Текст книги "Счастье по наследству (СИ)"
Автор книги: Ирма Грушевицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
Глава 27
Soundtrack Blank & Jones with Mike Francis
Меня всегда восхищают люди, которые вне зависимости от ситуации, от времени, от занимаемого ими положения всегда остаются собой. Постоянство – вот что важно. В бизнесе это один из столпов деловой репутации, в отношениях – парафраз верности.
Минни верна себе. Это не эгоизм, не эгоцентризм и тем более не вредность. Это здоровый взгляд на реальность. Наоборот, у меня возникли бы сомнения в её искренности, если бы внезапно Эмма перестала осторожничать и принялась во всём со мной соглашаться.
Это сложно. Не торопиться сложно. Но я понимаю, что в противном случае нам обоим не понравится конечный результат. Всё же я имею представление, на что иду, а она – нет. В этом моё преимущество, поэтому снисходительность – моё второе имя.
Я знаю эту девушку. В ней нет подводных камней, скрытых мотивов и скелетов в шкафу. Вообще-то, он у нас общий – в виде забавного белобрысого Тора.
Когда я смотрю на Лекса, мне становится грустно за отца – парень ему обязательно понравился бы. Сообразительный, весёлый мальчишка. Живой ум, светящиеся глаза. Я чувствую нашу связь, и она мне очень нравится.
Никогда не думал, что скажу это, но мне в кайф переписываться с семилетним мальчишкой. Лекс рассказывает, как прошёл день, что проходили в школе, жалуется на учительницу, хватается достижениями в играх. Иногда шлёт фотографии – свои или того, что интересует его в данный момент. Эти снимки, сделанные камерой его старого телефона, весьма примечательны. Парню удаётся ухватить суть вещей. Я даже показываю их кое-кому из своих друзей, кто увлекается фотографией, и они говорят, что у автора есть потенциал. Но сейчас этого автора интересуют исключительно паровозы.
Один из снимков, тот, где я попросил его сфотографировать Эмму, у меня на заставке. От неё самой подобной милости ждать не приходится. Минни до сих пор удивлённо округляет глаза, когда я делаю ей комплимент, и, похоже, с этим мы будем жить ещё долго.
На том снимке Эмма держит в руках чашку и задумчиво смотрит в окно. На её лице играет улыбка, и мне кажется, я знаю, где её мысли. Вернее, с кем. Потому что однажды, задумавшись о ней, я поймал в окне такое же отражение.
Новогодние каникулы я провожу в Сиэтле. Большую их часть – в доме Эммы. Во-первых, потому что мне там нравится. Во-вторых, потому что в моей квартире нет ёлки. Лекс великодушно простил мне рождественское утро без подарков, но к новогодней ночи мы вместе заказали их по интернету. Под причитания Эммы, разумеется.
– Зачем тебе коньки? Ты и хоккеем-то никогда не интересовался.
– Мик по выходным играет в хоккей в парке. Обещал, что и меня научит. Говорит, там круто.
– Мик в октябре запястье сломал на катке. Это, скажу тебе, ни разу не круто.
– Попробовать всё равно стоит. Вдруг понравится.
– А если нет?
– Продадим коньки на и-бэе, – тут же находится мальчишка.
– Очень хорошо! Теперь все покупки согласовываете со мной. Оба. Это ясно?
– Ясно.
Я прекрасно вижу скрещённые пальцы за спиной Лекса и на всякий случай делаю то же самое.
Утром я работаю у себя. Звонки, совещания, переговоры. В бизнесе каникул нет. К Эмме приезжаю ближе к обеду и уезжаю далеко за полночь. Лексу перед сном обязательно нужно со мной поговорить. Часто я просто смотрю, как он втайне от матери режется в онлайн-игрушку. Эмма говорит, что я первый мужчина, кроме Сеймура и Шона, кто с ним разговаривает на равных.
Шон, кстати, мне очень в этом плане помог, рассказав кое-что о мальчишке ещё до того, как Эмма с сыном оказались в моём доме.
– Они всегда вместе. И это не просто отношение матери и сына. Это дружба на равных. Тебе придётся убедить парня, что ты не собираешься между ними влезать. Сразу необходимо выбрать сторону, понимаешь?
– Не совсем.
– Покажи, что ты на его стороне. Что станешь помогать ему заботиться о матери.
– Как-то странно. Ему всего семь.
– Представь, что пришёл знакомиться с её родителями. Так вот, сын – это во сто крат круче.
– Откуда такие познания? – я всё равно ставлю слова Шона под сомнение.
– Фло подсовывает мне книгу за книгой на тему воспитания детей. Сначала сама читает, потом я, потом мы это дело обсуждаем. Поскорей бы уже ребёнок родился, иначе я превращусь в плаксивый аналог доктора Фила.
– Мне она нравится, Шон.
– Кто?
– Твоя жена.
– А Эмма?
– Нравится – не совсем то слово.
– А какое слово правильное? Учти, помимо сына у неё есть весьма суровый дед. Ну и, честно говоря, я. Потому что, если ты обидишь эту девчонку, я тебе и без указки Флоренс голову откручу.
– Угрожаешь?
– Предупреждаю. Эмма очень многое сделала для нашей семьи. Возможно, когда-нибудь я тебе об этом расскажу.
Когда-нибудь случается на следующий день за ужином.
Я же говорю – трепло.
И всё же именно благодаря предупреждению Шона я не дрожу, как один из тех комнатных задохликов, которых по недоразумению называют собаками, когда в восемь часов рождественского утра на кухне появляется всклоченный мальчишка и говорит, что хочет в туалет.
Чтобы не будить Эмму, я отвожу Лекса в свою спальню. Жду, пока он делает свои дела. Успеваю даже написать пару писем.
Лекс выходит из туалета, осматривается, но уходить не торопится. Стоит у двери и крутит головой по сторонам. Долго на что-то решается, затем медленно обходит комнату, останавливается рядом и заглядывает в открытый лэптоп. Рассматривает то, что лежит на столе: смартфоны, планшет, блокнот, где я по привычке делаю пометки.
– Почему здесь нет ёлки? – спрашивает
– Потому что это не моя квартира.
– А чья?
– Не знаю. Вообще-то, это что-то вроде отеля. Ты когда-нибудь бывал в отеле?
– Да. Много раз.
– Ну вот. А я не люблю отели, поэтому всегда останавливаюсь в подобных квартирах.
– Тут тоже на завтрак можно взять всё, что захочешь?
– В принципе, да. Только надо ждать, когда привезут.
– Я люблю блинчики с малиновым сиропом.
– Я тоже. Только с шоколадом.
– От шоколада у меня начинают чесаться глаза.
– Сочувствую. А у меня аллергия на маринованные овощи.
– Бе. Я тоже их не люблю.
Так у нас появляется кое-что общее.
Мне всё ещё трудно представить, что этот мальчик – мой брат. По возрасту он ближе к сыну, и я пытаюсь разговаривать с ним так, как со мной говорил отец: прямо и не делая скидки на возраст.
– Мне нравится твоя мама. Вроде бы я тоже ей нравлюсь, но это не точно.
– А когда будет точно?
– Когда она сама скажет об этом.
– А если не скажет?
– Значит, мне надо сделать так, чтобы сказала.
– Например, поцеловать?
– Можно и поцеловать. Но лучше сделать что-нибудь, что покажет, что я о ней думаю. Приготовить завтрак, например. Ты знаешь, что мама любит на завтрак?
– Тосты
Тосты – это легко. Мы делаем их вместе.
Мы много чего делаем вместе с Лексом и Эммой: гуляем, разговариваем, смотрим кино, готовим. В последнем моя главная задача – не сильно мешаться. С каждым днём Эмма всё больше улыбается, а я всё чащу прихожу к мысли, что не хочу уезжать. Мне хорошо в этом доме с этой женщиной и этим мальчишкой.
Я никогда не проводил так вечера. Это ново, непривычно и слишком для меня нетипично. Что бы я делал сейчас дома? Вариантов много, но ни один не прельщает, как ужин в компании Эммы и общих друзей.
Шон пузырится от радости и считает себя чуть ли не свахой. Намёки и подколки я не комментирую, однако их частые приезды начинают меня понемногу раздражать. Кой чёрт мотаться к нам через день? Но, как оказалось, Эмме очень нужна Флоренс, а Флоренс – Эмма. Они идут наверх к её спальню, пока мы с парнями пялимся в телик, и спускаются через час-два, иногда с заплаканными глазами. Шон кидается к жене с расспросами, а я иду к своей Эмме и крепко её целую.
«Не торопи меня».
Минни, у меня на правой руке скоро мозоль появится из-за твоего «не торопи».
Не тороплю, и каждый вечер уезжаю с гигантским стояком.
Новый год мы планируем отметить вместе, но и тут вмешиваются Райты. На этот раз от вечеринки в доме родителей Флоренс Эмме не отвертеться. Лекса забирает к себе женщина по имени Полин. Она соседка Эммы, и за несколько дней до этого её семья возвращается из поездки в Ванкувер. Но не в канадский, а в наш – в округ Кларк, недалеко от Портленда. Там живёт троюродная тётка Билла – мужа Полин. Совершенно не понимаю, зачем мне эта информация, но я до сих пор это помню.
Один из соседских мальчишек – друг Лекса. Эмма говорит, что младший парень – его одноклассник, но дружит он со старшим. После их возвращения Лекс постоянно бегает к соседям, и мы с Эммой больше времени проводим наедине. Львиную часть этого времени она сидит на моих коленях, пришпиленная к моим губам, и все силы уходят на то, чтобы «не торопить её».
Всё меняется после новогоднего вечера у Райтов.
По взгляду, который при выходе из машины Эмма кидает на дом родителей своей подруги, понятно, что это последнее место на земле, где она хотела бы быть. До этого ни словом, ни видом Минни не показывает, что не хочет ехать на вечеринку.
Я понимаю, почему так, как только она оказывается в видимости хозяев. У матери Флоренс поджимаются губы, тогда как Диана Райт сразу кидается к Эмме с расспросами о Лексе.
– Эмма, детка, ну, как там наш мальчик?
– Спасибо, всё хорошо. Обошлись лёгким испугом.
– Это ж надо, прямо под Рождество!
– За питанием ребёнка должны следить профессионалы, – вставляет своё едкое замечание Гордон Паттерсон.
Его жена неодобрительно качает головой.
– Флоренс страшно переживала. Шону пришлось увести её с приёма. Мистер Броуди, рады снова видеть вас в нашем доме.
Мне достаётся приторно-вежливая улыбка, когда как Эмму не удостаивают и взглядом. Я закипаю в мгновение. Спокойное выражение лица Минни говорит, что ей к подобному обращению не привыкать. Это злит ещё больше. Я еле держусь.
Мать Шона снова пытается сгладить ситуацию.
– Надеюсь, ты позаботился о нашей девочке, Марк?
– Приложил все усилия. Даже уговорил составить мне компанию на этот вечер. Надеюсь, вы не против? – я смотрю поочерёдно на хозяев. Оба до последнего пытаются сохранить лицо.
– Разумеется, нет, – говорит тесть Шона. – Вы – друг нашего дома. Здесь всегда рады друзьям наших друзей.
Меня страшно коробят последние слова. Твоя дочь выросла вместе с этой девочкой, чопорный ты козёл! Я уже открываю рот, чтобы это сказать, но тут появляется сенатор Райт и переключает внимание на себя.
– Хвала Господу, хоть одно свежее лицо! Рад видеть тебя, Марки. Ты привёз нашу девочку? Молодец. А куда дели маленького засранца? Он всех тут сильно напугал.
– Приветствую, сенатор. У Лекса сегодня своя вечеринка.
– Я так и понял, что парень предпочёл загреметь в больницу, лишь бы не проводить вечер в обществе старых пердунов. Ловкач, ничего не скажешь. Иди к Шону, он руководит баром. А я пока потискаю Эмму.
Я смотрю на Минни и впервые за вечер вижу на её лице улыбку.
– Добрый вечер, сенатор. Я тоже рада вас видеть.
– Похоже, наш Питер в пролёте, – это последнее, что я слышу, оставляя Эмму в компании родителей Шона.
Что ещё, нахрен, за Питер?
Сирена Паттерсон увязывается за мной.
– Позвольте, я вас провожу.
Мать гордилась бы моими манерами. Я на автомате подставляю руку, на которую едва ощутимо ложится холёная белая кисть. Тонкие аристократичные пальцы с массивными кольцами и хищными алыми ногтями. У Минни ногти всегда коротко стрижены, а на пальцах маленькие шрамы. Говорит, что не очень ловко управляется ножом при готовке. Торопится.
Не думаю, что миссис Паттерсон хоть раз держала в руках кухонный нож. К слову сказать, как и моя мать.
Сложно будет Минни в моём мире. Из лучших побуждений меня в этом немедленно пытаются убедить.
– На правах вашего друга – мы же друзья с вами, Марк? – я киваю: проще согласиться. – А также заручившись поддержкой своего мужа, я хотела бы предупредить вас относительно Эммы Бейтс. Мы знакомы более десяти лет, можно сказать, она выросла на наших глазах. К сожалению, наша дочь мнит эту девушку своей близкой подругой. В своё время их дружба доставила нам много хлопот. Мы списывали всё на подростковый возраст и жили надеждой, что со временем она сойдёт на нет.
Женщина сильнее вцепляется мне в руку, показывая растущее волнение – наигранное, как и её эмоции, – и я вынужден остановиться.
Мы стоим перед входом в большой зал, где неделю назад проходил приём. Сейчас здесь стоит длинный стол, полностью сервированный для ужина. Гостей ещё нет. Лишь официанты наводят последний лоск. Все находятся в смежном зале, где я вижу и Шона, который, замечая меня, движется в нашу сторону. Я останавливаю его, легко качнув головой.
Этот текст явно заучен и предназначен исключительно для моих ушей. Наверняка я буду вынужден выслушать его до конца, на что понадобится всё моё терпение. Так что лучше, если других слушателей у нас не будет.
– Мне нечего сказать хорошего о семье этой девушки, – продолжает хозяйка дома. – Об отце Эммы ничего не известно. Мать – особа ветреная, воспитанием дочери совершенно не занималась. Девочка с детства была предоставлена самой себе. Вы знали, что у неё была старшая сестра? Она сделала карьеру модели – если вы понимаете, что именно может подразумеваться в данном случае под словом «карьера». Погибла при весьма странных обстоятельствах пару лет назад. Говорят, в её крови были найдены запрещённые препараты.
– Кто говорит? – сохранять выдержку, выслушивая этот озлобленный бред? Да мне Звезду героя должны дать, как минимум.
– Ходят такие слухи, – ни на мгновение не тушуется. Железные нервы. – В любом случае, от младшей можно ожидать чего угодно. Чего стоит факт, что в девятнадцать она родила ребёнка неизвестно от кого.
– Если Эмма не афиширует имя отца Лекса, то это вовсе не значит, что он неизвестен.
Бог свидетель, чего мне стоит этот спокойный тон. Моя собеседница даже не замечает, какая буря вот-вот на неё обрушится.
– Из чего следует, что этот человек, как минимум, женат, – идеально нарисованные брови подскакивают вверх. – Мы до сих пор не можем постигнуть причину дружбы нашей дочери с этой девушкой. К сожалению, семья нашего дорогого Шона тоже оказалась под воздействием её мнимого очарования. Дорогой Марк, знаю, вы с Шоном друзья. Умоляю, проявите благоразумие. Возможно, вы единственный, кто сможет повлиять на наших детей. Таким, как Эмма Бейтс, не место в нашем обществе, – всхлипывая, подытоживает Сирена Паттерсон.
Браво, мать твою! Сыграно идеально.
Моя первая реакция – найти Эмму и увезти из этого гадюшника. Вторая – пригрозить адвокатами, если я ещё когда-нибудь и от кого-нибудь услышу подобный бред. Но потом я вспоминаю заплаканные лица двух девчонок и понимаю, что моя Минни по сравнению с её подругой – счастливица.
Сколько она сказала, десять лет? Десять лет Фло Райт сражается со своими родными за мою девочку. Если раньше я испытывал уважение к жене этого везучего засранца Шона, то теперь испытываю глубочайшее ею восхищение. Я буду жать руку её отцу и не пошлю её мать нахер с её предупреждениями, потому что все эти годы она была рядом с Эммой. И если Минни нашла в себе силы приехать в этот дом, то кто я такой, чтобы отказать ей в поддержке.
– Спасибо за откровенность, миссис Паттерсон. Приму ваши слова к сведению.
Вежливо и кратко. Мои юристы оценили бы.
За столом мы с Эммой сидим порознь. Я понимаю, о каком Питере шла речь, увидев рядом с ней приставучего кузена Шона. Парень всюду таскался за его отцом, что всегда служило предметом шуток. Пытался влиться и в нашу компанию, но безуспешно. Вообще-то, мне он никогда не нравился. Слишком правильный, даже по сравнению с Шоном. Старался угодить, заглядывал в глаза, шутил невпопад. Глупо улыбался. Как сейчас Эмме.
Козёл.
Я сижу рядом с Дианой Райт и стараюсь не потерять нить разговора, когда неожиданным замечанием она возвращает к себе внимание.
– Судя по удовлетворённому виду Сирены, она донесла до тебя нужную информацию об Эмме.
Я смотрю на мать Шона. Она саркастически поджимает губы.
Ёлки! Всё ещё хуже, чем я думал.
– Это что-то вроде личного крестового похода? – спрашиваю.
– Уверена, так и есть. Фло – чудесная девочка, но для её родителей это неважно. Они посчитали свою миссию выполненной, выдав её за Шона, и совершенно не приняли в расчёт, что это только её решение – не их. Фло независима. И я рада, что такая девушка любит моего сына. И он любит её. Но её родители считают, что независимость Фло – результат влияния Эммы. Ты знаешь, что у меня диплом психиатра?
Я мотаю головой:
– Нет.
– Гарвардская медицинская школа. Курс профессора Лигай. Я знаю все ваши секреты, малыш, – мать Шона выпучивает глаза, и я смеюсь:
– Да ладно? Так уж и все?
Диана улыбается:
– По крайней мере, могу открыто говорить, что моему сыну повезло. И тебе повезёт, если прислушаешься к моему совету. Не слушай ни чьих россказней. Эмма – большая умница. Она сильная, добрая и крайне ответственная девушка. Может, даже слишком ответственная. Питер – не тот, кто ей нужен. Хотя, я бы с удовольствием видела её среди своих родственников.
– Говорят, все ирландцы родственники. Надо попросить мать покопаться в семейных архивах.
Моя собеседница бросает на меня изумлённый взгляд.
– Ах ты ж хитрый лис. И когда только успел?
– Не торопитесь. Эмма пока ещё даже мысли подобной не допускает. Пусть привыкнет, что я рядом.
– А Лекс?
Диана хватает меня за руку. Это совершенно другое касание, второе за вечер, но какова разница! То – хищное, вызывающее отторжение своей холодностью. Это – тёплое, по-матерински доброе.
– Как ты поладил с мальчиком?
– Вроде бы неплохо. Он добавил меня в друзья на Фейсбуке. Не говорите Эмме, что у Лекса есть своя страничка.
– Ди, ты чего вцепилась в парня? – грохочет сенатор. – Подождала бы, пока я из-за стола выйду.
Все смеются. Все смотрят на нас с Дианой. В том числе и Эмма.
Я чувствую её взгляд, но в её сторону не смотрю. Боюсь выдать себя, потому что только что, сам того не замечая, озвучил свои самые сокровенные мысли: я хочу её в своей жизни. Их обоих хочу.
– Марк рассказал мне интересную новость про наших общих друзей.
– Посмотрите на эту женщину! Она даже не думает юлить
Колин Райт картинно бросает на стол салфетку. Если Шон через двадцать лет станет таким же позёром, как отец, я его пристрелю. Думаю, Фло меня поддержит.
– Общие друзья, говоришь?
– Должен же кто-то развлекать девушку, пока её муж собирает по стране голоса.
Снова смех. На этот раз сильнее.
– Спросила бы лучше, когда твой друг собирается делать Эмму честной женщиной.
Веселье выключается одномоментно. Над столом тишина. Все, в том числе и я, смотрят на Эмму.
Она выпрямляется и откидывается на спинку стула. Словно, дистанцируясь, можно спрятаться от всеобщего внимания.
– Что вы имеете в виду, сенатор? – тихо интересуется Сирена Паттерсон.
– Как что? Парнишка-то уж больно похожим выдался. Тут уж скрывай не скрывай, бегай не бегай, а жениться придётся. Правда, парень?
Глава 28
Soundtrack Dealbreake by Rachael Yamagata
На канте моей тарелки ровно двадцать маленьких цветков. Золотое на красном. Праздничные цвета. Я знаю, у миссис Паттерсон на каждый сезон свой столовый сервиз. Этот второй, который я вижу. Первым – жёлто-оранжевым, осенним – этот же стол был сервирован в мой первый визит в этот дом.
Двадцать маленьких идеальных цветочков. Я считаю их вместо того, чтобы слушать ответ Марка. Не хочу знать, что он скажет, но уж очень оглушительная стоит тишина. Питер до этого так энергично пережёвывал стейк и, похоже, так и не проглотил.
Не услышать не удаётся.
– Не в моих правилах бегать от ответственности, сенатор. Как и делать что-либо по принуждению. Я мог бы гордиться таким сыном. И дело вовсе не во внешнем сходстве. То, каким вырос Лекс, заслуга исключительно его матери. Но, согласитесь, вряд ли кто заслуживает подобного признания за обеденным столом.
– Тогда чего тянешь? В охапку её и в Вегас. Могу скинуть адресок хорошей церкви.
– Колин! – возмущается Диана Райт, но стоп-сигнала у её мужа как не было, так и нет.
– Элвис там самый натуральный. Неужто не помнишь?
Питер пытается проглотить свой кусок и тянется к бокалу с водой. Я бы тоже выпила, но чего-нибудь покрепче. Жалею, что отказалась от вина. Жалею, что сижу за этим столом. Жалею, что дала себя уговорить приехать сюда вместе с Марком.
Быть подругой Флоренс – одно дело. Другое – спутницей Марка Броуди. Все эти люди знают, кто я и что я, мнение обо мне сложено, но теперь по общению со мной будут судить о Марке. Зачем ему подобная слава?
Я не слышу его разговор с матерью Фло, но вижу, каким разражённым он выглядит после него. Нас специально сажают порознь. Так миссис Паттерсон указывает мне моё место.
Неожиданно я отчётливо понимаю, что всю эту неделю жила в иллюзии. Кто Броуди и кто я? У нас ничего общего, кроме Лекса. Знаю, Марк не опустится до подобных игр, но я вовсе не против, чтобы они сблизились. Мне действительно не нужно заключение ДНК-теста, чтобы понять их родство, и я не буду отрицать важность родственных связей. До самого последнего дня я была уверена, что сестра меня любит. Как и мать. Это извращённая любовь, односторонняя и эгоистичная. Теперь я умею её различать, и в отношениях Марка с моим сыном я вижу лишь искренность. Как и по отношению ко мне.
Я нравлюсь этому мужчине. Мысль об этом согревает мне сердце. И я доверяю ему больше всех на свете. Уже доверяю, несмотря на то, что прошу его о времени. Это легко, когда любишь, а я Марка люблю. Это не слепая любовь, она осознанная и взвешенная, и живёт она во мне уже очень долго. Возможно, что с самой первой встречи.
Помнится, я сравнила его с книгой – редким коллекционным экземпляром. Он такой и есть. Редкий. Один в своём роде. Единственный для меня. И больше всего на свете мне хочется стать частью его истории. Но у нас разные не только переплёты, но и полки. Сейчас мы стоим на одной, и со дня на день я жду прихода библиотекаря, призванного навести порядок.
Собственно, вот и он в лице матери моей подруги, которая рьяно берётся за дело.
– Без сомнения, дорогой Марк найдёт для себя достойную спутницу. Что бы кто ни говорил, во все времена в первую очередь ценилась добродетель.
– В таком случае, мама, тебе бы пришлось выдать меня замуж в пятнадцать.
– Господи, Флоренс, о чём ты говоришь?
– О том, что добродетель давно не качественный показатель. Злобной стервой можно быть как в двадцать, так и в сорок семь.
Миссис Паттерсон громко возмущается неуважительным комментарием дочери. Мистер Паттерсон пытается призвать обеих к порядку. Шон требует, чтобы Фло успокоилась. Сенатор громко смеётся, а Питер бухтит себе под нос что-то нечленораздельное и таки давится стейком.
Мне тошно от того, что я в очередной раз становлюсь причиной размолвки Флоренс с её матерью. Слишком много людей, чтобы залезть под стол, да и перед Марком стыдно.
– Какая неприятность! – слева от меня кто-то сдувает лопнувшую резину. – Броуди, как всегда, в центре скандала. Всегда был смутьяном. Ни малейшего понятия о приличия. Что за оскорбительные намёки! Одно твоё слово, Эмма, и его выведут из-за стола.
Я с изумлением смотрю на кипятящегося Питера и понимаю, что где-то даже восхищаюсь этими алеющими брэдпиттовскими ушами. Мне очень хочется послушать, какими словами он будет просить Марка удалиться, но в память о моей так и не расцветшей любви к этому человеку предпочитаю промолчать.
На меня с укоризной смотрят восемь пар глаз напротив, и этих людей я почти не знаю. Все они важные гости, но их важность прямо пропорциональна близости к центру стола.
Я изо всех сил борюсь, чтобы золотых цветочков на красном поле не стало в два раза больше, и для этого яростно кусаю губы.
И всё же во всеобщем гвалте я различаю этот голос.
– Эмми, посмотри на меня.
Только один человек в этом мире называет меня так, и нет ни единого шанса ошибиться, встретившись с ним взглядом.
Марк улыбается.
– Хочешь в Вегас, малыш?
Я тоскую по той себе, что, не раздумывая, ответила бы «да».
Так тоскуют, рассматривая картинку с золотистым пляжем и бунгало на сваях в лазоревой воде. Это красиво, но ты понимаешь, что никогда там не побываешь. Это не неумение мечтать, это – здоровый реализм. В нём всегда есть кредит на дом и расширенная медицинская страховка.
Да и не была я такой никогда: безрассудной, сиюминутной, одномоментной. Ни – мать его, одного раза – когда. Я не прыгала в омут, ни шагала вперёд, закрыв глаза, не делал глупостей, а если и делала, то какие-то мелкие, однозначные. Прогулы в школе. Сигарета с травкой. Роман с женатым.
И неделя моего личного Рождества.
Оно – не я – хочет сказать Марку «да» и поехать с ним в Вегас. Хочет ровно до того момента, как он дёргает головой, а его брови вопросительно подскакивают вверх.
«Ну, давай, прыгай!»
Мать у нас с Николь одна, а вот отцы разные. И моего во мне, похоже, больше. Потому что авантюрные гены моей мамы легко сдаются под натиском отцовских.
Я улыбаюсь Марку. Эту улыбку можно трактовать по-разному: от «это же не шутка, да?» до «а давай!». На самом деле это «спасибо, это были классные выходные».
– Марк, дорогой, вы же это не серьёзно?
«Что за глупость? Конечно же нет!»
Это верх неприличия, но я делаю то, что от меня давно ждут – оправдываю ожидания.
– Миссис Паттерсон, мистер Паттерсон, прошу меня извинить, но я вынуждена вас покинуть. Фло, созвонимся.
Мой дальний край стола на самом деле ближний к выходу. Официант любезно открывает передо мной двери обеденного зала, и да – я не оборачиваюсь. И да – я слышу возмущённые возгласы и звук отодвигающихся стульев. А спустя несколько секунд ожидаемые шаги за спиной. Сначала несколько пар, а потом одни.
А вот интересно, если бы не было этой гонки с туфелькой, как бы сложилась судьба Золушки и принца?
Может, так?..
Я поворачиваюсь к Марку и встречаю его той же благодарной улыбкой.
– Это будет невежливо, если ты тоже уйдёшь.
– Срать я хотел на то, что вежливо, а что нет.
– Грубо, но я чувствую то же самое. Отвезёшь меня домой?
– Конечно.
Иллюзия продолжается. В ней я будто бы помолвлена с самым лучшим мужчиной на земле, и мы едем домой вместе.
При водителе мы обычно не выражаем свои чувства. Максимум – держимся за руки. Вот и сейчас, сев рядом, Марк тянется за моей ладонью, а я с мазохистским удовольствием не только её протягиваю, но и пододвигаюсь ближе чтобы, замерев от счастья, положить голову ему на плечо. За этим следует длинный выдох и всего тридцать пять минут, чтобы ещё немножечко погреться. Жалко, что нет пробок. В час пик теплом я наслаждалась бы в два раза дольше.
Марк помогает мне выйти из машины и так же, держа за руку, ведёт к дому.
Соседский дом погружён в темноту. Новогодняя ночь не повод, чтобы нарушать режим. Я смотрю на окно второго этажа, где находится комната Мика и где, я знаю точно, спит Лекс.
«С Новым годом, солнышко моё. У нас всё будет хорошо. Верь мне».
Я отмечаю всё: и лёгкий морозец, и небольшие кучки снега под кустами и на ступеньках крыльца. Рождественский снегопад канул в лету, как обычно бывает со всем хорошим. Шатры сворачиваются, звери запираются в клетки, а гимнасты меняют пуанты на тёплые угги.
Свет на крыльце зажигается автоматически.
Марк подводит меня к дверям.
Обычно он говорит что-то вроде «доставай ключи, Минни, я чертовски замёрз». Его привычная нью-йоркская куртка не годится для Вашингтона. Когда мы шли гулять, я выдавала ему старый свитер Сеймура.
Сегодня Марк в пальто. Оно выглядит теплее, поэтому ключи я могу достать без напоминания. Вместо этого поворачиваюсь и крепко его обнимаю.
– Счастливого Нового года.
Он обнимает меня следом.
Ещё одно украденное мгновение счастья. Как же сладко, м-мм!
– Счастливого Нового года, малыш.
М-мм!
М-мммм!
М-мммммм!!!
– Вот и всё.
– Что, прости?
– Тебе пора.
– Пора? Куда?
Я общаюсь с его грудью, Марк – с моей макушкой.
– Это были классные каникулы. Я никогда их не забуду.
– Я тоже.
Мы всё ещё в сцепке, поэтому мои слова не воспринимаются всерьёз.
– Тебе правда пора.
– Ты правда меня гонишь? Я же предложил тебе Вегас, Минни.
Комок в горле, что стоит с начала прощальных обнимашек, летит прямо в лоб.
Я отрываю себя от Марка и одновременно с этим вскидываю руки вверх, крепко обхватывая за шею. Его тёмно-карие глаза с удивлением смотрят в мои, и я начинаю говорить:
– Ты уж не бросай его. Он хороший мальчишка. Добрый. Видишь, как он к тебе привязался? Я понимаю, что не дам ему ничего из этого, и Сеймур не даст, а ты можешь. Он обязательно захочет с тобой общаться. Не отказывай ему, заклинаю. Я же ничего не понимаю во всех этим мальчишеских делах, хоть и стараюсь понять. Пока он маленький, это ничего, ну а потом? У меня же только Фло, я мальчишек и не знаю совсем. Что я ему дам? Помоги, даже если он тебе не брат. И не бросай, пожалуйста. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!
В конце я почти трясу Марка за плечи, и его голова действительно трясётся как у китайского болванчика. И я начинаю трястись вместе с ним, потому что так же, как и он с Вегасом, жду от Марка положительного ответа.
«Ну, давай! Прыгай!». То есть, не подведи.
– Эмми, я же насчёт Вегаса серьёзно.
– Знаю. Я умею различать пустой трёп и верное слово. И я не поеду с тобой в Вегас. Это будет неправильно.
Марк кивает.
– Согласен. Назови дату.
Официально: Золушка – дура. Именно так принцы и делают предложение.
– «Когда Солнце взойдёт на западе и сядет на востоке. Когда высохнут моря, и горы полетят по ветру, как опавшие листья…»
– Что ты несёшь? Какие листья?
– Это – никогда, Марк. Езжай домой. Возвращайся в Нью-Йорк. Переживи эту ночь и следующий день. И ещё следующий. Если спустя месяц ты всё ещё будешь хотеть жениться на мне, приходи. Расскажу, почему это всё ещё плохая идея.
Он смотрит на меня долго. Очень и очень долго. Кажется, у меня начинают замерзать ноги, но это только кажется.
– Мне нужен залог.
– Залог?
– Да, залог. Что и ты не передумаешь. Если спустя месяц твои причины будут разбиты в пух и прах, мне нужно знать, что ты не сдашь назад.
– Разумно.
Я соглашаюсь. Если ставить условия, то обоюдные. Люблю компромиссы. Умение им следовать – проявление внутреннего благородства. Его так мало в жизни.
Мы всё ещё вроде бы вместе, держимся друг за друга, но холодок отчуждённости уже проскальзывает. Я готова к нему. А Марк?
– И что же ты хочешь?
С талии по спине его руки поднимаются к моей голове. Пальцы зарываются в волосы, оттягивая их. Обычно за этим движением следует поцелуй, и я по привычке – господи, уже «привычке», как я буду без этого жить?! – забрасываю голову назад.
Губы Марка приближаются к моим, и он выдыхает:
– Эту ночь.
