Текст книги "Гнозис. Чужестранец (СИ)"

Автор книги: Иван Элейский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 12

Боль приходит с пробуждением, а может пробуждение приходит с болью. Всё повторяется раз за разом. Есть ли шанс научиться решать проблемы иначе?

Боль причинял свет, пробивавшийся сквозь зашторенное окно. Платон застонал и попытался перевернуться, на что ребра распространили боль и по остальному телу. Простыня прилипла к коже, на покрывале остались следы крови, во рту был омерзительный металлический привкус.

Медленно, едва ли не поскрипывая, он сел на кровати. Вчерашний день вспоминался с трудом. Борцы на площади. Море. Бестолковая вечеринка. Женщина, разделывающая взглядом. Полководец, с улыбкой выстраивающий масштабный заговор. Драка на улице. Едва ли в прошлой жизни были моменты более насыщенные.

Одежда, перепачканная грязью и кровью, была свалена в кучу на полу, зато под ней обнаружилась шкатулка. Платон, морщась от боли, натянул хитон и направился к комнате Амалзии. Он помнил, что она была ранена, помнил, что помог ей дойти до комнаты, потом доплелся до своей кровати, каким-то чудом разделся и провалился в сон.

Кровь на плаще неожиданно всплыла в памяти. Рана серьезная. Что, если она умирает? Если уже умерла? Платон постучал в дверь. Нет ответа. Сердце забилось чаще. Он постучал ещё раз, громче, подергал дверь за ручку. Тишина. Черт подери.

Он спустился вниз в общий зал, несколько караванщиков в углу играли в кости. Гобрий пытался оттереть со стойки пятно. Увидев Платона, она нахмурился.

– Что у вас, черт подери, вчера случилось?

– Небольшая драка, – ответил Платон. – Я ищу Амалзию. Не видел её?

– Видал, да. Она часа два назад куда-то ушла.

– С ней всё в порядке? Её ранили вчера.

Гобрий почесал голову, только потом понял, что рука была мокрой, и тихо ругнулся.

– Да вроде нормальная была. Помята чутка, как и ты, но на ногах стояла крепко.

– Не знаешь, куда она ушла?

– Понятия не имею, – развел руками Гобрий.

Платон направился к караванщикам, но они тоже ничего не знали, как и слуги. Неудивительно, ещё бы Амалзия кому-то отчитывалась, да и постоять за себя она может, но где-то на задворках сознания шевелилось беспокойство.

Он отогнал его в сторону и вышел на задний двор, где обнаружил Игоря. Мужчина стоял возле деревянного столба и методично наносил по нему режущие удары. Движения были быстрыми и отточенными. Платон окликнул его, тот резко развернулся, сжимая в руке нож. На секунду показалось, что Игорь сейчас бросится на него, но он тут же опустил руку и натянул свою привычную ухмылку.

– Доброе утро.

– Доброе. – Игорь кивнул на его разбитые кулаки и лоб. – Влип в передрягу?

– Ага. Вчера столкнулись с несколькими грабителями. Не видел Амалзию?

– Не-а, со вчера не видел.

Игорь убрал нож и подошёл ближе к нему.

– Тебя неплохо отделали. Тебе стоит тренироваться, раз обычный грабитель может тебя отделать.

– Дашь какой-нибудь совет?

Игорь погладил щетину на подбородке.

– Не знаю даже. Я полжизни этим занимался, так что для меня это уже привычно. Но тебе однозначно стоит подыскать себе оружие и ходить с ним. Ножи лучше кулаков, мечи лучше ножей.

– Но ты не носишь меча, – заметил Платон.

– Я предпочитаю удивлять противников, а меч слишком выдает твои намерения. Лучше казаться безобидным, тогда они не будут готовы к тому, что ты можешь. А ещё лучше, если тебя и вовсе не видели. Но для тебя это всё мало подходит.

– А Система? – Платон понизил голос, чтобы никто не услышал лишнего.

– Система дает тебе информацию, на высоких уровнях ещё и добавляет способностей на грани сверхъестественного. Двигаешься быстрее, слышишь больше, легче переносишь боль. Но решения принимаешь ты, к тому же никакой совет не сделает тебя бойцом. Нужно уметь держать удар, нужны рефлексы, сила и ловокость.

– Слушай, ты можешь объяснить, почему система такая абсурдная? Я получаю очки непонятно за что, навыки называются непонятно как, голоса в голове временами несут чушь. Концепции тоже так и не появились.

– Хрен его знает. Про очки могу сказать одно, они иногда приходят даже когда ты бездействуешь. Почему так, как они рассчитываются – я не знаю. Я вкладывался буквально в два показателя, но не могу сказать, что это лучший путь, – он поджал губы и указал руками на окружающее пространство, – сам видишь, где я оказался. Концепции появляются редко, как мне кажется, они возникают, когда удается найти необычный подход, взглянуть на ситуацию иначе, но у меня их всего пара штук.

– Что они дают? – заинтересовался Платон.

– В основном, сильные бонусы в конкретных ситуациях.

Его взгляд затуманился. Так вот как он выглядит, когда смотрит в системное меню. Любой внимательный человек это заметит.

– Например, вот. «Тени тянутся в ночи. Плюс три к максимальному уровню Сумрака. В ночное время тени полностью скрывают вас от чужих взглядов. В дневное время вы притягиваете взгляды, если не прячетесь намеренно.»

– Сумрак?

– Мой основной навык, – кивнул Игорь.

– У меня такого нет. Есть только Полумрак, но я его не качал. А вот это про максимальные уровни – у навыков есть какие-то ограничения?

– Угу. Ничего нельзя прокачать выше пятого уровня без использования концепций. Это не так уж мало, но настоящая эффективность начинается после пятого уровня. – Игорь вздохнул. – Если честно, я считаю, что это полнейшая чушь, как будто всё это какая-то детская игра. Никогда не любил такое.

– Во всем этом нет никакого смысла, – пробормотал Платон.

– Может смысл как раз в его отсутствии, кто ж знает, – усмехнулся Игорь.

Платон попрощался и собрался уходить, когда вдруг Игорь сказал ему вслед:

– Ты вроде неплохой парень. Будь осторожней.

– В смысле? – повернулся Платон.

– В смысле с людьми, – ответил Игорь и продолжил тренировку, демонстрируя, что дополнительных объяснений не будет.

***

Амалзию отыскать не удалось, а было нужно идти на обед к Саддиату. Платон успел сходить и купить еще один комплект одежды, благо деньги позволяли. Помимо этого он нашёл торговца походным снаряжением и закупил у него более практичную одежду – штаны, рубаху, легкую куртку, небольшой нож для скрытого ношения. Свой предыдущий меч он пытался вернуть Лазу, но тот отказался его забирать, дескать, Платон им лучше воспользуется. Впрочем, в городе таскать такое оружие было не очень удобно, так что пришлось оставить его в таверне. Заскочил к сапожнику и заказал кожаные сапоги. Всё это встало ему в немалую сумму, благо теперь деньги у него были.

Была ещё одна проблема – он не решил, куда вложить появившееся очко. Варианта два: либо развивать что-то одно, либо попытаться попробовать все навыки. Логика и опыт подсказывали, что лучше вкладываться в одну компетенцию и быть в ней лучшим, но проблема заключалась в другом – Платон так и не знал, чего хочет и с какими препятствиями столкнется на пути к этому чему-то.

Исходя из услышанного, он предположил, что Полумрак – это что-то вроде скрытности. Интересно, повлияло ли то, что Игорь развивал Сумрак, на его характер или же он всегда был скрытным? Корреляция было чем-то вроде интеллекта, чистой логикой. Полезный навык, спору нет, но вряд ли он может развиться до каких-то сверхъестественных масштабов. С Волей к мощи было проще всего – это что-то среднее между силой и запугиванием. Скорее всего, если развить его, то можно быть отличным бойцом даже без особой физической формы. Только действительно ли он планирует так часто драться?

Связностью он пользовался мало и пока она казалась самым бестолковым навыком. Дух свободы показал себя неплохо, но в чем его фишка тоже было неясно. Оставались Единство, Расплав и Спекуляция. Первое, вероятно, отвечало за общение с людьми, а о смысле оставшихся двух можно было только догадываться.

В итоге Платон решился и поднял уровень Полумрака, решив, что со следующим уровнем разберется, что делать дальше.

Дом Саддиата стоял на противоположной от усадьбы Кира стороне Старого города. По размерам он был ощутимо поменьше, но зато выглядел роскошней. Там где у Кира всё было излишне по-армейски, тут было заметно, что садовник творчески подходил к процессу, а архитектор не стеснялся добавить дому вычурности.

Гости в основном сидели в большой беседке на улице, либо бродили по саду, разбившись на маленькие группки. Саддиат разговаривал с одной из таких – в членах группы Платон узнал владельцев маслодавилен.

Среди приглашенных не было ни офицеров, ни солдат, а одни аристократы и купцы. Яркие одежды, намасленные бороды, заплетенные волосы – каждый старался выставить себя в лучшем свете. Молодившаяся женщина с накрашенными веками подошла к Платону и попыталась завязать светскую беседу, но он отвечал вяло и та быстро потеряла к нему интерес.

Всех гостей обслуживали рабы. Что было интересно с точки зрения Платона – рабы не сильно отличались от хозяев, как и во всем городе. Такие же черноволосые и кучерявые, кожа слегка смуглая, никаких особенностей. Вероятно, местные поработили население какого-то мятежного города, возможно, что даже в древности. А возможно, что рабы просто так долго скрещивались с хозяевами, что одних от других было уже не отличить.

Слова Амалзии задели Платона, хоть этого и не хотелось признавать. Он знал, что правда на его стороне, но было всё равно неприятно. Рабы здесь жили не так уж плохо: они одеты, сыты, никто не выглядит действительно недовольным, он ни разу не видел суровых телесных наказаний или чего-то подобного. Если человека всё устраивает, то стоит ли лишний раз дергаться? Может и стоит, но у Платона сейчас точно нет нужных сил и ресурсов, чтобы поменять строй целой страны, не устроив при этом гуманитарную катастрофу.

Рядом послышался гулкий смех, Платон обернулся и увидел рядом Саддиата.

– Друг мой, я так рад, что вы пришли. – Снова смех. – Пойдёмте прогуляемся немного.

Платон кивнул головой и они медленно двинулись по саду, удаляясь от людей.

– Вы ведь не ради цвета общества меня позвали, да?

– Вы умны! – Залп гулкого смеха. – Не только ради этого, да. Хотел поговорить с вами в более непринуждённой обстановке, вот и всё.

– Последнее время я всё чаще слышу «не только ради этого». Начинает вызывать некоторые подозрения.

Саддиат остановился и оценивающе оглядел Платона.

– Отличный у вас костюм, право. Предыдущий мне меньше нравился. Вы уже разжились деньгами?

– Криксар выразил мне свою благодарность за спасение.

– Ох, этот Криксар, несносный мальчишка. – Саддиат издал смешок, но тут же остановился. – Как, впрочем, и всё их семейство.

– Что вы имеете в виду?

– Право, забыл, что вы человек новый. Вы знали, что когда-то Пертолийская олигархия была Пертолийской империей?

– Нет. А она была?

Саддиат тяжело вздохнул. Смех он почему-то перестал издавать.

– Была, около трех столетий назад. Контролировала весь Резец и часть Клыка. Славные времена, которые и поныне воспевают не только в народе, но и среди аристократов, только омрачённые самодурством императоров.

– Судя по всему, страна в те времена процветала?

Саддиат засмеялся, хотя на этот раз в его смехе было что-то печальное.

– Как вам сказать, Платон. То были дикие времена бесконечных войн. Земли возделывалось мало, производилось почти что ничего, а торговли, считай, и вовсе не существовало. У церкви было достаточно власти, чтобы вешать или изгонять Знающих. Не подумайте, я не фанат творящих чудеса, но всё же они – это необходимое зло.

– Почему вы называете их злом? Я здесь уже не первый день, но так и не понял, в чем проблема со Знающими.

– У меня есть два объяснения. Первое сводится к тому, что в нашей вере Знающие считаются искажающими волю Божью, отступниками, омерзительными и разрушительными существами в человеческом обличье. Церковь Единства вообще стоит на том, что человеку много знать не стоит. – Он взял у слуги кубок, сделал небольшой глоток, чтоб промочить горло. – Но об этом вам лучше спросить у церковников. Второе объяснение сводится к тому, что Знающих боятся, как боятся грозы или диких зверей.

– А вы не боитесь?

– Я? – удивленно переспросил торговец. – Нет, право, это же глупо. От диких зверей строят частокол, а от грозы прячутся в доме, но бояться? Нет, если бы мы боялись, то так бы и сидели в пещерах.

Они оказались в беседке, стоявшей на небольшом возвышении. Садиатт отхлебывал разбавленное вино, Платон смотрел на гостей, циркулирующих между разными группками. Наверняка на этой встрече будет заключено несколько политических союзов и договоров.

– Так что стало с империей? – нарушил молчание Платон.

– То же, что и со всеми империями. Она развалилась. Сначала отвалились провинции на западе, потом взбунтовались миектцы, а потом и народ понял, что правление тиранов – это не то, что ему нужно. Тогда и появился Совет Четырёхсот. Несовершенная, но однозначно более справедливая форма правления.

– Суть я уловил, но пока не могу понять, к чему весь этот экскурс в историю.

– А к тому, мой дорогой Платон, что императоров никто не убивал и не изгонял. У их рода даже осталось место в совете, а многие из их наследников совершали поистине великолепные и кровавые деяния во славу этого города.

– Вы намекаете, что Кир – один из таких наследников, – заключил Платон. – И, вероятно, хотите сказать, что ему не стоит доверять, а его имперские амбиции опасны.

Садиатт скромно кивнул.

– Но я и так не доверяю ему, как при всем уважении не доверяю и вам. У всех возник ко мне какой-то нездоровый интерес, но я обычный человек, хоть и прибывший издалека. И я пока не знаю, кому можно довериться, а кому нет.

– Присядем? – торговец указал на кресла внутри беседки. – Я ценю ваш деловой подход. Просто не принимайте за чистую монету то, что он говорит. Всей этой истории про злых северян уже который год, а что в итоге? У северян свои порядки, у нас свои, но торгуют они честно. Благодаря их стали мы живем в лучшие времена со времен апоклипсиса. Эпоха мира и настоящего процветания!

Садиатт рукой обвёл свои владения.

– А что насчёт войны? Она тоже выдумка?

– Хахаха. – Кажется, торговец вернулся в своё смешливое настроение. – Может и не выдумка, не знаю. Но я бы сказал, что мы особо ничего не потеряем, если сюда придут северяне, а может даже лучше заживём.

– Вы серьёзно? Думаете, они не перебьют тут всех и не превратят выживших в рабов?

– Послушайте, – сказал Садиатт, – северяне очень прогрессивны. Не удивлюсь, если лет через пятьдесят они будут строить лестницу в небеса, а мы всё еще будем копаться в земле и ездить через пустыню, чтобы привезти им немного обломков чужой славы. По сравнению с ними, мы – дикари, вот что я хочу сказать.

Платон не нашёлся, что ответить. Картина складывалась противоречивая, хотя и была огромная вероятность, что Садиатт просто врёт и пытается им манипулировать. Война почти всегда ужасна и вряд ли в этом мире она более честная и благородная.

– Смотрю, вы уже оценили наши дикарские нравы, – Садиатт кивнул в сторону разбитых кулаков Платона, которые тот сразу попытался спрятать.

– Разбойники и грабители встречаются везде.

– Только не на севере, – улыбнулся Садиатт. – Единственные грабители северян – это сборщики налогов, остальных всех вывели. Поверьте, я там бывал, я знаю.

– Наверное, завели много интересных знакомств?

– Да, не поверите, но завёл. С самим Лордом-протектором не удавалось встречаться, но я был знаком с лордом Хагеном, губернатором южных частей их страны. Жесткий человек, закалённый жизнью, но интересный. Совсем иные взгляды на мир, бешеная деловая хватка. – Садиатт гулко ухнул, издавая очередной смешок. – Черт, я считаю себя хорошим торговцем, но ему всегда удавалось продавить свои условия.

– А сейчас? Продолжаете общение?

– Нет, куда мне. Я же не выезжаю из города уже несколько лет, дел и тут хватает.

– А почему вы вообще не остались на Севере?

Садиатт рассмеялся, на этот раз так, что на смех даже обернулись некоторые из гостей, стоявших вдалеке.

– Ваше чувство юмора меня убьет, Платон! Поверьте, нам с вами нечего делать среди таких акул, как северяне. К тому же я здесь родился и вырос, так что чувствую некоторый долг по отношению к согражданам, родственникам и этой земле.

Садиатт допил вино, остававшееся в кубке и добавил:

– Знаете, есть одна вещь, которую северяне никогда не поймут в полной мере. Это честное соревнование силы и ловкости. Приходите завтра на игры, посмотрите. Я не фанат бега, но в полдень должна быть борьба. Я оказываю покровительство одному борцу, думаю, будет интересно. Приходите, поболтаем с вами ещё. Может быть, вы даже захотите поработать на меня, кто знает.

Глава 13

– Со всех сторон деревянный забор, одни ворота, выходящие во двор, но перелезть со стороны вот этого переулка не составит труда. Один вооруженный стражник ходит по участку, один стоит у двери самого дома, есть ли внутри ещё – неизвестно, в сам дом меня не пустили, – сказал Платон, рисуя схему. – У дома два этажа, окна везде застеклены, если разбить, то будет много шума, а открыть никак не получится – рамы тут были очень условные. Внутрь не проскочить, но ситуацию спасает дверь для прислуги с обратной стороны дома. Судя по дыму из трубы, она ведет на кухню, а тогда через неё туда-сюда сновали рабы – таскали вино и закуски для гостей. Если повезет, дверь будет незаперта.

– Окей, и в чем твой план? – спросила Амалзия.

– Ночью туда лезть слишком опасно, но мы точно знаем, что завтра в определенное время его не будет. Судя по разговорам, на соревнования он обычно берет часть прислуги, вроде как занимается «просвещением». Пары часов должно хватить на всё.

Амалзия покачала головой.

– Слишком рискованно. Ты не знаешь, что ищешь, не знаешь, есть ли ещё охрана внутри, а ещё Садиатт может внезапно вернуться.

– Зачем ему возвращаться? Он же будет смотреть соревнования.

– Ты не понимаешь. У местных аристократов принято делать что-то вроде ставок на борцов. Официально это ставками не называется, но суть та же.

– Да, он говорил что-то про покровительство одному из борцов.

– Ну вот. Если борец, которому оказывали покровительство, проигрывает, то его покровитель обычно уходит с соревнований. Традиция может показаться странной, но это происходит практически всегда.

– В чём смысл? Разве это не оскорбляет борца?

– Подразумевается, что в такие моменты атлет должен пообщаться с богом, восстановить свою связь с ним, – ответила Амалзия, – но фактическая причина, как мне кажется, в том, чтобы проигравшие не пытались выместить злость на атлетах или как-то давить на них.

– Странно, но разумно.

– Теперь понимаешь? Есть риск, что он вернется через треть часа.

Платон прикрыл глаза. Слишком сложно, слишком много факторов. Реальность, даже такая странная, не слишком похожа на фильмы про ограбления и игры про воров.

– Не думал позвать кого-то ещё? Попроси Игоря, например, он промышлял подобным в прошлом, я уверена.

– Нет, – помотал головой Платон, – нет, никого звать нельзя. Слишком рискованно, чем больше людей, тем выше шанс попасться. А что-то мне подсказывает, что если нас заметят до отъезда, то Кир вряд ли кинется нас спасать. Если вообще будет кого спасать.

Платон бросил взгляд на план.

– Почему ты не пришла к Саддиату сегодня?

– У меня были дела. Улаживала кое-какие старые вопросы.

Платон пожал плечами.

– Ну, дело твоё, только ты хоть предупреждай в следующий раз, – он постарался звучать спокойным. – У меня есть идея, как всё сделать. Ты не пойдёшь в дом.

Амалзия нахмурила брови, на её лице читался вопрос.

– Ты пойдёшь на игры и любым способом задержишь там Саддиата, если он соберется уйти раньше времени. Уболтай его, напугай, подкупи борцов, придется импровизировать, но нужно его задержать. Второго такого шанса может не быть.

Амалзия тяжело взохнула.

– Ладно. Надеюсь, ты уверен, что это того стоит. Но я не могу гарантировать, что у меня получится его задержать.

– Никто не может ничего гарантировать, – усмехнулся Платон, – мы живём в хаотичном мире.

Амалзия внезапно уставилась на него, широко раскрыва глаза.

– Что? – спросил Платон.

– Нет, ничего. Просто показалось, – она опустила глаза вниз.

Платон собрался с духом. Всё равно придётся это сделать рано или поздно. Он подошёл ближе к девушке и начал:

– Слушай, раз мы лезем в такое рискованное дело, между нами не должно быть разногласий.

– А что, между нами есть какие-то разногласия? – она старательно придавала лицу спокойное выражение.

– Есть, – твёрдо ответил Платон. – Ты сама знаешь, то о чём мы говорили перед дракой… Короче, я не хотел казаться высокомерным или что-то такое. Позволь мне объясниться.

Амалзия скрестила руки на груди, колючий взгляд ощупывал Платона.

– Объясняйся, если считаешь нужным, – без эмоций сказала она.

– Я не смеялся над твоей позицией. Вы родились в этом мире, вы привыкли к нему, но я многие вещи вижу иначе. Я вырос там, где рабство немыслимо, и половину жизни боролся с нищетой, голодом и болезнями. Не потому что я такой морально чистый, просто мне казалось это правильным. И сейчас кажется.

Он взглянул на Амалзию, она всё еще смотрела исподлобья. Значит, нужны другие слова.

– Тут есть рабы, но есть разница между ними и Криксаром. Криксар хотел освободиться и пытался бежать, он был очевидно несчастен и явно выражал свои желания. В идеальном мире мы бы знали, что думают и чего хотят другие люди, а в абсолютно идеальном мы бы даже знали, как люди думали бы, справившись со своими заблюждениями. – Он перевёл дыхание. – Но мы не знаем, поэтому нам нужно опираться на то, чего человек просит, а ещё оценивать последствия. Если начать освобождать всех подряд, то скольких спасёшь? Десять человек? Двадцать? А остальным тем временем будет ещё хуже.

Кажется, слова подействовали, девушка чуть расслабилась, на лице скорее боль, чем злоба.

– К тому же есть последствия. Даже если освободишь всех рабов, то начнётся бойня. Рабы будут вешать ненавистных хозяев, те будут отбиваться изо всех сил. Все рухнет, начнутся грабежи и хаос, а в итоге сюда придут захватчики из другой страны и снова всех поработят. Это только сделает хуже, к таким ситуациям нужно подходить с умом.

Амалзия обошла его, уперлась кулаками в стол, склонившись над планом. Не перегнуть бы.

– Слушай, я тебе обещаю, что я приложу все усилия, чтобы изменить это. Но для начала нужно позаботиться о том, чтобы люди просто были живы, иначе будет уже неважно, свободны они или нет.

– Хочешь сказать, ты во всё это веришь? – её голос дрожал.

– Да. Абсолютно.

– Считай, что разногласия улажены, – она сглотнула, – но мне надо подумать над всем этим, хорошо?

– Без проблем, думай столько, сколько необходимо.

Она развернулась и резко вышла из комнаты. Платону показалось, что на щеках у неё блестели слёзы.

***

Платон плохо спал той ночью, но по крайней мере это избавило его от болезненного пробуждения. Честно говоря, за последний месяц он получил травм больше, чем за предыдущие десять лет, если не считать смерть, конечно. Утром он оделся в походную одежду, спрятал нож в рукаве, тщательно проверил все ремешки и завязки, чтобы ничего не болталось и не цеплялось. Двигаться можно было относительно свободно, если только не поднимать левую руку слишком высоко – тогда ребра снова начинали отчаянно пульсировать.

К полудню он уже был неподалеку от дома Садиатта, спрятавшись за одной из колон стоявшего рядом храма. Как он понял, основной религией тут был монотеизм, но при этом храмы скорее напоминали древнегреческие – монументальные колонны, мощные широкие здания, внутри которых можно было разместить целую толпу, но при это не особо защищенные – входов и выходов было едва ли не больше, чем стен. Более того, прихожане даже приносили жертвы, например, еду. Иного объяснения, зачем старушка с копной седых волос до пояса тащила за уши двух мертвых кроликов в храм, он не нашёл.

Когда он увидел Садиатта, выходящего из дома вместе с группой людей, включавшей двух охранников и около десяти слуг, спрятался вглубь храма, чтобы его не заметили.

– Вам нужна помощь?

Он дернулся, обернулся и увидел высокую длинноногую женщину в белых одеждах. Он сразу узнал её – это была жрица, присутствовавшая на приеме у Кира.

– У вас тесный город, – сказал он, – только не припоминаю, как вас зовут.

Жрица улыбнулась ему.

– Я не представлялась. Меня зовут Неция. Что привело вас в храм?

Платон нервно обернулся назад. Времени было мало, но и внимание привлекать не хотелось.

– Я шёл на встречу и подумал, что можно потратить немного времени, чтобы ознакомиться с тем, во что верят местные жители.

– Воистину божественный промысел! – воскликнула она. – Давайте я вам расскажу.

Жрица взяла его под руку и повела вглубь храма. Солнце частично проникало через открытые арки, остальная часть освещалась жаровнями. Платон увидел, как крупный жрец разделывает двух кроликов и бросает требуху в огонь, старушка же стояла рядом на коленях и молилась.

– Церковь Единства очень древняя, она существовала еще до Апокалипсиса, хотя, к сожалению, значительная часть текстов и обычаев были утеряны в те времена. Около восьмиста лет назад Иолай Клифевенский объединил несколько существовавших мелких сект в одну, а также записал и привел в порядок Книгу – основной текст Церкви. При нём были заложены основы, а его последователи продолжили дело объединения и на данный момент большинство жителей полиса остаются прихожанам церкви Единства.

У молодой женщины был очень мелодичный голос, почти гипнотизирующий. Хотя сама речь не сильно отличалась от рассказа какого-нибудь музейного экскурсовода, её не хотелось прерывать.

– Я слышал об экзаннитах, которые вроде как откололись от вас, и, как я понял, миектцы тоже верят во что-то иное.

– Миектцы, – она скривилась, – глупые язычники, поклоняющиеся соли, ветру и камню. Их невозможно переубедить. Туда регулярно отправляются миссионеры, но результата это никакого не приносит. Что касается экзаннитов, то их заблуждения не столь критичны. Фанатизм притягателен, но он не живёт долго, а умеренность может растягиваться на годы.

– А почему церковь называется церковью единства? – спросил Платон.

– Потому что своей целью она ставит единство, конечно. Причиной апокалипсиса была раздробленность, рассеянность людей по миру. Человек должен быть единым с богом, единым внутри себя и единым с другими. Это то, что завещал Первый мессия, но люди его не услышали. О том же говорил и Второй мессия и он уже нёс свое знание огнём и мечом. Тогда люди услышали его слова, но, увы, быстро забыли. Результатом стал конец мира, каким мы его знали.

– Единство – это единственная добродетель для вас?

– Конечно же нет, – она снова чарующе улыбнулась. – Церковь поощряет мужество, благоразумие, справедливость, умеренность и верность, а все они проистекают из единства. Помимо этого, конечно, есть множество дополнительных правил и ограничений, но вряд ли они вас интересует, не так ли?

– Вы… – Платон замялся, – не похожи на тех священников, с которыми я привык разговаривать.

Она наклонила голову набок, черты её лица казались особенно возвышенными в отсветах пламени жаровни.

– Это хорошо?

– Полагаю, что да. Они слишком много внимания уделяли своему богу и слишком мало тому, кто их слушает.

– Недопустимая ошибка, – ответила Неция. – Церковь должна помогать людям прийти к богу, а не только сидеть и возносить бесконечные молитвы. Мы едины с миром и с людьми.

Платон снова обернулся. На улице было всё еще светло, откуда-то доносились приглушенные детские голоса.

– Вам пора идти? – поинтересовалась жрица.

– Если честно, то да. Но у меня есть ещё два вопроса.

– Только два? – она снова улыбнулась. – Я отвечу на них, если смогу.

– Я слышал о некой секте, называемой Проклятыми, но я не могу понять, что это значит. Они что-то вроде изгоев и еретиков?

– Это сложный вопрос. – Неция вздохнула. – Проклятые одновременно часть церкви, но в то же время никто не будет рад их видеть. Они согласны с догматами церкви, но считают, что Бог зол, а мир – ужасное место. По каким-то причинам эта вера дает им особые способности, а сами они следуют строгому кодексу, которые обязывает их совершать добрые дела и помогать людям. Парадоксально, но они едва ли не самые добродетельные в этом мире, хотя глубина их заблуждения невероятна.

Платон задумался на минуту о том, что специфические силы у верующих одного направления и их отсутствие у всех остальных должны доказывать правильно этой веры, но потом отбросил эту мысль как слишком ненадежную.

– Такие идеи обычно не слишком привлекают людей.

– Это правда, – кивнула жрица. – Поэтому их терпят. К тому же они одни из немногих, кто способен бороться со слишком наглыми Знающими.

– Мой второй вопрос как раз касался их.

Она прикрыла глаза, потом полупрочла-полупропела:

– «И замысел Господа опутал весь мир, придавая ему форму, и был он совершенен, ибо каждая мысль в нём соответствовала каждой другой. И мир стал цельным и непорочным, ибо каждое событие влекло за собой единственное событие» – Она остановилась, закатила глаза, будто вспоминая что-то. – И ещё вот это: «И тогда пророк Иней сказал: "Каждый, кто нарушает замысел божий и подменяет его своей грезой, да будет изгнан из земель человеческих и заклеймен на веки вечные, а душа его будет искалечена и обречена на муки." И тогда люди встали и изгнали всех старцев, поработивших их, и стали свободны.»

– Вы говорите о том, что Знающие нарушили связь причин и следствий? – с удивлением спросил Платон.

Жрица снова улыбнулась и кивнула головой.

– Полагаю, теперь у вас есть стимул прийти сюда снова. А сейчас идите, я вижу как вы обеспокоены.

Платон на какой-то момент засомневался – хотелось остаться и разобраться в местной патристике, но решил, что к этому и правда можно будет вернуться позже, и быстрым шагом направился к выходу. Он вышел из храма, огляделся, потом нырнул в один из переулков, укрытых тенью и пылью.

Он приложил ухо к забору, прислушался – вроде бы ничего. Затем ухватился за край, подтянулся и оглядел задний двор. Дверь на месте, но закрыта, сад в своем обычном состоянии, но никого не видно. Дым из трубы не идёт, охранника не видно. Он напряг мышцы и перевалился через забор, едва сдержав стон – ребра снова резко запульсировали.

Мягко нырнул в ближайшие кусты и сел там наблюдать. Через пару минут показался охранник, медленно прохаживающийся по саду. Сразу было видно, что этот человек – не какой-то вахтер, на оголенных руках были видны шрамы, лицо выглядело так, будто им можно вытирать асфальт, а потом пойти показывать матушке, из-под лениво полуприкрытых век внимательно смотрели глаза, которые явно многое видели.

Платон решил, что теперь самое время. Вызвал меню и всё-таки потратил свободное очко на полумрак, но использовать пока не стал.