Текст книги "Неразгаданная"

Автор книги: Ирина Потанина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Фантазии об отце прервала мама, громко оповестившая:

– Скоро войдет Валентин, вижу его в окно, срочно найди себе какое-нибудь дело, или ложись, изображая очень больную, чего ты сидишь, как истукан.

Рита знала, что Валик не любил безделья. Она прогоняла мысленные картины и принималась за подготовку к экзаменам, так, ради шутки. Рита решила отыграться на своем синяке. Раз Валентин так встревожен этой травмой, можно будет убедить его, что он совсем не прав, и что на репетиции она должна ходить обязательно. Тем более, что однозначно пропуская первый концерт, ввиду отсутствия внешнего вида, как такового, Рита надеялась, что где-то через пару недель, жуткая опухоль с лица тогда уже сойдет, да и синяки будут уже не сильно видны, состоится следующее выступление. Теперь девочке надо было каким-то образом обострить чувство вины отчима. Но не тут-то было.

– Ритуль,– мама выглядела очень испуганно,– мне надо с тобой серьезно поговорить, очень серьезно… Послушай меня, от принятого тобою сейчас решения зависит очень многое. Понимаешь, Валентину очень тяжело. Он ведь любит тебя, как родную. Он ведь все делает для нашего с тобой благополучия… Ему больно, когда ты называешь отцом человека, который для тебя и пальцем не пошевелил. А деда, который просто играется с твоей психикой, ему ведь очень нравится, когда ты бредишь его идеями и концертами… ты называешь родным человеком. Для Валентина это невыносимо.

– Ну и что ты предлагаешь?– Рита постаралась сосредоточиться.

– Я предлагаю… – мать старалась не смотреть на изуродованное лицо дочери,– я прошу тебя выбрать… Или мы, или он.

– Чего?!

– Или ты живешь с ним, и тогда не общаешься с нами абсолютно, или, или,– плечи Ирины затряслись, глаза стали красными и влажными,– или забываешь и о деде, и об ансамбле.

– Мама, мамочка, ты что?– Рита вдруг почувствовала себя совсем маленьким ребенком, которого оставили абсолютно одного в темной комнате.

– Ничего, я все сказала… Выбирай,– Ирина пулей выскочила из комнаты. В квартире воцарилась тяжелая тишина. Рита медленно встала и подошла к своему подоконнику, как когда-то в детстве девочка забралась на него с ногами и припала губами к холодному стеклу. Полярный день уже охватил этот маленький городок. На улице было светло и ясно. “Так не должно быть”,– бестолково шептала Рита бескрайним снежным просторам. – “Что значит, «выбирай»? Предпринимите, что-нибудь. Ну же!”

Рита из-за какой-то мимолетной ассоциации вдруг представила себя одиноко бредущей в сторону горизонта, который все убегал и не давал девочке достигнуть окончания пути. Да нет, Рита вдруг увидела, что вовсе не понуро плетется ее силуэт, напротив, весело, с высоко поднятой головой ступает она по искрящемуся снегу. Решение было принято, ужасный и суровый приговор, был подписан, выбор, о котором говорила мама, был сделан. Рита набрала номер дедушки.

– Дедуль, я очень хотела извиниться, но я вообще никогда больше не приду на репетицию. Нет, с мамой разговаривать бессмысленно. Это я так решила. Мне не нравится наш коллектив,– Рита говорила спокойно и отрешенно,– Нет, и в гости я к вам больше не приду. Я не хочу с вами больше общаться, ради бога простите,– и быстро, чтоб не дать себе разрыдаться, Рита бросила трубку, после чего, задыхаясь от таки накатившихся рыданий, девочка резко выдернула телефон из розетки. Ирина и Валентин удивленно наблюдали за этой картиной. Валентин подошел и крепко обнял Риту. Девочка отстранилась, отчаянно замотав головой:

– Все, все в порядке, главное не трогайте меня никто, главное не трогайте… Не могу так больше. – Рита выпила принесенную матерью воду,– что вы наделали, мы ведь ему сделали так больно…

– Ничего,– серьезно произнес Валентин,– здоровее будет.

Рита посмотрела на отчима пустым взглядом. И как-то странно усмехнулась.

* * *

В школу Рита пошла в черных очках. Зачем она, твердо решившая сбежать из дома, вообще пошла в школу самой ей было совершенно непонятно. В сумке, вместе с ручкой, карандашом и линейкой, лежали теплый свитер и скомканная, но все же захваченная с собой записка от Славика. После двух уроков Рита вышла из дверей школы. Рита отправилась на вокзал. Ближайший поезд отправлялся через пять часов. Ехать на нем Рита категорически не могла. Во-первых, потому что к тому времени девочку бы уже искали, а во-вторых, никто не пустил бы Риту ехать без билета, а денег не было ни копейки: своих денег у Риты никогда не бывало, а брать родительские она просто не могла себе позволить.

– В какой стороне Москва?– угрюмо спросила она у придорожных рабочих в оранжевых комбинезонах и огромных ватных рукавицах.

– Ха! Что до Москвы собралась?– маленький тощий старичок громко смеялся, Рита спохватилась.

– Нет-нет, просто до следующей остановки, у меня там, этот, друг,– было видно, что ее сочли за сумасшедшую. Тем не менее, старичок указал в нужную Рите сторону. Девочка встала на рельсы и пошла. Она напевала свои любимые песни, слезы постепенно высыхали, оставляя на щеке щиплющий след, губы девочки расплывались в странной, счастливой улыбке. Девочка тонула в бескрайних белых холмах, сливающихся где-то на горизонте с таким же белым и огромным небом. Рита была счастлива, от окружающей ее свободы и красоты. Девочка, пританцовывая, легко бежала по рельсам, представляя, что она и есть эти рельсы, петляющие и целеустремленные, блестящие, бесконечные. Рита оглянулась, и на секунду ей стало страшно: городка уже не было видно. Рита была одна, выделяясь маленькой черной точкой, на снежном полотне тундры. Испуг сменился восторгом.

– Смотрите, родные мои просторы! Я иду!!! И я иду туда, куда мне хочется! Эгей!!!

Можно было кричать, бежать, смеяться, и это было здорово. Рита пела. Громко-громко, так, как хотела спеть всю жизнь. Она пела свои тексты, и тундра внимательно внимала ей. Рита никогда не думала, что уйти так просто, надо лишь решиться, и дороги назад больше не будет. Только вперед!!! Девочка не знала, куда и зачем идет, но шла, испытывая неимоверное наслаждение от самого чувства дороги. Рита не спешила, она широко открытыми глазами рассматривала окружающие ее чудеса природы и никак не могла поверить, что это действительно она – Рита Морская идет высоко подняв подбородок и улыбаясь. Она ощущала себя властелином природы. Подобное настроение длилось еще долго, пока на горизонте не появилась вдруг вторая черная точка, при приближении выяснилось, что это человек, что-то чинящий на рельсах. Первым желанием Риты было спрятаться куда-нибудь и переждать, пока опасность не исчезнет, но покрытая снежным настом тундра не могла спрятать, она ведь плоская… Опасность, между тем, приближалась довольно быстро, и, кажется, не собиралась угрожать Рите. Это был мужчина неопределенного возраста, очень сутулый и странно одетый.

– А-а-а, все к Лешке в поселок бежишь? К нему все бабы твоего возраста с города бегают, уж не знаю, где у него медом помазано, но бегают, толпами,– мужичок мерзко так рассмеялся. Рите стало не по себе, что ее приняли за “такую”, она хотела возразить, но вовремя сдержала себя. Пусть лучше думает, что она и в правду к этому Леше, так хоть никому особо не растреплет, для него ведь “такие” бабы – обычное дело, а вот дети, сбежавшие из дому, и пешком решившие добраться до Москвы небось не каждый день встречаются. Рита молча прошла мимо собеседника, и вскоре он скрылся из виду, потонув в снежном покрывале.

Рита рассуждала так. На каждой станции наверняка требуются какие-нибудь чернорабочие, расчистить снег, убрать на вокзале. Денег, может, платить и не будут, а вот накормить и уложить ночевать – пожалуйста. Так, короткими перебежками Рита собиралась добраться до столицы. Мама с отчимом вряд ли будут искать дочь в промежуточных станциях, перерыв весь свой город они только к завтрашнему дню поймут, что Риты нет в Лобытнангах, и примутся вытрясать душу из поездов… А Рита, тем временем, дойдя до станций, где есть автомобильные дороги, сможет попытаться попутешествовать автостопом, как в старых фильмах про бродячих музыкантов.

Когда началась метель Рита уже не прибывала в радужном настроении, свитер, который она достала из сумки был обмотан вокруг талии, чтоб хоть как-то согреть тазобедренную часть, обделенную теплом из-за короткой куртки, в которой, по мнению Риты идти было легче, чем в шубе. Ветер был обжигающе холодным. Снежинки стремительно бились в глаза. Девочка испугалась не на шутку. И было от чего: переставлять ноги против ветра было немыслимо сложно, вернуться обратно в Лобытнанги, даже если бы очень захотела Рита не могла, потому как такое расстояние, как она уже прошла пройти снова, да еще по такому холоду представлялось немыслимым. Где-то совсем недалеко должна была быть станция. Рита молила Бога, чтоб станция показалась раньше, чем она окоченеет окончательно. Развернувшись, чтобы быть спиной к ветру, девочка стала задом продвигаться в нужном направлении. Вдруг она поскользнулась на чем-то и упала, больно стукнувшись затылком о металл рельсы. Мгновенно переложив голову на мягкий, почти нежный снег Рита поняла, что совсем не хочет идти дальше, вполне можно переночевать здесь на мягком снегу… Вот только холодно. Рита закрыла глаза. На секунду ей вспомнился дом. Там было тепло и уютно, мама готовила что-то вкусное, отчего квартира наполнялась чудесными ароматами. Девочка представила, как родители узнают о том, что их дочь умерла, замерзнув на рельсах, как будут плакать, как извиняться перед Славиком и дедом Олегом. Вместо печальных картин траура, Рите виделись радостные, оканчивающиеся всеобщим раскаяньем и примирением сцены. Потом воображение вдруг бросилось настойчиво рисовать маму, проклинающую дядю Валентина, который поджигает квартиру и все сгорают… А от этого огня так и пышет теплом… Рита поняла, что и в правду засыпает.

“Нет!!!” – в девочке почему-то проснулась способность мыслить. – “Я не имею права причинять ей такое горе, они ведь все-таки любят меня!”

Откуда-то Рита собрала силы и поднялась. Как она дошла до следующей станции, до сих пор остается загадкой. Окоченевшей рукой дернув ручку двери одноэтажного, маленького павильона, символизирующего вокзал, Рита не смогла открыть замерзшую дверь. И тут, о чудо, к станции подошел поезд. Рита подбежала к нему и принялась бешено колотить в дверь вагона. Молоденький проводник открыл минуты через две, когда поезд уже тронулся. На бегу запрыгивая в вагон Рита, пыталась что-то объяснить.

– Так, где ваш билет?– ничего не понимающий парень смешно, по-детски хлопал ресницами.

– Нету,– этим коротким словом, как выяснилось, можно было заменить весь предыдущий монолог. Проводник понимающе улыбнулся, сочувственно покачал головой и строго изрек.

– Раз билета, нет, значит на следующей ссажу.

Рита благодарно кивнула. Следующей, и надо заметить конечной остановкой, были родные Лобытнанги. Рита вдруг рассмеялась: она представила, как выглядит со стороны. Окоченевшая, вся в снегу, с подбитым глазом и опухшей губой (тональный крем и слои пудры наверняка смылись от пурги), в короткой куртке, опоясанная свитером, ну прямо особо опасный преступник! Рита выглянула в окно тамбура, пытаясь сквозь снег разглядеть только что пройденные места, но ничего не было видно. К ее великому удивлению весь пройденный ею путь поезд преодолел в течение тридцати пяти минут, Рите казалось, что она ушла намного дальше от города. В Лобытнангах девочка сошла с поезда и с замирающим сердцем побрела домой. Сейчас в девочке вдруг проснулось презрение к самой себе. Вот ведь, даже уйти, как собиралась, не смогла.

Мама кинулась к дочери со слезами.

– Где, где ты была? Я всех обзвонила, где?

– А где дядя Валик?– Рита была удивлена отсутствием подзатыльников.

– Он сегодня задерживается на работе. Боже, какая ты ледяная, быстро в горячую ванну!

– Мама, я так замерзла.

– Где ты была?

Рита начала раздеваться, сняв сапоги, она почувствовала, как болят околевшие большие пальцы ног.

– Уходила из дому, я дошла до… – и Рита вкратце рассказала свои приключения маме.

Ирина начала громко смеяться. В глазах ее стояли слезы, но мама смеялась.

– Я тебе, конечно не верю. Но если ты говоришь правду, то ты хоть понимаешь, что это значит? Это значит, что ты идиотка!!! Полная идиотка! Пешком до Москвы!!!

Рита подумала, что мама, возможно права, но идиотка Рита в основном потому, что не выдержала – вернулась. Нельзя было возвращаться. Это слабость. Рита молча отправилась в ванную. Вдруг раздался телефонный звонок.

– Рита, у деда Олега сердечный приступ был… Ты знаешь?

– Как? Нет!!!

– Рита, ты только не переживай, но его с нами больше нет,– Славик говорил очень тихо.

– Как? Этого не может быть! Все должно было быть не так!

– Он умер, Рита. Вчера часов в пять был приступ, он еле выполз на лестничную площадку, мимо проходила соседка сверху, вызвала скорую, он скончался, так и не придя в себя.

У Риты внутри все перевернулось и сжалось в маленький агрессивный комочек. Приступ случился у деда, после разговора с ней.

– Извини, что не сказал тебе об этом раньше… Но вчера телефон не отвечал. А сегодня тебя не было дома, а с твоими родителями я не хотел ничего обсуждать…

– Спасибо, Слав,– тихо произнесла Рита. Почему-то она не плакала, похоже, что слез просто не было больше. Она медленно повернулась к матери и одними губами произнесла: “мы убили его…” потом сделала паузу, задумавшись над чем-то, после чего поправилась: “Я убила его… Все”. Рита пошла в ванну, отогреваться. В ванной лежала опасная бритва дяди Валентина.

Девочка вдруг поняла, насколько все-таки нелепо все случилось. Был человек, и нету его теперь, вот он ругался на ребят за опоздания, вот кинул в Риту тапочкой, когда она фальшивила, переигрывала интонации, вот он, закатив глаза и тяжело дыша, каждой клеточкой, словно воздух впитывает проносящиеся мимо звуки музыки. Вот он смеется, по-мальчишески дерзко… А теперь всего этого нет. А снег по-прежнему валит и валит, а небо по-прежнему затянуто облаками, а горы, на горизонте по-прежнему прекрасны и спокойны, будто ничего не произошло… И она, Рита, как и вчера, и позавчера отогревается в горячей воде, пытаясь вернуть чувствительность отмороженным пальцам. И как всегда дрожит в ожидании прихода отчима, предвидя новые репрессии…” Эта музыка будет вечной, если я заменю батарейки…” – всплыла в мозгу фраза из “Наутилуса”. Нет, Рита не хотела, чтоб все как прежде… Что-то должно было кардинально измениться, что-то должно было… Раз Его больше нет… Она, Рита, виновата в этом.

Девочка вспоминала картины из своей коротенькой жизни. Она всегда делала не то, что считала верным, она всегда подстраивалась, ждала свободы, которая якобы придет когда-то. А нет у свободы ног, не может она к тебе прийти, если ты просто ждешь. Вот попыталась ты к ней прийти, а как почувствовала трудности, так сразу назад, испугалась и убежала. Рита осознала собственное ничтожество.

Лезвие слегка дрогнуло в ее руке. Царапина получилась поверхностной, обычной. И вот опять в последний момент Рита останавливается. Нет, в этот раз так не должно быть. Почему-то совсем не чувствуя боли Рита резко полоснула по запястью и вдруг ощутила безумный первобытный страх. Темная жидкость потоком хлынула из раны, горячая вода ванной окрашивалась в розоватый цвет, смешиваясь с ее, Ритиной, кровью, с ее внутренней родной кровью…

– Рита, Рита открой немедленно,– кричала мама, резко дергая дверь ванной. Но девочка уже не могла открыть, не потому, что не хотела помощи, не потому, что ослабевала, а потому, что просто боялась, что же она скажет маме… Как все это объяснит? Защелка двери не выдержала. Ирина почувствовала что-то и, сорвав защёлку, распахнула дверь.

Перед матерью предстала ужасная картина. Зареванная, перепуганная, с пустым взглядом сидела Рита в ванной, в одной руке она держала лезвие, другую, запястье которой было все окрашено в темно-красный цвет, девочка держала высоко поднятой. Расширенными от ужаса глазами наблюдала девочка за капающей на пол и в ванную и на стены жидкостью. И это была ее Рита, родная дочь, бунтующий ее кусочек.

– Ч-что, что такое случилось,– только и смогла выговорить Ирина.

– Я порезалась,– голос дочери дрожал.

Мать схватила ее, вытащила в комнату, накинув по дороге халат, быстро перетянула своим пояском руку дочери и приложив попавшуюся под руки тряпку к ране не своим голосом заорала:

– Валик, Валик, скорую, скорее!!!

Валентин быстро взял себя в руки и отобрал у жены телефонную трубку.

– Не делай этого, ее в психушку заберут, всех самоубийц забирают.

– Но ей нужна помощь…– Ирина бессознательно рвала трубку на себя.

– Не будь дурой, это клеймо на всю жизнь, ни учиться, ни на работу потом не возьмут.

Давай звонить Ленке, она ведь врач.

– Да-да, сейчас,– мать бегала по квартире в поисках своего блокнота. Рита сидела в кресле и сквозь какой-то туман, вызванный, видимо, долгим сидением в горячей воде, наблюдала за происходящим. Боли девочка почти не ощущала, все казалось ей нереальным, и как-то вроде не с ней случившимся. А вот когда руку зашивали, было очень больно, хотя Лена, знакомая мамы медсестра, и кричала, что местный наркоз снимет любые ощущения. Лена была спокойной, деловой женщиной с коротко стриженными кучеряшками волос, смешно спадающих на глаза. Она производила впечатление человека, каждый день зашивающего вены самоубийц.

– Дура ты, дура,– говорила она Рите,– ну кто ж вены режет на руках? Это только в фильмах, да в дешевых мелодрамах так умирают. А в жизни такие травмы почти всегда не смертельны, всех зашивают и откачивают. Я вот что тебе скажу, вот тут,– Лена дотронулась холодными пальцами до Ритиной шеи,– на шейке, есть такая артерия, перережешь и все, можешь быть спокойна, никто уже не откачает.

И она громко захохотала. Рите вдруг стало очень обидно и жаль себя. Вот ведь, она столько пережившая, такая маленькая, а ее, вместо того, чтоб утешать, и понять наконец, называют дурой, да еще советуют как надо было сделать. Стоявшая рядом Ирина, вся бледная, но уже спокойная тоже смеялась.

– Не дождетесь!!!– вдруг изрекла Рита и тоже улыбнулась, с этой минуты девочка решила бороться за свою жизнь. Причем не именно за жизнь – а не за существование.

* * *

Дмитрий на мгновение отвлекся от чтения. При первом прочтении весь отрывок о Ритином детстве был им прочитан поверхностно, как слишком скомканный, не актуальный и не очень-то интересный. Теперь он показался Дмитрию напротив важным и емким, наверное, даже основополагающим в будущей судьбе героини дневников.

– Дим, ты там живой? – Саша постучала в дверь, – ужинать идешь?

– Да, сейчас, конечно, – “ Ни минуты покоя”,-пронеслось в мыслях у Дмитрия.

За ужином оба молчали. Александра, наслаждаясь мгновеньями отдыха, перелистывала какой-то яркий женский журнал. Дмитрий вдруг посмотрел на жену совершенно новым взглядом, на ее изящные ухоженные руки, безукоризненные черты лица, аккуратную стрижку. Она была такой всегда. Всегда красивой, всегда ухоженной, всегда безупречно корректной и спокойной. Всю их совместную жизнь Дмитрий был уверен, что женат на самой лучшей женщине в мире. И вот теперь вдруг понял что все это время он искал и не находил в Александре одного очень важного штришка – в ней не было недостатков. Совсем. Они познакомились, когда Саша только что закончила журфак, а Дмитрий был уже начинающим бизнесменом. Любовь между молодыми людьми вспыхнула как-то сразу, и развивалась очень стремительно. Отец Александры, коренной петербуржец, был готов сделать для дочери все. И, как только понял, что у Саши наступил такой возраст, когда наличие навязчивой опеки родителей только мешает, сделал дочери очень ценный подарок – уехал вместе с женой в какую-то деревню на Украине, оставив двадцатитрехлетней Сашеньке изолированную однокомнатную квартиру в центре Питера, куда поначалу и вселились молодожены. Сейчас Саша работала журналистом в новостях, и была очень довольна своей работой. Раза два в год она бросала Дмитрия, который никак не мог оставить фирму, и где-то на недельку уезжала в гости к родителям, которых явно обожала, потому что по малейшему поводу звонила маме советоваться, жаловаться, да и просто поболтать. У Саши всегда всё было хорошо. Её все любили, ей никто не перечил, с детства ей везде горел зелёный цвет. В отличии от Риориты Саше все досталось от природы: любящие родители, отличная внешность, влекущая за собой кучу полезных знакомств, нужное образование. В жизни Александры никогда не было серьезных препятствий….

– Дим, – Саша убрала со лба непослушный локон челки и обезоруживающе улыбнулась, – ты извини, я случайно услышала твой разговор с Владимиром, – коллег Димы Саша всегда называла полным именем, – ты хочешь разыскать автора этих дневников, верно?

– Нет, – впервые Дима обманул жену в чем-то важном, – что ты… Просто надо найти хозяина одной из моих фирм-поставщиков, который…

– Я хочу сказать, – Александра перебила мужа, – не стоит тебе ее искать. Ну, найдешь. А дальше что? Безумно влюбишься и женишься? И станешь потом очередным брошенным ее хахалем, которому также будет посвящена тетрадочка дневника…

– Не говори так. Ты же не знаешь, о чем идет речь, а критикуешь. Нельзя так. При чем здесь женишься? Мне просто действительно интересна судьба этой женщины. Человек с таким прошлым, столько сделавший и переживший, просто обязан стать кем-то великим.

– А если тебя постигнет разочарование? Если она стала самой обычной дамой…

– Не стала. Не могла стать.

– Почему? – искренне удивилась Саша.

– Потому что. Слушай, откуда в тебе столько черствости? Я ведь прошу тебя, послушай, о чем она пишет. Послушай, тебе тоже будет интересно узнать, что бывают и такие судьбы на свете. Что бывают женщины всего добившиеся сами…

– По-моему ты грубишь мне, – мягко, но зло сообщила Александра, – не имею ни малейшего желания положенные на отдых часы тратить на прослушивание чужих неприятностей.

– Нет послушай, когда у тебя будут собственные дети тебе очень пригодятся сведенья из этих тетрадок, возможно, ты избежишь ошибок в воспитании и не допустить…

– Когда у нас будут собственные дети, – поправила Саша, – Не у меня, а у нас. А ты у нас уже образованный. Не отходишь от своих тетрадок.

– Саш, ну послушай, а? Наверняка тебя это тоже заинтересует…

И Дмитрий принялся рассказывать жене прочитанное о детстве Риты. Когда рассказчик дошел до того места, когда, Рита вскрыла себе вену, Александра скептически скривилась. Но Дмитрий не замечал этого. Он был очень увлечён собственным рассказом.

* * *

Вернувшись от врача, зашивавшего вену, все трое собрались в Ритиной комнате.

Девочка ощущала себя калекой: глаз все еще иссиня-черный, на руке швы, ноги жутко болят от похода. И в то же время Рита чувствовала прилив каких-то душевных сил. “Вот как, оказывается,” – подумалось ей,– “человек независим и силен, только когда все его интересы уничтожены, когда ему уже нечего терять. Только не имея привязанностей можно стать непобедимым. Не пожалей я маму, не вернулась бы домой и замёрзла б на рельсах. Не волнуйся б за меня дед Олег, был бы сейчас жив и здоров…”.

– Что делать будем?– мрачно спросила Рита у родителей.

– Что?

– Что делать будем, раз так любим? – процитировала свою любимую Медведеву Рита.

– Ты в своем уме?– настороженно поинтересовалась мать.

– Ясное дело нет, но и не в вашем уже. Я это к тому, что решать что-то надо, ведь дальше так продолжаться не может.

– Не может,– эхом откликнулся дядя Валентин.

– Ну, вот что,– мама тяжело вздохнула и повернулась к окну.

– Вы все сумасшедшие, ничего миром и толком решить не способные, придется эту тяжелую миссию взять на себя. Ты, доченька, бабушку свою, Ирину Сергеевну, мою мать, помнишь?

– Очень смутно, в основном по письмам, которые ты мне читала. – Бабушка жила в Харькове, до переезда на север Морские часто бывали у нее в гостях, но саму ее Рита не помнила.

– Езжай-ка к ней, родная. Будешь там доучиваться в школе, потом там же поступишь в институт. Харьков – большой город, там и перспектив больше, и жизнь интересней.

Две пары глаз удивленно уставились на бледное лицо Ирины. Рита смотрела на мать с восторгом: вот так, одним предложением, воплотилась в реальность ее голубая мечта этого ребенка – свобода и жизнь в большом городе! Валентин взирал на жену с испугом, он-то понимал каких усилий стоило этой женщине принять такое решение, он и не подозревал в Ирине столько внутренней силы. Ни один мускул не дрогнул на лице матери, когда родная ее дочь, выращенная, выстраданная ею вдруг улыбнулась и, искренне радуясь, прошептала:

– Спасибо, мамочк!. Ты ведь знаешь, что это самое лучшее, что только можно представить.

Валентин поспешил увести Ирину из комнаты дочери. Решение было принято, билеты Рите собирались взять завтра, уехать она должна была через два дня. Девочка засыпала успокоенная. Несмотря на терзающую ее душу мысль: “Вот ведь, только смертью одного из нас, мне удалось добиться свободы”, Рита все-таки была счастлива. Девочке снились вечно зеленые улочки большого города, наполненные веселыми людьми в пестрых одеждах…

Напряженное утро не принесло ничего нового, Риту по-прежнему переполняла тихая радость, Валентин наконец-то осознал, что и для него и для окружающих будет лучше, если принимать решения по поводу воспитания ребенка будет Ирина. Мама же, как и вчера вечером представляла собой воплощенную угрюмость, мрачно позвав всех завтракать, она, ни с кем не разговаривая, отправилась на работу. Оставшись дома одна, Рита быстро кинулась к телефону. Ей предстояло попрощаться. Взяв аппарат в руки, девочка вдруг задумалась. А стоит ли звонить? Деда Олега уже нет, поэтому сильно переживать о ее отъезде никто не станет. А если позвонить – оповестить, ну скажем того же Славика, то начнутся расспросы, мол, зачем Рита уезжает. Но, вспомнив о встрече Славика с Валентином, девочка все же решила звонить, как минимум для того, чтоб извиниться за отчима.

– Алло, Слав, у меня есть целый час, чтоб разговаривать нормально – все мои многочисленные родители разошлись по работам. – Рита говорила тихо и грустно, все-таки дед Олег, как никак умер, а Славик к нему был тоже очень привязан.

– Вот уж воистину многочисленные…

– Прости его, он ненормальный.

– Так пусть изолирует себя от общества.

– По его философии он это может сделать, только уничтожив все человечество.

– Да, неплохой способ изоляции… Ты держишься?

Славик всегда так, задавал Рите вопросы, понять которые было довольно сложно. Их смысл Рита всегда ощущала интуитивно, и всегда боялась, что ошибается, что он совсем не то имел в виду.

– Куда я денусь… Держусь. Хотя, по правде сказать, не могу я так больше, уеду я.

– Куда ж ты поедешь, кто ж тебя отпустит? Тебя даже на улицу не выпускают, а ты…

– Мы с ними уже все решили. С родителями моими: я еду в Харьков к бабушке, ввиду собственной неуживчивости.

– Навсегда?

Как-то слишком однозначно и отчаянно звучало это слово, но Рита все же спокойно повторила его:

– Навсегда.

– Когда ты выезжаешь?

– Завтра,– Рита была очень удивлена, как испуганно звучит Славкин голос.

– Да что ж вы все,– парень говорил почти шепотом,– с ума все походили что ли? Один вообще умер, другая собирается сделать то же самое…

– Как это то же самое? Я не собираюсь умирать, я собираюсь жить, причем так, как только можно…

– Знаешь,– Славик не поддался Ритиному воодушевлению,– для меня, уехав, ты умрешь, ведь я, так же как и с ним, не смогу с тобой больше общаться, не смогу делить с тобой эмоции этой паршивой жизни… Ты существуешь для окружающих пока ты рядом с ними, а так – тебя нет.

Рита расценила эти слова по-своему.

– Да, и получается, что смерть – это просто отъезд навсегда. Он не умер, просто ушел из пределов нашей видимости. Было бы эгоистично с нашей стороны, требовать его возвращения, может ему там лучше?

– Да, но мы остались одни, точнее уже я…

– А ты тоже уезжай в Харьков.

– Не могу, у меня мама…

“У меня тоже мама!” – почему-то очень зло подумала Рита, а вслух произнесла:

– Ну, так чего ж ты мучаешься, один-один, у тебя мама есть.

– Не смей со мной разговаривать как с маленьким ребенком! Я приеду потом, через два года, когда школу закончу. Но не к тебе, за тобой. Ты уедешь со мной?

– Куда?

– Куда угодно, тогда перед нашими ногами будет весь мир. И мы будем вместе, да?

Рита вдруг смутилась.

– Наверное…

– Чего так неуверенно, львенок?– голос Славика звучал как-то особенно, бедная Рита опять смутилась,– мы ведь любим друг друга, давай смотреть правде в глаза.

Никакой такой правды Рита не знала, сама она не любила никого, разве что кроме мамы, а в то, что Славка влюблен, Рита поверить не могла, прекрасно понимая, что ничем не давала повода… Но, прощаясь, видимо действительно было бы красиво открыть в себе великое чувство, это добавило бы еще немного трагизма в Ритину судьбу, что вполне могло помочь девочке почувствовать себя героем.

– Давай,– Рита таки решилась на ответ.

– Слушай, ты никак не сможешь вырваться, хоть на пять минут, я хочу обнять тебя на прощанье.

От мысли, что кто-то, тем более Славик, будет ее обнимать, Рите стало не по себе, мысленно девочка упрекнула себя за это.

– Нет-нет, я никак не смогу, у меня тут домашний арест и подписка о невыезде аж до завтрашнего дня. Извини.

– Знаешь, ведь ты специально уезжаешь, ты бросаешь и наш город, и дело своего деда – ансамбль, и меня…

– Я не бросаю, у меня просто нет выхода.

– Ладно, я все понимаю.

– Послушай, Слав,– Рита вспомнила, что так и не сказала Славику самого главного,– послушай, я хотела сказать тебе спасибо…

– За что?

– За то, что ты есть, и тебе, и ребятам. Вы очень хорошие, вы шикарно пишите музыку, вы должны продолжать это делать, несмотря ни на что…

– Если честно, то все песни, которые делал лично я, были для тебя, о тебе или что-то еще в этом роде. Даже когда я ещё не знал тебя… Не знал, но уже предчувствовал и писал тебе… А когда тебя не будет рядом, я не захочу их слышать.

“Неужели можно так красиво врать” – подумала девочка.

– Прекрати, – строго, подражая интонациям деда, приказала она, – Во-первых – рано или поздно увидимся, и ты покажешь мне свои новые работы. Во-вторых, если я когда-то узнаю, что ты бездействуешь, никогда тебе этого не прощу. И вообще, давай уже прощаться, скоро мои придут, а мне бы еще ужин приготовить.

– Эй, подожди, выглянь сегодня в окно где-то в двенадцать, сможешь?

– Не смогу, я сплю в дальней комнате, там подоконник заставлен,– Рита и сама не знала, зачем она врала.

– Во сколько у тебя завтра поезд?

– Можно подумать с нашего вокзала в один день может уйти много поездов?