Текст книги "Мужской роман"

Автор книги: Ирина Потанина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

«Недоверием Вера разуверила» – мелькнула и тут же погасла поигрывающая переливающимися слогами строчка. Игорь сам прогнал её. Не время для оттачивания отсутствующего мастерства. Не повод для создания очередного недописанка.

– Ты меня слушаешь? Тебе интересно? – спросил Стас, используя эту стандартную вставку просто как перебивку между частями монолога.

– Нет, – неожиданно честно ответил Игорь.

– То есть?

– Не слушаю. И не интересно. Говорю тебе, зря играешь в шпионов. Расслабься и ищи себе следующее приключение. Это в тебе уже больше не нуждается. Только выбирай в следующий раз что-нибудь более чистоплотное.

– Что-то ты слишком часто стал читать нотации, дружище, – довольно жестко проговорил Стас.

– А ты не звони. Тогда не придется слышать, – неизвестно зачем завелся Игорь.

Нет, чтоб свести все в шутку и быстренько распрощаться. Нет, чтоб язвительно передать привет Марийке и остальным толпам поверенных в Стасовых секретах. Игорь впервые понял, как приятно бывает срывать зло на окружающих. Понял и устрашился собственной гнусности. Стас, конечно, скотина и хвастун, но зачем же вот так напрямую ломать человеку чувство собственного героизма.

– Ну и иди ты! – Стас, похоже, обиделся всерьез. Не исключено, что даже навсегда.

Что ж. Се ля ви.

– Ну и пока! – Игорь положил трубку.

И тут же снял её снова, чтобы набрать номер Веры. Конечно, Игорь прекрасно помнил, что собирался больше никогда не звонить. Конечно, понимал, что Вера не шутила, когда просила не дергать её больше и дать ей время забыть о его, Игоре, существовании. Конечно, гуманно было бы выполнить её просьбу. Но жить дальше, не выяснив, действительно ли Вера о деле Палюрича все знала с самого начала, действительно ли обманывала Игоря, изображая тщетные попытки докопаться до истины… Жить, не зная об этом правды, Игорь бы не смог. В конце концов, сегодня Игорь уже звонил Вере, сегодня она уже не забыла о его существовании, значит, сегодняшний день все равно придется вычеркнуть, как безнадежно испорченный. Значит, начинать взаимное забывание можно будет и с завтрашнего дня. Кроме того, все же не верилось. Не верилось в такой финал. Не верилось в настоящее расставание.

«Абонент недоступен». «Абонент недоступен». «Абонент недоступен.»

Вера выключила его. Видимо, нарочно, чтобы лишить Игоря всякой возможности разрушить её забывательный процесс. Ну, уж нет! Если Игорю нужно услышать её, он добьется этого, во что бы то ни стало…

Еще со времен внезапного проявления журналистской солидарности Главным Редактором, у Игоря в записной книжке красовался телефон приемной Вадим Сана. Насколько Игорь знал, Сан работал дома. Следовательно, Веру можно было разыскать по этому номеру.

– Приемная!

Вместо ожидаемого щебетания секретарши, в трубке послышался сухой мужской голос.

«Неужто сам Сан?» – усмехнулся Игорь, – «Вот так рыбу я поймал…»

Молчать было бессмысленно: у собеседника стоял определитель номера. На том конце провода уже прекрасно знали, кто им звонит.

– Здравствуйте, – спокойно и вежливо проговорил Игорь, – Пригласите, пожалуйста, к телефону Веру.

– Веру? – трубка явно удивилась. Так, будто Вере никогда не звонили сюда. Так, будто Вере вообще никогда никто не звонил по телефону. Так, будто звонить Вере казалось чем-то совершенно неприличным и запретным.

– Да. Веру Сан.

Игорь подумал даже, что, возможно, он все же набрал какой-то не тот номер.

– Госпожа Сан сейчас не сможет подойти. Она на совещании, – с неприкрытой неприязнью сообщил собеседник. Игорь вдруг понял, что говорит со стариком Ромулом. Понял также и то, что Ромул знает, кто Игорь такой.

– Когда мне перезвонить?

– Что ей передать?

– Как долго продлится совещание?

– Куда она сможет Вам перезвонить, когда освободится?

Бог знает, сколько вопросов пролетело бы еще по телефонным проводам, соединяющим Игоря со стариком, если б Критовский не решил прекратить этот глупый поединок.

– Пусть позвонит домой, – четко и уверенно произнес Игорь, – Передайте, пожалуйста, что я очень жду её звонка. Это важно.

Пауза на том конце провода продлилась не слишком долго. Игорь ожидал, что его наглость вызовет большее недоумение у Ромула.

– Хорошо. Передам ей.

– Это действительно важно, Ромул, – окончательно пересек все границы дозволенного Игорь. Да. Пусть знают. Пусть знают, что Вера рассказывала Игорю о них. Пусть знают, что Вера доверяет ему. Пусть знают, что Игорь с Верой ничего не собираются скрывать от окружающих и настроены ко всем дружелюбно. Пусть знают!

– Хорошо, Игорь, передам.

На этот раз «узнал» Игорь. Узнал и ощутил сначала растерянность, потом прилив радости. Вера не скрывала от старика существование Игоря. Это значило очень многое.

Собеседники повесили трубки одновременно.

С тех пор Игорь ждал, когда телефон снова зазвонит. Если бы действие происходило в каком-нибудь волшебном мире и автор писал бы сказку, опираясь исключительно на ощущения героя, то в этом месте следовал бы абзац о том, как Игорь напряженно замер, весь обратившись в слух и сконцентрировавшись на одном единственном ожидании. Новорожденные звезды, удивленно заглядывая в незашторенные окна, сокрушенно перешептывались бы. Солнце проснулось бы взволнованным. А юркие птицы возмущенным щебетом разносили бы новость о странном поведении Игоря по всем мирам. Жаркое лето покрыло бы чело Игоря потом, напрасно трезвонящие в двери друзья – руганью. Осень оставила бы на подоконнике ворох ничем не пахнущих, трескающихся от сухости, оранжевых листьев. Паук заботливо окутал бы Игоря паутиной, спасая от зимних стуж и сочащейся сквозь окна простуды. Весна превратила бы оставленные своей предшественницей снежные следы в пресные лужицы. Игорь не обращал бы на всё это никакого внимания. Важность ожидания не оставляла бы места для восприятия других проявлений мира. Жизнь и ожидание телефонного звонка стали бы для Игоря совершенно аналогичными понятиями.

Игорь успел состариться, умереть, родиться и состариться вновь, прежде чем телефон соизволил заголосить. Отчаянно замотав головой, Игорь убедился в отсутствии следов паутины и в чрезмерной реалистичности собственного воображения.

– Да, я слушаю, – голос его ничем не выдавал беспокойства.

А вот Вера своих эмоций больше не скрывала. И следа не осталось от прежней уравновешенной холодности. Этому можно было бы радоваться, если б не смысл сказанного.

– Никогда! Никогда, слышишь? – всхлипывала в трубку она, – Никогда больше! Ни слова мне! На метр близко не подходи!!!

– Любимая, что случилось?

Вера всхлипывала, ничего не говоря. Игорь хотел сорваться, подбежать обнять, кинуться. Но боялся отойти от телефона. Боялся, что потеряв эту хрупкую соломинку связи с Верой, потеряет девушку совсем. По всему было видно, что оставлять сейчас Веру одну не стоило.

«Вот зачем нужна мобилка!» – Игорь клятвенно пообещал себе в ближайшее же время отдать дань времени и купить сотовый телефон.

– Я с тобой. Все хорошо. Все будет хорошо, все было хорошо, – Игорь говорил первое, что приходило в голову, следя только за тем, чтоб интонации получались успокаивающими, – Тебе все кажется. Ничего ужасного не случилось. Все поправимо.

– Что ты говоришь такое? – Вера немного успокоилась. Истерика ушла. В голосе комом стояла тоска, – Что поправимо? Он что, воскреснет, по-твоему?

– Кто?

– Вадим.

– Что?

– Вадим мертв, – кажется, Вера впервые сформулировала это в слова и оценивала теперь их звучание. Оценивала почти трезво, как бы со стороны, – Вадим мертв. Убит. Вадима убили.

«Круто!» – Игорь поймал это слово на вылете и заставил его испариться неозвученным.

– Чем я могу помочь сейчас? – окончательно переварив услышанное, спросил Игорь, – Ты сама? Ромул с тобой?

– Нет. Ромул уехал в больницу, – сейчас Вера уже просто констатировала. Вытаскивала слова, скорее из памяти, чем из реальной себя. Говорила и даже сама удивлялась, откуда взялись эти предложения. Фразы без сил, без эмоций, без надежд. Игорь почти физически ощущал стремительно поглощающую Верину душу пустоту. – В больницу. С Яной плохо.

Игорь давно уже привык к странностям секретарши Вадим-Сана. Привык так, будто был лично знаком с ней, будто не Вера, а сам Игорь прожил все это время в доме Санов.

– Господи, неужели Яна не могла найти другого времени для обмороков?

– Причем здесь обмороки? Она ранена. Она… очень ранена.

– То есть?

– Яна бросилась под пулю. Хотела спасти Вадима. Закрыть собой. Бросилась. Закрыла за секунду до того, как Орлик нажала на курок. Это должна была быть я, понимаешь? Это моя работа… Броситься и закрыть собой. Это был мой долг.

– Вера, о чем ты?

Вера выдавала фразы короткими очередями. Игорь видел воображением, как у девушки дрожат губы.

– Шли переговоры. Все, в общем, было понятно. Мы с тобой блестяще раскрутили дело. Вадим говорил, что Громовой всегда любил эффектные действа. Поэтому настоял на этой финальной встрече. Орлики были уверены, что Вадим нужен для того, чтоб Громовой потешил своё самолюбие. Вон, мол, я какой: сам Вадим Сан на моих сделках секьюрити служит. Орлики считали, что Вадим проконтролирует получение денег, Громовой подпишет бумаги, нотариус, присланный Миленком, проследит, чтобы все было оформлено, как положено, и все разойдутся по домам. По крайней мере, мы считали, что Орлики уверены в этом.

Чтобы достроить из Вериных обрывков связный рассказ, Игорю приходилось напрягать все силы. Рассудок воспалился докрасна. Игорь почти физически ощущал, как внутри головы повышается температура. Но переспрашивать было нельзя. Вера могла сбиться и прекратить объяснения. Все понимаемое Игорь отдавал на дорисовки воображению, остальное – записывал в памяти для дальнейшего осознания.

Вера говорила, не задумываясь о воспринимаемости своего текста. Ей было важно выговориться. Обрисовать происшедшее словами. Хотя бы для самой себя.

– Обыскивал Горилл. Любых посторонних при входе в дом всегда обыскивали. Дань прошлому. Вадим сам остановил Горилла. «Дело не стоит такого форса. Оставьте гостей в покое. Это же дама!» Ошибался. Кто б мог подумать, что из всех возможных ошибок, Вадим Сан выберет именно роковую? Дальше было красиво. В кабинете делегацию поджидали мы с Громовым. Увидев меня и узнав, Орлики заметно начали нервничать. То я работаю в «Пробеле», то у Вадима… Непонятно…Их усадили, начали экзекуцию. Громовой молчал. Сверлил своим бессмысленным взглядом лоб Орлика и молчал. Говорил, как ни странно, Вадим. Было заметно, что происходящее забавляет его. Статус третейского судьи в деле подобного уровня казался ему детской игрой. Невинной забавой. Деньги, о которых шла речь, в былые времена почитались Вадимом за незначительные текущие расходы нескольких недель. Вадим Сан так и не привык к превратностям новой жизни. Возможно, это к лучшему, – Вера спазмами набрала в грудь новый воздух и, все же, сумев не расплакаться, продолжила, – Александр Орлик нервно теребил галстук, кусая губы. Его жена казалась владелицей безграничного самообладания. Вадим подробно объяснил Орликам, что сделка не состоится. Громовой, несмотря на договор о намерениях, отказывается продавать свою часть имущества за названную Орликами сумму. Громового устроят деньги совершенно другого порядка. Плюс компенсация за нанесенный ущерб. Или, может, г-да. Соучредители предпочтут решать вопрос через суд? Вадим подробно изложил, в чем обвиняются Орлики.

Тут Вера вспомнила о своем собеседнике и попыталась оживить голос. Вот, мол, до чего все наши искания довели. Такие последствия?! Это ж надо! Мы, мол, просто монстры! Вышло не слишком убедительно. Усмешка прозвучала истеричным всхлипом.

– Теперь ты понимаешь, зачем я должна была работать в «Пробеле»? Вадим решил перейти на мирные рельсы. В авторитеты-пенсионеры решил заделаться. Да только дел для его уровня здесь не бывает. Знаешь, термин такой «over qualification”? Чрезмерная квалификация для этого города, чрезмерная квалификация для этого бизнеса, чрезмерная квалификация для этой жизни… И болтался бы Вадим-Сан никому не нужным изгоем вместе со всей своей придворной свитой, с нами то есть. Как подводная лодка в степях Украины. Внушительная, но совершенно бесполезная. Но он, Вадим, был не из праздно болтающихся. «На первых порах и мелюзгой всякой поперебиваемся, а там, глядишь, и дорастет человечина до нашего пришествия», – он так рассуждал, я думаю. Поэтому сразу согласился сделку старого товарища подстраховать. Просто так. Для наработки опыта. И себе и товарищу. А может, рассчитывал в чем серьезном на Громового. Хотел иметь основания об ответной услуге попросить. Кто ж теперь разберет, для чего Вадим в весь этот мусор полез… Он и раньше ни перед кем ответ не держал, а сейчас, так подавно… В любом случае, Громовой, заподозрив неладное, когда Орлики согласились выкупить его долю фирмы, но предложили за это сущие копейки, решил привлечь Вадима к разбирательству. А Вадим, кто б мог подумать, согласился.

Игорь на миг отвлекся на собственные ощущения. Даже мертвый Сан не давал Критовскому покоя. Мертвый – тем более. В живом Вадиме Вера, возможно, смогла бы разочароваться, отказаться от своих категоричных воспеваний. А теперь? Теперь Вадим Сан станет для неё человеком-легендой, бессменным героем, указателем на Игорево несовершенство и несостоятельность.

«А ты, Критовский, однако, редкая сволочь» – нежно шепнул Игорю кто-то изнутри, – «Тут человек умер, а ты все х…ми меряться пытаешься! Сомневаешься, что у тебя потенции хватит труп переплюнуть… Нехорошо-о-о…»

От справедливости подобной самооценки Игорь резко разозлился и мгновенно пришел в состояние крайнего раздражения. В то самое, в котором с Верой говорить ну никак нельзя было.

«Не нравится, не смотрите!» – огрызнулся Критовский, мысленно обращаясь к Вере, – «Какой есть! Раз вам такой не подходит, так катитесь куда подальше… Все!»

К счастью Вера об этих Игоревых мыслях ничего не знала и говорила совсем о другом.

– Короче, – продолжала она уже без всхлипов, – Я предоставила присутствующим доказательства того, что Орлики нарочно устроили проблемы собственной конторе. Говорю же, мы неплохо поработали, Игорь. Мы молодцы.

– Да прям уж? – Игорь понимал, что не время, но удержаться от сарказма не мог, – Мы? Нет. Это ты – молодец. Ты всех так ловко использовала. Так тонко сыграла на моем расположении к Палюричу, привлекая к поискам.

– Я не играла…

– А почему же ты не объяснила мне, для чего участвуешь в расследовании? Почему не сказала напрямую?

– Я узнала об этом только вчера, – Вера нехорошо усмехнулась, – В этом доме исполнителей принято использовать вслепую. Как оказалось. После целой жизни работы, основанной на доверии. Вадим рассказал мне, для чего так пристально изучал «Пробел», только вчера. Сказал, что сделал бы это раньше, но необходимости не возникло. Мудрый Сан. Сильный Сан. Я и сама, без указаний, принялась копать в нужном месте. Естественно, все наши гипотезы я ему пересказывала. Просил говорить все, что я думаю о «Пробеле» – я и говорила… О контроле и предстоящей сделке я не знала. Меня не сочли нужным информировать… Бесчувственный, жестокосердный Сан. Теперь он мертв, и мне даже не на кого злиться… Не будем об этом.

– Не будем, – поспешно согласился Игорь.

Слова о том, что и у Вадима были кое-какие недостатки, привели Критовского в норму. Раздражение сменилось стыдом. Вере требовалась помощь, а он… Игорь растерянно замолчал. Недавний приступ ярости унес с собой все силы. Нужно было говорить, нужно было чем-то помочь, утешить, поддержать… Подавленный осознанием собственной паршивости, Игорь был не в состоянии вымолвить и слова.

– Предстояло решить, как достичь компромисса, – продолжала Вера, – Громовой не желал вмешивать в это дело своих бывших коллег из органов. К чему? Всегда успеется. Громовой ждал, что Орлики предложат какой-то разумный выход. Скажем, откажутся от какой-то части прибыли… Или таки купят «Пробел» и иже с ним, только по настоящей цене. В любом случае, оставлять деяния совладельцев безнаказанными Громовой не собирался. Нотариус, присланный, в общем-то, защищать интересы Орликов, заявил, что все это похоже на шантаж. Мол, или отдавайте свои заработки, или мы заявим на вас. «Заявляйте! Пусть государство разберется, виновны ли г-да Орлики!» Нотариус знал об общественном положении Орликов, но не знал о связях Громового. Поэтому распинался еще несколько минут, пока Александр Орлик жестом не попросил его замолчать. И вот тут Александра Орлик перехватила инициативу в свои руки.

Вера надолго затихла, пытаясь не упустить ни малейшей детали. Ей необходимо было выговориться. Переложить часть груза со своих плеч. Услышать что-то подбадривающее? Нет. Просто… Наказать себя. Сформулировать признание в слова. Вера знала, Игорь поймет, Игорь все поймет… И это будет высшим её, Вериным, самоистязанием.

– Орлик говорила… Всякое. Похоже, это был нервный срыв. Как у меня сейчас, да? Она кричала на Вадима. Кричала, что он низкий шпион. Мол, если считает, что все это просто так сойдет ему с рук, то ошибается. Что-то о том, что никто еще безнаказанно не мог разрушить планы Александры Орлик. «И никакие деньги и связи тут не помогут! Будет по-моему, я вам говорю!» В этот момент Яна занесла в кабинет кофе. Сейчас я понимаю, что догадалась о намерениях Александры тогда, когда их еще можно было предотвратить. Во время своего монолога, Орлик отчаянно рылась в сумочке. Я еще тогда заподозрила неладное, но кто-то внутри меня… теперь-то я знаю, кто… он заставил меня подумать, что Александра ищет носовой платок. Размазанная от слез тушь, искаженные криком черты сделавшегося вдруг безобразным лица, покрывшийся испариной лоб – всё это, в общем, свидетельствовало в пользу версии о платке. Но… и теперь это вспоминается совершенно ясно… на самом деле я прекрасно понимала, что достанет сейчас г-жа Орлик из сумочки. Яна тоже поняла. Хотя и не училась у Ромула. Хотя и не обязана понимать такое. Хотя и не взращена была в убеждениях, что высшее благо – отдать жизнь за служение. Яна бросилась заслонять собой Вадима за секунду до того, как Александра Орлик нажала на курок. Сейчас я пытаюсь утешить себя. Оправдываюсь, мол, никто не думал, что она выстрелит. Мы, мол, соображали, как успокоить эту истеричку, а не о защите Вадима думали… И вообще, если бы Яна не стала делать резких движений, Орлик, возможно, и не стреляла бы… Можно, конечно, такими отмазками купить себе кусок очищенной совести. Но вранье это все. Просто попытки выгородить себя. Правда звучит куда конкретней: заслонять собою Вадима должна была я. Это моя пуля сейчас у Яны в легком.

– Господи!

– Ценное замечание! – в интонации Веры Игорь моментально заметил нотки недавнего собственного раздражения. Впрочем, Вера тут же спохватилась, – Извини, я нервничаю… Не хотела язвить…

– Ничего.

– Орлик выстрелила еще три раза, прежде чем Ромул с Горрилом отобрали у неё пистолет. Вадим мертв. Я и пальцем не пошевелила, чтобы предотвратить это. Я – ничтожество, – Вера снова начала заводиться, – Я – трусливая дрянь! Понимаешь?

– Вера, успокойся. Перестань. Самобичевание – не лучший способ оплакивания близких.

– При чем здесь это?! Рано или поздно все мы умрем. Оплакивать нужно живых. Мертвым наши слезы не помогут. Я оплакиваю себя. Ту себя, которой никогда уже не стану. Ту себя, которой могли бы гордиться взрастившие меня. Ту себя…

– Опять этот пафосный категоризм, – простонал Игорь, прежде чем осознать, к чему может привести подобная фраза.

– Это все, что ты можешь сказать мне в качестве поддержки?! Что ж, ты прав. Я трусливая, категоричная дура. Чем более серьезными кажутся мне вещи, тем менее значимы они на самом деле. Ведь это из-за тебя я не кинулась спасать Вадима. Ты, тот самый Мой Внутренний Ты, не пустил меня под пулю… Приковал к полу любовью своей многопудовой, сладкими речами заболтал, мол, нам с тобой еще жить и жить, как же ж я без тебя останусь-то… Из-за боязни потерять тебя… тебя, а не себя… совершила я эту непростительную подлость.

Тогда Игорь еще не понял, насколько серьезно все это для Веры. Просто слушал. Не распознал, что пора бить тревогу. Не уловил момент, когда можно было еще вмешаться и спасти ситуацию. Впрочем, ведь Вера с самого начала разговора была настроена категорично. Позже Игорь утешал себя тем, что никакими вмешательствами не смог бы исправить ситуацию. И Верина откровенность в этом последнем разговоре, и неприкрытая беззащитность – всё это было ничем иным, как прощальным объяснением. Роковым признанием, после которого не возвращаются. После которого Игорь становился тем самым Вечным Укором. Но поначалу Игорь еще не осознал этого. Слушал несколько удивленный. Да что греха таить, даже польщенный и обрадованный. Она отказалась от своих принципов ради него!

– Ну почему же подлость, любимая? Ты и не должна бросаться грудью на амбразуру… Это не то испытание, которое ты обязана проходить… Ты ведь женщина…

Игорь и сам почувствовал, как гибнут его слова. Глупо, слащаво, мелко прозвучали они в сравнении с мощью терзающих Веру объятий самобичевания.

– А Яна?! – отныне Вера больше не слушала Игоря, – Яна не женщина? Ранимая клуша в заколочках, глупенькая пышка, и в тридцать лет засыпающая в обнимку с плюшевым тигром… Но она смогла! Она не струсила, как я. А я… Ведь единственное, за что я могла уважать себя, так это за вот такую вот искреннюю готовность к самопожертвованию… Чувствовала себя человеком. А оказалось… Трусливая дрянь, а не человек. Горилл говорит, мол, я попросту ничего не успела бы сделать… Это он мне в утешение. Сыскался утешитель. А Ромул молчит! Потому что все понимает, потому и молчит. Понимает даже, что это ты меня такой сделал. Ты – как болезнь. Просочился внутрь и лишил меня былой силы. Превратил в тряпку, в трусливое животное.

– Но ведь это нормально. Это любовь, Вера. Просто любовь, – отчего-то Игорь сегодня говорил только глупости.

– Ну вот! – Вера, то ли расхохоталась, то ли снова отдалась рыданиям, – Теперь во влюбленные дуры меня записали… Отчего бы и нет? Для такой, как я, сойдет статус, – тон Веры вдруг стал безгранично серьезным, – Пойми, я по-другому воспитана. Я – другая. Лучше вообще не жить, чем не мочь этой жизнью свободно распоряжаться. Чем иметь, что терять, лучше не иметь ничего вовсе…

– Вера, ты снова в плену у своих сказок…

– Сказки? Пусть сказки. Но это МОИ сказки. Никто ничего из меня не лепил, никто не влиял, никто не забивал голову и не ставил надо мною эксперименты. Я выбирала себе эти сказки и живу ими. А тобою жить не хочу! Это банально! И потом, не нравится, не смотрите! Какая есть! Раз тебе такая не подходит, так катись, куда подальше… Все!

Игорь так удивился схожести их с Верой формулировок, что даже забыл обидеться.

– Вера, успокойся, пожалуйста. Я не хочу катиться. Я хочу смотреть. Мне нравится…

– Нравится? Что? Что Вадим погиб, тебе нравится? Что я в размазню превратилась, нравится, да? Все ведь так верно складывается. Так «под тебя»! Ты хотел изменить мир. Что ж, вышло! Только мне все это совсем не нравится. Понимаешь? Я не хочу быть предательницей, не могу жить предательницей. Исчезни! Не хочу зависеть от тебя. Не хочу иметь тебя в своей душе.

А вот это было уже серьезно. Это было признание. Он, Игорь, не нужен. Он ограничивает свободу, мешает самовыразиться. Оставаться рядом с Верой, несмотря на этот факт, было бы слишком жестоко. Игорь понял, что действительно должен будет исчезнуть, и ощутил острый приступ жалости к себе.

Это предательство. Вера совершала легкомысленное предательство. Не по злому умыслу, а от юности. Внутри Веры, той самой Веры, которая проповедовала идею Настоящего, вдруг пробудилась глупая еще, не наигравшаяся в яркие атрибуты фальшивой свободы, девчонка. Рядом с этой, пробудившейся, Игорю не было места. Этой, пробудившейся, Игорь мог только навредить. Увы, путь к познанию истинных ценностей каждый должен пройти добровольно, осознанно и… в одиночку. Любое влияние извне может сбить ищущего с его личной колеи и навязать чуждые законы. Любое вмешательство – не позволительно. Игорь понял это совсем недавно. Лучше б не понимал.

– И потом, – продолжала Вера, – Неужели ты не понимаешь… после происшедшего, после сказанного сейчас мною… Все уже не может быть по-прежнему. Мы уже никогда не сможем быть близки. Эта смерть и моё падение… Они всегда будут стоять между нами. Я не хочу тебя больше видеть! Правда! Слышишь? Не молчи. Игорь, скажи, как нам быть? Мы докатились до мыслей, что друг без друга нам было бы лучше… Я хочу измениться. Стать другой. Не твоей, ничьей. Своей собственной. Начать с нуля. Вернуть себе самоуважение. Уехать. Туда, где обо мне ничего не знают.

«Не смогу же я жить с человеком, который знает обо мне ТАКОЕ. В этой семье моя репутация уже немного подпортилась, пойду, поищу следующую.» – вспоминал Игорь Верины самонасмешки и хотел, было, вмешаться. Напомнить, что ведь обо всем этом уже говорено ранее, ведь это же те самые комплексы, с которыми стоит бороться.

«От самого себя не убежишь!» – говорила когда-то Марийка. Тогда это казалось Критовскому пустой красивой фразой. Теперь же Игорь сам собирался прокричать эти слова.

Но кричать стало некуда. Телефонный эфир был плотно забит Вериной истерикой. Глупые бессмысленные приговоры один за другим хлестали Игоря по щекам, заполняя собой все пространство вокруг. Мешая дышать, запихивая обратно в глотку слова, молящие о примирении. Игорь задыхался. Задыхался, молчал и сходил с ума.

И даже сошел. Чуть-чуть. Странная улыбка заиграла на его губах. Торопливо отряхиваясь от грязных опилок настоящего, из заброшенного сундука памяти к Игорю тихо выбрались картины прошлых дней. Они несли с собой гармонию и покой. В отличие от Веры, они говорили о Главном. Игорь покорно отдался им. Он мысленно гладил любимую по мягким волосам, вдыхал запах своего смородинного наваждения, прижимал уже покорную Верину щеку к своей груди, шептал какой-то рифмованный бред… По крайней мере, это у него было. Воспоминания. Это у него никто не сможет отнять. Это уже не подвластно ни переломам судьбы, ни веяниям чьих-то недоброжелательных взглядов, ни вдруг просыпающимся у Веры потребностям в самоутверждении. То, что уже было – реально и незыблемо. Оно не предаст и не переменится. Игорю надоело бояться перемен. Он не хотел будущего, плевал на настоящее… Он прятался в прошлом.

– Молчишь? И правильно. Что здесь можно сказать? – а вот Вера жила в настоящем, – Все и так понятно. Нам нужно расстаться. Нам нужно расстаться навсегда. Я вычеркиваю тебя. Слышишь? Вычеркиваю. Хочу ворох новых друзей и настоящее дело. Без тебя. Прощай. Прощай и будь, пожалуйста, счастлив.

Игорь ничего не ответил. Он не слишком понимал смысл произносимых Верой слов. Само то, что слова – эти банальные, зарегламентированные кем-то чужим последовательности из звуков – могут всерьез изменить жизнь, казалось сейчас нелепицей. Короткие гудки в трубке лишь усилили это непонимание. Игорь сильнее прижал к себе Веру воображаемую, чтобы Вера настоящая не смогла забрать от неё ни капли.

Увы, это странное помешательство оказалось кратковременным. Грустная улыбка ушла вместе с ощущением реальности воспоминаний. Возврат к действительности привел с собой необходимость жить дальше. Сам по себе Игорь, может, еще отвертелся бы от этой надоедливой обязанности, но, как оказалось, Критовский был в доме не один. Чуткий надсмотрщик – телефон – отчаянно заголосил, едва Игорь, прищурившись, кинул невесть откуда взявшийся хищный взгляд в сторону распахнутого окна.

Без особого энтузиазма Критовский потянулся к трубке. Вера не позвонит больше. (Игорь знал это наверняка, осязал тем самым шестым чувством, которое нашептало когда-то о судьбоносности напряженного взгляда с виду обычной девочки-дизайнера). А на остальных звонящих было плевать. Вот так, всего за один разговор, из вершителя чудес и поверенного всех тайн, несчастный телефонный аппарат превратился в раздражителя. Неодушевленный хлам, мешающий спокойно распрощаться с реальностью.

– Критовский? – требовательно и приторно радушно поинтересовалась трубка голосом Главного Редактора.

Определять рост собеседника по телефону Игорь не умел, поэтому не знал, что несет с собой этот звонок. Впрочем, сейчас Критовскому уже ничего не было страшно. Отсутствие Веры несло с собой явные плюсы, – ничто не могло теперь всерьез задеть Игоря. Впрочем, ничто не могло и обрадовать его.

– Критовский, – послушно признал Игорь, наконец.

– Что с настроением? – тоном рабовладельца, обнаружившего, что недавно приобретенный слуга оказался бракованным, возмутился Редактор.

– Не ваше дело, – вяло огрызнулся Игорь, – На качестве работы профессионала настроение не отражается. К тому же я внештатник, и к вашим трудовым ресурсам имею отношение крайне косвенное…

Безразличие несло с собой вседозволенность. Игорь поддался, было, на её искушения, но вдруг вспомнил свой последний разговор с Редактором. В сущности, ведь, Главный оказался неплохим человеком. Неплохо было бы как-то загладить собственную резкость. Но Редактор больше не предоставлял Игорю слова.

– Думаешь, меня волнует только качество твоей работы? Дружеского любопытства, по-твоему, испытывать я не могу… Да? Вот это новость! Впрочем, ты почти угадал. Понимаешь ли, дабы у твой работы было хоть какое-то качество, необходимо прежде всего твое наличие. А оно превратится в отсутствие, если ты не оставишь интересовавшую тебя недавно тему. Я звоню очистить совесть. У меня душа за тебя болит. Это ж я насоветовал тебе вернуться к написанию книги… Понимаешь?

Факт наличия у Главного Редактора души показался Игорю крайне неправдоподобным.

– В общем, так. Поступила информация. Того господина, которым мы с тобой так интересовались, – убили. Подоплеки не знаю. Знаю только, что лучше тебе о своем интересе к покойничку помалкивать. Ты услышал?

Игорь, обрадовавшись праву голоса, открыл рот и тут же с клацаньем захлопнул его. Ответ Редактором не предполагался.

– Повторяю: увы, писать твою книгу сейчас нельзя. Даже праздно любопытствовать не стоит, не то, что открыто собирать информацию. Не в рядах милиции, так среди коллег покойного, интеллигентный, читающий человек найдется, тот, который тебе потом жизни не даст расспросами и подозрениями. Поверь мне, я в таких ситуациях кое-что смыслю. Убийства просто так не проходят. Имею в виду, убийства людей такого уровня, как Сан, – нечаянно произнеся фамилию убиенного, Редактор на несколько секунд замолчал, пыхтя и, наверное, настороженно оглядываясь, – Будут устраивать показное разбирательство. Будут искать козла отпущения, на которого можно будет все свалить. Просто, дабы репутацию свою не позорить. Такое случилось, а они виновного не нашли!!!