Текст книги "Когда Шива уснёт (СИ)"

Автор книги: Ирина Валерина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

У Эви потемнело в глазах. Она ничего не могла понять. Боль, звучащая в голосе Тадеаша, выбивала почву из-под ног.

– Милый, со мной всё хорошо. Да и что могло случиться, я вышла всего на сорок минут…

– Сорок минут?! – Тад с трудом сдерживался. – Тебя не было сутки! Сутки, ты понимаешь?! Что я должен был думать? Твой мобильный всё время вне зоны. Я обзвонил все больницы. И даже морги. Всю ночь, всю ночь звонил по всем номерам, которые смог отыскать в твоих записных книжках, к контактах соцсетей: никто, ничего, нет, давно не видели, держи нас в курсе. Добро, хоть матери твоей не написал ещё – представляю, что бы она вообразила! Тебя не было видно даже… не имеет значения. Тебя нигде не было, я не мог тебя найти. Я – не мог! Такого бессилия и страха никогда ещё не испытывал. Значит, так. Сиди дома и никуда, умоляю тебя, никуда не вздумай выйти. Пожалуйста, Эви. Второго раза я не вынесу. Дождись меня, я уже еду.

Он сбросил соединение, не дожидаясь ответа. Впрочем, ответить Эвике было нечего – заявление Тада ошеломило её настолько, что все слова испарились. В голове не укладывалось: он сказал, что прошли целые сутки. Если это розыгрыш, то очень глупый, точно не в духе Тадеаша. Да и голос его звучал совсем не весело. Значит, стоит допустить, что она действительно отсутствовала сутки. Но каким образом? Эви прекрасно помнила, буквально по минутам, где была и с кем общалась. Бакалейная лавка. Прогулка. Аптека. Всё! Никаких провалов в памяти, никакого тумана, свойственного временной амнезии. Она отлично себя чувствовала. Однако объяснить произошедшее не могла. Оставалось надеяться, что Тадеаш понимал хоть немного больше, чем она.

В замочной скважине скрипнул ключ, и открылась дверь. Эвика рванулась в прихожую. Тадеаш, измученный, с потемневшим лицом, медленно стянул с себя куртку и бросил её на пол. Потом в несколько шагов покрыл разделявшее их расстояние, сгрёб её в охапку, прижал к себе так крепко, что едва не затрещали кости. И замер.

– Не шевелись, пожалуйста. Вдруг исчезнешь… – Голос звучал глухо. – Только сейчас понял, как устал. Мне без тебя дышать неинтересно, понимаешь? – Он слегка отстранился, бережно взял в ладони её лицо, долго, напряжённо всматривался. Потом глубоко вдохнул и спросил уже спокойным голосом: – Где ты была, радость моя? Это не праздный вопрос, расскажи всё, что помнишь, каждую мелочь – значимо абсолютно всё.

Ошарашенная Эвика, запинаясь, начала перечислять то, что совсем недавно вспоминала сама. Тад внимательно слушал, изредка кивая. Когда она дошла до рассказа об аптеке, он насторожился.

– Так-так… Там происходило что-то странное? Как, говоришь, звали аптекаря – пан Хроно… Хронак? Однако… – Тадеаш выглядел озадаченным. – Ну, вот и причина. Надо же, кто бы мог подумать… Ладно, это потом. Всё – потом. Сейчас меня волнует только одно – ты. Никуда больше не отпущу. Ни за что.

Эви, в эту минуту желавшая лишь одного – чтобы его объятия не размыкались, согласно кивнула.

– Я ничего не понимаю, но сил нет разбираться. Завтра подумаем, да? Пойдём спать, любимый.

Но, несмотря на усталость, уснули они не сразу – оба были слишком взвинчены. Тадеаш, проведший на ногах всю прошлую ночь, отключился первым, но даже уйдя в глубокий сон, не выпускал Эвику из объятий. Она полежала ещё минут десять, слушая, как мерно шумит кровь в его руке, лежащей под её головой. Потом, наконец, разрозненные картинки странного и суматошного дня окончательно смешались, и на Эви упало бездонное голубое небо первого сна.

Утро оказалось недобрым – разбудил приступ тошноты и головокружение. Стараясь не разбудить Тадеаша, она потянулась к стакану с водой, но обнаружила, что стараниями Дали тот уже на две трети пуст. Пришлось выбираться из нагретого гнёздышка и топать на кухню. Утолив жажду, она вспомнила, что вчера так и не распаковала рюкзак. Ну всё, половину продуктов можно смело выкидывать! Охнув, хлопнула себя ладонью по лбу: там же ещё и пакет из аптеки с чудо-снадобьем! Чем чёрт не шутит, вдруг поможет? Эви взялась за разборку вчерашних покупок, морща нос от особенно сильных запахов. Мысли о еде будили едва задремавшую тошноту.

Пакет действительно был тяжеловат, в аптеке ей не показалось. Подумав об аптеке, Эви неизбежно вспомнила и вчерашний вечер с «выпавшими» в неизвестность сутками. Состояние лёгкого шока не отпускало её, объяснения произошедшему так и не находилось. Хотя… Тад вчера как-то странно обмолвился… Похоже, он понимает много больше, но делиться этим почему-то не стал. Странно, странно, всё очень странно!

Повело голову. Приступ дурноты накрыл опять неожиданно. Переждав головокружение, она решительно раскрыла пакет. Волна тепла и смеси запахов, в которой отчётливо проступали мята, корица и мандариновая цедра, окутала её, потом разошлась по всей кухне. Казалось, в комнате стало светлее. Эви неожиданно для себя улыбнулась – ну надо же, кудесник-аптекарь, с таким поневоле в чудо поверишь!

Заглянула в пакет, но не обнаружила там ничего, кроме нескольких вполне стандартных коробочек. Три… а, нет – четвёртая, поменьше, провалилась на самое дно. Потянула первую попавшуюся – оказались таблетки из имбиря. Ну что ж… сегодня суббота, будем надеяться, что поможет. А в понедельник – хочешь не хочешь, придётся записываться на свидание с доктором Бржихачеком[11]11
  Чешс., буквально «пузатый».


[Закрыть]. Распаковав коробочку с имбирными капсулами, она с опаской проглотила одну. Не ощутив ничего неприятного, отправила вслед вторую. С чувством выполненного перед собой долга вздохнула и вытряхнула содержимое пакета на обеденный стол. Самая маленькая коробочка, упав на ребро стола, шлёпнулась на пол. Эви, притянув её ногой, подняла – и на секунду обомлела. Да и было от чего. Самое очевидное всегда приходит в голову в последнюю очередь…

Через десять минут очевидное и прежде казавшееся практически невероятным заявило о себе в полную силу двумя ярко-красными полосок теста. Ошарашенная Эви вышла из ванной и села на краешек стула. По лицу блуждала глупая улыбка. В голове было восхитительно пусто, на душе – спокойно и светло. Кажется, в таких случаях говорят, что жизнь изменилась в одну секунду?

Из блаженного оцепенения её вывел стук в кухонную дверь.

– Эви, ты здесь?

Тадеаш открыл дверь, не дожидаясь ответа.

– Уф-ф, я, наверное, теперь буду бояться всякий раз, когда ты отсутствуешь дольше мину… Детка, что с тобой? Ты же светишься вся!

Эви улыбнулась и покачала головой:

– Да, я очень рада, однако не уверена, что обрадую и тебя. Но хочу, чтобы ты знал: при любом раскладе ты не имеешь передо мной никаких обязательств. Не знаю, как это произошло, я была уверена, что надёжно предохраняюсь. Но… В общем, я уже приняла решение.

С этими словами она протянула Тадеашу тест. Он осторожно принял тонкую полоску, словно боялся, что резким движением испортит что-то хрупкое.

– Эв… – голос внезапно осип. Он откашлялся и продолжил: – Эви, это действительно то, о чём я подумал? Ты беременна? – последнюю фразу он произнёс быстро, точно опасался не выговорить.

– Да, – твёрдо и без колебаний ответила Эвика. Она чувствовала себя как никогда сильной и, прислушавшись к себе, поняла, что в самом деле готова ко всему. В том числе и к любому ответу Тадеаша. – Я оставлю ребёнка. Не хочу, чтобы ты думал, что я пытаюсь загнать тебя в угол. Повторюсь, я была уверена в надёжности своей контрацепции. И – опять же повторюсь – ты мне ничего не должен. Я люблю тебя, Тадеш, но если ты не хочешь ребёнка, уходи без объяснений. Я пойму.

Тадеаш присел на корточки и взял Эви за руки. Поочерёдно поцеловал ладони.

– Смелая женщина. Настоящая женщина. Тобой можно не только восхищаться и любить. Ты вызываешь уважение. Мне очень повезло. Точнее, – он переместил ладонь её на живот, – нам повезло. Такая мама не каждому выпадает, сын, цени это.

Эви округлила глаза.

– Так-таки сразу и сын? Я не сильна в генетике, но точно знаю, что вероятность в этом деле пятьдесят на пятьдесят.

Она уже поняла, что Тадеаш рад ничуть не меньше, тяжёлый камень свалился с неё, хотелось шутить и дурачиться.

– Нет, любимая, будет только мальчик. Я знаю наверняка, – голос Тадеаша звучал убедительно, как всегда, но в нём ощущалась некоторая горечь.

Она недоумённо приподняла бровь:

– Откуда такая уверенность? Или это мужское, извечное – дай мне сына? Дорогой, я надеюсь, ты не шовинист? – сказала и тут же расхохоталась: вот кто-кто, но только не её Тадеаш! Так приятно было думать, что он «её». Грело неимоверно.

Эви положила ладонь на плоский живот. Есть Тадеаш, а теперь и… «маленький, рыбка крошечная, прозрачный, страшненький, самый лучший, мой, как же я тебя буду любить, уже люблю! Мальчик… или всё же девочка?».

В задумчивости она легонько прикусила нижнюю губу. Потом выпалила:

– Милый, а если все же родится девочка, дочка, ты будешь нас любить?

Тадеаш улыбнулся, но глаза его остались серьёзны:

– Эви, если бы родилась девочка, я бы вас обеих носил на руках, ни на минуту на землю не опускал бы. Но девочки не будет. Я не верю в чудеса, поскольку сам их создаю. И это чудо для меня невозможно. Просто поверь мне, что будет сын. – Он нахмурился, потёр лоб, разгоняя минутное замешательство, потом посмотрел на Эви в упор: – Дорогая, нам нужно поговорить. Я давно откладывал это, но теперь отступать некуда.

Её пробрал озноб – как обычно, в стрессовой ситуации резко сузились сосуды.

– Тадеаш, всё хорошо? Ты… ты совсем другой сейчас, я тебя не узнаю. – Она сунула холодные ладошки подмышки, обхватив себя крест-накрест. Тадеаш молчал. Эви кашлянула. – Ну, х-хорошо, я тебя внимательно слушаю.

Он потянул её за руки, побуждая встать, обнял, прижал к себе, заговорил нервно, сбивчиво:

– Ты только ничего не бойся, так? Родная моя, ничего со мной не бойся. Никогда. Я не причиню тебе вреда, не брошу, не обижу даже словом. С нами по-прежнему всё хорошо. Дело в другом. То, что я собираюсь рассказать, оно, ну… Эви, это настолько невероятно, что я… Ну, не знаю я, с чего начать.

Уткнувшись носом в его грудь, она глухо пробормотала:

– Бла́зну[12]12
  Чешс. – сумасшедший.


[Закрыть]… Как же ты меня напугал… Меня нельзя пугать, понимаешь? Меня можно любить. Нужно. Прятать от злого мира. Целовать. Носить на руках. Я же вселенная сейчас, и во мне плавает крошечная рыбка-галактика. А ты нас так… выстуживаешь. – Эви шмыгнула носом: – Хлупа́ку[13]13
  Чешс. – балбес.


[Закрыть]. Не знаешь с чего начать – начни с начала

Глава 5

«Мифы одного мира»

Вольный пересказ Тадеаша Творцевича

«Каждому мыслящему мужчине однажды становится одиноко. Раньше или позже приходит понимание, что начинаешь повторяться. Новые проекты не вдохновляют, потому что так или иначе они похожи между собой – точь-в-точь как куколки, исправно сменяющие друг друга на конвейере основного инстинкта. Потолок потенциала – твой личный предел – давит на макушку, и ты, немного пободавшись и набив увесистых шишек, постепенно смиряешься и сгибаешь шею, принимая на плечи основной вес собственной ограниченности. Тогда становится немного легче. Конечно, к этому можно привыкнуть. Со временем начинаешь находить преимущества. Смотреть в землю куда как полезнее для психики, чем, например, в небо. Там, наверху, всё настолько иллюзорно – кому, как не тебе, мастеру иллюзий, знать об этом? Но добро бы только иллюзии. Их можно развеять. А вот странный и невероятно притягательный мир, который тоже есть там, наверху, развеять не удастся. Он слишком материален, да и сотворен не тобой. Однажды узнав, не перестаешь думать о нём. Ты, со всеми твоими возможностями, состоянием, влиятельными связями и прочими „сверхценными“ погремушками, завидуешь бессильным мира того. Ты понимаешь, насколько это нелепо. Но не можешь не завидовать. Потому что невозможно быть более одиноким, чем наследник бога. Да, ты можешь всё. Ну, пускай почти всё. Ты создаёшь миры из ничего, ты отделяешь тверди друг от друга, ты населяешь планеты народами, которые тебя прославляют. Но есть вещи, которые ты бессилен изменить. Бес-си-лен. Даже если ты наследник бога. Тем более если ты всего лишь его наследник.

Однако, время присказок вышло. Пора рассказать саму сказку.

Жил-был один бог. Достаточно самолюбивый, молодой и амбициозный. Я бы даже сказал, замкнутый и горделивый, но эпический жанр исключает личные оценки рассказчика. Как и положено богам, наш демиург создал мир из ничего. После сотворения мира он отдохнул и почувствовал себя одиноким. Настолько одиноким, что ему даже показалось, будто бы он начал забывать Слово. Да и новый мир пустовал, усиливая тоску. Такой замечательный мир, в котором есть и Твердь снизу, и Твердь сверху, и Воды меж ними, и слоистый Эфир, и кипящая Плазма, и Дуб, растущий в ещё не помысленные выси, и Шелкопряд, жрущий Бесконечность, нуждался в не менее замечательном народе, способном испытывать вечную благодарность к своему творцу и родителю. Истосковавшись по вниманию, творец грезил не о рабах, но о детях, поэтому создавать свой народ как животных – из материалов мира – не захотел. Но приводить в мир детей способна только женщина. И бог пожелал женщину. Хорошо быть богом – вскоре она появилась. Опустим предысторию, тем более что у нас нет никаких достоверных данных. Отдельные мифы говорят, что женщина явилась к нему из нерукотворного мира всех богов. Если таковой и был, то только создателю об этом известно наверняка. Остальные источники вообще не придают значения тому, откуда она взялась. Но факт есть факт: женщина пришла. Иначе бы я здесь не расписывал страницы, мешая в вавилонскую кашу мифы, языки, времена и события.

Он пришла и сказала: „Ты звал? Я свободна, мой выбор принадлежит только мне, и я хочу быть с тобой“. И он возлёг с ней, и она зачала. Её живот рос не по дням, а по часам, и вскоре стало очевидно, что она носит не одного ребёнка. Он гордился собой и превозносил свою плодовитость. В свой срок на свет появилась тройня. Три прекрасных, здоровых ребёнка. Три девочки.

Его разочарованию не было предела. Втайне он презирал женщин, поскольку не забыл печальный опыт юности и красавицу Ша-Кти[14]14
  Шакти (санскр. сила, мощь) – имеет много значений. В индуизме Шакти называют вселенскую бесконечную энергию, которая является творящей и исполнительной силой бога Шивы. Шакти – это Богиня-мать, Мать-природа. Шакти – это проявленный мир. Также – имя богини, супруги бога Шивы. Шакти – это внутренняя энергия человека. Шакти – космический женский принцип. Шакти – женское начало человека, его женская половина. Шакти – это женщина-партнёр практикующего тантрическую йогу. Шакти – это майя, энергия, которая одновременно скрывает истинную природу мира и обеспечивает многообразие его проявлений.


[Закрыть], отвергшую его страсть. Раз она, самая лучшая, отмеченная им, была так слепа, что предпочла ему другого, значит, она просто дура. Тогда что говорить о прочих, обыкновенных? С тех пор он больше не восхищался женщинами.

Он дал жене второй шанс. Она снова понесла тройню. Ей повезло – родились мальчики. На этот раз он открыл для себя радость отцовства. Сыновья получали всё его внимание и заботу. Любой их каприз исполнялся порой в ущерб здравому смыслу. Дочери из первой тройни и все последующие – а их было много, очень много, ибо жена его рожала дочерей куда чаще, чем сыновей, – росли в забвении, зачастую не видя отца годами.

Когда жена окончательно устала приводить в мир его детей, он ушёл от неё и взял в жены трёх самых красивых дочерей. Он научил их соперничеству – а они оказались талантливыми ученицами и в совершенстве освоили искусство интриги. Молодые плодовитые женщины, соревнуясь друг с другом, приносили ему много сыновей, но он решил не останавливаться на достигнутом и брал себе каждый год по новой жене, ещё моложе и краше предыдущих.

Время шло. Возмужавшие сыновья, повторяя отца, создавали свои гаремы, род ширился и рос. Пока что всем хватало места под крылом отца, и они славили каждый свой день под его сенью. Первые люди были полным подобием творца и не знали смерти. Однако они всё же могли погибнуть от серьёзных ран – правда, пока не открыли это, потому что ещё не начали убивать. Но всё впереди. Увы, это злая сказка.

Первая жена творца, живущая в забвении, поняла, что не нужна не только мужу, но и детям, и решила вернуться туда, где когда-то был её дом. Разумеется, её никто бы не отпустил. Поэтому она сбежала. Мифы не говорят, каким образом ей удалось отыскать выход из закрытого мира, но зато они сохранили память о проклятии творца. Узнав о вероломстве первой женщины, он проклял её и заодно всех своих дочерей, объявив их источниками зла. Он приказал стереть имя жены из памяти рода – и род покорно забыл имя своей прародительницы. Однако нашёлся отступник, сохранивший его в самом первом мифе в виде зашифрованного слова.

Лилла. Я помню это имя.

Прошла, положим, тысяча лет. Или две. Или сто по сто тысяч. Какая разница? Миф не сохраняет дат и не обращает внимания на время – он в нём живёт.

Род разрастался, занимая мир, строил города, развивался технически. Несмотря на бессмертие, места пока хватало всем, но стычки между агрессивными потомками творца были нередки. Не забываем, что они всё-таки могли погибать от серьёзных повреждений тел – отец решил не давать им секрет регенерации, ибо не доверял своим порождениям. И правильно делал, следует заметить. Однажды он захандрил и, дабы не показывать слабину, укрылся в Верхнем дворце, который был невидим для прочих. Но, поскольку терпеть не мог одиночества, то призвал к себе самую желанную из молоденьких жён – Йеви. Она была умна, хитра и дальновидна, умело приспосабливалась к любым обстоятельствам, тонко манипулировала мужчинами и не желала терпеть существующий порядок. Йеви обольстила теряющего хватку демиурга, втёрлась в доверие. И в минуту блаженной слабости он раскрыл ей секрет своего могущества, имевший в основе не только вынесенную из мира богов магию, но и технические возможности. Выведав секретные формулы и научившись обращаться с артефактами (которые, как мы понимаем, на деле были всего лишь механизмами), Йеви сбежала в нижний мир, к любовнику, на которого возлагала особые надежды. Ад-Дик был слегка туповат, но выгоду свою хорошо понимал. Когда он узнал, что прародитель не всемогущ изначально, в нём взыграло умело подогретое Йеви самолюбие. Она убедила его привлечь на свою сторону сильных союзников и устроить бунт. Кроме того, Йеви смогла подговорить и других женщин, которые, в свою очередь, привлекли мужчин.

Далее последовало восстание. Мятежники смогли захватить Верхний дворец и выпытали у творца секрет всемогущества, но не успели им воспользоваться – противостоящие им приверженцы прародителя вмешались. Завязалась длительная война, в ходе которой была истреблена значительная часть людей. Творец не вмешивался, умело манипулируя пешками.

Победили, разумеется, послушные дети своего отца, ведь он был с ними. Но за время войны секрет всемогущества не удалось удержать, он разошёлся по миру и стал достоянием многих. Творцу пришлось частично уступить и дать возможность наиболее отличившимся в войне мужчинам стать основателями знатных родов, наделённых отныне особыми полномочиями. Он предоставил им право создавать собственные миры – правда, с рядом ограничений:

1) не творить миры настолько великие, чтобы они могли выдержать вес собственного бога;

2) создавать миры только в специальных сферах творения, выход из которых чреват немедленным уничтожением отступника;

3) отныне и до скончания веков отдавать часть маны своему творцу;

4) никогда не позволять женщинам поднимать головы – ибо где женщина, там и зло для мужчины.

В наказание за дерзость демиург наказал всех новоявленных демиургов пусть и долгой, но смертной жизнью. Тех же, кто не получил дар творения, и вовсе обездолил, назначив им срок жизни чуть длиннее, чем у животных, – „ибо скотам неразумным не положено жить дольше, чем нужно для того, чтобы вырастить себе замену“.

Потом создатель заперся в Верхнем дворце и думал семь недель. Всё это время на Зимаре шёл проливной дождь, мор напал на скотину, посевы затопило, в семьях умирали младенцы, а женщины скидывали недавно зачатых. Великий плач стоял в мире, но творец его не слышал.

В день, когда он вышел, появилось солнце. Таким он и запомнился своим беспутным детям: пронизанный лучами яркого света, с нимбом кучерявых светлых волос вокруг головы. Он сказал, что уходит в другой мир, построенный им когда-то давно, и забирает туда семь по семь молодых пар, которые породят новый божий народ, и семь самых сильных, всецело преданных ему мужчин – будущее воинство бога. Ход всем остальным в новый мир под названием Земля закрыт.

И снова плакали люди, но творец был непреклонен.

Он забрал своё благословение и оставил только имя – Эл Хим. Прежде люди не звали отца, ведь он был всегда.

После этого бог ушёл.

Воцарились тёмные времена. Брат шёл на брата, дети восставали против отцов. Люди разбредались по свету, дичали, сбивались в племена, теряли память рода. Закон силы заменил все остальные законы. Одни лишь избранные – демиурги – сохраняли наследие создателя. Они и стали правителями Зимара и постепенно – конечно, не бескровно – вернули в разум одичавших. Только через сто лет на Зимаре возродился единый народ, который стал называться элоимы.

Расслоение общества на две социальные группы – демиургов и трибов – продолжалось. Нетворящие покорно заняли ниши низкооплачиваемых работников и обслуги при высокородных творцах. Разумеется, трибы из обслуги имели ряд преимуществ перед трибами-работягами, однако улучшение качественных характеристик существования первых никак не влияло на общую для всех трибов продолжительность жизни. Все они умирали, не достигая семидесятилетнего рубежа, оставляя после себя многочисленное и столь же бездарное потомство.

Прошло ещё дважды по сто лет.

К тому времени люди научились жить под богом. Трибы, давно отупевшие от рабского труда, конечно, не знали, как выглядел творец, а вот демиурги, чей век исчислялся десятками тысяч лет, хорошо помнили Эл Хима. И помнили его наказ: почитать, соблюдать ритуалы, отдавать часть маны. Они исправно проводили ежегодные требы, потому что возвращения Эл Хима Гневного никто не желал. Да и, признаться, Эл Хим Добрый во плоти мало кому был нужен – в качестве идеи он устраивал демиургов куда больше.

Всё пошло своим чередом: Шелкопряд безостановочно пожирал Бесконечность, Дуб рос, трибы робко роптали, женщины покорно служили, демиурги вдохновенно творили. Первые миры уже приносили урожаи, мана текла ручьем к удачливым создателям. Развивая не только магию, но и науку, демиурги достигли больших технических высот.

Само собой разумеется, что после выходки Йеви все женщины подверглись беспрецедентным гонениям. И без того несвободные, после Великого Исхода они были окончательно лишены прав. Отныне женщина стала имуществом. Постепенно рождение дочери, и так мало радовавшее родителей, стало считаться проклятием, поэтому, применяя биотехнологии, знатные роды начали ограничивать их рождение. Грубое вмешательство в природу со временем принесло свои плоды – девочек появлялось всё меньше. Сбылось желание каждого отца: теперь жёны приносили только сыновей.

Люди, как водится, спохватились не сразу – первые годы ликовали и праздновали, потом ожидали, что процесс воспроизводства отрегулируется самостоятельно, и лишь немногие учёные-генетики предупреждали мир о начале конца. Тотальное обследование мужчин Зимара показало, что сперматозоиды с Х-хромосомой гибли с катастрофической скоростью. Попытки искусственного оплодотворения, которое не так давно с лёгкостью обеспечивало отцов желанными наследниками, заканчивались ничем. Женские эмбрионы умирали в пробирках либо отторгались материнскими матками. Восстало то, чему многие тысячи лет не придавали должного значения. Гибель мира пришла через мужчин. Женщины вымирали. Они не только перестали рождаться, но и начали ускоренно стареть. Именно тогда один из генетиков – Месс-Аб, давно предупреждавший о грядущей катастрофе, настоял на создании резервного банка яйцеклеток. Гормональной стимуляции подвергались не только пока ещё фертильные женщины, но и девочки, едва вступившие в фазу полового созревания. Мучительный конвейер процедур и болезненных изъятий яйцеклеток обрекал каждую на годы страданий – но кто думал об этом, когда на кону стояло выживание целого мира?

Однажды наступил день, когда умерла последняя женщина. Но к тому времени у нас был „Банк Жизни“, искусственные матки и биороботы для секса, являвшиеся настолько искусной имитацией женщин, что этой иллюзией легко обманывались даже их непосредственные творцы. Галмы. Наши прекрасные куклы. Совершенные. Нежные. Покорные. Предупредительные. Бесстыдные. Изобретательные. Восхитительные. Желанные. И пустые, безнадёжно пустые. Я менял их сотнями, потому что ни в одной не видел индивидуальности, неповторимого живого света. И мне нечего вспомнить о них, кроме того, что их было много.

Конечно, мы предприняли жёсткие меры по регулированию рождаемости. „Банк Жизни“ не мог обеспечить потребность всех элоимов, поэтому трибы автоматически были исключены из цикла воспроизводства. Впрочем, для социума это не стало потерей, к тому времени тяжелый энергозатратный труд взяли на себя роботы. Чуть позже появились инмобы, и участие элоимов в сфере обслуживания тоже утратило актуальность. По существу, в ближайшие сто лет после Краха на Зимаре остались только творящие. Каждый демиург по достижении возраста зрелости и после прохождения тестов на готовность к отцовству получал возможность родить одного сына. Только одного. Ни знатность рода, ни заслуги перед обществом, ни размеры состояния не допускали исключений. Вторая попытка предоставлялась только тем, чьи сыновья по достижении возраста инициации не открывали в себе признаков творца. Неудачные дети пополняли собой число трибов и навсегда исчезали из жизни родителей. Если же и вторая попытка заканчивалась плачевно, имена невезучих отцов покрывались вечным позо-».

Эви перевернула страницу. Разворот оказался заклеен письмом, написанным от руки.

«18. 06. 2000 г., Прага.

Однако, любое правило обязано иметь исключения – разумеется, лишь для того, чтобы его подтвердить. Мир элоимов устроен одним творцом, поэтому – воздай богу богово, но оставь человеку человечье. Во всякой иерархии есть не только верхушка пирамиды, которая на виду, но и немногочисленная правящая элита, предпочитающая оставаться в тени. Несколько древних родов ещё на заре основания элоимского общества объединились в Совет. Коллегиальное решение Совета имеет силу закона. Номинально любой инициированный элоим может входить в Совет, но фактически мы наблюдаем скорее преемственность поколений. Все мои предки были членами Совета, мой отец является им по сю пору, я состою в кандидатах на членство с правом участия в принятии решений. После смерти отца я приму членство, чтобы потом передать своему сыну. Члены Совета, равно как и кандидаты, обладают определенными привилегиями. Одна из них – право на генетически чистую яйцеклетку. Случаи рождения трибов год от года всё учащаются, и виной тому бесконтрольный забор яйцеклеток во времена Краха. Собственно, особого-то выбора и не было, отбраковывался только материал с генетическими заболеваниями. Стоит ли удивляться тому, что рождение полноценного элоима превратилось в лотерею? Но выбора по-прежнему нет. Для всех, кроме элиты.

Для меня наступает время великого стыда. Но если я умолчу или солгу, будет много хуже.

Когда я пришёл сюда, у меня не возникало мыслей о неэтичности происходящего. В общем-то, нет никакого криминала в том, чтобы увидеть мать своего будущего ребёнка. И даже в знакомстве с ней нет ничего страшного. И даже… Стоп. Дальше начинается очень личная территория.

Мне страшно, Эви. Я смотрю сейчас на себя твоими глазами и вижу чудовище. Значит, и ты будешь видеть во мне монстра. Прошу тебя об одном – дочитай до конца, а потом решай. Я предельно честен с тобой.

Да, как ты уже могла догадаться, за генетически чистыми яйцеклетками мы приходим к вам. В другой мир Эл Хима. Не очень давно – конечно, по элоимским меркам – мы открыли ваш мир. В буквальном смысле открыли – о существовании параллели мы знали изначально. Мне сложно объяснить, как именно это произошло, я не учёный, а демиург и умею всего лишь эффективно использовать научные открытия. Я технарь, по сути. Набор „волшебных заклинаний“, умелое взаимодействие с инмобами, базовые научные знания – вот и всё „чудо“. Ну, и ещё кровь рода, да. Кровь – великое дело.

Прости, я отвлёкся. В общем, как ты уже поняла, мы на Земле – гости не редкие. Наше пребывание здесь требует огромных затрат энергии – чужой мир, да и параллель ваша расположена выше Зимара, а любой подъём всегда тяжелее спуска. Чтобы пробыть с тобой этот месяц, я продал один из своих миров. Самый развитый, самый лучший. Не жалел ни минуты. Я бы продал всё, чем владею, за возможность остаться с тобой на Земле – но это невозможно.

До встречи с тобой я не думал, что наши действия аморальны. В конце концов, у каждой фертильной женщины есть около тысячи яйцеклеток, что стоит утрата одной из них? Процесс изъятия давно отлажен, он проходит безболезненно, а после сеанса внушения женщины, как правило, ничего не помнят о произошедшем. Сбои исключены. Ваши врачебные базы данных дают нам возможность подбирать оптимальные сочетания генов, поэтому дети элиты всегда проходят тест творца.

У меня была задача, которая требовала эффективного решения – и я имел возможность её решить. Я пришёл сюда за сыном. А нашёл – тебя.

Мне показали твою голограмму. „Роскошная галма“, – подумал я, разглядывая твоё изображение. Тогда я ещё не понимал, что ты – женщина. Что ты такая же, как я. Что ты – целый мир. Что ты – больше мира. Прости меня.

Конечно, я дал согласие. Да и кто бы отказался соединить с тобой свои гены? Подготовка тебя и последующее изъятие яйцеклетки не заняло бы много времени – неделя-другая от силы. Тем более в Праге, где время, как мы уже знаем, живёт по своим законам.

А потом, Эви, я сделал то, что является причиной и стыда моего, и большой радости. Я пошёл на прямое нарушение запрета. Мы не должны знакомиться с вами лично. Но я же сын влиятельного члена Совета, а любое правило не работает без исключения – и прочее бла-бла-бла. Конечно, когда о моём проступке стало известно, я был оштрафован, но это так, скорее формальность, соблюдение протокола, нежели наказание. Да, я хотел переспать с тобой. Ты очень красивая женщина, думаю, моё желание поймут все мужчины. Да, я хотел воспользоваться ситуацией. Да, это низкий поступок, но тогда мне не было стыдно. Я спал тогда, Эви. Ты меня пробудила. Стыдно мне стало чуть позже, когда я понял, как выгляжу в твоих глазах. Я понял, что хотел поиграть тобой, как прежде играл галмами.

А за всё, что было дальше, мне не стыдно. Ни в одном моём слове или действии, направленном на тебя, не было и не будет ни умысла, ни корысти. Впервые в жизни – а живу я уже немало – я настоящий. Я с тобой – настоящий. Живой.

Эви, я хорошо понимаю, что ты сейчас чувствуешь. И мне тоскливо. Эта тоска – всего лишь тусклая тень той беспросветности, в которую я погружусь, если ты, после прочитанного, мне откажешь. Но я приму любое твоё решение.

P. S.: друзья называют меня романтиком. Да, по-своему они правы – я излишне чувственный для эффективного функционала. Впрочем, мои эмоциональные потребности не мешают делу, я давно научился разделять свою жизнь на два параллельно текущих потока. Возможно, поэтому вечера вне дела еще тоскливее. Отец винит в моей эмоциональности гены матери, которой я никогда не узнаю. Если честно, то я рад быть похожим именно на неё.

Эви, если ты, несмотря на мои признания, всё ещё читаешь это, у меня появляется надежда. Но сегодня, сейчас, мне страшно представить, что всё может сорваться, если я не смогу правильно донести до тебя свои мысли и чувства.

Я пишу это письмо, а ты ворочаешься во сне. Похоже, тебе снюсь я, и зовёшь меня: Тадеш, Тадеш.

Иду к тебе, радость моя. Пожалуйста, не переставай меня звать, иначе я опять потеряюсь.

Люблю тебя.

Время снять маску.

Аш, сын Шера из рода Эл Хима».