Текст книги "Гнозис. Чужестранец (СИ)"

Автор книги: Иван Элейский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7

– Всё хорошо?

Платон резко обернулся. Он только что закончил закреплять полог повозки, где в одном из мешков он спрятал человека, которого фактически говоря украл из поселения, подставляя всех в караване. Игорь повторил вопрос:

– Всё хорошо? – мужчина почесал щетину, которая, кажется, не удлинилась ни на миллиметр. – Ты какой-то дерганый.

– Просто не выспался, – улыбнулся Платон.

Игорь двусмысленно ухмыльнулся и хлопнул его по плечу. Не то, чего ожидаешь от такого человека, но это было к лучшему.

– Если хочешь, можешь подремать, до обеда я поведу.

Слишком подозрительно, удивительно мягкое поведение.

– Да не, я в норме. Не парься, – ответил Платон.

– Ну как знаешь. Мы минут через 10 выезжаем, так что далеко не уходи.

Кажется, никто не успел заметить ни пропажи раба, ни смерти того кочевника. Судьба повернулась к нему светлой стороной – как оказалось, кочевники встают довольно поздно. Судя по всему, что-то связанное с обменом веществ, якобы у них реакция не та и голова плохо соображает на холоде. Во всяком случае, так сказал тот молодой караванщик, который ходил с ними к пруду.

Тем не менее, проблема оставалась. Платон не сомневался в правильности своего решения – этот человек страдал и не был виновен в той степени, в которой его наказали, а убитый кочевник… ну, он свою судьбу выбрал сам. Простое решение, убить виновного, чтобы спасти невиновного. Пугало только то, как быстро он решился на это. Но куда важнее было, что у него не было никаких идей, что делать дальше. Прятать Криксара в повозке долго не получится – до Псайкры было не меньше 15 дней пути, ему нужна вода, ему нужно мочиться, ему нужно есть. Рано или поздно его заметят.

***

Платон проснулся от того, что повозка остановилась. В глаза ему ударил солнечный зайчик от ножа, который держал Игорь.

– В нашем фургоне кто-то есть. Сиди здесь.

Он спрыгнул с козел и начал медленно обходить повозку. Впереди идущие тоже остановились, сзади были слышны ругательства из-за неожиданной остановки. Платон, с трудом разлепив глаза, не сразу сообразил, что происходит. Дерьмо. В фургоне-то действительно кое-кто есть. Какого черта Криксар выдал себя так быстро?

Платон спрыгнул на землю и начал обходить фургон с противоположной от Игоря стороны.

– Стой, Игорь!

Но тот уже разрезал тесемки, удерживающие полог фургона, и крикнул внутрь:

– Вылезай оттуда! Быстро!

Черт подери. Раздался скрип, неловкие шаги. Игорь протянул руку и рывком вытянул из темноты Криксара, словно тряпичную куклу, прижал его к фургону, приставив к горлу нож. Лицо Игоря исказилось от гнева.

– Ты кто такой, сука?

Криксара затрясло, челюсть стучала так, что он не мог вымолвить ни слова. Платон подошёл ближе.

– Игорь, стой. Это я его посадил в повозку.

– Что ты сказал? – прорычал мужчина, разворачиваясь и отпуская бывшего раба. Острая кромка ножа оставила на горле Криксара тонкую царапину.

– Я сказал, что это я посадил его в повозку.

Игорь резко толкнул Платона так, что тот полетел в пыль.

– Какого хрена ты это сделал?

Некоторые караванщики, ехавшие позади, подошли ближе и с удивлением наблюдали эту сцену.

– Так было надо, Игорь, – спокойно сказал Платон, – успокойся уже.

Игорь надвигался на него с ножом, но остановился как только раздался хриплый окрик:

– Что тут происходит?

Амалзия стояла в нескольких метрах от них. Вид у неё был гневный. Она не была вооружена, но сейчас почему-то очень отчетливо вспомнился запах горящего мяса.

– Вы остановились, чтобы подраться?

Игорь сделал два шага вбок и вытолкнул вперед Криксара.

– Посмотри, кого с собой решил взять наш найдёныш! – В его голосе дрожал гнев. – Готов поспорить, это раб из Куары.

– Это правда? – Амалзия повернулась к Платону.

Тот поднялся на ноги, несмотря на то, что сейчас был едва ли не самый страшный момент после встречи с мантикорой. А может и более страшный, тогда он боролся за свою жизнь, а теперь ещё и за чужую.

– Да. Это правда. Я помог ему сбежать и посадил в этот фургон.

– Дерьмо, – прошептала одними губами Амалзия.

Люди в толпе молчали – никто не мог найти, что сказать в этой ситуации.

– Ты понимаешь, что ты наделал?

– Я освободил человека.

– Ты только что уничтожил любые шансы снова остановиться в Куаре для всех в этом караване. Это если за нами еще не гонятся толпа кочевников, которые жаждут перебить нас, а выживших угнать в такое же рабство.

Она сжала кулаки, воздух вокруг затрепетал от жара.

– И, поверь, нас уже никто спасать не станет.

– Я поступил правильно. Ни с одним человеком нельзя обращаться, как с животным, нельзя держать людей в клетках. – Платон повысил голос. – Если человек проходит мимо подобного, то его жизнь не стоит даже плевка.

Амалзия разжала кулаки. Жар спал. Она подняла на него тяжелый взгляд.

– Ты говоришь красиво, но ты не знаешь, что такое рабство. – Она протяжно выдохнула, успокаивая себя. – Мы вернемся, принесем извинения и отдадим этого человека обратно.

– Я бы не стал этого делать. Ведь мне пришлось убить одного из кочевников, – в толпе кто-то ахнул, – когда я освобождал Криксара.

– Ты сделал что? – удивление перекрыло гнев на лцие Амалзии.

– Я убил одного из кочевников и спрятал его труп в пустыне. Они вряд ли найдут его, но наверняка заметят пропажу одного из своих.

Внезапно раздался сухой каркающий смех. Платон с удивлением осознал, что это смеётся Игорь. Игорь смеялся под взорами двух десятков пар глаз, громко, аж содрогаясь и держась за живот.

– Тебя смешит эта ситуация? – холодно спросила Амалзия.

– Эхехехе, нет, – его речь прерывалась с трудом сдерживаемым хохотом, – я просто понял, что этот пацан, эхехехе, которого мы считали несчастным найдёнышем оказался со стержнем, достаточным, эхехехехе, чтобы провернуть эту афёру. И знаешь, что он сейчас скажет? – Игорь резко успокоился и последнюю фразу произнёс уже обычным голосом. – Что у нас есть два варианта!

Все уставились на Платона.

– Это правда. Вариант два. Вернуться и вымаливать прощение, в надежде, что не всех убьют, либо ехать, как ехали.

– Никакого выбора ты изначально и не собирался оставлять, да? – спросил Игорь.

Платон кивнул головой – чего уж теперь скрывать. Амалзия тяжело вздохнула.

– Тем не менее, это не всё. Мы не можем подбирать каждого, давать ему еду, воду и прочее. Есть желающие разделить свою долю с этим человеком?

Платон сделал шаг вперёд.

– Не ты, – Амалзия остановила его предостерегающим жестом, – ты и так живёшь здесь за чужой счёт. Кто-то еще?

– Вы же не бросите его в пустыне? – с негодованием в голосе спросил Платон.

– Бросим, если понадобится, – отрезала лидер их отряда. – А тебе стоит начать думать о последствиях своих действий.

Донёсся тихий голос со стороны Криксара:

– Если мне позволено будет сказать… – он съежился под взглядами направленными на него, – если мне будет позволено сказать, то мой отец – он богатый человек. Если довезёте меня до Псайкры, прошу вас, то отец заплатит, сколько потребуется, я обещаю!

Амалзия задумалась.

– Хорошо. Ты поедешь за мой счёт, но не дай бог тебе обмануть меня. – Она повернулась к Игорю и Платону. – А вас обоих я предупреждаю: это последний раз, когда я терплю подобные фокусы. В следующий раз я не стану разбираться и решу проблему более привычным путём.

Она окинула взглядом всех остальных, удостоверяясь, что все поняли, каким именно привычным путём она решит проблему.

– Выдвигаемся.

***

Серая трава, чахлый кустарник и опаленные солнцем бурые валуны постепенно оставались позади по мере того, как они преодолевали перешеек. Меньше, чем через 10 дней пути странники впервые ощутили солёный морской ветер. Еще через пару дней пейзаж стал становиться плодородней и приятней с каждой пройденной милей. Бурая земля сменилась почвой, жиденькой и бедной, но всё же почвой, на которой росла трава, секущая острыми листьями, тех, кто сходил с дороги, а вдоль дороги всё чаще появлялись деревья. Последние два дня перед прибытием в Псайкру, они ехали уже мимо полей, чередующихся с зелеными реденькими лесами.

Поля были довольно бедными, густое море пшеницы регулярно прерывалось проплешинами пустой земли. Босые люди копались в земле, иногда поворачивая головы, чтобы посмотреть на идущий караван. Большая часть из них жила в землянках или простеньких избушках, а работали чем попало – у кого-то в руках были даже каменные инструменты. Весь этот край отдавал бедностью даже на фоне пустыни: там яркие шатры и одежды казались еще ярче на фоне бесконечных бурых песков, а здесь на фоне зеленых лесов убожество проступало сильнее. Периодически на дороге они пропускали другие караваны, только начинающие свой путь на восток, свежие, бодрые и не такие пыльные. Люди в них с уважением кивали возвращающимся.

Псайкра оказалась большим городом – высокие каменные стены, за которыми расположился так называемый Старый город, и выросшие вокруг них ряды домишек, лавок, рынков, сараев и харчевен, называемые Новым городом, но куда чаще – Термитником.

Но самым главным было то, что Псайкра стояла у берега моря. Внутри Старого города был достаточно большой порт, а в бухте стояли корабли. По мнению Платона, таким кораблям тут было не место – это были полноценные парусники. Возможно, не очень большие, но по уровню это было на порядок круче всяких греческих трирем или викингских ладей. В целом мир удивлял своим уровнем прогресса: хороший нож стоил очень дорого, люди одевались скорее в духе древней Греции или Рима, броня ограничивалась щитами и очень примитивными панцирями, не говоря уже об оружии, никакого книгопечатания, никаких сложных устройств. Но периодически попадались вот такие странные выбросы: арбалеты у кочевников, парусники в бухте, сложная конструкция повозок. Разумных объяснений этому, увы, никто дать не мог.

Раны Платона зажили и затянулись, так что двигался он практически свободно. Более того, проиграв свои отсутствующие деньги в кости, он получил еще одно очко характеристик, которое вложил в трепет, решив, что он показал себя наиболее полезным. Он пытался потом повторить ситуацию еще раз, но сколько не проигрывал – это не вызывало ничего, кроме смеха новых товарищей, так что обмануть систему не удалось. За остаток путешествия не произошло почти ничего, кроме пары мелких происшествий, так что атмосфера в караване была довольно позитивной. Казалось, что даже Игорь стал относится к нему лучше после той истории со спасением беглого раба.

Криксар оказался столь же неприхотливым, сколь и нелюдимым. Платон даже применял Корреляцию на него, но та только подтвердила его худшие опасения – мужчина провёл в рабстве несколько лет и, хотя его волю до конца и не сломили, он был запуган, плохо спал, дергался, если кто-то рядом совершал резкие движения, и вечно спрашивал разрешения что-либо сказать.

Юфус с товарищами продолжали держаться особняком, не влезая ни в какие конфликты и не пытаясь ни с кем взаимодействовать больше необходимого.

С Амалзией же всё было не очень просто. Незадолго до прибытия в Псайкру у них с Платоном состоялся разговор. Амалзия вечером сказала ему:

– Знаешь, отчасти я жалею, что мы не бросили тебя в пустыне.

– Я понимаю, – ответил Платон, – я бы думал на твоем месте так же.

– Но отчасти я восхищаюсь твоей принципиальностью. Редкий человек будет так рисковать ради незнакомца. – На её лица появилась кривая улыбка. – Будь у нас больше таких людей, может, весь мир был бы счастливее.

Платон покрутил в руках травинку и задумчиво отбросил в сторону.

– Я не принципиальный. Так может казаться со стороны, но это не так. Для меня есть один принцип – больше счастья в мире лучше, чем меньше счастья. Человек, живущий дольше, лучше, чем человек живущий меньше. Сытость лучше голода, свобода лучше рабства. Иногда есть сложные случаи, в которых решить не так просто, но в целом это очень простая вещь.

– Звучит, как принципиальность. Всё еще.

– Нет, – твердо ответил Платон. – Принципиальность – это когда ты говоришь «я никогда не убью человека», «я никогда не украду» или «я буду поступать с другими так, как хотел бы, чтобы поступили со мной». Но это всё глупость.

Он опустил взгляд вниз. Амалзия слушала его с необычным вниманием.

– Если для того, чтобы люди в целом стали счастливее, нужно будет убить человека, я сделаю это. Если нужно будет красть, чтобы накормить умирающих, я буду красть. Если нужно будет пожертвовать одним, чтобы спасти пятерых, я пожертвую.

– Звучит фанатично.

– Может совсем немного.

– А что насчет тебя самого? Умрёшь за других?

– Если не будет иного выбора, то да. Я не уверен, что смогу, но я должен буду сделать это.

– А зачем, Платон? Какое тебе дело до людей вокруг? Подпитываешь чувство собственной значимости благородством? Или искренне веришь, что можешь что-то изменить?

Платон взглянул ей в глаза – она спрашивала абсолютно серьезно. Ответ действительно был важен – он это знал.

– Я знаю, что мне хорошо, когда другим людям хорошо, и мне плохо, когда другим людям плохо. Иногда это чувство ошибается, иногда не срабатывает, но в целом это так. Поэтому я просто стараюсь, не знаю, держать его в рамках разумного, отбрасывать искажения, видеть правду.

Амалзия положила голову на скрученное одеяло и уставилась на полог палатки, по её виду было сложно сказать, что она думает о его словах.

– В конце концов, мы добились так многого только благодаря тому, что работали вместе и помогали друг другу. Построили города, дороги, создали цивилизацию. А если каждый будет сам за себя, то чем всё это кончится?

Вместо ответа на свой собственный вопрос, он приоткрыл палатку и указал на пустыню, оставшуюся позади. Амалзия никак не отреагировала, даже не повернула головы.

– А ты сама? Чего ты хочешь? Ты ведь знаешь, что такое милосердие, ты спасла меня, согласилась оставить Криксара…

– Разница в том, Платон, – голос её звучал неожиданно густо и печально, – что в моем мире, всё уже кончилось. Давай спать.

Он некоторое время пытался разговорить её снова, но она сначала отвечала односложно, а потом вообще умолкла, притворяясь спящей.

И вот они въезжают в Псайкру.

Караван остановился на окраине Нового города – некоторые собирались направиться сразу в порт, остальные же направлялись на один из многочисленных постоялых дворов.

От каравана отделялись Юфус, четверо его земляков, Вол и юный Ари. С собой они забирали пять повозок – едва ли не половину каравана.

Хотя все были уставшими и явно считали минуты до возможности рухнуть в настоящую кровать, прощание вышло теплым. Все обнимались и хлопали друг друга по плечами, обещая обязательно встретиться еще. Даже обычно державшиеся особняком миектцы оттаяли. Юфус подошёл к Платону и протянул ему руку. Тот крепко пожал её в ответ.

– Я говорю, у нас были разногласия, но ты волевой человек. Может тебе повезло, может нет, но постарайся не потерять свой запас везения. – На лице Юфуса не промелькнуло ни тени улыбки. – В смутные времена такие как ты поднимаются наверх.

– И тебе удачи, Юфус. Свидимся ещё.

– Надеюсь, что нет, Платон.

Амалзия подошла к Волу, нервно стучавшему ногой, и уже не скрывающему нетерпения.

– Не передумал?

– Насчёт севера? Нет уж, спасибо, с меня хватит. – Старик тяжело вздохнул. – Я устал, Амалзия. Денег мне хватит, куплю домик где-нибудь в Клифевении, там сейчас тихо. Виноград буду выращивать. Сотней мин меньше, сотней больше – сути не поменяет.

– Ты ведь сколько в дороге? Лет сорок уже? Думаешь, сможешь осесть?

Вол уверенно кивнул.

– Смогу. Лучше так, чем однажды помереть в дороге.

– Ну, как знаешь, – она хотела было хлопнуть старика по плечу, но поймала его колючий взгляд, и опустила руку на полпути.

Глава 8

Через пару часов они уже были в таверне, плотно заставив повозками весь маленький внутренний двор. Сам постоялый двор располагался в Новом городе, между маленькой лавкой сапожника и разваливающимся двухэтажным домиком, в котором жили какие-то сомнительные люди.

В углу большого зала дремал старик, едва приоткрывший глаза, когда шумные путники заполнили весь большой зал. Хозяин, высокий мужчина с огромным брюхом и густыми черными кудрями, шумно подгонял слуг, на столы летели тарелки, а шумные голоса уже глотали разбавленное вино. Практически все попадали за стол, даже не переодеваясь, так и оставшись покрытыми дорожной пылью. Сам Платон только сейчас осознал, что у него за время путешествия отросли волосы и короткая бородка, руки и лицо покрылись бронзовым загаром, а сам он очень грязный, липкий и потный. Плюс, у него было четкое подозрение, что в волосах завелась кое-какая живность. В дороге всё это казалось мелочами, но теперь отчаянно хотелось помыться.

Амалзия тем временем разговаривала с хозяином.

– Мина в день! Гобрий! Ты решил меня разорить?

– Цены сильно выросли, пока вас не было, – зычный голос хозяина казался комичным, при том что сам он выглядел оправдывающимся.

– Да что ты говоришь? По три с лишним драхмы в день за человека? Да за эти деньги можно в хоромах жить!

– Ещё животных кормить и во дворе всё место заняли. Я ведь не так много прошу, Ами. Это нормальная цена, а у меня всегда безопасно и вино разбавляют не больше, чем надо.

Амалзия вытерла пот со лба.

– Ладно, ты прав. Мина так мина. Заплачу завтра, как получу кое-какие деньги.

– Завтра так завтра. – Мужчина грозно посмотрел на слугу, медленно тащившего чан с каким-то жидким супом, от чего тот резко зашевилился. – А ты сама, как, снова на север? Не боишься туда ехать?

– Снова на север, да. Отдохнем несколько дней и двинем. – Девушка улыбнулась. – А что касается страха – то чего мне бояться. Я там выросла, забыл?

– Ну не знаю, Ами, – протянул Гобрий, – говорят, что скоро война. Многие на север уже не хотят ходить, бояться. К городу стянули солдат, даже конники стоят здесь. Четыреста решили устроить Игры пораньше, но, честно говоря, они никого особо не отвлекают.

– Война с северянами? О ней болтают, сколько я себя помню!

– Сейчас всё иначе, – хозяин понизил голос, – ходят слухи, что Лорд-протектор хочет оставить после себя настоящую империю и торопится, потому что жить ему осталось недолго.

– Что ж ты сам тогда не уезжаешь отсюда. Думаешь, если северяне придут, то решат остановиться в твоей таверне?

Мужчина пожал плечами.

– У меня тут уже глубокие корни, так что справлюсь как-нибудь. А может они и не придут даже.

– Вот и не верь слухам лишний раз, Гобрий. – Амалзия отхлебнула из своего кубка. – А даже если и война, то железо ещё в цене поднимется, мне же лучше.

Платон наклонился к Лазу, который отчаянно работал ложкой.

– Мина – это много или мало?

– Эээууффф, – Лаз закашлялся, подавившись куском, – ну как сказать. Одна мина – это 60 драхм. Не та монета, чтобы разбрасываться ей, но и не слишком много.

Он вытер подбородок рукавом и прищурил один глаз.

– Поесть хорошо выйдет в одну драхму где-то, ночлег нормальный тоже. Лук где-то драхм 15 стоит, а вообще снарядиться в бой, если по солдатски, то мины четыре выйдет. По маслу там или пшенице не скажу, меняется в зависимости от сезона.

– А сколько стоит груз каравана?

Лаз закатил глаза, считая что-то в уме.

– Хрен его знает, Амалзию надо спросить. Талантов 25 или около того. Ну это если считать, сколько раньше было, сейчас-то поменьше стало намного. – Поймав взгляд Платона, он добавил, – талант – это 60 мин. Золотая монета, такие редко кто в руках держит.

Платон присвистнул. Выходило, что груза в караване на 150 тысяч драхм.

– Так это целую армию снарядить можно.

– Так кажется. Заплати тут, заплати там, откупись, купи повозку, доберись до места – не так много останется. Мы-то быстро, спасибо Волу, а другие месяцами плетутся по пустыне – не больно-то хорошо выходит.

– Большой же домик получится у Вола.

– А-а-а, ну да. Он там себе небось целую деревню выкупит, будет жить как король. Хотя, конечно, по сравнению со Знающими это все пыль.

Платон взглянул на Амалзию.

– В каком смысле?

Лаз увидел, куда он смотрит, и ответил:

– На неё не ориентируйся, она едва ли не изгой, на севере её убить готовы, а тут она для всех чужая. Те Знающие, которые сидят в полисах, ворочают сотнями талантов. Благо большинство из них старики, не знаю уж почему.

Лаз снова застучал ложкой, а Платон уже привычно начал обдумывать ситуацию, решив, что вопросы задать можно как минимум после того, как он найдёт ванну или что-то вроде того.

***

С ванной не срослось. Он даже не успел узнать насчёт воды – такая тяжесть навалилась, что он едва добрёл до кровати. Ночью снилось что-то очень запутанное и странное: небоскребы, люди в дорогих костюмах, передающие друг другу мешки с золотыми монетами, потом какие-то грязные дети, таскающие железяки в пункт сдачи металла, где огромный викинг рассчитывался с ними миниатюрными морскими минами.

Проснулся он уже засветло. Спустился вниз – никого за столами не было, отыскал слугу и попросил воды и какую-нибудь бадью. Тот хмыкнул, но через десять минут притащил на задний двор пару ведер, а бадьи по его словам нигде не нашлось.

Платон стянул с себя жесткую от пота и пыли одежду и вылил ведро на голову. Холодом обожгло кожу, будто с неё содрали защитный слой. В каком-то смысле так и было. Второе ведро он использовал, чтобы более или менее тщательно отмыть голову и волосы. Правда, одежду-то всё равно пришлось натянуть старую, но чувствовал он себя всё же гораздо лучше.

Побриться бы ещё, но на такую роскошь он даже не надеялся. Он ещё вчера обратил – столовые приборы все деревянные, ножи – в лучшем случае бронза, а то и вообще непонять что. Никаких металлических блюд, кастрюли мятые, как будто им лет по 50, разве что от времени не протерлись. С металлом в мире было действительно туго, так что ничего удивительного, что железо тут стоило целое состояние. Вряд ли тут легко удастся найти бритву.

Когда он зашёл внутрь, за столом сидели Криксар с Игорем.

– Серьезно, ни дома, ни жены? – с сомнением спросил Криксар.

– Не-а, так и странствую, – ответил Игорь, – это всё только кажется обязательным, но с годами привыкаешь. Так проще – ничего за собой не тащить. Ничего и не потеряешь.

Криксар задумчиво потянул себя за ухо, было заметно, что он не согласен, но показывать этого не хочет.

– И не хотелось ничего иного?

Платон присел рядом с ними за стол. Игорь ухмыльнулся, увидев мокрые волосы, но ответил на вопрос.

– Хотелось, конечно. Только ты пойми, я же ведь только убивать да прятаться умею. И то даже для этих дел я уже старею – неповоротлив стал, медлителен. – Платону видел его в деле и был совершенно уверен, что у Игоря нет никаких проблем с неповоротливостью и медлительностью. Но зачем он врёт? – Думаешь, с такой работой я бы смог где-то спокойно жить?

– Не знаю, не знаю. Я после этого путешествия за пределы города ни ногой, хватит с меня приключений. Спокойная жизнь – вот что мне нужно.

Криксар неожиданно погрустнел.

– Хотя, если честно, я вам завидую. Я уезжал, хотел добиться славы, а в итоге что? – он разочарованно махнул рукой. – Вот ты, Платон, почему ты покинул родной дом?

– Да у меня не то чтоб выбор был.

– Но почему тогда не пытаешься вернуться?

– Не думаю, что это возможно, если честно, – Платон замялся, – меня очень далеко от дома занесло.

– Ты точно не северянин, но и не из полисов, иначе ты бы наверняка бывал в Псайкре. Хотя может ты из Грано? Откуда ты?

Что можно ответить на такой вопрос, если не можешь сказать правду, но любая ложь будет неправдоподобной?

– Извини, Криксар, не очень хочу об этом говорить. – Платон слабо улыбнулся. – Болезненные воспоминания.

Криксар тяжело вздохнул.

– А у кого из нас их нет.

Зал постепенно заполнялся людьми, слуги начали выносить завтрак, а путники были куда более спокойны – многих мучало похмелье. Амалзия появилась едва ли не позже всех, оглядела зал и сразу забрала Криксара поговорить о долгах.

– Тебе стоит придумать легенду, – негромко сказал Игорь, – иначе умные люди быстро догадаются о твоем прошлом.

– Да, только как, если я толком ничего не знаю. На Севере все сразу поймут, что я не с Севера, а тут все сразу понимают, что я не местный.

– Я долгое время говорил, что потерял память, но это тоже подозрительный вариант. – Игорь задумался. – В горах есть рудники, туда ссылают преступников. И с севера и с юга. Можешь сказаться беглецом.

– Нет уж, спасибо, прошлое каторжника мне не к лицу.

– И то верно. Южнее пустынь тоже не вариант – слишком светлокож.

– Тут, что весь мир состоит из полуострова с полисами и непонятного Севера?

– Двух полуостровов. Зубцы – Клык и Резец. – Поправил Игорь. – Вообще нет, толком тут ничего нет, только горы. Через море далеко никто не плавает – слишком жестокие штормы и волны, к тому же ветра тут дуют почти всегда к земле, как бы абсурдно это ни звучало.

Платон обернулся, проверил не подслушивает ли кто, но все были заняты своей едой. Лаз вообще практически сполз под стол, демонстрируя картину «жестокое похмелье сразило воина».

– Хотя, знаешь, на старых картах чуть севернее пустынь и восточнее Ситии, – так называется нынешняя империя северян, – есть остров. Довольно большой. Регулярно возникают слухи, что оттуда приплывают люди, высаживаются на побережье, сражаются с кочевниками. Какой-то ушлый торговец даже утверждал, что плавал туда, что сомнительно – северное море ещё опасней южного.

– Думаешь, я смогу сойти за человека оттуда?

– Никто же не знает, как они выглядят.

– А что насчет деталей? Если начнут расспрашивать?

– Придумай какую-нибудь брехню. Сам ведь говорил, чем откровеннее чушь, тем скорее в неё поверят.

Платон задумался. План звучал неплохо. Такая легенда, конечно, привлечет много внимания, но зато проверить её никто не сможет, а звучит она абсолютно естественно. Героический мореплаватель, пытавшийся преодолеть безумную стихию, оказался единственным выжившим в кораблекрушении. Бум! Он едва не погиб, частично потерял память, но верит, что сможет найти себя в новом мире. Бум! Его спасли героические караванщики, а он спас их. Бум!

От безудержных фантазий его отвлекла другая мысль.

– Игорь, – спросил Платон, – а ты сам, что говоришь о своем прошлом?

– А я не даю меня спрашивать, – ухмыльнулся мужчина.

***

У ворот Старого города их встретили мускулистые люди с тяжелыми щитами, стоявшие так, словно с них должны были лепить статуи. Не стражники – солдаты. Ворота были открыты, хотя Платон сам видел, что совсем уж сомнительных личностей отгоняют, не позволяя им войти внутрь. Впрочем, им никто препятствовать не стал.

– Нам до площади, потом направо, – сказал Криксар. – А город ведь сильно вырос за это время.

Старый город выглядел намного приличней Нового. Отделенный высокой белой стеной, он состоял из широких улиц, мраморных колонн и изящных башенок. Всё говорило о том, что это место процветало. Люди здесь выглядели иначе – в волосы вплетены цветные ленты, длинные цветные гиматии были украшены вышивкой, даже складки на одежде казались тщательно выверенными.

– Это гораздо больше похоже на цивилизацию, – заметил Платон.

– Псайкра всегда процветала, будучи торговым городом, – сказала Амалзия, повернувшись к ним, и продолжая идти спиной вперёд, – но последние 10 лет были совсем сытыми благодаря торговле с северянами.

Площадь была большой, такой, что может спокойно вместить несколько сотен человек, не превращая их в толпу. Её окружали роскошные дома, перед которыми стояли статуи, изображавшие красивых мужчин с различным оружием. Но ещё интересней было то, что посреди площади сейчас боролись двое мужчин, одетых в одни набедренные повязки. Намасленные тела блестели на солнце, канаты мускулов бугрились под кожей, несколько других борцов подбадривали соревнующихся.

– Что происходит? – спросила Амалзия у одного из борцов.

Не прекращая наблюдать за схваткой, он ответил со снисходительной улыбкой:

– Марк Щуплый решил проучить северянина, но, кажется, бахвальства у него больше, чем силы.

Только сейчас Платон обратил внимание, что один из борющихся явно отличался от окружающих: более светлая кожа, короткий ёжик соломенных волос.

– И в честь чего он решил устроить это на площади? – спросила Амалзия.

Борец бросил на них взгляд, хмыкнул и сказал:

– Так ведь игры же. Столько атлетов – кровь бурлит!

– Разве игры должны быть не осенью?

– В этом году пораньше, – пожал плечами борец.

Северянин издал протяжный рык и повалил на спину своего противника. Зрители издали разочарованный стон, а северянин продержал противника прижатым к земле секунд пять, затем встал и протянул ему руку. Тот встал на ноги, игнорируя помощь, злобно сплюнул на землю и отошёл в сторону. Северянин удивленно покачал головой, провожая своего оппонента взглядом. Зрители начали расходиться.

– Пойдёмте уже, а, – Криксару не терпелось вернуться домой.

– Минуту, – сказала Амалзия и обратилась к борцу. – Атлет! Как тебя зовут?

– Горогар, мисс. – Он слегка неуклюже поклонился. – Но друзья зовут меня Гор, так что…

– Что тебя занесло сюда?

– Игры, миледи! – после каждой фразы его лицо расцветало широкими улыбками, – Хочу соревноваться с лучшими из лучших.

– Тогда тебе стоило ехать в Кливефению.

– Туда я тоже доберусь. И не могу отметить, что приятно слышать родную речь!

Платон взглянул на Криксара – тот не слушал разговор и смотрел только на холм, возывшавшийся справа от площади. Ему казалось, что Амалзия и Горогар говорили на том же языке, что и все остальные. А что если?

– Как там на Севере? – спокойно поинтересовался Платон.

Амалзия удивленно уставилась на него.

– Ты знаешь северное наречие?

Он невозмутимо кивнул.

– Какой же прекрасный сегодня день! – Атлет громко расхохотался, чем напугал проходившую мимо старушку в длинном хитоне. – Друг, на севере всё как всегда – лорды грызутся друг с другом, купцы грызутся с лордами, Знающие грызутся и с теми, и с другими, а над всей этой кучей холодного дерьма возвышается его высокоблагородие Сурт! – На этот раз улыбка была чуть более грустной. – Впрочем, разгребать это приходится обычным людям, так что им нынче не сладко.

Амалзия поймала нервничающий взгляд Криксара.

– Гор, нам нужно идти…

Он прервал её на полуслове.

– Конечно, друзья! В этом городе всегда есть дела! Заходите послезавтра посмотреть на мои выступления, да и если захотите поболтать с земляком, то можете найти меня в Нижнем городе, в местечке «Гарцующий пони». Я там живу.

Они распрощались с северянином и двинулись к холму. По пути Платон несколько раз замечал людей, одетых значительно беднее остальных. Они в основном таскали тяжести или что-нибудь чистили.

– Криксар, это, что, рабы?

– Где? – Криксар заоозирался по сторонам с обеспокоенным видом, но, увидев одного из носящих грузы, успокоился. – А, да, рабы.