Текст книги "Тегле"

Автор книги: Иван Афанасьев

Соавторы: Сергей Жданов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Вы уж сразу представьтесь, объясните, чего хотите, и расскажите полностью, без чего Вы способны обойтись. Без воды, воздуха, указаний Коллегии Охраны Безопасности, средств передвижения, оружия? Я еще что-то пропустил?

– Обойтись без Вами перечисленного не могу, не льстите напрасно. Но у нас есть общий знакомый, который все это может. Меня можете называть господином Кудеяром. Я с удовольствием поговорю с Вами о нашем общем знакомом.

Вот теперь Юрию показалось, что он что-то понимает. Его как-то связали с Теглегадом, существование которого для охранки – не секрет. Может, лысый Дмитрий сообщил. Или о появлении в Москве ведуна, или о том, что массовое столкновение на Южном Бульваре устроил Теглегад. Что-то же он должен был сказать, когда его спросили. В охранке не дураки сидят, откровенную ложь со стороны Дмитрия распознают. Как бы там ни было, сейчас придется разговаривать с агентом охранки, не имея представления, что тому известно о самом Кондрахине.

– Напомните, о каком знакомом идет речь? Как его зовут, что он замечательного свершил в этом мире?

В темноте голос господина Кудеяра звучал, как сухой шелест. Юрий даже позавидовал. Такой голос позволял использовать необычные приемы воздействия, и Кондрахин решил, что при случае он попробует освоить такую речь. Казалось, что она звучит разборчиво лишь на расстоянии шага, превращаясь за границами этой дистанции в неясный шорох:

– Его имя Джироло, живет постоянно в Риме, на Монте-Ватикано. Недавно в Москве он вызвал столкновение двадцати трех машин: тридцать один человек погиб, более полусотни ранено. Зачем ему это понадобилось, мы установить не смогли.

– Полагаю, он пытался убить меня, – Юрий наконец определил, что Кудеяр мог стать союзником и установил общее направление разговора.

– Зачем ему убивать Вас? – голос Кудеяра шелестел так тихо, что шепот Кондрахина казался на его фоне рокотом мотора.

– Он думает, что я намереваюсь убить его. Не ошибается. У меня нет другого выхода.

– Сможете?

Юрий демонстративно пожал плечами. Если Кудеяр не врал, движение он разглядит и в полной темноте, и в его значении не ошибется.

– Как давно Вы за ним гоняетесь?

– Лишние вопросы. Помогаете мне, просто не мешаете, или паспортные вопросы расследовать станете?

Кудеяр слегка шевельнулся.

– Напрасно Вы так, Игнатий Давтурович. Джироло убил четверых моих друзей. Как раз лучших, тех, что могли ведунов распознавать, свои мысли скрывать, от порчи людей защищать. У нас таких людей немного и было, а сейчас тех, что остались, можно по пальцам сосчитать. Я Вам сейчас расскажу, как он это сделал…

Тихий шепот Кудеяра в темноте придавал его рассказу дьявольскую достоверность. Воображение Юрия рисовало ему отчетливые картины. Вот Ахмат Барзаев с налитыми кровью глазами кричит, безуспешно пытаясь сорвать с себя высокую шапку горца, которая вдруг сдавила ему череп с такой силой, что кости черепа не выдержали, и мозг Ахмата вслед за глазами потек по окровавленным щекам. Калистрат Суворин, в роскошной меховой шубе лежит в двух метрах от своей калитки, и гладко обклеванный домашними курами череп белеет на окровавленном снегу. Больше часа хрипит, выплевывая кровь из пробитых собственными ребрами легких Георгий Киладзе, зажатый в сложившейся в гармошку машине, пока его пытаются вытащить из груды искореженных остатков. И умирает по дороге в больницу.

Кожа Василия Нурикова вдруг покрылась сыпью, с головы до пят, за один день он расчесал ее до костей и истек кровью. Его не смогли спасти – до ближайшего города было две сотни верст, а река, единственная дорога сибирской тайги, только-только встала, и лед не держал ни человека, ни коня.

– Похоже, причиной смерти каждого стал предмет его наибольшей гордости, – подвел итог рассказанному Кондрахин.

– Это именно так. И все случаи произошли на глазах многих наших товарищей. Никто не смог помочь. Даже с курами. Они заклевали Калистрата буквально за две минуты, а никто из наших не имел хотя бы ножа, – Кудеяр вдруг привстал, – там, вверху, опасность.

Астральное восприятие показало, что на них сверху падал самолет. Пилот, намертво схваченный посторонней волей, профессионально выцеливал их вагон. Воздействовать на него Юрий не мог, сознание летчика было плотно закрыто чужой непробиваемой защитой. Но если нельзя воздействовать на сознание или тело, то можно воздействовать на неживую материю. Волевым импульсом Кондрахин разорвал один из тросов управления и приложил усилие к рулю управления.

Пилот лихорадочно тянул ручку в сторону, давил на педали. Бесполезно. Пикирующий самолет перешел в неуправляемый штопор. Осознавший провал своей попытки Теглегад снял защиту с сознания пилота. В этот момент Юрий послал Теглегаду вслед волевой импульс с приказом умереть. Будь на месте врага обычный человек, можно бы не сомневаться в его гибели. Но это был Теглегад, защищенный от ментальных ударов любой силы.

Самолет врезался в землю в двух сотнях метров от рельсов. Вспышка, грохот, просвечивающее через мелькающие деревья пламя пожара. Под внимательным взглядом Кудеяра Юрий рухнул на свою полку, потеряв все силы. Теперь можно было не бояться. Теглегад был от них недалеко – километров на двадцать севернее Смоленска. Сейчас он, по своему обыкновению, покинул место действия и в ближайший час его сил не хватит на новую атаку.

– Игнатий Давтурович, – тихо позвал Кудеяр, – это был Джироло?

– Он самый, – безжизненным голосом ответил Кондрахин, – боюсь, он запомнил наш вагон. Думаю, стоит его отцепить на ближайшей станции. Пусть постоит сутки. А я продолжу путь на другом поезде.

Щелкнула кнопка светильника, господин Кудеяр вытащил из внутреннего кармана пиджака бумажник и выложил на стол фотографию.

– Возможно, это Джироло. Я думаю, можно быть на девять десятых уверенным, что это он.

Кондрахин взглянул на фотографию.

– Нынешний владелец картины Третьей Печати. Кардинал – Джироло – может, с помощью картины, проникать в чужие замыслы; такова сила, приписываемая картине легендами.

Только Джироло Теглегадом быть не мог. Непредставимо, чтобы официальное высокоставленное лицо беспрепятственно и анонимно передвигается в пределах Московского Ханства. Ошибается Кудеяр или умышленно лжет?

Проникнуть в мысли собеседника Юрий не мог, опознать умышленную ложь по характерным для нее мелким признакам тоже не удалось. Господин Кудеяр отменно владел собой. Засовывая фотографию в бумажник, он одновременно выключил свет.

– Господин Кудеяр, как вашему ведомству удалось меня обнаружить? Если скажете, что по нарушению правил выдачи паспорта, не поверю.

– Напрасно. При выдаче паспорта вы назвались сотрудником Коллегии. Паспорт Вам выдали сразу же, зато и Коллегии сообщили без промедления. По Московскому Ханству бродит немало людей с фальшивыми документами, но никто из них не опирался при изготовлении фальшивки на Коллегию Охраны Безопасности. Мы покумекали, и в наших головах, – тут Кудеяр невесело засмеялся, – родились всего две мысли. Первая – что нам брошен вызов. Кому-то поиздеваться захотелось, то ли по глупости, то ли от избытка силы. А вторая – что есть ведун, который прячется от других, не от нас. Почему я стал искать Вас в этом поезде, уж извините, объяснять не стану.

Сойдя с местного поезда на небольшом, всеми забытом разъезде, Юрий деловитым шагом направился по проселочной дороге в ту сторону, где, согласно карте, находилась река. Карту он купил в Менске. Там же поменял свои рубли на злотые. Шагая по скользкой от дождя дороге, он размышлял о поведении Теглегада. Почему-то тот легко определял проявления активности Юрия при большом скоплении народа и совершенно ничем себя не проявлял, если Юрий выходил в астрал в одиночестве.

"Теглегад никогда не появлялся сам, действовал чужими руками. Вот и сейчас, когда я на пустынной дороге, что он способен сделать мне?" Однако Кондрахин, на всякий случай, проявлять свои ментальные способности не спешил. Кто знает, действительно ли пустынна эта дорога, и не явится ли Теглегад на встречу с автоматом в руках. Юрий понимал, что огнестрельному оружию он ничего противопоставить не в состоянии.

Раскрытый над головой зонтик защищал от дождя туловище и голову, но обувь и брюки намокали все больше и больше, поэтому, когда сзади раздался скрип тележных колес, он обрадовался ему, как утопающий спасательному кругу.

– Хей, пан, сидайте обок!

Возчик, длинноусый мужик в серой рубахе и черных портках, без обуви, держал над головой такой же зонтик, как и Кондрахин. Телега была справная, на резиновом ходу. Возчик придержал лошадь.

– Я ехач до Ивичей, а пан докуд идзеши?

– Пока до реки. Хотел в деревне нанять лодку и проводника. До Любчи.

– Так пан из москалей будет. Кто пана надоумил такой крюк делать?

Любша Кондрахину была ни к чему, но свои истинные намерения он не раскрывал даже случайному встречному. Поэтому он поинтересовался, как возница сразу определил, откуда его случайный попутчик. Оказалось, по языку. Возница, Василь, не раз бывал в Московском Ханстве, у родни, и хорошо знал русский язык.

– Василь, ты можешь звать меня Игнатием, – представился Юрий указанным в паспорте именем.

– У нас принято обращаться – пан. Так что, пан Игнатий, захочешь с кем поговорить, не забывай об этом. К женщине обращайся – пани, к мужчине и женщине вместе – панство. Ты, пан Игнатий, если не секрет, по каким делам в наши края пожаловал? С виду ты не влосчанин, а жолнежам в наших лесах делать нич.

Жолнежи – солдаты, сообразил Кондрахин, почти бессознательно установивший свой разум на чтение мыслей собеседника. Пан Василь изъяснялся на причудливой смеси трех языков, пусть и близких друг к другу, но все же различающихся. Возница знал, что в Речь Посполитую прибывают воинские подразделения с востока. Похоже, об этом знали и в Московском Ханстве и в союзном ему государстве практически все.

– Я фельдшер. Слышал, что в лесах у Немана еще можно найти лекарей, знакомых с древней традицией целительства. Мне в Москве называли некоторые имена…

Юрий умолк, почувствовав недоверие и опасения собеседника. Пан Василь наверняка что-то знал о людях, интересовавших Кондрахина, но это знание, как явно ощутил приезжий, было тайным. А тайну следует хранить. Почувствовав со стороны своего пассажира, о котором он ничего не знал, интерес к их тайнам, возница либо замкнется, либо постарается выведать о приезжем побольше. Но пан Василь – мужик общительный, можно было не опасаться того, что он замолчит на долгие часы.

– Ты, пан Игнатий, и у себя всегда парасол высискаешь?

– Впервые открыл, когда с поезда сошел, – ответил Кондрахин чистую правду, не уловив смысла вопроса.

– Коли так, то кто тебе посоветовал парасол прихватить? Я у Вас бывал, что русские, что татары, парасолы не используют, предпочитают вымокнуть и сушить потом одежду.

"Ну вот, и простой крестьянин меня сразу расколол. Не выходит из тебя разведчика, Кондрахин. Шпион должен быть похож на кого угодно, только не на разведчика. А в тебе все встречные только разведчика и видят".

– Мне о здешних лекарях один историк рассказывал, Глузман. Он и зонтик взять посоветовал, и с проводником из местных договориться велел. Сказал, что без проводника я никого не отыщу, со мной говорить откровенно не станут.

– Глузман? Жид, что ли? – пренебрежительно произнес пан Василь. – Миловачи вы, москали, иноверцев привечать. То жиды, то татары, а то еще и ламаисты у вас обитают.

– В Речи Посполитой, я слышал, есть католические меньшинства? И их вроде притесняют? – не остался в долгу Кондрахин.

Возница разразился целой речью, перемежая свои слова ругательствами на трех языках. Вкратце смысл его высказываний сводился к тому, что незначительная часть поляков-католиков мутит воду, переманивает прихожан у православных приходов и выступает за создание польской автономии вдоль течения Вислы. Поддерживают их Ватикан и Немецкий Союз.

– Наши католики хоть христиане, братья во Христе. А у вас даже хан кажду пянтек до мечети ходит.

– Едишка Второй – православный. А в мечеть ходит по политическим резонам, пример веротерпимости являет, – заявил Юрий, стараясь увести разговор с опасной для него темы религии, – Зато мусульманцы в Московском Ханстве чужими себя не чувствуют. А ваши католики даже в Немецкий Союз просились, я слышал?

– Совсем, пся крев, зарвались подданы Папы Римского! У немчуры, у протестантов помощи шукают! Те придут на помощь, да еще – с каким удовольствием! Только потом храмы наши с землей сравняют, и по-польски говорить всем запретят.

– Что же, Папа Римский этого не понимает? – спросил приезжий сочувственно.

– Все он понимает! Риму требуется война против православных, чтобы Италия могла в спину Балканскому Союзу ударить! Немцы на нас навалятся, а турки с итальянцами у балканских славян земли оттяпать постараются. Нам только на Англию остается полегачь.

Кондрахин рискнул блеснуть пониманием политической ситуации:

– Я слышал, – произнес он осторожно, – что Швеция в таком случае выступит против Англии?

– Пусть. – Возница говорил уверенно, совсем как генерал, продумывающий план битвы. – Наивысчая их сила – флот. Вот он и будет с англичанами бытьси, а тем еще Испания поможет. У скандинавов армия хорошая, но бардзо маленька. Она вся завязнет на границе с Московским Ханством.

Лошадка бодро тянула телегу по раскисшей дороге, а два взрослых и неглупых мужика, как дети, взахлеб, обсуждали детали предстоящей войны. Юрий уже знал, что на конец июня в Женеве назначена международная конференция по спорным вопросам. Народы большинства стран были уверены: неизбежный провал конференции послужит сигналом к войне. Разговор сам собой иссяк, когда Кондрахин счел за лучшее во всем соглашаться с паном Василем.

– Говоришь, ты фельдшер? И хочешь поучиться у наших знахарей? – спросил возница, когда они свернули с накатанной дороги в лес. Кивок Юрия был воспринят одобрительно. – Тогда уздравишь мою жинку? Болеет уже три года, местные знахари не помогли, а городской врач стоит бардзо дорого. Я помогу с проводником. Если что – сам отведу.

Кондрахин согласился. А что оставалось делать? Назвался груздем – полезай в кузов; раз ты лекарь, отказывать в помощи права не имеешь. Только лекарь из него был не очень умелый. Последнее время ему куда чаще приходилось отбирать жизни, чем спасать. Да и знания его порядком подзабылись.

Жил Василь наособицу, его дом стоял на лесной поляне, наполовину распаханной под огород. Сарай под сено, скотный двор, банька под высокой сосной, жиденькая ограда из жердей обозначала границы его владений. Дом как дом, бревенчатый, резные наличники и карнизы. В сенях на полках рядами стояли глиняные кринки.

Прошли в большую комнату, где за огромным столом большая уже девочка, скорее – девушка проверяла по книге, как ее меньшой братишка выучил урок по истории. Дети встали из-за стола и поклонились гостю. Глянув на хозяина, вслед за ним перекрестился на образа в углу и Кондрахин. Все происходило в молчании.

Жинка пана Василя, Агнета, встретила Юрия смущенным взглядом. Она сидела в небольшой комнате, откинувшись в кресле, и вязала носки. Приезжий фельдшер сразу отметил бледность кожных покровов. Короткий опрос подтвердил первоначальное предположение – анемия.

– Вот так, пан Игнат, уже три года. С огородом старшая дочерь управляется, с птаками домовыми – младшая, сын крову доит. Агнета только по дому працу исполняет. Летом ей лепше, а весной и осенью, бывает, совсем ложится.

– Как лечилась? – перебил горестный рассказ пана Василя Кондрахин.

Хозяин засмущался, махнул рукой:

– Какое у нас лечение? Фельдшер с Березняков приезжал, прописал одно лекарство – праздно.

Агнета протянула Юрию рецепт, глядя на него с надеждой. Глянув, Кондрахин едва сдержался, чтобы не матюкнуться. "Клинический идиот. Даже санитар мог сообразить, что при такой симптоматике желчегонное не назначают".

– Организму железа не хватает. Пусть ест антоновские яблоки, печенку, толокно, гречку. Кроме фельдшера, ее кто смотрел?

– Бабка наша деревенская, Масачиха. Отвары из трав посоветовала, заговорам научила, молитвам лечебным…

Голос пана Василя слабел по мере того, как он все явственнее распознавал появившееся на лице гостя выражение.

– Агнета к ведунам обращаться не соглашается, – закончил он совсем упавшим голосом, – наш батюшка, отец Макарий, не велит.

Легко было догадаться, что сам хозяин с удовольствием презрел бы указания священника ради восстановления здоровья жены, но сама Агнета держалась другого мнения. Юрий произнес осторожно:

– Что бы не обратиться к ведунам? Если они наговоры какие накладывать станут, то это от нечистого. А если старинные средства народные посоветуют, то ведь в этом ничего плохого нет, я думаю?

Фальшивый пан Игнатий искусно пользовался своим голосом, подчиняя хозяйку своей воле. Справиться с ее упрямством удалось за несколько минут. После, когда Агнета согласилась, чтобы муж привез к ней ведуна, и повеселевший хозяин выставил на стол большую бутыль мутного самогона, они решили, что отправятся на реку за лодкой после обеда.

– Знаешь, пан Василь, я спиртного сейчас принять не могу.

Кондрахин накрыл свою стопку ладонью, отрицательно качая головой.

– Картошки с грибками поем с удовольствием, грибы – объедение, а пить мне сейчас никак нельзя. С ведунами разговора не получится. Они ведь тоже алкоголя не потребляют?

Хозяин согласился, подтвердив, что да, ведуны спиртного не употребляют. Сам он с удовольствием опрокинул пару стопок под соленые грибочки, и с сожалением отставил бутылку в сторону.

К реке шли пешими, по лесной тропинке. Пан Василь не мог сдержать потока слов, радуясь удачному повороту событий.

– В Ковеличах лодку возьмем. В заклад оставь сотню злотых – плавачи хоть месяц. Переночуем в Индриге, а утром уже в Неман выплывем. Достаршачу тоби до Радомысла. Я с его помощником, Остогом, в свойстве состою. Через то Радомысл и кого из учеников обок звальнит, и тебя послухае. Просто так до ведуна не доступишь. Стерегутся они от чудзи людин, а пуще того – от попов.

– А что, церковь ведунов не жалует?

Пан Василь обернулся к Юрию, замедляя шаг.

– Если какой поп запальчивый попадется, то может собрать найярых прихожан, доступить и сжечь ведуна в его дому. Тотеж и хоронятся они в лесах, куда лишь проверенные люди захаживают. Только и ведуны – не овцы безбронные. Запальчивого попа вдруг удар может хватить или паралич разбить. Длятего попы ведунов издали пржеклиначат и прихожанам с ними разговаривать запрещают; ну, а ведуны до деревни заходят тайком, в потемках.

Как и сказал пан Василь, лодку им дали без возражений, стоило Юрию вытащить из кармана ассигнацию в сто злотых. Отгребая от берега, Василь буднично произнес:

– Повезу ведуна до жинки, поздние заврочусь до Радомыслу. Если он оставит тоби у себя, то сто злотых – заклад за лодку – пойдут мне, как плата за организовач до учебы. Радомысл с тоби денег не возьмет, он учеников принимает, ежели они ему подходят. А не согласится учить тоби ведун – так возьмешь свои пинендзы, возвращая лодку. Надавачь сие?

Юрий рассеянно кивнул, думая о том, что имя Радомысла для него ново. Если это действительно ведун, набирающий учеников, он должен знать и тех, кто нужен Кондрахину. "Знать их, Радомысл, может, и знает, но отправит ли меня к ним? Среди ведунов свары и взаимная неприязнь совсем не редкость. Василь, кроме Радомысла, никого не знает, помочь не сможет".

В Индриге пан Василь быстро отыскаал знакомых, путешественников пригласили в избу, покормили и отправили спать в сарай, на сено. Ранним утром, выпив по стакану молока, они вновь сели за весла. К обеду выплыли в Неман, и здесь уже пришлось грести в полную силу, потому что их путь лежал вверх по течению. Они останавливались передохнуть в деревнях, и везде пан Василь находил знакомых и родственников. Кондрахин держался тихо, молчал, отвечая односложно только на прямые вопросы. Впрочем, местные жители, видя его угрюмую молчаливость, особенно и не опрашивали.

"Лучше, чтобы меня запомнили, как молчаливого Игнатия, чем как разговорчивого москаля. Впрочем, Теглегад мой след все равно найдет. Остается надеяться, что у него сейчас прибавилось хлопот с мировой политикой".

На третий день пути, когда они уже плыли вверх по узкому притоку, где весла то и дело задевали берега, пан Василь, ставший непривычно молчаливым, скомандовал:

– Здесь причалим.

Они вытащили лодку на берег, спрятав ее в густом подлеске. Неподалеку обнаружилась маленькая избушка, даже, скорее, сруб с небольшим окошком и сложенной из необтесанных камней примитивной печкой без трубы. Вдоль одной из стен тянулась низкая лавка.

Они присели, стараясь не касаться спиной закопченных стен. Юрий не спрашивал проводника, что они будут делать дальше. Все казалось очевидным: они добрались до известного доверенным людям места, а здесь их встретят. Кондрахин не сомневался, что ведун немедленно узнает, кто и с какими целями переступает порог избушки. Поэтому он держал сознание открытым, все время сохраняя в нем образ жаждущего учения фельдшера.

Через порог избушки лениво вползла крупная змея. Она уставилась немигающим взором на людей. Юрий расслабился, определив, что перед ними всего лишь полоз, только необычно большой. Глянув на пана Василя, он заметил, что его проводник находится в гипнотическом трансе. Сам Юрий не заметил никакого воздействия.

За открытой дверью выросла фигура в защитном плаще с капюшоном. Бородатый, горбоносый мужчина скомандовал:

– Идзь зе мнон.

Пан Василь, бездумно подчиняясь приказу, пошел за бородатым ведуном. Вслед за ним отправился и Кондрахин, раздумывая, почему впал в транс его проводник. То ли пана Василя приучили впадать в транс при виде полоза, то ли змея сама обладала гипнотической силой. В обоих случаях, следовало признать, задумано было неплохо. Доверенные лица ведунов знали маршрут лишь до избушки, а дальше их вели ведуны, лишив возможности запомнить дорогу.

Ведун – или ученик ведуна – вел их по лесу, непрерывно петляя. Возле поляны с шалашом он остановился. Повернувшись к Юрию, тихо спросил:

– Прагнач наука?

Увидев утвердительный кивок, обронил:

– Жекачь два дзыня, ту, – и ушел, уводя с собой пана Василя.

Осмотрев поляну, Кондрахин признал, что тут неплохо. Шалаш плотный, лежанка из веток покрыта накидкой, рядом – два одеяла, спички. Возле входа в шалаш – кострище, на опушке – небольшая поленница дров, куча сухих веток. Нашелся в лесу неподалеку и родничок, расчищенный бережной рукой. На дереве рядом висел деревянный ковшик. Юрий прилег на землю, призадумался. Продержаться два дня без пропитания– не затруднение, но мысли все же упорно поворачивались в сторону пищи.

Оно и понятно – после стольких часов интенсивной гребли организм требовал еды. Не просто еды. Кондрахину отчетливо представлялись большие куски мяса, на худой конец – просто вареная картошка со сметаной, которой их угощали в деревнях по берегам Немана. Усилием воли освободившись от заманчивых образов, Юрий настроился на восприятие окружающего. Лес жил своей жизнью, которая быстро стала внятна его пассивному уму.

Порхали по веткам деревьев пичужки, промышляя себе на обед насекомых. Бегали в траве мыши, между деревьев пугливо пробирался кто-то покрупнее, быть может, заяц. Никаких тебе людей на несколько километров вокруг. Кондрахин поостерегся расширять зону ментального восприятия, чтобы не вызвать интереса со стороны Теглегада. Его полную рассредоточенность со временем нарушило некоторое мелкое обстоятельство. Какая-то деталь рядом с поляной выпадала из общей картины, при этом определить, что же это, никак не удавалось.

Хотя эта деталь угрозы не представляла, все же отмахнуться от загадки Юрий не смог. Встал, прошел за деревья, развел руками густую поросль подлеска. В траве лежал небольшой мешочек. Развязав его, Юрий увидел круглые бока картофелин. Меж ними лежала тряпица с солью. По крайней мере, голодом ведуны морить его не собирались.

Разводя костер, чтобы испечь картошку, он обдумывал, каким способом ведун сумел дать ему подсказку. Его восприимчивый ум должен был уловить любое ментальное воздействие. Здесь воздействие было, иначе с какой стати он полез бы в кусты? Но при этом воздействия он не заметил. Обдумав случившееся, Кондрахин был вынужден признать, что его ментальное искусство, пожалуй, грубовато для мира Тегле. Когда он работал с находящимися рядом людьми, вроде все получалось. Стоило ему протянуть ментальные нити вдаль, и его сразу замечал Теглегад.

Выкопав закопченную картошку из золы, Кондрахин ждал, пока она остынет. И в этот миг перед его мысленным взором поплыли картины иного мира. Ласковые зеленые волны под ярким солнцем, качающиеся на них пернатые создания с двумя парами крыльев и крокодильей пастью, покрытые густой растительностью острова. На песчаном пляже горит костер, возле него сидят человекоподобные создания с яйцеобразными головами и большими круглыми ушами. Как только Юрий пожелал повнимательнее их разглядеть, картинка немедленно исчезла.

Юрий запоздало ощутил свои чувства: интерес, изумление, радость. Неожиданность не дала ему возможности контролировать свои чувства и тот, кто сумел показать ему эту картинку, эти чувства наверняка распознал. Ведуны, вне всякого сомнения, внимательно за ним наблюдали. Для этого им не требовалось прятаться в кустах или устраивать пришлому фельдшеру испытания. Они просто внушали ему образ и определяли непроизвольную ответную реакцию. Кондрахин был полностью уверен, что в следующий раз ведуны используют другой прием.

Доев картошку, он загасил костер. "Пожалуй, следует набрать сухих веток в запас". Закон тайги: воспользовался тем, что подготовили для тебя твои предшественники – подготовь и сам, что можешь, для тех, кто придет за тобой. Когда он тащил вторую охапку веток, в мозгу промелькнул образ топора, спрятанного в большом дупле. Еще одна подсказка. Но на этот раз он сумел взять направление. Ведун находился на запад от него, и было до него всего километра четыре.

Разглядывая топор астральным зрением, заметил на нем небольшое заклятие. Вокруг рукояти топора медленно вращалась энергетическая лента, желтая, с красной каймой. Похоже, придется держать топор одной рукой, чтобы не дотронуться до заклятья. Кто знает, как оно действует. То немногое, что он знал о заклятьях, подсказывало: угрозы для жизни нет. Но иные заклятья толкали человека на совершенно чуждые его сути поступки. Притащив на поляну большое бревно, Юрий аккуратно счистил с него кору, присел.

Почти мгновенно он очутился в ином мире. Осязание подсказывало: он сидит на бревне, его греет уже сильное майское солнце, над ухом деловито жужжит шмель…

А глаза видели иное: полутьму густого леса, пожирающих палую листву огромных быстрых гусениц, покрытых сверху острыми колючками. Взмывающих вверх прямо из земли отвратительных червей, быстро обкусывающих длинные колючие листья деревьев и вновь исчезающих в земле. Прыгающих по веткам шестиногих зверьков, движениями напоминающих белок. Юрий собрался, сконцентрировался – и выбросил картинку прочь из своего сознания. На этот раз он ощутил силу ведуна, пославшего ему видение. Ощутил – но ведун легко отклонил его ментальный импульс, и Кондрахин сумел разглядеть лишь край его жилища. Жилище напоминало ветхий сарай, построенный поверх землянки.

"А ведь тот мир, что мне сейчас показали – Розгор! И то отвращение, которое я испытал при его виде, ведун не мог не определить. Они что, угадали во мне иномирянина, или просто проверяют, знаком ли я с иными мирами?" Юрий на всякий случай сжал в руке камень, настраиваясь на него, создавая вокруг себя многослойную ментальную защиту. Пребывание на лесной поляне оборачивалось серьезным испытанием, требующим от него немалых сил.

Стемнело. Юрий палил небольшой костерок, прогревая шалаш. Закрытый со всех сторон самой сильной защитой, он продолжал контролировать окружающее пространство. Все было спокойно. Понемногу он заснул, чутко, внимательно присматриваясь к происходящему. Снилась ему Земля: весенняя сибирская тайга, хмурые волны зимней Балтики, желтое марево над раскаленными песками пустыни, караван верблюдов на узкой горной тропе. А потом ему приснилась самка кондов, в желтых одеждах, та, с которой он беседовал на Иоракау.

Стоп. Сознание подало сигнал тревоги, немедленно его разбудивший. Из него вытягивали его память, пользуясь его снами. Иоракау – это было то, о чем он никому в этом мире не сообщал. Неужели ведуны дотянулись и до него? Или он сам выдал этот образ, по ассоциации с теми картинами, что внушил ему ведун? Кондрахин даже не мог утверждать, что его сны – результат воздействия чужой воли. По своему опыту он знал, что ментальное воздействие во сне неизбежно оставляет след-образ в сознании спящего. Но, он проверил, следов чужого воздействия его сознание не хранило.

Кондрахин сам пользовался таким приемом – ментальная связь на очень низком уровне, когда его собеседник не осознает задаваемого уму вопроса, отвечая бессознательно. Похоже, ведун проделал с ним то же самое. Продолжая удерживать защиту, Юрий настроился на Остога. Ученик ведуна спал, но, почувствовав касание чужого сознания, сразу начал просыпаться. Юрий разорвал контакт, успев извлечь из сознания ученика образ Радомысла. Сразу же он протянул нить своего сознания к самому ведуну.

На короткое мгновение он почувствовал сознание того, и ведун сразу закрылся. Этого мгновения хватило, чтобы запомнить мысленный образ Радомысла, но ничего узнать о нем Юрий не успел. Закрыв свое сознание и сжав в руке камень, он принялся медитировать, чтобы восполнить недостаток сна. На посветлевшем небе еще виднелись звезды, а утренний холодок все смелее заползал в шалаш.

Проснувшись, Юрий изумленно потряс головой. Будучи в состоянии медитации он самым невероятным образом заснул. Такое могло случиться только с зелеными новичками в ментальном искусстве, к которым он себя давно уже не относил. Может, и здесь проявились козни Радомысла, но скорее, виной случившемуся была просто усталость. Ментальные поединки с ведуном измотали Юрия. В отличие от поединков физических здесь трата сил напрямую зависела от результата поединка.

Победитель почти не терял ментальных сил, побежденный или сведший поединок вничью ощущал огромную усталость. Вспомнилось, что он свел вничью несколько поединков с Теглегадом, потом боролся с неизвестным мастером, сумевшим его ослепить. И эту схватку он, скорее, свел вничью, чем выиграл. Теперь вот Радомысл, который, пожалуй, поединок у Кондрахина выиграл. Ведун сумел узнать о нем многое, сохранив в тайне свои способности.