Текст книги "Лазарев. И Антарктида, и Наварин"

Автор книги: Иван Фирсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

– Погляди, Семен, птицы-то совсем не пуганые, да и много их…

Унковский обвел взглядом горизонт. Птицы в открытом море явление не редкое, но когда они сами невелики и длительно сопровождают корабль, значит, и места их обитания не слишком отдалены. Он постучал в каюту капитана и вошел. В белой рубашке с распахнутым воротом, опершись о стол, Михаил внимательно разглядывал карту. Он весело подмигнул Унковскому и кивнул на карту:

– Тишина, Сеня, вокруг. Почитай, на сотню миль по картам нет суши, ан птички-невелички откуда ни возьмись…

– Думаешь, где-нибудь суша неподалеку? – приятно удивился Унковский совпадению его мыслей с мнением друга. – А что, вдруг удача, неведомую землю отыщем?

Лазарев рассмеялся.

– Удача удачей, но токмо сама она не сыщется. – Он посерьезнел. – На полатях лежать, так и ломтя не видать. На ловца и зверь бежит.

Десять лет тому назад, еще кадетом, а потом гардемарином, не однажды размышлял он о призвании моряка. В корпусе готовили офицеров флота, защитников отечества, – это было главной и святой обязанностью военного моряка. Но истинный моряк и в мирную пору не будет отсиживаться в гавани. Его долг и призвание – стремиться в море, навстречу стихии. Славу России добывать надобно не только в баталиях, а возвеличивать ее среди разных народов первооткрыванием земель неизведанных… Михаил вздохнул, надел сюртук и проговорил:

– Пойдем на шканцы.

Солнце клонилось к закату, ровный ветер понемногу крепчал и посвистывал в парусах. Лазарев перегнулся через фальшборт.

– Взгляни, Семен Яковлевич, – он кивнул за борт. В прозрачной голубизне стайка небольших рыб старалась поспеть за волной, отбрасываемой форштевнем.

– Рыбка тоже невелика, стало быть, кормится где-то…

Унковский положил ладонь на руку товарища:

– Чует мое сердце – будет-таки нам удача!

К вечеру ветер стих, и корабль бесшумно скользил по безбрежному океану со скоростью около пяти узлов. Поужинав, вся команда вышла на палубу, отдыхали в прохладе после дневного зноя. На темном небе проступили первые звезды, все ярче светила луна, давно поднявшаяся над горизонтом.

Лазарев вызвал двух самых остроглазых матросов.

– Стоять, братцы, по очереди, глядеть в оба, где-то неподалеку земля должна обретаться, – он улыбнулся, – кто свидит, тому награда.

Постепенно темнота окутала корабль, только тугие паруса белели в вышине, покачиваясь в такт мачтам и заслоняя иногда луну.

Лазарев вместе с Унковским прохаживались на шканцах. За час до полуночи громкий, радостный крик с бака заставил встрепенуться всех:

– Берег видно!

В считанные секунды по команде Лазарева были отданы шкоты и подобраны паруса. Корабль заметно терял ход и вскоре лег в дрейф. По опыту командир знал, что ночная встреча с незнакомой сушей сулит в тумане мало приятного любому судну и может окончиться печально.

Лазарев со штурманом стояли на баке и наблюдали в подзорную трубу. Вдали чернела, временами исчезая, когда облака закрывали луну, узкая полоска суши. Брошенный лот вытравили на сто двадцать сажен, но его пронесло.

– Поставить штормовой марсель! – передали на бак команду капитана.

Поставленный парус нехотя расправился, наполнился ветром, и «Суворов» медленно пошел вперед прежним курсом норд-норд-ост. Прошло не более часа, и вновь корабль лег в дрейф. На этот раз яркая луна высветила чернеющий вдали берег, оттуда явственно доносился шум прибоя. Глубины по-прежнему оставались большие, и стать на якорь было невозможно. Большая часть команды спустилась в кубрики. На шканцах остались Лазарев и Унковский, им вынесли стулья. Поднялся штурман Алексей Российский. Подойдя к освещенному нактоузу, он доложил:

– Господин капитан, место корабля в широте тринадцать градусов пятнадцать минут южной при долготе к весту от Гринвича сто шестьдесят три градуса тридцать минут.

Корабль за ночь сдрейфовало, однако шум прибоя был слышен до рассвета. Около пяти часов утра, едва занялся рассвет, в расстоянии двух-трех миль на зюйд-ост явственно проступили очертания неизвестного острова, покрытого кустарниками и редкими кокосовыми пальмами. Спустя полчаса, когда совсем рассвело, наблюдатель с марса крикнул:

– Вижу пять островов!

На верхней палубе к этому времени оказалась вся команда и пассажиры. Громкое «ура!» покатилось над необозримыми океанскими просторами. Невольно взоры моряков обратились к капитану. Глубины показывали более ста сажен.

– Павел Михайлович, – Лазарев повернулся к стоявшему на вахте Швейковскому, – прикажи спустить обе шлюпки. В первой со мной пойдет Семен Яковлевич и штурман, во второй – доктор Шеффер и, – он глянул на пунцового коммерсанта, – ежели пожелает, господин Молво.

Тот радостно закивал головой.

– Штурману взять секстан, пелькомпас, октан, лотлинь, журналы и прочее. Господину Молво рекомендуется захватить разные безделушки, одарить людей тамошних, ежели таковые объявятся.

В шесть часов утра «Суворов» сдрейфовало, до острова оставалось полторы мили. Спускаясь в шлюпку, Лазарев предупредил Швейковского:

– Мы возвернемся не ранее после полудня, посему держитесь не ближе двух миль, под парусами. В случае шквала немедля уходите от берега.

Полчаса спустя шлюпки подошли к коралловой лагуне, окружавшей самый южный остров. Грозно шумел накат океанской волны, пристать было невозможно. Шлюпки перетащили внутрь лагуны, благо начался прилив, и пошли вброд на остров.

Не успели моряки выйти на берег, как их окружили стаи птиц и больших земных раков. Крупные птицы подбегали и брали приманку из рук, те, что поменьше, – садились на плечи, голову, пришлось от них отбиваться. Погладив птицу, Унковский взял ее в руки.

– Видимо, не пуганы человеком.

И в самом деле, острова оказались необитаемыми. Все пять островов соединялись между собой коралловыми отмелями, которые в прилив покрывались водой. Продираясь сквозь кустарники к кокосовой роще, моряки то и дело проваливались в заросшие травой глубокие ямки – гнезда птиц. Куда ни ступали ноги, всюду раздавался писк птенцов. Когда добрались к кокосовым пальмам, солнце поднялось высоко и нещадно пекло. Освежала приятная прохлада в тени пальм. Отдохнув, осмотрелись. Лазарев с Унковским и штурманом тотчас же приступили к астрономическим наблюдениям. Тем временем матросы изловчились, залезли на пальмы и начали сбрасывать оттуда кокосовые орехи. Прохладный сок утолил жажду, после него и есть не хотелось.

Окончив наблюдения и определив координаты острова, Унковский со штурманом подошли к двум самым большим пальмам и кортиками вырезали на стволах: «Год 1814, месяца сентября 27 дня, российский корабль «Суворов». На берегу оставили бутылку с запиской, в которой указали, что русский корабль «Суворов» 27 сентября 1814 года побывал здесь первым, и эти острова являются «новообретенною землею России».

Унковский подсел к отдыхающему в тени пальм Лазареву:

– Михаил Петрович, – впредь он решил только так обращаться на людях к товарищу, – земля-то наша – первое российское открытие в Южном полушарии…

Лазарев вскинул брови, приподнялся.

– А ведь, пожалуй, ты прав, и впрямь до нас таких находок не бывало в южных широтах. Юрий Федорович Лисянский обрел остров к северу от экватора… Сие приятно вдвойне…

Матросы наполнили шлюпку кокосовыми орехами, пойманными птицами, раками. Проверив расчеты штурмана и убедившись, что местоположение самого большого острова, южного, рассчитано точно, Лазарев и Унковский отправились на корабль. Штурмана оставили продолжать астрономические обсервации. Шлюпку еще раз посылали за орехами, птицами и раками, которые пришлись по вкусу матросам. Перед ужином все возвратились и подняли на борт обе шлюпки.

С помощью матросов, неуклюже взбираясь по шторм-трапу, отдуваясь, поднялись доктор и коммерсант. Потные лица их выдавали волнение, одежда висела клочьями.

– Стало быть, пошли мы к яликам по лагуне, в самый раз прилив начался, – рассказывал штурман Российский. – Откуда ни возьмись – прожоры акулы, не менее сажени, выскочили и прямо на господ Молво и Шеффера, открыв пасти. Добро неподалеку матросы с ножами были, подоспели враз… Да и мне пришлось кортиком обороняться от сих чудовищ.

Пряча улыбку, Лазарев сочувственно покачал головой.

После ужина вся команда и промышленники собрались на шкафуте. Из кают-компании в сопровождении офицеров и коммерсанта показался Лазарев.

– По заведенным законам мореплаватели, отыскавшие неведомую землю, ее же и нарекают. Потому нам и надлежит сие произвести. – Лазарев, улыбаясь, оглядел офицеров, матросов, вольнонаемных и промышленников.

Унковский слегка кашлянул и заговорил первым:

– По моему разумению и обычаям, сия земля, по совести, именем капитана нашего, Михаила Петровича Лазарева, наречена быть должна.

Все одобрительно загалдели. Лазарев дождался, пока собравшиеся не угомонились.

– Премного благодарен за честь, мне выказываемую. Однако сие знаменательное происшествие ставлю в заслугу всему экипажу поровну, а посему, – капитан окинул всех взором, – полагаю наречь сии острова по имени корабля нашего – острова Суворова. Тем воздадим почести и великому нашему полководцу.

Несколько мгновений стояла тишина, нарушаемая лишь легким всплеском волн о борт.

Дружное «ура!» было ответом командиру.

Российский записал в шканечном журнале: «…Найденные острова местоположением определены в широте южной 13°3′ и долготе восточной, от Гринвича 163°26′, названы островами Суворова и положены на карту…»

Спустя полчаса «Суворов» снялся с дрейфа, под одним марселем для безопасности, на случай встречи с подобными островами, нехотя увалился под ветер и лег на курс норд-норд-вест.

Моряки долго провожали взглядами обретенную ими землю, пока в глубоких сумерках не растаяла она вдали за кормой.

Из отношения Главного правления Российско-Американской компании министру морских сил.

«Главное правление Российско-Американской компании из депешей, доставленных из Америки, получило сведения, что г. флота лейтенант Лазарев, отправленный кругом света на корабле «Суворов», открыл неизвестные доныне острова, коих определил и положение.

Обязанностью поставляя довести сие открытие до сведения в. в. пр-ва, оно имеет честь представить при сем виды и карту тех островов, с выпиской из журнала г. Лазарева касательно сего открытия на благоусмотрение ваше, в том уверении, что сии острова будут помещены на картах; какового уважения сие событие может надеяться от попечительности в. в. пр-ва об общем благе.

Первоприсутствующий директор и кавалер Михаил Булдаков».

Птицы всю ночь и на другой день резвились над кораблем, садились на мачты, реи, ванты, расхаживали по палубе. Однако к вечеру следующего дня они мало-помалу начали отставать, а вскоре и совсем исчезли. Корвет вступил под полные паруса к западу и спустя десять дней пересек экватор. Ветер постепенно заходил к западу и крепчал с каждым днем. Понемногу становилось прохладнее, в Северном полушарии наступала зима. По мере приближения к берегам Америки все чаще налетали шквалы с дождем, их сменяла пасмурная погода с туманами и дождями, а порой и снегом.

Минуло почти полтора месяца, как «Суворов» покинул открытые им острова. Вечером Лазарев спустился на жилую палубу. В нос ударило прелым и кислым – матросы не успевали сушить одежду. Десяток матросов спали в койках не раздеваясь, каждую минуту аврал мог поднять их на ноги, да и платье быстрее просыхало на теле.

В каюте штурмана Лазарев внимательно проверил расчеты. До Новоархангельска оставалось не более сорока – пятидесяти миль. Со времени выхода из Кронштадта командир исправно нес вахту по очереди с офицерами. В полночь он поднялся на шканцы, принял вахту у Швейковского. Непроглядная темень ночи окутывала корабль, лишь изредка лунный свет сквозь разрывы низко висящих туч скупо освещал пенящиеся волны штормового моря. Капитан вызвал боцмана:

– Вооружите якорные канаты, изготовьте оба якоря к отдаче. У якорей поставить вахту и смотреть берег, не ровен час, найдет шквал или течение внезапно объявится.

Однако все обошлось, ветер начал стихать. Лазарев велел не будить Унковского, остался на вторую вахту и с напряжением всматривался вперед. Наконец он облегченно вздохнул и послал за штурманом.

В утренних сумерках с правого борта, на норд-ост, из предрассветной мглы выступали контуры высоких гор, покрытых белесыми шапками снега. Одна из них, с плоской вершиной, похожей на перевернутое ведерко, заметно превосходила остальные горы размерами. Пологими отрогами спускалась вниз к морю и переходила затем в приметный мыс, поросший лесом.

Лазарев протянул Российскому подзорную трубу:

– Сие есть гора Эчкомб на американском берегу, по описанию Лисянского. Он первым восшествовал на ее вершину.

Небо постепенно прояснялось, и капитан, не отрываясь, всматривался в открывающуюся величественную панораму обширного Ситхинского залива. Окруженный со всех сторон грядой гор, покрытых густым хвойным лесом, залив простирался влево, вправо и вглубь, насколько хватало глаз. Едва различимые, на фоне берега просматривались многочисленные острова, сплошь заросшие елями и соснами.

Внезапно ветер стих, и густая мгла, сползая с отрогов гор, в полчаса запеленала весь берег. Из тумана торчали лишь отдельные вершины гор, покрытые снегом.

Лазарев взглянул на карту. Подходы к Новоархангельску были усеяны множеством островов, тут и там были обозначены подводные камни и скалы. Подошел к нактоузу, прищурившись, взглянул на картушку компаса и скомандовал:

– Поворот оверштаг, на румб зюйд-вест!

Унковский пожал плечами, посмотрел недоуменно на командира. «Суворов» ложился на обратный курс и уходил от берега, вместо того чтобы приближаться к нему.

– Капитан Лисянский в своих изысканиях о сем заливе упоминает и о множестве ситхинских островов и камней подводных, весьма опасных для плавания. На карте те камни положены, токмо неизведанного здесь немало. Понапрасну рисковать нам ни к чему в тумане, – пояснил Лазарев.

Вскоре пошел дождь, ветер зашел с берега.

Почти неделю лавировал корабль вдоль побережья, то, увлекаемый течением, приближался к нему, то уходил в открытое море от скрытых плотной завесой дождя и тумана прибрежных скал.

«Суворова» в самом деле ждали давно и с нетерпением. Всего полсотни миль отделяло его от скалистого побережья острова Ситхи.

На высоком каменистом берегу, вдоль добротно срубленного крепостного палисада Новоархангельска, обращенного к проливу, пятый день с небольшими перерывами с рассвета до глубоких вечерних сумерек нет-нет да и вышагивал приземистый, плотно сбитый человек. Его обнаженная даже в дождь лысая голова с высоким лбом, видимо, была привычна к непогоде, а белый шелковый шарф на шее подчеркивал некоторую угловатость и жесткость черт худощавого, несколько скуластого лица. Правитель Российско-Американской компании Баранов внешне, как всегда, был бесстрастен и ничем не выдавал своего волнения.

Третьего дня примчалась байдарка с алеутами, промышлявшими бобров на далеких островах. Ранним утром они видели у горизонта белевшие паруса большого корабля. Однако через полчаса нашел туман, полил дождь и корабль больше не появлялся. С одной стороны, Баранов был спокоен – на корабле, видимо, опытный капитан, поскольку не лезет на рожон. В то же время томило ожидание.

Сегодня утром дождь наконец-то прекратился, задул свежий норд-ост, небо прояснилось, но корабль по-прежнему не появлялся. Впрочем, за долгие лета правитель привык ждать – неделями, месяцами, годами. Так, как ждать, например, смену себе…

Четверть века назад Американская компания Шелихова заключила контракт с «каргопольским купцом иркутским гостем» Александром Андреевичем Барановым, поставив главным правителем «на берегах и заселениях американских при распоряжении и управлении северо-восточною компаниею».

Шелихов долго уговаривал его занять эту должность, потому что не видел более подходящего человека для воплощения своих широких замыслов. Он знал его как жесткого, неукротимого нравом купца, обладавшего железной волей и невероятной выносливостью. К тому же разгадал в малообразованном купце незаурядный ум, хватку и сметку, умение смотреть дальше и видеть больше, нежели кто-либо другой.

За десяток лет Баранов, преодолевая невероятные трудности, снарядил добрый десяток экспедиций, обследовал все открытые русскими острова, основал фактории на Американском материке, на берегах Кенайского и Чугацкого заливов. На острове Кадьяк соорудили в короткий срок адмиралтейство, где построили первый корабль – трехмачтовый двухдечный бриг «Феникс».

Начало века встречали в новой крепости Архангельской – на Ситхе. Здесь его постигла первая крупная неудача.

Русские люди с первых шагов на открытых землях Аляски устанавливали добрые отношения с местными жителями, мирили между собой враждовавшие племена. Алеуты и эскимосы охотно торговали с русскими, жили с ними в одних поселениях, выдавали дочерей замуж за русских. Сам Баранов женился на алеутке. Русские люди завязывали мирные отношения с коренными жителями. Не всем это нравилось, особенно любителям легкой наживы.

Американские и английские браконьеры, прослышав о богатых русских промыслах, ринулись на Алеуты, старались на спирт и безделушки выменивать у аборигенов меха. Это не всегда удавалось – русские предлагали тем нужные продукты и домашнюю утварь. Тогда в ход пошли порох, ружья и даже пушки. Это было выгодно вдвойне: разжигалась вражда между племенами, а при надобности стволы ружей и пушек несложно было бы направить против русских.

Баранов вздохнул, приложил руку козырьком, вглядываясь в рассеивающийся туман…

Не раз просил он американцев не продавать индейцам порох и пушки, с тревогой сообщая в Петербург:

«Я многократно говаривал им, что этот товар для варварских народов не надобно бы променивать, коим они между собою часто производят кровопролитие и им самим вредят, делая врасплох нападения, что и случалось неоднократно, и даже судами овладевали; а кольми паче нам то вредно и обидно; тем более что нарушаются мирные постановления между двором Российским и республикой Соединенных Штатов.

Но они, мало тому внимая, говорили: мы люди торговые, ищем получить прибыль и воспрещения о том не имеем».

А вскоре, весной 1802 года, пришла беда.

Не без подстрекательств американских браконьеров около тысячи индейцев, пользуясь его отъездом, внезапно напали на укрепленную факторию на Ситхе. Горстка русских и полторы сотни алеутов долго и храбро отбивались от нападавших, пока те не подожгли строения. Погибли двадцать русских и сто тридцать алеутов.

Как после рассказывали ему, несколько белых американских матросов вместе с нападавшими индейцами без пощады истребляли людей и грабили все, что попадалось им под руки…

А на рейде во время побоища вдруг показался корабль английского капитана Барбера…

Два года спустя русские промышленники ликовали. На Ситхинском рейде бросил якорь русский корабль, совершавший первое кругосветное плавание, с таким родным именем «Нева». Командовал кораблем Юрий Федорович Лисянский. Залпы пушек «Невы» вымели с Ситхи смутьянов, среди которых находились и белые…

Спустя неделю заложили крепость Новоархангельск, которая стала центром русских владений на Аляске.

…Устал главный правитель от многолетних забот, седьмой десяток скоро минет, просил замену. Прошлой зимой из Петропавловска на смену ему отправился на корабле «Нева» коллежский советник Терентий Борноволоков. Да не довелось ему увидеть Аляску. Штормовые волны, туман, сильные противные ветры четыре месяца носили «Неву» по океану. Еще больше терзали экипаж раздоры и разногласия между командиром и штурманом – опытным моряком, но весьма самонадеянным человеком. Последний, приняв по решению Борноволокова, далекого от морских дел, командование кораблем, в конце концов посадил корабль на камни. Погибло более тридцати человек… Море оплошностей не прощает…

Баранов внезапно остановился, лицо посветлело. Из-за дальних островов явственно прозвучал пушечный выстрел…

Вскоре высланные заранее две крытые байдарки подошли к лежавшему в дрейфе «Суворову». Перегнувшись через поручни, Лазарев с любопытством всматривался в не виданные им ранее узкие, обтянутые кожей, юркие лодки. В первой сидели укрытые по пояс кожаными пологами три человека, во второй – два. Все гребцы алеуты, кроме одного белого.

Столпившись у борта, матросы с любопытством глазели на смуглые, широкоскулые лица с раскосыми глазами, обрамленные длинными, черными как смоль волосами и реденькими бородками.

На борт по сброшенному трапу поднялся сухощавый, с бегающими глазками человек. Склонив в улыбке голову, он представился:

– Лещинский, здешний, у господина Баранова, служитель…

Лазарев, не дав договорить, крепко пожал руку и обнял первого соотечественника в здешних местах.

Начались обоюдные расспросы, пришел лоцман. В четыре часа дня Новоархангельская крепость салютовала флагу Российско-Американской компании одиннадцатью выстрелами. Корабль положил якорь в двух милях к западу от крепости. Лазарев вместе с Молво съехали на берег.

На небольшой пристани, широко расставив ноги, заложив руки за спину, чуть наклонив голову, стоял Баранов. Стоило шлюпке коснуться пристани, он не выдержал и двинулся навстречу прибывшим. Обычно скупой на сантименты правитель на этот раз прослезился и облобызал Лазарева. Пять лет не приходили морем посланцы из России.

После Баранова командир «Суворова» попал в объятия лейтенанта Якова Подушкина, командира компанейской шхуны «Открытие». Они хорошо помнили друг друга по Морскому корпусу.

В своей резиденции Баранов радушно принял Лазарева. Бегло прочитав врученные бумаги, он с жадным вниманием вслушивался в рассказ Лазарева о новостях из России. Беседа затянулась допоздна. Молво остался ночевать у Баранова, а Лазарев отказался от ночлега на берегу и пригласил Подушкина на корабль. За ужином товарищи делились флотскими новостями. Яков Подушкин третий год состоял на службе в Российско-Американской компании. Лазарев с интересом слушал его рассказ о здешних местах. Тот побывал в Петропавловске, Калифорнии, на Сандвичевых островах.

– А что, брат, – Лазарев кивнул в отворенное оконце, – тут акватория каверзнее в сравнении с европейской?

Яков грустно улыбнулся:

– Ни в какое сравнение, да и служба компанейская не та, команды наемные, капитан подчас не в счет. Баранов всем верховодит.

Михаил Петрович вскинул брови, он уже знал, что Подушкин командовал «Невой» перед гибелью, но хотелось подробно знать, в чем причина катастрофы. Тот, задумавшись, отпил чаю с ромом.

– Штурман «Невы», покойный Калинин, был весьма искусный мореходец, прилежный в должности. Места сии знал еще по плаванию у Лисянского. Я же корабль принял перед самым выходом, в конце августа, едва успев добраться до Охотска. Прежний капитан Васильев утоп накануне. Через неделю противные ветры задули, шторма начались, два месяца по океану мотало. Когда туманы да непогода берега закрыли, посоветовал я переждать зимний месяц в Чугацкой губе, ибо прежде шторма у нас сломали грот-стеньгу, реи, все паруса в клочья изорвали. Однако Калинин воспротивился, задумал беспременно к Новоархангельску идти и Борноволокова в том уговорил. Ну, тот и поручил Калинину начальствовать над кораблем, а меня отставил.

Подушкин взял подстаканник, отпил чаю, вздохнул.

– А далее носило нас по валам во мгле, покуда непроглядной ночью на камни не сели, бушпритом чуть в скалу Эчкомба не уперлись. Тут, как на грех, якорь упустили, не закрепили канат. Потом все кувырком пошло. Шторм ожесточился, барказ и плоты разнесло вдребезги. «Неву» разломало. Людей много сгинуло, штурман Калинин с женой и младенцем утонули. Меня на камни выкинуло в беспамятстве. Ежели бы не матросы, не бывать на этом свете…

Лазарев решил отвлечь товарища от грустных мыслей:

– Небось хватает забот в сем неспокойном хозяйстве?

– Обыденные рейсы на Кадьяк, Уналашку, скрозь по всем Алеутам и далее, за тысячу миль. – Подушкин махнул рукой. – Особа статья браконьеры, американцы да англичане. Всяк из них норовит оторвать у нас кусок задарма. Да к тому же аборигенов стравливают друг супротив друга, порохом да свинцом ссуживают.

Утром Лазарев распорядился для надежности завести второй якорь с кормы, развернул корабль вдоль по проливу.

Отоспавшиеся матросы снимали паруса, такелаж, спускали с мачт разоруженные стеньги и реи.

Вечером с берега передали приглашение офицерам корабля – главный правитель звал назавтра к обеду, отметить день своего ангела.

Наладив корабельные работы, офицеры в полдень съехали на берег. Войдя в двухэтажный особняк, гости изумились. В дикой глухомани, за тысячи верст от России дом правителя выглядел сказочно.

Баранов в мундире с орденской лентой стоял у ярко полыхающего камина и радушно улыбался. Мерцающие отблески огня отражались в блестевших витых шандалах, позолоте багета многочисленных картин, бронзовых скульптурах, больших зеркальных стеклах книжных шкафов. Столы были уставлены многочисленными яствами, в бутылках всеми цветами переливались мадера, ром, вина. Окончательно присутствующие были покорены, когда после третьего тоста появился оркестр – скрипка, флейта, бас.

Баранов посадил Лазарева рядом с собой. Разговор постепенно перешел на европейские дела, правитель хотел знать подробности изгнания Наполеона. Лазарев, как мог, пояснял, но его интересовало другое. Накануне они поспорили с Унковским и теперь ждали случая спросить правителя.

– Позвольте, господин советник, – выбрав момент, Унковский повернулся к Баранову. – Славным мореплавателем английским, Куком, сии места открываемы были прежде наших, российских? – Он мельком взглянул на Лазарева. – Сочинения сего капитана тому свидетельствуют.

Баранов сжал губы, чуть наклонился вперед.

– Сочинений сих не видывал, однако прежде капитана Кука россияне земли алеутские ведали, почитай, за полета лет. Остров Ситху он материком счел, однако сие остров. То же и с Кенайскою губою, кою он за реку принял. О том его сотоварищ Ванкувер подтверждение мне давал самолично, – правитель прищурился, – годков десятка два тому назад.

Шум за столом давно стих, все повернулись к хозяину дома. А тот, помолчав, чуть усмехнувшись, продолжал:

– Того прежде у Кадьяка заблудился английский капитан Мирс. Стало быть, наши люди охочие его под руки вывели к Аляске, в пролив Кенайский, без опаски плыть ему велели. Про то мне ведал покойный наш правитель Григорья Шелихов. – Баранов перекрестился, нахмурился. – Сам Григорья Иванович зрил того Мирсу. Токмо Мирс нагло своим открытием пролив тот посчитал впоследствии.

Предводитель откинулся в кресле, вздохнул.

Унковский осторожно положил салфетку:

– Аглицким притязаниям дивиться не в новинку нам…

Баранов согласно кивнул, махнул рукой музыкантам и поднял бокал.

– Тост за российских мореходов!

Здравицу дружно подхватили.

Весь декабрь стояла ненастная погода, мрачные туманы совершенно скрыли берега. Шли беспрестанные дожди со снегом. Все это затянуло выгрузку привезенных товаров до середины января.

Не теряя ни одного дня, команда приводила в порядок корабль, устраняла повреждения, полученные во время длительного плавания. На берегу тем временем ремонтировали такелаж и паруса.

В непогоду вся команда была настороже. По указанию Лазарева штурман вскоре определил, что приливо-отливное течение в заливе достигает двух узлов, того и гляди, корабль ненароком в тумане или ночью могло сдрейфовать на камни.

Как только прояснилось, по авралу выгрузили товар. В середине января весь груз наконец перевезли и сдали в компанейский склад.

Лазарев взял с собой Унковского, штурмана и приступил к описанию залива. Испытав на себе коварность подходов к Ситхе, он решил облегчить эту задачу для будущих мореплавателей.

Еще раньше ему приглянулись легкие местные байдарки. Алеуты собирали их из гибких длинных жердей, которые прикрепляли китовым усом к обручам, и весь скелет обшивали тюленьими кожами. Посредине оставлялись два или три круглых отверстия – лючины, к ним пришивался мешок с затяжками. Гребцы садились в двух-, трехлючную байдарку, затягивали на груди мешки и отправлялись в плавание. Искусно сшитые байдарки не пропускали воду даже в самый сильный шторм и были надежны и безопасны.

Такую-то байдарку Лазарев и взял для промера глубин. Он шел на байдарке и указывал предварительно место промера, а затем туда шел барказ с лотом и компасом. Спустя месяц Унковский составил детальную лоцию рекомендованных курсов для подхода к Ситхе с океана.

После масленицы сильно занедужил весьма исправный и старательный матрос Петр Рыжков. Возмущенный Лазарев спросил Шеффера:

– Как вы, господин доктор, посмели чахоточного в вояж брать?

Тот, красный от напряжения и выпитого рому, сопел, оправдывался, брезгливо морщился:

– Сей матроз хитер ошень, я не видел его в Кронштадте, и потом, он только холоп…

Лазарев вскипел:

– Без сих холопов корабль от стенки не отойдет, а вы, господин Шеффер, рыб давно бы кормили! Потрудитесь немедля Рыжкова на берег свезти самолично и поставить на ноги, средств не жалея! Еще раз на палубе вас хмельного встречу, в карцер запру. – Капитан гневно кивнул головой на дверь.

Отдуваясь, Шеффер поднялся на палубу. С Молво и его помощником они не раз досадовали на непомерные требования молодого лейтенанта. Припомнился ему случай после открытия островов в океане. Выпили они с Молво и его помощником Федором Красильниковым. Разговорились про капитана, не чтит он, мол, наших званий. Федор-то в каюте доктора лишнее выпил, возьми и выскочи на палубу. Стал Лазарева поносить разными словами, а тот из каюты как раз вышел, услышал все, матросов крикнул. Вмиг бедного Федора связали да к шпилю на баке притянули веревками, на всю ночь оставили… Правда, утром сам Красильников на коленях прощения у капитана вымаливал, а то за бунт против капитана покарать могли крепко… Лазарев снизошел, велел из шканечного журнала ту запись о буйстве Федора убрать…

Шеффер почесал затылок – и впрямь в карцер засадит, что-то надо делать… Давно манят его бобры да котики, золотом отливают их меха…

В начале марта «Суворов» полностью изготовился к плаванию. Команда уже тяготилась на берегу. Лазарев сам рвался в море и попросил Баранова направить его в любое место для пользы компании. Но тот объявил, что кораблю-де надобно оставаться для защиты Новоархангельска. Во второй половине марта начинался лов сельдей и в Ситхинском заливе обычно скапливалось до тысячи байдарок из дальних мест, что представляло определенную угрозу для Новоархангельска. Пришлось продолжать опись берегов прилегающих островов и побережья.