Текст книги "Мужской роман"

Автор книги: Ирина Потанина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Раз, два, три! Привычный взмах палочки. Итак, то, что никогда не должно быть написано…

* * *

Игорь поймал себя на том, что вздрагивает каждый раз, когда звенит телефон. За Анечкиным тщательно отработанным: «Компьютерный центр «Пробел»», в любой момент могло последовать: «Вера, тебя муж к телефону!» И совершенно неизвестно, как Вера отреагировала бы на этот звонок. Может, словно ребенок, прячущийся от надоедливой опеки родителей, недовольно поморщилась бы, перекинулась парой фраз и сделала вид, будто и не было этого звонка. Может, если звонили на сотовый, хитро подмигнув, отключила бы телефон вовсе. А может, стала бы вдруг серьезной. Сказала бы свое непреклонное: «Мне надо». И на длиннющий вечер испарилась бы из игоревой жизни. Вернулась бы потом, притихшая, ничего не объясняющая… Покрыла бы поцелуями. То ли извиняясь, то ли действительно оттого, что соскучилась. А он, Игорь, метался б между этими двумя вариантами. Не мог бы расслабиться, гадая. Мучался б унизительными догадками и проклинал себя за глупое: «Надо будет, – сама расскажет». Давно уже было ясно, что не расскажет. Давно уже было ясно, что жить с этим недосказанным Игорь больше не может… Но расспрашивать, демонстрируя свое недоверие, казалось стыдным. Кроме того, Игорь же прекрасно понимал, на что шел. Чего ж теперь жаловаться? Знал, что должно пройти время, прежде чем Вера окончательно изменит свою жизнь. Знал, что время это нужно будет каким-то образом пережить. Перетерпеть, не впадая в озлобленность. Постараться помочь Вере, а не еще сильнее усугублять тяжесть её положения.

Впрочем, многое ли пришлось пережить и перетерпеть Вере, прежде чем Игорь расстался с Марийкой? Много ли Вера помогала и поддерживала Игоря в той ситуации? Ведь, нет. Решил, поговорил, расстались. Без нудной резины и скользких ситуаций. Без омерзительных догадок и изнуряющих ожиданий. В любом случае, без неприятных для неё, Веры, моментов.

«Стоп! Основное правило – выкладываться полностью», – напомнил сам себе Игорь, – «В любви, в работе, в дружбе… Не считаться, кто для кого больше сделал, а просто совершать все от себя зависящее. Верить партнеру. Знать, что он тоже действует по этому правилу…»

Игорь поймал себя на том, что правило это кажется сейчас стандартным набором пустой высокопарности. Сделалось грустно.

– Алло, компьютерный центр «Пробел», – медовым голоском пропела Анюта и Игорь в очередной раз ощутил, как сердце начинает биться в припадке, – Критовский, тебя!

Может, Сан решил поговорить непосредственно с виновником ухода жены? Втайне Игорь был бы рад такому повороту событий. Это, по крайней мере, внесло бы ясность в их с Вадимом статусы. За Веру Игорь был готов воевать с кем угодно.

«Ах, Моська, знать она сильна…» – поддразнил внутренний голос. Игорь отмахнулся.

– Алло, Критовский? Так рано на работе? Вот это новость!

Меньше всего Игорь был готов услышать голос главного редактора.

– Здравствуйте, – промямлил он в ответ, лихорадочно соображая, какого же роста сейчас должен быть редактор, и чего от него можно ждать.

«Может, я ему что обещал и забыл? Или не обещал, и об этом забыл он?»

– Я по поводу интересовавшего вас господина, – ошарашил редактор. Рост его определить никак не удавалось, – Есть информация. Я тут покопался в материалах. В общем, могу поделиться фактажем. Я подумал… Идея книги – неплохая идея. Слишком смело, конечно. Но… бояться, так никуда не ходить…Я, собственно, никуда ходить и не собираюсь, а вот Вы сейчас в таком возрасте… Вам до осознания кайфа от статики еще ходить и ходить! В общем, рад подсобить в хорошем начинании.

Вот это новость! Или Главного Редактора подменили, или Игорь всегда ошибался в людях.

«В любом случае, сведения не помешают. Лень, конечно, но придется ехать…»

Наученный горьким опытом, Игорь не верил, что в этом городе кто-то может поделиться информацией просто по телефону. Если уж преподносятся «по дружбе» какие факты, то обязательно с понтом. В беседе с глазу на глаз, таинственным шепотом и под коньячок. Рассказчик тешит таким образом комплекс собственной значимости, слушатель платит за информацию подыгрыванием. Роли давно распределены и Игорю даже в голову не приходило менять сценарий пьесы.

– Куда мне подъехать? Я готов хоть сейчас.

– Упаси боже! Здесь только Вас еще не хватало… Вы же знаете, какой сумасшедший дом у меня тут в редакции. Я все расскажу вам по телефону. Нежный привет тем, кто прослушивает наш разговор. Знаете, иногда просыпаешься утром и понимаешь, что не хочешь больше бояться… И чего бояться-то? У нас свобода слова и экономия личного времени. В общем, слушайте… И потом, мне, человеку который боялся в столице, бояться в этом городе уже как-то неприлично.

Игорь ошарашено замер, многозначительно почесал затылок и огляделся. Несколько пар глаз жадно ловили каждое его слово. Такова специфика телефонных звонков на работе. Коллеги настолько привыкли слышать всевозможные разговоры друг друга, что уже даже не берут на себя труд скрывать нездоровое любопытство. Антон встретился глазами с Игорем, смутился и быстро отвел глаза. Анечка же, напротив, сочла нужным прокомментировать.

– Да не смотри ты так, будто мы тебе интимничать мешаем. Я на своем рабочем месте столько конфиденса наслушалась, что меня ничем уже не удивишь. Разговаривай на здоровье. Только недолго. Рабочий телефон личными нуждами занимать не велено. Тем более, если речь о параллельном заработке идет, – секретарша лукаво подмигнула Игрю и своим выводам о его собеседнике, – Не обижайся. Просто я всех тут уже насквозь вижу.

Как обычно, Анюта знала о коллегах нечто такое, о чем сами они никогда не догадывались.

– Вы меня, вообще, слушаете? – редактору не понравилась образовавшаяся пауза, – Можете говорить? – Игорь решил плюнуть на окружающих. В конце концов, слова Редактора им слышны не были, а сам Игорь собирался подбирать крайне обтекаемые формулировки. – Значится так, – начал Редактор, – Ваш герой, представительный мужчина сорока восьми лет. Уроженец нашего города. За что и поплатился гипертрофированным патриотизмом. Всю жизнь мечтал, наконец, остепениться. Осесть в нашем городе и не мотаться больше по миру. Вот, наконец, осел. Осёл! Нормальный человек отсюда стремится, хоть в столицу, не говоря уж о забугорье, а этот наоборот…

– А чего он мотался-то?

На «Пробел» в этот момент вдруг снизошло безлюдье. То есть в зале не было буквально ни одного клиента. Анюта заскучала. Анюта обратила все своё внимание на разговор Игоря. Явно озадачившись тем, кто, собственно, «мотался», она незаметно пододвинулась чуть ближе к Критовскому. Игорь прикрыл трубку ладонью.

– Имейте совесть! Мне поговорить нужно.

– Если ты не имеешь совесть, то твоя совесть поимеет тебя! – пришел на выручку другу Жэка, в срочном порядке принявшийся развлекать Анюту всевозможными россказнями.

– Где он только ни был, – продолжал Редактор, – Но работал в основном в Эмиратах. Официальная версия – дипломат. Второй человек в посольстве… Кстати, Он нигде не фигурировал сам по себе. Вечно со свитой. Жена, бухгалтер, секретарша, и плюс еще несколько человек телохранителей. Впрочем, последние слишком часто менялись, чтобы можно было причислять их к костяку свиты. Говорят, будто телохранители не приживаются у вашего Героя из-за излишней привередливости его бухгалтера – старика-корейца с очень специфическими взглядами на жизнь. Старик то ли скуп не по рангу, то ли требователен не по возможностям… Об этом бухгалтере-корейце, кстати, наверняка можно будет нарыть что-то очень интересное. Говорят, у него прескверный характер. Но он практически «член семьи», и к тому же духовный наставник жены Героя, поэтому все его терпят… Впрочем, это просто сплетни. Если придерживаться строгих определений и излагать лишь доказанные факты, то история Героя будет выглядеть скучно. Книге здесь разгуляться негде… Блестящая карьера дипломата внезапно обрывается из-за проснувшейся вдруг тяги к родному городу. Вернувшись на родину, человек, ранее бывавший здесь лишь наездами, наконец, ощущает себя счастливым. Решив заняться благоустройством здешних мест, наш Герой баллотируется в депутаты гор. совета. Слава Богу, думать о хлебе насущном ни ему, ни семье не приходится – еще во времена своих недолгих побывок в городе, Герой выкупил одну из разлагающихся городских гостиниц и привел её в должный, то бишь не разлагающийся, но разлагающий, вид. Не без помощи иностранных капиталов и отечественных трудовых ресурсов, разумеется. Но и та небольшая доля в прибыли, что принадлежит в этом бизнесе лично Герою, вполне способна перекрыть все его здешние расходы… В общем, официально все очень добропорядочно и благопристойно.

– Одну минуточку, – Игорь демонстративно отвернулся от настойчиво требовавших освободить телефон коллег. В конце концов, он, Игорь, первый раз в жизни занял линию. Ничего удивительного, что Анечка считала её своей собственностью. Она уже столько просидела на этой линии, общаясь с подрастающей по телефону дочерью, что просто срослась с этим аппаратом. Теперь ревновала его к Игорю и, прикрываясь рабочей надобностью, грозно хмурилась на нерадивого Критовского. – Г-н Главный Редактор, но ведь вы сейчас попросту пересказываете мне общеизвестную информацию. То есть спасибо, конечно, но… Что вы там о неофициальном взгляде на нашего героя говорили?

– О неофициальном я молчал, – сухо заметил Редактор, – Вы интересовались содержанием файла о вашем Герое, с компьютера моего Зама? Теперь не отнекивайтесь. Я подумал, что идею книги вы все равно не отбросите (добрым советам такие как вы, я надеюсь, не внимают), и решил вам помочь. Чужой компьютер распаролил… А вы еще и в претензиях!

Игорю было тошно от самого себя. Наврал чепухи какой-то, а люди в тебя поверили. Репутацией рисковали, в чужие компьютеры тебе за информацией лазили. Книга, мол, вещь капризная, если факты не подкопить, извести автора может. Грех, мол, литератору не помочь… Наврал. А сам и не думал ничего такого писать.

«Нехорошо получилось… Может, и впрямь в Саноописатели податься? Тема, вроде, интересная…»

Тут Игорь вспомнил, что все его «слова для писательства» давно уже одичали. Теперь не даются в руки, ускользают сквозь дырявые мысли. Кроме того, все они, эти слова, уже были. У кого-то, где-то, зачем-то… Острый приступ ненависти к собственной профессии заставил Игоря на миг задохнуться. Можно ли так зависеть от благосклонности каких-то жалких слов, нелепых последовательностей звуков?

– Ладно, – Игорь решил признаться, – Не стану я ничего писать. Передумал.

– Да я не в том смысле. Критовский, фи! Не уподобляйтесь капризно-обидчивой барышне… Если неофициально, то, говорят, что ваш Герой имел непосредственное отношение к продаже оружия воюющим странам. Только опомнился вовремя. Решил выйти из дела, как только стал очень богат. На следующей ступени, – когда человек становится слишком богат, – в этом мире обычно убивают. Ваш Герой – мужик мудрый. Опять же, ему есть что терять… Ну, не захотел он быть трупом! Сумел вовремя остановиться… Теперь вот на совершенно другие рельсы перестраивается. Вон даже в политику полез…

– Красиво это… – не удержался Игорь, – Идея про ступени и про грань между «очень» и «слишком»…

– Увы, я не автор. Лишь пересказываю услышанное. На одном банкете наш Герой говорил это моему Заму.

– И про оружие говорил?

– Нет. Про оружие говорят другие. Те, кто вокруг.

– Мало ли что они говорить будут. Завидуют, вот и… С их слов писать нельзя.

– Простите, не собирался влезать в дискуссию об источниках информации. Хотите, – проверяйте, хотите, – нет. Все, что общеизвестно, наверняка никому интересно не будет. Был, не сидел, не привлекался, женат, у них сын…

«Женат. У них сын. Женат. Сын…» – сначала просто эхом, а потом уже и с настойчивостью заевшей пластинки заклокотало в мозгу, – «Женат. Сын… У Веры есть сын?!» – оформилось, наконец, в слова невозможное.

Игорь не помнил, как он попрощался с редактором. Не помнил, как вернул Анечке драгоценный доступ к уху подрастающей дочери, не помнил, как оказался за спиной у что-то спокойно объясняющей заказчикам Веры… Начинать разговор при посторонних было нельзя. Игорь раскачивался взад-вперед на тонких подошвах туфель, мысленно подгоняя время.

«Немедленно понять. Немедленно спросить. Если у Веры есть сын, тогда вполне понятны её обязательные визиты к мужу. Понятно, чем они так связаны…» – собственные мысли разрывали голову Игоря изнутри, чужие – атаковали снаружи, – «Но… как она могла? Как могла не рассказать? Настолько не доверяет? Бред! Это все невозможный, сумасшедший бред…»

Когда в «Пробеле» в очередной раз зазвонил телефон, Игорь даже не вздрогнул. И без этих звонков, было от чего дергаться.

– Вера! Иди скорее! Тебя муж к телефону! – Анечкина фраза насквозь пронзила замерший на мгновение «Пробел».

Игорь ясно ощутил, что больше не может. Сейчас убьёт кого-нибудь или убьётся сам. Предохранители перегорели. Где-то на дне сознания надрывно выла сирена экстренной капитуляции. Сочувствующий взгляд Жэки, всезнающая усмешка Анечки, отводящий глаза Тоха, Палюрич, подмигивающий особенно хитро – они все всё понимали. И про сына знали, наверное…

Решение сначала оказалось принятым, а уж потом поставило об этом в известность мозг Игоря.

«Пробел» потерял свою чистоту, «Пробел» безнадежно испорчен, «Пробел» должен исчезнуть…

Не сказав никому ни слова, Игорь молча вынул из-за стойки свою сумку и навсегда вышел из Центра. По крайней мере, ему казалось, что навсегда.

Ноги привычно несли в сторону дома, в мыслях наметилось неприличное раздвоение.

С одной стороны, Игорь искренне верил в свое бегство.

«На фиг!» – бубнил себе под нос этот Игорь, – «Пусть со всем этим возится кто-то другой. Сил моих больше нет на все эти недоговорки и двусмысленности. Что ж это за родной человек, который даже наличие собственного сына от тебя скрывает? Б-р-р! Не хочу больше всей этой грязи. Сочувственные взгляды, ободряющие подмигивания… Любовь до гроба, которая спотыкается о каждый телефонный звонок. Это неестественно. Это ненормально. Где же вы, открытые чистые чувства? Где же вы, обещанные?» – потом этот Игорь на мгновение ставил себя на место Веры, ощущал изнутри беспробудную тоску её положения, осознавал её невиновность и собственную несправедливость, – «Как предательски быстро я закончился. Как на многое меня не хватило…» – самобичевания не помогали, Игорь хмурился и приходил к одному единственному справедливому, но ничего не меняющему выводу, – «Как все сложно… Господи, как же все сложно на этой планете! Все правы. Всех можно понять, принять, поддержать, облобызать… Но ничего нельзя изменить. Ни себя, ни людей с их судьбами. Я, Господи, сдаюсь. Я не выдержал и ухожу. И обжигающий хуже каленого железа собственный стыд будет мне самым суровым наказанием…»

В мыслях тут же всплыло интересное:

Уходим. Без слов, без сомнений,

Без вычурно бравых оваций.

Время погасших стремлений

Лишает нас права остаться.

Честь заклеймили ничтожностью.

«Гений» созвучно с «гниением».

Время Великих Возможностей

Нам обернулось гонением.

Уходим! Нас кормят гадливостью…

Только погасший спасется.

А со своей справедливостью

Пусть мир этот сам разберется.

Придуманное понравилось, Игорь попытался ухватить улетающие строки за хвост, дабы потом доработать их уже на бумаге. Но, споткнувшись о невыполнимое уже желание поделиться написанными строками с Верой, поэтический дух Игоря как-то сразу скукожился, окрестил написанное очередным «Недописанком» и прогнал прочь. Не для кого было теперь писать. Увы, не для кого…

С другой стороны, Игорь ловил себя на повышенном интересе ко всем проезжающим мимо машинам. Непутевое воображение подкидывало карандашные наброски решающих сцен. Конечно, Вера не смогла спокойно продолжать работать, когда Игорь так внезапно ушел. Конечно, она забросила все свои дела, отослала куда подальше телефонных просителей и бросилась вдогонку. Таксист-частник, как и положено, немного удивился столь странному выбору маршрута (он ведь, в отличие от Веры, не знал, какой дорогой Игорь обычно ходит домой), но пассажирка решительно подтвердила необходимость названого ею пути. И вот уже неуклюжий Москвиченок, пыхтя, тормозит у обочины прямо возле Игоря. И выскакивает из него взъерошенная Вера. Замирает. Смотрит своими бездонными, ворошит душу… «Как ты мог уйти? Что опять тебе показалось? Я ведь – вот она. Я ведь есть у тебя…» И от этого её взгляда переполняется Игорь небывалой внутренней силой. И чувствует, что, несмотря ни на что, по-настоящему любит и любим. И это главное. И это – такая это редкая благость в нашем суетном мире, что пренебрегать этим шансом никак нельзя.

«Как, блин, девица на выданье!» – мысленно подтрунивал Игорь над собственными мечтами, – «Говорю «нет», подразумеваю да. Ухожу, мечтая быть пойманным и возвращенным. Омерзительное раздвоение личности»

Несмотря на подобные самобичевания, Игорь ничего не мог с собой поделать. Давился подкопытной пылью проезжающих мимо автомобилей, настораживал водителей поведением потенциального самоубийцы, но все равно старался идти поближе к шоссе. Чтобы не проехала погоня мимо. Чтобы не перегнала Игоря та, у которой, по общему их мнению, скорость была значительно меньше…

Уже и встречные прохожие стали приветливо кивать Игорю головами, подчеркивая, тем самым, что Критовский движется ныне по родному району. Уже и ноги подустали на положенную для такого расстояния степень. Уже и сумерки загустели до вечерней вязкости… А желанная погоня все ничем не обнаруживала себя.

Небо вдруг поднатужилось, громыхнуло, и разразилось разноцветными брызгами. Игорь вспомнил, что сегодня день города. Долгожданный праздник, который так хотелось провести вместе с Верой. Родной двор встретил Критовского полным опустением. Все бросились за дом, откуда лучше было видно праздничный фейерверк.

Под подъездом Веры тоже не оказалось.

Игорь мельком глянул на полыхающее за домом небо и вдруг, неожиданно для самого себя истошно заорал:

«Выключите салют! Выключите салют! Сегодня нет праздника! Выключите салют!» – Город не обращал на истерику Критовского ни малейшего внимания, продолжая торжественно тужиться и празднично рассыпаться по небу мелким бисером блестяшек, – «Выключите салют!»

Через несколько секунд Игорь уже молчал, незаметной тенью просачиваясь в скрипучий лифт. Ему было стыдно за свой срыв. Стыдно и даже немножко страшно. Раньше Игорь не думал, что такое может происходить с ним.

* * *

Это была волшебная дверь. Ключ поворачивался в её чреслах только в специальные моменты. Когда ожидание встречи уже пересиливало все возможное раздражение. Когда всякая обида уже отходила на дальний план, уступая место одному единственному желанию увидеться. Когда даже нелепые пританцовывания возле телефона («Позвонить-не позвонить?») оканчивались, и оставалось только щемящее чувство тоски… Тогда в замке поворачивался ключ, и дверь резко распахивалась, пропуская радость от предстоящей встречи вперед пришедшего.

– Я пришла! – легко отрапортовала Вера, заполняя прихожую бодростью и запахом смородины.

Критовский кинулся встречать, но замер на полпути, устыдившись собственной непоследовательности. Игорь вспомнил, как нечто подобное когда-то рассказывала Марийка: «Вот соберусь на тебя наругаться за что-нибудь. Жду тебя, жду… А ты, негодник, приходишь только тогда, когда я про своё ругательное «что-нибудь» уже забываю. Помню только, что тебя хочу видеть и жду. Потому и встречаю тебя каждый раз так ласково-радостно…Хотя ты этого, в общем, нисколечко не заслуживаешь.» Вспомнил и поморщился от такой ужасной рокировки. Все перепуталось. Все поменялись ролями. Вместо положенной охоты на мамонтов он, мужчина, покорно сидел в пещере и с тоской ожидал возвращения своей самки.

«Пора завязывать!» – твердо решил Игорь и заставил себя снова усесться за стол в кухне.

– Ты мне не рад? – Вера замерла на пороге кухни, почуяв неладное.

– Я теперь ничему не рад, – с деланным безразличием разглядывая собеседницу, заявил Игорь, и самому ему сделалось тошно от этой своей наигранности.

– Бывает, – Вера, видимо, решила не воспринимать меланхолию Игоря всерьез, – Ты только объясни мне, что произошло, ладно? А то я ведь, возможно, волнуюсь за тебя. Звоню, звоню… Дома тебя нету, из «Пробела» ушел, не предупредив… Улыбнись и расскажи мне, в чем дело. Будем думать вместе…

– Вот в этом и дело. На словах – мы вместе. А на деле – каждый сам за себя. Впрочем, так, наверное, живут все люди… – потом Игорь непроизвольно смягчился, – А ты действительно звонила?

Игорь вспомнил, что вчера вечером отключал телефон и, кажется, забыл включить его сегодня. Поэтому Вера и не могла дозвониться…

– Конечно, звонила, – Вера, на этот раз не спрашивая, налила себе чаю и приземлилась напротив Игоря. Глаза её оживленно поблескивали, – Там, в «Пробеле» такое творится, а ты ушел. Пропустил самое интересное…

– Знаешь, мне больше не интересно, что творится в «Пробеле». Человек – существо эгоистичное. Интересоваться окружающим он может, только если внутри его самого порядок…

Вера недоуменно склонила голову.

– Да что с тобой? Во-первых, мы же вроде собирались самосовершенствоваться и отказываться от эгоизма и прочих неестественных для человека качеств… Ты же сам это в слова оформлял… Во-вторых, на любой внутренний беспорядок найдутся свои методы уборки… Давай наведем внутри тебя чистоту…

– Вот именно. Чистоту, – скорее самому себе, чем Вере, проговорил Игорь, – При желании грязь можно заметить во всем. Идеальная чистота – отсутствие всякой грязи. Значит, идеальная чистота – это пустота, – тут Критовский снова вспомнил о Вере, – Отсутствие тебя, например, существенно приблизило бы состояние моего внутреннего порядка.

Тяжелая пауза нелепой кляксой испортила красоту сказанного. Игорь хотел договорить, довести мысль до конца, но сломался… Вроде и говорил, то, что должен бы думать, вроде и правильно говорил, но… как-то так нелепо все это прозвучало. Даже не глупо, а зло, бессмысленно. Будто бы обиженный жестокий глупец говорит наобум, не считаясь с последствиями сказанного и переживаниями близких.

– Игорь, ты говоришь серьезно? – Вера замерла в полуулыбке, не веря в услышанное и не понимая его.

– Я и сам не знаю, – Критовский вовремя опомнился, – Просто не могу так больше… Раньше казалось – моя вина. Затянул свою резину с Марийкой – вот и казнишь ты меня безжалостно своим недоверием. А теперь что? Я все от себя зависящее сделал, а оно по-прежнему…

Вера наморщилась, помотала головой, будто бы пытаясь прогнать из ушей услышанный маразм. Она не притворялась. Услышанное и впрямь казалось ей невообразимым бредом.

– Постой, – она заговорила как-то настороженно мягко, будто вливала болеутоляющее, – Да разве враг я тебе? Разве могу сознательно казнить или миловать? Если чем-то задела, так ведь на то мы и родные люди, чтоб разговаривать… Ведь ты в этом сам меня убедил…

Игорь чуть не взвыл. Да! Да, он убеждал, что сила в умении все обсудить… Но как же объяснить теперь Вере, что есть такие ситуации, где сила эта бессмысленна? Где требуется не положительный ответ на просьбу, а самостоятельное нахождение этого ответа. Ведь если Игорь сам заведет разговор о Сане («Красиво звучит: «о Сане и сыне»», – мимоходом отметил Игорь.), то никогда не сможет себе простить этого своего вмешательства. Никогда не отделается от унизительного ощущения, что выступал в роли просителя, или, еще хуже, в роли тирана со своими ультиматумами. Как объяснить Вере, что единственное спасение сейчас – это её добровольная откровенность. Её собственное решение налаживать ситуацию… Пусть только решит, пусть только расскажет, доказав, что Игорь для неё – это всерьез. Но, увы, невозможно объяснить это, самому не затронув темы. Невозможно заставить человека чувствовать так, как человек этот не привык. А Игорю так было сейчас нужно, чтобы Вера чувствовала и говорила о своих чувствах. И тогда бы он, Игорь, нашел бы в себе силы пойти этим её чувствам на уступки…

«Угу, как глупая баба» – сам себя пресек Игорь, вспоминая старый анекдот, где женщина говорила о муже: «Хай он диктует. Только, хай он диктует только то, что мне нужно!»

– Игорь, – тихонько позвала Вера. Она сидела, поджав ноги и уместившись вся в квадратике табуретки. Следила, ставшими вдруг зеркальными, глазами. Выжидала, пока Критовский опомнится. Ждала ответа. Не дождалась, решила спросить еще раз, – Игорь, о чем ты говорил? Как это «по-прежнему»?

– Тоскливо… – невнятно пояснил Игорь.

Еще немного помолчали. Продолжать играть роль насупившегося обиженного дурака Игорь больш не мог. На объяснения не хватало сил и полномочий.

– Ладно, – Критовский решил временно отойти от главного, – Что там “такого” творится в твоем “Пробеле”?

Вера перестроилась мгновенно. Засияла глазами, вспонив об интересном.

“Как ребенок,” – восхитился Игорь, – “Увидела новую игрушку, и забыла тут же о всех своих предыдущих горестях. Эх, мне бы так.”

– Ты слушаешь? – Вера легко полскочила и в лицах принялась рассказывать о происшедшем.

“Как ожила она за последнее время. Как открылась. Будто и не было никгда её замкнутости и скованности. А я вот, наоборот, гляжу только внутрь себя. Правда, там у меня сейчас такое крушение миров, что откровенно есть, за чем наблюдать…”

– Только я заметила, что ты исчез, и собралась уже впасть в депрессию, как вдруг в “Пробел” приехали Орлики. Ни на кого не смотрят, ни с кем не здороваются, Вась-Вася жестами в кабинет выманивают. Ну Палюрич, ясное дело, бросает клиентов, следует за учредителями. Я ужасно хотела не подслушивать… Но тут, как назло, мои клиенты заторопились и ушли… А меня Антон попросил на склад сбегать бумаги принести… В общем, голова моя самопроизвольно притянулась к розетке.

Игорь, наконец, улыбнулся. Вера, завидев, что попытки разрядить обстановку начинают приводить к успеху, продолжила еще более оживленно:

– Стою это я в самой что ни на есть неприличной позе, самым что ни на есть неприличным делом занимаюсь и слышу такое… – тут Вера посерьезнела, – Это я тебе сейчас все так радостно рассказываю. А тогда, признаться, у меня даже желание схватить огнетушитель и ворваться в кабинет появилось.

– Зачем? – не понял Игорь.

– Полить хорошенько этих Орликов, чтоб подостыли и опомнились, – мечтательно протянула Вера, – Понимаешь, они отчитывали нашего ВасьВася, как мальчишку. И то, говорят, неправильно, и это… Прибыли “Пробела” не растут… А главное, кричат, мол, чтобы уладить конфликт с органами им, бедненьким, кучу денег выложить пришлось. И грозятся эту сумму в качестве личного долга на Палюрича повесить.

– С какой стати?

– Оказывается, он им за несколько дней до прихода проверки рапортоввал, что в “Пробеле” все в порядке, и никаких проблем с органами не возникнет.

– Правильно рапортовал, – Игорь вспомнил, что обсуждал эту тему с ВасьВасем, – Потому что Палюрич договорился со своим приятелем. Тот обещал прикрыть в случае любых неприятностей. Сейчас так все работают. Это и имелось в виду под “все в пордяке”.

– А Орлики восприняли это “все в порядке” так, будто проверке не к чему придраться будет. Они думали, что весь софт – уже лицензионный стоит, и все-такое…

– Да как же они могли такое думать? Ведь они ж все расходы контролируют. Они же видели, что лицензионка не закупалась? Не могла закупиться, потому что с тех пор, как приняли закон о лицензионном программном обеспечении, все оно, лицензионное, из продажи сразу же пропало. Мгновенно стало жутким дефицитом. Его сейчас только за два месяца вперед заказать можно. Как же они, учредители, могли этого не знать? Миленок же им все это должен был доложить… Чем же ж Палюрич виноват? Как на него можно долг вешать? Он ведь все от себя зависящее сделал. Это ж Орлик все испортила…

– Как ты понимаешь, она за собой никакой вины не признаёт…

– И что? ВасьВась их послал?

– Нет, – было видно, что такое развитие сюжета Вере даже не приходило в голову, – Очень спокойно сообщил им, что долга за собой не признает, и поинтересовался, что в этом случае делать. И тут Орлики внезапно раздобрились. Прямо засочились их голоса лаской и пониманием. Аж противно. «Ах, Василий Васильевич! Как мы вас понимаем! До чего же ситуация неприятная… Но, вы нас тоже поймите… Мы ж не единственные учредители, мы ж перед компаньоном, г-ном Громовым, ответственность несем… Так бы мы, конечно, может и простили бы, а так… В общем, это долг – не перед нами, а перед фирмой… Кстати, вам есть куда уехать? Есть, конечно, варианты, как спасти ситуацию…» ВасьВась, конечно, поинтересовался, какие же это варианты.

Вера внезапно замолчала.

– Ну? – Игорь всерьез заинтересовался, – Не томи душу. Какие варианты?

– Не знаю, – Вера вздохнула, – В этот момент Тоха меня пришел искать. Я ж ему бумагу должна была принести. Понятно только было, что ВасьВасю этот разговор ужасно не понравился. И варианты их тоже. Это по Палюричевскому настроению уже после ухода Орликов ох как заметно было…

– Ничего не понимаю, – Игорь мучительно раздумывал, стоит ли позвонить сейчас ВасьВасю с расспросами.

«Нет, не стоит. Все равно отошьет, отшутится. Он своими проблемами других грузить не любит…», – Игорь вспомнил, что собирался больше в «Пробеле» не появляться, – «И вообще, не мое это дело. Если помощь будет нужна, – догадается позвонить. Впрочем, какая с меня может быть польза?»

– И я не понимаю, – снова заговорила Вера, – Понимаешь, Орлики ваши уходили тоже в ужасном настроении. Он еще ничего, держался, а Александра так просто дрожала вся от негодования. Собственно, это меня и порадовало. Значит Палюрич им не поддался, – Вера снова засияла, – Наш ВасьВась – всем ВасьВасям ВасьВась. Он всех этих учредителей победит. Только… Ты уж Игорь, спроси, пожалуйста, у него завтра, что случилось. Может, мы что-нибудь придумать сможем, чтоб от него с этим мистическим долгом отстали. У меня, в конце концов, связи есть.

От последней фразы, как от спички, все Игоревы обиды снова вспыхнули.

– У тебя, Вера, не связи, – почти не сдерживая раздражения, проговорил Критовский, – А одна большая связь…

Вера настолько не ожидала от Игоря вражды, что даже не замечала явные её проявления.

– Точно, – с энтузиазмом согласилась Вера, улыбнувшись, – Одна Большая Порочная Связь – ты. И с этой Связью вместе я стою тысячи любых других связей. Мы с этой связью завтра все выясним и попробуем что-нибудь эдакое придумать, чтобы нашему Палюричу помочь. Да?

– Нет, – Игорь смотрел прямо перед собой, – Вера, я не пойду больше в «Пробел». Я там больше работать не хочу.