Текст книги "Лазарев. И Антарктида, и Наварин"
Автор книги: Иван Фирсов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)
– Покорен, – просопел поверженный кадет, – слезай, чего давишь?
Столпившиеся вокруг кадеты объяснили, что «покорен» означает «сдаюсь», а потому борьба окончена. Андрей встал и подал руку лежавшему. Поднявшись, тот, нисколько не обижаясь, дружелюбно ухмыльнулся и, не отпуская руки, представился:
– Унковский Семен…
…Миша прислушался. По коридору торопливо протопали. Громкая барабанная дробь поднимала кадет.
Для Андрея, Миши и Алексея начинался первый день многолетней жизни в корпусе, познания «хитростных мореходных наук».
После победы у Гангута[12]12
Во время Северной войны (1700–1721) у Гангута авангард русского галерного флота под командованием Петра I 27 июля 1714 г. разгромил шведскую эскадру и захватил все 10 кораблей. Это первая крупная морская победа русского флота.
[Закрыть] Петр учредил в Петербурге Морскую академию. Сюда перевели из Москвы классы Навигацкой школы. При Елизавете из академии образовался Морской кадетский корпус…
Нынче он располагался на набережной Невы. Науки будущим офицерам преподавали разные – математику и философию, географию и астрономию, разные языки. Обучали танцам и фехтованию. Среди педагогов были и раньше здесь замечательные. Такие, как Магницкий[13]13
Магницкий Леонтий Филиппович (1669–1739) – преподаватель математики в Школе математических и навигацких наук в Москве, автор первой «Арифметики» (1703).
[Закрыть] и Курганов[14]14
Курганов Николай Гаврилович (1725? – 1796) – педагог, издатель, просветитель, автор известной «Российской универсальной грамматики» (1769), позже называемой «Письмовник».
[Закрыть]. А нынче Лазаревым пришелся по душе и капитан 1-го ранга Платон Гамалея[15]15
Гамалея Платон Яковлевич (1766–1817) – капитан-командор, участник многих сражений. До 1788 г. плавал в Балтийском море, с 1793-го преподавал морское дело, издал и составил «Высшую теорию морского искусства» (1808), действительный член Академии наук.
[Закрыть], инспектор классов.
Однажды в классную комнату в сопровождении преподавателя математики вошел худощавый, среднего роста, черноволосый офицер. Приняв рапорт старшего гардемарина, он кивком разрешил кадетам сесть. Преподаватель начал перекличку по журналу:
– Лазаревы – первый, второй, третий!
На инспектора устремились настороженно-пытливые, не по-детски серьезные глаза. Гамалея припомнил: трое братьев-сирот приняты в корпус нынешней зимой, говорят, не ленивы, надобно приглядеться… Перекличка закончилась. Из распахнутых окон приятно обдавало теплым майским ветерком. С Невы доносился скрип мачт и снастей, хлопали на ветру паруса проходивших судов, с пристани слышались боцманские трели, крики матросов, разгружавших шхуну, запахи Балтики наполняли класс.
– Господа кадеты, – начал Гамалея. Андрей незаметно подмигнул Мише. За три месяца пребывания в корпусе они уже попривыкли к неучтивости и грубости многих наставников, особенно ротных командиров. Миша с любопытством вслушивался в непохожую на прежние речь, наблюдал иную манеру общения.
Капитан 1-го ранга продолжал:
– Ныне возрождается флот Российский. В море Средиземном виктории сопутствуют флагу нашему под командой знаменитого адмирала Ушакова. Флот наш, однако, славен не токмо делами военными, но и проходцами именитыми, открывателями земель дальних. Недалече времена, когда корабли наши вояжами вкруг света опояшут нашу землю. На то и ваша подмога потребна станет.
Наступило лето – кадеты разъезжались на каникулы по домам. Те, кому ехать было некуда, – такие, как Лазаревы, – оставались на лето в корпусе. Державин наказал братьям быть у него с первого дня каникул. Однако они упросили ротного командира оставить их в корпусе и начали учиться ходить на шлюпке. Сначала гребцами, а через месяц со старшими учениками уже ходили под парусами и вскоре управлялись с ними не хуже опытных кадет. В конце лета Андрея и Михаила взяли в поход на тендере до Кронштадта, как отменно обучившихся ходить на шлюпке.
Едва августовское солнце поднялось над горизонтом, тендер отошел от набережной. Все лето проходив на шлюпке, Михаил не спускался по Неве дальше Елагина, и Финский залив все время манил его своими дальними просторами. Нынче все не так. Давно миновали стрелку, Васильевы острова, зюйдовый ветер утих, а Лазаревы, сидевшие на кливер-шкотах, словно завороженные, неотрывно всматривались вперед, в бескрайний горизонт, и лишь иногда переводили глаза на удалявшиеся справа и слева берега. Кливер заполоскало, и коуш больно ударил засмотревшегося Мишу по затылку.
– На кливер-шкотах!.. – с кормы понеслась отборная унтер-офицерская брань.
Михаил Лазарев, закусив губу, не чувствуя боли, ловко выбрал шкот, но нос тендера уже вышел на ветер, и набежавшая волна, ударившись в правую скулу судна, окатила братьев каскадом брызг. Кливер лениво наполнился ветром, нос наконец увалился, и тендер, медленно набирая ход, лег курсом на Котлин. Ветер посвежел, крутые волны пенились барашками. Тендер накренился. Втугую выбранные паруса все быстрее тянули его вперед. Финский берег уже был виден, слева чуть маячили петергофские постройки, прямо по носу простирался бескрайний простор. Поскрипывала мачта, легкий посвист временами слышался у задней шкаторины паруса, шальные брызги, размельченные ветром, приятно бодрили лицо.
– На шкотах! Готовьсь к повороту! Поворот оверштагом! – донеслась с кормы зычная команда.
Справа по курсу уже явственно просматривались мощные бастионы Кронштадтской цитадели…
Поздними вечерними сумерками тендер ошвартовался у родной стенки Морского корпуса. Усталые кадеты шнуровали убранные паруса. Ныли натруженные ладони, ломило поясницу, опаленные ветром и солнцем, горели лица. Хрустя сухарями, кадеты перебрасывались шутками. На баке Миша вместе с другом Алексеем Шестаковым укладывал кливер и с удивлением обнаружил, что, несмотря на утомление и поздний час, настроение было превосходное. Вспомнилось, как зевнул на шкотах. Он улыбнулся и почесал шишку на затылке.
– А что, брат, побаливает? – Затягивая шнур, Шестаков участливо посмотрел на друга.
– Не-ет, – Миша, сжав губы, замотал головой.
Кто-то положил ему руку на плечо. Он обернулся.
Пряча улыбку в прокуренные усы, присел на банку старый боцман Акинф Евсеев, или, как его любовно звали кадеты, Евсеич. Все лето присматривался он к Мише, хвалил не раз за сметку и сноровку.
– Ну, ну, так уж полфунта железяки по затылку шмякнуло, саднит небось. Это что, на море каждый час головушки лишиться можно. Волна-то – она могуча, да глупа, особенно в океане. Потому-то, брат, глядеть надобно в оба, ни-ни, чтоб зевать. Не токмо себя погубишь, а и товарищей своих, и судно потопишь.
На стенке послышался топот, подбежал дежурный прапорщик:
– Лазарев-первый! К дежурному офицеру по корпусу!
Андрей ловко вспрыгнул на стенку. Вернувшись, он озорно улыбнулся:
– Завтра поутру велено всем нам отправляться к Гавриле Романовичу, иначе ротный пообещал всыпать «горячих» на гауптвахте.
С самой Пасхи не наведывались братья к Державину, и тот был весьма огорчен и недовольно ворчал:
– Видано ли такое – с малолетства неслухами быть, хотя бы о сестричке младшей озаботились. – Сенатор ласково гладил прижавшуюся к нему Верочку, она целое лето провела на даче в семье поэта, и тот не чаял в ней души, словно в родной дочери.
Присмотревшись за несколько дней к ребятам, Державин заметил, что минувшие полгода не прошли для них даром. Они повзрослели, стали крепышами, а главное, было заметно, мореходное дело их влекло.
Из столовой вышел гость, Николай Резанов.
– Ты знаком с пострелами, – сказал Державин. – Помнишь покойного Петра Гавриловича Лазарева? Его сынки…
За обеденным столом упрашивать братьев откушать не пришлось. Державин пошутил:
– Видать, харчи кадетские скудны. А может, аппетит служба прибавляет?
– Нынче в морской вояж ходили до Кронштадта, – с хрипотцой проговорил, уплетая горячие щи, Михаил.
Державин переглянулся с Резановым, шутливо спросил:
– Ну и как, волнами вас покидало, ребрышками шпангоуты посчитали?
– Было дело, – поддержал брата Андрей, – вестимо, на море пучина не разбирает, знать, что щепку, что корабль пошвыривает одинаково.
– Хм, вы и взаправду, видно, отведали Нептуновых прелестей, – проговорил Державин. – Однако морские его проделки по-настоящему еще предстоит вам узнать. – Он повернулся к Резанову: – А помнишь, Григорий Иванович тоже по молодости начинал.
Резанов посмотрел на ребят, задумался на минуту:
– Не в юные годы, но лет в двадцать в океан уже хаживал. Провожал я его из Охотска в Великий океан к американским берегам. Без страха всегда уходил вояжировать. Сильный духом был человек тесть мой покойный, царство ему небесное.
Ребята примолкли, прислушиваясь к разговору старших.
– Он первым побывал на Уналашке, открыл немало промысловых мест на Алеутах. Память о себе достойную в тех местах оставил. Да и правителя подыскал достойного, Баранова Александра Андреевича. Крепкий человек…
– Позвольте спросить, – вдруг прервал тишину Михаил, – сей мореходец в самой Америке побывал?
Резанов рассмеялся:
– Не токмо побывал, но проживал там не один год.
Проводив Резанова, Державин обнял ребят и повел их в свой кабинет.
– В корпусе вашем наставники немало толкуют про иноземных мореходцев, то не без пользы. Токмо не они одни сими делами славны. – Державин взял со стола книгу, погладил переплет. – Еще со времен Петра Великого мореходцы наши хаживали на берега океана на востоке. И Дежнев, и Чириков, и Креницын немало полезных деяний там свершили. Книга сия знатного гражданина российского Григория Шелихова, про те места писана. Прочтите ее, что невдомек, – Державин положил книгу перед Мишей, – меня спросите.
Ребята нетерпеливо поглядывали на книгу. Державин вышел, а они уселись поудобнее на диване. Андрей открыл переплет, развернул сложенную карту. Так вот какая ты, Русская Америка! Мелким бисером чернели названия мест, открытых и заселенных русскими людьми. Алеутские острова, Кадьяк, Афонгнак, Уналашка, Андреяновские острова… Севернее Алеутов, далеко от берега материка, Андрей прочел:
– «Хутор, где живут русские люди».
Немного южнее, у мыса Крестовый, виднелась надпись: «Здесь остался штурман Дементьев с 12-ю человеками в 1741 году».
– Надобно Гаврилу Романовича допросить, что с ними сталось, – сказал Андрей. Он сложил карту и открыл первую страницу…
На фронтисписе была нарисована любопытная картинка. Причалив кормой к высоким скалам, стоял русский корабль. С него, видимо, только что сошел путешественник в европейском платье. Стройный алеут, у ног которого смиренно лежали два громадных котика с глупыми мордами и торчащими клыками, дружелюбно протягивал ему звериную шкуру. Под рисунком затейливой вязью выведены стихи М. В. Ломоносова:
Заголовок книги гласил: «Российского купца Григорья Шелихова странствия с 1783 по 1787 год из Охотска по Восточному океану к американским берегам и возвращение его в Россию». Чуть ниже напечатано:
«Издано в Санкт-Петербурге в 1791 году…»
Лазаревы – первый, второй, третий – отправились в удивительное путешествие по следам именитого гражданина города Рыльска…
Новый, 1801 год и Рождество Лазаревы провели у Гаврилы Романовича. Веселились, водили хороводы, бегали вокруг нарядной елки с детворой. Почти все праздники у Державина провел закадычный друг, свояк, поэт Николай Львов[17]17
Львов Николай Александрович (1751–1803/4) – поэт, музыкант, архитектор, художник, член Академии наук; создатель почтамта в Петербурге, собора в Торжке, усадебных ансамблей близ Торжка.
[Закрыть] с многочисленным семейством.
Дети тешились у елки, а Державин за чаем проводил время с желанным гостем в кабинете… Львов питал страсть к иноземным делам.
– Нынче государь круто обходиться начал с британцами, слышь, Гаврила Романович. Они Мальту по несправедливости прихватили. Хотя по трактату должны бы вернуть Мальту законному владельцу – ордену Святого Иоанна…
Державин согласно кивнул:
– Тем паче известна англичанам слабость нашего государя, который год он принадлежит Мальтийскому ордену[18]18
Мальтийский орден был основан в Палестине крестоносцами в начале XII в. Члены его звались иоаннитами, так как первоначально обретались в иерусалимском госпитале Св. Иоанна. В 1530–1798 гг. они перебрались на остров Мальту, с 1834 г. их резиденция в Риме.
[Закрыть], пожалован их рыцарями в гроссмейстеры.
– Кроме прочего, вставляют они шпильки эскадре Федора Ушакова. Поговаривают, завернули из Европы Суворова и Ушакова отозвали.
Однако дело оказалось более серьезным.
После праздников Державин наведался в Морской корпус. Он частенько заглядывал туда, следил за своими подопечными.
Как обычно, Голенищев-Кутузов радушно встретил приятеля.
– Лазаревы молодцы, – похвалил директор корпуса, – успевают отменно, поведения похвального. Ну, бывает не без проказ, но кто из нас в эти годы по линеечке хаживал.
Собеседники рассмеялись. Державин всегда интересовался флотскими новостями.
Голенищев велел принести чаю, притворил дверь кабинета.
– Ведома вам перемена политики государя? Англичане с австрийцами плодами наших побед на суше и на море пользуются бесстыдно, принижая во всем. Теперь же государь начал сближение с Бонапартом[19]19
Павел I выступал против революционной Франции, но в 1800 г. заключил с Бонапартом союз.
[Закрыть]. Донские войска генерала Орлова на марше, идут к Волге и Каспию. Оттуда морем вместе с французами двинутся к Индии.
Державин удивленно поднял брови.
– Кое-что я слыхивал краем уха, но причину досконально не знаю.
– Англия нынче на морях бесправно установила морскую блокаду в Европе. Силой захватывают купеческие суда датские, шведские, испанские.
– Это уж действо – разбой, – удивился Державин. – Мне думалось, из-за Мальты весь сыр-бор разгорелся.
– Нет, милейший Гаврила Романович, в конце прошлого года государь заключил союзный договор с Пруссией, Швецией, Данией, дабы оградиться от произвола англичан.
– В таком случае дело к войне движется?
Голенищев пожал плечами:
– Теперь английские эскадры вошли в проливы и двигаются на Балтику. Под Копенгагеном кровопролитный бой с датчанами произошел, с большими потерями. После того эскадра адмирала Нельсона[20]20
Нельсон Горацио (1758–1805) – английский флотоводец, вице-адмирал, одержал ряд блестящих побед над французским флотом, среди них при Абукире и Трафальгаре (где он был смертельно ранен).
[Закрыть] направилась к Финскому заливу, в сторону Ревеля…
Однажды, в середине марта, случилось необычное. Прибежав из умывальника в камору, Миша удивленно посмотрел на Андрея. Тот, полуодетый, стоял у окна и смотрел на улицу. Первые лучи солнца по-весеннему ложились на изрытый трещинами посеревший лед Невы. Несмотря на ранний час, по набережной взад и вперед сновали горожане, офицеры, чиновники. Они вскидывали руки, раскланивались, некоторые из них обнимались.
– Христосуются, ровно на Пасху, так еще рано, – Андрей пожал плечами.
Внизу, в вестибюле, непривычно часто хлопали двери. Все вскоре прояснилось. На утреннем построении дежурный офицер с пунцовым носом и мутными глазами быстро прошел вдоль фронта, без обычных придирок осматривая лица, руки, мундиры. Остановившись у левого фланга, испуганно-хриплым голосом объявил:
– Прошлой ночью император Павел скончался. – Он сдернул треуголку, перекрестился. – Нынче новый государь взошел на престол. – И зычно закончил: – Живо на завтрак, а после того в храм на литургию, стало быть.
Он кивнул усатому фельдфебелю, и тот торопливо начал раздавать кадетам булки.
На следующий день корпус строем, поротно повели в Александро-Невскую лавру. Гроб с телом Павла стоял на высоком постаменте, и лица его не было видно. Дежурные офицеры в черных перевязях торопили кадетов проходить побыстрее, не задерживаясь.
На Пасху Лазаревы гостили у Державина. Поэт был несказанно рад перемене на троне и не скрывал этого.
– Наконец-то тиранству несносному положен конец, – сказал он за обеденным столом сидевшему рядом с ним Резанову.
Кивнув на другой конец стола, промолвил, вздохнув:
– Покойного друга моего Петра Гавриловича Лазарева детки не без его свирепства сиротками остались.
Из обрывков разговоров стало понятно, что император умер не своей смертью, а был убит.
Вечером, уединившись с Андреем и Алексеем в дальней комнате, Миша начал читать братьям вторую часть записок именитого рыльского гражданина:
– «Российского купца Григорья Шелихова продолжение странствования по Восточному океану к американским берегам в 1788 году с обстоятельным уведомлением об открытии им новообретенных островов, до коих не досягал и славный английский мореходец капитан Кук…»
Незаметно ребята входили в неведомый мир. Не раз прибегали они к Гавриле Романовичу, расспрашивали о далеких землях, незнакомых народах. Теперь на занятиях по географии и истории Лазаревы ловили каждое слово о путешественниках и мореплавателях в далекие земли.
Спустя месяц преподаватель географии перед началом урока вынул из сумки увесистый том.
– Книга сия о путешествии в южной половине земного шара и вокруг оного, учиненном английскими судами четверть века тому назад, – он обвел взглядом притихших кадетов, – а начальствовал над ними Иаков Кук.
Преподаватель положил книгу на стол.
– Мореплаватель сей отважный задумал отыскать Южный материк, однако оного не достиг. Кто из вас о том полюбопытствует, книгу ту может взять для прочтения…
Первым попросил книгу Михаил Лазарев.
Особое уважение питал Миша к математическим наукам. Геометрия, начала сферической тригонометрии, а затем основы алгебры давались ему непросто. По вечерам долгими часами просиживал он в классе, но зато скоро стал одним из первых успевать по этим предметам. Сии науки младшим кадетам преподавал Марк Филиппович Гарковенко, человек увлеченный. Частенько приговаривал он:
– Арифметика, геометрия и алгебра подобны трем слонам, на коих прочно покоится вся наука. Особливо математика надобна в мореходном деле – навигация и астрономия без нее мертвы, а без оных ни малые, ни большие вояжи не свершить.
Солнце между тем припекало все сильнее. По Неве изредка плыли последние льдины, устремляясь к Финскому заливу…
В ту пору, когда по весне в Петербурге меняли владельцев трона, на другом конце Балтики происходило необычное. Впервые к российским берегам с недобрыми намерениями направилась английская эскадра.
Акция эта началась, когда престолом еще владел Павел I, а десятки тысяч донцов по его приказу двинулись на юг, к Индии.
Еще раньше, осенью, в британских портах арестовали датские, шведские, русские коммерческие суда и товары. В ответ Россия задержала английских купцов.
Эскадра адмирала Хайда Паркера появилась на рейде Копенгагена. Там шли переговоры. Английские дипломаты склоняли Данию порвать отношения с Наполеоном. Поэтому адмирал Паркер не торопился.
– Лучшие дипломаты Европы – это флот британских боевых кораблей, – убеждал Паркера его заместитель, вице-адмирал Синего флага Гораций Нельсон.
Победитель у Абукира рвался в бой. Был убежден: только сила может принести успех Англии.
Переговоры закончились безрезультатно. Паркер вызвал своего заместителя.
– Нельзя терять ни минуты, нужно атаковать противника, – жестко чеканил Нельсон, – иначе могут к ним на помощь подойти шведы и русские. Никогда у нас не будет такого равенства, как сейчас.
Адмирал Паркер колебался, а Нельсон распалялся:
– Вам вверена Англия, ее безопасность и, несомненно, ее честь. Теперь от вашего решения зависит – упадет ли страна в глазах Европы или поднимет голову еще более гордо.
Паркер продолжал осторожничать, оттягивая время.
– Надо решить, каким из проливов подойти к Копенгагену.
– Мне наплевать, каким проливом подойти, лишь бы начать драться, – парировал Нельсон.
«К чему порет горячку этот неугомонный Нельсон? – подумал Паркер. – Вечно он куда-то несется, мало ему прежней славы».
Если бы Паркер служил бок о бок с Нельсоном года два тому назад на Средиземном море, быть может, он и получил бы ответ на свой вопрос.
Нельсон торопился разделаться с датчанами, чтобы быстрее двинуться на восток к Ревелю и Кронштадту. Там он хотел выместить свои прежние обиды за Средиземноморскую кампанию. Именно во время нее впервые прославленный моряк столкнулся с русским характером.
Упоенный славой, лорд Нельсон тогда привык довольно фамильярно обращаться не только с равными себе, но и со своими начальниками.
Едва эскадра Федора Ушакова появилась в Адриатике, английский адмирал на правах «союзника» стал наставлять, где и как использовать русские корабли с наибольшей пользой, конечно для Британии. Надо послать корабли в Египет. Оттуда текут золотые реки в казну английского короля. Ну, а Корфу и Мальта – это не для русских, Нельсон сам разберется, что к чему.
Однако коса нашла на камень. Ушаков имел свое мнение, в корне противоположное советам Нельсона. Англичанин не раз прикусывал язык, получая веские и недвусмысленные ответы русского адмирала.
Совсем рассвирепел Нельсон после визита к Ушакову. На борту «Святого Петра» адмирал нелицеприятно упрекнул его за бессмысленное кровопролитие и расправу английских моряков с повстанцами в Неаполе. «Я ненавижу русских, – писал Нельсон на Мальту капитану Боллу, – и если этот корабль пришел от их адмирала с о. Корфу, то адмирал – негодяй». С тех пор Нельсон носил за пазухой камень, но он, конечно, не знал, что Ушакова нет ни в Ревеле, ни в Кронштадте. Но там засели эти русские, которых следовало проучить…
Паркер в конце концов решился нанести удар по датскому флоту и поручил это Нельсону.
За две недели до этих событий в далеком Петербурге адмирал Чичагов[21]21
Чичагов Павел Васильевич (1767–1849) – адмирал, в 1802–1811 гг. морской министр. В 1812 г. командовал армией.
[Закрыть] встревоженно докладывал только что занявшему престол Александру I:
– Ваше величество, получено донесение из Копенгагена от генерал-майора Хрущева. Ожидается там со дня на день появление английской эскадры.
Флегматичный Александр I недовольно поморщился.
– Так что из того следует?
В военных вопросах новоиспеченный монарх не очень разбирался. А флотские дела тем паче казались ему темным лесом.
– Я имел достоверные донесения из Лондона о прежних намерениях правительства Питта[22]22
Питт Уильям Младший (1759–1806) – премьер-министр Великобритании с 1783 по 1801 г. Один из организаторов коалиции европейских государств против революционной, а позже наполеоновской Франции. В 1801 г. Питт Младший подавил ирландское восстание и ликвидировал автономию Ирландии.
[Закрыть] послать сильную эскадру для нападения на наши укрепления и порты.
Александр I вытянул губы, недоуменно поднял брови:
– По какому же поводу?
Чичагов слегка кашлянул. «Что он в самом деле, позабыл или хитрит?»
– Сие произошло, когда генерал Орлов двинулся с донцами к Индии.
Любое напоминание о необдуманных поступках покойного родителя вызывало раздражение царя.
– Но поход отставлен, в чем же дело?
– Видимо, на берега Альбиона эти известия еще не дошли, а британские адмиралы прытко исполняют приказы адмиралтейства.
Александр бесцельно крутил в руках гусиное перо.
– Так надобно распорядиться, чтобы тех адмиралов упредить и встретить подобающим образом, ежели они посмеют выступить.
Надобно отдать должное Чичагову. Хотя он долго жил в Англии, женился на англичанке, но ревностно защищал интересы России, когда приходилось вступать в стычку с английскими притязаниями.
Через два дня на секретном заседании Адмиралтейств-коллегии Чичагов огласил царский указ об экстренном приготовлении флота к боевым действиям: «Сделать надлежит распоряжения без упущения времени – приведения в готовность всех кораблей, вооружения эскадры, приведения в готовность всех береговых батарей».
Одновременно последовали указания в Ревель. В его бухте зимовала эскадра из девяти линейных кораблей. Ее могут заблокировать в порту, а потом уничтожить… Тогда откроется путь к Кронштадту.
В Ревель главному командиру порта контр-адмиралу Алексею Спиридову поступило высочайшее повеление: «В течение апреля соорудить на острове Карлус батарею. Цитадель и все береговые укрепления привести в состояние отражать всякие могущие случиться на тамошний порт покушения».
Командира порта, сына героя Чесмы и ее участника, в десять лет вступившего на палубу корабля, понукать не было нужды. С первым известием об угрозе Спиридов сам проехал по всем береговым батареям, осмотрел каждую пушку от Бригиты до Старой гавани. Собрал командиров кораблей, начал вооружать эскадру.
Чичагов спешно направил в Ревель вице-адмирала Тета.
– Его императорское величество повелел вам немедля убыть в Ревель и в самоскорейшем времени привести тамошнюю эскадру в Кронштадт.
– Однако там лед еще, видимо, не сошел.
Чичагов досадливо чертыхнулся.
– Для того и посылают вас, дабы ускорить все действия.
Когда Тет приехал в Ревель, там сотни матросов уже обкалывали лед вокруг вмерзших кораблей, прорубали канал для проводки эскадры. День и ночь пешнями и топорами рубили лед солдаты и матросы. В конце апреля все корабли вытянулись на чистую воду и Тет повел корабли на соединение с Кронштадтской эскадрой. На другой день у входа в Финский залив замаячила армада английских кораблей…
Под Копенгагеном Нельсон встретил ожесточенное сопротивление датского флота и крепостной артиллерии. Несмотря на успех, ему пришлось вступить в переговоры с датским принцем Фредериком. Часть английских кораблей, в том числе и флагман Нельсона, приткнулись к мели у крепостных батарей. Большинство из них были сильно потрепаны. Разговаривая о перемирии, датчане уже знали о перемене власти в Петербурге и умышленно тянули время, чтобы отвлечь англичан. В конце концов датский принц согласился на двухнедельное перемирие.
Паркера вскоре отозвали в Лондон, и Нельсон получил свободу действий. Зная о переменах на троне в Петербурге, он все же не оставил надежды проучить русских, показать им свою силу. Исправив поврежденные после сражения с датчанами корабли, он повел эскадру к Финскому заливу. Формальный предлог у него был. В портах России оставались купеческие суда англичан, задержанные осенью, но никто и не думал им угрожать. В портах Англии тоже томились русские купцы. По пути английские капитаны веселились. Нельсон не забыл о сокровенном дне рождения леди Гамильтон. 26 апреля он объявил днем Святой Эммы и закатил на борту флагмана пир со своими капитанами. «Вчера у меня за столом был двадцать один приглашенный, – описывал Нельсон торжество в письме возлюбленной, – я выпил большой бокал шампанского за Святую Эмму. Четвертый тост после обеда был обычным – за твою земную суть».
По пути к Ревельскому рейду Нельсон отправил письмо графу Палену[23]23
Пален Петр Алексеевич (1745–1826) – граф, генерал от кавалерии. В 1798–1801 гг. был петербургским генерал-губернатором. Один из организаторов и участников убийства Павла I.
[Закрыть]:
«Мое присутствие в Финском заливе будет большой помощью тем английским коммерческим судам, которые провели эту зиму в России. Лучше всего я могу доказать свои добрые намерения приходом моим в Ревель или Кронштадт. Если император найдет это более удобным».
Дерзкое, с явной издевкой, письмо.
Ответ из Петербурга, от графа Палена, не заставил себя ждать.
«Император считает ваш поступок совершенно не совместимым с желанием Британского кабинета восстановить дружеские отношения между обоими монархами. Его величеством приказано объявить вам, милорд, что единственную гарантию, которую его величество примет от вас – это немедленное удаление вверенного вам флота, и никакие переговоры не могут быть начаты раньше, чем какая-либо морская сила будет находиться в виду русских укреплений».
Нельсон проглотил пилюлю. Впервые в жизни адмиралу Синего флага британской эскадры дали от ворот поворот. «Надо же было потревожить этих медведей в берлоге», – с досадой подумал Нельсон. Ему то и дело приходили на ум прошлые схлестки с Ушаковым. Тогда Гораций Нельсон ни разу не вышел победителем. Похоже, история повторялась.
Однако из неприятной ситуации пришлось выпутываться. Для начала адмирал Синего флага запросил через парламентера разрешения у Спиридова пополнить запасы воды и провизии. Затем подкатился к царю.
«Будьте любезны доложить его величеству, – скрывая досаду, сообщил Нельсон графу Палену, – что я даже на наружный Ревельский рейд вошел только тогда, когда получил на то разрешение от их превосходительства губернатора и командира порта». Такого унижения он еще ни разу не испытывал.
Английская эскадра покинула Финский залив, не простояв у Ревеля и недели. Прославленный адмирал понял, что у берегов России он не добьется новых лавров. Теперь ему не терпелось вернуться в Англию, к Эмме, и он попытался использовать небольшое недомогание как предлог для отпуска. Однако адмиралтейство не отвечало, и Нельсон пришел в ярость. Он пишет Эмме: «Держать меня здесь – чистое убийство».
Не теряя надежды, он продолжал бомбить адмиралтейство рапортами с просьбой об отпуске, с требованием, чтобы его отпустили с этого «промерзлого севера». Он писал, что в Ревеле он-де провел шесть часов в шлюпке, простудился, а потом даже решил, что у него чахотка. В письме к Эмме он сокрушался: «Стоило ли плыть в Балтийское море, чтобы умереть там естественной смертью?» И уверял, что не останется в этих местах «даже за титул герцога с годовым доходом в пятьдесят тысяч фунтов».
В середине мая небо над Финским заливом наконец-то очистилось и яркие лучи весеннего солнца засверкали, переливаясь на гребнях хмурых свинцовых волн. Русской эскадре адмирала Ханыкова[24]24
Ханыков Петр Иванович (1743–1813) – адмирал, главный командир Кронштадтского порта. Был участником Чесменского сражения и Морейской экспедиции, в 1783 г. командовал Каспийской флотилией.
[Закрыть] салютовал тринадцатью пушками британский фрегат «Логона» капитана Сотерона. Ханыков ответил по традиции, неуклонно соблюдая правила Петра Великого, таким же количеством выстрелов. На борту фрегата следовал в Петербург новый английский посол сэр Геленс.
Чуть раньше исполнилась и мечта Нельсона. Следом за фрегатом прибыла и замена Нельсону – вице-адмирал Синего флага Поль. Сдавая должность, Нельсон рассказал Полю о своих злоключениях. Прощаясь, он, как бы в свое оправдание, проговорил:
– Я не думаю, что граф Пален осмелился бы написать мне подобное письмо, если бы русский флот не покинул Ревель и мне удалось бы блокировать его.
И все же, что ни говори, кумир англичан укатил в Лондон к своей возлюбленной несолоно хлебавши.
Эскадра Поля через месяц ушла в Портсмут. И на Балтике воцарилось спокойствие.
Кампания 1801 года открылась выходом на рейд Балтийской эскадры. Кадеты-второгодки начали плавать на тендере, потом их перевели на бриг. За месяц они возмужали, говорили с хрипотцой. Лица обветренные, загоревшие, а натруженные, не по-ребячьи мозолистые руки, видимо, были в ладах с солнцем и ветром, мачтами и парусами. В нынешнюю кампанию кроме парусных учений Лазаревых впервые допустили к артиллерийским. Братьев расписали на фок-мачту и батарею правого борта.
Лазаревы упросили ротного командира не разлучать их с друзьями.
Вместе с Алексеем Шестаковым и Семеном Унковским поздним вечером поднимались они с нехитрыми «кадетскими баулами» на борт брига «Ласточка». Молодцеватый боцман привел их в носовой кубрик.
– Размещайтесь, господа кадеты, за переборкой, на котел с завтрака определим вас, а ныне сухарями с чайком побалуйтесь…
Утром, на построении, командир брига с лихо подкрученными усами остановился перед ними, весело подмигнул:
– Вижу, вы воробушки стреляные, но посмотрим, каковы в деле.
Сразу после подъема флага сыграли аврал:
– С якоря сниматься! Паруса ставить!
Матросы бежали к мачтам, а вдогонку им неслось:
– По марсам и салингам!
Самые смелые и расторопные матросы – марсовые – устремились вверх по вантам, наперегонки.
Миша упросил унтер-офицера разрешить занять место на нижней марса-рее. Задрав голову, Шестаков ткнул Унковского:
– Глянь-ка, Мишка спроворил уже на пертах.
Одним из первых Лазарев-второй начал отдавать сезни, державшие подобранный парус. Мачты будто нехотя одевались отбеленным солнцем и ветром холщовым нарядом.
– Якорь панер! – донеслось с бака.
«Ласточка» на мгновение замерла, чуть приткнувшись форштевнем в набегавшие волны. Боцман перегнулся через фальшборт:
– Пошел шпиль веселей!
Матросы грудью навалились на вымбовки. Еще через миг натянутый струной якорный канат, почувствовав слабину, заскользил проворно в клюз, наматываясь на барабан шпиля.
Освободившийся от привязи нос брига, будто вздохнув, поднялся на волне, слегка уваливаясь под ветер.
Ловкий, крепко сложенный Миша выделялся среди сверстников смелостью и сноровистостью, особенно в обращении с парусами. Командир мачты много раз посылал его на рискованные работы на верхних реях, и тот проворно и грамотно управлялся со снастями в любую погоду…
Вице-адмирал Голенищев-Кутузов до последнего дня жизни оставался во главе корпуса.
