцов,

От ересей и спорных слов,

Которые они рассеяли в, законы,

На свете не одни погибли миллионы.

ДРУЗЬЯ{*}

Давно я знал, и вновь опять я научился,

Чтоб другом никого, не испытав, не звать.

Случилось мужику чрез лед переезжать,

И воз его сквозь лед, к несчастью, провалился.

Мужик метаться и кричать:

«Ой! батюшки, тону! тону! ой! помогите!»

– «Робята, что же вы стоите?

Поможемте», – один другому говорил,

Кто вместе с мужиком в одном обозе был.

«Поможем», – каждый подтвердил.

Но к возу между тем никто не подходил.

А должно знать, что все одной деревни были,

Друзьями меж собою слыли,

Не раз за братское здоровье вместе пили;

А сверх того между собой,

Для утверждения их дружбы круговой,

Крестами даже поменялись.

Друг друга братом всяк зовет,

А братний воз ко дну идет.

По счастью мужика, сторонние сбежались

И вытащили воз на лед.

ЗАПАДНЯ И ПТИЧКА{*}

Задумал птичник птиц ловить

И западню ловить их выставляет,

Поклав в нее всего довольно есть и пить.

А чтобы птиц еще верняе приманить,

Обман к обману прибавляет

И птичку в западню сажает,

Которую он изловил,

Когда тот самый он обман употребил,

Чтоб птичка, в клетке распевая,

Другим приманкою была

И, голосом своим прельщая,

Подруг своих в тюрьму, как на добро, звала.

Одна из птичек налетела

И к западне, на голос птички той,

Подсела.

Заглядывает к ней со стороны, с другой;

Но вдруг, подумавши с собой,

«Нет, – говорит, – хоть сколько ты ни пой,

Сомнителен мне голос твой:

Неспроста здесь и ты, да и запас такой.

Я, правда, целый день не ела,

Однако в тесноту такую не пойду,

А в поле полечу: там корм сама найду,

Какой я и всегда, хоть с ну́ждою, имела.

А здесь готовое дают и есть и пить,

Да тесно жить».

ЗАСЛУЖЕННЫЙ КОНЬ{*}

Был конь у барина, каких бывает мало:

Не конь, а клад,

Как говорят.

Скупого барина такого не бывало,

И только одного коня он и держал,

Который в доме всю работу исправлял,

Какую бы и трем исправить впору было.

Конь сколько мог служил; но время наступило,

Что больше уж невмочь пришло ему служить.

И по-прямому б надлежало

Из благодарности коня по смерть кормить;

Но чувства в барине такого не бывало.

Конь в тягость стал ему; он шлет его продать.

Но дряхлого коня кто станет покупать?

Ведут его назад. «Ну, не хочу я боле, —

Хозяин, осердясь, стал людям говорить, —

Беспрокого коня кормить.

Сгоните в поле;

Пускай за службу сам он кормится на воле».

И бедного коня велел с двора согнать.

Такое ли коню за службу воздаянье

Возможно было ожидать!

В наш век хозяин пропитанье

Стыдился бы коню не дать.

ЗЕЛЕНЫЙ ОСЕЛ{*}

Какой-то с умысла дурак,

Взяв одного осла, его раскрасил так,

Что стан зеленый дал, а ноги голубые.

Повел осла казать по улицам дурак;

И старики, и молодые,

И малый, и большой,

Где ни взялись, кричат: «Ахти! осел какой!

Сам зелен весь, как чиж, а ноги голубые!

О чем слыхо́м доселе не слыхать!

Нет, – город весь кричит, – нет, чудеса такие

Достойно вечности предать,

Чтоб даже внуки наши знали,

Какие редкости в наш славный век бывали».

По улицам смотреть зеленого осла

Кипит народу без числа;

А по домам окошки откупают,

На кровли вылезают,

Леса, подмостки подставляют:

Всем видеть хочется осла, когда пойдет,

А всем идти с ослом дороги столько нет;

И давка круг осла сказать нельзя какая:

Друг друга всяк толкает, жмет,

С боков, и спереди, и сзади забегая.

Что ж? Два дни первые гонялся за ослом

Без памяти народ в каретах и пешком.

Больные про болезнь свою позабывали,

Когда зеленого осла им вспоминали;

И няньки с мамками, робят чтоб укачать,

Кота уж полно припевать, —

Осла зеленого робятам припевали.

На третий день осла по улицам ведут;

Смотреть осла уже и с места не встают,

И сколько все об нем сперва ни говорили,

Теперь совсем об нем забыли.

Какую глупость ни затей,

Как скоро лишь нова, чернь без ума от ней.

Напрасно стал бы кто стараться

Глупцов на разум наводить, —

Ему же будут насмехаться.

А лучше времени глупцов препоручить,

Чтобы на путь прямой попали;

Хоть сколько бы они противиться ни стали,

Оно умеет их учить.

СОЛОВЕЙ И ЧИЖ{*}

Был дом,

Где под окном

И чиж и соловей висели