Текст книги "Лазарев. И Антарктида, и Наварин"

Автор книги: Иван Фирсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

– Родом я из Пруссии, но в бытность свою неоднократно и подолгу жил в Санкт-Петербурге, Архангельске, Риге, выучился русскому языку и обычаям России.

Он рассказал, что промышленники полгода бьют здесь морского зверя, на двух английских бригах. Охотятся по всем бухтам Южной Георгии. На ближайших островах нет никакой растительности и зверя, кроме сивучей и пингвинов, но вдоволь свежей воды…

Беллинсгаузен приказал выдать гостям по чарке водки и поблагодарил за визит.

– Нынче нам каждый час дорог, так что не обессудьте.

Когда шлюпка отошла от борта, он обернулся к Симонову:

– Сей господин, мнится мне, не пруссак, а русак. Видимо, из беглых матросов с наших военных кораблей. То ли в Англии, то ли в других портах отстал…

Сумерки окутали корабли, «Мирный» шел несколько впереди «Востока». Вахту правил лейтенант Анненков, внимательно всматриваясь вперед. Не отрываясь от зрительной трубы, он вдруг радостно вскрикнул:

– Вижу остров!

Лазарев быстро перешел с другого борта, всмотрелся и скомандовал:

– Выстрелить пушку, поднять сигнал «Вижу землю»!

Постепенно перед мореплавателями открылся небольшой остров, почти круглой формы, с возвышенностью посредине. Вершину и ее склоны сплошь укрыли снег и лед. Сквозь них местами проглядывали мрачные скалы.

На карте обозначилась первая земля, открытая экспедицией. Острову, по традиции, присвоили имя открывателя – Анненкова.

Ветер с дождем и снегом сопровождали шлюпы всю неделю. Первые два дня океанская зыбь раскачивала шлюпы с борта на борт так, что они едва не касались воды фальшбортом. Резко похолодало, термометр показывал ниже нуля. Лазарев вызвал боцмана.

– Вооружить штормовые леера, и передайте служителям – всем непременно обвязываться концами при работе с парусами.

Палубы, мачты, реи покрылись тонким слоем льда.

Немало плавающих льдин встретили на своем пути корабли, но однажды утром вахтенный офицер Новосильский был поражен. Вначале он подумал, что показался ледяной берег, конца его не было видно, а над водой громада возвышалась больше чем на тридцать саженей. Спустя полчаса матрос с салинга крикнул:

– Ледяной остров!

Оказалось, что ледяной гигант сам движется навстречу кораблям, увлекаемый подводным течением. Ледяные глыбы, громоздившиеся на плавучем леднике, постепенно переходили в пологий ледяной берег. Вдоль него рядами выстроились сотни, а может быть, и тысячи пингвинов. Изумленно поглядывали они на не виданных ранее пришельцев, пронзительными криками провожали шлюпы. С не меньшим любопытством смотрели на них высыпавшие на палубу матросы. Немало пингвинов прыгало в воду, несмотря на быстрый ход, ныряли, кружили около шлюпов. Ледяной остров вытянулся больше чем на две мили. Чем ближе к Полярному кругу, тем светлее становились ночи. В сумеречной мгле навстречу плыли одна за другой гигантские льдины. Пришлось взять рифы и осторожно лавировать.

Не смыкая глаз, до полного рассвета, на шканцах вышагивал Михаил Петрович, готовый в любой момент прийти на помощь вахтенному офицеру. В утреннем тумане вдруг проглянулся неизвестный остров, около двух миль длиной. На следующий день открыли еще два острова.

Самым большим и интересным оказался последний остров. Ему дали имя Ивана Завадовского с «Востока». В окружности он имел более десяти миль. На горе, возвышавшейся на полкилометра, из широкого жерла вулкана валил густой серый дым, стлавшийся над океаном.

Корабли легли в дрейф у острова и послали к нему с разных сторон две шлюпки. Лазарев предупредил Абернибесова, Куприянова и Новосильского:

– Место, где пристать, выбирайте без торопливости, бурун у берегов крутится грозный. Но коль выбрали, не мешкайте, дабы шлюпка в щепки не обратилась.

После долгих поисков нашли удобную бухточку. Абернибесов остался в шлюпке, а Новосильского и Куприянова с двумя матросами послали обследовать остров.

– Близко к вулкану не подходите, чуть что не так, мигом в шлюпку, – предупредил Абернибесов.

Перескакивая с камня на камень, добрались до скользкой, поросшей мхом, крутой горы со снеговой вершиной.

– Обойдем с двух сторон. – Новосильский тронул за плечо Куприянова. – Мы с Петуниным пойдем прямо, а ты, Ваня, держись левее.

Григорий Петунии, соскучившись по берегу, резво шел вперед. Дорогу преградила отвесная скала, покрытая снегом. Новосильский, с трудом удерживаясь, медленно, чуть не ползком, забирался на гору. Подтаявший снег неожиданно обрушился, и мичман, схватившись за выступ, повис над расщелиной. Петунии, забравшись на вершину, услыхал шум, обернулся и увидел, что Новосильский вот-вот сорвется в пропасть. В тот же миг он выхватил припасенную веревку и бросил ее мичману. С большим трудом выбравшись на вершину, мичман обнял матроса.

– Спасибо, братец, ежели бы не твоя подмога, быть мне в пропасти.

На плоской вершине встретились с Куприяновым. Вокруг, насколько хватало глаз, теснились тысячи галдевших пингвинов. Они стояли плотной стеной, пришлось ногами и палками расталкивать их в стороны, чтобы пройти дальше. На лапках зверюшки держались очень прямо, задрав кверху черные клювы, и чем-то напоминали человечков. Передвигаясь, ходили забавно, переваливаясь с ноги на ногу.

Пингвины недоуменно смотрели на пришельцев, сердито стучали длинными клювами по ногам, хлопали плавниками. Не удержав равновесие, смешно валились на бок.

Под ногами хрустели черные, ноздреватые окатыши. Новосильский поднял несколько камешков, посмотрел на жерло вулкана.

– Видимо, оттуда выливается вулканический поток и, смоченный ливнями и снегом, обретает сию форму. – Он втянул воздух. – Серным запахом отдает…

С острова моряки привезли Галкину несколько пингвинов, подбили птиц для чучел, нарвали большие пучки травы для коллекций.

Незаметно подошло Рождество. День 25 декабря выдался солнечный, ясный. Вся команда с утра оделась в парадные мундиры, готовилось праздничное угощение. Лазарев, по приглашению Беллинсгаузена, взяв с собой мичманов и священника, отправился на «Восток».

В жилой палубе отправляли литургию по случаю годовщины победы над Наполеоном. Лампадный дымок приятно щекотал ноздри.

После службы рядом с Лазаревым оказался Егор Киселев.

– Здравия желаю, ваше благородие, с праздничками вас!

– Здорово, братец, тебя тоже поздравляю! Ну как, летопись не забросил?

– Никак нет, их благородие господин Симонов каждодневно любопытствуют о том…

В кают-компании присутствующие обменялись впечатлениями от поездки на остров. Симонов со спутниками не сумел подняться на вершину плато, где побывали Новосильский и Куприянов с матросами. Им помешала топкая грязь.

Симонов был поражен гигантскими льдами, пересекающими все чаще курсы кораблей, и поделился своими впечатлениями с Лазаревым. Тот спросил:

– Вы подметили, Иван Михайлович, как похожи сии ледяные громады по форме друг на дружку?

Симонов оживился:

– Давеча Фаддей Фаддеевич ту же мысль высказал. Видимо, мы созвучно наблюдаем сию загадку природы. Плоские боковые грани, правильная кубическая форма наводят на мысль, что они сотворены в одной мастерской.

– А мастерская расположена у Полярного материка, – подхватил Лазарев. – Сие сходно с постройкой одинаковых кораблей, которые один за другим спускают на воду со стапелей…

Поздним вечером шлюпка с гостями ушла на «Мирный». Симонов с грустью прощался с Лазаревым. Что ждет их корабли в предстоящие дни, недели, месяцы? Свидятся ли они вновь?..

Егор Киселев только что сменился с вахты, ему не спалось. Вытащил дневник, прочитал последнюю декабрьскую запись.

«26-го. Нашли три острова новых, никакими мореходцами непросвещены, кроме наших двух судов; и один остров горит земля, дым валит, как тучи ходят. И тут на оной остров ездили три офицера, четыре матроса для узнания. На сем острову есть премножество разных птиц, особливо пендвин с желтыми хохлами, ходит как человек, кричит похоже на га-га, крылья маленькие, не летает, и премножество софонских кур. За оные острова дано награждение, кто их прежде свидел, пять таллеров и записаны в журнал».

Накануне Нового года наконец-то показались очертания земли Сандвича, последнего открытия Кука в этих широтах. «Земля», как оказалось, состоит из нескольких островов.

Снежные заряды, туманы, льды стали постоянными спутниками русских мореплавателей. Теперь каждый кабельтов, пройденный к югу, мог стать последним.

Новогодняя ночь встретила корабли сильным снегопадом. Сплошная завеса закрыла путь кораблям. Со шканцев нельзя было рассмотреть, что делается на баке.

Командир «Мирного» надвинул поглубже шапку, закинул голову, всматриваясь в паруса. Тяжелыми хлопьями снег оседал на них, корабли теряли ход. Лазарев повернулся к вахтенному начальнику Куприянову:

– Выстрелить пушку «Востоку»! Приводитесь к ветру, надобно стряхнуть снежный груз с парусов, покуда они не заледенели. – Лазарев ударил перчаткой по штагу, мелкие ледышки посыпались на палубу. Он показал головой: – Поднять половину подвахты! Немедля сколачивать лед с вант и всего бегучего такелажа.

…Первый День Нового, 1820 года команда «Мирного» встретила молебном. Не успели моряки преклонить колени, как с верхней палубы загремело – «Всех наверх!». Прямо перед бушпритом надвигалась на корабль гигантская льдина, в два-три раза выше фок-мачты. Не прошло и минуты, без суеты, четко и слаженно матросы переложили снасти, и корабль переменил галс. Чиркая по реям, проплыла в сажени от борта виновница несостоявшегося кораблекрушения. А справа и слева на смену ей одна за другой появлялись новые льдины. Полупрозрачные голубые громады то перевертывались с глухими всплесками, то сталкивались друг с другом, трещали, раскалывались на большие глыбы, ударялись о борт корабля.

Аврал кончился. Командир подозвал офицеров, Галкина.

– Рождественские торжества должно провести весело для служителей. Велите команде переодеться в мундиры, праздничный обед приготовить на славу, сварить пунш с сахаром и лимоном, затейников да песенников настрополите.

Офицеры прислушались, издалека доносились пушечные выстрелы. «Восток» разыскивал скрывшегося за снежной пеленой и льдами товарища.

Праздник удался, команда натешилась вдоволь.

На палубе между тем поминутно слышалась команда вахтенного офицера:

– Право руля, право на борт!

– Лево руля! Одерживай! Право руль!..

После бессонной ночи Лазарев выпил чаю, зашел в каюту, вынул из шкафа последний том «Путешествия Кука», открыл на закладке.

Ровно сорок пять лет назад в этих широтах знаменитый капитан записал: «По непрестанным опасностям, коим подвержено плавание в сих местах, никто еще не осмелился пройти столь далеко, как я, далее же идти невозможно. Читатель может представить, сколь ужасно простирать плавание при несносных холодах, при сильных дождях, при снеге, среди громад льдов и непосредственных густых туманах».

Не первый раз за многие годы вчитывался Михаил Петрович в эти строки. Особый смысл они приобрели сегодня, здесь, когда русские моряки прошли на юг дальше Кука.

«…конечно, читатель не будет уже меня ожидать далее к югу. При всем желании более приближаться к Полюсу, безрассудно бы было подвергнуть опасности все плоды многочисленных наших обретений, единственно для ближайшего опознания берега, коего точнейшее описание не может принести никакой пользы ни мореплавателю, ни географии и никакой другой науке».

Лазарев закрыл книгу. «Неужто и мы тщимся зря, без пользы для отечества и науки?» За кормовым оконцем чередой проплывали ледяные острова. «Ан нет, достославный капитан! Русачки отступать не привыкли, а что до пользы – авось потомки рассудят».

Командир встал, надел кожаную шапку и поднялся на шканцы.

…С бака сквозь пелену снега доносился голос впередсмотрящего матроса:

– Прямо лед! Влево лед! Вправо лед!

Тридцать с лишним миль пробивались корабли сквозь льды, пока, в который раз, путь им не преградило сплошное ледяное поле, тянувшееся до самого горизонта.

В тот же день Павел Новосильский занес в дневник: «Если позволено сделать здесь скромное предположение, то, кажется, за Туле должны быть новые острова и, может быть, даже материк, иначе откуда бы взялось такое бесчисленное множество ледяных островов? Гряда Сандвичева с ее северным продолжением далеко для этого не достаточна».

Плавающие ледяные острова несколько часов скрывали шлюпы друг от друга. Наконец «Восток» услышал выстрелы «Мирного», они соединились и вместе начали выходить из ледяного плена. Как было условлено раньше, отряд кораблей, огибая ледяные поля, продолжал курс сначала на восток, а затем на юго-восток, рассчитывая при первой же возможности продолжать штурм южных широт.

И вновь дождь, снег и временами туман окутывали пеленой корабли, пытаясь в который раз разъединить их.

Шквалы, штормы и океанская зыбь сбивали с заданного румба, а противные ветры вынуждали менять галсы и следовать неблагоприятными курсами. Ледяные глыбы стали попадаться реже, но коварство малых льдин от этого не уменьшилось. В отдельные дни матросы на салинге насчитывали тысячи больших и малых льдин только с одного борта.

8 января шлюпы повернули на юго-восток, склоняясь все больше к югу. Ближе к вечеру на плоской небольшой льдине заметили чернеющую тушу крупного животного. Шлюпка с «Мирного» подстрелила зверя. С трудом затащили на палубу большую нерпу.

На пятую вахту заступал Новосильский. Ветер постепенно усиливался.

– Более полусотни островов ледяных, Михаил Петрович, – доложил Новосильский поднявшемуся на шканцы командиру, – море взыгрывает понемногу.

От горизонта справа надвигались черные тучи, быстро обволакивая небо. Мрак поглощал острова, плывшие навстречу кораблю. Мелкие и средние льдины дробно постукивали по бортам. Впередсмотрящий матрос на баке не успевал докладывать об опасности. Ветер относил его голос. Новосильский вызвал подштурмана.

– Стойте у ноктоуза и репетуйте рулевым на штурвал мои команды. Я перейду на бак, иначе мы наткнемся на льдину.

Лазарев одобрил расторопность мичмана:

– Добро, Павел Михайлович, так будет надежнее.

Команды исполнялись теперь быстрее, но корабль стал плохо слушаться руля. Паруса, облепленные мокрым снегом, вяло наполнялись ветром. Мелкие льдинки скапливались у кормового среза, и руль не перекладывался. Шестичасовая вахта подходила к концу. Пробила восьмая склянка, и на баке появился Абернибесов.

– Как вахта?

– Неладно, Николай Васильевич! Островов и льдин множество, но за мглой показываются в самой близости.

Мичман подробно рассказал обстановку.

– Ход шесть узлов, однако паруса тяжелые, руля тоже корабль слушается дурно, а льдинные острова тут как тут.

Он передал зрительную трубу Абернибесову и указал крупные льдины впереди по курсу.

Сдав вахту, Новосильский выпил в кают-компании чая и спустился в каюту. Сон не шел. Зажег фонарь и вынул дневник. Но скоро усталость взяла свое, и, не раздеваясь, он прилег на койку…

Спустя час страшный удар выкинул мичмана из койки. По трапу стучали сапогами матросы, спешно выбегая на палубу. Через несколько мгновений он был наверху.

За кормой, медленно разворачиваясь, удалялась огромная льдина, ударившая корабль. На баке, у бушприта, свесившись за борт, стоял командир, боцман спустил фонарь, освещая форштевень.

Из люка показались матросы и радостно сообщили:

– Ваше благородие, течи нигде не видать!

Лазарев снял шапку, перекрестился.

– Видимо, Бог милует нас, а счастье пока не изменяет!

Наутро выяснилось, что у форштевня выломан кусок длиной не менее четырех футов.

Куприянов после завтрака задержал Новосильского:

– Ежели бы удар на пол-аршина влево или вправо пришелся, то не чаи бы мы с тобой сейчас гоняли, а, вдоволь наглотавшись соленой водицы, льдинками закусывали. – Куприянов поставил подстаканник. – Представь, командир вахтенному офицеру даже гримасы недовольной не выказал, понимает, что тот все скомандовал без ошибок и ни при чем.

Новосильский понимающе кивнул.

– К сему добавлю, Ваня, что не Бог нас спас, а Михаил Петрович. Он в Кронштадте, в том самом месте, форштевень дубовыми брусьями и брештуком подкрепил надежно…

Следующие два дня корабли выбирались из ледяного плена узким, шириной в полмили, проходом. Едва опасность миновала, они повернули, пытаясь вновь, при первой возможности, проникнуть на юг. Оттуда, из южных широт, навстречу «Мирному» шла тягучая океанская зыбь. Противный ветер срывал пену с гребней мощных волн и обдавал моросью верхнюю вахту. Вахтенный лейтенант Анненков с тревогой посмотрел на скрипевшую грот-стеньгу.

Внезапно из-за туч вышло яркое по-летнему солнце. Оно теперь не заходило круглые сутки. Чуть прищурившись, Лазарев пристально всматривался в бескрайний простор океана.

– Сия зыбь нам на пользу. – Командир протянул подзорную трубу в сторону солнца. – На юге был сильный шторм, а потому океан должен быть там чист ото льда.

– На «Востоке» сигнал: «Следовать к зюйду!» – доложил Анненков и скомандовал рулевым: – На румб зюйд!

В ночь на 15 января шлюпы второй раз пересекли Полярный круг и весь день, не встречая ледяных полей, ходко шли к югу. Каждая пройденная миля приближала мореплавателей к цели, вселяла надежду в успех вояжа.

Утром 16 января 1820 года Новосильский, перед заступлением на третью вахту, записал в дневнике:

«…9 часов утра, впереди льда еще не видно. Каждая миля, впереди пройденная, чрезвычайно радует нас. Почем знать, может быть, дойдем здесь до широты, самой близкой к полюсу?»

В полдень внезапно нашли тучи и выпал снег. Новосильский принимал вахту.

– На румбе зюйд, ветер зюйд-вест, ход пять узлов… – Абернибесов повернулся к левому борту и пояснил: – Слева находят льды, прямо пока чисто…

Корабли прошли еще две мили, погода прояснилась.

– Впереди сплошь лед! – крикнул матрос с салинга.

Командир обвел взглядом горизонт слева и перешел на правый борт. Справа на пять-шесть кабельтов чисто. Дальше к западу тянулись ледяные поля, которые упирались в неподвижный материковый ледник.

Постучав сапогами, Лазарев полез на салинг. Матрос вылез на ванты, уступая место командиру. Около мачты неожиданно низко пролетел дымчато-белый альбатрос, широко распластав крылья. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались льды, усеянные причудливыми нагромождениями торосов. Прямо по курсу ледяные поля упирались в мощные уступы высокого ледяного барьера, переходящего, по мере удаления его к горизонту, в обширные горы. Весь береговой припай льда плотной стеной окружал гигантскую бухту, не оставляя малейшей щели для прохода на юг.

Лазарев поднял подзорную трубу, пристально осмотрел возвышающуюся кромку ледяного берега. Солнце клонилось к западу, и там, где ледяные поля упирались в материк, широкая кайма тени подчеркивала неприступные высоты берегового среза. Вдоль кромки, на одну-две версты вглубь, берег был ровный, а дальше небольшие холмы переходили в гряду гор, уходящих к горизонту. Внезапно прямо по носу шлюпа, у кромки берега взметнулись вверх, сверкая на солнце, каскады битого льда. Не прошло и полминуты, как оттуда канонадой донесся глухой грохот.

На баке столпились выбежавшие наверх офицеры и матросы.

Закинув голову, Новосильский, свободный от вахты, крикнул:

– Михаил Петрович, что там происходит?

Лазарев молчал, не отрываясь всматривался в ледяной барьер берега. Вдали, в том месте, где только что сверкали ледяные каскады, над поверхностью битого льда колыхалась гигантская ледяная гора. Множество солнечных бликов, отражаясь от ее причудливых изломов, слепили глаза.

Лазарев поманил Новосильского и, когда тот поднялся на салинг, протянул ему подзорную трубу.

– Взгляните на сие диковинное зрелище, Павел Михайлович, а главное, на его первопричину.

Новосильский, прищурившись, минуту-другую всматривался в горизонт, потом повернулся к Лазареву и взволнованно воскликнул:

– Так сие берег, Михаил Петрович!

– Вы угадали, Павел Михайлович, ничем иным это быть не может, токмо материком!

Новосильский, нагнувшись, крикнул на бак:

– Братцы, берег видно!

Мгновенная тишина разорвалась громовым русским «ура!», покатившимся над ледяными полями к открытой земле.

Внезапно снежный заряд скрыл в одну минуту панораму ледяного царства. «Восток» двумя пушечными выстрелами сообщил о повороте на новый галс для выхода из ледяной лагуны. Больше суток в тумане лавировали корабли между льдинами. Когда вышли на чистую воду, туман рассеялся, заштилело, вновь солнечные блики заиграли на лазурной глади океана.

Беллинсгаузен пригласил на обед офицеров «Мирного».

Обед давно закончился, а кают-компанию никто не покидал. Пересказывали друг другу все приключения и происшествия за последние три недели. Во время рассказа Лазарева о столкновении «Мирного» с льдиной все приумолкли.

– Пожалуй, грозней неприятеля, чем оные льдины в сих местах, не сыщется. – Лазарев помолчал и обратился к Симонову, как-то получалось, что в кают-компании они обычно усаживались рядом. – Припоминаете, Иван Михайлович, встреченные нами льдины у земли Сандвича кубической формы?

– Как же, помню, и Фаддей Фаддеевич те льдины первым подметил.

– А не мыслите ли вы, господа, – Лазарев повернулся к Беллинсгаузену, обвел взглядом притихшую кают-компанию, – что льдяные острова в Ледовитом океане не что иное, как отломки матёрого берега, виденного нами нынче генваря шестнадцатого?

Симонов нарушил тишину:

– Не полагаете ли вы, почтенный Михаил Петрович, что матёрый берег суть терра инкогнита?

– Сию догадку утвердить надобно, токмо не нашими сосновыми ковчегами. – Лазарев помешал давно остывший чай…

Было решено, не откладывая, вновь попытаться в этом месте проникнуть как можно дальше на юг, к загадочному ледяному берегу.

Два дня лавировали шлюпы при умеренном восточном ветре среди редких ледяных полей. В этот раз вокруг шлюпов летали белоснежные и черно-бурые птицы и погодовестники, как прозвали их моряки. Удалось подстрелить одну редкую полярную птицу бурого цвета с белой грудкой, потом Галкин сделал из нее чучело.

В ночь на 21 января распогодилось, солнце катилось по горизонту, озаряя небосвод. Шлюпы конвоировали киты, пуская фонтаны, подныривали под «Мирный». Между парусами звонко хлопали крыльями птицы.

– Беспременно опять льдинный материк отражается на небе. – Лазарев всматривался в поднимавшийся на глазах отблеск.

– Льдинный ли, Михаил Петрович? – Галкин взмахнул рукой, пытаясь поймать резвую пеструшку. – Сии птицы токмо на льдинных полях не приживутся, потомством не обзаведутся, земля им надобна, без нее не выживут. Стало быть, оная среди льдов обретается.

Командир с любопытством слушал доктора.

Навстречу потянулись ставшие уже привычными караваны плавающих ледяных островов. Ветер менялся, приходилось каждую минуту уклоняться от неприятных спутников. Одна из льдин вплотную прошабрила правый борт, срезая головки гвоздей и задрав листы медной обшивки. Около трех часов ночи сплошной лед опять преградил путь. Не более кабельтова оставалось до кромки спаянных вплотную льдин, полукругом окружавших корабли. Все офицеры «Мирного» вышли на бак, всматриваясь в ледяные утесы, протянувшиеся сплошь с запада на восток. Плоские поверхности утесов, как и прежде, полого поднимались и где-то у самого горизонта переходили в ледяные горы.

Абернибесов повернулся к Лазареву:

– Похоже, Михаил Петрович, льдяные горы тянутся от предыдущих, виденных нами пять дней тому.

– Павел Михайлович, кликните Ильина, пускай доложит наше место.

Несмотря на поздний час, матросам не спалось, на палубу поднимались подвахтенные, прислушивались к разговору на баке.

Запыхавшийся штурманский помощник со шканечным журналом выбежал, как был, не одеваясь, без шапки.

– На три часа пополуночи, ваше благородие, широта южная шестьдесят девять градусов двадцать пять минут, долгота западная один градус одиннадцать минут, – отчеканил он, протянув командиру журнал.

Командир мельком взглянул на журнал, повеселел.

– В другой раз обошли наполовину градуса южнее знаменитого капитана Кука.

– Но то не беда наша, а слава, Михаил Петрович, – вставил Абернибесов. – Россияне, стало быть, не худо по морям хаживать могут, на крайний случай аглицким не поддадутся. Наши в поле не робеют.

Пока разговаривали, пошел мокрый снег, с «Востока» прогремела пушка. Новосильский вскинул подзорную трубу.

– «Восток» телеграфирует: «Переменить галс к осту, держать на румбе норд-ост».

Лазарев посмотрел на вымпел.

– Право, жаль расставаться с южными широтами. Надобно бы пробежать десяток-другой миль вдоль кромки, однако ветер заходит к осту.

В полдень наступило безветрие, Лазарев пригласил к обеду начальника экспедиции и офицеров «Востока». После обеда командир показал гостям искусно выделанные чучела пингвинов, пеструшек, бурых птиц. В каюте командира под потолком висел, распластав крылья, белый альбатрос. Офицеры «Востока» удивились.

– Кто сей искусник на «Мирном», что такие поделки мастерит?

Лазарев указал на Галкина:

– Вот он, умелец, срабатывает, пожалуй, добротней ученого натуралиста.

– Где же вы научились? – спросил Беллинсгаузен.

– В бытность мою преподавателем и директором гимназии в Казани неоднократно приходилось препарировать для естественных наук животных и птиц разных. К тому же отец егерем служил. От него многое почерпнул.

Корабли лежали в дрейфе. Спустили шлюпки, отправились к большой льдине. Предварительно с «Востока» из коронад дали по льдине несколько выстрелов. От льдины откололись большие куски. Матросы вытащили их на пологий берег айсберга, льдины раскалывали на мелкие части и отправляли на корабль. Скоро все бочки наполнились кристально чистым льдом. Задул противный ветер, шлюпы изменили курс, чтобы испытать еще раз возможность пробиться сквозь льды к континенту.

Не успели корабли лечь на новый галс, как начался сильный снегопад. Опять паруса облепило густо снегом, снасти обледенели, корабли теряли ход. Пришлось поворачивать против ветра, лавировать, стряхивая с парусов снег. Вся подвахта скалывала лед с обледенелых снастей, сбрасывала за борт снег с палубы.

В начале февраля ветер стал крепчать, дул с порывами, повалил мокрый снег, пришлось взять рифы.

Как всегда, в полночь, после четвертых склянок, Лазарев обошел корабль. На «собачью вахту» заступали надежные люди. «Мирный» шел правым галсом, удерживаясь в видимости зажигаемых каждый час огней фальшфейера «Востока». Порывом ветра с вант фок-мачты сбило огромную сосульку, она с грохотом разбилась о палубу. «Пора и вздремнуть», – подумал командир, спустился в каюту и, не раздеваясь, прилег на диван. Где-то рядом, за бортом, мерно шумели разрезаемые форштевнем волны, гулко стучали по обшивке встречаемые льдины.

Внезапно шум стих, на верхней палубе, торопясь, протопали вахтенные. Через минуту Лазарев был на шканцах. Сквозь пелену снежного заряда с правого борта виднелась ледяная громада. Еще полчаса назад тугие паруса обезветрели. Не успел вахтенный лейтенант доложить Лазареву о случившемся, как матрос на салинге громко крикнул:

– Лед сто саженей! Справа и слева!

– Всех наверх! – скомандовал Лазарев. – Лево на борт. Боцман! Всем стоять с правого борта с крюками и рострами.

Корабль, еще двигаясь по инерции, стал медленно уваливаться влево. Снежный заряд внезапно пропал. Два ледяных острова, столкнувшись дальними краями, медленно сходились, зажимая, словно гигантскими клещами, «Мирный».

«Главное, не потерять инерцию», – мелькнуло у Лазарева. По его команде все матросы, вооружившись крюками, запасными реями, стеньгами, стали медленно протягивать корабль, как бы выталкивая его из западни на чистую воду. Лазарев мельком взглянул наверх: слава Богу – вымпел на грот-мачте, словно нехотя, зашевелился, расправился, слегка заполоскал на ветру.

– Стакселя готовить на левый галс! – И спустя минуту приказ командира лихо выполняли матросы. Но вот срез кормы миновал кромку подветренной льдины. Через несколько мгновений страшный грохот сомкнувшихся ледяных гигантов слился с гулом пушечных выстрелов, подаваемых с «Востока».

После ужина Егор Киселев тщательно вытер обеденный стол у тускло мерцавшего фонаря, достал из рундука чистый лист, отвернул чернильницу.

«…месяца февраля. 5-го. Пришли к ледяным островам, где превысокие ледяные горы возле самого полюса; тут было морозу семь градусов, а когда зима, то до 70 и 80 градусов бывает в месяцах июне и июле и в августе, и престрашная темнота, три месяца свету нет, и самые опасные месяцы такие бывают большие штормы, и частые шквалы со снегом».

Последний летний месяц февраль принес новые заботы. Мороз не отпускал по нескольку дней подряд. Брызги воды и мокрый снег опять леденели на парусах, мачтах и снастях.

«Восток» все чаще уходил вперед, скрывался из видимости, лавировал, поджидал «Мирный».

В затишье Лазарев с Новосильским и доктором отправились на «Восток». Наедине с Беллинсгаузеном Лазарев был откровенен.

– Нынче погода меняется день ото дня, близится пора равноденственных штормов. С огромным усилием удерживаем мы беспрерывно все штатные и дополнительные паруса. Однако руля во льдах «Мирный» слушает весьма худо, такелаж не беспредельно стоек, беда каждый миг объявляется, потому, полагаю, идти в пасмурные ночи по восемь узлов не совсем благоразумно.

Беллинсгаузен медленно ходил по каюте. Лазарев впервые за время похода высказывал замечания о действиях начальника.

«Он, пожалуй, прав. Если случится беда с «Мирным», а мачты и стеньги работают у него на износ, то «Востоку» тоже придется скверно».

– Я помышляю, господин лейтенант, поскорей иметь желаемый успех. – Беллинсгаузен остановился. – Все же я согласен с вашим мнением и впредь в пасмурные ночи и худую видимость «Восток» паруса будет убавлять.

– Другое, господин капитан второго ранга. Бегучие веревки ото льда, мороза поизносились изрядно, паруса перелатаны, обветшали, запаса дров не более как на месяц-полтора, а Джексон отстоит не менее пяти тысяч миль.

– Все это так. – Командир «Востока» положил руку на шкатулку, где хранились инструкции и важные документы. Он четко помнил высочайшее повеление – не упускать ни на минуту из виду главную и важную цель, для коей они отправлены.

– Кроме того, – продолжал Лазарев, – за исключением покойного служителя, – он перекрестился, – нервною горячкой помершего, неустанными великими стараниями доктора нашего любезного, Галкина, потерь мы не имеем. Бодростью служителей моих, ежечасно спасающих шлюпы от погибели, нахвалиться не могу, однако здоровье их требует отдыха. Полагаю, для исполнения высочайшей воли надобно испробовать еще раз пробиться к югу для поиска матёрой земли.

Последние события подтвердили справедливость мнения Лазарева.

Через неделю в океане разыгрался жестокий шторм. Внезапно изменившийся сильный ветер задул в направлении, противоположном движению волн океанской зыби, и возникла толчея гигантских водных валов. Промокнув до нитки, мичман Новосильский с трудом добрался до каюты и, не раздеваясь, уснул.