Текст книги "Тегле"

Автор книги: Иван Афанасьев

Соавторы: Сергей Жданов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Олкона? – спросил Юрий. – Но она появляется среди язычников, а те не слишком привечают посторонних, да еще смеющихся над их верованиями и истуканами. К тому же Увелбене Лас находится на территории Речи Посполитой, для которой Ханство Московское – самый близкий союзник. Тебя либо вышлют в Москву, либо попросту не пропустят.

– Ерунда! – отмахнулся Ведмедь. – Лишь бы Печать меня приняла.

Отправиться решили не медля. Да и какие могли быть сборы?

Германскую границу миновали без происшествий. Две пустые бумажки, благодаря Ведмедю, сошли за полноценные паспорта. Со сложным чувством, не передаваемым одним словом, чувством Юрий всматривался в ухоженные немецкие города и селения. Еще свежи были в памяти совсем иные виды – патрули на улицах, свастика, эсэсовские мундиры. Сейчас же мало что говорило о том, что идет война. Правда, бои велись далеко на востоке. По сводкам с фронта можно было понять, что ни одной из воюющих сторон не удалось добиться сколько-нибудь значимого успеха. Где-то немцы продвинулись на польскую территорию на 2–3 километра, на других участках фронта наблюдалась обратная картина. Словом, это была не та война, которой опасались Просветленные. Поставленную задачу Кондрахин успешно выполнил.

В дороге Юрий покупал свежие газеты и во время остановок вслух зачитывал их Ведмедю, переводя на русский. Похоже, мирный Крестовый Поход все же вызвал скандал. Досужие репортеры засняли в католической колонне нескольких вооруженных людей. Даже если с оружием идут не все, то поход уже с трудом можно было назвать мирным. Не на шутку встревоженные представители патриарха константинопольского при папском престоле потребовали объяснений. Заверения понтифика о том, что имеет место банальная провокация, тревоги не сняли. Ноту протеста в Ватикан направил и Московский патриархат. В православных странах, похоже, затевалось встречное шествие.

– Все же надо было ехать в Константинополь, – сказал Кондрахин, сворачивая очередную газету. – Пятая Печать может подождать, тем более, что Олкона далеко не всегда находится в Увелбене Ласе. А вот события, которые назревают, нас ждать не будут.

– Олкона важнее, – сказал, как отрезал Ведмедь. Спорить с ведуном было бесполезно, в этом Юрий убеждался не раз.

Машина мчала их на восток по прекрасным германским дорогам. Дважды они сделали двухдневные остановки, переночевав в первоклассных отелях. Пока они еще не думали, как будут пересекать линию фронта.

Но постепенно мирная картина менялась. Все чаще стали попадаться полевые госпитали, на улицах увеличилось число людей в военной форме. Да и лица гражданских здесь, в прифронтовой полосе, посуровели. Кто знает, куда повернется фортуна?

Ни Ведмедь, ни Кондрахин, без нужды после пересечения границы к гипнотическому внушению не прибегали. Никто и нигде их не останавливал, не спрашивал документов, а в бесплатной пище и прочем они не нуждались – итальянские лиры в самом начале пути были беспрепятственно обменены на германские талеры. Да и сколько нужно было двум нетребовательным людям денег, тем более, что в считанные дни они намеревались оказаться в таких местах, где деньги вообще не в ходу.

Ехать в машине было комфортабельно. Правда, Ведмедь совершил бы это путешествие еще более непринужденно – просто перенесся бы из Рима в Увелбене Лас. Но Кондрахин этого повторить не мог. Так бы мчаться и мчаться, глотая километры асфальта, коли бы не фронт, растянувшийся от Балтики до Венгерского королевства.

Ведмедь откинулся на спинку переднего сиденья и блаженно закрыл глаза, по видимому, медитируя. Кондрахин покосился на него.

– Автомобильного пути нам не больше часа. Потом – надо думать.

– Думай, – согласился ведун.

Решение назрело как бы само собой. В придорожном трактире, куда Юрий со спутником заявились поужинать, находилась группа германских офицеров, чуть подвыпивших и хваставших друг перед другом летными подвигами. Кондрахин не разбирался в знаках различия у военных Тегле – не видел в том практической нужды, но, судя по возрасту, это были не слишком опытные, но уже испытавшие азарт воздушных боев авиаторы. Выделялся лишь один из них – почти вдвое старше прочих, с проседью на висках, и орденами на форменном кителе. Военный летчик, доживший до седых волос, вряд ли может быть посредственным летчиком.

"Это то, что нужно, – подумал Юрий, – такого не так просто сбить огнем зенитной артиллерии". Его не смущало, что германский ас находился в компании молодых сослуживцев. Он и сам бы сумел отделить его, подчинить своей воле, а уж тем более – вместе с Ведмедем…

Он наклонился через стол и одними глазами показал на офицера-орденоносца. Ведмедь мгновенно все понял и согласно кивнул.

– С одной стороны, нужно дождаться темноты, – негромко сказал Кондрахин, – с другой – позаботиться о том, чтобы наш летун не напился.

– А он и не пьет, – ответил ведун, вовсе не глядевший в сторону офицерского столика, – просто вид делает.

– Откуда такая уверенность? – поинтересовался Юрий.

– А я давно за ним слежу.

О том, что за человеком, после соответствующей тренировки, можно следить, сидя к нему спиной, Кондрахин знал давно, но не предполагал, что до такой степени. Да, видать дал он пороху понюхать Кудеяровым ищейкам!

– Так что будем делать?

– Возьми на себя летчика, я а займусь остальными, – ответил Ведмедь.

Через четверть часа офицеры зашевелились, расшумелись, стоя выпили за победу германского оружия и стали собираться. Ушли все, кроме седого. Спроси его, почему он остался, последовал бы честный ответ: захотелось побыть одному.

Ранним утром он был задержан военным патрулем – но уже на польской территории. Как и зачем он туда попал, летчик совершенно не помнил, да и вообще производил впечатление человека с нездоровой психикой. Самолет его, совершенно целехонький, стоял в поле, в нескольких километрах от места задержания. Ни о каких пассажирах, если таковые были на борту, германский летчик не ведал.

Вот и знакомый холм. Юрий сразу повел Ведмедя к загончику Олконы за деревянным истуканом. Но самки ворона там не было.

– Она появляется и исчезает, когда захочет, – напомнил Юрий. – Сейчас ее нет, и братство оставило загончик без внимания.

– Загончик, – усмехнулся Ведмедь, – как о кабанчике рассуждают твои братья. Судя по твоим рассказам, здесь временами появляется сила, способная противостоять картине Третьей Печати. А ты – загончик…

Юрий поймал себя на том, что ситуация ему комичной не казалась. Прав был Ведмедь, прав на сто процентов. Но ему, Кондрахину, так было естественно воспринимать Олкону как живое, прирученное существо, как талисман братства, что над нелепым названием места обитания силы смеяться не хотелось. Да и братство: оно совершенно очевидно не рассматривало Олкону как инструмент. В отличие от того же Джироло, скажем. Потому и отношение к ней было свойское, теплое. А может, именно в этом и проявлялась природа той силы, что несла с собой Олкона?

Ведмедь потоптался возле ограды, вдохнул воздух. Говорить вслух не стал, но Юрий и так почувствовал, что его напарник собирается оставить на этом месте свое тело, а душу отправить в дальнее путешествие.

– Постой, надо представиться гривасу и братьям.

Ведмедь недовольно огрызнулся:

– Я сюда из-за Олконы добирался. Твоего братства, как я понимаю, уже нет. Ни защитных, ни сигнальных заклинаний вокруг, мы пришли, а до нас нет никому никого дела. Нет уж, если то, что ты рассказывал про птицу, верно, пусть и на треть, я смогу ее позвать.

Юрий удрученно огляделся. Засыпанный золой холм, зеленые саженцы вокруг, пробивающаяся через головешки трава. И вокруг – никого. Астральный поиск показывал: холм пуст. Ведмедь застыл в медитативной позе, отрешившись от всего. Вздохнув, Кондрахин подумал, что и крестовый поход его напарнику совсем безразличен. А он целыми днями ломал голову, пытаясь понять, что случилось. Почему вдруг миллионы людей, как в Средние Века, устремились с крестом и молитвой туда, где их никто не ждал? Никакого разумного объяснения он отыскать не мог.

В голову лезли и другие мысли, вызывая полную сумятицу. Как получилось, что бойца ареопага на самом деле готовят к грядущим сражениям не инструкторы Просветленных, а совершенно непричастные к ним люди и конды? Бурят Иванов, Овиту, Сувело, Павел Недрагов, братья Увилбене Ласа, теперь – Ведмедь. Кто следующий? Есть ли в этом некоторый замысел, который ему по неподготовленности еще рано осознавать, или же Просветленные умышленно придерживают развитие его астральных способностей?

Конечно, виновен в наличии таких мыслей был его напарник. Ведмедь не раз откровенно намекал, что пославшие Кондрахина люди – в существование Просветленных и Демиургов он не верил – послали его на убой. Дескать, много у них таких солдат, и каждому рассказали красивую сказку о его избранности. Кто уцелеет, сумеет выбраться живым из безнадежного предприятия, – тот сам поверит в собственную избранность. А кто уцелеть не сумеет, тем более неприятных вопросов задавать не станет.

Юрий, когда впервые услышал – "нигилист", перевел это слово на привычный ему русский, как "атеист". Но теперь он понял, что ошибся. Нигилист, он нигилист и есть. Не верит ни в бога, ни в Просветленных, ни в правительства, ни в любые мыслимые учения, а главное, не скрывает этого. Власти найдут, за что спрятать такого поглубже в подземелья. Находясь столько времени рядом с Ведмедем, и Кондрахин начинал сомневаться в том деле, ради которого он не впервые рисковал собой. Да и во что ему, если разобраться, можно было верить? Веру в бога отобрал атеизм, веру в светлое коммунистическое будущее растоптала Советская власть, а Просветленные… Они спасли ему жизнь, дали навыки владения астральными энергиями, позволили увидать иные миры.

Ведмедь рядом пошевелился, спросил:

– А до ближайшей деревни здесь далеко? Надо бы и поесть. Мне кажется, ближайшие дня четыре нам на этом месте делать нечего.

Пояснять свои мысли Ведмедь не любил, и Кондрахин не стал приставать к нему с вопросами. Селяне из ближней деревни к пришельцам отнеслись с поразительным безразличием. Предоставили им ночлег, пищу, равнодушно приняли оплату. Никаких вопросов, даже любопытные взгляды бросала только детвора. Взрослые, собираясь небольшими группами, обсуждали лишь один вопрос: надо ли немедленно идти в Константинополь?

Местный поп вместе с наиболее ревностными прихожанами уже ушел, собиралась и следующая группа. Что больше всего поразило Юрия – поп никого не агитировал, предоставляя решить вопрос об участии в крестовом походе каждому самостоятельно. Ведмедь по своему обыкновению бродил душой в иных мирах, а Кондрахин скучал. Однажды нигилист равнодушно пробурчал:

– Пожалуй, пора вновь появиться на холме.

Юрий обрадованно бросился собираться, понукая неспешного Ведмедя. В ходьбе, впрочем, напарник оказался на удивление резвым. Возле пустого загончика нигилист сел медитировать. Оглядывая тянущиеся к солнцу саженцы сосен, Кондрахин расслабился. Отчего-то казалось, что сейчас все его дела сложатся благополучно. Может, оттого, что на Священном холме Увилбене Ласа он ощущал себя дома?

Рядом что-то шевельнулось, и Юрий резко повернулся. В загончике взмахивала крыльями Олкона.

– Трихор, Трихор!

Обрадованный Юрий присел, протянул к Олконе руку. Птица, отошла в сторону, поглядела на медитирующего нигилиста и снова требовательно прокричала:

– Трихор!

– Хочешь, чтобы я познакомил тебя с Ведмедем? – спросил Олкону Кондрахин.

Он до сих пор не знал, насколько Олкона понятлива.

– Ведмедь! – громко закричала Олкона.

Медитирующий напарник не отзывался. Юрий знал – в случае действительной опасности Ведмедь мгновенно выйдет из транса. Сейчас же, чтобы достучаться до его занятого иными мирами сознания, требовалось послать свое сознание вслед. Но таких умений у Кондрахина не было. Хотя… Олкона рядом, а в ее присутствии чего только не становилось возможным.

На этот раз его бестелесная душа не парила. Она как-то сразу оказывалась в новом, неописуемом месте, и Юрий, обнаружив, что бледная зеленая нить следа Ведмедя уходит дальше, бросал свою душу в следующий мир.

Торчащие из мутной зеленой воды скалы, присыпанные снегом. Булькающая меж черных камней оранжевая лужа. Лес, в котором гладкие алые древесные стволы образуют правильные ряды. Озаренные светящимися мхами пещеры, в которых извиваются жирные белые черви. Палящее жаркое солнце и Олкона, укрывшаяся от зноя среди растущих из земли багровых листьев. И рядом с нею – ищущая душа Ведмедя.

Кондрахин вернулся к осознанию своего тела одновременно с напарником. Не вставая, Ведмедь повернул голову в сторону самки ворона и поглядел ей в глаза. Между ними установилась мыслесвязь. Она оборвалась так мгновенно, что Юрий не успел понять, о чем шел разговор. Но отметил – связь была такая же, как если бы напарник общался с человеком, мастером астральных энергий.

В загончике, на том месте, где только что находилась Олкона, взвился столбик пыли. Олкона покинула Тегле, покинула на глазах Кондрахина. Просто исчезла.

– Вот теперь действительно требуется представиться всем членам братства, – произнес Ведмедь, поднимаясь. – Они скоро придут к залу Совета. Веди, Юра.

Знакомый овраг, такая же дверь, только новая. Под ногами чуть прогибаются плохо обструганные доски. Стены выложены камнем. Все, как раньше. Но астральное зрение показывает – нет никаких защитных заклинаний, а в круглые окна с трудом пробивается обычный дневной свет. Вместо зала Совета, защищенного и потаенного места, они увидели обычную большую землянку.

Ведмедь поставил на пол свой дорожный мешок, покопался в нем, вынул толстую свечу.

– Юра, ты помнишь, каким был этот зал. Сосредоточься на этом воспоминании, на меня не смотри. Удерживай образ того зала, что бы не происходило.

Пока Кондрахин сосредоточенно сохранял вызванный из памяти образ, Ведмедь с горящей свечей мерил шагами зал, что-то бормоча себе под нос. Сознание Юрия улавливало краем проносящиеся мимо потоки астральных энергий.

– Все, Юра. Оглянись, сравни.

Не тот зал, совершенно не тот. Грубее, меньше. В круглых окнах мерцает переливающийся неровный свет. Свет костра. Слои энергетической защиты тоньше. Но все же это место, где можно укрыться от ненужного, назойливого любопытства. Это зал Совета, а не землянка.

– Ну, как я сработал? Любо? Чего молчишь?

– Не знаю, что сказать. Мне казалось, зал создавался трудами многих поколений. И ты вот так, сразу…

Ведмедь расцвел на глазах. Довольным голосом он снисходительно объяснил, что создавать – дело трудное и долгое. А он лишь чинил. Что-то сохранила в своей памяти земля, что-то подсказал Юрий, извлекая из своей памяти образ былого зала. А энергию дала Олкона.

– Ты говорил с нею?

– Как можно говорить с настоящей Печатью Разгора? Нет, я говорил с тем, кто управляет воплощением Олконы на Тегле. Как Джироло управлял Картиной Третьей Печати, так и Ронгбу управляет Пятой Печатью. Только Олкона не проекция, она одна единовременно существует в разных мирах, сама.

Ведмедь впервые разговаривал с Кондрахиным, как с младшим партнером. Теперь, по всей видимости, он совсем не собирался подчиняться Юрию. С другой стороны, и сам Юрий не знал, что ему делать. По крайней мере, следовало узнать все возможное об этом Ронгбу, его планах, и намерениях нигилиста.

– Кто такой Ронгбу, я не знаю. Он многое познал, его силы значительно превосходят наши. Сейчас Ронгбу пожелал, чтобы я восстановил силы братства Увилбене Ласа. Его пожелания совпадают с моими, – напарник Кондрахина увидел улыбку Юрия и пояснил:

– У себя в лесах я не мог создать сильное братство. У меня есть двое учеников, но вижу я их очень редко. Когда ни я, ни они не находятся под наблюдением. Здесь мне дают возможность создать свою школу. Ты ведь тоже многое сделал для братства, брат Трихор. Неужели ты меня не понимаешь?

Ночевать под землей, даже и в восстановленном зале Совета, Ведмедь отказался. Вблизи озера они обнаружили вновь отстроенное здание школы. Крепкие бревна, вкопанные в землю, служили опорой для крыши и дощатых стен. В помещениях стояли сиденья-чурбаны, деревянные скамьи, висели связки сушеных трав.

– Нет, Ведмедь, книг здесь не было и до пожара. Учителя передавали знания из рук в руки. В этих лесах не все и читать умеют. Да и те, кто умеет, русского языка могут не знать. Ты уверен, что ученики тебя примут? Ты ведь даже не знаешь их преданий и традиций.

Нигилист с ухмылкой объяснил, что братство создано вокруг места появления Олконы, и оно подчинится любому, кого Олкона признает. А русский язык им выучить придется.

– Я заберу свои книги. Хочешь посмотреть? Пока ты здесь, учись, я от тебя ничего скрывать не стану.

Юрий сначала не понял, о чем идет речь. Оказалось, в лесном жилище Ведмедя, в приволжских лесах, хранится несколько книг. Ведуны и нигилисты сумели записать и напечатать книги, в которых излагались их тайны и представления о мире. Напарник подробно описал их внешний вид, а также нарисовал палочкой на земляном полу школы карту, по которой Юрий смог бы найти потаенное жилище нигилиста.

– Гляди – вот лес над оврагом, вот тропинка. Двигайся сам по карте, ищи, – поучал Ведмедь напарника, чье сознание сейчас искало старательно запрятанное жилище.

Вот и оно. Бесплотная душа легко проникает сквозь стену. Вот и книги – на небольшой полочке под самым потолком. Следуя поучениям нигилиста, Юрий охватывает их руками, и его бесплотные объятия начинают изливать астральную энергию. Образуется энергетический мешок, охватывающий все книги.

– Приподними их, Юра, пусть висят в воздухе. Так. Теперь соединяй мешки! – если бы не помощь Ведмедя, последнюю операцию Кондрахин не сумел бы осуществить. Сознание упорно противилось мысли о том, что два разделенных почти что тысячей километров энергетических мешка можно соединить вместе.

Однако невозможное произошло. Между разведенными руками Юрия в паутине астральных нитей сейчас покоилась стопка запыленных книг. Кондрахин аккуратно положил их на стол, Убрал потоки энергии. Странно, он даже не ощущал усталости. Ведмедь молчал, и Юрий принялся знакомиться с его библиотекой.

"Правила волховские для вглядывания вдаль", "Перечень ночных тварей ужасных", "Обереги и заклинания", "Природа Мира"… Шрифт мелкий, рисунки неразборчивые, а слог изложения способен закрутить мозговые извилины в такой узел, что ни один боцман не развяжет. "Специально они, что ли, так заумно выражаются, чтобы посторонний не смог постичь их тайны? Хотя: учебник медицины человек с улицы тоже не осилит, так что жаловаться не на что".

Ведмедь, судя по всему, предполагал, что Юрий разочарованно положит книги, отчаявшись разобраться с налета. Поэтому он молча вышел вслед за Кондрахиным, когда тот уловил поблизости присутствие человека.

Остог глубоко поклонился брату Трихору и вежливо пожелал здоровья незнакомому человеку. Ни о чем не спрашивая, он отвел их в один из новых домов и принялся готовить нехитрую снедь. Пока на скромном очаге булькала в котле картошка, Остог отошел к недалекому озеру. От дома до берега было всего шагов пятнадцать, и Юрий с Ведмедем хорошо видели, как быстро забрасывал он леску с наживкой и вытаскивал бьющуюся на крючке рыбу.

– Юрий, скажи ему, чтобы прекратил. Я не могу на это глядеть, – пробурчал нигилист. Кондрахин попросил Остога больше рыбу не ловить, поясняя, что его друг не переносит зрелища гибели живых существ.

Остог повиновался, но лучше Ведмедю не стало, ибо теперь пойманную рыбу на его глазах принялись чистить и жарить.

– Если знаешь нужное заклинание, рыба со всего озера к твоему крючку соберется, только вытаскивай. – Остог безо всяких просьб рассказывал о жизни братства. – После того, как ты, брат Трихор, снова отбыл в Рим, гривас повелел всем удалиться с холма. Когда Олкона появится, сказал он, мы все об этом узнаем. Сегодня я почувствовал зов и сразу направился сюда. Еще до захода солнца придут Любомир, Ярилка, старшие ученики. Мы восстановили все, что можно восстановить руками. Олкона здесь?

– Была здесь, общалась с Ведмедем, повелела ему обучать новых членов братства, – ровным голосом проговорил Юрий, – потом ушла в свой мир.

Остог на мгновение бросил кухонные дела:

– Ведмедь наш новый брат? – в его голосе сквозила и радость, и недоверие.

– Брат или нет, это вы сами решите. Может, старинных ритуалов да правил никто и не помнит толком. А вот то, что он теперь ваш учитель – это точно, – с некоторым злорадством произнес Юрий. Его занимала мысль: что же станет делать нигилист, если братство не признает его право на учение? Олкону вызовет?

Остог покачал головой:

– Учить может только член братства, а клятву вступления знают все наши.

Не дождавшись подхода остальных членов, они поужинали. От рыбы Ведмедь отказался, ограничился картошкой с луком да репой. А потом Остог встрепенулся, почувствовав приближение своих. Солнце уже спряталось за верхушки деревьев, в воздухе стоял комариный звон, а члены братства подходили один за другим. Видимо гривас, повелев очистить холм до появления Олконы или известия о гибели Джироло, разместил братьев в нескольких часах ходьбы от холма. Юрий знакомил нигилиста с теми, кого знал, и сам знакомился с теми братьями, что доселе проживали вдали от Священного холма.

– Сатарис. Здоров будь.

– Параска. Здоров будь.

– Мечислав. Здоров будь…

И так далее – всего у холма собралось около сорока человек, из которых больше трех десятков – ученики. На этот раз Кондрахина дела братства совсем не волновали. Он помог деньгами, уничтожил врага братства, привел им учителя. А думал он о том, как остановить крестовый поход, и становилось ясно, что в этом братство ему не поможет.

Собрались в зале Совета. Брат Трихор повторил свой рассказ о явлении Олконы, о Ведмеде, об исчезновении Джироло.

– Джироло жив, хоть и не в нашем мире. Он вернется, – подал голос Мечислав, пузатый вислоусый брат.

Ведмедь подтвердил:

– Жив, но источник его силы теперь находится на Разгоре. Без него он не рискнет вступить в борьбу с братством. К тому же он считает, что уничтожил всех.

Ярилка со слезами спросила:

– Так он вернется в наш мир?

И всеобщее хмурое молчание было ей ответом.

Совет постановил: дождаться появления Олконы и только тогда думать о приеме Ведмедя в члены братства. Кондрахин в обсуждении не участвовал.

Ночью он отправил свою бесплотную душу в дальнее путешествие. По землям сербов и болгар шли на восток вереницы людей. Ночевали под деревьями, где придется. В дома их не пускали, при малейшем столкновении местные жители брались за оружие. Много, очень много мертвых тел лежало сейчас без погребения между Римом и Константинополем. Юрий понимал: их с каждым днем будет прибавляться.

В самом Константинополе католики ночевали на улицах. Но не только они. Прибывшие с севера православные уже не могли найти себе ночлега – ни в монастырях и церквях, ни в домах единоверцев. Слишком их было много. Всему этому людскому муравейнику не хватало пищи, воды, медицинской помощи. Каждое утро похоронные команды вывозили грузовиками подобранные мертвые тела, хороня их в огромных котлованах, которые засыпали бульдозерами.

Причину смерти никто и не пытался установить. Случались, конечно, смерти насильственные – те из жителей, что не очень-то верили в необходимость своего присутствия в городе Константина по воле Создателя, охотно обнажали оружие, пытаясь защитить мирных единоверцев. Но большая часть участников крестового похода, дойдя до цели, полностью теряла волю к жизни. Увидеть Константинополь, – а там можно и умереть. И они лежали и сидели в городской пыли, безучастные ко всему, ожидая неминуемой смерти от истощения.

Потерявшая многих солдат, упавшая духом французская армия не смогла удержать западный фронт. Немцы стремительно продвигались к Парижу, их солдат, протестантов, мысль о крестовом походе не затронула. Войска Речи Посполитой пока не позволяли немцам прорвать свою оборону, но и их ряды неостановимо редели. Бросая оружие, группами и поодиночке, солдаты отправлялись в свой крестовый поход, в Константинополь.

Утром Кондрахин попрощался с Ведмедем. Тот, по обыкновению пробурчал:

– Все еще веришь своим учителям? Ну-ну, я учу только тех, кто не глух.

Юрий вопросительно поглядел напарнику в глаза:

– Тебя не волнует судьба миллионов, что могут умереть в ближайшие дни, если я не остановлю это безумие?

Ведмедь спокойно выдержал его взгляд.

– То безумцы, верующие в ими же выдуманного Христа. Не мое дело – выручать безумцев, пусть этим их бог занимается.

До дороги Кондрахин добрался верхами, а там заставил водителя первой же машины отвезти его к аэродрому. Дальний бомбардировщик сбросил его над Константинополем. На опускающегося парашютиста никто не обратил внимания. Жители города, еще не охваченные всеобщим безумием, занимались лишь тем, что вывозили трупы. Частично их валили прямо в Босфор, не обращая внимания на протесты турок, внимательно наблюдающих за происходящим с противоположного берега.

Кондрахин мотался по городу, пытался на кого-то воздействовать, искал проявления астральной силы – и к вечеру, измотанный, опустил руки. Не стояло за происходящим ничьей злой воли, той воли, которую он смог бы обнаружить. Разум подсказывал – должна быть такая воля. Но способностей Юрия не хватало, чтобы ее обнаружить. Более того, все умельцы, владеющие астральными навыками, держались от Константинополя подальше.

Ночь Кондрахин провел на пустом теплоходе, стоящем в порту. Участники крестового похода корабельные палубы не жаловали. На многочисленных брошенных судах селились нигилисты, скрытые и открытые, селились евреи, мусульмане, огнепоклонники, индуисты. Послушав их разговоры, Юрий с ужасом убедился, что и те озабочены мыслями о своих религиозных походах: в Иерусалим, в Мекку, в неизвестные Кондрахину святые города Востока.

Похоже, что через неделю и эти отправятся в свой последний путь. Если так пойдет дальше, мир Тегле практически опустеет. Кто знает, может и поклонники шаманизма или тайных лесных истуканов отправятся умирать к своим святыням? Мысли в голове крутились самые невеселые. "Совпадение ли, что всеобщее помешательство разразилось после того, как мы избавились от картины Третьей Печати? Не этого ли хотел неведомый враг? Не столь уж сложно было догадаться, что я стану сражаться с Джироло до последнего. Значит, он использовал меня для достижения своей цели, и сейчас радуется. Кто для него Джироло и Тибур? Пешки. Но как Просветленные могли прозевать такой вариант развития событий?"

Все больше убеждался Кондрахин в том, что его напарник-нигилист прав. Просветленные либо играют им, либо сами не разбираются в происходящем. В обоих случаях он считал себя вправе поступать отныне по своему разумению. Но его собственный разум не мог сейчас подсказать ему ничего.

Он еще раз сходил в город. Передал часть своей силы тем, кого еще не охватило религиозное безумие, подсказал городским властям несколько разумных мыслей. Но это все, что он мог. Садиться самому за руль грузовика, чтобы вывозить тела умерших, смысла не было.

Возвратившись на судно, Кондрахин услышал радиопередачу. То, что творилось в Константинополе, не стало исключением в сегодняшних новостях. Необъяснимые передвижения миллионов людей наблюдались в Индии, в Южной Америке. Но Юрия задело только одно сообщение. Немцы прорвали оборону православных армий и вышли в Висле. Юрий знал, что и там их задержать не могли. Некому было задерживать. Мусульманских полков не хватало, чтобы удержать весь фронт. Если немцев не остановит он, Кондрахин, через две недели их войска достигнут района Священного холма.

Там, конечно, и Ведмедь, и другие братья не допустят, чтобы немцы взошли на сам холм. То ли понос немецких солдат проберет, то ли их командиры вдруг решат, что высшие соображения стратегии требуют присутствия именно этого подразделения в другом месте, то ли они вообще не заметят нужного района на своих картах. Но, хоть солдат там и не окажется, предотвратить падение шальных снарядов братья вряд ли сумеют. К тому же пропитание, которым обеспечивали братство соседние селения, может серьезно оскудеть. В общем, Юрий почувствовал, что должен остановить продвижение немецких армий.

Появившаяся внезапно понятная, и, главное, достижимая цель, подстегнула его. Сразу же, не беспокоясь о возможности обнаружения его астральной активности, Кондрахин установил мыслесвязь с Кудеяром. Тот закрывать свое сознание не стал. Юрию некогда было вникать в сознание Избранного из Коллегии Охраны Безопасности, но ему показалось, что тот ждал от него вестей.

Разговор, как всегда при мысленной связи, длился меньше минуты. Но их обоим собеседникам вполне хватило. Мысль, как известно, опережает слово…

Юрий покинул Константинополь на торпедном катере. Взял всю команду, прочистил им мозги, и вскоре уже стоял на капитанском мостике, щурясь от летящих в лицо брызг. Он сошел на берег в ближайшем черноморском порту, заранее зная, что тот охраняется с воздуха.

На летное поле он вошел свободно. Видимо, охранять самолеты было некому. Мысленно позвал техников, заставил проверить подготовленный к полету истребитель. Из сознания пилота почерпнул навыки управления. Такие, – не проверенные практикой, – навыки вполне могли подвести. Это Кондрахин понимал. Но он не собирался ни вступать в воздушный бой, ни сажать самолет надлежащим образом. А по прямой он как-нибудь долетит.

Из кабины он подал команду техникам, проверил на земле работу двигателя и задвинул фонарь кабины. Первый полет у любого пилота остается в памяти навсегда. Но Юрий почти не обращал внимания на самолет и проплывающую внизу землю. Он летел невысоко, чтобы иметь возможность ориентироваться по рекам и дорогам. Карта отпечаталась в его мозгу не хуже, чем на самой прекрасной бумаге. Постоянный взгляд на компас – чтобы обеспечить нужный курс, легкие движения педалями, чтобы крен не стал слишком велик. И постоянное прощупывание астрального пространства вокруг. Ему было необходимо избежать как воздушной атаки, так и обстрела с земли.

Он беспрепятственно пересек Румынское Королевство и оказался над землями Немецкого Союза. Здесь внизу в него сторожко вглядывались десятки глаз, и Юрий не успевал внушить всем их обладателям свою невидимость. Он ограничивался тем, что отводил глаза зенитчикам. Вскоре сбоку к нему приблизилась пара тупоносых истребителей. Чтобы раз и навсегда разрешить ситуацию, Юрий внушил им, что самолетом управляет ценный перебежчик. И немецкие истребители разместились по обе стороны его машины в качестве почетного сопровождения.