Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Автор книги: Иван Хемницер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

После ухода из Горного училища (в 1781 году) вопрос о службе встал перед баснописцем как самая острая необходимость. Однако сколько-нибудь подходящего места не находилось. То ли в этом виноваты были обстоятельства, то ли сам Хемницер с его непрактичностью и нежеланием склоняться в три погибели перед важными вельможами и начальниками, – но положение его становилось безвыходным.

В начале 1782 года друзьям наконец удалось найти для него место. Правда, совершенно чуждое интересам и навыкам писателя, но тем не менее сулившее некоторые выгоды. В турецком городе Смирне царское правительство после побед над Турцией пожелало учредить генеральное консульство, которое способствовало бы развитию торговли с азиатским материком. С помощью связей Н. А. Львова удалось на должность генерального консула определить Хемницера.

Разлука с друзьями и родиной, нездоровый климат Смирны, неприязненное отношение турецкого правительства к России, неподготовленность к подобного рода службе делали для Хемницера новую должность мало привлекательной. Но выхода не было. Призрачная надежда скопитъ на чужбине скромные средства для помощи семье, по-видимому, решила его судьбу.

По тем временам путь в Смирну был труден и долог. Сначала надо было добраться на лошадях до Херсона, а оттуда, уже морем, ехать до Константинополя. Только в сентябре 1782 года Хемницер прибыл к месту своего назначения. С самого начала пришлось потратить почти все наличные деньги на наем дома для консульства, на подарки, прислугу, а обещанные от казны суммы упорно не приходили. Так что вместо материального благосостояния, манившего его в Смирну, Хемницер вынужден был хлопотать о присылке ему хотя бы самых скромных средств на расходы. «Ты же знаешь, – писал он Н. Львову, – что я не расточителен. Подарки, янычара и вся визитная история из моих родных денежек шло. Что-то впредь будет, а теперь радости, право, немного».^[1]

В далекой Смирне, с ее разноплеменным населением, чуждыми нравами, недружелюбием турецких властей, Хемницер чувствует себя особенно одиноким и бесприютным. В его письмах к Львову звучит порой отчаяние: «Представь, – обращается он к своему другу, – ...когда из християнской, то есть нравственной земли, оставя друзей, родных, отечество, вдруг увидит себя человек посреди неизвестной ему земли, обитаемой, говорят, людьми, которых не находит, один, без друга, без родного; должен вступить в новую и никогда ему известной не бывшую перспективу должности и дел. Скажешь не раз: где я? и что я? скажите мне кто-нибудь! Никто не отвечает. А если какой-нибудь голос где и отдастся, так этот голос такой, от которого больше с дороги сбиться, нежели по настоящей путь свой продолжать можно. Снести боль, когда она есть, не охнув ни разу, кажется и ты не потребуешь, даром что ты на бумаге превеликий моралист-стоик».^[2]

Хемницер честно и рачительно выполнял свои обязанности консула и стремился расширить деловые связи между Россией и Турцией. Со своей всегдашней моральной щепетильностью он отнюдь не использовал те возможности к обогащению, которые давала ему должность. Пребывание Хемницера в Смирне совпало с обострением русско-турецких отношений после присоединения к России Крыма. Положение русского консула в этих условиях становилось небезопасным. В письме от 2 июля 1783 года Хемницер прямо писал Львову в ответ на его беспокойные вопросы: «Не очень у нас смирно, говорят у вас? И у нас то же говорят. Убежища мне искать? Хорошо, если успею. Здесь, между прочим, все, будучи беспокойными слухами заняты, успели меня уже иные турками повесить, другие в части изрубить, и как кому рассудилось».^[3] Вдобавок ко всему этому моровая язва, свирепствовавшая в Малой Азии, коснулась и Смирны, что создавало еще более напряженную и мрачную атмосферу.

Неблагоприятный климат Смирны способствовал тяжелой болезни, которая вскоре привела к гибели баснописца. Единственная надежда, поддерживавшая в это время Хемницера, – надежда на возвращение в Россию, к друзьям, к литературе. Однако ей не суждено было сбыться.

«Словом, и прямо тебе сказать, – писал он Львову, – кроме отечества и самого Петербурга для меня несть спасения... Теперь потяну еще, пока сможется. Хлеб мой насущный, я знаю, будет очень маленькими ломтями резан, да была бы только душа сытяе...»^[1] Это было последнее письмо. «Потянуть» долго Хемницеру не пришлось. 20 марта (ст. ст.) 1784 года он умер. По словам одного из биографов (Д. Бантыш-Каменского), останки Хемницера были привезены в Россию и похоронены в Николаеве. Незадолго до смерти баснописец был избран в члены Российской академии.

После смерти Хемницера его друзья – Н. А. Львов и В. В. Капнист – отобрали в сохранившихся бумагах поэта ряд басен и вместе с уже ранее напечатанными им самим издали их в 1799 году под названием «Басни и сказки И. И. Хемницера, в трех частях».

2

Творчество Хемницера не ограничивалось баснями, которые принесли ему заслуженную известность. Хемницер написал также ряд острых и смелых сатир, едких эпиграмм, весьма важных для понимания его общественных взглядов и творческих принципов, а по своей обличительной силе и художественной завершенности отнюдь не уступающих его басням. Однако сатиры поэта «На худых судей», «На худое состояние службы», «Сатира на поклоны, «Ода на подьячих», «Сатира о разуме» и другие не были напечатаны при его жизни и стали известны лишь в 1873 году (когда их впервые опубликовал Я. Грот в своем издании сочинений и писем Хемницера). Естественно, что в это время сатиры могли вызвать лишь исторический интерес. Это, однако, не меняет их большого значения в творческом наследии Хемницера.

Сатиры – жанр весьма важный в литературе XVIII века, узаконенный поэтикой классицизма. Уже основоположник русской поэзии Антиох Кантемир выступал прежде всего как автор сатир («К уму своему» и др.), явившись тем самым зачинателем «сатирического направления», которое столь высоко оценил Белинский как направление, подготовившее появление реализма в русской литературе.

Обличая в своих сатирах современное ему общество, Кантемир проявил большую проницательность в изображении жизни, создав образы широкого социального значения. Важную роль имели сатирические послания и в творчестве крупнейшего представителя русского классицизма – А. П. Сумарокова. Развивая сатирические принципы Кантемира, Сумароков придал своим сатирам еще более злободневно-обличительный характер, гневно осмеивая неправосудие, взяточничество, корыстолюбие и бесчестные проделки подьячих, дворянскую кичливость, увлечение «галломанией». Сумароков облек сатирические послания и в определенную жанровую форму: большая часть его сатир написана шестистопным ямбом с парной рифмой.

Сатирические послания Хемницера, которые он, по предположению Я. К. Грота, начал писать с 1774—1775 годов, не только дополняют наше представление о нем как о баснописце, но имеют и важное самостоятельное значение. В них особенно полно и резко выражена социальная направленность его творчества. Сатиры Хемницера, в которых он выступает продолжателем традиций Кантемира и Сумарокова, рисуют неприглядную картину тогдашнего государства, его чиновничье-бюрократического аппарата, повального казнокрадства, невежества.

Хемницер не посягает на сокрушение всего общественного строя, не представляя себе возможности революционных перемен, но он протестует против вопиющих проявлений зла, против той несправедливости и тех безобразий, которые ежедневно и ежечасно творились на всем протяжении Российского государства под эгидой крепостнической монархии. Уже в первой сатире «На худых судей» Хемницер, предвосхищая сюжет и сатирические мотивы комедии В. Капниста «Ябеда», смело обрушился на одно из главных зол самодержавно-бюрократического режима – взяточничество, в особенности взяточничество в судах.

Сатирик рисует необычайно конкретную и жизненно-типическую картину тогдашних порядков в судах и «приказах»:

А здесь судья и с ним все писчики берут,

И до последнего с судьею все воруют,

И даже сторожа и те с судьей плутуют.

Зайди в такой приказ: во фрунте все стоят

И с челобитчиков лишь взятки драть глядят;

И посторонние, которые случатся,

Так и у тех просить на водку не стыдятся;

Не смеешь ведь в карман и за платком сходить, —

Уж думают тотчас на водку получить;

Как звери алчные, поводят все глазами,

Обстав кругом тебя с готовыми руками,

И, словом, не на суд сей суд – на торг похож.

Кто был в таких судах, конечно, скажет то ж.

Убедительно звучит вывод сатирика о практической невозможности найти правосудие, защиту закона в таком суде:

Скажите, можно ли добра там ожидать,

Где на беспутствах всё пекутся основать?

Когда судья иль плут, или невежа сущий,

И тем или другим к несчастью вас ведущий,

Когда такой судья судити посажен

И быть хранителем законов наречен.

Совершенно очевидно, что в сатире речь идет не об одних только судах. Недаром Хемницер добавляет, что само правительство бессильно бороться с множеством злоупотреблений, встречавшихся буквально на каждом шагу. Подробно перечисляя бесчестные плутни, которые творятся кругом, он приходит к грустному выводу, что одной сатирой горю не поможешь:

Вор прежде воровал и после будет красть, —

Врожденная ничем неистребима страсть.

Сатирствуй на него, его тем не исправишь

И на хороший путь с худого не направишь.

Хоть сколько про него ни станешь говорить,

Он будет всё-таки по-своему творить.

В сатирах и сатирических одах Хемницер значительно чаще, чем Кантемир и Сумароков, обращается к изображению конкретных отрицательных сторон существующего порядка. В отличие от своих предшественников, прежде всего Сумарокова, поэт отказывается от сатирического гротеска, гиперболизма, вразрез с канонами классицизма он расширяет жанровые рамки сатирического послания и «оды», превращая их в своеобразный сатирический «панегирик», иронически «восхваляющий» пороки и недостатки. Кроме того, Хемницер вводит в свои сатиры дидактико-воспитательный элемент, педагогические рассуждения, дополняя бытовые зарисовки, столь характерные для Сумарокова, моральным поучением, основанным на этической и философской оценке явлений.

В сатирах Хемницер смело выступает не только против взяточничества и круговой поруки чиновников и судейских, но и против аристократического чванства и несправедливости общественных отношений, основанных на преимуществах знатности и богатства. Интересна позиция, занятая Хемницером в полемике о сатире «на лица», которая начата была еще Н. И. Новиковым в «Трутне». Новиков настаивал на сатире «личной», обличавшей определенных, конкретных носителей зла. Хемницер считал слабой стороной такой сатиры недостаточную ее обобщенность. В «Письме к г. К<апнисту>, сочинителю Сатиры I», полемизируя с Капнистом, он подчеркивает, что сатира должна быть обращена к типическим явлениям, обобщать их:

Я тоже говорю, что в этом ты не прав.

Ты, вором Вредова в сатире въявь назвав,

Ему назвать других воров чрез то мешаешь

И способов его чрез это всех лишаешь,

Чтоб собственный порок на ближнего сложить

И многих и других с собою обличить...

...Тот, кто сатирою порочных осмехает,

Не называя въявь, число их умножает:

Всяк на свой счет тогда насмешку ту берет,

Кто внутренне себя виновным признает.

Вместе с тем Хемницер прямо высказывает свои опасения за судьбу того сатирика, который борется за правду:

Кто правду говорит – злодеев наживает

И, за порок браня, сам браненым бывает.

Кто, говорят, ему такое право дал,

Чтоб он сатирою своею нас марал?

Одна из лучших сатир Хемницера – «Ода на подьячих» – по сатирической резкости и силе негодования приобретает социально-обобщенный характер, дает широкую картину всего общественного строя. Являясь по форме «одой», «панегириком» подьячим за их плутни и корыстолюбие, на деле сатира осмеивает и подьячих, и всех тех, кто прибегает к ним в своих нечистых проделках:

Когда кто в плутнях обличится,

За кои самый кнут грозит,

С подьячим должно подружиться:

Он плутни в честность превратит;

Он по указам обвиняет

И по указам оправдает:

Что криво – назовет прямым,

Что прямо – назовет кривым.

Таким образом, Хемницер показывает, что в плутнях и взяточничестве подьячих виновато общество, их окружающее, поощряющее их к преступлениям.

В творчестве Хемницера сказались новые идейные веяния его эпохи. Ни происхождением, ни воспитанием он не был связан с дворянско-помещичьим кругом, из которого преимущественно выходили тогдашние писатели. Интеллигент-«разночинец» XVIII века, он являлся одним из ранних представителей возникающих буржуазных отношений.

Занятия точными науками, геологией, физикой способствовали выработке материалистических основ философских воззрений Хемницера. Характерно, что в ряде своих од и размышлений в стихах он обращается к науке, продолжая ломоносовскую традицию, говорит о том круговороте природы, который свидетельствует об относительной ценности вещей, кажущихся богатым и знатным незыблемыми. Так, в рассуждении «О перемене» он заявляет:

Всё подвластно перемене, что на свете сем ни есть:

Знатность, слава и богатство, жизнь, имение и честь,

И на что мы ни взираем,

Перемену примечаем.

Для человека подобного строя мыслей, естественно, неприемлемы были ни религиозно-церковная мораль, ни лицемерное преклонение перед властью и золотом.

Выступая сторонником сословного равенства, Хемницер выдвигал требование установления ценности человека по его личным достоинствам, безотносительно к его сословному положению или чину. Это требование проходит через все его произведения. В наброске сатиры о разуме он писал:

По мненью многих, ум лишь в деньгах состоит.

Другой мнит: «Я умен затем, что чин имею», говорит.

А я так о уме не тако понимаю,

И только то себе я правилом считаю:

Глупец – глупец, хоть будь в парче он золотой,

А кто умен – умен в рогоже и простой.

В сатире «На суету мира», обращенной к Н. А. Львову, Хемницер вновь подробно развивает это требование равенства, уважения к человеку, сурово осуждая привилегии, которые основаны на происхождении и чинах:

Потребны ли чины, богатство и порода,

Чтоб отличить себя от низкого народа?

Мне кажется, благородство не в титлах состоит,

А истинный его в достоинствах вид.

Нередко подлеца находим под звездой,

А благородный дух в одежде лишь простой.

Богатство и знатность чаще всего развращают человека – таков вывод сатирика.

Хемницер отвергает ту социальную механику, которая дает все блага в руки знатных и богатых: «И быть других рабов рабами заставляет».

Правители земель хитростию превзошли

И способ, как людей уловлять, нашли.

Издревле ценными дарами награждали,

Потом уж лентами людей прельщать уж стали.

Хемницер продолжает многие мотивы и принципы сатир Сумарокова, но он демократичнее последнего. Как и в баснях, в сатирах Хемницер прежде всего нападает на знатных и богатых, на привилегированные дворянско-бюрократические верхи.

Наряду с сатирами и баснями заметное место в творческом наследии Хемницера занимают эпиграммы.^[1] По большей части они имеют литературно-полемический характер, способствуя тем самым уяснению литературных позиций Хемницера. Таковы эпиграммы на А. С. Хвостова, в которых этот малоизвестный литератор неоднократно зло высмеивается за ограниченность своих литературных взглядов. Хвостов являлся правоверным сторонником классицизма и выступал против «новшеств» поэтов державинского кружка, в том числе и против Хемницера. В особенности интересна и важна для понимания литературных взглядов Хемницера одна из эпиграмм, в которой он нападает на Хвостова за недооценку фонвизинского «Послания к слугам моим» – одного из наиболее смелых образцов сатиры конца XVIII века.

Обращение Хемницера к сатирическим жанрам (сатирическим одам, посланиям, эпиграммам) способствовало и его работе как баснописца. Уже в сатирах определились основные объекты его будущих басен, наметились характерные особенности их языка и стиля.

3

В историю русской литературы Хемницер вошел прежде всего как баснописец, как непосредственный предшественник Крылова. В создании русской басни ему принадлежит видная и почетная роль.

Журнал «Сын отечества» в начале XIX века на первое место и перечне лучших русских баснописцев помещает Хемницера: «Русская поэзия весьма богата сочинениями басен или притчей: Хемницер, Дмитриев, Крылов и многие другие смело могут стать наряду с лучшими баснописцами других земель».^[1] Популярность басен Хемницера в первой половине ХIХ века была настолько велика, что даже слава Крылова не заслонила их в глазах читателей этой пиры. В развитии русской басни Хемницер явился своего рода переходным звеном от «притч» Сумарокова с их натуралистически-гротескными приемами – к басням Крылова, знаменовавшим победу реалистического начала в басенном жанре.

«В баснях Хемницер с особенной полнотой выразил свои взгляды, свои общественные и философские принципы и достиг наибольшего художественного совершенства. В них он выступает прежде всего как просветитель, как последователь энциклопедистов» и материалистов XVIII века, обличая и высмеивая пороки и недостатки, порожденные политической и экономической отсталостью России господством депостнически-феодальных отношений

«Мыслящий ум был признан единственным мерилом всех вещей,– писал о просветителях XVIII века Ф. Энгельс.– ...Все существовавшие дотоле государственные и общественные порядки, все унаследованные от прошлого воззрения были отвергнуты как неразумные и свалены в одну кучу. Мир в течение прошедших веков руководился нелепыми предрассудками; лишь теперь его озарил яркий свет разума, и все прошлое заслуживало лишь сострадания и презрения».^[2] Хемницер, однако, не заходил так далеко в своих сомнениях по поводу существующих порядков. Но неразумность феодально-крепостнического, деспотического строя была ясна и для него.

Политические взгляды Хемницера, его мировоззрение в основном сложились в русле просветительской идеологии. Восставая против несправедливости социального уклада, отвергая деспотический произвол самодержавной власти, критикуя пороки и недостатки современного общества, Хемницер видел выход из всех зол в просвещении и моральном перевоспитании, сохранял веру в просвещенный абсолютизм.

Эта исторически понятная непоследовательность взглядов баснописца сделала возможными разноречивые оценки его идейной позиции в советском литературоведении. Так, например, Г. А. Гуковский в курсе литературы XVIII века отказал басням Хемницера в сатирической направленности, в общественной активности: «...Немногие «вольные» басни лишены все же отчетливой активности; они осуждают, но не воинствуют. И именно отказ от активности – основной тон басен Хемницера. Он не хочет более бороться; он только критик и моралист, смиряющийся перед «силою вещей». Он пишет ряд басен на общеморальные и общебытовые темы. В других баснях он выступает с проповедью прекращения борьбы. Лучше жить в скромной тиши и не дерзать в соседство бурь – такова мораль басни „Дерево“».^[1]

Верно отметив слабые стороны мировоззрения Хемницера, Г. А. Гуковский неправомерно распространяет их на все его творчество и судит баснописца судом нашего времени. Конечно, Хемницер был далек от революционного протеста и стоял на позициях просветительства. Но ведь за исключением Радищева, в XVIII веке никто из писателей дальше этих позиций не пошел. Поэтому упрекать Хемницера в том, что он не был революционером, не исторично. Точно так же несправедливо отказывать басням Хемницера в сатирической направленности. Значительная часть его басен имеет резкий сатирический характер («Побор львиный», «Дележ львиный», «Осел в уборе», «Привилегия», «Лестница» и другие), хотя многие из них, видимо именно в силу их остроты и резкости, сам баснописец не решился опубликовать и они были напечатаны уже после его смерти.

Другая точка зрения была высказана недавно А. В. Десницким, который, отвергая оценку Г. А. Гуковского, стремился представить Хемницера последовательным врагом самодержавия, непримиримым обличителем и сатириком, решительно отрицавшим общественные порядки своего времени. Так, противопоставляя Хемницера Карамзину, как защитнику дворянской умиротворенности, А. В. Десницкий приходит к выводу, что Хемницер боролся за «освобождение» народа совсем на манер Радищева: «У Хемницера не было приверженности Карамзина к традиционно сложившимся дворянским общественным учреждениям, а наоборот, он возлагал надежды на самые большие неожиданности. Если для Карамзина была характерна формула: сначала просвещение, потом освобождение, то у Хемницера отчасти можно усматривать обратное: сначала освобождение, принесенное временем, потом просвещение»^[1]. Но если «сначала освобождение», то это программа Радищева, если же «освобождение, принесенное временем», то тогда и различие с Карамзиным утрачивается.

В стремлении приписать творчеству Хемницера революционное звучание А. В. Десницкий пытается изобразить баснописца последовательным врагом монархии. Но на самом деле Хемницер не был им. Как и все просветители XVIII века, Хемницер верил, что социальное зло может быть исправлено при помощи закона и «добродетельного» монарха, стоящего над интересами отдельных групп. Поэтому, критикуя дурных царей, деспотизм тиранов он отнюдь не посягает на самый институт самодержавия. Эту мысль с особенной определенностью Хемницер выразил в басне «Добрый царь», в которой высказал убеждение в том, что не крутые и резкие перемены, а постепенное распространение «просвещения» приведут к порядку и справедливости.

Какой-то царь, приняв правленье,

С ним принял также попеченье

Счастливым сделать свой народ;

И первый шаг его был тот,

Что издал новое законам учрежденье

Законам старым в поправленье;

А чтоб исправнее закон исполнен был,

То старых и судей он новыми сменил.

Законы новые даны народу были

И новые судьи, чтоб лучше их хранили.

Во всем и вся была отмена хороша,

Когда б не старая в судьях иных душа.

А тотчас это зло поправить

Царь способов не находил,

Но должен это был

И воспитанию и времени оставить.

Итак, «добрый» и справедливый царь, дарующий народу «новые законы», надежда на «воспитание и время», которые должны помочь исправлению недобросовестных судей и всеобщему благополучию,– такова «программа» Хемницера

Но, обличая корыстолюбивых вельмож, неправедных судей, взяточников-подьячих, Хемницер понимал, что зло заключается не только в плутнях чиновников, а в устройстве всей общественной системы. Он предлагает «наблюдать порядок», начиная с высших ступеней административной иерархии, поскольку именно здесь определяется направление всего хода вещей. В басне «Лестница», одной из самых смелых и откровенных басен Хемницера, довольно недвусмысленно об этом и сказано:

Хозяин некакий стал лестницу мести;

Да начал, не умея взяться,

С ступеней нижних месть. Хоть с нижней сор сметет,

А с верхней сор опять на нижнюю спадет.

«Не бестолков ли ты? – ему тут говорили,

Которые при этом были. —

Кто снизу лестницу метет?»

На что бы походило,

Когда б в правлении, в каком бы то ни было,

Не с вышних степеней, а с нижних начинать

Порядок наблюдать?

В ряде басен Хемницер смело нападает на тиранию и деспотизм, на жестокость и самодурство властителя. Такие басни, как «Привилегия», «Лев, учредивший совет», «Дележ львиный», «Львове путешествие», «Дионисий и министр его» и другие, – содержат суровое и едкое осуждение злоупотребления верховной властью.

В басне «Привилегия» Хемницер рисует картину всеобщего грабежа и насилия, царящих в условиях деспотического государства:

Какой-то вздумал лев указ публиковать,

Что звери могут все вперед, без опасенья,

Кто только смог с кого, душить и обдирать.

Что лучше быть могло такого позволенья

Для тех, которые дерут и без того?

Об этом чтоб указе знали,

Его два раза не читали.

Уж то-то было пиршество!

И кожу, кто лишь мог с кого,

Похваливают знай указ да обдирают.

Это жестокое беззаконие, произвол и насилие, оказывается, вызваны были еще более коварным и кровожадным расчетом льва: те из его подданных, которым удастся съесть других, слабых и беззащитных, сами станут жирнее и, таким образом, доставят монарху наиболее питательную и вкусную пищу:

Когда ж, по Львову расчисленью,

Указ уж действие свое довольно взял,

По высочайшему тогда соизволенью

Лев всем зверям к себе явиться указал.

Тут те, которые жирняе всех казались,

Назад уже не возвращались.

Обличительный, сатирический смысл этой басни настолько смел и широк, что Хемницер сам его испугался и приделал к басне искусственную концовку об «откупщиках», о которых якобы и написана басня.

В басне «Дележ львиный», сюжет которой (восходящий к Лафонтену) был близок просветителям и неоднократно встречался у русских баснописцев XVIII века (А. Сумарокова, В. Майкова, Державина, вплоть до Крылова), показаны произвол и беззаконие, неизбежные при деспотической власти тирана. Лев, который принял условия договора о равном дележе добычи, когда дело доходит до дележа, пользуясь своей силою, захватывает всю добычу сам:

«...Еще четверту часть беру себе же я

По праву кто кого сильняе.

А за последнюю лишь только кто примись,

То тут же и простись».

Просветительское понимание общественных противоречий: противопоставление права бесправию, законности – злоупотреблению силой выражено здесь с примерной ясностью и последовательностью.

Не менее резкой сатирой на деспотизм самодержавной власти, сатирой тем более смелой и острой, что она метила в безграничное честолюбие самой государыни Екатерины II, считавшей себя великим «философом на троне» и претендовавшей на писательские лавры, является басня «Дионисий и министр его». Министр в этой басне пытается сказать тирану Дионисию правду о его стихах. Но честолюбивый тиран сажает дерзкого министра в тюрьму. В этой басне существенно не только осуждение самовлюбленного и жестокого тирана («Слух о делах его и ныне ужасает»), но и восхищение баснописца стойкостью министра, который находит в себе силу не потакать и не льстить тирану.

Басенная сатира Хемницера обращена прежде всего против господствующей бюрократической верхушки, В басне «Лев, учредивший совет» Хемницер зло издевается над тупоумием и бездарностью царских вельмож и приближенных. Лев, учреждающий «совет» из «слонов» и «ослов» (поскольку одних «слонов» не хватило), – это едкая насмешка над всякими якобы «конституционными» учреждениями, вроде сената, которые создавались монархами для прикрытия своего неограниченного произвола. Но Хемницер иронизирует не только над львом, но и над его приспешниками. «Совет» задуман был для того, чтобы «ослы» понабрались ума от «слонов», на деле же оказалось нечто совершенно противоположное:

Однако, как совет открылся,

Дела совсем другим порядком потекли:

Ослы слонов с ума свели.

Особо следует остановиться на не печатавшейся при жизни Хемницера басне «Львове путешествие». Эта басня по своему сатирическому замыслу и сюжету предваряет одну из наиболее смелых басен Крылова – «Рыбьи пляски». В ней Хемницер высмеивает и сомнительное «благородство» правителя-льва, проявляющего весьма своеобразную заботу о благополучии своих подданных, и всю бюрократическую систему царящего беззакония и круговой поруки. Его лев считает себя милосердным и благородным правителем потому только, что, сдирая сам кожи с подданных, не дает этого делать своим министрам и правительственным чиновникам:

Один какой-то лев когда-то рассудил

Всё осмотреть свое владенье,

Чтоб видеть свой народ и как они живут.

Лев этот, должно знать, был лучше многих львов —

Не тем чтоб он щадил скотов

И кожи с них не драл. Нет, кто бы ни попался,

Тож спуску не было. Да добрым он считался,

Затем что со зверей хоть сам он кожи драл,

Да обдирать промеж собой не допускал:

Всяк доступ до него имел и защищался.

Хемницер, однако, делает ядовитое замечание по поводу этой этой царской привилегии:

И впрям, пусть лев один уж будет кожи драть,

Когда беды такой не можно миновать.

Природа, говорят, уж будто так хотела

И со зверей других льву кожи драть велела.

В басне «Пес и львы» Хемницер рисует неприглядную картину жизни господствующих верхов:

Пес видит, что у львов коварна жизнь идет:

Ни дружбы меж собой, ни правды львы не знают,

Друг друга с виду льстят, а внутренно терзают...

Пес убегает от львов и, вернувшись домой, рассказывает:

Нет, наказание достаться жить ко львам,

Где каждый час один другого рад убить,

А вся причина та (когда у львов спросить):

Лев всякий хочет львищем быть.

Это резкое осуждение кровожадных нравов вельможных «львов» баснописец также не решился опубликовать.

Хемницер был не только моралистом, но и сатириком, которого остро волновали социальные проблемы. Среди его басен немало откликов на самые жгучие политические вопросы своего времени. Хорошо знавший по личному опыту, что такое война, Хемницер и в своих баснях осуждает войны, подчеркивая, что они не нужны народным массам. В басне «Два льва соседи» (не напечатанной при жизни баснописца) он показывает нелепость войны, затеваемой государями лишь из корыстных и честолюбивых целей:

Два льва, соседи меж собой,

Пошли друг на друга войной,

За что, про что – никто не знает;

Так им хотелось, говорят.

А сверх того, когда лишь только захотят,—

Как у людских царей, случается, бывает, —

Найдут причину не одну,

Чтоб завести войну.

В результате войны один из львов теряет земли, ему принадлежавшие. При победителе, «за новым львом», жизнь «зверей» не изменилась; лев, проигравший войну, снова через некоторое время отвоевывает прежние владения. Каков же результат для народа? Хемницер прямо говорит, что война бессмысленна, кроме бед и разрушений ничего не приносит:

Какую ж пользу лев тот прежний получил,

Что на другого льва войною он ходил?

Родных своих зверей, воюя, потерял,

А этих для себя не впрок завоевал.

Вот какова война: родное потеряй,

А что завоевал, своим не называй

Резко выступал баснописец и против религии Подобно большинству просветителей XVIII века, он был деистом решительно отрицал религиозные предрассудки и обряды. В басне «Народ и идолы» Хемницер выступил с осуждением «жрецов» и религиозных обрядов указывая, что они выдуманы были священнослужителям и для их корыстных целей:

А чтоб обманывать народ,

Жрецов был первый способ тот,

Что разных идолов народу вымышляли:

Везде, где ни был жрец, и идолы бывали…

В басне «Метафизический ученик» Хемницер высмеивает отвлеченное умствование, которое не способно разрешить вопросы, поставленные реальной действительностью. Глупец, изучавший за границей модную метафизическую философию, попадает в яму и, вместо того чтобы оттуда выбраться, предается глубокомысленным философским размышлениям: