Текст книги "Ритуал взаимодействия. Очерки поведения лицом к лицу"

Автор книги: Ирвинг Гофман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Очевидно, почитающее поведение в целом сочетается с оценкой по достоинству и вежливостью, выражая такую оценку реципиента, которая сплошь и рядом является более комплиментарной для него, чем могли бы быть истинные чувства актора по отношению к нему. Реципиенту обычно принадлежит привилегия сомнения, и актор может даже компенсировать свое недостаточное уважение преувеличенной церемонностью. Таким образом, акты почтительности часто свидетельствуют об идеальной линии поведения, к которой и актор и реципиент могут обратиться в своей реальной деятельности. В конечном счете, реципиент может прямо обратиться к почтительным определениям ситуации, основав на них свои притязания, однако, если он сделает это необдуманно, его отношения с актором могут впоследствии резко измениться. Люди понимают, что реципиент должен не понимать актора буквально или добиваться от него правды, а довольствоваться высказанной оценкой, не требуя чего-либо более существенного. Следовательно, многие автоматически выполняемые акты почтительности содержат некий остаточный смысл, связанный с деятельностью, которой уже никто более не занят, и подразумевающий оценку, которой давно уже не ждут, и все же мы знаем, что не можем безнаказанно отказаться от приношения этой древней дани.

Помимо чувства уважения, акты почтения обычно содержат некоторое обещание, выражающее в усеченной форме намерение и обязательство актора так же обращаться с реципиентом и в дальнейшем. Это обязательство подтверждает, что ожидания и обязанности реципиента, как содержательные, так и церемониальные, будут одобрены и поддержаны актором. Актор, таким образом, обещает поддерживать образ себя, выстроенный реципиентом в соответствии с правилами, по которым он играет. (Возможно, прототипом этого был публичный акт приношения вассальной клятвы, где клявшийся официально подтверждал свою подчиненность господину в некоторых вопросах.) Обязанность почтительности часто реализуется в речи при помощи формы обращения, в которое включаются обозначения статуса реципиента. Так, например, когда медсестра отвечает на выговор в операционной словами «Да, доктор», она посредством интонации и обращения сообщает, что критику она поняла, и хотя ей было неприятно, она не будет протестовать. Когда предполагаемый реципиент не получает ожидаемый акт почтения или когда актор ясно дает понять, что он оказывает почтение без большой охоты, реципиент может почувствовать, что положение дел, которое ему казалось само собой разумеющимся, становится нестабильным и что актор может предпринять попытку, нарушив субординацию, изменить задачи, отношения и распределение сил. Если удается добиться установленного акта почтения, пусть даже после того, как актору напомнят о его обязанностях и предупредят о возможных последствиях невежливости, очевидно, что если и произойдет бунт, он будет незаметным и подспудным. Если же реципиенту однозначно отказывают в акте почтения, ему обычно таким образом сообщают о начале открытого противостояния.

Следует сказать и об еще одном усложнении. Актор, выступающий в данном качестве, обязан оказать реципиенту, выступающему в данном качестве, определенный акт почтительности. Однако эти два индивида, вероятно, связаны друг с другом не только этими своими функциями; другие их функции, скорее всего, также получат церемониальное выражение. Следовательно, один и тот же акт почтительности может относиться к разным видам уважения, например, когда доктор отеческим жестом выражает власть над медсестрой в ее функции подчиненного и в то же время расположенность к ней как к молодой женщине, зависящей от него в его функции поддерживающего старшего мужчины. Точно так же медбрат, радостно называющий врача «Док!», может иногда выказывать уважение его медицинской роли и в то же время мужскую солидарность с человеком, который ее выполняет. На протяжении этой статьи мы должны тем самым помнить, что поток почтительного поведения – это не отдельная нота, выражающая отдельное взаимоотношение между двумя индивидами, действующими в отдельной паре своих функций, а, скорее, ансамбль голосов, свидетельствующих о том, что субъект и реципиент находятся во множестве сложных отношений друг с другом, ни одному из которых, как правило, не может быть приписана исключительная и непрерывная детерминация церемониального поведения. Интересный пример этой сложности, касающийся взаимоотношений господин-слуга, приводится в книге XIX в. об этикете:

Отдавайте свои приказы слугам веско и мягко, в сдержанной манере. Пусть ваш голос будет спокойным, но избегайте фамильярности и сочувствия им. Обращаясь к ним, лучше использовать более высокий тон голоса и не позволять ему слишком опускаться в конце предложения. Человек с самыми лучшими манерами из тех, кого мы имели удовольствие знать, обращаясь к слугам, использовал такие обороты речи, как: «Я был бы благодарен вам за то-то и то-то», «Вот так, будьте любезны», – с мягкими интонациями, но высоким голосом. В этом случае совершенство манер состоит в том, чтобы с помощью слов показать, что исполнение является одолжением, а с помощью тона – что оно является само собой разумеющимся[49]49
  Anonimous. The Laws of Etiquette. Philadelphia: Carey, Lee and Blanchard, 1836. p. 188.


[Закрыть].

Почтительность может иметь много форм, из которых я рассмотрю только две обширные группы: ритуалы избегания и ритуалы преподнесения.

Термин «ритуалы избегания» может использоваться по отношению к тем формам почтительности, которые заставляют актора держаться на расстоянии от реципиента и не нарушать того, что Г. Зиммель назвал «идеальной сферой», окружающей реципиента:

В эту сферу, хотя и разной протяженности в разных направлениях и в зависимости от человека, с которым поддерживают отношения, нельзя проникнуть без того, чтобы тем самым не разрушить личностную ценность индивида. Такая сфера образуется вокруг человека его честью. Язык остроумно обозначает оскорбление чести человека как «зайти слишком далеко»; радиус этой сферы отмечает, так сказать, дистанцию, нарушение которой другими оскорбляет человека[50]50
  Simmel G. The Sociology of Georg Simmel /Trans, ed. by К. Wolff. Glencoe (III.): Free Press, 1950. p. 321.


[Закрыть].

Любое общество могло бы быть с пользой исследовано как система приспособлений для почтительного удержания общающихся на расстоянии друг от друга, и большинство исследований дают нам те или иные свидетельства этого[51]51
  Hodge F.W. Etiquette: Handbook of American Indians. Washington (D.C.): Government Printing House, 1907. p. 442.


[Закрыть]. Избегание личного имени другого человека является, возможно, наиболее общим примером из антропологии, и столь же общим он должен быть в социологии.

Нужно сказать, что здесь заключается одно из важных различий между социальными классами в нашем обществе: различаются не только некоторые из символов проявления уважения к уединению других, но также очевидно, чем выше класс, тем более обширны и сложны табу относительно контактов. Например, при исследовании шетландской общины автор обнаружил, что по мере движения от обжитых средним классом городских центров в Британии к сельскому населению низших классов на островах уменьшается расстояние между стульями за столом, так что на самых дальних Шетландских островах реальный телесный контакт во время трапез и подобных социальных ситуаций не рассматривается как посягательство на обособленность и для оправдания его не нужно делать никаких усилий. И еще: каким бы ни был ранг участников действия, актор, скорее всего, чувствует, что у реципиента есть некоторые обоснованные ожидания неприкосновенности.

Там, где актору не надо демонстрировать внимание к сохранению обычной личной заповедной зоны реципиента и не нужно бояться осквернить его нарушением его обособленности, мы говорим, что актор находится в фамильярных отношениях с реципиентом. (Крайним примером этого служит мать, которая свободно вытирает нос своему ребенку.) Там, где актор должен демонстрировать осмотрительность в своем подходе к реципиенту, мы говорим об отсутствии фамильярности, или уважении. Правила, управляющие поведением двух индивидов, могут, хотя не обязательно, быть симметричными в отношении либо фамильярности, либо уважения.

Между церемониальной дистанцией и другими видами социологических дистанций обнаруживается некоторая типичная связь. Между равными по статусу мы можем ожидать взаимодействие, руководимое симметричной фамильярностью. Между начальником и подчиненным мы можем ожидать асимметричные отношения, где начальник имеет право проявлять некоторую фамильярность, на которую подчиненному не позволено отвечать взаимностью. Так, в исследовательской клинике принято, что врачи называют медсестер по имени, но сестры отвечают вежливыми и формальными обращениями. Аналогично, в американских бизнес-организациях босс может заботливо расспросить лифтера о его детях, но подобный вход в личную жизнь руководителя закрыт для лифтера, который может принимать заботу, но не отвечать тем же. Возможно, наиболее яркая форма этого обнаруживается в отношениях психиатр-пациент, где психиатр имеет право касаться таких аспектов жизни пациента, которых пациент не может позволить коснуться даже самому себе, и, конечно, эта привилегия не предполагает взаимности. (Некоторые психоаналитики верят, что желательно «анализировать контрперенос[52]52
  Контрперенос – перенос психотерапевтом на пациента эмоционального отношения к значимым для него людям. – Примеч. ред.


[Закрыть] с пациентом», но эта и любая другая форма фамильярности со стороны пациента строго осуждается официальным психоаналитическим корпусом.) Пациенты, особенно психиатрические, часто даже не имеют права спрашивать своего врача о его мнении относительно их собственной болезни; прежде всего, это привело бы пациентов к излишнему соприкосновению с областью знаний, в которой врачи предпочитают особую отделенность от непрофессионалов, которым они служат.

Хотя корреляции между церемониальной дистанцией и другими видами дистанций типичны, мы должны ясно представлять тот факт, что часто обнаруживаются другие взаимоотношения. Так, равные по статусу, но малознакомые могут находиться в отношениях взаимного уважения, но не фамильярности. Далее, в Америке есть много организаций, где различия в ранге рассматриваются как столь значительная угроза равновесию системы, что церемониальный аспект поведения функционирует не как способ традиционного выражения этих различий, а как метод тщательного противовеса им. В упомянутой исследовательской клинике психиатры, психологи и социологи были частью одной церемониальной группы в том, что касается обращения друг к другу по имени, и эта симметричная фамильярность, очевидно, служила смягчению некоторого ощущения психологами и социологами того, что они не являются равными членами команды, как это и было в действительности. Аналогично, при изучении менеджеров малого бизнеса автор[53]53
  Неопубликованная статья, подготовленная для Social Research, Inc., 1952.


[Закрыть] обнаружил, что служащие бензозаправочных станций имеют право прерывать своего босса, хлопать его по спине, подшучивать над ним, разговаривать по его телефону и пользоваться другими вольностями и что эти ритуальные вольности обеспечивают способ, которым менеджер поддерживает мораль и обеспечивает честность работников. Мы должны осознавать, что вполне сходные по структуре организации могут обладать совершенно разными стилями почтительности и что структуры почтения отчасти обусловлены меняющимися веяниями.

В нашем обществе правила сохранения дистанции многообразны и сильны. Они имеют тенденцию фокусироваться вокруг определенных аспектов: физическое место и имущество, определяемое как «собственность» реципиента, сексуальные части тела и т. д. Важным фокусом почтительного избегания является обязательная для актора вербальная забота о том, чтобы не обсуждать вещи, которые могут быть болезненными, смущающими или унизительными для реципиента. Говоря словами Г. Зиммеля:

Такого же рода круг, окружающий человека, – хотя он ценностно акцентирован в совершенно ином смысле – наполнен его делами и характерными чертами. Вторжение в этот круг путем замечания означает насилие над личностью. Подобно тому как материальная собственность является, так сказать, расширением эго, и по этой причине вторжение в собственность воспринимается как насилие над личностью, существует и интеллектуальная частная собственность, нарушение которой наносит ущерб самой сердцевине эго. Осмотрительность – это не что иное, как ощущение, что существует право на сферу непосредственного содержания жизни. Конечно, осмотрительность различается по своим масштабам у разных личностей точно так же, как сферы чести и собственности обладают разными радиусами в отношении «близких», посторонних и безразличных людей[54]54
  Simmel G. The Sociology of Georg Simmel / K. Wolff (Ed.). Glencoe (III.): Free Press, 1950. p. 322.


[Закрыть].

Упомянутое избегание можно проиллюстрировать с помощью результатов исследований, полученных в отделении А, где правила в этом отношении были хорошо институционализированы[55]55
  Я благодарен доктору Сеймуру Перлину за привлечение моего внимания к некоторым из этих видов избегания и за указание на их значимость.


[Закрыть]. Тот факт, что у двоих пациенток был опыт пребывания в психиатрической больнице государственного типа, не поднимался ни в серьезных беседах, ни в шутливых, за исключением случаев, когда разговор начинали они сами; не поднимался и вопрос о возрасте этих пациенток (обеим было за тридцать). Никогда не упоминалось, что два мужчины-пациента отказывались выполнять воинскую повинность, даже ими самими. То, что один пациент был слепым, а другой – цветным, никогда не упоминалось другими в их присутствии. Когда бедная пациентка отказалась участвовать в экскурсии, демонстрируя безразличие, ее объяснение как бы было принято, ее выдумку уважали, хотя и знали, что она хотела бы пойти, но стыдилась того, что у нее не было подходящей одежды. Пациентов, которым должны были в порядке эксперимента дать лекарства или только что дали их, не расспрашивали об их ощущениях, пока они сами не поднимали эту тему. Незамужних пациенток и медсестер прямо не расспрашивали об их парнях. Информация о религиозной принадлежности давалась добровольно, но о ней редко спрашивали.

Нарушение принятых правил частной жизни и уединения может подробно изучаться на примере психиатрических отделений, так как подобные нарушения часто совершаются пациентами и персоналом. Иногда они проистекают из содержательных, или инструментальных, требований ситуации. Когда психиатрический пациент помещается в больницу, обычно делается подробная опись всего, что принадлежит ему. Это подразумевает его подчинение другим, которое он может определить как унизительное. Периодически обыскиваются его вещи в целях удаления из палаты острых предметов, напитков, наркотиков и другой «контрабанды». Дополнительное вторжение (но существующее только в новейших больницах) – скрытые в каждой комнате пациентов микрофоны, соединенные с динамиком на посту медсестры; есть еще цензура исходящей корреспонденции. Еще одно такое вторжение – психотерапия, особенно когда пациент понимает, что другие врачи узнают о достигнутом им прогрессе и даже получат детальный отчет о его случае; то же относится и к составлению медсестрами и сиделками графиков ежедневных изменений эмоционального состояния и активности пациента. Еще один пример – усилия персонала по «формированию отношений» с пациентами, разрушение в интересах терапии периодов «ухода в себя». Обнаруживаются классические формы «безличного лечения», когда медики столь мало считаются со стремлением к избеганию, что обсуждают интимные детали жизнедеятельности пациента в его присутствии, как будто его нет. В туалете может отсутствовать дверь или она не запирается. Еще одним посягательством на частную жизнь являются спальни на несколько человек, особенно для пациентов, принадлежащих к среднему классу. Уход за пациентами с «сильными нарушениями» во многих больших бесплатных больницах происходит в условиях, расцениваемых как унизительные, в числе которых, например, принудительный прием лекарств, компрессы на обнаженное тело или помещение обнаженного пациента в пустую палату для буйных, куда могут заглядывать персонал и пациенты. Другой пример – принудительное кормление, когда испуганный, лишенный возможности высказать протест пациент противопоставлен сиделке, которая должна следить, чтобы пациент был накормлен.

Можно провести параллель между вторжениями в частную жизнь, имеющими инструментальное техническое обоснование, и другими, в большей степени чисто церемониального характера. Так, от «отреагирующих» или «психопатических» пациентов можно ожидать нарушения границ вежливости и вызывающих замешательство вопросов о других пациентах и персонале, произнесения комплиментов, делать которые обычно не принято, или демонстрации неподобающих физических жестов типа объятий и поцелуев. Так, в отделении Б мужскому персоналу досаждали репликами типа: «Почему ты так побрился?», «Почему ты всегда носишь одни и те же брюки, меня от них тошнит», «Посмотри, сколько у тебя перхоти». Когда рядом садится один из пациентов, мужчина-представитель персонала все время может быть вынужден отодвигаться, чтобы сохранять подобающее безопасное расстояние между собой и пациентом.

Некоторые из способов, с помощью которых индивиды в отделении А сохраняли свою дистанцию, позволяют по контрасту прояснить, почему это не удавалось делать пациентам отделения Б. В отделении А соблюдалось правило, следуя которому пациенты не приходили на пост медсестры. Они ожидали приглашения войти или, что было чаще, оставались в дверях, так что могли разговаривать с находящимися на посту, но не злоупотреблять этим. Персоналу не было нужды запирать двери поста, когда медсестры находились внутри. В отделении Б троих пациентов было невозможно удержать от вторжения на пост с помощью одних лишь просьб, поэтому для сохранения уединения нужно было держать двери запертыми. Даже в этом случае стены поста не могли заглушить непрерывный шум. Другими словами, в отделении А пациенты уважали защитное кольцо, которое медсестры и сиделки очерчивали вокруг себя, уходя в помещение поста, в отделении Б этого уважения не было.

Можно привести вторую иллюстрацию. Пациенты отделения А испытывали сложные чувства к некоторым из врачей, но каждый пациент знал одного или двух врачей, которые ему нравились. Так, если пациент ел, когда мимо проходил любимый доктор, они просто обменивались приветствиями и, с точки зрения церемонии, больше ничего. Никто не считал правильным гнаться за врачом, приставать к нему и в общем нарушать его право на отделенность. В отделении же Б приход врача очень часто был сигналом для некоторых пациентов бросаться к нему, с чувством хватать его за руку, приобняв его, идти с ним по коридору, вовлекая в шутливый любовный разговор. И часто, когда врач скрывался за дверью кабинета, пациент стучал в нее, заглядывал в окошко и другими путями отказывался сохранять ожидаемую дистанцию.

Одна из пациенток отделения Б, миссис Баум, оказалась особенно талантливой в изобретении способов вторжения в частную жизнь других людей. Например, было известно, что во время похода по магазинам она зайдет за прилавок или будет разглядывать содержимое корзинки с покупками у незнакомых людей. В других случаях она садилась в машину незнакомого человека на перекрестке и просила подвезти. В общем, наблюдение за ней могло бы дать исследователю перечень множества различных поступков и предметов, посредством которых устанавливаются границы частной жизни. Это дает основание полагать, что при определенных психических расстройствах симптоматика, связанная с несоблюдением социальных дистанций, является специфичной, а не просто случайной.

Не всегда избегание является почтительным. Есть другой вид церемониального избегания – самозащитный, который может походить на почтительное отстранение, но при анализе оказывается совершенно отличным от него. Подобно тому как индивид может избегать объект, чтобы не осквернить и не запачкать его, он может избегать другой объект, чтобы не запачкаться и не быть оскверненным им. Например, в отделении Б миссис Баум, будучи в параноидальном состоянии, не разрешила своей дочери принять спичку от служителя-негра, чувствуя, по-видимому, что контакт с представителем группы, против которой она предубеждена, может запачкать; поэтому же, когда она в день рождения, будучи в экспансивном настроении, целовала врачей и медсестер, создавалось впечатление, что она пыталась, но не могла заставить себя поцеловать этого служителя. В общем, оказывается, что можно избегать человека с высоким статусом из уважения к нему и избегать человека с более низким статусом по мотивам самозащиты. Возможно, социальная дистанция, порой тщательно поддерживаемая между равными, может быть связана с обоими видами избегания с двух сторон. В любом случае, сходство двух видов избегания не очень глубокое. У медсестры, держащейся поодаль от пациента из-за сочувственного принятия его желания побыть одному, будет одно выражение лица и телесная экспрессия; когда же она поддерживает такую же физическую дистанцию с пациентом из-за его несдержанности и запаха, у нее, скорее всего, будет другое выражение лица. Кроме того, дистанции, которые субъект сохраняет из уважения к другим, уменьшаются, когда возрастает его собственный статус, а самозащитные дистанции в этом случае увеличиваются[56]56
  Исследования шкал социальной дистанции часто на удивление упускали из виду тот факт, что индивид может сохранять свою дистанцию от других, потому что он слишком их почитает, а также потому, что он почитает их недостаточно. Причины этой постоянной ошибки составляют проблему в социологии знания. В общем, вслед за студентами Рэдклифф-Брауна, мы должны различать «хорошую сакральность», подразумевающую что-то слишком чистое, чтобы вступать с ним в контакт, и «плохую сакральность», подразумевающую что-то слишком грязное для контакта с ним, при этом противопоставляя оба этих сакральных состояния и объекта ритуально нейтральным вещам (см. Srinivas М.М. Religion and Society Among the Coorgs of South India. Oxford: Oxford University Press, 1952. p. 106–107). Рэдклифф-Браун (цит. раб.) не предупреждает, что в некоторых обществах различие между хорошей и плохой неприкосновенностью гораздо менее отчетливо, чем в нашем собственном.


[Закрыть].

Ритуалы избегания были описаны здесь в качестве одного из главных типов почтительности. Второй тип, называемый ритуалом преподнесения, включает акты, через которые индивид дает реципиенту понять, как он рассматривает его действия и как будет к ним относиться в предстоящем взаимодействии. Правила, касающиеся этой ритуальной практики, включают специфические предписания, а не запрещения. В то время как ритуалы избегания определяют, что делать не следует, ритуалы преподнесения определяют, что следует делать. Некоторые примеры этого можно наблюдать в социальной жизни отделения А во взаимодействии пациентов, сиделок и медсестер. Думаю, что эти ритуалы преподнесения не будут сильно отличаться от тех, что обнаруживаются во многих других организациях нашего общества.

Проходя мимо друг друга, обитатели отделения обычно обмениваются приветствиями. Длительность приветствия зависит от времени, прошедшего с последнего приветствия, и периода, предполагаемого до следующей встречи. За столом, встречаясь взглядами, обмениваются короткими улыбками узнавания. Когда кто-то уходит на уикенд, происходит прощание, включающее паузу в текущей деятельности и короткий обмен словами. В любом случае было понятно, что, если обитатели отделения оказывались в подходящей физической позиции для вступления в некоторый контакт взглядами, этот контакт осуществлялся. Видимо, что-либо меньшее означало бы недостаточное уважение к тем отношениям, которые связывали обитателей отделения.

С приветствиями была связана практика «замечания» любых изменений во внешности, статусе или репутации индивида так, как будто эти изменения представляли собой нечто важное не только для него, но и для всей группы. Новая одежда, новые прически, «принаряженность» вызывали серию комплиментов, как бы члены группы ни относились к «усовершенствованиям». Аналогично, любые старания со стороны пациента сделать что-либо в комнате трудотерапии, выполнить что-то новыми способами с готовностью одобрялись другими. Представителям персонала, участвовавшим в больничных любительских спектаклях, говорились комплименты, а когда одна медсестра собралась выйти замуж, все рассматривали и одобряли фотографии ее жениха и его семьи. Эти способы служили тому, чтобы спасти пациента отделения от замешательства в случае преподнесения себя как того, чья ценность возросла, но получающего в то же время реакцию на себя как на человека, чья ценность снизилась или осталась такой же.

Другой формой почтительности через преподнесение была практика, когда персонал и пациенты подчеркнуто предлагали всем пациентам участвовать в прогулках, трудотерапии, любительских концертах, беседах во время еды и других формах групповой активности. Отказы принимались, но не было пациента, которому бы это не предлагали.

Еще одной стандартной формой почтительности через преподнесение в отделении А были распространенные мелкие услуги и помощь. Медсестры могли делать небольшие покупки для пациентов в городе, пациенты, возвращаясь после посещения дома, могли подвозить других пациентов на машине, чтобы тем не надо было добираться общественным транспортом; пациенты-мужчины могли чинить что-либо, а пациентки могли оказывать какие-то услуги взамен. Пища поступала с кухни, уже распределенная по индивидуальным подносам, но за каждой трапезой происходил оживленный обмен едой и прямые подарки различных блюд от тех, кто был к ним безразличен, тем, кто их любил. Большинство пациентов отделения по очереди переносили подносы с едой с кухонной тележки на стол, а также тосты и кофе со столика у стены. Этими услугами обменивались не в соответствии с каким-то формальным графиком, выработанным для поддержания справедливости; это, скорее, было незапланированными поступками, посредством которых актор выражал сочувствующее участие реципиенту от имени присутствующих.

Я упомянул четыре самые общие формы почтительности через преподнесение: приветствия, приглашения, комплименты и небольшие услуги. С помощью всего этого реципиенту сообщают, что он не одинок, существует не сам по себе, но что другие интересуются или стремятся интересоваться им и его личными частными заботами. Вместе взятые, эти ритуалы непрерывно символически подчеркивают, что эго реципиента не отгорожено от других.

Были проиллюстрированы два основных типа почтительности: ритуалы преподнесения, посредством которых актор конкретно демонстрирует свою высокую оценку реципиента, и ритуалы избегания, принимающие формы запретов, ограждений и табу, и подразумевающие акты, от которых субъект должен воздерживаться, чтобы не нарушить право реципиента держаться на расстоянии. Мы знакомы с таким различением из классификации Э. Дюркгейма, подразделявшего ритуалы на позитивные и негативные обряды[57]57
  Durkheim E. The Elementary Forms of the Religious Life / Trans, by J.W. Swain. Glencoe (III.): Free Press, 1954. p. 299.


[Закрыть].

Предполагая, что есть вещи, которые нужно говорить и делать для реципиента, и вещи, которые говорить и делать нельзя, мы сознаем, что между этими двумя формами почтительности существует конфликт, выражающий присущую им противоположность. Поинтересоваться здоровьем человека, благополучием его семьи или состоянием его дел – значит преподнести ему знаки сочувствующего внимания, но в определенном смысле сделать такое – значит вторгнуться в личную заповедную сферу человека. Это становится очевидным, если подобные вопросы человеку задает актор неподобающего статуса или если недавние события сделали ответы на эти вопросы болезненными. Как полагал Э. Дюркгейм: «Человеческая личность – священная вещь; нельзя рисковать осквернить ее и нарушить ее границы, но в то же время величайшее благо состоит в единении с другими»[58]58
  Durkheim E. The Determination of Moral Facts // Sociology and Philosophy/Trans, by D.F. Pocock. Glencoe (III.): Free Press, 1953. p. 37.


[Закрыть]. Приведу две иллюстрации характерной оппозиции между двумя формами почтительности на примере отделений больницы.

В отделении А, как и в других отделениях больницы, была «система прикосновений»[59]59
  Единственный известный мне источник по системам прикосновений – очень интересная работа Эдуарда Гроса (Gross Е. Informal Relations and the Social Organization of Work. Unpublished Ph.D. Dissertation, Department of Sociology, University of Chicago, 1949), посвященная праву щипать девушек секретарского ранга в коммерческих офисах.


[Закрыть]. Определенные категории персонала имели привилегию выражения своей приязни и близости к другим посредством ритуальных телесных контактов с ними. Актор мог обнимать рукой талию реципиента, массировать рукой заднюю часть шеи реципиента, гладить волосы и лоб или держать реципиента за руку. Естественно, сексуальный подтекст официально исключался. Наиболее частая форма, которую принимал этот ритуал, – поддерживающее прикосновение медсестры к больному. Тем не менее, санитары, пациенты и медсестры образовывали единую группу в отношении правил прикосновений: их права были симметричными. Любой из этих людей имел право прикасаться к любому человеку той же категории, что и он, и к людям других категорий. (В действительности некоторые формы прикосновений, например в шутливой борьбе или играх, где меряются силой рук, по природе симметричны.) Конечно, некоторым членам отделения не нравилась эта система, но это не отменяло прав других включать их в нее. Фамильярность, подразумеваемая в таких обменах, подтверждалась другими путями, например, симметричным обращением по имени. Можно добавить, что во многих психиатрических больницах пациенты, санитары и медсестры не образуют единую группу в церемониальном отношении, и обязанность пациентов принимать дружеский физический контакт от персонала не реципрокна.

В придачу к этим отношениям симметричных прикосновений в отделении были и асимметричные. Врачи прикасались к людям других рангов для сообщения дружеской поддержки и комфорта, но представители других рангов чувствовали, что с их стороны было бы излишней вольностью отвечать таким же прикосновением врачу, не говоря уже о том, чтобы быть инициатором таких контактов с врачом[60]60
  Главный санитар в то время, мужчина, начинал обниматься с врачом, служившим администратором отделения. Это, по-видимому, создало диссонанс и было чересчур. Санитару, что интересно, пришлось оставить работу. Следует добавить, что в одном отделении клиники, отведенном для глубинного изучения небольшого числа сильно делинквентных мальчиков, пациенты и весь персонал, включая врачей, образовали единую церемониальную группу. Членов группы связывали симметричные правила фамильярности, так что для восьмилетнего мальчика было допустимо звать администратора отделения по имени, шутить над ним и ругаться в его присутствии.


[Закрыть].

Разумеется, если система прикосновений должна сохраняться, как это имеет место во многих больницах Америки, и члены отделения должны получать подтверждение и поддержку, которые обеспечивает эта ритуальная система, то другие люди, помимо врачей, приходящие жить или работать в отделении, должны быть дружески доступными другим присутствующим. В этом отношении приходится отказаться от прав на отделенность и неприкосновенность, которые требуются и предоставляются во многих других учреждениях нашего общества. Короче говоря, система прикосновений возможна только в той степени, в какой индивиды отказываются от права держать других на физической дистанции.

Вторая иллюстрация того, как две формы почтительности противодействуют друг другу, указывает на социальное участие. В отделении А у всех, кроме врачей, – у медсестер, санитаров и пациентов – существовало сильное чувство внутригрупповой солидарности. Пути выражения ее различны – через совместное участие в трапезах, карточных играх, экскурсиях, посещения комнат других пациентов, просмотр телепередач, трудотерапию. Обычно индивиды были готовы не только участвовать в этом, но и делать все с видимым удовольствием и энтузиазмом. Человек отдавался совместной деятельности, и это давало возможность группе успешно функционировать.

В контексте этого паттерна участия и несмотря на его важность для группы, все понимали, что пациенты имеют право на отстраненность. Хотя опоздание на завтрак воспринималось как нарушение групповой солидарности, опоздавших за это только мягко журили. Оказавшись за столом, пациент был обязан ответить на приветствия, но затем, если его настроение и манеры ясно выражали желание быть оставленным в покое, не делалось попыток втянуть его в разговор за едой. Если пациент брал еду со столика и возвращался в свою комнату или в пустой телевизионный зал, никто наследовал за ним. Если пациент отказывался идти на прогулку, над этим немного подшучивали, напоминая индивиду о том, что он теряет, и этим дело кончалось. Если пациент отказывался играть в карты, лишая остальных четвертого партнера, могли высказываться шутливые протесты, но без продолжения. И в любом случае, если пациент казался подавленным, угрюмым или чем-то расстроенным, старались этого не замечать или приписать потребности в физическом уходе и отдыхе. Эти виды деликатности и ограничения требований, видимо, служили социальной функции поддержания неформальной жизни, свободной от необходимости «терапевтической» или «прописанной», и означали, что в определенных отношениях пациент имел право препятствовать вторжению в личную жизнь там, тогда и так, как хотел это сделать. Однако очевидно, что право ухода в свою частную жизнь предоставлялось за счет поступков, через которые индивид показывает свою связанность с другими в отделении. Между демонстрацией желания включить человека и демонстрацией уважения к его частной жизни существует неизбежное противоречие.