Текст книги "Immortality (СИ)"

Автор книги: Ирма Грушевицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Часть 2

Soundtrack – Immortality by Céline Dion

Позже я много раз спрашивала себя, почему я забыла его? Как могла забыть того, кто был для меня всем в прошлой жизни? Что за страшную шутку в который раз сыграла со мной судьба, лишив воспоминаний об Эдварде! Неужели мне не было бы легче пережить ужасы первых месяцев, если бы я знала, что у меня всё получится? Если бы помнила, что всё возможно, что есть – существуют! – такие, как я – обуздавшие жажду, наполнившие свою жизнь смыслом, вернувшись в неё пусть не людьми, но цивилизованными существами. Пример его семьи должен был мне помочь.

Но я всё забыла! Я забыла теплоту и мудрость, льющиеся из глаз его родителей; дружеские объятья и заботу его братьев и сестер; нежность и любовь, которые дарил мне сам Эдвард.

Да, он оставил меня, но разве это меня остановило? Я хранила память о нём в своём сердце. Я сжималась от боли в груди, когда что-либо напоминало мне о любимом, сама шла навстречу этим воспоминаниям, цепляясь за иллюзорный образ. Я слышала его голос, предупреждающий об опасности, и сама же стремилась к ней. Я ставила свою жизнь под удар, чтобы в очередной раз услышать бархатный, нежный, любимый баритон.

Так почему же, когда моя жизнь заканчивалась, когда я была уже не я, когда бушевавший огонь пожирал меня, я его не слышала! Почему он не говорил со мной, не успокаивал! Не обещал, что всё будет хорошо.? Что всё закончится. Что я выдержу.

Эдвард мог перестать любить меня, но я же не переставала! Именно эта любовь и являла его ко мне. Неужели, яд добрался и до неё?

Думая об этом, я пришла к выводу, что, скорее всего, это была защитная реакция. Что, кроме вечных проклятий могла я тогда посылать на его голову? Ведь я бы винила Эдварда во всём, что со мной происходило. Если бы не его существование, если бы не его сущность, если бы я не была для него самым притягательным существом на земле, я бы никогда не оказалась под пристальным вниманием других вампиров. Джеймс принял за вызов желание Эдварда защитить меня. Открыв на меня охоту, вампир подписал смертный приговор не только себе, но, как оказалось, и мне: Виктория пообещала отомстить за него, а Лоран, выполняя её поручение, просто не смог сдержаться. Неужели, всё это случилось, если бы Эдварда Каллена не было в моей жизни? Если бы он оказался сильным и не допустил нашего сближения. И неужели это случилось, если бы он не оставил меня в лесу? Оставил без защиты, зная, что на меня объявлена охота. Неужели ему не приходило в голову, что его уход только облегчил задачу для убийц. Ведь о том, что Эдвард больше не любил меня, не желал, знали лишь мы двое.

Наверняка в дни кошмара, захлестнувшего меня вначале, я пришла бы к такому выводу и возненавидела бы Эдварда. Всё было бы именно так. И неизвестно, во что бы это вылилось. Что бы произошло, если бы я не нашла в себе силы и стала-таки зверем? Возможно, когда-нибудь, повстречавшись с Эдвардом, я без сожаления убила бы его.

Я содрогалась от этой мысли и благодарила судьбу, что всё случилось так, как случилось. Придя к пустому дому Калленов, я долго стояла под окнами, прежде чем нашла в себе силы зайти внутрь. Я проходила по знакомым, покрытым пылью комнатам, вспоминая, как была счастлива здесь. На третьем этаже в комнате Эдварда я долго сидела на полу, обняв колени, и прислушивалась к тому, что происходит внутри меня.

Я любила его. Как же сильно я его любила! Только сейчас до меня доходил смысл слов, сказанных им при прощании. Он не хотел меня в свой мир, потому что знал – это мир монстров. Теперь я в этом убедилась. Я понимала, почему он отрицал любую возможность превращения меня в вампира: Эдвард не хотел, чтобы мне было больно. Что бы сделал я, окажись на его месте? Да я бы всеми силами своей мёртвой души уговаривала его остаться человеком и позволить мне быть рядом, до последнего вздоха его земной жизни. Я бы смотрела, как он стареет, и была бы счастлива от того, что он позволил мне прожить его жизнь рядом с ним. Только тогда, в его доме, став такой же, как Эдвард, я осознала, что он никогда не переставал любить меня. Что его уход – это не что иное, как способ защиты. Он не мог ожидать, что для других потеря его расположения станет недостаточной причиной, чтобы оставить меня в покое. Он не хотел мне такой жизни. Я и сама сейчас её не хочу.

Я размышляла о провидении. О том, кем была и кем стала; о своей силе. По теории Карлайла у человек, ставшего вампиром, преобладают те качества и способности, что были наиболее развиты в нём при жизни. Я была закрытым человеком и поэтому, став вампиром, могла прятаться от других под щитом невидимости. Своё дальнейшее существование необходимо было строить с учётом этого. В моей власти было делать и получать всё что угодно. Мои возможности стали неограниченными, но цели, на достижение которых я могла их направить, пока неясны. Одно я знала точно: мне необходимо вернуть Эдварда. Вернуть его любовь.

Когда, наконец, я определилась с этим, то вышла из дома Калленов и покинула Форкс. Как мне казалось тогда, навсегда.

Что мир мог предоставить бессмертному существу, наделённому дару невидимости? Всё.

Что я знала о мире? Ничего. Для мира я так и оставалась юной восемнадцатилетней девчонкой.

Мне нужны были знания, нужен был опыт. Я хотела стать интересной для Эдварда, совершенной.  Если, став такой же холодной, как он, я утратила для него свою привлекательность, мне необходимо быть готовой снова завоевать его сердце.

Приходилось многому учиться. С моими возможностями это было не сложно. Я много читала, оставаясь на ночь в книжных магазинах, ходила в кино, сидя по ту сторону экрана. Незамеченной, я проходила на концерты, в театры и музеи. Изучала языки, посещая занятия вместе с ничего не подозревающими студентами. Не имея документов, я не могла делать это открыто и, тихо стоя в углу аудитории, повторяла про себя новые слова.

Я изучала искусство и литературу в лучших университетах страны. Потом, когда этого стало не хватать, отправилась в путешествие. Это было почти весело: приезжать в чужую страну, посещать интересные места, оставаясь невидимой для мира. Со временем я всё реже показывалась людям, предпочитая оставаться в защитной оболочке.

Иногда я подрабатывала в каком-нибудь захудалом кафе на окраине города, предпочитая работу в ночную смену. Деньги мне нужны были только на одежду: я покупала её в стокк-центрах, где за одну пару джинсов или ботинок брали не больше доллара.

Через пару десятков лет я овладела всеми основными европейскими языками, могла поддержать разговор на любую тему от философии до медицины, разбиралась в музыке, живописи, искусстве. Менялись времена, уходили герои, но искусство было вечным. Меня пленяла эклектика севера, самобытность африканских племён, азиатская сдержанность и восточное буйство красок. Всё это проходило мимо, но частичка увиденного навсегда оставалась во мне.

Я общалась с людьми. Не дружила, а именно общалась. Оставляла определённую дистанцию в отношениях, старалась не привязываться. Чем старше становилась я, тем больше меня интересовали люди моего настоящего, человеческого возраста. С молодыми становилось неинтересно, они ничего не могли привнести в мою жизнь. Их слова и поступки были основаны на чувствах – сиюминутных, резких, не терпящих ничего, кроме исключительного к ним внимания. Я завидовала молодым в их непосредственности, с грустью вспоминая, что когда-то и сама была такой же.

Мне нравилась моя жизнь. Вернее, то, что получилось с ней сделать. Но щемящее чувство одиночества заполняло меня всё больше и больше. Мир был огромен, но разделить его было не с кем.

Нет, я не отказалась от Эдварда. Каждую секунду моего существования он был рядом, в моём сердце. Но проходило время, я взрослела и постепенно, по маленькому шажочку начала от него отдаляться. Я была уже не та девочка, которую он полюбил, и дело даже не в том, что теперь я стала вампиром. Мне исполнялось тридцать, пятьдесят, семьдесят, но моё тело, всё ещё юное и не до конца сформированное, не могло скрыть того, что я и сама видела в отражении своих глаз. То же, помнится, было и в Эдварде, и вызывало недоумение: не могло быть в глазах семнадцатилетнего мальчика столько мудрости и жизненной силы, столько сдержанности, граничащей со снисходительностью. Теперь я видела всё это в себе.

Я старела.

Вскоре я стала думать об Эдварде с долей неловкости, с которой люди вспоминают о своей первой любви. Я знала, что он был намного старше меня, и я видела лишь того Эдварда, каким он хотел передо мной предстать. Что же было внутри него – столетнего вампира – не знал никто. Я несла в сердце образ, согревающую душу, берегла его, лелеяла, наделяя несуществующими качествами, и очень боялась разрушить его очарование случайной или не очень встречей. В конце концов, настал тот день, когда я с сожалением призналась себе, что в подобном положении вещей меня всё устраивает.

Я верила, что Эдвард, оставивший меня в лесу много лет назад, любил Беллу Свон. Но я боялась, что сегодняшнему Эдварду сегодняшняя Белла будет не нужна. Более того, чем старше я становилась, тем больше росла во мне уверенность в этом. Как и уверенность в том, что до конца времён, до своего последнего вздоха, пока сама не обращусь в пыль, я буду помнить о нём. Буду любить.

Я часто думала о том, как могла бы сложиться моя жизнь. Кем бы я стала, с кем бы была и где. Наверняка я бы уехала из Форкса. Слишком тяжело стало бы там находиться, слишком давили бы на меня воспоминания о днях, проведённых с Калленами. Я помню, как сопротивлялась, когда отец решил отправить меня в Джексонвилль к маме. Я хотела провести всю жизнь в Вашингтоне, в тех местах, что напоминали мне о любимом, делали мир странных сказочных существ реальным. Не желая терять эту связь, я думала, что никогда не уеду из Форкса. Но, скорее всего, это было бы не так. В действительности, я не смогла бы там жить. Прошел бы год, другой, третий, и я бы поверила в то, что говорил мне Эдвард.

Это будет так, как будто меня никогда и не существовало.

Я практически не сомневалась, что так и было бы. Точно так же воспоминания о нём постепенно стирались бы из памяти, пока в один прекрасный день не стало бы казаться, что всё случившееся со мной – сон. Прекрасный, загадочный, немного страшный. Я бы перестала верить в реальность Эдварда и того мира, которому он принадлежал.

Я вышла бы замуж, у меня были бы дети. Наверное, из всего того, что забрало у меня бессмертие, самым невыносимым было отсутствие возможности иметь детей. Мой материнский инстинкт оставался таким же сильным, как и у любой живой женщины. Я помню, что Эдвард говорил об этом, когда отказывался обратить меня сам. И сейчас я верила ему и опять была благодарна за то, что он был честен со мной, желая лишить боли, которую я испытываю, глядя на матерей с младенцами на руках. Я очень хотела ребёнка. Но это было не всё: я бы очень хотела ребёнка от Эдварда. Я часто представляла его себе: бронзоволосого мальчика, с зелёными глазами, как у Эдварда при жизни. Иногда это была девочка с такими же непослушными локонами, как у её отца, но моими шоколадными глазами. Но при любом исходе нашей истории, это было невозможно. А зачем сожалеть о том, что невозможно?

Первый раз я вернулась в Форкс через десять лет. Я бродила невидимой по родным улицам, собираясь с духом. Было безумно сложно заставить себя подойти к дому Чарли. Я боялась того, что могла не найти его. Что могла не найти отца. И, как оказалось, боялась не напрасно.

Дом был на том же месте, но даже издали я увидела, что в нём никто не жил. Окна и дверь заколочены, на подъездной дорожке – объявление о продаже. Моё мёртвое сердце сжалось до размера маленького камешка, когда я подумала о возможной причине этого. Я аккуратно отодрала доски от входной двери и зашла внутрь.

В доме ничего не осталось, лишь стены и полы с облупившейся краской. Мебель отсутствовала, как и шторы на окнах, цветы, фотографии на каминной полке. Дом уже не был моим – без Чарли, без привычных вещей он был чужой. На кухне в стенах остались дыры после того, как с них сняли шкафчики. Из-под раковины одиноко торчал остов канализационной трубы.

Я поднялась в свою комнату. Фиолетовые обои клочьями висели на стенах. Не было ни моей кровати, ни старенького столика, ни кресла в углу, где так любил сидеть Эдвард. Я опустилась на пол у порога и заплакала.

Даже если бы я могла плакать, как все люди, даже если бы у меня были слёзы, они бы никогда не смогли успокоить мою душу. Не надо рыться в архивах и заходить в полицейское управление, не надо прислушиваться к разговорам, чтобы понять, что произошло с моим отцом. Тот удар, в день, когда я впервые вышла из лесу к своему дому, наверняка был не последним. Мой папа, такой смелый и сильный, такой сдержанный и ранимый – он так и не смог пережить мой уход. Так и не смог…

Я долго бродила по кладбищу Форкса, пока не нашла его могилу. Она была ухоженной. Скромный букет полевых цветов, ещё не совсем завядших, был единственным её украшением. От них исходил еле ощутимый звериный запах, и я поняла, что даже после его смерти Джейкоб Блэк не прекращал заботиться о моём отце. Я долго сидела на холодной земле рядом с могилой Чарли и много думала. Может, надо было остаться? Не появляться перед ним, но быть рядом? Может, тогда папе было бы легче?

Именно после первого посещения Форкса я решила больше времени проводить с мамой. Она прожила хорошую жизнь. Конечно, моё исчезновение стало для неё страшным ударом. Я не видела её десять лет и сначала даже не узнала в худенькой грустной женщине свою заводную, вечно куда-то спешащую весёлую маму. Слава богу, Фил всё ещё был рядом.

Я навещала их каждый год, смотрела, как они вместе стареют. Фил ушёл первым. Мама осталась одна, но у неё были заботливые друзья, внимательные соседи, и я была за неё спокойна.

Под конец жизни у Рене развилась болезнь Альцгеймера. Когда стало понятно, что оставаться одной для неё стало опасно, социальные службы предложили маме переехать в дом престарелых. Она очень из-за этого переживала. Ей не хотелось покидать свой дом, и впервые за всю свою долгую жизнь я пошла на подлог. Украв документы у похожей на меня девушки из восточных штатов, я объявила себя сиделкой, которую наняли для Рене дальние родственники. Больше я ничего и никому не объясняла. Да люди и не спрашивали. Маме же было всё равно. К тому моменту она уже мало что помнила, забывала о самых элементарных вещах. Я была рядом с ней: днём открыто, а ночью лежала на кровати, прислушиваясь к её дыханию. Давным-давно так же поступал Эдвард, прокрадываясь в спальню и охраняя мой сон.

Я оставалась с мамой до последней минуты. Жизнь покидала её, и всё это время я держала маму за руку. В самый последний момент, она открыла глаза и осмысленно посмотрела на меня:

– Детка, какая же ты красивая. Я так по тебе скучала.

Мама взяла мою руку и прижала к своей щеке.

– Я тоже, мамочка, я тоже. – Я наклонилась и поцеловала её в лоб. – Я очень тебя люблю. Передавай привет папе.

Она улыбнулась мне в последний раз, и я поняла, что теперь навсегда осталась одна.

Память о человеке живёт, пока живут люди, помнящие его. Прошло уже много лет после смерти последнего, кто знал Беллу Свон. Я всё так же ходила по земле и с горечью понимала, что у меня ничего не получается. Что я больше ничего не хочу, не желаю, и ни в чём не вижу смысла. Мне захотелось поговорить с кем-нибудь, кто переживал те же чувства. С кем-то похожим на меня.

За все эти годы я неоднократно встречала других вампиров. Нас тянуло друг к другу как магнитом: мы чувствовали приближение похожего на нас существа, и не бежали, а, наоборот, шли навстречу и замирали в любопытстве. С некоторыми я разговаривала, некоторым даже не показывалась. Те, с кем я общалась, не были мне интересны. В основном, они так же, как и я, кочевали по земле, не заинтересованные ни в чём, кроме утоления жажды. Я не встречала ни одного вампира с золотистыми глазами, как у меня и Калленов.

В поисках ответов я даже посетила Вольтерру. В этом небольшом итальянском городке жили Вольтури – старейший вампирский клан. Королевский – так назвал его Эдвард. Но и там я ничего для себя не нашла – только тлен и полуразложившиеся живые трупы: алчные, беспощадные и кровожадные. Своим появлением я посеяла среди них панику: они чувствовали присутствие чужака и были не в силах справиться с тревогой, ощущая исходившую непонятно откуда угрозу. Они безуспешно рыскали по городу, разыскивая причину своего беспокойства, а я попятам ходила за ищейками, наслаждаясь игрой в кошки мышки. Я дразнила их, сама не зная зачем. Может, мне просто становилось скучно.

Был только один человек, с которым я действительно хотела бы поговорить, вампир, встреченный мной ещё при жизни – мудрый, гуманный и заботливый.  Только Карлайл Каллен смог бы ответить на мои вопросы, но встречу с ним я всё время откладывала, находя разные для этого причины. Конечно, основная была в том, что, встретившись с Карлайлом, я не смогу избежать встречи с Эдвардом. А к встрече с Эдвардом я всё ещё не была готова. Хотя, может быть, не всё ещё, а уже…

Моя прежняя жизнь, за которую я отчаянно цеплялась, постепенно становилась воспоминаниями, подобно сюжету давно прочитанной книги. Реальность ускользала, ускользала и прежняя я. Это было настолько же тревожно, насколько, как я сейчас понимала, и неизбежно. С каждым прожитым годом мне всё больше нужны были доказательства моего существования.  Я хотела, пусть только для себя, но всё ещё помнить, что когда-то была живой.

Может поэтому в тщетных попытках вновь обрести себя, я всё время возвращалась в места, где жила когда-то. Туда, где всё начиналось. Это было тяжело, но необходимо. Как подпитка для дальнейшей жизни; прививка от неизбежного одиночества, дыхание которого ощущалось всё сильней.

Форкс в который раз встретил меня дождём.

Я шла знакомым маршрутом от его восточной оконечности к своему дому. Вернее, к месту, где раньше стоял мой дом.

Город сильно разросся. Теперь модно было возвращаться к истокам, жить в согласии с природой. Большие города больше не привлекали людей, как это было во времена моей юности. Я помню, как читала книги и смотрела фильмы про то, что через сто лет человечество будет жить на Луне, что придумают летающие машины. Что инопланетяне войду с ними в контакт, или в землю врежется метеорит, убив всё живое. Да, человечество шагнуло далеко вперёд – много новых технологий, много новых открытий. Но, как и сто лет назад, люди предпочитали растить детей в маленьких городах, спокойных и зелёных, где нет давящего шума цивилизации, и где так хорошо дышится по утрам.

На месте моего дома теперь стоял большой супермаркет. Я оценила иронию: место, где когда-то жили не слишком общительные шериф и его дочь, теперь являлось самым посещаемым в Форксе.

Мой путь традиционно лежал на кладбище. Я проходила мимо могил друзей, бывших учителей, знакомых; проходила, здороваясь, на минуту задерживаясь у надгробий с их именами.

Могила Чарли была в старой части кладбища. Не дойдя до неё нескольких шагов, я внезапно ощутила присутствие другого вампира. Кто-то меня почувствовал и настороженно прятался за надгробиями. Не отрываясь, я смотрела в сторону, откуда через несколько мгновений показалось симпатичное личико с задорным ёжиком коротких чёрных волос.

Вампир, вернее, вампирша, вышла из своего укрытия и танцующей походкой направилась ко мне. Она улыбалась, и в её улыбке не было страха. При этом, что самое удивительное, она неотрывно смотрела мне в глаза. Я опешила: какого чёрта, я же под щитом! Разве она может меня видеть?

– Привет! – произнёс звонкий и чистый голос.

Я узнала его. Как в следующее мгновение узнала блеск золотистых глаз из-под чёрных ресниц. «Элис? Элис Каллен?».

– Я чувствую тебя и знаю, что ты сейчас появишься. Не бойся. Я не сделаю тебе ничего плохого.

Во все глаза смотрела я на свою давнюю подругу и боялась пошевелиться.

– Ну что же ты, – засмеялась Элис. – Смотри, я совсем не страшная!

Она закружилась передо мной словно маленькая девочка, которая хвастается перед подружками новой юбкой.

– А если страшная я?

Мой голос остановил её кружение. Элис внимательно посмотрела на меня, усмехнулась и медленно, почти по слогам произнесла.

– Я так не думаю, Белла.