Текст книги "Мужской роман"

Автор книги: Ирина Потанина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Почему?!

– Не могу я работать в коллективе, где каждый в меня пальцем тычет и сочувственно так головой качает. Бедняжка, мол, связался с чужой женой, надеется на что-то, чего в жизни никогда не произойдет. А то и еще хуже, шипят вслед, мол, подлец, мать и жену с пути истинного сбивает…

– Это ты про кого?

Сейчас Игорь был уверен, что Вера все прекрасно понимает. Издевается просто. Насмехается…

«Господи, да что же я ей такого сделал?»

– Игорь, отвечай, – голос Веры звучал непривычно требовательно, – Кто это вслед нам тыкает пальцами? Может, этому кому-то стоит пальцы-то пообламывать?

– За что? За честные выводы?

– Да что б не лезли в чужую жизнь, в которой ни грамма не смыслят. Игорь, но ведь ты-то все понимаешь? Ведь ты-то знаешь, что никакой ты не подлец, никого ни от кого ты не уводишь… Мало ли что завистники сплетничают…

– Откуда? – на этот раз Игорь пристально смотрел на Веру, – Откуда я знаю? Ты мне ничего не рассказываешь.

– А сам ты не чувствуешь?

Вера подошла к Игорю вплотную. Критовский подавил накатившее желание обнять, напрягся, отсел. Вера поникла. Скукожилась, снова забираясь на табуретку с ногами.

– И почему люди не могут обмениваться мыслями? Все было так хорошо… Мы вместе, мы любим, мы – одно целое… Я так не хочу ни в чем оправдываться, ни о чем таком говорить…

– Не говори, – с мастерским безразличием пожал плечами Игорь, – Не хочешь – не говори.

– Понимаешь, я не хочу говорить, но хочу, чтобы ты знал и понимал. И писать тоже не хочу… Я эгоистка, да? Решила, мол, раз ты родной человек, то и так все поймешь. Без слов… А ведь на самом деле и тебе надо что-то доказывать. В общем, я давно уже должна была бы быть готова к этому разговору, но… В общем, неправда все это.

– Что?

– Ну, про жену. А уж тем более про мать, – тут Вера даже усмехнулась, – У Вадима действительно есть сын. Точнее, у Вадима с Яной есть сын… И сын, и семья.

Волна облегчения окатила Критовского с ног до головы, мгновенно смыв все налеты бесчеловечности. Игорь всматривался в любимую и никак не мог понять, причиняют ли ей эти признания боль.

– Прости, я не должен был спрашивать…

– Почему же? – Вера вскинула брови, – Кто ж еще должен, если не ты… Если бы Яна так сильно не ненавидела меня, я бы даже искренне радовалась за Вадима. Хорошо, когда у тебя есть близкие люди. Общие интересы, дела, все такое…

– Их невинные интересы были настолько близки, что вскоре от этого родился ребенок, – пошутил Игорь.

– Где-то так, – Вера уже тоже улыбалась, – Плохо только, что все это настолько запутано… Я ведь тоже дочь Вадима.

– Как?! – Игорь застыл с открытым ртом и снова тяжелым сердцем. Что же должно было происходить в этом семействе, что жена и дочь оказались в одном лице? Во что затащил этот Сан-негодяй Веру?

– Только приемная. А официально – жена. Вот видишь, как ты реагируешь. Я это пыталась объяснить только одному человеку до тебя, и тот тоже застывал с эдакой гримаской презрения на лице. А потом мы удивляемся, почему я не хочу об этом говорить…

– Нет-нет, говори, – поспешно изменил выражение лица Игорь, – Это же важно, в конце концов. Не бойся. Я с тобой, во имя тебя, ради тебя и для тебя. То есть целиком на твоей стороне…

– В том то ж и дело, – Вера поежилась, – Здесь нет сторон, есть только ситуация. Все правы, справедливы и благородны… А мне остается только терпеть…

– А ты не терпи, – глупо посоветовал Игорь.

Вера усмехнулась.

– Ты ж, вроде, на моей стороне? Значит должен говорить: «Будем терпеть вместе».

– Не будем, – на этот раз голос Игоря гремел от чего-то твердого, – Лучше сделаем так, чтоб терпеть было нечего. «Мы наш, мы новый мир построим…» Слышала такое? Для того мы и вместе, чтоб суметь создать благоприятную для нашего плодородного союза обстановку.

– Да, но ведь придется «рушить до основания старый мир»… А кто мы такие, чтобы распоряжаться судьбами миров? Если судьбе будет угодно, она сама создаст благоприятную для нас обстановку… Насильное вмешательство здесь чревато слишком большой ответственностью… Я боюсь её нести.

– Ну, так не живи! – возмутился Игорь, – Боишься нести ответственность за собственную жизнь, – откажись от неё. А раз и отказаться тоже не можешь, то должна найти в себе силы отвечать за прожитое. Фатализм здесь равносилен лени и эгоизму. Понимаешь, судьбе не «будет угодно»… Судьбе вообще в большинстве случаев не до нас. Причем не от равнодушия её, судьбинского, а от крайней занятости. Ей бы атомной войны не допустить, или террористов очередных от идеи использовать смертельное для планеты оружие уберечь. А ты к устройству своей личной жизни её привлечь пытаешься… Эгоизм в чистом виде.

Вместо того, чтоб обижаться, Вера вдруг повеселела, и, насмешливо вскинув брови и уголки губ, следила за мыслями Игоря. По всему было видно, что его горячность забавляет её.

– Кроме того, – уже начав излагать, Игорь не сумел остановиться, – Так как судьба эта у нас в некотором смысле общая, то я берусь утверждать, что знаю о ней некоторые факты. К примеру, что для меня она и пальцем не пошевелит.

– Почему?

– По привычке. Чтобы не утруждать её, я в своё время избрал довольно трудный путь – путь осознания и созидания. Вместо того, чтоб пенять на судьбу, я, когда нечто не устраивало мою привередливую персону, сначала пытался это нечто досконально исследовать, а потом, выявив, что же именно нужно изменить, брался менять это самостоятельно. И, ты знаешь, долгое время получалось. Устраивало всех: и мою привередливую персону, которую уже все устраивало; и судьбу, которой не приходилось тратить силы, вмешиваясь; и меня, получающего достойную самореализацию. Только выявился у этого метода один недостаток. Слишком поздно выявился, надо заметить. Когда изменить уже ничего было нельзя.

– Какой недостаток?

– Роковой. Подобно тому, как организм курильщика прекращает вырабатывать никотин, точно так же судьба того, кто сам решает свои проблемы, привыкает к этому и прекращает вырабатывать чудеса и спасительные хэлпы. Ныне в моей жизни происходит только то, что я делаю сам. Это – свобода. Но, с другой стороны, это ужасно скучно и бесперспективно. Ведь есть такие проблемы, которые без помощи чуда не разрешить… В общем, так как мы говорим об одной и той же судьбе, то выход у нас есть только один – менять её самостоятельно. И ты не имеешь права бояться.

– Браво! – Вера даже поаплодировала немного, – Теория блестяща. Звучит красиво и оригинально. Но только это совсем не про наш случай. Понимаешь, я считаю некорректным менять судьбу без её на то ведома. Не помощи я жду от неё, а всего лишь знака. Пусть подаст сигнал, что согласна на такие глобальные перемены, и я тут же начну действовать.

Все выводы, которые можно было сделать из текущего разговора, Игоря не устраивали.

«Что это мы все ходим, вокруг да около… Вроде как правильные вещи обсуждаем, но в столь обобщенном виде они совершенно ни о чем не говорят. Эх, как бы, не задавая вопросов, снова развернуть Веру к конкретике…»

– А ведь я по-прежнему ничего о тебе не знаю, – аккуратно начал Игорь.

– Неправда, – Вера насупилась, – Я – Вера. Я с тобой. Все это ты знаешь, и, по сути, это всё и есть я. Другой меня нет. Другая я – это формальности. Для чего же требовать унизительных откровений? – затянувшаяся пауза дала правильные ответы вместо Игоря, – Впрочем, действительно нужно объясниться, – смирилась Вера, – Просто мне хотелось сделать это потом, когда решение будет уже принято… В общем, слушай. Мы росли в селе. Точнее, росла я, а моя молодая мама, самая молодая, красивая и прекрасная из всех мам – не росла, а старела. Они с отцом познакомились на каком-то городском празднике, где понаехавшая из области молодежь перемешалась с городской и образовалось некое подобие всеобщей дружбы. Мама с отцом познакомились слишком рано, чтобы уметь регулировать обстоятельства. Мама воспитывалась в интернате. Родителей своих не помнила, и потому, поняв, что ждет ребенка, безоговорочно согласилась выйти замуж и переехать в село, к родственникам отца. А куда деваться-то? Жить негде, советоваться не с кем. Восемнадцатилетняя умница и красавица с грудной мною на руках осталась жить в селе, честно ожидая возвращения мужа из армии. Чтобы прокормиться, мама с дядьями и бабкой готовили горячие обеды и продавали их на местном базарчике проезжающим мимо села автомобилистам. Село тянулось вдоль оживленной трассы, и все сельчане подрабатывали прокормом пролетающих мимо путешественников. Конкуренция сделала жизнь в селе совершенно невыносимой. Соседи отравили нашу собаку – единственного моего друга за все детство. Впрочем, это я отвлекаюсь… Отец очень долго не писал вовсе, а потом сообщил, что нашел себе новую семью, и возвращаться к нам не намерен. Мама никогда не рассказывала мне о нем ничего дурного. Смеялась над ошибкою юности, оправдывала и себя, и отца, и все обстоятельства вместе взятые. «Просто мы слишком рано встретились. В том возрасте любая влюбленность кажется солидным чувством и гонит под венец. Его можно понять. Повзрослел, помудрел, встретил что-то настоящее… А я? Еще до его сообщения о новой семье, я поняла, что это обручальное кольцо жжет, будто кандалы. Вот приехал бы он – возмужавший, чужой, – я выплакала все слезы в преддверии этой пугающей встречи» – рассказывала она мне много позже, – «Впрочем, встреться мы позже, тебя бы, скорее всего, не было бы на свете. Так что, все случившееся не может не радовать». Мама всегда отличалась редкой жизнерадостностью и оптимизмом. Втайне я считала, что этим она пытается загладить душевные раны. Но, знаешь, однажды, уже в городской школе, я писала какое-то сочинение и спросила у мамы отчество отца. «Не знаю» – как-то даже растерялась мама, – «В их семье о деде никогда не говорили… А за те несколько недель, что мы с твоим отцом были близки, он не завоевал во мне должного уважения. Я обращалась к нему исключительно по имени. Откуда ж мне знать его отчество?» Сейчас это кажется смешным, но почему-то именно после этого разговора я всерьез поверила, что отец с мамой были абсолютно чужими людьми, и его уход никогда не представлял собой трагедии. Трагедия заключалась в другом. В месте жительства, в отсутствии перспектив, в окружении. «Личность моя гибла» – рассказывала мне мама о том времени, – «Монотонно пролетающие мимо дни, стучащие секундами, как машины колесами. Изнурительная своей одинаковостью работа… Я физически ощущала, как в мозгу моем образовываются страшные пролежни. А ведь в интернатовские времена я слыла лучшей головой школы. Побеждала на олимпиадах… Подавала будущему надежды, а потом обманула его и бросила. Теперь оно мстило мне деградацией»

Вера остановилась перевести дыхание, а Игорь не выдержал и спросил.

– Скажи, её слова ты передаешь дословно, или сама додумываешь словесные обороты?

Вера натянуто улыбнулась, понимая, но не принимая похвалу.

– Передаю дословно. Позже мама выучилась на переводчика, и оказалась ужасно талантливой в плане перевода всевозможной восточной литературы. С тех пор у меня периодически просыпается стойкая ненависть к словам и талантам. Думаю, что они украли у меня мать. Возможно, мама была бы жива сейчас, если б так не тряслась над всей этой гармонией формулировок, не гонялась за редкими рукописями, считая своим долгом донести их до соотечественников в первозданной красе…

Глядя, как ожесточается лицо Веры, как стекленеет её взгляд, Игорь уже и сам был не рад, что затронул эту тему.

– Извини… Не хотел причинить тебе боль, – Игорь успокаивающе взял Верину руку.

– Нет уж, – Вера резко вырвалась, – Я продолжу! Иначе нам еще триста раз придется возвращаться к этому ненавистному разговору. В общем, однажды на тот базарчик случайно занесло уже тогда преуспевающего Вадим-Сана. Крупный начальник чего-то там крупного – крупно напился, и решил отведать подножного корму. Корм пришелся не по чину и чин полез дебоширить. Его заместитель – собственно, Вадим, – пытался избежать крупного скандала и удержать своего начальника на должном государственном уровне. Всепонимающая мама, торговавшая рядом, улыбками и мягкостью помогла успокоить разбушевавшегося гостя и не позволила вызвать милицию. Вадим не мог не оценить мамино всепонимание, а также её красоту и остроумие. Начальника уложили отсыпаться. Там, куда он ехал, в таком состоянии показываться все равно было нельзя. А Вадим всю ночь сидел возле мамы, которая должна была торговать до утра, и не переставал оценивать и восхищаться. Даже такой крупный недостаток, как наличие трехлетней дочери, не смутил Вадим Сана. Спустя неделю он забрал нас к себе в город. Меня отдали в садик, а маму – на учебу. В общем, сказка о Золушке завершилась хэппи-эндом.

– Всегда знал, что так бывает, – обрадовался подтверждению реального существования красивых сказок Игорь, – До тех пор, пока ты не начал сам искусственно выстраивать свою жизнь, судьба понимает, что ей деваться некуда, и честно работает на тебя. Платит сказками и хэппи-эндами.

– Знаешь, Ромул как-то сказал на какой-то посольской свадьбе забавный тост: «Но не счастливого конца желаю я молодоженам! Потому как счастливый конец – это палка о двух концах. С одной стороны – счастливый, а с другой – все-таки конец…» Это я к тому, что в жизни история Золушек на этом «хэппи» не заканчивается. С него, как раз наоборот, обычно начинаются настоящие трудности и приключения. Впрочем, у мамы с Вадимом трудностей не возникало. Они на удивление подходили друг другу. Прожили в счастье и согласии аж 14 лет. Когда мне было десять, Вадим получил направление на работу за границей. Мама, как жена и переводчица, уехала с ним. Помимо желания быть рядом с мужем, её подгоняли профессиональные амбиции. Какое-то время мы с Ромулом жили здесь вдвоем.

– С тем стариком?

– Не такой уж он и старик, – Вера искренне обиделась за наставника, – Давний помощник Вадима, бухгалтер, советник, друг… Он, считай, меня вырастил. Кстати, школу выживания, о которой я тебе рассказывала, – это он придумал. И учебники издал…

Сейчас слова Веры были покрыты жирным слоем гордости. Отчего-то Игорю не понравилось столь теплое отношение Веры к правой руке мужа.

– А люди говорят, что у вашего бухгалтера прескверный характер, – с неожиданным ехидством вставил Критовский.

– Они также говорят, что у меня с Вадимом сын, и что ты – негодяй, уведший меня из семьи, – спокойно парировала Вера, – Ромул хороший. Просто не любит это показывать. Ведет себя резко и жестко. В каком времени живет, так себя и ведет. Ты ведь даже не знаешь, сколько всего он в жизни насмотрелся. Арабы – народ очень специфический.

– А при чем здесь арабы? – наигранно удивился Игорь.

– Вадим с ними работал долгое время, – Вера снова помрачнела, – Ты только не думай про него ничего плохого. Вадим – очень хороший человек. Просто у него работа была такая… Впрочем, я и сама его толком не знаю… В общем, вскоре после своего назначения, Вадим забрал нас с Ромулом к себе. Ну и к маме, разумеется. Только мама тогда стала уже совсем другой. Откровенно говоря, ей было не до меня. Подозреваю, она предвидела скорую кончину и намеревалась успеть сделать как можно больше. Все мы жили в одном доме, но как-то сразу так сложилось, что с Вадимом и мамой я почти не общалась, – они были по уши в своих работах. Воспитывал меня и других посольских детишек Ромул. Не по обязанностям, а по велению сердца. Он следил за тем, чтоб нам нанимали грамотных репетиторов, он возил нас на экскурсии, он доставал интересные русскоязычные книги, занимался с нами всякими духовными практиками. Жили мы очень замкнуто. Уходить куда-то без сопровождения категорически запрещалось. В общем, очень долго мои представления о жизни складывались исключительно из пафосных рассказов Ромула. И, знаешь, как подумаю, что на самом деле мир совсем другой, сразу хочется плакать…

– Мир такой, каким мы хотим его видеть, – Игорь снова полез со своими бессмысленными утешениями и тотчас же возненавидел себя за дурацкие вставки.

Но Вера не сбилась, удержалась от споров или соглашательств. Просто оставила вставку Игоря без внимания. От этого Критовскому сделалось еще обиднее.

– Ромул растил в нас бойцов. Воинов, призванных на стражу добра и справедливости. Я была уверена, что Вадим – предводитель какой-то тайной организации, помогающей угнетенным сбросить с себя кандалы. Нет, Ромул об этом ничего не говорил. Моё детское воображение само подсказало такое оправдание занятия родителей. В доме о деятельности Вадима уважительно говорили – Дело. «Человек, занимающийся таким Делом, не имеет права на ошибки,» – говорила мама о муже, – «Поэтому он и ведет столь напряженный образ жизни. И все мы должны помогать ему. Поддерживать его и вести себя столь же осторожно, как он» На все вопросы о сути Дела, взрослые отмалчивались. Даже Ромул тут же переводил тему, заводя свои наставнические беседы о чести, служении великим целям и необходимой скрытности и сдержанности. Он даже инструкцию нам, своим воспитанникам, написал, КодексЧести, так сказать. Одним из пунктов там, как мне казалось, было не задавать Вадиму лишних вопросов, доверять ему и безоговорочно подчиняться. «Человек, служащий Великим Целям, должен уметь пренебречь собственными слабостями и сдержать свое любопытство. Живи, помогай своим и доверяй, не спрашивая. Придет время – сами расскажут,» – расшифровывал этот пункт своего творчества Ромул. Как я понимаю теперь, он не имел в виду лично меня и Вадима. Он подразумевал любого человека. Ведь действительно, все мы неспроста посланы в этот мир. Каждый из нас в этой жизни на службе у пославших нас сюда. Нужно просто найти в себе силы пренебречь личным, ради общей гармонии… Ромул сам не знал, что я понимаю его слова так категорично… Понимаешь?

Игорю померещился он сам в этом «личном», которым следует пренебрегать, но он, на всякий случай, промолчал.

– Ну вот, – Вера вздохнула, извиняясь, – Я неисправима. Снова отвлекаюсь и гружу тебя целым ворохом ненужной информации. В общем, в детстве я была уверена, что олицетворяю собой будущего благородного воина, охраняющего справедливость, и всерьез собиралась сложить голову в бою за великое Дело великого Вадима. Потом, когда Дело это спешно свернулось и мы вернулись на родину, я долго еще ничего не могла понять и страдала от отсутствия великой реализации… Впрочем, я и сейчас слабо понимаю. Кажется, Вадим занимался там совсем не благородными делами, а банальным заработком денег, связанным с массой незаконностей. Знаешь, даже не хочу разбираться во всей этой грязи. В сущности, это очень хорошо, что Вадим порвал с прежними делишками и вернулся на родину. Удивительно, что вместо пули в лоб, в награду за все предыдущие труды, Вадим получил всего-навсего нашего Горилла. Телохранителя, приставленного к нам наблюдателем от бывших арабских компаньонов. Все в доме знают, что он за нами шпионит, он знает, что мы об этом знаем, но все усердно создают видимость нормальных отношений. А может, я опять чего-то не понимаю. Может, это действительно нормально. Вадим Сан постарался выйти из грязной игры малой кровью, и его отпустили, решив контролировать какое-то время… В общем, не слишком-то я в этом всем разбираюсь, не слушай меня. И, упаси боже, не передавай это никому дальше…

Игорь не верил, что Вера не знает о сути прежних дел Сана. Недоверие обжигало, но, с другой стороны, было понятным. «Я не хочу откровенничать о людях, судьба которых не принадлежит мне» – вспомнились давние Верины слова. Игорь смирился и решил не лезть с расспросами о делах Сана.

– Я так и не объяснила тебе, почему я замужем, – вернулась к нужной теме Вера, – Не хочу вдаваться в подробности… В общем, затянувшийся хэппи – энд окончился ужасно трагично. Мама погибла в авиакатастрофе. Бросилась в очередную погоню за своими любимыми словами и села именно в тот самолет, который разбился. Причем, мы все отговаривали её лететь на эту злополучную конференцию. Узнала она о ней слишком поздно, чтобы хорошо подготовиться, Вадим в этот раз не мог сопровождать супругу, я заболела ангиной и так хотела, чтобы мама осталась со мною… Но, увы… Словно одержимая, мама бросилась навстречу судьбе…

Растерянный Игорь ожидал слез или тяжелых пауз. Собирался снова принести извинения, пообещать не ворошить впредь… Но Вера держалась молодцом, спокойно продолжая говорить.

– Хоронили здесь. На родине. Говорят, на Вадима было больно смотреть. Мне тогда было больно в принципе, поэтому таких нюансов окружения я не замечала. После похорон остро стал вопрос о том, что же, собственно, делать со мной. О том, чтобы оставлять семнадцатилетнюю девочку, совершенно не приспособленную к жизни, в незнакомой стране, и речи быть не могло. Вадим понимал, что ответственен за меня перед памятью мамы. С опекунством возникли какие-то юридические проблемы. А уезжать надо было срочно… В общем, Вадим психанул и, не долго думая, заключил со мной брак. Фиктивный брак, разумеется. Я нисколечко не возражала, не представляя себе жизни вне дома и вне своих идеалов служения Делу. Тогда решение о браке представлялось всем сущей формальностью, удачно решающей все проблемы. «Как только понадобится – разведемся,» – решил Вадим, и мы с Ромулом целиком поддерживали его решение.

– Ничего себе! – вырвалось у Игоря. Критовский вспомнил, как содрогался от одной мысли о прикосновении к Вере чужих рук, как маялся неизвестностью, как сходил с ума, – И ты не могла об этом мне рассказать?

– Ты не спрашивал. Кроме того, по части рассказов у меня имеется горький опыт… Даже не горький, но так, с горчинкой… Но, давай по порядку. Позже все мы поняли, что погорячились. Можно было оформить мне выезд на работу, можно было заочно сдать экзамены и поступить на учебу… Можно было придумать массу вариантов, но все это требовало времени и напряжения сил, каковых на тот момент ни у кого из семьи не оказалось. Последствия необдуманного начали проявляться уже через год. Во-первых, у Вадима появилась Яна. Одержимый страстью к родному городу, справедливо полагая, что пора подготовить себе тылы, он закрутил здесь дела. Про гостиницы, я думаю, ты знаешь, и в подробностях не нуждаешься. Часто наведываясь на родину, Вадим нашел свою новую любовь. Все бы ничего, если б не этот досадный казус – официально-то Вадим был женат. Яна смирилась, но возненавидела меня навсегда. Отчего-то она считает, что я пью из отчима кровь, качаю с него деньги и препятствую созданию им новой семьи. Объяснить ей, что мне этот наш брак нравится еще меньше, чем ей, пока ни у кого не получилось. Знаешь, как и всякой женщине, Яне необходимо иметь суку-соперницу. Вадим – порядочный семьянин, и потому кроме меня, ни одной подходящей кандидатуры у Яны нет. В общем, в результате Вадим оформил для Яны визу на работу. Я к тому времени выполняла у Сана обязанности секретарши и даже получала зарплату… Теперь в доме появилось две секретарши. Личный секретарь Яна и офис-менеджер – я. Обстановка была напряженная до предела. Вадим все собирался уладить вопрос с нашим разводом, да никак не доходили руки… Кроме того, он боялся, что я тут же выскочу замуж за какого-нибудь идиота и поломаю себе жизнь.

– Забавный способ контролировать личную жизнь дочери…

– Да. Во-первых, все эти, как выражался Ромул «идиоты» и близко ко мне не подходили, зная, чья я жена. Оказывается, быть замужем – крайне невыгодно. Тебя попросту боятся. А, если не боятся сами, то им тут же любезно разъясняют, что бояться все же стоит.

– В смысле?

– Я тайно встречалась с одним молодым человеком. Тоже из наших, из посольских. Скорее для самоутверждения, чем из каких-то чувств… В общем, узнав об этом, Ромул устроил ему такую проверку по всем статьям, такую нравоучительную сцену… Может, сам этот человек и не испугался, но мне, после подобных унизительных событий, напрочь расхотелось продолжать отношения, – тут Вера довольно искренне рассмеялась, – Как я могу смотреть в глаза человеку, который знает обо мне такое? Ну, что я и шагу не могу самостоятельно ступить, что всюду я подотчетна и подконтрольна… Даже если он не стал бы меня упрекать в этом, я все равно чувствовала бы себя с ним неуютно. Подозревала бы его во всяких плохих мыслях обо мне… В общем, я наотрез отказалась снова с ним видеться. Такой уж странный у меня характер, понимаешь?

– Ой, – Игорь был рад, что обстановка немного разрядилась, – Ты же не откажешься теперь видеться со мной? Поверь, никаких негативных мыслей, никаких унизительных для тебя оценок… Ты же укротишь свой характер?

– Нет, – заявила Вера издевательски категоричным тоном, – В этой семье я уже проявила себя с дурной стороны, пойду поищу следующую. Хочу семью, где я буду исключительно хорошей, и не должна буду прилагать для этого никаких усилий!

– Прям как в том анекдоте, – подхватил шутку Игорь, – Мол, в этом Мерседесе уже пепельница засорилась, пойду куплю следующий.

Звонким смехом обитатели известили квартиру о том, что инцидент исчерпан. Ссора почти рассосалась.

– Один только вопрос, Вера, – все-таки Игорь должен был довести экзекуцию до конца, – Это здорово, что ты, наконец, доверилась мне и все рассказала. Это очень здорово. Но… Со всем этим ведь надо что-то делать. Понимаешь? Нужно что-то менять.

– А я и меняю. Смотри, мы живем с тобой вместе, ходим на одну работу, строим планы. Это и есть моя настоящая, уже измененная, жизнь. Просто я не хочу пока обнародовать её. Горчинка, оставшаяся от предыдущего опыта, учит не спешить. Не хочу, чтобы к тебе приставали с проверками. Не хочу, чтобы лезли к нам в души. Я просто сказала Ромулу, что ухожу от них. Что буду жить сама. Что могу жить сама. Не хочу пока никого посвящать в подробности…

Игорь снова ощетинился.

– А я не хочу жить с замужней дамой. Меня достали все эти косые взгляды и необходимость прятаться по подворотням и. … Неужели ты не понимаешь?

– Понимаю, – Вера опять поникла, – Но… Не сейчас. Нужно выбрать удачный момент. Нужно выждать, пока все они успокоятся по мою душу, привыкнут, что я живу отдельно… Тогда им и в голову не придет пытаться помешать…

– Зачем жить во лжи, когда можно всем рассказать правду. Ведь, если твой брак действительно фиктивный, то что мешает тебе развестись?

– Ничего. Просто мне нужно подобрать момент, когда ни Ромулу, ни Вадиму не придет в голову опекать меня. Тебе ведь не нужны постоянные звонки и всевозможные глупые нравоучения? Я подготовлю домашних, и все сообщу им. Но не сейчас…

Игорь задумался. Загадка Веры Сан, наконец, раскрылась. Все оказалось значительно проще и безболезненнее. Но тревога не покидала. Почему «не сейчас»? Сколько можно мучить и мучаться? Пусть лучше звонят, расспрашивают, пытаются помешать. Все лучше, чем эта унизительная завеса из лжи, убивающая всякое благородство их с Верой чувства.

– Скажи, а зачем ты ходишь туда?

– По делу, – сухо ответила Вера, – У меня остались долги перед Вадимом. Игорь, прошу, отложи допросы… Есть вещи, которые я не могу пока рассказать. Я и сама их не очень понимаю. Прошу тебя…

Игорь заставил себя принять это. Ни одна настоящая тайна не разгадывается сразу. Вере нужно время. Вере нужно собраться с силами. Он, Игорь, ломает себя, корёжит собственные принципы, выжимает последние капли из самообладания, но даёт ей это время. Он отрекается от инстинктов самосохранения и гонит прочь свои слабости. Он, Игорь, безжалостен к себе. Потому что он любит Веру. Не себя, не собственные чувства к Вере, а именно её саму. Значит, и поступать должен так, как ей будет лучше.

Критовский набрал полную грудь воздуха, зажмурился, чтобы заглушить отчаянно рвущееся на свободу несогласие со сложившейся ситуацией, и довольно бодро произнес.

– А пойдем гулять?

Вера вдруг порывисто схватила его ладонь, уткнулась в неё носом, в качестве благодарности за доверие, после чего, тоже не без усилий, заставила себя принять беззаботный вид.

– Будем лазить по деревьям и есть яблоки! – торжественно постановила она.

Ночной город, уже изрядно соскучившийся без этой взбалмошной парочки, заботливо окутал Игоря с Верой гармонией и безлюдьем.

* * *

Ни одной яблони, в обыскиваемом квартале не обнаружилось. А Вере хотелось непременно яблоню. Жэка, якобы, рассказывал как-то, что в этой части парка росла старая яблоня.

– Нашла, кому верить! Он, как обычно, напутал всё! – шутливо ворчал Критовский.

Игорь с Верой сосредоточенно разглядывали грозно нависающие над потайными тропками парка ветви и от души смеялись над собственным занятием.

– Представляешь, как все это смотрится со стороны? – заливалась Вера, – Ночь, самый темный уголок самого дремучего парка и двое идиотов, сосредоточенно разглядывающих деревья. Нашли, кому верить! Хорошо, что Жэке не привиделась яблоня где-нибудь на кладбище… Появляющаяся ровно в полночь! Вот бы мы наискались…

– Исключено, – стараясь поддерживать беззаботную болтовню, авторитетно заявлял Игорь, – Я б ему тогда не поверил. Я-то знаю, что Жэка наш – в жизни ночью на кладбище не пойдет… Слушай, а может тебя все же каштан устроит?

Говорил Игорь одно, а думал совсем о другом.

«Представляю. Прекрасно представляю, как все это смотрится со стороны. Светская львица-королевна решила отведать пастушеской любви. Семья даже и не беспокоится – и так понятно, наиграется, споткнется о нищету, вернется… И сама она, наверное, предвидит подобный финал. Иначе не боялась бы огласки» – Игорь сам себе портил настроение и ничего не мог с этим поделать, – «Забыть! Не думать об этом пока. Я пообещал Вере подождать. Я подожду…»

Игорь вдруг остановился, схватился за Верину руку, словно утопающий за спасительную соломинку и резко притянул любимую к себе.

– Ну да, – улыбнулась Вера, – Что еще делать ночью в кустах?

Игорь не ответил. Изо всех сил он вжимал в себя её гибкое тело. Такое родное, такое уже покладистое и доверчивое. Ладони лихорадочно передвигались, стараясь охватить Веру всю. Чтобы защитить, чтобы сохранить и (сейчас Игорь отчетливо ощутил появление этой новой цели) чтобы присвоить, утвердить право на владение…

– Моя, – горячо шептал Критовский, сам удивляясь проснувшейся вдруг жажде обладания, – Только моя… Это реальность. Это по-настоящему. Остальное – мираж. Главное, что можно вот так вот обхватывать тебя и уже не разбирать, где стучит твоё сердце, а где моё…

Потом порыв прошел. Игорь расслабился.

– Кошмар, – решил поделиться он, – Во мне открылись вдруг собственнические инстинкты. Те самые, которые я в людях всю жизнь презирал. Наверное, ты послана мне в наказание за слишком высокомерное отношение к окружающим.