Текст книги "Лазарев. И Антарктида, и Наварин"

Автор книги: Иван Фирсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

Переглянувшись с Лазаревым, Беллинсгаузен поднялся:

– В таком случае не будем лишать вас капитала и пожелаем вам успеха.

Все рассмеялись.

Проводив гостя, Беллинсгаузен и Лазарев долго смотрели вслед удаляющемуся боту.

Лазареву почему-то вспомнилась Русская Америка, «Суворов», цепкий взгляд Ханта, когда тот смотрел на тюки шкурок котика.

24 июля 1821 года ранним утром под громовые раскаты Кронштадтской крепости «Восток» и «Мирный» бросили якоря на том самом месте Малого Кронштадтского рейда против Средних ворот, откуда мореплаватели уходили в трудный вояж два года тому назад.

Абернибесов принес шканечный журнал с последней записью: «На клюзе 75 саженей якорного каната».

Лазарев взглянул на левую страницу: «Пройдено всего миль – 49 860».

– Поболее двух длин экватора. Хорош поясок, – весело проговорил Лазарев.

– Михаил Петрович, – доложил вахтенный офицер, – сигнал на «Востоке»: «Прибыть с журналами и картами».

– Видимо, вице-адмирал Сарычев требует, только что на катере подошел к ним. Добро. Приготовьте шлюпку.

На борту «Востока» Сарычев дружески обнял Лазарева.

Разложив в кают-компании карты, до позднего вечера просидел с командирами и вместе с ними сошел с корабля, когда полуночная заря еще светила на западе.

– Завтра же все путевые карты и журналы привести в порядок и доставить в Адмиралтейский департамент.

На следующий день из Петергофа на яхте прибыл Александр I с цесаревичем в сопровождении министра.

На «Востоке» он поздоровался с Беллинсгаузеном, прошел по приведенной наскоро в порядок верхней палубе. Остановился на баке. Из доклада Траверсе он уже знал об успехах и в душе ликовал: и его имя увековечено на мировой карте.

– Ну, видишь, – плохо скрывая самодовольство, обратился он к Беллинсгаузену, – не оправдались, слава Богу, твои сомнения.

Беллинсгаузен благодушно пожал плечами, слегка наклонил голову:

– Господь Бог способствовал сему, ваше величество, дабы предзнаменования ваши воплотить. – Беллинсгаузен показал ему оригинальные зарисовки Павла Михайлова.

– А где же диковинки заморские? – спросил император.

– Все приготовлено, ваше величество, на «Мирном».

Лазарев впервые столкнулся лицом к лицу с императором.

Александр про себя сразу отметил образцовый порядок всюду – в снаряжении, каютах, на палубах «Мирного».

В каюте командира он с неподдельным восторгом осматривал чучела птиц, пингвинов, зверушек, лодки и украшения туземцев. Цесаревич Николай Павлович взял в руки копье туземца-полинезийца, потряс им, с удовлетворением хмыкнул.

– Стало быть, капитан, и туземцы тоже утверждают силой свое превосходство?

– С диким остервенением, ваше высочество, – серьезно ответил Лазарев, и все почему-то бездумно захохотали…

На следующий день посыпались награды.

Беллинсгаузена произвели в капитан-командоры, а Лазарева удостоили редкого поощрения – производства через чин – в капитаны 2-го ранга. Всех офицеров наградили орденами, матросов – двойным окладом до конца службы, а срок службы сократили на три года.

Радушно встретили моряков после долгой разлуки друзья, родные и просто жители Кронштадта. Весть о возвращении кораблей мгновенно облетела Кронштадт и быстро достигла Петербурга. Началось паломничество, любопытные разных званий и сословий хотели воочию увидеть и услышать отважных соотечественников, побывать на ставших легендой кораблях.

Тепло прощался Лазарев с Симоновым и Галкиным, уезжавшими в Казань, обнимая Симонова, сказал:

– Так вы не забудьте, Иван Михайлович, в сентябре мы вас ждем.

Симонов кивнул головой. Намечалось собрание в Адмиралтейском департаменте по итогам экспедиции.

На берегу Михаила Петровича обнял брат Андрей.

– Не повезло нам нынче у Новой Земли. Зима была суровая, льды кругом сплошные, не подступись. Пробивались, поди, месяц.

Михаил успокоил:

– Не горюй, Андрюша, мы с тобой еще отправимся в вояжи… Как-то нынче Алексею приходится в Великом океане?

Жить он стал, как и прежде, вместе с братом, на Галкиной улице.

15 августа «Восток» и «Мирный» втянулись в гавань, ошвартовались у стенки. Начались послепоходные будни.

В третье воскресенье августа Андрей побывал по делам в Петербурге.

– Погляди, о вас все газеты пишут, а «Отечественные записки» особо расхваливают.

Лазарев развернул журнал.

«Со времени первого предприятия соотечественников наших вокруг света мы почти ежегодно встречаем их – совершающими сей подвиг с необыкновенной скоростью, успехом и отличною честью для Российского флага; но ни одно из сих путешествий не замечательно столько в отношении мореплавания и не было увенчано столь важными открытиями, как экспедиция, отправленная в 1819 году к Южному полюсу под начальством Беллинсгаузена из шлюпов «Восток» и «Мирный» под командой лейтенанта Лазарева…»

– Шалишь, нынче флота капитана второго ранга, – Андрей прервал брата, а тот продолжал:

– «…на картах… означены с величайшей верностью пути обоих кораблей и знаменитого Кука… Английский мореплаватель вернулся назад, кой час усмотрел большие льды, наши же мореходы более 1000 верст пробивались с отчаянным мужеством между ледяных гор, бывши беспрестанно в очевидной опасности быть раздавленными…»

Михаил Петрович положил журнал.

– Где они успели сие выведать?

– Пишущая братия везде просочится. А вот погляди, опять вспомнили твою страсть к моделькам судов, кои привез…

– Ладно, будет. – Михаил распахнул окно.

Из Военной гавани донеслись перезвоны корабельных колоколов.

– Помнишь, как метко Гаврила Романович обрисовал: «Глагол времен! – металла звон!..»

По заведенному обычаю, в эти мгновения склянки отбивали время в одночасье на всех кораблях Российского флота. В Кронштадте ли, Севастополе или на Великом океане. Число ударов колокола, конечно, разнилось и зависело от меридиана нахождения корабля.

Само это действо не бездушно и символично. Звон колокола каждые полчаса возвещает о существовании корабля, сопровождает его от момента схода со стапеля до спуска флага в последней кампании или, не приведи Бог, погибели в морской пучине. Таков вековой обычай, непреложный закон флотской жизни.

Вокруг света на «Крейсере»

Рассуждая о морской службе, нельзя не вспомнить проникновенные слова Ивана Александровича Гончарова, сумевшего заглянуть в морскую душу: «Искренний моряк – а моряки почти все таковы – всегда откровенно сознается, что он не бывает вполне равнодушен к трудным или опасным случаям, переживаемым на море. Бывает, у моряка и тяжело и страшно на душе, и он нередко, под влиянием таких минут, решается про себя – не ходить больше в море, лишь только доберется до берега. А поживши неделю, другую, месяц на берегу, – его неудержимо тянет опять на любимую стихию, к известным ему испытаниям».

…Очередной шквал вихрем хлестнул в Средние ворота, срывая гребешки волн. Каскад холодных брызг окатил многочисленную толпу на стенке. Напротив, на Малом Кронштадтском рейде, нехотя разворачиваясь против ветра, выбирали якорные канаты шлюп «Аполлон» и бриг «Аякс». Они уходили к берегам Русской Америки.

…Накануне Михаил Лазарев с братом гостили на «Аполлоне» у начальника отряда, своего бывшего командира, капитана 1-го ранга И. С. Тулубьева. За обедом в кают-компании вспомнили Отечественную войну, последние кампании.

Андрей сидел рядом с лейтенантом Михаилом Кюхельбекером. Вместе с ним в прошлом году вернулись из плавания к Новой Земле.

– Стало быть, Михаил Карлович, упросили начальство зачислить вас в вояж?

Скромный до застенчивости, Кюхельбекер слегка покраснел.

– Без вашей протекции, Андрей Петрович, навряд бы сие сбылось.

Андрей лукаво подмигнул.

– Что заслужили, то и получили. – За год службы он убедился в глубоких знаниях дельного, пытливого офицера. Не прельстившись службой в гвардейском экипаже, любознательный Кюхельбекер добился отправки в кругосветное путешествие.

Разговор зашел о предстоящем плавании в Русскую Америку.

…Почти два десятилетия назад Соединенные Штаты, обретя Луизиану, довольно резво устремились на запад, к побережью Тихого океана. Вскоре они взяли под свою эгиду бассейн рек Миссури и Колумбии с побережьем океана. Деньги, обогащение давно стали стержнем политики правителей и стимулом становления Нового Света. Пушной промысел давал солидную прибыль, и потому американцы довольно бесцеремонно действовали в пределах Русской Америки. Их контрабандная торговля наносила большие убытки Российско-Американской компании. С целью защиты интересов компании царь недавно подписал указ о новых привилегиях, которые наконец-то определили границы русских владений. Но это были лишь «бумажные» решения.

Однако американцы не прекратили браконьерства, предпринимали попытки нападать на русские поселения. Почти тысячемильная прибрежная полоса оставалась без какого-либо прикрытия. Для охраны поселений и промыслов, по просьбе Российско-Американской компании, и отправлялись завтра два корабля под начальством Тулубьева.

– Нелегкую ношу предстоит нести вам, Иринарх Степанович, – задумчиво проговорил Лазарев, глядя на Тулубьева. Это было вчера…

Борта уходивших кораблей окутались клубами дыма, донеслись раскаты прощального салюта. Завеса мелкой мороси опустилась над рейдом.

– Пошли, Мишель. – Андрей тронул за плечо брата.

– И то верно, надобно в портовую контору, пора заканчивать расчет с «Мирным».

Спустя три дня Михаил Петрович выбрал наконец-то время ответить на письмо друга из Смоленской губернии.

«..Любезный друг, Алексей Антипович, – писал он Шестакову, – крайне для меня приятно, что ты нас, «чудаков», не забываешь».

Лазарев усмехнулся и подчеркнул слово «чудаков».

«…ты вдруг много требуешь, однако ж, чтобы не оставить тебя совсем в неизвестности, скажу кое-что вкратце. В 1819 году… угодно было отправить две экспедиции, одну к Северному, а другую к Южному полюсам…»

Письмо получилось объемистое, на полторы дюжины страниц.

Воспоминания о недавнем наплывали чередой событий, и каждый случай казался столь значительным, будто от него зависела вся судьба вояжа, и о нем надо было непременно сообщить другу.

Далеко за полночь дописал он последнюю страницу.

«Прощай, будь здоров по-прежнему и щастлив. Кланяются тебе все… Иринарх Степанович на сих днях отправился на «Аполлоне» в Ситху для охранения тамошней торговли. От брата Алексея получил я письмо от октября прошедшего года из Ситхи: пишет, что все здоровы, Авинов свистит по-прежнему.

Ты спрашиваешь тоже о делах моих с Американскою компаниею, – то все брошено, и они же остались с носом и выговором от высшего начальства. Заврался, брат, я, пора и перестать.

Остаюсь преданный М. Лазарев».

Наутро за завтраком Андрей делился городскими новостями:

– В Кронштадте, Мишель, нынче недовольных службой моряков все более, корабли на приколе гниют, муштра одолевает. Стишки в письмах по рукам пошли:

 
В наше время – стыд и горе!
Ныне русский адмирал,
Каждый год бывая в море,
За Готландом не бывал.
 

Михаил, смеясь, продолжал:

 
Прежде все служили грудью.
Нынче все наоборот:
Так, что нынче много в люди
Вышли задом наперед…
 

Удивленный Андрей хохотал вместе с братом – и когда он успел все разузнать? Михаил грустно усмехнулся:

– Нынче на гнилых палубах матросов донимают, о парусных экзерцициях позабыли, эдак дух романтический из службы вовсе улетучится.

– То любо маркизу, – согласился Андрей и, вздохнув, добавил: – Как опять не вспомянешь Гаврилу Романовича:

 
То, что в мир приносит флейта,
То уносит барабан.
 

Под порывами ветра осенняя морось частой дробью колотила в окно. За ним блестели мокрые мостки деревянного тротуара, сиротливо тянулись пустынные, унылые дорожки куцего бульвара с опавшей листвой; одиноко качался разбитый фонарь у входа в трактир, скукой веяло от сонной фигуры будочника, укрывшегося в полосатую конуру.

Невольно пришли на память тупые физиономии кронштадтских чиновников-казнокрадов, рутина сонной портовой конторы. «Нет, нет – только в море, навстречу ветру, штормам и томительной сладости неизведанного. Вершить дела с людьми для людей, вносить свою лепту в становление России…»

Михаил повернулся к брату:

– Давеча Леонтий Васильевич Спафарьев сказывал, в Адмиралтействе подумывают летом два корабля послать на смену Тулубьеву. Всенепременно буду в сие предприятие стремиться. Коли сбудется, адмирала Сарычева упрашивать стану тебя определить со мною…

Мартовское солнце припекало, образуя темные проталины в санном пути из Петербурга. Мимо проносились вешки, обозначавшие дорогу в Кронштадт, изредка попадались полосатые будки. Михаил Лазарев их не замечал.

…Вчера его вызвали в Петербург к недавно назначенному начальнику Морского штаба контр-адмиралу Антону Моллеру.

Лазарева и многих корабельных офицеров удивляла необыкновенно быстрая его карьера. Для чиновников Морского министерства давно все было ясно. Еще во времена Екатерины II старший братец перетащил Антона из захолустной Астрахани на Балтику. Павел Чичагов, лучший друг того же братца, быстро проталкивал по службе. С приходом Траверсе, «нечистого на совесть и руку», взлет Моллера ускорился…

Корабельные офицеры интересовали Моллера постольку, поскольку могли способствовать его карьере.

– Его императорское величество повелеть соизволили отправить в наступающем лете к владениям Российско-Американской компании фрегат «Крейсер» и шлюп «Ладогу», – начальник штаба бесстрастно чеканил слова, – командиром фрегата назначено быть вам, а командиром шлюпа брату вашему – флота капитан-лейтенанту Лазареву. – Моллер вышел из-за стола. – Поздравляю вас с высочайшей благосклонностью и надеюсь, вы оправдаете ее. Подробные инструкции и прочее вам объявят.

Аудиенция закончилась…

Все это Лазареву было не в новость, он ждал царского указа целый месяц, но переживал за Андрея – охотников пойти в кругосветное плавание было немало. «Слава Богу, – подумал он, – хоть в этот раз есть время по-людски подготовить вояж».

Две недели тому назад будущий командир «Крейсера» поднялся на палубу фрегата и целый день тщательно осматривал корабль. Простучал и прощупал все шпангоуты, пиллерсы, перегородки, перебрал рангоут и такелаж. Первым делом принялся отбирать офицеров и матросов.

Вначале появились на «Крейсере» лейтенанты Анненков и Куприянов. Еще осенью упрашивали они прежнего командира забрать их с собой к новому месту службы. Лазарев предполагал назначить старшим офицером Анненкова, но получилось по-иному.

Теплым апрельским днем на корабле появился смуглый, с пронзительными черными глазами лейтенант. Завидев его, матросы невольно вытягивались под его немигающим, жестким взглядом.

– Лейтенант Кадьян, ваше превосходительство, – отрекомендовался он Лазареву и протянул письмо. Командир сдвинул брови. Кадьяна назначили по просьбе людей из окружения Аракчеева.

Сразу же он привлек внимание Лазарева неумолимой требовательностью по наведению порядка в корабельных делах.

Портовые чиновники в те времена, пользуясь недосмотром начальства, направляли сотни казенных мастеровых вместо работ на военных кораблях ремонтировать купеческие суда в Кронштадте. За это они получали от купцов солидные куши, и бороться с ними было трудно. Кадьян же организовал из матросов засады и перехватывал мастеровых, заставляя чуть не силой идти на ремонт «Крейсера». Дело доходило до зуботычин, зато ремонтные работы на фрегате пошли веселее. Матросы на фрегате тоже стали побаиваться огромных кулачищ Кадьяна, будто и подтянулись. Лазарев решил, что лучшего помощника не найдешь, и назначил его старшим офицером…

Привлекли рвением к службе отобранные Лазаревым среди многих охотников лейтенант Федор Вишневский, молодые мичманы – Павел Нахимов[70]70
  Нахимов Павел Степанович (1802–1855) – адмирал, известный флотоводец, сподвижник М. П. Лазарева. В Крымской войне разбил турецкий флот в Синопском сражении, в 1854–1855 гг. руководил обороной Севастополя.


[Закрыть], Ефим Путятин[71]71
  Путятин Евфимий Васильевич (1804–1883) – участник кругосветных плаваний М. П. Лазарева. В 1852–1855 гг. был главой экспедиции на фрегате «Паллада». В 1861 г. министр народного просвещения.


[Закрыть], Александр Домашенко. Одного из первых пригласил Дмитрия Завалишина. Несмотря на молодость, Лазареву запомнился дельный и грамотный мичман. Он пришелся ему по душе, и они сошлись довольно коротко, еще когда «Мирный» готовился к походу.

В начале мая Павел Нахимов несказанно обрадовался. На борт поднимался его однокашник Дмитрий Завалишин. Нахимов не раз встречал его в Петербурге, знал, что способный мичман преподает высшую математику и астрономию в Морском корпусе.

– Ведаешь, Павел, – Завалишин слегка покраснел, – потянуло в дальние края, испытать себя, народы разные посмотреть, когда такое в другой раз свершится. Михаил Петрович предложил мне, и я враз согласился.

– А корпусное начальство?

– Вице-адмирал Карцов упорствовал долго, а потом махнул рукой. «Ступай, – говорит, – с Богом! Свои годы молодые помню, другого такого случая может и не быть».

– Добро, ты где обосновался?

Завалишин смущенно пожал плечами.

– Забирай, брат, свой петербургский саквояж и айда ко мне на квартиру, – Павел весело подмигнул, – а нынче иди командиру представься, он у нас особенный…

Завалишин ухмыльнулся. Уж он-то знал не понаслышке о необыкновенном порядке на кораблях, где служил Лазарев, о его пристрастном отношении ко всему, что касалось морского дела. Что привлекло в нем Завалишина? Несмотря на суровый нрав, он заботился о матросах, как внимательный родитель, и те отвечали усердной службой.

Лазарев приветливо, как старого знакомого, встретил восемнадцатилетнего мичмана.

– Мнится, Дмитрий Иринархович, наставлять учителя по части мореходной астрономии не следует, однако кроме прочих обязанностей вахтенного офицера я предлагаю вам и должность корабельного ревизора.

– Но, право, Михаил Петрович, сии дела мне незнакомы.

– Как и прочим офицерам, Дмитрий Иринархович. Но у вас, как я наслышан, поболее иных свойств.

– Каких же?

– Хозяйственная часть, канцелярия и казначейство требуют ясного ума и чистой совести прежде всего прочего.

После недолгого раздумья Завалишин принял предложение.

– Однако не пойму, – недоумевал Нахимов, – ревизорскими делами старший офицер заведовать обязан, однако ж Кадьяну он не поручил.

Близился выход в море, Лазарев собрал офицеров «Крейсера» и «Ладоги».

– Первейшая задача наша – оберегать российские владения от покушений американских и других гостей, охотников до тамошних богатств.

Морской штаб предписывал отряду кораблей не допускать «всякой запрещенной торговли и всякого посягания вредить пользам компании через нарушение спокойствия в местах, посещаемых ее промышленниками, также всякого предприятия, имеющего целью доставления тамошним жителям огнестрельного и другого оружия или военных потребностей».

Командир отложил инструкцию.

– По себе знаю коварство купцов американских, кои подстрекают в Ситхе местных тинклитов ружьями и порохом против россиян. Думается, наши сорок четыре пушки отобьют у них к этому охоту. – Лазарев сделал паузу. – Но Адмиралтейство вменяет нам и науку не забывать. – Командир бегло взглянул на инструкцию и развернул шканечный журнал.

– Посему надлежит офицерам на вахте каждодневно в полдень, полночь и через шесть часов после них наблюдать течения и направления ветра по компасу, силу же ветра по парусам, приводя к Бофортовой шкале.

– Позвольте узнать, господин капитан второго ранга. – Лазарев согласно кивнул. – На якорных стоянках сии величины наблюдаться будут?

– Непременно, Дмитрий Иринархович. В том и есть новизна. Прежде мной просмотрены все сочинения мореходцев знатных, – он кивнул на книжный шкаф, – подобных в них не отмечено.

Командирский час кончился, слово попросил Завалишин:

– Вы все знаете, господа, что Михаил Петрович замыслил на фрегате завести духовой оркестр из матросов. Дело прекрасное для экипажа и новое в Кронштадте, однако командир все инструменты на свои деньги закупает, а их более двадцати. Кроме того, придется нанять капельмейстера. – Мичман глянул на сослуживцев, и те поняли. – Кто имеет желание принять участие, прошу милости ко мне в каюту.

Из кают-компании все фрегатские офицеры пошли в каюту ревизора. «При бедности вообще флотских офицеров, – записал по этому поводу в дневнике Завалишин, – никто не остался в стороне».

В тот же день, поздно вечером, Лазарев наконец-то принялся за обещанное письмо Симонову, в котором извещал о скором отправлении в плавание. «Как-то они с Галкиным поживают в Казани?» – запечатывая конверт, подумал он и крикнул вестового:

– Егорка!

В каюте бесшумно выросла ладная фигура матроса Киселева.

После возвращения из экспедиции к Южному полюсу Лазарев зачислил в свой экипаж смышленого Егора Киселева. В каждой каюте офицеров или гардемарин на корабле из состава команды приписаны вестовые из матросов. Обычно они прибирают в каюте, исполняют отдельные личные поручения офицеров, стирают белье, будят на вахту. За «услуги» нет-нет да и перепадают им «чаевые». Среди команды эта категория матросов выделяется особо. Наряду с писарями их причисляют к «баковой аристократии». Лазарев брал вестовых на «Суворове» и «Мирном» из числа расписанных матросов, то есть имевших небольшие постоянные обязанности по штату корабля.

Теперь на «Крейсере» из двухсот матросов он по праву взял освобожденного вестового. Дневал и ночевал Киселев вместе с командиром. Наверху, рядом где-нибудь, прикорнув в полудреме за переборкой или у трапа. Обычно находился в небольшой каморке у входа в каюту командира. Он всегда с полуслова понимал командира.

– Слушаюсь, вашсокбродь!

Лазарев недовольно поморщился. Никак не приучит его к короткому, на английский манер ответу – «есть».

– Снеси быстренько письмецо клерку, вот адрес, пусть изобразит и сегодня же отправит оказией на почту. – Лицо командира стало благодушным. – Помнишь Ивана Михайловича Симонова? Ну так это ему весточка.

…Яркое июльское солнце освещало заполненную до предела большую аудиторию Казанского университета.

На кафедру поднялся худощавый молодой человек с задорным хохолком и лукавой улыбкой, профессор и кавалер Иван Михайлович Симонов.

– Три года я не был участником подобного торжества, – твердо начал он свой знаменитый доклад, – и в сие время, в продолжение с лишком двух лет, суждено мне было разделять труды и опасности одного из знаменитейших путешествий около обитаемого нами земного шара.

Перечисляя участников, дошел до командира:

– Прежде он командовал кораблем, принадлежащим Американской компании, «Суворовым» во время кругосветного плавания в Ситху. Ныне капитан второго ранга, под начальством коего фрегат «Крейсер» идет к северо-западным берегам Америки. Мореходец известный. Успехи сих экспедиций тем более должны быть для вас приятны, соотечественники, что все офицеры и чиновники, их составляющие, были русские.

Симонов остановился, оглядел притихшую аудиторию.

Заседание продолжалось почти четыре часа с перерывом. Несмотря на жару, никто не покинул зал.

В заключение Симонов сказал:

– Открытия наши тем более важны, что они суть самые южнейшие из всех доныне известных земель на земном шаре. Вероятно, они долго таковыми останутся, и можно решительно сказать, что южнее их никогда открыты не будут, ибо нет средства углубляться во льды далее.

Заканчивались последние приготовления к вояжу. Оставались считанные дни до отправления. «Крейсер» и «Ладога» вытянулись на рейд.

Прибыл командир порта. Прошелся по верхней палубе. Всюду сновали матросы. Перетаскивали и укладывали снасти, шкиперское имущество, провизию. Тут и там подкрашивали каюты, лакировали фальшборт, балкон и перила, смолили ванты.

В каюте объявил вдруг командиру:

– Завтра к вам пожалует государь с огромной свитой. Распорядитесь, чтобы в палубах прибрались.

Лазарев любил порядок, но развел руками.

– Порядок наведем, но сами видите, все забито, каюты и салон переполнены. Постараемся.

Александра I сопровождали цесаревич Николай Павлович, посланники, десяток адъютантов, камергеры, сановники, обычная во все времена околопрестольная камарилья.

Ровно год не видел Лазарев царя. Внешне он мало изменился. Та же притворно-ласковая улыбка, несколько слащавая любезность и наигранная любознательность.

Сначала Лазарев провел всю свиту по верхней палубе. Здесь царил полный порядок, снасти аккуратно уложены, паруса подвязаны на загляденье, все на своем штатном месте, медяшка горела на солнце, палуба отдавала белизной.

– Недурно, – удивился Александр и похвалился посланникам. – Такой корабль лестно иметь и в английском флоте.

На батарейной палубе Лазарев не без гордости показал свою конструкцию новых станков для карронад, устройства для хранения пороха.

– И что же это дает? – спросил цесаревич Николай Павлович.

– Извольте, ваше высочество. Вместо четырех-пяти канониров карронадою легко управляются трое, и порох надежно укрыт и всегда сухой.

Николай Павлович остался доволен ответом командира.

Александр поманил начальника Морского штаба Моллера:

– Надобно сии новшества проверить и при хорошем опыте на всех кораблях завести.

Понравился Александру и образцовый порядок в шкиперской кладовой.

Лазарев пригласил императора в свою каюту, снять пробу обеда.

Едва Александр с цесаревичем и посланниками скрылся в каюте, свита, кто помоложе – молодые адъютанты, камер-юнкеры, секретари посольств, – начали куражиться. Носились по палубе, лезли на ванты, садились на кнехты – и поплатились. Все недавно выкрашенное, просмоленное, отлакированное отпечаталось на ладонях, сюртуках, мундирах и белейших лосинах.

Корабельные щи, принесенные коком, пришлись по вкусу, восхитили Александра.

– Прекрасные щи, – сказал он, приложив салфетку к губам, – жаль, за границей не приготовишь, где такую капусту сыщешь.

– Смею доложить, ваше величество, – пояснил Лазарев, – у нас заготовлено квашеной капусты впрок на три года.

Александр округлил глаза.

Императору прием явно пришелся по нраву. На юте перед сходом он сказал Лазареву:

– Изволь, командир, сегодня у меня на обеде присутствовать.

Монаршее приглашение считалось высшим благоволением к персоне.

Спустя час Лазарев готовился сойти на катер, в каюту постучался вахтенный мичман.

– Пристала рыбацкая лодка с двумя дамами. Страсть как просят пустить их на фрегат.

Не будучи ханжой, он всегда пресекал женские шалости, тем более на корабле.

Недоумевая, Лазарев вышел на шканцы. У трапа покачивалась парусная лодка с двумя нарядными дамами. Лазарев спустился на нижнюю площадку. Дамы оказались фрейлинами императрицы. Они затараторили, перебивая друг друга. За обедом все мужчины только и будут разговаривать о визите на фрегат.

– Как же нам, господин капитан, поддерживать свое реноме, – щебетали фрейлины, помахивая веерами, – войдите в наше положение. Нам хотя бы ступить на ваш славный ковчег. Столько о нем похвал мы наслышались сегодня…

Лазарев, досадуя в душе, подал фрейлинам руку, помог подняться по трапу.

– Вызовите Вишневского, пускай проведет дам по шкафуту, – приказал он вахтенному. – Через четверть часа подать катер к трапу, я вместе с дамами пойду в Ораниенбаум.

Вторые сутки не утихал жестокий шторм. Ураганный ветер с Атлантики прижимал «Крейсер» к подветренному скалистому французскому берегу. Полтора месяца назад покинул фрегат Кронштадтский рейд. Противные ветры, шквалы, туманы преследовали его на всех переходах. Дни и ночи вышагивал на шканцах командир…

До мрачных скал оставалась сотня саженей.

– Фок и грот ставить! – раздался чуть охрипший, но твердый голос командира. – Двойные рифы брать! Триселя изготовить!

Казалось, корабль еще больше должен увалиться к берегу, приближаясь к смертельным камням. Но Лазарев каким-то особым чутьем предугадывал малейшую перемену ветра, а главное, ощущал отзыв на эту перемену корабля, чувствуя себя с ним единым организмом. И в самом деле, на новом галсе фрегат медленно, но все-таки начал выбираться на ветер…

– Егорка! – крикнул вниз Лазарев. Из люка высунулась взлохмаченная голова вестового. Все эти дни он круглые сутки держал наготове самовар. Каждые полтора-два часа выносил командиру чай в подстаканнике, то с ромом, то с лимоном.

– Давай с ромом!

На третьи сутки, уловив благоприятный момент, Лазарев вывел-таки корабль в открытое море и там, лавируя, переждал шторм.

Едва «Крейсер» стал на якорь на Портсмутском рейде, командир приказал всем отдыхать. Командиры и матросы, не успев допить чай, не раздеваясь, повалились на койки и заснули мертвым сном.

На вахту заступил Нахимов. Увидев командира, он поразился – двое суток тот ни на мгновение не покидал шканцы, а теперь опять на палубе и улыбается, смотрит благодушно на молодого мичмана. Медленно прохаживаясь на шканцах, делился с Нахимовым перипетиями минувшего испытания.

– В сие время, имея под ветром берег совсем рядом, можно было нести все паруса только благодаря превосходным качествам «Крейсера», – он остановился, всматриваясь в проступающие из тумана берега бухты и обступившие их улицы порта, – ни один фрегат с не уменьшенным против обыкновенного положения рангоутом не вынес бы того. Несомненно, успех сей лавировки сноровкой команды достигнут.

«Крейсер» первым пробил три склянки, и тотчас вдогонку десятки судов на рейде отозвались нестройным перезвоном разноголосых колоколов.

– Всякий офицер, матрос ли обязан свой маневр вмиг понять и искусно свершить. В том порука успеха общего, однако сие достигается не вдруг, а каждодневным неустанным трудом.

Для Павла Нахимова наступила многолетняя пора приобщения к великому искусству мореплавания, воспитания самоотверженного служения родине…

Три дня спустя на рейде показалась отставшая «Ладога». Штормовые испытания не прошли бесследно для кораблей. Часть рангоута надо было заменить, обновить такелаж и паруса, отремонтировать помпы. К тому же металлические поделки в такелаже обоих кораблей оказались ненадежными. Восемь железных гаков лопнуло на различных талях, а разлетевшиеся осколки гака при подъеме шлюпки смертельно ранили квартирмейстера Ульяна Денисова.

Лазарев уехал в Лондон договориться с адмиралтейством о ремонте и взял с собой Завалишина.

В Лондоне Завалишин решился тайком, не медля более, хотя бы пришлось пожертвовать всеми выгодами похода, обратиться к царю с письмом. Еще в Петербурге вместе с помощником директора Морского корпуса В. М. Головниным не раз размышлял он о недостатках государственного механизма России и строил проекты, хотел даже идти в Зимний дворец и обратиться с некоторыми предложениями к Александру I.

Вместе с Завалишиным в гостинице устроился и Нахимов, приехавший в Лондон по делам.

– Никак, послание сочиняешь о государственном правлении, – пошутил Нахимов, проснувшись ночью от света ярко горевшей свечи.

Завалишин загадочно улыбнулся, промолчал.

Утром с почтой в Верону на имя царя отправилось письмо Завалишина. Он излагал свои взгляды на государственное устройство и просил личной аудиенции…

Недели в Лондоне пролетели в хлопотах и заботах о снаряжении. Корабли уже приготовили к выходу в море, но жестокие осенние штормы и противные ветры задержали выход. С тайной надеждой каждый день ожидал Завалишин почту, но ответа так и не дождался.