Текст книги "Гнозис. Чужестранец (СИ)"

Автор книги: Иван Элейский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Это звучит как угроза, – сказал Платон.

– Нет, прошу вас, – ответил Кир. – Я просто объясняю, почему говорю без страха, но если вы не будете делать чего-то враждебного по отношению ко мне, то я клянусь честью, что никто не причинит вам вреда.

– Тогда остался самый важный вопрос. – Платон взглянул в светлые решительные глаза. – Зачем нам помогать вам осуществить военный переворот и установить тут диктатуру?

Кир удовлетворенно кивнул. Он вообще не реагировал ни на какие попытки его спровоцировать, ничему не удивлялся и был спокоен. Если это игра, то он явно выигрывает.

– Я рад, что вы спросили. Как думаете, на чём зарабатывает большая часть этих торговцев?

– Север. Сталь и шерсть, – ответила Амалзия.

В её глазах проскользнуло внезапное понимание, а вот Платон еще не уловил, к чему ведет Хранитель.

– Как думаете, сколько из них начинает считать северян надежными партнерами, а не противниками? Сколько из них хранит сбережения в кольцах? Сколько из них готовы сотрудничать с нашим врагом и открыть ему ворота, лишь бы им позволили сохранить текущее положение?

– На моей родине, – ответил Платон, – подобные речи говорят диктаторы и тираны, чтобы убедить всех, что без них нельзя обойтись. И намерения их обычно ничуть не лучше, чем у торговцев.

– Угроза, о которой он говорит, реальна, – внезапно произнесла Амалзия, – армия северян – это отлично снаряженная толпа людей, закаленных в долгих междоусобных войнах, поддерживаемая группами Знающих, которые к тому же фанатично преданы Лорду-протектору.

Она сглотнула.

– Я видела всё это, ты знаешь. Я не сомневаюсь, что рано или поздно они нападут – никто не строит такую армию, чтобы сидеть на месте.

Кир кивнул.

– Амалзия права. Более того, у меня есть несколько шпионов на Севере, которые говорят, что в последние полгода там начались активные действия. Недостаточно лояльных лордов, старую аристократию, желающую сидеть в своих замках до второго апокалипсиса, лишают земель и титулов. Стали закупают всё больше, а оружия продают всё меньше. Взрослых мужчин забирают в рекруты, наплевав на подступающий сбор урожая. В лучшем случае, они выступят весной. В худшем – они двинутся через степи зимой.

– И что, они действительно так ужасны? – Платон попытался сказать это с иронией, но никто из присутствующих не улыбнулся. Ему ответила Мира.

– Да, Платон. Они ужасны. Они забирают земли у тех, кто возделывал их целыми поколениями, и отдают проходимцам, а бывших владельцев отправляют на периферию, где нет ничего кроме диких зверей и бедной почвы. Они берут маленьких детей и отправляют их в кузни и на рудники. Они вырубают вековые леса. Они жестоко убивают всех несогласных с текущим порядком, чтобы показать пример остальным.

Платону показалось, что при этих словах она смотрела на Амалзию.

– В их мире наверху оказываются сильные, хитрые и озлобленные, а все добродетели не стоят ни гроша. Сомневаешься в моих словах – спроси у тех, кто бежит с Севера сюда, в Новом городе их немало. Если они победят, то падёт Псайкра. Падёт Псайкра – падёт и вся западная цивилизация.

– Без потока стали из пустынь, поражение остальных полисов будет только вопросом времени, – добавил Кир.

– А как же ваши Знающие, разве они не смогут защитить город?

– Знающие забыли о своем долге, – вздохнул Кир. – Само это слово стало звучать позорно в последние годы. Половина из них едва ли способна сражаться, а вторая половина больше обеспокоена сохранением своих привилегий. Но проблема даже не в этом. Без надежной армии враги войдут в город до того, как Знающие успеют собраться с силами, и просто перережут их, а никто из них не хочет тратиться на армию, опасаясь, что это излишне усилит меня.

Платон задумался. У него не было очков корреляции, трепет использовать он опасался после того как чуть не утонул. Попробуем связность, в конце концов, она спасла ему жизнь.

«То, что говорят эти люди может оказаться обманом, но единственный надежный шанс проверить это – влезть в местную политику. Если мы всё ещё хотим помочь людям, то это шанс сделать так, чтобы меньше людей умерло. Либо разоблачить начинающего диктатора, если он врёт. Даже если тебе плевать на всё это, то это хороший шанс на тихую и мирную жизнь. Впрочем, ты сам уже принял решение и мой совет – пустая формальность. Но будь осторожен – Кир играет с нами в ту же игру, с которую ты играл с кочевниками, только на гораздо более высоком уровне.»

– В чём состоит план? – спросил Платон.

Глава 11

План оказался достаточно прост и изящен. Садиатт – толстый торговец, смеющийся над собственными шутками – очень сильно был связан с северянами, к тому же обладал большим влиянием в совете Четырехсот. Он был идеальной мишенью: почти наверняка ему есть что скрывать, а возможность надавить на него даст значительное преимущество при принятии решений.

Его слабостью был спорт – он был одним из ключевых спонсоров Игр, к тому же был склонен к ставкам. Собственно, это и было основной причиной, почему он присутствовал на этом вечере – устроить Игры предложил Кир, чему Платон изрядно удивился, а Садиатт его поддержал. В остальном же он был упертым и опасным политическим противником, к тому же державшим собственную стражу из лаколийских наемников.

Кир предложил сначала принять приглашение на обед и пообщаться с торговцем, а позже воспользоваться Играми, отвлекающими внимание Садиатта, и влезть в его дела. Откровенно говоря, это было очень размытым планом, но иного варианта не было – Садиатт не подпускал никого достаточно близко, чтобы можно было собрать более подробную информацию заранее.

Они обсуждали возможные варианты еще пару часов, горячо споря о деталях. В конечном итоге, обе стороны остались более или менее удовлетворены.

Они с Амалзией брели по ночному городу, возвращаясь в свой постоялый двор. Шкатулку Платон нёс подмышкой. В Старом городе было тихо, на улицах только изредка появлялись патрули, которые вежливо кивали им, проходя мимо.

– Почему ты согласилась на его предложение? – спросил Платон.

– Да я не то чтобы согласилась, скорее промолчала, – пожала плечами Амалзия.

– То есть ты не будешь участвовать?

– Буду. Мне не очень нравится идея влезать в политику, но то, что он предлагает – это… – она вздрогнула, – очень много. Гражданство – это уникально, пойми. Разница между жизнью гражданина и негражданина столь же велика, как между Старым и Новым городами.

– Ты веришь, что он сдержит обещание?

Она задумалась.

– Да. Думаю, ему можно доверять. Он больше солдат, чем политик, а солдаты в Псайкре всегда верили в честь и подобные штуки. А ты что думаешь?

– Не знаю, я сомневаюсь. Слишком много совпадений: Игры выпали именно на это время, весь этот вечер так удачно срежиссирован, а сам Кир как будто предугадывает твои мысли и говорит именно те слова, которые будут значимы. Плюс эта Мира, – его передернуло, – у меня от неё мороз по коже.

– Тогда зачем согласился?

– Как ни странно, единственный способ убедиться в его нечестности – это принять предложение. Если он честен, мы спасем много жизней и приобретем полезного союзника. Если нет, то мы опять же сможем сохранить город свободным, что тоже неплохо. А его конкуренты могут захотеть вознаградить нас.

– Или убить.

– Будем решать проблемы по мере их поступления, ладно?

Они миновали ворота и вошли в Новый город. Тут было шумно – из некоторых трактиров доносились пьяные песни, где-то громко выла собака, задержавшийся допоздна торговец спорил с клиентом. И, конечно, никаких патрулей тут не было.

– Тебя не волнует возможность помочь людям, только деньги? – спросил Платон.

– Не особо. Ну, то есть, это было бы неплохо, но вряд ли один человек, даже очень талантливый и честный, может остановить этот водоворот угасания. Да и своя рубашка ближе к телу, такой уж мир.

Платон не смог сдержать печальный смешок. Амалзия неожиданно гневно схватила его за плечо и развернула к себе.

– Смеёшься? Думаешь, ты образец моральный чистоты? Освободитель рабов и спаситель обездоленных, третий мессия, двенадцатый пророк? – в её голосе звенела злость. – Видел рабов на этих улицах? Чем они хуже Криксара? Удобно прикрываться спасением людей и народов, чтобы пожинать всеобщую любовь и подталкивать людей к выгодным тебе решениям?

Она отпустила Платона, сплюнула на землю и пошла дальше, не оборачиваясь.

– Амалзия, подожди. – Он попытался нагнать её. – Да погоди, я не хотел ничего такого.

Она не останавливалась. Когда он догнал её и положил руку на плечо, она резко скинула её и развернулась. В её глазах отражались отсветы пламени ближайшего факела, прикрепленного к стене.

Амалзия не успела ничего сказать – из ближайшего переулка раздался гнусавый голос.

– Добрые господа, помогите монеткой бедному человеку.

– Отвянь, – бросила Знающая, не прерывая зрительного контакта с Платоном.

– Зачем же грубо так! – воскликнул обладатель голоса.

Периферическим зрением Платон увидел, что из темноты выходят двое – крупные ребята в просторных хламидах. В руках блестела бронза.

Платон едва заметно качнул головой в их сторону. Амалзия хрустнула челюстью, потом резко развернулась к грабителям.

– Пошли к черту отсюда.

Двое переглянулись.

– Ты кажется забыла, что уже не в верхнем городе.

Платон ощутил волну жара. Нехорошо – здания построены так тесно, что пожар хрен потушишь потом.

– Нам нельзя привлекать внимания, – негромко сказал он.

Жар спал. Амалзия опустила руки, но так и продолжала стоять лицом к двум разбойникам.

– Уже привлекли, – ещё один голос раздался сзади.

Платон обернулся – к ним вышёл еще один мужчина, здоровенный детина, грудная клетка едва ли не с бочку размером, руки как стволы деревьев – настоящий великан.

– Эй, ты кто такой? – выкрикнул гнусавый грабитель. – Это наша добыча, вали отсюда!

– Теперь моя.

Он протянул руку вперед.

– Эй, малец, отдай мне ларец и можете валить спокойно. А с этими двумя я уже сам потолкую.

Платон не сдвинулся с места. Он уже вызвал меню и выбрал волю к мощи. Мельком заметил, что все очки восстановились и появилось ещё одно свободное.

Гнусавый начал:

– Хочешь перо словить? Мы первые их взяли…

Но его голос потонул в раскатах, раздавшихся у Платона в голове.

«Мерзость. Отбросы, которых надо топтать НОГАМИ! Тебе не стоило их даже слушать. Трое ублюдков даже друг с другом грызутся, неспособные понять очевидного: сегодня ты станешь карающей дланью. Твоя подружка – настоящая ледышка, она справится, а ты завалишь этого здоровенного урода. Так мы покажем всем, чего стоим.»

«Как?»

«Взгляни на него – его ни разу толком не били. Сделай ему больно и он разревется, как безвольная девчонка. Будь неожиданным и резким. Он ударит справа – уйди влево. Схвати его руку, сломай кости до хруста, выдави глаза, раздроби пальцы, рви мясо. Колени, горло, яйца – раздави его.»

– Э, малец, да ты никак обделался? – здоровяк говорил даже ласково. – Давай ларец.

– Пошёл ты, – сквозь зубы произнес Платон.

Дыхание участилось, где-то за спиной вспыхнуло пламя, осветившее шрамы и злобную гримасу на лице здоровяка. Он рванулся к Платону, занося руку для удара справа. Платон бросил шкатулку вниз и рванулся влево, кулак пролетел мимо него, а он оказался сбоку от бойца и ударил его по ребрам. Слишком слабо, тот уже поворачивался, занося руку для нового удара.

От ребер растеклась звенящая волна боли по телу, Платон отскочил назад, уходя от следующего удара. Лицо грабителя стало серьезным, глаза блестели в темноте. Он бросился вперед, Платон снова ушёл в сторону, затем пнул его по голени. Удар прошёл по касательной, громила только зарычал и бросился вперёд, разводя руки в стороны. Платон попытался уклониться, поднырнув под руку, но великан как-то вывернулся и толкнул его плечом.

Он терял равновесие. Дыхание участилось, боль пульсировала. Периферическим зрением он заметил два мечущихся неподалеку огонька. Громила не стал его бить, только схватил и сжал. Ребра захрустели, повторно посылая мозгу импульсы боли. Платон попытался пнуть противника, но тот был как скала. В глазах начало темнеть.

Разорвать. Уничтожить. Унизить. Эхо зазвучало где-то в уходящем сознании. Не вполне осознавая, что делает, он махнул головой и ударил ей во что-то твердое. Хруст, стон. Ещё один удар. Хватка словно бы чуть ослабла.

Воздух вернулся в легкие. Что-то липкое стекает по лбу. Пот и кровь. Его голову что-то пытается оттолкнуть. Бить не получится. Значит, рвать. Он впился с зубами во что-то плотное и начал трепать это, словно собака. Гадкий вкус во рту, словно земля вперемешку с мясными помоями.

Грабитель закричал и разжал хватку. По лицу из разбитого носа стекала кровь, правую сторону головы заливала кровь. Платон сплюнул на земле откушенное ухо. Кружилась голова, хотелось блевать, но драка была ещё не окончена.

Он обрушил град ударов на здоровяка, на этот раз тот только пытался, закрыться руками, лицо его было перекошено от боли. Платон бил по любым незащищенным местам, пока противник не упал на колени. Платон хотел схватить его за волосы и ударить в лицо коленом, но неожиданно зашатался. Боль снова вернулась вместе с головокружением. Он сделал пару шагов назад, а здоровяк не пытался встать, только тяжело дышал и опирался рукой на брусчатку.

Огни потухли. Один из разбойников лежал на земле и выл, от него поднимался дымок, второй с удивлением смотрел на свои руки, покрытые волдырями. Амалзия тяжело дышала, на оранжевой ткани расплылось темное пятно. Она подобрала шкатулку, подошла к Платону, положила руку ему на лопатку. Он отвёл взгляд от побежденного противника, взглянул на девушку. Нахмурился, увидев пятно, но заметив, что она слегка безумно улыбается, засмеялся, тут же захлебнувшись кашлем.

Они оперлись друг на друга так, что не было до конца ясно, кто кому помогает идти, и медленно двинулись к своей гостинице.

Интерлюдия А. Возница

Вол ненавидел караван. Тупая сука Амалзия, упертый скупердяй Ящер, насмешливый мудила Игорь, «посмотрите какой я аристократ» Юфус со своими традициями. Каждый вечно считал его кем-то вроде осла, которому можно командовать, когда ехать, когда стоять, когда жрать, а когда можно остановиться отлить.

Он дернулся от острой боли в ноге. Чертова подагра. Если б он только знал, что она обострится, лучше бы остался сдохнуть в пустыне. Вышел бы из гребаного фургона навстречу кочевникам, так что ублюдки из каравана ещё восхваляли бы его смелости.

Нет, конечно, он этого не сделал бы. Кишка тонка. Когда всю жизнь куда-то несёшься на полной скорости, начинаешь понимать, что на самом деле несёшься от чего-то. Только вот это что-то всё равно тебя нагоняет.

– Старик. Я говорю, мы заключили сделку с одним из капитанов. – Юфус смотрел на Вола, не моргая. – Наш уговор в силе?

– Да, в силе. Отдаю одну свою часть вам, а вы уже делите её как захотите. – Вол отчаянно потел, седые волосы прилипли к черепу и ужасно чесался подбородок, скрытый густой бородой. – Что там, скоро отплываем?

– Утром. Капитану нужно закончить здесь дела. – Ни одной эмоции на лице миексткого ублюдка. – Но корабль хороший. Дойдем быстро.

Вот тупой урод. Утром? И что, ему торчать в этой помойке до утра? Наслаждаться вонью немытых тел и блевотным соленым воздухом?

– Ладно, утром так утром. Пойду прогуляюсь тогда, – ответил Вол.

– Ага. Не опоздай.

Вол похромал в сторону Старого города. Юфус задумичво проводил его взглядом.

В Старом городе дышалось чуть свободней. Это уже похоже на жизнь, которую Вол заслуживал. Боже, сколько он трудился, сколько старался. И что получил за всё это? Мозоли на заднице, пыль, въевшуюся в кожу, да боль, скручивающую ногу, как только он оказывался чуть севернее пустыни.

Вол остановился, переводя дыхание. Парочка разодетых женщин, пройдя мимо него захихикали. Сколько он себя помнил, так всегда было. Люди говорили не с ним, стакан с выпивкой проносили мимо, его всегда ненавязчиво обделяли. Над ним смеялись и тихо ненавидели. Сначала потому что он был слишком тощим и долговязым. Они называли его Вол в насмешку. «Посмотрите, какие у него широкие плечи, какая у него силища.» Потом они смеялись над осторожностью. «Обходить оазис? Что, испугался мантикор, Вол?» Его считали бездомной собакой, привязавшейся к каравану.

Но он учился. Он тратил деньги на учителей. Изучал буквы, изучал конструкции телег, изучал карты, изучал монструозных верблюков. Он знал о движении всё, знал как крутится колесо, как оно сцепляется с грунтом, сколько силы нужно приложить, чтобы остановить повозку, а сколько – чтобы сдвинуть её с места. Он мог представить это даже если пьяным валялся в канаве.

И в какой-то момент он понял, что может менять эти вещи. Может заставить повозку ехать быстрее, может сделать так, чтобы дюны казались ровной дорогой. Он смог! Хватило воли стать Знающим.

Вол взглянул на площадь – там атлеты картинно упражнялись, наслаждаясь вниманием окружающих. А он всю свою молодость потратил на обучение и дорогу. Да и не было у него молодости, будто бы сразу из детства в старость вскочил. Черт, как же болит колено.

Хороший солевой компресс – вот, что ему нужно. Хотя бы пару часов облегчения.

Он стал Знающим, но ничего не изменилось. Ему стали больше платить, только куда эти деньги тратить, если ты уже старик без семьи и будущего? Самое обидное, что теперь его не любили именно за его силу, за то, что он мог больше, чем другие, за то, что они не могли без него обойтись.

А хуже всего, когда появился этот упырь из другого мира. Поболтал с тем, поболтал с этим, помахал мечом немного – и все уже готовы ему задницу целовать. Небось ещё и трахает рыжую девку.

Эх, был бы он лет на двадцать моложе, он бы показал этой сучке, как нужно добывать огонь. Тьфу. А она еще глумилась над ним, типа не хочет ли он на север съездить с ними!

Вол встал перед воротами красивого дома, окруженного высоким забором. Вытер рукавом пот со лба, постарался выглядеть настолько прилично, насколько мог. Постучал, подождал, постучал снова. Почему эти чертовы рабы вечно такие нерасторопные! Стоял бы здесь какой-нибудь оратор или аристократ, так ворота были бы открыты ещё до его прихода.

Наконец, ворота открылись и появилось равнодушное лицо слуги со следами от оспы.

– Что надо? – лениво спросил раб.

– Меня зовут Вол. Мне нужно поговорить с твоим хозяином.

– Господин Садиатт сейчас никого не принимает, – едва шевеля губами ответил слуга.

– Мы с ним давние партнеры, а то, что я ему скажу, он захочет услышать, уж поверь.

– Господин не ждёт никаких посетителей, – слуга разве что не зевал между словами.

Вол ухватил за створку ворот, опираясь на здоровую ногу, а второй рукой схватил слугу за грудки. Тот оказался на удивлением тощим и слабо задергался, пытаясь оттолкнуть Вола.

– Слышишь ты, паршивое отродье, – зашипел Знающий, – беги и донеси своему господину, что пришёл его старый друг Вол, а не то я тебе кишки через рот вытащу. Ты понял меня?

Слуга послушно закивал. Как только Вол его отпустил, слуга убежал в дом, а Вол неспешно зашёл во двор, остановившись буквально в трёх шагах от ворот. Аккуратные клумбы, подстриженные деревца, дом в Клифевенском стиле, статуи львов у входа. Красиво, что не говори, разве что фонтанчика не хватает.

Садиатт, черт его подери, разбогател на торговле с северянами. И угадайте, кто водил его первые караваны? А теперь где Садиатт, а где Вол. Старик горестно покачал головой.

– Эй, Вол! Какими судьбами? – на пороге появился лоснящийся Садиатт в расшитом хитоне. С их прошлой встречи он разжирел ещё сильнее.

– Да вот, уезжаю на запад. Хотел переговорить с тобой напоследок.

Садиатт мерзко засмеялся. Лучше бы воды предложил.

– Пойдем, дружище, покажу тебе свои скромные владения.

Садиатт начал водить его по саду и рассказывать, где у него что, какого мастера за сколько мин он нанимал и какие дорогие материалы на это ушли. Вол обливался потом, каждый шаг уже давался с огромным трудом – нога будто решила преодолеть все возможные границы боли.

– Ну а вот тут хочу фонтан поставить, слышал про такое? Модное изобретение, в Клифевении сейчас такие у всех стоят.

– Слышал, слышал. Давай присядем, разговор есть.

– Деловой, надеюсь! – Садиатт снова мерзко хохотнул.

Они устроились в небольшой беседке, на столбах которой были вырезаны львы, в креслах, сплетенных из тростника. Избыточная роскошь, сколько раз Садиатт вообще в этой беседке сидел с тех пор, как её построили?

Слуга почти сразу принёс кувшин с лимонной водой. Садиатт пил мелкими глотками, а Вол почти сразу присосался к кубку. Допив до дна, он шумно выдохнул, вытер бороду рукавом и начал:

– У меня есть кое-какая информация. Скажи, ты ещё поддерживаешь связи с теми северянами?

Улыбка резко сползла с лица Садиатта.

– Это опасные разговоры, Вол, – вполголоса сказал он. – Особенно для этого города.

– Я не собираюсь много болтать, – отмахнулся Вол. – У меня есть информация, за которую многие готовые заплатить, но я по старой памяти пришёл к тебе.

– И что же это за такая ценная информация?

– Я знаю, где сейчас новый попаданец из иного мира.

Садиатт поперхнулся и зашёлся в приступе кашля так, что аж слезы проступили. Успокоившись, он спросил безо всяких улыбок и смешков:

– Ты уверен?

– Абсолютно. Видел собственным глазами, говорил с ним. Сомнений никаких.

– Что ты хочешь за него?

Вол почесал бороду. Ну и жлоб этот Садиатт, не хочет сам цену предлагать, а потом ещё и торговаться начнет. Знает же, что Вол не рискнет идти к другим.

– Тридцать мин меня вполне устроят.

– Ого, – присвистнул Садиатт, – полталанта.

Он подозвал раба и прошептал тому что-то на ухо, раб унёсся в дом.

– Этот человек, он сейчас в Псайкре?

– Пока да.

– Черт подери, надеюсь, дело того стоит. Заплачу тебе. – Он вдруг снова заулыбался. – Только не вздумай меня обмануть, Вол.

Ага, обмануть. Это Садиатт его обманул, когда настало время платить. Тут пошлины, тут Вол задержался на день, тут часть груза потеряли, а в итоге хорошо, что должен ещё не остался. Сукин сын.

Слуга принёс небольшой мешочек. Садиатт передал его Волу. Тот развязал тесемки – внутри блеснуло серебро.

– Ну, теперь рассказывай.

– Короче говоря, с нами ехал парнишка. Зовут Платон, болтливый упырь. Подобрали в пустыне, кое-кто из караванщиков настоял тащить его с собой. Среднего роста, волосы темные, глаза серые. Таскается с рыжей дамочкой по имени Амалзия.

Он всё же решил не болтать о том, что Амалзия из Знающих. Как никак, общая солидарность, хоть она и тупая сука.

– С чего ты взял, что он пришелец из иного мира?

– Ну, мы нашли его посреди пустыни, вдалеке от лагерей, без вещей, без оружия. Чистое везение. А вечером он сам всё выболтал. Незнакомые словечки, кафе, менеджер, всё как говорят. Двое из каравана отвели его в сторону, с нас взяли обещание не говорить никому.

Садиатт похлопал себя по животу.

– Какие уж тут обещания, когда серебро перед носом звенит, да, Вол? Всегда знал, что ты хваткий тип.

Вол выдавил из себя кислую улыбку.

– Я ведь этого Платона знаю. Он вчера был у Кира на приеме. Рассказывал, что он с каких-то островов на востоке. Верткий парень, говорит красиво.

Вот оно как, ублюдок уже задружился с местным Хранителем. Наверняка, думает, как бы больше славы снискать. Таким как он вечно всё за просто так дается, стоит только рот открыть.

– Никаких островов там не было. От того места, где мы его нашли, до моря миль триста, не меньше. И про острова он ни слова не говорил за всю дорогу.

– Ну, ладно, проверю. А ты был прав – информация-то стоящая. – Садиатт расплылся в улыбке. – Ладно, пойдем я тебя провожу, а то у меня обед скоро.

Как всегда. От него получили то, что нужно и выкинули его обратно на обочину. Вол сунул мешочек с серебром за пазуху и встал. Они молча прошли до ворот, уже перед порогом Вол застыл и повернулся к Садиатту. На лице торговца всё ещё сияла желтоватая улыбка.

– Слушай, а что северяне с ними там делают-то?

– Понятия не имею, дружище, да и знать не хочу. – Садиатт снова издал свой шакалий смех. – Только никто из них больше не возвращается.

– Понятно, – протянул Вол. – Ну, бывай.

– И ты бывай, дружище. Аккуратнее на дороге.

Вол хотел было сказать, что уже не собирается колесить по дорогам, но промолчал и ушёл.

Ничего, последнее слово всегда остается за Волом. Может его не любят, может его преследуют неудачи, зато чуйка у него работает, что надо. И Садиатт, и все остальные в конечном итоге будут жалеть, что не считались с ним. Они еще будут его имя вспоминать, да.

Ногу опять скрутило еще одним приступом. Вол зашёл в тень какого-то переулка и оперся на стену. На улице бегали дети, играли с какими-то палками. Дородный торговец пытался впарить огромному белобрысому северянину яблоки по цене в три раза больше обычной. Двое юношей держались за руки и мило ворковали. Атлетичная женщина шла, качая бедрами так, что из под плаща постоянно выглядывало загорелое мускулистое бедро.

У Вола кольнуло сердце. Глупости всё это, он добился чего хотел, а это всё обыватели, которые нихрена не знают. Он тяжело задышал, пытаясь успокоиться.

– Вам плохо? Нужна помощь? – раздался сзади звонкий девичий голос.

– Нет, спасибо большое, – с благодарностью сказал Вол, обернулся…

И внутри у него все похолодело. В переулке в метре от него стояла фигура в маске, раскрашенной в черно-белый. Морда птицы – сороки, судя по всему. На голове капюшон, остальное тело скрыто в сером грязном балахоне.

– Ты кто такая? – громко спросил Вол.

– Ой, вы всё равно не запомните, такие уж делишки.

– И что тебе от меня надо?

Она звонко засмеялась.

– Мне – ничего. Что может быть нужно от старика, который даже собственного слова не держит? – Из-за маски не было видно лица, но Вол был уверен, что она ухмыляется. А ещё голос казался подозрительно знакомым. – Разве что… жизнь.

Вол не стал ничего говорить, просто бросился вперёд. Он не боец, никогда не был, но сбегать тоже надо уметь. Он заставил землю плотно сцепляться с ногами, придал себе ускорение и бросился вперёд, рассчитывая оттолкнуть нахальную девчонку.

Стоп, а кого он собирался оттолкнуть? Чего это он стоит посреди переулка и прыгает как баран? Вол уперся руками в колени, выдохнул. Видимо от жары уже помешательство начинается. Всё тупой миектец, который не может нормальный корабль найти.

Сердце кольнуло, потом ещё раз как-то особенно сильно. Он опустил глаза вниз и увидел, что на груди расплывается красное пятно. Серебрянные монеты со звоном посыпались на землю, разлетаясь по всему переулку. Кто-то на ухо прошептал:

– Вот так всегда и бывает с теми, кто много болтает.

Вол попытался повернуться, посмотреть, кто это там, но ноги подкосились и он упал на землю. Перед глазами оказалось небо, которое почему-то то темнело, то разгоралось ярче. Семь осколков спокойно себе висели, не собираясь никак реагировать на происходящее. Последнее, о чем Вол успел подумать, проваливаясь во тьму, было «А ведь всегда хотел умереть в дороге, а не в драном городе.»