Текст книги "Гнозис. Чужестранец (СИ)"

Автор книги: Иван Элейский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Гнозис. Чужестранец

Глава 1

В таверне было тихо, разговоры велись исключительно вполголоса. Платон ковырял ложкой перетушенное рагу. Казалось бы после долгого пути должно быть радостно поесть нормальной еды, но эта куча овощей, разваренных до неопределенности, вместе с сочащимся жиром куском мяса неизвестного животного, не вызывала аппетита.

Сидевшие за дальним столом торговцы регулярно поглядывали на Платона с любопытством. Тощий рыбак, кажется, дремал прямо за столом, закинув ноги на свой тюк. Рядом со стойкой сидел рыцарь в броне, что вообще смотрелось дико в этом мире – броня явно была из стали, а к столу воин прислонил меч-бастард в ножнах. За ближайшим к Платону длинным столом сидел караванщик-северянин с женой и детьми, но даже они только пихали друг друга локтями и перешептывались.

Стоявший за стойкой хозяин, полноватый крепкий мужчина с густой черной бородой, прекратил натирать стаканы и оглядывал помещение, будто пытаясь найти источник паранормального затишья.

Платон через силу запихнул в себя ложку рагу. На вкус напоминало дешевое детское питание. Он сидел за этим столом уже минут двадцать и пытался понять, что должно произойти и кто в первую очередь может представлять угрозу. Вряд ли это хозяин – караванщики говорили, что он человек надежный. Рыбак мог быть либо абсолютно безобидным, либо чертовски опасным – слишком расслаблен. Либо не ощущает опасности, либо уверен, что контролирует ситуацию. Северянин с женой и детьми? Сомнительно, слишком сложно для прикрытия, слишком опасно. Значит, либо рыцарь, либо два торговца. По рыцарю что-либо понять было сложно – он явно не из этих мест. Откуда такие броня и оружие? Ест то же самое рагу, быстро, но голодным не выглядит. По сторонам не смотрит, сосредоточен на себе. Готовится к заварушке?

Два торговца встали и направились к Платону, вероятность, что именно они были угрозой сразу поднялась до небывалых высот – уверенная походка, у одного уродливый шрам поперек горла, другой прячет ладони в рукавах. На лицах маска дружелюбия, но глаза смотрят безо всякой симпатии. Тот, что со шрамом, приземлился на стул рядом с Платоном:

– Не против, мы тут присядем?

Платон помотал головой, напротив него аккуратно сел «торговец» с длинными рукавами.

– Ты уж извини, что мы без приглашения, просто ты нас немного заинтересовал. Захотелось пообщаться.

– Вы меня с кем-то спутали, ребят.

– Да нет. Ты же тот самый парнишка, которого нашли в пустыне, верно? Мы про тебя слышали. – Голос у человека со шрамом был хриплый и как будто немного искаженный. – И по описанию совпадает – среднего роста, волосы темные, нос кривой, глаза серые, немного сутулится. Точь-в-точь ты.

– Да по такому описанию каждый третий на дороге подходит.

– Ага, только вот… – он ткнул в заколку на плаще Платона, – такие вещи мало кто носит, а нам конкретно указали, что она будет на тебе.

Платон занервничал. Мысленным усилием вызвал систему, выбрал «Волю к мощи» и сделал запрос. В голове зазвучал голос, бархатистый и низкий.

«Кажется, ты попал. Двое тупых ублюдков умеют сражаться, да еще и таскают ножи. Но, ничего, ничего, понадеемся на везенье… Тот, что слева – лучник, взгляни на пальцы, а тот что со шрамом – бережет руку.»

«Что порекомендуешь?»

«Смети миску в рыло тому, что справа, а потом лупи его в ухо, бей так, чтобы в ушах звенело. Второй подскочит к тебе, но ты будь готов – разворот, удар по ногам. Дальше импровизируй, ломай кости и рви мышцы, чтобы показать этим отбросам – они выбрали неправильную дверь.»

– Ты чего завис, парень? – подал голос лучник. – Мы ничего такого не хотим. Просто один человек очень хочет с тобой переговорить о твоих… талантах.

Платон не стал ждать дополнительных деталей – смахнул миску с рагу в сторону. Она врезалась в лицо «торговцу» с шрамом, тот зарычал, вскидывая руки перед собой, но Платон ударил его в ухо. Мужчину сбило со стула, а Платон уже разворачивался назад, целясь носком сапога в коленку лучника. Удар получился болезненным для обоих, но лучник устоял на ногах и схватил Платона за грудки. Сил в нем оказалось удивительно много и он просто поднял и кинул парня на стол. Платон застонал – ребра пробила резкая боль – и попытался откатиться в сторону, но парень со шрамом уже поднялся на ноги и прижал локтем шею Платона к столу.

– Только не задуши его. Слушай, парень, у нас есть работа. Мы не хотим ничего плохого, но, боги, если придется, мы тебя изобьем и дотащим в мешке. Давай лучше по-хорошему.

Платон снова вызвал интерфейс, на этот раз выбрав «Трепет». Нужно было выбираться отсюда любым способом, так что нет смысла беречь ресурсы. Мягкий красивый голос произнес:

«Они отворачиваются, не желая видеть чужую боль. Скованные страхом, предпочитают оставаться в стороне. Это происходило в прошлом, это произойдёт в будущем – девятьсот девяносто девять себя страхуют мнением толпы, но лишь один готов стать другом до конца. И чаще всего каждый сам пьет свой яд.»

Удивительно бесполезная информация – и так понятно, что ни рыцарь, продолжающий жевать, ни караванщик с детьми, с интересом уставившиеся на драку, помогать ему не собирались. Кажется, сегодня не самый удачный день.

– Ну так, что? Если ты согласен идти добровольно, то мой друг уберет локоть.

Платон захрипел.

– Вот и хорошо. Пусти его, Бутч.

Бутч с ухмылкой убрал локоть и поставил Платона на ноги, крепко сжав его плечи.

– Кто вас нанял? – пытаясь отдышаться, спросил Платон.

– А это не так уж важно. Пойдем. Тут не очень далеко. Мы тебя отведем. Только не шуми.

– И не дергайся – добавил Бутч.

Платона вытолкали за дверь таверны. До заката оставалось пара часов, крестьяне еще не начали возвращаться домой. Никого из каравана тоже не было видно. Кричать бесполезно, придется идти вместе с этими двумя типами. Бутч шел сзади, придерживая его за плечо, лучник двигался чуть впереди, постоянно оглядываясь.

Когда они отошли от таверны, Платон обернулся и увидел, что странный рыцарь стоит у выхода из таверны и смотрит им вслед.

– Вот дерьмо, – пробормотал Бутч.

***

За шесть недель до этого.

В пустыне всё было необычно, что для конкретно этой пустыни было довольно обычным. На западе возвышались горы, на востоке были бесконечные просторы, заполняемые только дюнами, руинами да норами неизвестных хищников. Что было на юге не знал практически никто из ныне живущих, то место считалось гиблым даже среди самых отчаянных собирателей. На севере же располагалась Глотка – перешеек, соединявший плодородные земли Севера и Запада с бесконечными пустынями Юга.

Сейчас осколки солнца висели практически в зените, раскаляя песок и редкие камни. Любое живое существо стремилось сбежать и спрятаться, накрыться, закопаться в землю или сбежать от жара, разбивающего на куски, смешивающего всё в единый расплав.

Именно здесь, между песком и духотой, пришёл в себя человек. Не было ни дыры в пространстве, ни разверзшейся земли, ни падения с небес. Просто мгновение назад не было ничего, а теперь вдруг появился человек. А спустя еще несколько мгновений челвоек задышал, тяжело втягивая в себя иссушенный воздух.

В его голове зазвучал голос, абсолютно нейтральный, без особенностей, без интонаций.

«Здравствуй, Платон. Я Связность – одна из твоих характеристик. Скорее всего, ты сейчас не понимаешь, что происходит, но это неважно. Я помогу тебе выбраться отсюда.»

Человек – а это оказался худощавый черноволосый мужчина лет 30, одетый в какое-то уродливое рубище – поднялся на ноги и тут же по щиколотку провалился в песок.

– Что – из пересохших губ звуки вырывались с трудом – что мне делать?

«Во-первых, необязательно говорить вслух, я тебя и так слышу. Не трать силы. Во-вторых, тебе нужно обратить внимание на ориентиры. Те штуки на небе, кажется заменяют здесь солнце, и они чуть отклонили в сторону гор. Предположу по их положению, что там восток, а мы находимся в северном полушарии. Если в этом мире примерно такие же законы, то нужно двигаться на север, это дает наибольшие шансы встретить живых людей.»

Платон сделал несколько шагов по песку. Он обжигал ноги, идти было тяжело, а волосы уже мгновенно стали мокрыми от пота.

«Сколько мне идти?»

«Не могу знать, я не предсказатель. Ориентируюсь только по твоим остаточным знаниям и твоим же чувствам. Но так ты максимизируешь вероятность выживания. Твоя задача – не терять курса, иначе заблудишься в пустыне. Нужно надеяться, что ты либо встретишь людей, либо наткнешься на оазис или что-то подобное ему. Будь осторожен.»

«Ээ, погоди, стой»

«Извини, моя активность потребляет много твоей энергии и уменьшает твою потенциальную выживаемость, поэтому я вынуждено отключиться.»

Голос исчез, осталась только адская жара, пот заливающий глаза и вездесущий песок. Почему идти на север? Разве не логичней идти к горам, там точно нет пустыни и должно быть прохладней? Впрочем, что-то подсказывало, что непонятная «Связность» выдала хороший совет.

***

Сложно было сказать, сколько прошло часов перед тем, как Платону удалось добраться до оазиса. Если это можно было назвать оазисом.

Маленькое озерцо, едва полтора метра в самой широкой части, а в глубину и того меньше, вокруг которого росло кривое дерево и несколько кустов. Но каким бы маленьким оазис ни был, видеть его своими глазами казалось облегчением. Даже в тридцати метрах от него ощущалась прохлада.

Но была и проблема – озерцом пользовалась какая-то хреновина. Что-то среднее между скорпионом и небольшим львом, стояло перед озерцом, опустив морду в воду. Эта мантикора, кажется, не заметила Платона, но стоило бы ей только повернуть морду – он будет заметен как небоскреб посреди деревни.

Что делать? Нужно оценить ситуацию. Что у него есть? Высушенная грубая тряпка вместо одежды и туча песка вокруг. Он истощен и устал. Даже если удастся подобраться тихо, то он не сможет нанести этой штуке никакого вреда. Может ли она быть дружелюбной? Нет, точно нет, типаж хищника, жало толщиной с предплечье, не похоже на милого котенка или трусливого оленя. Может быть, дождаться пока оно уйдет?

Платон максимально тихо спустился к низу дюны и лег на живот. Частично удавалось видеть, что происходит. Чудовище попило воды, потом походило кругами, будто бы вглядываясь в пустыню, а после, кажется, легко под кустом и стало ждать – из-за дюны не было видно.

«Эй, Связность! Может ты опять дашь мне мудрый совет?»

Тишина. Ощущалась только жажда, да горячий песок, попавший под рубище, раздражающий кожу. Сознание плавилось, кожа горела, а близость воды провоцировала безумие. Постепенно мысли Платона сместились в безумные фантазии, где он словно Самсон разрывает эту тварь на куски, или дожидается пока она заснёт и жалит её собственным жалом.

Дойдя до грани, он приподнялся над песком и посмотрел на оазис. Мантикора лежала под кустом и, кажется, не двигалась. Медленно, стараясь не перемещать конечности очень плавно, Платон пополз к оазису, петляя между дюнами, чтобы не показываться в зоне видимости. В какой-то момент он как-то неудачно сдвинул ногу и с дюны посыпался песок. Платон отчетливо услышал шорох скатывающегося песка, ощутил, как он горячей подушкой укрывает его ноги.

И самое главное, мантикора подняла голову.

«Замри. Не двигайся, даже не дыши. Хищники хуже замечают неподвижные объекты, особенности эволюции.»

Снова тот же ровный безэмоциональный голос. В голове немного прояснилось

«И что делать-то?»

«Ничего. Не шевелись. Когда она опустит голову, тебе надо досчитать до 180 и медленно ползти, как полз.»

«А потом? Даже если я доползу, оно меня сожрет.»

«Наблюдай. Будь цельным, будь собой. У любого существа есть слабое место – ударишь по нему и оно развалится на части.»

Голос ушёл, сознание вновь затуманилось от жары.

Один. Два. Три. Слабое место у мантикоры? Смесь льва и скорпиона? Черт, да у такой машины для убийства не может быть слабых мест. Четыре. Пять. Пот стекает по лбу и разъедает глаза. Шесть. Семь. Восемь. Жар давит сверху раскаленной кастрюлей. Девять. Десять. Одиннадцать. Двенадцать.

Стоп. А что вообще значит быть собой?

***

Некоторое время назад.

Тьма. Полное отсутствие воспринимаемых ощущений. Ни вкусов, ни запахов, ни ощущений, ни образов. Спустя то ли бесконечность минут, то ли одно мгновение появилось что-то.

Хотя нет, здесь не было даже времени и связи причин со следствиями. Просто когда-то не было ничего, а когда-то что-то было, и эти два момента не были как-то связаны.

Грибы расвели изумрудными всплесками, земля окрасилась в алый, а закат был с проблеском зеленцы. Огромная летучая мышь с тремя лицами вращалась в воздухе. С клыков капал ярко-красный нектар и улетал в воздух.

Платон ощутил, что вновь способен говорить, и спросил.

– Я умер, да?

Слова разнеслись в пространстве вибрациями киселя.

– Была произведена ошибка, – сказала огромная летучая мышь, – смерть произошла в результате.

– Это рай? – Платон оглянулся на ехидные грибы. – Или ад?

– Трансцендентальная радость! – неожиданно громко воскликнула летучая мышь.

Платон сглотнул и промолчал. Всё это напоминало доброе такое наркотическое опьянение.

– Произведенная ошибка исправима. Для сохранения континуума придется далее жить в другом мире. Дадут тебе систему, симулятор игровых действий, дабы легче было освоиться.

Мышь распрямила крыло и пальцами на конце начала тыкать в ультрафиолетовый шар, зависший в воздухе.

– Я что, ультрафиолет вижу?

– Не совсем видишь. Нельзя поместить в тело ребенка, слишком сформирован. Задатки неплохи. Хорошие моральные координаты, целеустремленность, самоотверженность, беспринципность – готовый герой. Известно, где окажешься.

– Если что, я ничего не понимаю из того, что ты говоришь.

Мышь не ответила, продолжая тыкать пальцем в шар. Секунд через 30 шар исчез.

– Извинять, сложно упрощать всё в одномерный язык вашего типа. Будешь жить дальше, но в мире ином, что мягок как пластилин, тебе подойдет. Освоишь систему, как в играх обучающих или детских. Показатели, черты, йэзлои.

– Йэзлои? Что нахрен за йэзлои?

– Времени не осталось. Задай два вопроса, это восстановит баланс и ты отправишься.

– Это всё вообще реально?

– Степень распространения реальности здесь и там чуть ниже, чем в тех точках, где ты бывал до этого. И тем не менее.

– Не знаю, что спрашивать еще. Дай совет мне какой-нибудь, что ли.

– Помни: дальше всех заходит тот, кто не знает, куда идти. С каждой точки можно увидеть разные картины, но натура всегда будет той же. Здравствуй.

***

Осколки на небе уже подползали к горной гряде. Скоро жара снова пойдет на убыль, а значит, скорпионокошка станет более активной. Это если она подчиняется нормальной логике, конечно. Платон отложил воспоминания о былой жизни до тех пор, пока не справится с реальными проблемами. Как убить ловкое животное размером с большую собаку, если у него к тому же есть когти, клыки и жало?

Он медленно подползал ближе, стараясь разглядеть существо. Оно спало, морда с прикрытыми глазами покоилась на лапах – ни дать ни взять обычная кошка. Жало было приподнято и нависало над спиной, ядовитый шип выглядел как слегка изогнутый кончик шпаги. Боевой шпаги, а не спортивной с затупленным концом. Сам хвост выглядел как будто имплантированным: были видны мышцы бедер, обычный кошачий зад, а потом из него вырастал толстый хитиновый сегмент и таких было с десяток. Нужно было нападать как можно быстрее, но ни одной идеи не появлялось.

Хотя одна мысль всё-таки нашлась. Платон пополз вперед. Пятнадцать метров до жесткой и острой травы он преодолевал едва ли не полчаса по субъективным ощущениям. Очень медленно он приподнялся и встал на колени. Мантикора продолжала дремать. Расчет на то, что возле пруда найдётся оружие, не оправдался. Отламывать ветку от дерево вышло бы слишком шумно, а на берегу пруда не было даже ни одного приличного камня. Придется рисковать.

Глубокий вдох. Поставить правую ногу, как будто преклонил колено перед королем. Выдох. Вытянуть левую ногу назад. Вдох. Опустить корпус. Момент, определяющий судьбу.

Платон оттолкнулся ногой и прыгнул на мантикору сзади, вытянув руки вперед. Одной ногой он зацепился за куст и скорпикошка резко дернулась, но развернуть тело не успела – Платону удалось грудью приземлиться на членистый хвост и ухватить его руками. Только хвост оказался сильнее и прочнее – не сломался и лишь слегка согнулся, между жалом и спиной осталось расстояние в полторы ладони. Кошка зарычала и изогнулась влево, пытаясь достать лапой нападающего. Платону удалось уклониться, когти только слегка зацепил бок, он тут же со всей силой надавил на хвост, пытаясь опустить жало ниже.

Неудача – еще половина ладони до кошачьей спины. Сместить тело чуть левее, кошка упала на левый бок в попытке согнуться и достать его справа. Инерция, упертое в землю колено захрустело, выворачиваясь под неестественным углом. Жало с хлюпом вошло в мясо.

Платон отпустил жало и откатился в сторону. Боль в ребрах, колено разрывается от боли, движение на периферии зрения. Рефлекторное движение в сторону, кошка приземляется рядом, но не удерживается на лапах, жало всё еще в спине. Оба противника тяжело дышали, кошку шатало, человек не мог опереться на вторую ногу и начал отступать, подпрыгивая. Кошка сипло зарычала, сокращая расстояние.

Разве тварь не должна была умереть от яда? Он подействовал, но неужели его не хватило? Как бы ни хотелось, теперь у парня никак не получится добить эту штуку. Животное наступало, отгоняя его обратно в пустыню шаг за шагом. Сможет ли она прыгнуть? На самом карю оазиса Платон оступился – здоровая нога завязла в чертовом песке. Падая на землю, он увидел, как кошка присела, готовясь к прыжку и закрыл глаза.

Один. Два. Три. Рычание, свист. Четыре. Пять. Смерть не наступила, боли больше не стало. Звуки стихли, потом зашуршали листья под внезапно появившимся слабым ветром. Платон поднялся на ноги и увидел, что Мантикора лежала на земле – ещё дышала, но пошевелиться уже не могла. Лапы её разъехались в стороны и для последнего прыжка, видимо, уже не хватило сил.

Припадая на левую ногу, Платон обошёл тварь на почтительном расстоянии. Он практически упал возле озера и начал жадно зачерпывать теплую воду, проливавшуюся сквозь пальцы, но казавшуюся самым вкусным напитком во всем этом проклятом мире.

Через две минуты он провалился в глубокий тревожный сон.

Глава 2

Жар снова давил со всех сторон. В полной темноте что-то постоянно проскальзывало мимо Платона, задевая его воспаленную кожу и оставляя на ней болезненные ожоги. Периодически откуда-то лилась горячая густая жижа, периодически становилось холодно, от чего кожа еще сильнее горела. В какой-то момент ему показалось, что на ребра полилась расплавленная сталь, он хотел закричать, но горло оказалось будто забито старой сухой бумагой.

Потом мир долго трясся, переворачивался, снова прожаривал его до костей и снова трясся. И только спустя некоторое время Платон ощутил прохладу и смог открыть глаза. Над ним был невысокий купол из холщовой ткани, а мир всё-также продолжал трястить. С еще одним хрипом он попытался повернуться, левый бок пронзила острая боль.

Перед ним появилось лицо женщины, а её руки повернули остановили его.

– Лежи. Ты был без сознания два дня. Рана на боку загноилась, так что пришлось прижечь. Тебе повезло, но дергаться нельзя. – Голос у женщины был хрипловатый и властный. – Погоди, я дам тебе попить.

Женщина наклонилась и начала ковыряться в каком-то мешке. Краем глаза ему удалось разглядеть, что они оба были в крытой повозке, заполненной какими-то мешками и ящиками. Задняя часть была закрыта полотном, разглядеть что-то снаружи оказалось невозможно. Женщина носила огромный балахон, из-под капюшона которого выбилось несколько прядей светло-рыжих волос. Лицо было обычным – карие глаза, обветренные пухлые губы, прямой нос. Когда она поднесла Платону бурдюк с водой, он обратил внимание, что на кистях рук у неё уродливые шрамы от глубоких ожогов.

Она слишком рано забрала воду – он не успел напиться, но достаточно смочил горло, чтобы говорить.

– Где я? – слова вырывались со свистом.

– Всё там же. В пустыне Бейтан, в двух днях пути от северного края. Мы нашли тебя около Старого оазиса. Ты был ранен и истощен.

– Кто вы? – всё еще трудно говорить.

– Меня зовут Амалзия. Но вообще это просто караван с добычей. Мы возвращаемся обратно на север. Меня очень интересует, как ты оказался посреди пустыни рядом с трупом мантикоры, но, думаю, этот рассказ может подождать. Отдохни.

И он снова провалился в мир жара и пыли.

***

К вечеру ему стало легче. Он проснулся от того, что повозка остановилась, снаружи зазвучали какие-то голоса. Женщины рядом не было. Он сел, поморощившись от боли, оглядел себя. Левый бок был покрыт плотной коркой в форме двух человеческих ладоней, левое колено было забинтовано какой-то очень плотной тканью, под которой всё ужасно чесалось. На него была накинута простыня, мокрая от пота. Никакой иной одежды не было.

Под кроватью нашелся тот самый бурдюк. Вода была теплой, но чертовски приятной. Платон пил и осекся только, когда в бурдюке осталось меньше четверти – возможно, что так пить воду здесь считается растратой или оскорблением. Что-то смутное всплывало из прошлой жизни на тему пустынных народов.

Кое-как намотав в простыню в жалкое подобие тоги, он медленно двинулся к выходу из повозки. Зацепил рукой мешок – тот не сдвинулся с места, но внутри что-то металлически звякнуло. Заглянуть внутрь возможности не было – мешки были плотно завязаны, а злоупотреблять гостеприимством не хотелось.

Снаружи было на удивление прохладно. Горы всё так же были на западе, один из осколков еще оставался над ними и излучал светы. Значит, он действительно проспал не меньше суток, а судя по состоянию раны даже больше. Как минимум, та женщина ему не врала.

Полтора десятка повозок стояли кругом, внутри которого люди расставляли палатки. Кто-то разводил костер, кто-то таскал какие-то вещи. Амалзию он не увидел, зато его грубо пихнул в плечо какой-то здоровый небритый мужик в грязной рубахе и свободных штанах.

– Найдёныш, да? – со смешком спросил он.

– Ну, вроде того. Я не очень понимаю, что вокруг и где я.

– Поймёшь. Тебе крупно повезло.

– Спасибо. Честно, я благодарен.

– Не меня благодари, – ухмыльнулся мужик, – я-то был против тебя тащить с собой, но Амалзия настояла, а в пустыне не принято бросать людей и всё такое. Традиции. Им тут придают немалое значение.

Отличный приём, ничего не скажешь. Но надо оставаться дружелюбным.

– Покажешь мне, что к чему?

– Не-а, разбирайся сам.

Платон бросил вопросительный взгляд на мужчину.

– Я занят, – пожал тот плечами.

Почесав голову, парень захромал в сторону центра круга. Повозки были все примерно одинаковые, большие колеса, холщовые тенты. Тянуть их должны были, видимо, уродливые твари, напоминающие перекачанных верблюдов, которые стояли внутри круга и тупо пялились друг на друга. Палатки были очень простыми – колышки, веревки, тенты из грубой ткани. Люди столь же просты – загорелая кожа, одежда безо всяких изысков. Оружия никакого не видно. Из одной из палаток высуналась голова с короткой густой рыжей гривой, а потом появилась и её владелица. Она махнула рукой и пошла навстречу Платону.

– Уже оклемался?

– Угу.

– А ты крепкий парень, да?

– Угу.

– Но не особо разговорчивый, да?

– Нууу… просто я… – слова почему-то никак не шли в голову.

– Неважно, – перебила его Амалзия, – это твоё дело. Но нужно поговорить с главой каравана. Это формальность, но так велят традиции, а им в пустыне придают значение. Пойдём.

Она повела его мимо палаток к повозке, возле которой стояли двое мужчин. Один был крепкий высокий старик с белой бородой длиной в пару локтей, одетый в широкие штаны и свободную рубашку с закатанными до локтей рукавами. Открытые предплечья были покрыты старыми шрамами. Его собеседник был лысый мужчина с телосложением борца и густой черной бородой. Он был одет во что-то вроде длинного халата, из-под которого торчали волосатые ноги в сандалиях. Как только Амалзия и Платон приблизились, старик кивнул и быстро ушёл куда-то за повозку.

Оставшийся взгянул на них. У Платона появилось ощущение, что его только что надрезали, посмотрели, что внутри, а потом вернули всё обратно.

– Это… эм, – запнулась Амалзия, – а как тебя зовут-то?

– Я Платон.

– Меня называют Ящером, – мужчина задумчиво провёл ладонью по гладкому черепу, – так, значит, ты убил мантикору голыми руками?

– Ну, не столько руками, сколь её же хвостом. Повезло.

– Не каждому так везет. Уж поверь, я в пустыне всякое повидал, она слабых пережевывает так, что даже костей не остается, и неважно, насколько ты удачливый.

Ящер снова окинул его взглядом.

– Что ж. Ты парень крепкий на вид, раны заживут. Можешь ехать с нами, но работать придется наравне со всеми. Скажут толкать телегу – будешь толкать телегу, скажут таскать тюки – будешь таскать тюки, скажут убить еще мантикору – убьешь мантикору. Как доедем до Псайкры – дело твоё, куда идти. Устроит?

– Устроит, – сказал Платон и протянул руку. Универсальный жест должен работать в любом мире, не так ли?

– Договорились. – крепко пожал руку лидер каравана. – Одежду тебе дадут, спроси у Ариста. Если что, Амалзия покажет. Вода, еда – в караване всё общее. Лишнего брать не принято, как и прятать тоже. Запомни, парень, тут каждый отвечает за благополучие каждого.

Ящер кивнул головой и, повернувшись обратно к своему фургону, начал разматывать какие-то узлы на веревках, крепивших тент. Амалзия тронула Платона за плечо и кивнула головой в сторону, мол, пошли.

– Ты ему понравился, – произнесла она, стоило им отойти на несколько метров. – Он уважает тех, кто способен выжить сам.

– Пока я не очень-то справился. Очнулся посреди пустыни, чуть не умер от жажды, не мог понять, куда идти, мантикора чуть не прибила. Если бы вы меня не нашли – подох бы. Спасибо за спасение, правда.

– Здесь так принято. В пустыне никого не бросают, неважно, кем он был, как выглядит и в каком состоянии. Таковы традиции. В городе или в северных лесах вы можете быть врагами, но здесь разделите последние глотки воды. Но вообще-то ты должен всё это знать, раз уж забрел в пустыню.

– То что я расскажу, может прозвучать бредово…

– Погоди, – перебила его Амалзия и начала стучать по деревянной основе повозки, возле которой они оказались – Ари! Ари! Вылезай, твою мать!

Послышалось кряхтение и полог повозки откинулся. Оттуда показалась кучерявая голова молодого парнишки с недовольным выражением на лице.

– Чего? Я считал, сбила меня!

– Знаю я, что ты там считал. Выдай парню одежду из запасов?

– А, найдёныш, – Ари прищурившись взглянул на Платона. – У меня лишнего нет!

– Ящер сказал выдать, Ари. Не жмоться.

Ари закряхтел и скрылся за пологом.

– Он прижимистый немного, но честный. Ты привыкнешь. Ты что-то начинал говорить про бредовую историю, да?

– Да. Вроде того. – замялся Платон, – короче, я пришёл в себя посреди пустыни, с одной стороны горы, со всех остальных сторон нихрена и не помню толком ничего, из вещей тоже ничего…

– Нашёл! – из-под полога снова показалась голова Ари. – От сердца отрываю, аж больно.

Платон взял небольшой свёрток и развернул. Легкие хлопковые штаны, длинная рубаха с просторными рукавами, какое-то подобие шемага. Не бог весть что, но лучше, чем простыня, под которой ветерок обдувает яйца.

– Я буду там, – указала Амалзия на один из разведенных костров, – подходи, как переоденешься.

Зайдя за повозку, Платон скинул тогу и осмотрел своё тело. Привычное, такое же, как и было раньше – худощавое, мышцы есть, но на кулачного бойца он не походит. Волос на теле фактически нет, привычных шрамов тоже. Корка на ребрах никуда не делась, как и бинты на колене. Он аккуратно ощупал ногу – не сломана, но сустав поврежден. Если не повезет, придётся хромать остаток жизни. Немного промучавшись со штаниной и песком, проникающим повсюду, он оделся. Шемаг надел как шейный платок, на голову наматывать не стал. Сандалии у него уже были.

В пустыне было тихо. Уже стемнело и что вдали было практически не видно. На небе появились первые звезды, но опознать ни одну из них не удалось, расположение и яркость были совершенно нетипичными, хотя Платон неплохо знал небо и Южного, и Северного полушария. С запада начал дуть холодный ветер. На какую-то секунду показалось, что он снова вернулся в Пакистан. Что утром будут бесконечные больные и беженцы, постоянные решения, как распределять ресурсы, куда отправлять врачей и как договориться с местными властями.

Но в этом мире всё было проще и жестче. Значит, придется включить мозги и адаптироваться по ситуации. Платон повернулся и зашагал к указанному костру.

У костра сидели шестеро – Амалзия, старик с белой бородой, мужчина в грязной рубашке, двое незнакомых мужчин и одна женщина. В костре горели не дрова, а какие-то квадратные кубики, а пламя от них отдавало синевой. Над костром что-то бурлило в котелке. Когда Платон подошёл, старик чуть подвинулся, уступая место на длинной доске, которая, судя по всему, была отломана от одной из повозок.

– Так вот, когда мы доедем, я куплю себе щит и нормальное копье. Отправлюсь на войну. Северяне что-то затевают и будет отличная заварушка! – эмоционально рассказывал крупный мужчина со сломанным носом, – Заработка тут хватит на нормальное вооружение, а там отслужив можно и гражанином стать.

– Ты дурак, Лаз. – неожиданно низким голосом сказал незнакомая женщина, – Тебя там убьют и всё. Войны – бестолковое дело, а в пустыню ходить доходней и людям пользу приносит в итоге.

– Да какую пользу! Большая часть из этого каравана, кроме Вола, – Лаз показал открытой ладонью на старика, – да может ещё Юсуфа, потащит груз северянам дальше, а северяне будут делать оружие, броню, всякую хрень, чтобы пробить защиту полисов. И что будет, когда они придут и начнут штурмовать Псайкру? Конец сраного мира, вот что! Польза, тьфу…

– Мы просто зарабатываем, Лаз, – вступила в разговор Амалзия, – просто зарабатываем. Это не имеет отношения к войнам и прочему. Пусть этим занимаются богачи, ораторы, политики. Наше дело выжить. Если получится кому-то помочь – тоже хорошо, но долго думать об этом толку мало. Всего ведь не узнаешь.

– Девочка дело говорит, – отозвался Вол, – выживи, заработай, умри. А думать о глобальном – это пустая трата времени, мне уж поверь.

– Вам хорошо говорить, вы Знающие! Куда не пойди – не пропадете, всем нужны, все вас боятся, а кто не боится, тот уважает. А обычному человеку во всем этом что делать?

Стоп. Что еще за Знающие? Какая-то особая каста, но, судя по всему, отношение к ним неоднозначное. Амалзия, казалось, прожжет Лаза взглядом, да и старик очень неодобрительно смотрел на него.