Текст книги "Счастье по наследству (СИ)"
Автор книги: Ирма Грушевицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Глава 8
Soundtrack One by Alanis Morissette
Карма, эффект бумеранга – в девятнадцать об этом не задумываешься. Живёшь, как живётся. Лекции, семинары, студенческие вечеринки, подработка в баре у деда – исключительно под его присмотром, встречи с друзьями, многочисленные влюблённости – когда сразу и навсегда.
Как-то вечером, за несколько дней до окончания последнего школьного лета, дед вызвал меня на разговор о будущем.
Не скажу, что оно меня не страшило, но и задумываться о нём как-то было недосуг. Ни к чему конкретному тяги у меня не было, ни в каких дисциплинах я не блистала, кроме, пожалуй, самой дисциплины и прилежания. Вторую Бейтс школа Рэдклифф точно не выдержала бы, да и желания эпатировать учителей своими выходками, как в своё время это делала старшая сестра, у меня не было. Разговоров хватало и так.
Николь терпели из-за дружбы директора с нашей бабушкой. Она же и прикрывала все её выходки. В восемнадцать, едва окончив школу, сестра прыгнула на заднее сидение мотоцикла своего дружка Билли Маклафлина и вместе с ним укатила в Лос-Анджелес.
Билли вернулся через полгода, поступил в колледж и сейчас помогает своему отцу в строительном магазине. Николь осталась в Калифорнии, и довольно скоро мир узнал о Никки Би.
Мы никогда не были близки с сестрой. Да и вообще у меня не было семьи в традиционном смысле этого слова. Мать родила Николь в восемнадцать. Представляю, какой неожиданностью стало это для деда с бабкой. Хотя, почему неожиданностью. Дед с утра до ночи был занят своим баром, бабушка – любимыми книгами.
Я была частым гостем в их квартире, но не помню, чтобы Барбара Бейтс хоть раз первой заговорила со мной. К людям она относилась как к необходимому злу – терпела и только. Это распространялось и на близких. Что дед нашёл в этой сдержанной, всегда хмурой женщине, не знаю. Сеймур и сам никогда не был душой компании, но только такой человек и мог стоять за стойкой бара – всегда готовый выслушать, но не откровенничать в ответ.
Как после и мы с Николь, мама с детства была предоставлена самой себе. Отсюда и её любовь к свободным отношениям. В отличие от сестры, я родилась в браке. Правда, отец бросил нас, когда мне не исполнилось и года. Об этом никто вслух не говорил, но, похоже, дело было в постоянных изменах матери.
Мамина жизнь измерялась не годами или сезонами. Вехами в её жизни были мужчины. После краха очередного романа несколько месяцев мы с Николь жили как в раю. Совместные завтраки, воскресные обеды, поездки в горы. Мама была мамой. Всё заканчивалось, когда на её пути возникал очередной ухажёр. А дальше главной в нашей горе-семье становилась Николь.
Удивительно, как после этого сестра меня не возненавидела. Ей было восемь, когда я родилась, так что в подростковом возрасте – самом сложном и импульсивном – Николь пришлось нести ответственность за пискливую малявку, которая вечно за ней таскалась и требовала к себе внимания. Думаю, сестра просто переняла образ мысли нашей бабушки, предпочитая просто меня не замечать. Сеймур несколько раз пытался вмешаться, увещевал мать, призывал к ответственности. Но проходили дни, недели и месяцы, и мы с Николь снова оставались одни. В конце концов, дед смирился и в моменты маминых загулов забирал нас жить к себе.
Одной яркой звезды в семье хватало, так что я старалась как можно меньше привлекать к себе внимание. Отсюда, вероятно, и мои скромные успехи в учёбе.
В том первом нашем серьёзном разговоре с дедом, Сеймур предложил мне подумать о карьере бухгалтера.
– У тебя всегда будет возможность заработать на кусок хлеба.
– Но разве ты не хочешь, чтобы я помогала тебе в баре? – не то чтобы мне нравилось там бывать, но «Грин стоун» всегда считался неотъемлемой частью моей жизни.
Этот тёмный бар в полуподвальном помещении на Сто двенадцатой северной улице не был семейным предприятием. Он достался деду от друга его отца, с которым тот в двадцатых годах прошлого века приехал из Ирландии. Друг отказался бездетным и относился к Сеймуру, как к собственному сыну.
Намного позже дед рассказывал, что подарок не привёл его в восторг. Он никогда не думал, что всю жизнь проведёт за стойкой, продавая выпивку и гоняя не в меру разошедшихся клиентов. Репутация у бара была та ещё, правда, в последние годы от былой нехорошей славы почти ничего не осталось. «Грин стоун» облюбовали клерки близлежащих офисов. Пятничные вечеринки, корпоративные мероприятия, дни рождения сотрудников и просмотры бейсбольных матчей стали неотъемлемой частью места, в котором в былые времена вечера редко обходились без вызова полиции. Кухня стала разнообразней, винная карта шире, а Сеймура за стойкой сменили два расторопных бармена.
– Разливать выпивку ты не будешь, – сказал мне дед. – Разносить заказы тоже. Работать с поставщиками и вести бухгалтерию – пожалуйста. Но для этого надо учиться. Я помогу.
Мне кажется, со мной Сеймур сделал попытку во второй раз реализовать свои отцовские амбиции. Поставив крест на моей матери и своей старшей внучке, он изо всех сил боялся меня упустить. В редкие минуты откровений он так и говорил:
– Не упустить бы мне тебя, Эмма.
Я не «упускалась». Похоже, что все «упускательные» гены достались Николь.
Мы узнавали о ней исключительно через таблоиды. Сначала это были второсортные издания вроде «Старз» и «Татлер». Позже её имя начало мелькать на порталах ТМZ и E! Через три года о Никки Би писали уже People и USA Today. Просматривая эти новости, дед неодобрительно качал головой. Я же всё больше уходила в себя, стоило кому-либо заикнуться об очередной выходке моей безбашенной старшей сестры.
Впрочем, образ плохой девчонки эксплуатировался ею недолго. Николь вовремя сообразила, что в моде сейчас приличные девочки. Она завела один из первых бьюти-каналов на ютубе, где рассказывала о правильном питании и демонстрировала свою потрясающую физическую форму, сидя в картинных асанах на фоне закатного солнца. Позже Никки Би в череде других знаменитостей выступала в защиту окружающей среды и поддерживала фонд борьбы с домашним насилием.
Её редкие визиты домой были весьма кратковременными. Сестра появлялась внезапно и так же внезапно исчезала, выгружая на мою кровать горы подарков в виде косметики и нарядов, полученных на съёмках. Всё это теми же кучами перекочевывало на верхние полки шкафа, где позже с большим удовольствием рылась Фло.
Не знаю, зачем Николь нужны были эти приезды домой. Может, в качестве эмоциональной подзарядки? Она будто бы отчитывалась перед семьёй за очередной этап своей жизни. Приезд, пробежка по подружкам, вечеринка с ними же в актуальном на тот момент ночном клубе, возвращение домой ближе к утру, сон до вечера, а после – такси в аэропорт и возвращение к прежней жизни. Чем старше Николь становилась, тем всё реже становились эти визиты.
Мать всегда крутилась поблизости и возникала на пороге дедовой квартиры практически одновременно с Николь. Она любила прихвастнуть знаменитой дочкой, но та будто не замечала её преданных глаз и заискивающих улыбок. Мама получала свою часть подарков, забивала телефон селфи с Никки Би и отбывала на следующий день после её отъезда.
Я не обижалась. По крайней мере, у меня оставались Сеймур и Фло.
Первые восемь лет Флоренс Паттерсон отучилась в частной школе для девочек в Олимпии, столице штата. Для дальнейшего образования родители перевели её в Сиэтл, потому что в своё время школу Рэдклифф заканчивал отец Фло – хозяин и главный архитектор судостроительной компании, специализирующейся на проектировании и строительстве частных яхт. Большие деньги, большие амбиции и большое желание их удовлетворить.
Дочь Герберта Паттерсона никогда не стремилась доказать свою значимость или самоутвердиться за счёт других. Фло всегда была полна радушия, всегда на волне позитива. В отличие от остальных, в школе она не находила проблемы, а сбегала от них. Местные «Баунти» (группа популярных учениц в школе, героини фильма «Дрянные девчонки», 2004 г. – прим. автора) её за это отчаянно невзлюбили.
Подляны вроде мокрой физкультурной формы или подножки в столовой – через это проходили все. В том числе и я, малодушно радуясь, что своим приходом новенькая перетянула на себя внимание наших королев. До этого их главной забавой было доставать меня сплетнями о сестре.
В основном Фло получала за наряды и необычный внешний вид. Короткий ёжик волос, розовый рюкзак, любимые анимешные слипоны. В выборе одежды моя будущая подруга никогда не следовала канонам, что удивительно при застёгнутых на все пуговицы неэмоциональных родителях. Своеобразный протест, который после стал стилем жизни.
На провокации Фло не велась, вторую щёку не подставляла, в ответ не хамила, учителям не жаловалось, чем, разумеется, ещё больше раздражала насмешниц. Что-то явно назревало. Скандал чувствовался в воздухе.
Я понимала, что новенькая не так проста, по тому, как она вела себя на уроках. Умная, креативная девчонка, в меру хитрая, в меру подлиза – она вполне могла организовать вокруг себя свой кружок по интересам. На самом деле, когда мы подружились, Фло рассказала, что в прежней школе сама устраивала весёлую жизнь неугодным сокурсницам и здесь впервые посмотрела на себя со стороны. Увиденное не понравилось, но посыпать голову пеплом она точно не собиралась и уже придумала, как ответить на травлю, но неожиданно буллингу пришёл конец. Как это ни удивительно, помогла в этом моя сестра.
Какой-то умник наклеил на мой шкафчик изображение обнажённой Николь, прилепив на место её лица моё. Выбор пал на самую жуткую фотографию из общего альбома восьмого класса, где я улыбаюсь во весь рот, полный на тот момент стальных брекетов.
Это было слишком даже для наших «Баунти».
Не знаю, каким образом, но Фло выяснила, кто это сделал, и с этой информацией пришла ко мне. Привычная к подобным выходкам, я сначала разревелась, а затем, заражённая энтузиазмом новой подруги, с азарт принялась планировать месть.
В первом матче школьного футбольного чемпионата группа поддержки школы Рэдклифф на поле так и не вышла. Чирлидерши переругались вдрызг из-за новой формы, которая неожиданно стала всем мала. Фло отследила путь от дизайна костюмов до их пошива и перехватила форму на финальной стадии, заменив присланные девчонками размеры на меньшие. Как ей удалось провернуть это в одиночку, для меня до сих пор загадка. Как является загадкой и то, каким образом это сошло нам с рук, при том, что все прекрасно знали, кто это сделал – Фло позаботилась о том, чтобы пошёл такой слушок. Тем не менее, больше нас не трогали. По крайней мере, не с таким остервенением.
Мы сдружились.
Фло любила бывать у меня в гостях. Своим двум комнатам в шикарном особняке в районе Белвью она предпочитала мою спальню в квартире деда – захламлённую, обвешанную плакатами с мальчиковыми поп-группами.
Её же дом произвёл на меня грандиозное впечатление. Прежде мне никогда не доводилась быть в подобных местах. Личный бассейн, теннисный корт, кинотеатр в подвале. Это был сон о красивой жизни. Который, к сожалению, быстро растаял, когда я поняла, насколько одинока здесь моя подруга.
При первом посещении её родители приняли меня почти с распростёртыми объятиями, но по мере знакомства радушия поубавилось. Пожалуй, только упоминание громкого имени сестры спасло меня от немедленного изгнания, потому что я не смогла ответить ничего конкретного о том, кто мои отец и мать и чем они занимаются.
Потеряв ко мне интерес, родители Фло предоставили нас самих себе. Как и Сеймур, большую часть жизни проводивший в баре. Пафосному Белвью две шестнадцатилетние девчонки предпочли Гринвуд.
После школы мы шли ко мне, дурачились, наряжались в привезённые Николь шмотки и в таком виде болтались по улицам. Нам нравилось изображать плохих девчонок, стрелять у прохожих сигаретки, флиртовать с парнями постарше. Стиль «вонаби», моду на который в восьмидесятых ввела Мадонна, очень шёл Фло. Меня же делал похожей на маленькую шлюшку. Но нас это не заботило. Мы отчаянно веселились.
Всё закончилось так же внезапно, как и началось.
Однажды в таком виде нас увидел кто-то из школьной администрации. Разразился грандиозный скандал. Вместе с родителями мы были вызваны к директору. Со мной, разумеется, пошёл Сеймур.
Как же нас распекали! Зачинщиком, разумеется, назначили меня. Припомнили всё, в том числе и злосчастную форму. Я особо не сопротивлялась, понимая, что взрослым надо выкричаться.
Фло что-то пыталась доказать – в первую очередь, родителям, которые громко требовали у директора с позором выгнать меня из школы. Честно говоря, тут я испугалась и впервые посмотрела на деда, который всё это время хранил молчание.
Сеймур ни взглядом не выдал, что происходящее как-то его волнует. Но, похоже, что-то не понравилось ему в моём лице, потому что, встав со своего стула у директорского стола, дед подошёл ко мне, положил руку на плечо и задал всего один вопрос:
– Ну что, упустил?
В это самое мгновение ко мне пришло понимание двух совершенно несвязанных, но очень важных для самосознания вещей: во-первых, что детство кончилось, а во-вторых, что дед по-настоящему меня любит.
Слёзы, скопившиеся в уголках глаз, запечатали мне рот. Поэтому пришлось просто помотать головой.
– Вот и хорошо. А теперь возьми свою подружку, и подождите нас в коридоре.
Что происходило за закрытыми дверями директорского кабинета, мы с Фло так никогда и не узнали. Мистер и миссис Паттерсон вышли оттуда минут через пятнадцать – бледные и растерянные – и сразу увели с её собой. В наказание Фло до конца семестра посадили под домашний арест и навсегда запретили со мной общаться.
Из школы меня всё-таки исключили. Правда, только на неделю.
Всю эту неделю мы с Фло провисели на телефоне.
Факультет архитектуры и дизайна Института изящных искусств Пратта заявлял о себе как об одном из новаторских в своей области. Фло с лёгкостью туда поступила. Я же прислушалась к совету деда и подала заявление в Центральный колледж Сиэтла на факультет бухгалтерского учёта и аудита.
Двухгодичный курс с последующей возможностью перевода в Университет штата выглядел привлекательным благодаря цене за обучение и бонусной программе для выпускников с хорошими результатами вступительных тестов. Весь предыдущий год я работала как проклятая и получила за стандартизированный тест для поступающих двадцать пять баллов. Это более чем приличный результат. Сеймур был доволен и оплатил первый год обучения. На второй я планировала взять ссуду в банке, внеся часть стоимости из денег, что заработаю в «Зелёном камне».
Как бы Сеймур ни сопротивлялся, но всё же я уговорила его взять меня к себе на работу. Привела в пример глав японских корпорации, чьи дети вынуждены начинать на семейном предприятии с должности курьера и продвигаться вверх по карьерной лестнице наряду с обычными служащими.
Конечно же, дед за мной приглядывал. Никаких сверхурочных и ночных смен. Работа только в выходные и никогда в ущерб учёбе. Завсегдатаи в большинстве своём знали, кто я, и на чаевые скупились редко.
Я изучала кухню изнутри – и буквально, и формально, и не могу сказать, что мне не нравилось. Для восемнадцатилетней девушки работа была подходящая. Тем более что в то лето Фло на три месяца укатила вместе с матерью в Европу, и я осталась без подруги.
Именно тогда в моей жизни появился Эрик.
В компании друзей он пришёл в «Грин стоун» отмечать победу «Сиэтл Маринерз» над нью-йоркскими «Янкиз». Наш бар был забит под завязку теми, кто смотрел игру на большом экране, который для этих случаев выкатывался из подсобки, и компания из семи человек едва ли смогла разместиться, если бы кто-то из них не оказался знаком с Сеймуром.
Вновь прибывших усадили, поставив дополнительные столы и стулья в моём секторе. Эрик из этой компании казался самым трезвым, и общалась я исключительно с ним.
Он понравился мне сразу. Высокий, симпатичный блондин с обаятельной улыбкой и синими лучистыми глазами. Да, у меня всегда была слабость к мужчинам с подобной внешностью. Эрик вдобавок был остроумным и весёлым – горячая смесь для неискушённой девчонки, которая ещё ни разу не целовалась с парнем.
Да, я из тех белых ворон, кто школу заканчивает девственницей. Даже Фло умудрилась расстаться с ней в шестнадцать, закрутив роман со стюардом на круизном лайнере.
С Эриком у меня не было ни единого шанса – я влюбилась с первого взгляда, окончательно и бесповоротно. Ему двадцать семь, мне восемнадцать. Он успешный программист, я – студентка-первокурсница. Мои мысли только об учёбе, но вечерами, во время работы в баре, я с нетерпением выхожу в зал в надежде увидеть его за своим столиком. Или даже не за своим – какая разница.
Мне нравится наблюдать за этим парнем, нравится ловить на себе его взгляд. Не то чтобы он часто на меня посматривал, но всегда делал это с улыбкой.
Наши диалоги поначалу однообразны:
– Привет, Эмма. Как жизнь?
– Всё в порядке, спасибо. А как у вас?
– Когда ты принесёшь первую пинту, станет совсем хорошо.
Столик Эрика и его друзей всегда обслуживается в первую очередь. Мои сны наполнены образами этого парня, а время, что я трачу на сборы на работу, увеличивается в два раза. И всё же мне здорово удаётся жонглировать учёбой, работой и своими невовремя вспыхнувшими чувствами.
Фло первая заподазривает неладное. Ещё до того, как я сама понимаю, что моё увлечение уже не совсем увлечение. Я не особо скрываюсь, ошарашенная своими чувствами, чем привожу Фло в неописуемый восторг.
– Аллилуйя! Я уже думала, что в стремлении не быть похожей на Николь ты всю жизнь проживёшь монашкой.
Возможно, так и было. Но встреча с Эриком изменила всё.
Конечно же, он не мог не заметить мой интерес. Неискушённому в любовных делах сердцу претят всяческие игры, так что скрыть его мне не хватало ни ума, ни опыта.
Однажды он пришёл в бар один, сел у стойки, заказал пиво и долго смотрел на то, как я принимаю и разношу заказы. От его взгляда у меня тряслись поджилки. Я даже позвонила Фло. Та кричала в трубку, что я его зацепила и потребовала быть самой собой.
У самой себя меня подкашивались ноги и путались мысли. Пару раз я перепутала заказы. Один раз чуть не вывернула полный поднос на гостя. Честно, у меня было огромное желание подойти к Эрику и попросить его перестать на меня смотреть. Поражение было бы полным, но, по крайней мере, я бы не получила нагоняй от деда.
И всё же, когда я увидела, что Эрик собрался уходить, то испытала глубокое разочарование. В последний раз я решила пробежать мимо, попрощаться – обычно это в порядке вещей, но неожиданно он остановил меня и пригласил на свидание.
Вот так прямо взял за локоть и сказал:
– Пойдёшь со мной на свидание?
Слава богу, что к тому моменту на подносе ничего не было, иначе я бы точно его уронила.
У меня даже мысли не возникло поинтересоваться, когда и куда он собрался меня вести – какая, к чёртовой матери, разница! Эрик забил в список контактов мой телефон с обещанием позвонить и ушёл, а я заперлась в туалете и долго визжала от радости, закрыв рот руками.
Первая любовь редко у кого бывает счастливая. Это истина. Такая же, как та, что говорит нам не верить мужчинам, которые ничего о себе не рассказывают. И всё же у большинства людей воспоминания о первых чувствах через какое-то время становятся приятными. Пусть с лёгкой ноткой грусти, с капелькой сожаления, но не без тихой радости и благодарности судьбе, что это у них было.
С моей первой любовью всё совсем не так. Я редко вспоминаю то время, потому что во мне борются два чувства, совершенно противоположных радости и благодарности – жгучий стыд и горькая обида.
Мне стыдно, как я себя вела. Стыдно, что болтала без умолку. Стыдно, что не умела отказывать, забывала о гордости, не замечала ничего вокруг и не обращала внимания на нестыковки в словах и поступках. Ума хватило не бросить учёбу, хотя, если бы Эрик попросил, я бы, не задумываясь, это сделала.
Но Эрик не просил. Эрик вообще никогда ничего у меня не просил и от меня не хотел. Он лишь предлагал, и я соглашалась. Без оглядки и без сомнений. С радостью и поистине щенячьим восторгом. Чувствую ли я за это вину? Понимаю, что не должна, но да. Считаю ли его виноватым не меньше? Понимаю, что должна, но нет.
Мы те, кто мы есть, и наше прошлое – это то, что делает нас такими, какие мы сейчас. Не было бы Эрика – был бы кто-нибудь другой. Я всё равно должна была получить этот опыт – в этом вопросе я фаталистка. Правда жаль, что он настиг меня так рано. Беременность в восемнадцать, да ещё и от женатого – такие вещи ломают судьбы.
Мне это едва не стоило жизни.
