Текст книги "Когда Шива уснёт (СИ)"

Автор книги: Ирина Валерина

Глава 5

Не спалось. Гормональный коктейль до сих пор бродил в крови, вызывая то сладкое томление, то эйфорию. Кир лежал на спине, последние полчаса – не шевелясь, несмотря на немеющую руку. На левом плече, уютно уткнувшись носом, спала Тали. Растрепавшиеся волосы скрывали лицо, и ему очень хотелось отвести густую шелковистую завесу, чтобы посмотреть на неё: спящую, сладко посапывающую, но он удерживался из боязни разбудить.

Тали вздохнула и потянулась, потом повернулась на другой бок, освобождая его руку. Лёгкое одеяло стекло с неё мягкими складками, открыв золотисто мерцающую в полутьме кожу. Кир повернулся на бок, стараясь не потревожить. Сейчас, утолив звериный голод, ему хотелось только смотреть. Ну, ещё и прикасаться, но пусть поспит, пусть… Вожделение, с головой захлестнувшее его несколько часов назад, уступило место нежной благодарности.

Она была совершенна. Всё её тело, тонкое, изящное, вызывало одно желание: касаться, нежно провести ладонью по изгибу талии, опуская руку ниже – к бёдрам, по упругой шелковистой коже, чувствуя тепло, такое близкое, такое желанное. Кир слышал её дыхание и ему хотелось прижаться губами к её мягким чувственным губам, увидеть, как откроются глаза и в них блеснут озорные искры, которые затем сменит тёмный огонь вожделения, и она жарко ответит на его поцелуй. «Так близко, совсем-совсем рядом… Вместе…», – мысли текли подобно сильной реке с чистой водой. Он дотронулся самыми кончиками пальцев до её плеча, и даже от этого лёгкого прикосновения живительная волна радости прошла по его телу. «Какая же она… Удивительная…».

– Не спишь? – голос Тали, приглушённый, немного хриплый со сна, застал врасплох.

– Я тебя разбудил? Прости. – Теперь уже без опаски он потянулся к ней, прошёлся пальцами, как давно мечталось: сначала по нежной коже плеча, после – по плавному скату спины, по головокружительному изгибу поясницы… и вверх, вверх, по тугим округлостям ягодиц, по покатым бёдрам, по длинным ногам – к тонким щиколоткам, на которых его пальцы с лёгкостью смыкаются в кольцо. Тали едва слышно выдохнула и повернулась на спину.

– Твоя женщина будет с тобой счастлива… – в голосе её звучала лёгкая грусть, хотя она и улыбалась.

Кир неспешно огладил её шею и задержал ладонь на тёплом полушарии груди.

– Я счастлив, если ты счастлива со мной.

Пальцы её погрузились в его волосы, вызывая волну томления.

– Я счастлива сейчас. Но я не твоя. Да и женщиной меня можно назвать с большой натяжкой. Я галма, милый. Игрушка.

– Не говори так. Ты – личность. Мне даже в голову не приходит, что ты устроена иначе, чем я. Да и неважно всё это, не имеет значения.

– Ты просто пока не видел альтернативы. А я слишком хорошо знаю, для чего предназначена.

– О какой альтернативе ты говоришь? О другой галме?

– Нет. О настоящей женщине…

Он не столько увидел, сколько почувствовал, что Тали резко отвернулась, да ещё и лицо волосами завесила, скрывая слёзы.

– Ну что ты придумала, какая женщина! Откуда ей взяться, когда они давно вымерли? Иначе и галм бы не было, сама посуди.

Она села и взлохматила волосы, пряча лицо.

– Всё придёт в свой черёд. Зря я этот разговор завела. Испортила момент.

– Ничего ты не испортила. Могу доказать прямо сейчас. Иди ко мне… – Кир потянул её за руку, привлекая к себе, и она мягко опустилась на него, лицом к лицу, глаза в глаза. Поцелуй поначалу слегка горчил от слёз, но потом оба увлеклись, и время в очередной раз остановилось.

Определённо, эта ночь длилась куда дольше обычного.

Кир сам не понял, как вышло, что он рассказал Тали и о сложных отношениях с отцом, и своём нежданном ускоренном взрослении, и о страхе перед скорой инициацией, к которой он, кажется, совсем не готов, и даже о нелепой своей любви к Шав, которая предпочла ему взрослого мужчину. С Тали, как оказалось, не только молчать уютно. Она так хорошо слушала: ни словом не вмешиваясь в поток его откровений, но при этом безусловно участвуя и сопереживая, что Кир открывался без опаски оказаться неверно понятым. Высказался – и стало ощутимо легче. Даже обида на Шав, до этого разговора, похоже, не осознаваемая им и маскируемая другими эмоциями, получив имя, затихла, уступив место светлой грусти, от которой недалеко и до принятия.

– Ну вот, всё тебе выложил. Спасибо, что выслушала. Теперь за тобой должок.

Тали недоумённо приподняла левую бровь.

– Шучу! Откровенность за откровенность. Мне очень интересна твоя история, да неловко спрашивать. Но если бы ты захотела поделиться…

Она помолчала немного, потом, собравшись с духом, начала:

– Понимаешь, до того, как сюда попасть, я была уверена, что все элоимы одинаковы…

Они лежали, тесно прижавшись друг к другу. Кир хотел бы включить свет, чтобы видеть Тали во всём великолепии, но понимал, что в этом случае её откровенность вряд ли продлится. Поэтому он довольствовался тем, что мерно поглаживал её бедро, заброшенное на его ноги, и слушал.

– Когда я… проснулась – ну, в момент осознания – он уже был рядом. Вскрыл оболочку капсулы роста, разрезал амниотический пузырь, снял сеть линка и помог мне сесть. У него были… чуткие руки. Участливый голос. У меня очень болела голова, волнами накатывала тошнота. Просил потерпеть, обещал, что скоро всё будет хорошо. Глаза синие-синие… Больше ничего не запомнила, снова уснула. Очнулась в комнате, в удобной кровати. Он сразу же пришёл… Сказал, что это моя комната, я здесь хозяйка, все вещи в моём распоряжении. Показал гардеробную. Там было очень много одежды, обуви, разных сумок. Я удивилась, зачем столько. Он засмеялся, сказал, что скоро я поменяю своё мнение. Проводил в ванную – в настоящую ванную, понимаешь? Там была огромная ванна: белоснежно белая, стояла на блестящих металлических лапах, на зеркальной антрацитовой плитке, очень красиво… В плитке по ночам отражались звёзды, потому что крыша была прозрачная. В этом доме вообще всё было роскошно устроено, но я тогда ни в чём не разбиралась и принимала как должное. Он заботился обо мне, учил манерам… Объяснял, как правильно носить наряды, что с чем комбинировать. Первые дни кормил чуть ли не с ложечки. Беспокоился, что я плохо ем. Мы много гуляли в парке, он говорил, я слушала. Его рассказы будили во мне что-то, волнение какое-то, маету… И голос его, голос такой… чувственный, с хрипотцой, хорошо поставленный… Порой ноги подкашивались, без преувеличений. Тогда я не знала, что он меня готовил. Развращал тонко, постепенно. Мимолётные прикосновения… прядь, заправленная за ушко… капля ягодного сока, снятая с губ… пальцы, скользнувшие по запястью. И взгляды – то нежные, то обжигающие, всегда секундные… Я теряла над собой контроль, стала плохо спать, тело ждало чего-то. Не понимала себя. Когда он впервые поцеловал, я… Я была готова для него на всё.

Тали села, обхватив ноги. Собрала волосы в толстый жгут, перебросила на плечо, открывая спину. Зябко поёжилась.

– Напрасно я, наверное, полезла в прошлое. Нашла время, когда на тебя это вывалить.

Глядя на выступающие бусины позвонков, Кир ощутил, как от прилива нежности перехватывает горло. Он протянул руку и принялся водить ладонью по её спине – медленно, волнообразно. Когда она слегка расслабилась, тихо сказал:

– Не зря. Мне нужно это знать. Я хочу понять, в чём ещё они меня обманули.

– «Они» – это высшие? – спросила Тали заинтересованно.

– Да, – твердо ответил он. – Что было дальше?

– Дальше… Мы стали близки. Он научил меня всему, сделал женщиной. Сейчас я понимаю, что он отчасти вооружил меня – но не против себя. Перед ним я была безоружна. И мне нравилось, именно нравилось подчиняться его желаниям… То есть это поначалу были желания. Потом он стал требовать. Ломал меня, но опять же, тонко, не торопясь. Я научилась любить всё, что нравилось ему. Через боль, через унижения… Он умел делать боль сладкой… Он подчинил меня, но я не понимала этого, мне не с чем было сравнивать. Я любила его.

Резко обернувшись, Тали взглянула в упор. Кир не отвёл глаза. Погладил её по руке, поцеловал в середину ладошки.

– Я понимаю.

Она заметно расслабилась.

– Спасибо. Мне легко с тобой. В общем, с моего пробуждения прошло несколько месяцев. Немного отойдя от чувственного угара, я начала думать. Появились вопросы. Я не знала себя. Я была его женщиной, но ничего не знала о себе. И тем более о мире. Пыталась спрашивать – он отмалчивался, отвлекал меня ласками, говорил, что не стоит тратить время на глупости. Потом вообще перестал реагировать на мои вопросы. Уходил куда-то, ничего не объясняя, поначалу на день, но вскоре перестал и ночевать. Разлука порой растягивалась на неделю. Страдала, мне было больно дышать без него. Когда он возвращался, возвращалась и жизнь. Я умоляла его не оставлять меня, но он был непреклонен. В один из его уходов, проснувшись, обнаружила, что в комнате появился новый предмет. Тогда я ещё не знала, что это панель «Эцадат» – с ограниченным функционалом, конечно. Мне казалось, что это знамение, что моя жизнь необратимо меняется. По большому счёту, так и оказалось. Панель включилась при первом же прикосновении. Передо мной открылась… книга. Я начала читать – сразу же бегло, без затруднений. Меня это нисколько не удивило, я ведь думала, что так и должно быть. Я же ещё не знала, что в меня вложены многие умения. Книга… ещё книга… ещё. Мне было мало. Я оказалась всеядной. Проза, поэзия, справочники, энциклопедии – всё шло в ход, всё приносило открытия. Книги, пусть и частично, но заполняли пустоту. В них менялись времена, события. И языки тоже. Я поняла, что с лёгкостью читаю на разных, в том числе и земных. Это я сейчас знаю, что они земные, тогда не видела разницы. А ещё оказалось, что в книгах много людей – и они все такие непохожие, они испытывают чувства… любят, ненавидят… страдают, как я… Значит, я тоже человек, и есть целый мир других людей. Это поразительное открытие всё меняло, но мне не с кем было его обсудить. Кстати, именно тогда я узнала, что у людей есть имена. Он не называл меня никак, и мне никогда прежде не приходило в голову, что у него может быть какое-то личное обозначение.

Повисла пауза. Кир ждал, ничем не нарушая тишины. Вскоре Тали начала говорить. Темп её речи ускорился, голос зазвучал громче и резче.

– Он вернулся. Был странно одет – вопреки обыкновению, не в удобную тогу из поллака, а в какой-то серый комбинезон, похожий на униформу. Но всё это было для меня не важно. Я бросилась к нему, меня захлёстывала радость. Но он даже не позволил себя обнять. Снял руки с шеи, отстранил меня – буквально отодвинул – и сказал, что отныне я должна держаться от него подальше. Он больше не может, да и не хочет быть со мной. И вообще, через несколько дней, после операции гименопластики, я должна переехать в дом к своему хозяину. Всё это говорилось сухим официальным тоном, держался он соответственно. Я спросила, что мне делать без него. «Что хочешь, мне всё равно». Я ничего не хотела без него, он знал это. Спросила, зачем мне хозяин – ведь я же не вещь? Он криво ухмыльнулся и сказал, что я – галма, а любая галма – вещь и есть, и создаётся только потому, что за это платят. Я – элитный заказ, за меня заплачено целое состояние. Мне казалось, что это кошмарный сон. С таким невозможно было примириться. Плакала, умоляла, в ногах валялась – мне было всё равно, я пошла бы на любое унижение, только бы вернуть всё, как было. Как могла, как умела, пыталась склеить свой мир из обрывков. Он оставался холоден, делал вид, что не замечает меня. Потом нахлынула злость, я кричала, обвиняла его. Он влепил мне пощечину – выверенную, словно не впервые так… вразумлял. После сел в кресло, вальяжно, с комфортом расположился, закинул ногу на ногу и спросил, хорошо ли я понимаю своё положение. Я призналась, что вообще ничего не понимаю – да и с чего бы? И он наконец-то всё мне объяснил. Наглядно.

Тали передёрнуло.

– Он отвёл меня на фабрику. На фабрику галм… И показал полный цикл.

Кир болезненно поморщился. Живо вспомнилась его собственная экскурсия, которую в обязательном порядке проводили для каждого мальчика, достигшего десяти лет. Отец, подписывая разрешение, сказал, что это хороший повод, чтобы избавить юных придурков от опасных иллюзий. Можно представить, что испытала Тали, увидев «полный цикл». Все эти огромные прозрачные чаны, в которых созревает вздувающаяся пузырями бесцветная биомасса; мерно сокращающиеся трубопроводы, разгоняющие материал к капсулам роста; сами капсулы, похожие на коконы, удерживаемые над полом сетью тонких питающих жгутов; отдел кромат-технологий, в котором из гелеобразного материала выращивается основа будущего мозга галм; цех запчастей, где формируется скелетная основа из флемета[19]19
  От анг. flexible – гибкий и metal – металл. Особо прочный и при этом лёгкий металл, способный к самовосстановлению.


[Закрыть]. А чего стоило увиденное в помещении для отбраковки: обнажённые, шевелящиеся, лежащие вповалку тела, в которых не проснулся разум. Можно только представить, что перенесла Тали… Проводящий экскурсию элоим с гордостью поведал побледневшим и притихшим мальчишкам, что в цикле производства даже брак не пропадает – весь материал разбирается на составляющие и используется повторно. Экскурсия произвела на Кира гнетущее впечатление. Единственным местом, где он почувствовал себя относительно спокойно, оказался отдел проектирования. Там голограммы галм медленно вращались в воздухе или, принимая различные позы, демонстрировали гибкость и изящество. Пели, меняя голоса, до тех пор, пока не достигались нужный тембр и диапазон. В один миг отращивали длинные волосы и столь же мгновенно обзаводились модными стрижками; послушно становились томными блондинками, острыми на язык брюнетками, озорными рыжими, робкими синевласками, горделивыми обладательницами пепельных грив; бронзовокожими, бледными, антрацитовыми, оттенка оливы – и, повинуясь взмаху руки проектировщика, распадались на атомы.

Он не выдержал, обнял Тали, прижался со спины, словно желая закрыть собой, и прошептал куда-то в спутавшиеся волосы:

– Ерунда это всё. Дети, созревающие в матке, тоже не ахти как выглядят. Да и когда рождаются – зрелище не для слабонервных. Не важно, как создаётся новая личность, важно – кем становится. Ты в тысячу раз лучше всех этих рождённых и унаследовавших. Ты – настоящая. Живая. Невероятно красивая, умная, желанная. Забудь всё, что там видела.

Тали прижалась к нему теснее, пытаясь перебороть нервную дрожь.

– Он сказал, что случаи, когда в чаны с биоматериалом попадали не только кадавры, но и строптивые галмы, не так уж редки. Предложил хорошенько подумать, дал день на размышления. Я ответила, что размышлять не буду, потому что согласна делать всё, что он скажет. Мне было очень страшно. Как о последней милости, попросила ответить только на один вопрос. Зачем? Зачем приручал, развращал, влюблял в себя, если знал, что скоро предаст? Он гаденько так ухмыльнулся и заявил, что всего лишь выполнял свою работу. Потом вообще приказал мне заткнуться и собираться. Я ничего не взяла из того дома. Просто не смогла. Каждая вещь говорила со мной на том языке, который я не имела права помнить.

Через три дня я оказалась в доме Слак-Поца. Знаешь такого? – Тали привстала на локте, чтобы посмотреть на Кира. Он отрицательно качнул головой. – И хорошо, что не знаешь. Отвратный боров. Не хочу вспоминать. Через полгода он продал меня – даже не выгнал, а продал задёшево – в трущобный бордель. Просто так. Потому что наигрался. Сказал, что мне до живой всё равно далеко. А мне тогда уже всё равно было, хоть в заведение, хоть в чан на переработку. Если бы мне здесь не помогли некоторые воспоминания приглушить, не знаю, кем бы я стала…

Кир гладил её по волосам. Она уютно молчала, рисовала на его груди круги и сердечки, и каждое касание её тонкого пальчика рождало волну тепла.

– Знаешь… – голос её звучал приглушённо. – Только не смейся, ладно? Я ведь стихи пишу.

– Ух ты! – Кир улыбнулся. – Серьёзно? Сама? – Тали фыркнула. – Ох, ну да, ерунду говорю, конечно же, сама. Прочтёшь мне?

Тали вздохнула.

– Неа. Читать не буду. Стесняюсь. Давай так покажу.

Она наощупь нашла на прикроватной тумбочке свиток планшета, аккуратно развернула и активировала режим чтения. Через несколько секунд перед глазами Кира побежали строки…

 
Рождаешься – и падаешь. Ты – грязь,
ты хуже грязи, ты – прообраз грязи.
Кричи в себе, старательно смеясь,
пока не возвратили восвояси,
к исходникам, в бурлящий слизью чан,
в бездонную тоску – к первоосновам.
 
 
А тот, в чьих жилах тухлая моча,
а тот, кто знает жизнь и помнит Слово,
возьмёт тебя – бездушно, словно вещь
(хотя ты – вещь и есть, пока вы вместе),
войдёт в тебя. Войдёт – и выйдет весь.
 
 
А ты готовь спектакль любви и лести.
А ты пеки оладьи поутру,
а ты плети без смысла разговоры,
скользи летящей тенью по ковру —
он пресыщается. И ты откроешь скоро
и дверь наружу, и бездонный страх,
и боль такую, у которой имя
не-на-зы-вае-мо.
Ты грязь. Так падай в прах.
И возродись потом под мастерскими,
где боги пишут проги и куют
пускай не счастье, но – живые вещи.
Тебя починят и вернут в уют,
тебя согреют и не оклевещут
не боги, нет, – такие же, как ты:
отверженные, нищие, изгои.
 
 
…А он идёт, идёт из темноты…
Не бойся. Пусть дойдёт – и дверь откроет.
 

– Я… Я не знаю, что сказать… Это сильно. И это больно. – Он действительно был под впечатлением. – Ты чудо, Тали. О какой ненастоящести можно говорить, когда ты сама – творец?

Она издала какой-то странный звук – то ли всхлипнула, то ли нервный смешок подавила – и спряталась у него подмышкой.

– Только не говори никому. Я не показываю.

– Никому ни за что. Это наш с тобой секрет будет. Ты, главное, пиши, хорошо? Я всегда буду рад читать тебя, если ты, конечно, захочешь поделиться.

Тали, не поднимая головы, энергично закивала.

– Я не пишу, я записываю. Когда приходит. А приходит редко. Но я теперь обязательно буду слушать. И писать… для тебя…

В комнате начало светлеть – система активировала режим мягкого пробуждения, но Тали взмахом руки вернула полутьму.

Кир пропустил между пальцев шелковистый локон и проговорил негромко:

– Хорошо, что ты здесь. То есть, не совсем хорошо, что… в такой обстановке, но… ты хотя бы в безопасности…

Думать о том, что Тали может кого-то принимать в этой комнате, было неприятно.

Она сперва озадаченно нахмурилась, а потом тихо рассмеялась.

– А-а-а, кажется, я поняла… Ты решил, что здесь тоже бордель, да?

– Эмм… а разве нет? – Кир почувствовал себя неловко. В самом деле, с чего он взял, что здесь притон?

– Да нет же! – Тали уже хохотала в голос. – Давно уже нет! Ещё до моего прихода здесь всё поменяли! Бар оставили для отвода глаз. Этот этаж так оформлен только для маскировки. Тут же штаб, самое сердце подполья, какой притон, сам посуди?

– Ну да… Что-то плох я в последнее время в анализе. Гормоны расшалились, не иначе. – Он смотрел в её улыбающиеся глаза и чувствовал себя как никогда хорошо и уместно.

Тали коснулась его губ лёгким поцелуем.

– А хочешь, ещё что-то расскажу? – Дождавшись его кивка, продолжила: – Пару лет назад ребята-интели разыскали моего первого… учителя. – Последнее слово прозвучало саркастично. – Ну как нашли – в базе данных «Эцадат» раскопали. Оказалось, что он вовсе не элоим из элиты, каковым себя подавал. И дом не его ни разу. Служебный, скажем так. Для антуража. Его коэффициент Творца даже до полной двойки не дотянул. Такой вот уродился… «демиург» с одним-единственным талантом – к лицедейству. Порог эмоциональности предельный. Склонность к садизму. Неуверенность в себе. Ему предложили на выбор либо психокоррекцию, либо такую… непыльную работёнку. А актёр он хороший. Гад. Гад тоже хороший, да. Представляешь, скольких ещё по спецзаказам он вот так же обломал? А то и изощрённей – вспомни девиз «Ганнэден»: «Исполняем любые желания!». Только вдуматься: одна жирная сволочь заказывает себе игрушку, «способную тонко чувствовать и остро, эмоционально, а главное, нестандартно реагировать на раздражители», – Тали произнесла это так, что сразу стало понятно, откуда цитата. – Один платит, а второй – портит. Именно так, как папику надо. Тонко. Во всём двусмысленно. Впрыскивает яд и доводит на медленном огне. Ох, как же я их ненавижу!

Кир подгрёб её к себе под бок, принялся медленно оглаживать.

– Хватит. Теперь всё-всё рассказала – и выбрось это из головы. У тебя совсем другая жизнь – вот и живи её в полную силу, не позволяй ядовитым семенам в ней прорастать. – Он потянул на себя одеяло, заодно укутывая и Тали. – Знаешь, женщина… Я, кажется, спать хочу. А потом тебя – и это уже без всяких «кажется». А потом есть. Или снова тебя? Ладно, после решу. Ты тоже спи, хорошо? Нам же некуда спешить…

Он выключился мгновенно. Тали ещё покопошилась под боком, устраиваясь поудобнее, но вскоре затихла. Последняя мысль, которую она уловила перед падением в манящую темноту, было «… как это некуда спешить? Инициация завтра…», но сон уже кружил и затягивал в воронку.

Определённо, им выпала самая долгая ночь в жизни. Спросить бы пана Хронака, чьих это рук дело, но старый хитрец наверняка не ответит, а только лукаво ухмыльнётся в усы.